CC BY
97
Фадеева Мария Авинеровна
аспирант кафедры уголовного права Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена
(e-mail: mari.2729@inbox.ru)
Общественная опасность как социально-правовая категория
В данной статье автор анализирует один из самых спорных признаков преступления - признак общественной опасности. Отмечает его изменчивость, зависимость от времени, социальной и нравственной ориентации общества.
Ключевые слова: общественная опасность, общественные отношения, объективно-субъективная категория, уголовное законодательство, девиация, социальный конструкт.
M.A. Fadeeva, Post-graduate of the Chair of Criminal Law of the Herzen Russian State Pedagogical University; e-mail: mari.2729@inbox.ru
Public dander as social and legal category
In this article the author analyses one of the most controversial signs of a crime, its variability. Marks a dependence on time, social and moral orientation of society.
Key words: public dander, public relations, objectively-subjective category, criminal statute, deviation, social constructing.
Общественная опасность как материальный признак преступления выражает его «социальную сущность» [1, с. 33]. В советское время общественная опасность понималась не только как некое свойство деяния, которое причиняет вред общественным отношениям, но и как «оценочная категория, основанная на классовом подходе» [2, с. 71]. А.А. Пионтковский обращал внимание именно на «социально-политическую» характеристику общественной опасности «в целом» [3, с. 156-157].
Представляется, что само понятие «общественная опасность», ее степень и, наконец, ее актуальность для общества не являются неизменными. Развитие информационных технологий, компьютеризация основных сфер деятельности человека, коммерциализация отраслей здравоохранения, образования и многих других порождает деяния, ранее не известные, но сегодня приносящие реальный вред общественным отношениям. Характеристика общественной опасности преступлений трансформируется при модификации экономической системы общества «под влиянием изменений в сфере морали и нравственности» [4, с. 352].
Как справедливо отмечал А.А. Пионтковский, несмотря на то, что опасность преступного деяния не способна поддаваться «чувственному восприятию», она «объективно существует» и познается рассудком через понимание отрицательного значения данного деяния [3, с. 157]. Деяния, характеризуемые законодателем как общественно опасные, «разрушают» те или
иные общественные отношения, порядок которых структурирован и важен для общества и государства именно в данный момент времени.
Итак, в зависимости от политической, экономической, социальной обстановки в стране, от ценностной ориентации членов общества (по мнению Н.Н. Рыбушкина, именно ценность как таковая «выступает определенным свойством» запрещающих норм [5, с. 44]) степень общественной опасности деяния может не только варьироваться, но и утрачиваться вообще. Учеными отмечена не только «изменчивость» предметов правового регулирования, но и их «эволюция» «из разряда запретных... до статуса защищаемых законом» [6, с. 80]. Достаточно вспомнить спекуляцию, представлявшую общественную опасность во времена командной экономики Советского государства и являвшуюся неотъемлемым элементом рыночных отношений сегодня. В подтверждение вышесказанного отметим, что в УК РСФСР 1960 г. законодателем было внесено 25 новых составов преступлений, а исключено более 60 [3, с. 158]. Однако вряд ли можно говорить о радикальной смене ценностной ориентации общества за достаточно короткий период времени с 1926 по 1960 г.
Можно сравнить объекты уголовно-правовой охраны УК РСФСР 1960 и УК РФ 1996 г.: если последний главенствующее место уделяет преступлениям против жизни, которые считаются наиболее тяжкими, то советский законодатель таковыми считал преступления против интересов государства.
109
A.Э. Жалинский отмечал значимость оценки противоправности как «общей уголовно-правовой категории» и возникновение «нового уголовного права» именно в эпоху социальных перемен [7, с. 179]. Иными словами, именно оно (уголовное право) должно реагировать на указанные перемены ослаблением или усилением репрессии, а непосредственно деяния, имеющие «статус» опасных для общества, под воздействием этих самых перемен могут и вовсе перестать быть таковыми.
С одной стороны, такие преступления, как умышленное лишение жизни другого человека, терроризм, всегда в той или иной степени представляют угрозу для общества. Однако нельзя игнорировать и тот факт, что отношение к указанным деяниям в силу объективных (недостаточная распространенность и масштаб) и субъективных (например, идеологических) факторов в разное время было неоднозначным (отметим, что одна из улиц Ленинграда в советское время носила имя революционного террориста Халтурина). Убийство «само по себе, вне зависимости от его оценки» нельзя отнести к преступлению [8, с. 20]. Примером тому является причинение вреда охраняемым уголовным законом объектам (жизни, здоровью, имуществу) в случае необходимой обороны, крайней необходимости, обоснованного риска.
Ю.А. Демидов справедливо утверждает, что «оперирование реальной общественной опасностью возможно лишь в рамках законодательной ее оценки» [9, с. 80], т.е. на определенном этапе конкретное деяние оценивается законодателем как вредоносное. Представляется, что законодательная власть с учетом исключительно государственного интереса (а следовательно, и интереса всего общества, которое делегирует свои полномочия законодателю) принимает нормативно-правовые акты, устанавливает запреты. Однако и здесь трудно говорить об объективности как таковой. В.В. Лунеев справедливо отмечает не только отсутствие традиций, а также исторической, экономической, криминологической базы уголовного законодательства, но и его «субъективизм» и «ситуативность» [10, с. 26].
По мнению В.Н. Кудрявцева, постановка вопроса и решение о принятии той или иной нормы уголовно-правового регулирования находятся между «крайними полюсами», одним из которых является стабильность уголовного законодательства, другим - «неизбежность его изменчивости», связанная с постоянным развитием общественных отношений во всех сферах [11, с. 4].
B.Н. Кудрявцев предлагает выделить несколько этапов криминализации деяния, среди
них наличие «распространенности» представляющего опасность для общества того или иного деяния, наличие его основных признаков и «социальных последствий», а также возможное направление перспектив борьбы с ним [11, с. 3].
Однако существуют деяния, криминализация и декриминализация которых затрагивает не непосредственные интересы государства и общества в целом, а интересы отдельной личности. Здесь уместно сказать о пересечении публичных и частных интересов, о необходимости их координации. Автор данной работы по этическим и иным соображениям категорически против смены пола, однополых браков, однако нельзя не отметить и тот факт, что в современном социуме подобные явления не редкость, и связано это не только с возрастающим потенциалом медицинской науки, но и возможностью самореализации конкретного индивида, его конституционным правом на самоопределение. Следует отметить, что в советское время некоторые из указанных деяний были уголовно наказуемы.
Е.А. Епифанова справедливо отмечает, что общественная опасность - это «объективно-субъективная категория», находящаяся под влиянием времени [12, с. 46],
Бесспорно, публичное право состоит из множества частных интересов, удовлетворение которых и является необходимостью для эффективного функционирования государства. По мнению А.Э. Жалинского, право «по своей природе» является публичным, но оно отражает также совокупность частных интересов, «которые передаются... публичной власти для реализации и... рассматриваются как интересы публичные» [4, с. 83]. Аналогичной точки зрения придерживается и А.В. Наумов, по мнению которого обеспечение интересов государства напрямую зависит от обеспечения интересов отдельной личности [13, с. 58].
Сегодня речь идет о междисциплинарном подходе к проблеме феномена общественной опасности и непосредственном воздействии на уголовное право криминологии и девиан-тологии. Большой вклад в развитие указанных дисциплин внес Я.И. Гилинский, который в своих трудах подводит итог многолетних научных споров о влиянии социального контекста на общественную опасность как таковую. По мнению ученого, именно общество с учетом тех или иных факторов (социальных, идеологических, культурных, религиозных) само конструирует проблему девиантности. Иными словами, деяний, во все времена признаваемых преступлениями, не существует [14, с. 34]. Я.И. Гилинский отмечает, что коррупция, нарко-
ОБЩЕСТВО И ПРАВО • 2016 • № 1 (55)
110
тизм, терроризм, гомосексуализм, проституция есть не что иное, как «социальный конструкт», а конструируются «как сами социальные феномены, так и результат их осознания как проблемы». Следовательно, в основе признания тех или иных деяний преступлениями, или их «конструирования», все равно лежат «объективные условия», т.е. «проблематизация феноменов-конструктов»
как средства «реагирования общества на нежелательные виды поведения» [14, с. 16].
Анализируя вышесказанное, можно сделать вывод, что понятие общественной опасности не только уголовно-правовая, но и социальная категория, именно поэтому мы не можем говорить о монолитности этого понятия, его стабильности.
1. Уголовное право России. Части Общая и Особенная: учеб. / под ред. А. И. Рарога. М., 2008.
2. Игнатов А.Н., Красиков Ю.А. Курс российского уголовного права: в 2 т. М., 2001. Т. 1.
3. Пионтковский А.А. Курс советского уголовного права. Общая часть. 1: Учение о преступлении по советскому уголовному праву. М., 1961.
4. Жалинский А.Э. Уголовное право в ожидании перемен: теоретико-инструментальный анализ. 2-е изд., перераб. и доп. М., 2015.
5. Рыбушкин Н.Н. Запрещающие нормы в советском праве. Казань, 1990.
6. Политико-правовые ценности: история и современность / отв. ред. В. С. Нерсесянц. М., 2000.
7. Жалинский А.Э. Современное немецкое уголовное право. М., 2004.
8. Яковлев А.М. Индивидуальные действия как объект уголовно-правового запрета //Уголовное право в борьбе с преступностью: сб. ст. М., 1981.
9. Демидов Ю.А. Социальная ценность и оценка в уголовном праве. М., 1975.
10. Лунеев В. В. Истоки и пороки российского уголовного законотворчества. М., 2014.
11. Кудрявцев В.Н. Криминализация: оптимальные модели // Уголовное право в борьбе с преступностью: сб. ст. М.,1981.
12. Епифанова Е.А. Общественная опасность как научная категория, законодательная дефиниция: история и современность. М., 2012.
13. Наумов А. В. Идеологические основы уголовного закона // Уголовно-правовой запрет и его эффективность в борьбе с современной преступностью: сб. науч. тр. Саратов, 2008.
14. Гилинский Я. И. Девиантность, преступность и социальный контроль в «новом мире»: сб. ст. СПб., 2013.
1. Russian criminal law. General and Special parts: textbook / ed. by A.I. Rarog. Moscow, 2008.
2. Ignatov A.N., Krasikov Yu.A. Course of Russian criminal law: in 2 vol. Moscow, 2001. Vol. 1.
3. Piontkovsky A.A. Rate of the Soviet criminal law. Generalities. 1: The doctrine of the crime on the Soviet criminal law. Moscow, 1961.
4. Zhalinsky A.E. Criminal law in anticipation of change: theoretical and instrumental analysis. Moscow, 2015.
5. Rybushkin N.N. Prohibitory rules in Soviet law. Kazan, 1990.
6. Political and legal values: history and modernity / ed. by l/KS. Nersesyants. Moscow, 2000.
7. Zhalinsky A.E. The current German criminal law. Moscow, 2004.
8. Yakovlev A.M. Individual action as an object of criminal prohibition // Criminal law in the fight against crime: coll. of papers. Moscow, 1981.
9. Demidov Yu.A. Social value and evaluation in criminal law. Moscow, 1975.
10. Luneev V.V. The origins and defects of the Russian criminal lawmaking. Moscow, 2014.
11. Kudryavtsev V.N. Criminalization: optimal models // Criminal law in the fight against crime: coll. of papers. Moscow, 1981.
12. Yepifanova E.A. Public danger, as a scientific and legal definition of the category: past and present. Moscow, 2012.
13. Naumov A.V. The ideological foundations of the criminal law // Criminal and legal prohibition and its effectiveness in the fight against modern crime: coll. of sci. papers. Saratov, 2008.
14. Gilinskiy Ya.I. Deviancy, criminality and social control in the «new world»: coll. of papers. St. Petersburg, 2013.
111
