CC BY
35
УДК 94(47) .084 А.В. КРЫЖАН
кандидат исторических наук, доцент, кафедра гуманитарных дисциплин, Региональный открытый социальный институт E-mail: [email protected]
UDC 94(47) .084 A.V. KRYZHAN
Candidate of History, Associate Professor, Department of humanitarian disciplines, Regional Open Social Institute
E-mail: [email protected]
ОБЩЕСТВЕННАЯ НАГРУЗКА В ТРУДОВОЙ ПОВСЕДНЕВНОСТИ РАБОТНИКОВ ЮСТИЦИИ
В 1920-НАЧАЛЕ 30Х гг.
SOCIAL WORK IN LABOR DAILY OCCURRENCE OF WORKERS OF JUSTICE IN 1920 - THE BEGINNING OF THE 30TH.
В статье рассматриваются формы участия работников юстиции в общественной жизни, анализируются масштабы их вовлеченности в разнообразные общественные кампании. Автор приходит к выводу, что участие в общественных мероприятиях наносило ущерб основной профессиональной деятельности работников юстиции, поскольку отнимало у них значительное количество времени.
Ключевые слова: судебно-следственные и прокурорские работники, пропаганда советского права, кампании по распространению госзайма, показательные процессы, поддержка коллективизации.
In the article the forms ofparticipation of workers of justice in public life are considered, the extent of their involvement into various public campaigns are analyzed. The author comes to a conclusion that participation in public events caused damage to the main professional activity of workers ofjustice as it took away from them a considerable amount of time.
Keywords: judicial and investigative and public prosecutor's workers, propaganda of Soviet law, campaign for distribution of a state loan, show trials, collectivization support.
Главным политическим итогом первых пяти лет нового Советского государства было удержание большевиков у власти и укрепление их позиций. Право и система юстиции стали рассматриваться как одно из орудий этой власти. Тем не менее, во властных структурах, особенно на местном уровне, бытовало пренебрежительное отношение к закону и правопорядку. До 1922 г. действовала система двойного подчинения губернских отделов юстиции и находившихся под их эгидой местных судебных учреждений Наркомюсту и местным исполкомам. В 1922 г. произошла передача местных судебных учреждений на баланс местных бюджетов. Все это породило у губернских и уездных чиновников стремление оказывать давление на систему правосудия и её работников. Серьезным препятствием к организации прямого диктата над судьями и прокурорами была позиция Наркомюста, а затем и Верховного Суда РСФСР, настаивавших на строгом следовании процессуальным нормам. Такую же линию в середине 1920-х проводил и юридический отдел Рабкрина, который получал сведения о злоупотреблениях местных должностных лиц через Центральное бюро жалоб или бюро жалоб при местных отделах Рабкрина. Однако местные чиновники нашли способ давления на работников юстиции, против которого не могло возразить ни одно высокое ведомство - судьи, следователи и прокуроры активно вовлекались губернским (областным) начальством в разнообразную общественную работу. Общественные кампании вооб-
© А. В. Крыжан © A.V. Kryzhan
ще были олицетворением времени и чиновники и партийные функционеры не видели никаких оснований для освобождения работников юстиции от участия в них.
Целью данной статьи является рассмотрение различных форм участия судебно-прокурорских работников в общественной жизни, анализ масштабов вовлеченности местных судей, следователей и прокуроров в разнообразные кампании и последствия этого вовлечения.
В крупных городах для ведения общественной работы судебные, прокурорские работники, следователи и члены коллегий защитников (далее - ЧКЗ) закреплялись за крупными предприятиями, где они должны были регулярно выступать с докладами, целью которых была пропаганда советского права. Тематика докладов включала как теоретические правовые вопросы (земельное, семейно-бытовое право, карательная политика), так и обсуждения новшеств в советском законодательстве. Масштабы пропаганды советского права неуклонно расширялись: если за весь 1928 г. следователями 2-го участка Курского округа было сделано 108 докладов на собраниях трудящихся, то только в 1-м квартале 1929 г. они выступили перед работниками различных предприятий уже 88 раз [6, д. 8, л. 132].
Пропаганда советского права велась и в сельской местности. Уполномоченный Президиума коллегии защитников по Рыльскому уезду Курской губернии Сабуров сообщал в Губсуд, что «все ЧКЗ Рыльского
уезда общественную работу ведут, хотя и не все в одинаковой степени, причем работа эта выражается в участии их в юридических консультациях и в юридических кружках при избах-читальнях ... и в чтении докладов и проведении собеседований на юридические темы» [3, д. 289, л. 51].
Однако местные исполкомы зачастую считали усилия работников юстиции недостаточными. В резолюции одного из волисполкомов по докладу уполномоченного Курского Губсуда тов. Чайкина было записано: «Отмечая слабость проведения общественно-правовой работы органами юстиции в деревне, предложить Уполномоченному губсуда принять соответствующие меры к усилению общественно-правовой работы в деревне путем увеличения количества выездных сессий и постановки в число докладов и собеседований с крестьянством по правовым вопросам. А также развить работу по воспитанию народных заседателей путем проведения инструктивных совещаний» [3, д. 289, л. 1].
Еще одним видом общественной нагрузки судебно-прокурорских работников была просветительская работа в воинских частях. Протокол совещания при Политотделе 6-й стрелковой Орловской дивизии «О консультационно-справочной работе в частях Орловского лагерного сбора» дает представление о тематике занятий с красноармейцами, проводимых прокурорскими работниками: об основной посевной кампании, о землеустройстве, консультации о хлебозаготовках, консультации о сельхозналоге. Занятия продолжались в течение двух часов и организовывались в форме собраний с избираемым президиумом. Для проведения занятий прокурорским работникам выдавался специальный ордер, в котором указывалась тема, дата занятия, количество присутствующих и ставилась подпись председателя президиума собрания [7, д. 167, л. 25].
Просветительской работой среди красноармейцев были заняты и судебные работники. В Орловском гарнизоне были организованы полковые курсы по подготовке работников низового аппарата. Планом работы курсов предусматривалось изучение организации работы народных судов. Занятия вели работники окружного суда, а программа предусматривала изучение следующих вопросов: классовая природа советского суда, Положение о судоустройстве, пределы компетенции народных судов в области уголовных и гражданских дел, сроки и порядок кассирования, порядок исполнения приговоров, взаимоотношения РКК и нарсудов, общее знакомство с гражданским и уголовным кодексами [7, д. 167, л. 124-130].
Общественной нагрузкой было и участие работников юстиции в распространении госзайма. Работники судов были обязаны популяризировать среди населения идею подписки, а кроме того, судьи входили в состав комиссии содействия по распространению займа. Нарсуды должны были отчитываться окружным судам о персональных объемах сделанных работниками подписок. Как правило, подписки делались в размере полуторного или двойного месячного оклада [7, д. 167, л. 76, 88, 94].
В конце 20-х гг. прочные позиции в общественной нагрузке работников юстиции заняла работа с женщинами. В 1929-1930 гг. развернулась кампания по привлечению женщин как на различные должности, так и к общественной деятельности. Решение «женского вопроса» обычно активизировалось накануне 8-го марта: судам предлагалось отчитаться о проведении совещаний женщин-активисток, проведении выездных сессий и количестве показательных дел, в которых затрагивались интересы женщин, о выдвижении женщин для подготовки к работе нарсудей.
Отчеты из судебных районов Орловского округа свидетельствуют о том, что данной работе вряд ли придавалось серьезное значение. Заваленные делами нарсуды явно не были в восторге от необходимости организации показательных «женских процессов». Некоторые районы попросту сообщили обо всех рассмотренных делах, в которых были задействованы женщины. Например, нарсуд Кромского района рапортовал, что в период с 1 января по 8 марта 1929 г. в интересах женщин было рассмотрено 13 дел о разделе имущества, 5 дел о зарплате и 8 дел о содержании ребенка [7, д. 167, л. 11].
Иногда служебное рвение судебных работников приводило к откровенному цинизму: в отчете из Урицкого района сообщалось, что большого количества показательных процессов провести не представлялось возможным из-за отсутствия дел, «по которым в резкой форме были нарушены интересы женщин», зато «8 и 9 марта при огромном количестве слушателей» было рассмотрено дело об убийстве женщины и ребенка, в котором виновными были признаны муж и двое его знакомых [7, д. 167, л. 13].
Практика проведения показательных процессов зародилась в ходе работы выездных сессий судов, которые организовывались для того, чтобы «приблизить» суды к массам. По данным П. Соломона, в 1926 г. 17,1 % всех уголовных дел было рассмотрено на выездных сессиях, а губернские суды заслушали таким образом 44,1 % уголовных дел [10, с. 38-39]. Работа выездных сессий проводилась при достаточно большом скоплении людей и, помимо юридических, решала еще и воспитательные задачи и считалась одним из наиболее эффективных способов организации правового воспитания масс. Показательные процессы организовывались по делам, связанным с наиболее актуальными для власти нарушениями. Например, в 1922 г. в показательном порядке проводились процессы, связанные с неуплатой продналога. По данным Курского Губисполкома, «Судебные процессы проводятся публично при массовом скоплении публики. Продналоговые приговоры сейчас же публикуются в местной газете, которые и рассылаются по волостям. Разбор дел, связанных с продналогом, быстро подействовал на неплательщиков продналога и в последние дни по справкам упродкома поступление продналога с каждым днем увеличивается» [4, д. 143, л. 24].
Показательные процессы проводились не только на селе, они организовывались на заводах и фабриках. Публичность происходящего порой приводила к неже-
лательным для судей последствиям: «отдельные процессы на заводах и в деревнях превращались в шумные и беспорядочные собрания, так как присутствующая публика стремилась активно "участвовать" в заседаниях, на которые она была приглашена в качестве немых статистов» [10, с. 39].
Возвращаясь к «женскому вопросу», необходимо отметить, что «выдвижение» женщин стало немаловажной составляющей процесса «орабочивания», активно проводившегося в этот период во всех сферах, в том числе, и в юстиции. При проведении выборов народных заседателей партийные и советские руководители не просто настаивали на участии в выборах женщин в качестве кандидатов, но и настойчиво рекомендовали конкретные количественные показатели их участия.
Согласно Положению о судоустройстве, принятому в ноябре 1922 г., списки народных заседателей ежегодно составлялись к 1 декабря. В каждом уездном (районном) центре особая комиссия «разверстывала» соответствующее количество заседателей по промышленным предприятиям, волостям и воинским частям, расположенным на территории уезда. Такая комиссия работала под председательством члена местного уездного исполкома и состояла из уездного помощника губернского прокурора и одного из народных судей уезда. Разверстка производилась из расчета: 50% заседателей из рабочих, 35% из крестьян и 15% из красноармейцев. Списки направлялись в фабрично-заводские комитеты, комиссарам воинских частей и волисполкомам, где проводились выборы кандидатов, с учетом их политической подготовленности. В течение недели каждый трудящийся был вправе заявить мотивированный отвод против отдельных лиц[9].
В середине 20-х женщин-заседателей было не слишком много. По данным Воронежского Губсуда, в 1925 г. в Богучарском уезде из 1008 избранных народных заседателей женщин было 137, то есть 13,5 % [1, д. 25, л. 1116]. Заседание бюро Воронежского окружкома ВКП(б) от 16 октября 1928 г. постановило: «предложить райкомам ВКП(б) в связи с кампанией по избранию народных заседателей немедленно развернуть широкую кампанию по популяризации советского законодательства путем постановки этого вопроса на рабочих собраниях, общественных сходах крестьян и собраниях женщин. Через широкое освещение значения этой кампании добиться ... улучшения социального состава избранных за счет большего вовлечения рабочих, бедняков, особенно женщин». В народные заседатели должно было быть избрано не менее 30 % женщин [2, д. 2, л. 8].
Во второй половине 1920-х женщин начали выдвигать и на ответственные должности. В начале 1928 г. в Курской губернии работали четыре женщины - нарсу-дьи, а одна из них была избрана членом Губсуда [3, д. 255, л. 27].
В октябре 1928 г. Председатель Областного суда Центрально-Черноземной Области сделал запрос Председателю Воронежского окружного суда: «В связи с осуществлением директив ЦК ВКП(б) и постановления
бюро Обкома ВКП(б) об усилении выдвижения женщин как членов партии, так и беспартийных, на ответственную работу, облсуд предлагает срочно сообщить, какое количество мест и на какую работу в окрсуде может быть предоставлено женщинам-выдвиженкам» [2, д. 4, л. 13].
В 1929 г. Орловским окружным судом была поставлена задача - каждому судебному району выделить определенное количество женщин-нарзаседателей для подготовки к работе народного судьи. Никаких требований к претенденткам не предъявлялось, считалось, что если они избраны в нарзаседатели, то уже прошли «профессиональный отбор». От каждого района выдвигалось 4-8 женщин[7, д. 167, л. 10-22].
Характерна повестка совещаний, проведенных накануне Международного женского дня 1929 г. в районах Орловского округа с женщинами-нарзаседателями. В Кромском районе «был поставлен доклад о значении международного дня женщин, каковы задачи нарзаседателей-женщин при участии в нарзаседаниях, о браке, семье и опеке» [7, д. 167, л. 11]. Интересно не только совмещение теоретических и прикладных вопросов, но и то, что женщине-нарзаседателю, с точки зрения организаторов, отводилась в судебном заседании некая особая роль по сравнению с мужчинами. Из Дросковского района сообщали, что на совещании «женщины активно выступали, указывая на недостатки еще не изжитых на них старинных взглядов, и также отмечали, что со стороны работников суда недостаточно с ними в селениях проводится разъяснений о её праве и весенней посевной кампании» [7, д. 167, л. 10].
Обращает на себя внимание тот факт, что права женщин в процитированном документе приравниваются к весенней посевной кампании. Подобная риторика была уместна только накануне Международного женского дня. Между тем, разъяснение роли весенней посевной кампании отнюдь не выбивалось из тематики совещаний судебных работников. Участие в посевных и уборочных кампаниях было не просто обязательной общественной нагрузкой судебно-прокурорских работников. Рассматривая деятельность работников суда и прокуратуры в деревне, П. Соломон называет период с 1929 по 1935 гг. периодом «кампанейского правосудия».
Контекст данной статьи не предполагает сущностного анализа этого периода, отметим лишь, что тотальное беззаконие, допущенное властью, позволило П. Соломону определить его как «низшую точку падения в истории советского уголовного права» [10, с. 79]. Строго говоря, общественной нагрузкой это можно было назвать лишь условно - участвуя в посевных и хлебозаготовочных кампаниях, судьи и прокуроры, по сути, выполняли свои профессиональные обязанности. Тем не менее, вышестоящие органы оценивали рейды судебно-прокурорских работников в колхозы именно как общественную нагрузку. Несмотря на то, что длительное пребывание в колхозах явно шло в ущерб рассмотрению всех «некрестьянских» дел, окружные суды строго контролировали нагрузку народных судей, свя-
занную с сельхозработами. Суд Мценского района сообщал, что «по заданиям партийной и советских организаций старший судья провел в первом полугодии 1929 г. 39 дней по хлебозаготовкам, 6 дней по организации зерновых товариществ, 5 дней - по с/х налоговой кампании, 7 дней - по организации осенней посевной и уборочной» [7, д. 167, л. 103].
Остановимся на действиях судебно-прокурорских работников по обеспечению поддержки коллективизации.
П. Соломон называет три приоритетных направления: обеспечение преследования по тем видам преступлений, которые угрожали коллективизации; выявление преступлений, совершенных должностными лицами (злоупотребление властью и халатность); переквалификация обычных уголовных преступлений в политические [10, с. 87-91]. Это подтверждает и периодическая печать того времени. В заметке «Суд и посевная кампания», опубликованной в «Орловской правде» накануне первой посевной кампании в марте 1928 г., Председатель Орловского Губсуда Нефалиди определил задачи судебных работников: «Каждый народный судья обязан быть в курсе всех мероприятий по посевной кампании, четко представлять себе те задачи, которые ставятся перед соответствующими советскими, кооперативными и общественными организациями в этом направлении, чутко прислушиваться к голосу советской общественности, клеймящей те или иные недостатки или злоупотребления. Народные суды . должны в ударные сроки рассматривать возникающие дела о злоупотреблениях должностных лиц при проведении этой кампании»[8].
В колхозное строительство были включены работники прокуратур и народные следователи. Круг контролируемых ими вопросов был довольно широк: проверка готовности к севу, планов работ сельсоветов, распределение твердых заданий кулацким хозяйствам, разъяснение нормативно-правовых актов, контроль за распределением сельхозтехники [5, д. 15, л. 31]. Порой следователи становились подлинными специалистами сельскохозяйственного производства. В апреле 1931 г. нарследователь Шкабенко в докладной записке прокурору Курского района обвинил уполномоченных РИК в том, что до приезда в колхоз судебно-следственной бригады они «не могли добиться того, чтобы Шумаковское земобщество приняло план, мирилось с рассуждениями отдельных граждан этого общества, объяснявших, что сеять свеклу там ввиду плохой земли нельзя, на этом работники сельсовета и уполномоченные и успокаивались и даже не постарались послать на место агронома для исследования почвы, который, кстати сказать, был на месте и без труда это можно было выполнить, что было сделано лишь нами» [5, д. 15, л. 1].
Работникам прокуратуры нередко приходилось охлаждать революционный пыл местных властей в налаживании работы колхозов. Например, прокуратура осуществляла проверки штрафов, налагаемых за несвоевременный посев сахарной свеклы. В июне 1931 г.
при проверке Половневского сельсовета Прокуратурой г. Курска было установлено, что сельсоветом «грубо нарушены директивы партии и правительства по этому вопросу. Так, по сельсовету оштрафовано было всего 52 хозяйства, из них кулацко-зажиточных - 13, со штрафом в размере от 50 до 150 руб. и бедняцко-середняцких -39, со штрафом в размере от 50 до 100 руб». Заседавший на следующий день после проверки президиум сельсовета снял штраф с 4-х бедняцко-середняцких хозяйств и сократил его до 65 руб. остальным хозяйствам [5, д. 15, л. 48].
Очевидно, что отдельные прокурорские действия не в состоянии были остановить волну произвола и насилия в отношении крестьянства, но нельзя забывать о том, что за казенной фразой «бедняцко-середняцкое хозяйство» скрываются реальные люди, для которых уплата штрафа зачастую была равносильна голодной смерти.
Таким образом, в 1920-начале 30-х гг. у работников юстиции на местах была разнообразная общественная нагрузка: просветительская деятельность, нацеленная на пропаганду советского права, участие в кампаниях по распространению госзайма, организация показательных процессов с целью правового воспитания масс и приближения суда к населению. Для организации подобных видов общественных работ существовали даже «целевые аудитории» - женщины и красноармейцы и, прежде всего, крестьяне. С последними работники юстиции сталкивались во время посевных и уборочных кампаний, где судьи и прокуроры способствовали осуществлению коллективизации, «чутко прислушиваясь к голосу советской общественности».
Массовое участие судебно-прокурорских работников в общественной жизни нельзя приписывать только принуждению - к середине 1920-х эта профессиональная среда была наводнена некомпетентными, а порой и малообразованными выдвиженцами, которым было гораздо легче участвовать в распространении госзайма, чем разбираться в жизненных или правовых коллизиях. Кроме того, определенную часть кадрового состава советского правосудия в этот период составляли бывшие чиновники, рекомендованные исполкомами, а они любили организовывать и пропагандировать.
Участие в общественных мероприятиях, несомненно, наносило ущерб основной профессиональной деятельности работников юстиции, поскольку отнимало много времени, а порой больно ударяло по их и без того тощему карману. Тем не менее, нельзя оценивать общественную нагрузку судей, следователей и прокуроров только с отрицательных позиций. Их просветительская деятельность среди рабочих, крестьян и красноармейцев имела и позитивную сторону: разъяснение основ советского права так или иначе улучшало культурный уровень населения, делало систему правосудия более понятной, способствовало формированию доверительного отношения к ней рядовых обывателей.
Библиографический список
1. Государственный архив Воронежской области (ГАВО). Ф. Р-410.
2. ГАВО. Ф. Р-3253. Оп. 1.
3. Государственный архив Курской области (ГАКО). Ф Р-166. Оп. 1.
4. ГАКО. Ф. Р-325. Оп. 1.
5. ГАКО. Ф. Р-1174. Оп. 1.
6. ГАКО. Ф. Р-1721. Оп. 1.
7. Государственный архив Орловской области (ГАОО). Ф. Р-473. Оп. 1.
8. Нефалиди (Председатель Орловского Губернского суда) Суд и посевная кампания // Орловская правда. 20 марта 1928. № 67 (3000).
9. Положение о судоустройстве РСФСР / http://www.libussr.ru/doc_ussr/ussr_1438.htm
10. Соломон П. Советская юстиция при Сталине. М.: РОССПЭН, 2008.
References
1. State Archive of the Voronezh Region (SAVR). F. R-410. In. 1.
2. SAVR. F. R-3253. In. 1.
3. State Archive of Kursk Region (SAKR). F. R-166. In. 1.
4. SAKR. F. R-325. In. 1.
5. SAKR. F. R-1174. In. 1.
6. SAKR. F. R-1721. In. 1.
7. State Archive of the Oryol Region (SAOR). F. R-473. In. 1.
8. Nefelidi (The Chairman of Orlovsky Provincial Court) The Court and Sowing Time// Orlovskaya Pravda. March 20, 1928. № 67 (3000).
9. Regulations for Judicature of RSFSR/ http://www.libussr.ru/doc_ussr/ussr_1438.htm
10. Solomon P.The Soviet Justice at Stalin. M,: ROSSPEN, 2008.
