«Общепризнанная градостроительная ошибка»: конфликты по поводу застройки Сенной площади в 1960–1970-х гг. в свете антропологии архитектуры Текст научной статьи по специальности «История и археология»

Катриона Келли

«Общепризнанная градостроительная ошибка»: конфликты по поводу застройки Сенной площади в 1960-1970-х гг. в свете антропологии архитектуры1

В данной статье, посвященной развернутому анализу одного из знаковых градостроительных пространств Ленинграда — Сенной площади (площади Мира), используется междисциплинарный подход к вопросам градостроительства. В центре внимания — долголетние поиски советскими архитекторами (Н.В. Барановым, В.А. Каменским и др.) подходящего градостроительного решения так называемых «ворот в город». Исследуется роль канонов сталинского градостроительства (в том числе представления о важности единства в трактовке городских пространств, неуместности нахождения на центральной городской площади «культового здания»). Статья показывает, что характерные для современной петербургской среды рассказы о «возмущении общества» после сноса Спаса на Сенной в 1961 г. достоверно передают не атмосферу Ленинграда 1961 г., а новое отношение к исторической архитектуре, распространившееся уже при Брежневе.

Ключевые слова: архитектура, градостроительство, РПЦ, советская история, охрана памятников в СССР, антропология архитектуры, поздний социализм, история Ленинграда-Санкт-Петербурга, городская история.

Катриона Келли (Catriona Kelly)

Оксфордский университет,

Великобритания

catriona.keLLy@new.ox.ac.uk

«Кто воздвиг семивратные Фивы?» — спрашивает Б. Брехт в стихотворении 1935 г. «Вопросы читающего рабочего». «В книгах названы имена повелителей. / Разве повелители обтесывали камни и сдвигали скалы?» [Брехт 1965]2. В истории советской архитектуры, наоборот, «имена повелителей» встречаются редко (хотя бывает и такое); чаще — имена архитекторов, прежде всего начальников мастерских и других «ведущих специалистов»3. Но это в случае, если вообще названы какие-либо имена. Иногда процессы создания описываются как безличные

Автор выражает благодарность за финансовую поддержку фондам The LeverhuLme Trust, The Arts and Humanities Research Council и The Ludwig Fund, New College, Oxford, а также сотрудникам архивов и библиотек, другим участникам семинара «Официальное и неофициальное в советской культуре» 19 сентября 2014 г. в ЕУСПб и рецензентам журнала «Антропологический форум». Перевод И. Фрадкина. В немецком оригинале фразировка несколько другая: "Wer baute das siebentorige Theben? In den Büchern stehen die Namen von Königen.

Haben die Könige die FeLsbrocken herbeigeschleppt?" (курсив мой. — К.К.) (т.е. «короли» заменены «повелителями» — любопытный пример эзопова языка конца оттепели).

См., например, недавнее исследование архитектуры соцстран «Ландшафты коммунизма» Оуэна Ха-ферли, которое представляет создание «московской семерки», вереницы высотных зданий, воздвигнутых в советской столице после Великой Отечественной войны, как творение «повелителя»: «На этот раз абсолютно несомненной представляется атрибуция проекта Сталину, к этому времени уже получившему почетное название "Великий архитектор коммунизма"» [HatherLey 2015: 213]. Ориентацию на архитекторов см., например, в работах С.О. Хана-Магомедова [Хан-Магомедов 1972; 1981; 1986] и др. ([Казаков 2007; Курбатов 2008; Кириков, Штиглиц 2008] и т.д.).

и самодовлеющие: по словам Джонатана Чарли, «задача критика и историка — в том, чтобы расплести идеологические запутанности и разъяснить динамические социальные силы, которые управляют развитием современного города» [Charley 2013: 99; курсив мой. — К.К.]. Человеческий фактор донельзя сокращен, становятся характерными страдательные конструкции: «Были смоделированы и спроектированы новые ландшафты производства, новая инфраструктура и новый быт» [Charley 2013: 106]. Кем — и непонятно, и неинтересно.

Более того, рядом с социальным и культурным контекстами «производительного процесса» исчезают из поля внимания социальный и культурный контексты восприятия архитектуры; значение построенного как бы исчерпывается его идеологическим значением, которое выстраивается по принципу логики порочного круга. «Эти постройки — самое наглядное и яркое наследие тирании Сталина, их основы однозначны, их цель (и внутренняя, и внешняя) легко угадывается, психозы, которые их создавали, прочитываются крайне просто» [Hatherley 2015: 215]. В знаменитой работе В. Паперного «Культура "Два"» [Паперный 1984] также предполагается полное соответствие между желаниями власть имущих и произведениями архитекторов; последние вдохновляются неким «духом времен», который также неизменно угадывается в завершенном создании каждым обозревателем той и более поздних эпох. Как справедливо замечает Скотт Палмер, автор статьи о постройке Мамаева кургана в Сталинграде, «несмотря на растущий интерес исследователей к "значению" советских памятников, пока что практически не описывались личности, процессы и проблемы, связанные с их созданием» [Palmer 2009: 375]. Это относится не только к памятникам Великой Отечественной войны (предмет анализа самого Палмера), но и к архитектуре и градостроительству в широком смысле1.

Ориентацию прежде всего на идеологические факторы в архитектуре нельзя считать беспочвенной, поскольку сами архитекторы подчеркивали свою зависимость от государственных и городских структур: «В большинстве своем членами Союза архитекторов являются служащие государственных учреждений, работающие в проектных организациях. Понятно, что писатели, художники и т.д. работают в других условиях» [Стенограмма совещания о работе Союза советских архитекторов за 1940 г. 16 декабря 1940 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф. 333. Оп. 1. Д. 119. Л. 3]. «Вненаходимость» в таких условиях была практически

1 Это характерно и для исследований так называемой «социалистической архитектуры» вообще: см., например, [Aman 1992].

невозможной, по крайней мере в проектах, имеющих шансы на реализацию, а идеологическая борьба в этой области советской культуры — особенно ожесточенной, поскольку архитекторы-строители легко подвергались обвинениям в саботаже, разрухе, диверсии и т.д.1

Тем не менее даже в сталинскую эпоху планировка отдельных проектов и городов в целом была предметом обсуждения и рефлексии среди профессионалов, результатом сложных процессов медиации. В последнее время как раз эти процессы обсуждения и рефлексии в истории советского (и шире — социалистического) градостроительства начинают привлекать внимание исследователей; наряду с уже упомянутой статьей Скотта Палмера о Мамаевом кургане можно ссылаться, например, на публикации Х. ДеХаан о планировке Нижнего Новгорода, книгу Б. Ле Норман о Белграде и книгу К. Лебоу о Новой Хуте [Palmer 2009; DeHaan 2013; Le Normand 2015; Lebow 2013]. Авторы этих работ сосредоточиваются на процессах планировки и практической ее основе (в случае Палмера — на инженерном деле и т.д.); работа проектных организаций занимает в них видное место. Как в других областях истории советской культуры, здесь тоже используется «антропологический» или «социологический» подход с ориентацией на самоопределение советских деятелей культуры, их взаимоотношения с представителями власти, вопросы рецепции произведений, а не только на их интерпретацию извне. Такие темы, как карьерный рост членов творческой интеллигенции и роль в нем покровительства, развитие специфической субъективности интеллигента, возможности авторского самовыражения внутри канонов соцреализма, оказались в центре внимания. Наряду с этим проводится работа с источниками вроде отзывов и читательских писем, чтобы исследовать вопрос о том, как воспринималась живопись (литература, музыка и т.д.) советской пуб-ликой2.

До сих пор в обсуждениях архитектуры и строительства дискуссия обыкновенно ограничивалась обсуждениями в профессиональной среде процессов создания «образцового социалистического города» и механизмов согласования проектов. Исчезала из виду, так сказать, материальная сущность архитектуры, ее «повседневная жизнь». В этом отношении плодотворным может стать использование методов «антропологии архитектуры», изучающей весь комплекс проблем, связанных с ис-

О репрессиях архитекторов см., например, [Hudson 1994]. О понятии «вненаходимость» см.: [Юр-чак 2014].

См., например, [Плампер 2010; Johnston 2007; 2010a; 2010b; 2011; Tomoff 2006; 2015] или исследование дореволюционной петербургской архитектуры: [Басс 2010].

пользованием архитектурных предметов, и их социальную ситуативность (см., например, [Buchli 1999; 2013]). В этом ракурсе «ценность» определенного здания — не имманентное явление, присущее самому объекту или вложенное в него гениальным мастером, а выражение определенного общественного отношения к нему; в то же время вещи и объекты не только «выражают», но и предопределяют отношение к ним обозревателя и пользователя1.

Более целостное изучение вопросов создания и восприятия архитектуры и города вообще стало возможно прежде всего в микроисторических работах, посвященных определенным районам. В таких исследованиях, как статья Павла Куприянова и Ларисы Садовниковой о московском Зарядье [Куприянов, Садовникова 2009] и книга Стивена Биттнера об Арбате [Bittner 2008], рядом с «большими проектами» (grands projets) вроде гостиницы «Россия» или проспекта Калинина фигурируют городские легенды и представления жителей района о характере и значении данной среды. Такие факторы исключительно важны для понимания градостроительных стремлений архитекторов и работников проектных институтов, поскольку они, по крайней мере в столицах (города средней руки могли планироваться на расстоянии), тоже принадлежали к городской среде и на них также влияло «местное воображаемое» (local imaginary)2. Тем более актуальными были мотивы «городской памяти» и «местной субъективности» в 1960-1970-е гг., когда вопросы градостроительства активно обсуждались не только в профессиональной среде, но и в среде городской интеллигенции в широком смысле. В этой работе я обращаюсь к градостроительным вопросам в послесталинское время, исследуя случай Сенной площади (площади Мира). Во время обсуждения нового проекта застройки Сенной в Ленинградском отделении Союза архитекторов (ЛОСА) в 1965 г. она была названа архитектором М.З. Вильнером «одним из немногих открытых пространств города Ленинграда, которое своей архитектурой и неорганизованностью вызывает чувство неудовлетворения у большинства жителей города, а не только у профессионалов» [Стенографический отчет обсуждения проекта застройки площади Мира в Ленинграде. Ленинградское отделение Союза архитекторов СССР. 18 ноября 1965 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф. 341. Оп. 1. Д. 682. Л. 12]. В дальнейшем я попытаюсь объяснить, почему Сенная считалась таким неудачным примером градостроительной работы и почему именно она стала «местом

1 Здесь «антропология архитектуры», как справедливо замечает В. Бачли [ВисИН 2013], пересекается с «материальной антропологией» вообще: см., например, [ДрраЬига1 1996].

2 Аналогичную работу о Петрограде-Ленинграде довоенного периода см.: [Измозик, Лебина 2010].

повышенной конфликтности» [Юркова 2011] для жителей Ленинграда 1960-1970-х гг.

Трактовка этого вопроса, важного отнюдь не только для истории архитектуры, позволит также проанализировать специфику гражданского сообщества тех лет. В формальном смысле градостроительные решения принимал президиум Ленсовета на основе рекомендаций Архитектурно-планировочного управления, при котором имелся Градостроительный совет под председательством главного архитектора города1. Но рядом с этой «вертикалью власти» действовали и другие — профессиональная (через Союз архитекторов), министерская (Госплан, министерства культуры РСФСР и СССР), не говоря уже о партийной.

Даже после смерти Сталина участие широкой публики в градостроительных решениях было весьма ограниченным. Открытые слушания, доступные для рядовых граждан, не устраивались, и представители общественности на заседания АПУ и других инстанций Ленсовета не приглашались. Многое обсуждалось за закрытыми дверями2. Тем не менее не всё соответствовало готовым «рецептам» партийной идеологии и официальной эстетики. Подобно работе организаций для ветеранов (о которых см.: [Еёе1е 2008]), движение за охрану памятников было санкционировано свыше. Но во многом оно уходило за пределы намеченных для него норм и порядков, становясь вполне живым форумом для выражения общих интересов участников и превращаясь в «колыбель местной идентичности»3.

«Искусное соединение» и «целостный характер»:

каноны советского градостроительства и их реализация в жизни

Научное исследование советской довоенной архитектуры берет свое начало в конце 1970-х — начале 1980-х гг. (см., например, [Хан-Магомедов 1972; 1981]); примерно в это же время начинается и официальная охрана самых выдающихся ее

О «вертикали власти» в местной администрации см.: [Баранов 1973]. Здесь состав совета не указан, но по воспоминаниям бывшего руководителя мастерской ЛенНИИпроекта (см. интервью автору 0х^АН1К^РЬ-07 СК РР1): «Там много всяких пожилых людей, заслуженных. Это большой совет во главе с главным архитектором города. Я потом тоже стал членом совета». К сожалению, материалы Градостроительного совета доступны для исследователя лишь частично (подборка материалов конца 1940-х гг. в ЦГАНТД СПб).

О конфиденциальности проектирования города можно судить, например, по тому, что отношение, посвященное вопросам благоустройства Большого проспекта В.О., отправленное помощнику председателя исполкома Ленгорсовета Н.Г. Чилингарову заместителем главного архитектора города А.И. Наумовым 13 января 1949 г., имело гриф «секретно» [ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп. 36. Д. 277. Л. 54].

См., например, [Гладарев 2011; Зелинская и др. 2009].

объектов [Кельх 1982: 5—6]. С тех пор, особенно за границей, самыми известными произведениями советских архитекторов остаются утопические проекты 1920-х гг., вызванные стремлением создать совершенно новые городские пространства [Starr 1978; Cooke 1995; Казаков 2007; Курбатов 1999; 2008; Кириков, Штиглиц 2008; Hatherley 2015]. В Ленинграде это, к примеру, рабочий городок на Тракторной улице, «фабрики-кухни», дома-коммуны и пожарные станции конца 1920-х — начала 1930-х и т.д. Тем временем вторая пятилетка стала эпохой не только возникновения новых канонов архитектуры (с рождением так называемой «культуры "Два"», органичной, орнаментальной и с ориентировкой на вертикаль [Паперный 1984]), но и создания канонов градостроительства. В публикациях журнала «Советская архитектура» 1933 г. были представлены не только новые архитектурные решения отдельных домов (с жесткой критикой «домов-коробок», построенных в 1928—1932 гг.), но и новая планировка кварталов и городов в целом. Перспективы преобразования Ленинграда были описаны в статьях Л.А. Ильина, с начала 1920-х гг. занимавшего видное место в Откомхозе (с 1933 г. — Архитектурно-планировочном отделении) Ленсовета:

Адмиралтейство — самостоятельный памятник, украшающий площади и завершающий перспективу проспекта 25 Октября, — в будущем постепенно должно было быть открыто на Неву и стать видимым центром трех лучевых магистралей южной половины Ленинградского плана, причем улица Дзержинского (бывш. Гороховая) должна стать центральным проспектом длиной в 12—15 км, без перелома от центра до района «Большевика».

Новая магистраль должна была стать осью целой системы ансамблей — Адмиралтейства, новой площади Народовольцев, со сверхвысокой застройкой, которая, однако, не должна была ни спорить, ни убивать старые памятники центра, будучи отделена от них необходимым расстоянием, — далее ряд площадей, общественных и парковых ансамблей [Ильин 1933: 11].

Наряду с магистралью вторым ключевым элементом новой планировки должна была стать городская площадь:

Отдельные здания, образуя площадь, создают ансамбль, целостную архитектурную картину — или же стоят каждое порознь, образуя пеструю или безликую смесь <...>. По словам Пушкина, вид Петербурга — «строгий, стройный». Таким он был до середины XIX века.

Современный и будущий Ленинград должен упрочить характеристику строгого, стройного города, бодрого и ясного по плану, по архитектуре — по ансамблю в целом и отдельных частей [Ильин 1933: 11].

Сами по себе планы реконструкции Ленинграда были не новы (см.: [Енакиев 1912; Басс 2010]). Но преемственность не афишировалась. Вместо этого планы преобразования Ленинграда, ставшие основой первого Генерального плана 1935 г., были представлены как продолжение лучших традиций начала XIX в. Если родоначальником великой русской литературы считался Пушкин, музыки — Чайковский, то родоначальником градостроительства был безоговорочно признан Росси1. В кандидатской диссертации В.И. Харкевича 1940 г., например, Росси предназначена даже более важная роль в градостроительстве, чем Растрелли: если последний допустил «предельную самостоятельность площади, изолированность ее как от всего городского организма, как и от прилегающей застройки», то второй успел как следует гармонизировать целое:

Росси, с присущим ему умением оперировать с большими пространствами, объединяет выстроенные Фельтеном три дома в один корпус и создает другой симметричный по отношению к главной оси композиции корпус и очень искусно соединяет их между собой мощной аркой. Таким образом, наиболее ответственная часть этого бессмертного ансамбля, наконец, получила четкое и логическое завершение [Харкевич В.И. Центральный городской ансамбль: Его развитие и композиционная структура его. Научный руководитель — проф. Витман В.А. Ленинградский институт инженеров коммунального строительства, 1940 // ЦГАНТД СПб. Ф. 205. Оп. 2-1. Д. 241. Л. 74].

Арка Главного штаба стала образцовой для всей страны, воспроизводящейся «от Москвы до самых до окраин»2.

Но если «грамматика» советского градостроительства по Генплану 1935 г. была сугубо традиционной, по крайней мере по отношению к западноевропейской городской модели3, радикально изменилась семантика городских пространств:

Центральная площадь социалистического города, будучи расположена у основного городского сооружения — Дома Советов, получила новое идейное содержание (демонстрации, парады, народные

За период 1937-1954 гг. были изданы пять монографий о Росси, среди прочих [Панов 1937; Гримм 1946; Пилявский 1951; Тарановская 1954].

Примеры в Москве и Ленинграде — трактовка пересечений улицы Горького с переулками или дворовых арок в новостройках на ул. Полярников.

По древнерусскому обычаю, слово «площадь» обозначало просто открытое место без определенной планировки (см., например, Красную площадь в Переславле-Залесском). Уже в XVIII в. (при планировке Петербурга) начинает пробиваться традиция западноевропейских place, Platz, piazza, square (ср., например, Place des Vosges в Париже), согласно которой элементы площади должны внешне находиться в соответствии. Однако подражать этой традиции в советское время было необязательно, что, очевидно, связано с глубинным пониманием «цивилизации» как прежде всего западной. Ср. предпочтение каменных (кирпичных, железобетонных) домов деревянным и т.д.

празднества и т.д.). В этом отношении все площади капиталистического города страдают отсутствием органической связи с основными магистралями города, отсутствием какого бы то ни было содержания и вообще — своей внутренней ограниченностью [Харкевич В.И. Центральный городской ансамбль: Его развитие и композиционная структура его. Научный руководитель — проф. Витман В.А. Ленинградский институт инженеров коммунального строительства, 1940 // ЦГАНТД СПб. Ф. 205. Оп. 2-1. Д. 241. Л. 94]1.

Вполне логичным последствием стала реконструкция городских пространств, чтобы создать «органическую связь с основными магистралями города» и воспроизвести нужное «искусное соединение» элементов площади. Генеральный план развития Ленинграда 1935 г., в общем предусматривающий лишь осторожное вмешательство в старую застройку, такую реконструкцию все-таки допускал:

В пределах современного города сохраняется ныне существующая планировка улиц, предусматривая частичные изменения в планировке (снос мелких строений, торцевых зданий) лишь в отдельных случаях для облегчения транспорта и лучшего архитектурного оформления отдельных улиц и площадей [Генеральный план развития Ленинграда // ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп. 20. Д. 1. Л. 17].

Более того, Генплан назвал конкретные примеры площадей, нуждающихся в переоформлении, в том числе площадь Пролетарской Диктатуры, «в настоящее время резко дисгармонирующая с ансамблем Смольного» [ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп. 20. Д. 1. Л. 89-90].

В 1938-1940 гг. Генплан подвергался изменениям; началась планировка метрополитена, уже в 1935 г. обозначенного как «наиболее удобный с планировочной точки зрения вид транспорта», с особым значением «специального убежища» [План развития транспорта г. Ленинграда 1936-1945 гг. (октябрь 1935 г.) // ЦГАНТД СПб. Ф. 386. Оп. 3-5. Д. 2. Л. 265-266]. Но основные принципы были сохранены. После войны, несмотря на отказ от намеченного в Генплане 1935 г. переноса административного центра города на юг, каноны планировки также не пересматривались. В «Обобщении опыта планировки и застройки городов» главного архитектора города Н.В. Баранова (1950) образцом градостроительства остается Дворцовая площадь («ансамбль, получивший мировую известность и всеобщее признание выдающегося произведения градостроитель-

1 Работа Харкевича всячески подчеркивает важность площади в качестве «доминанты» или ключевого составного элемента города (см., например, [ЦГАНТД СПб. Ф. 205. Оп. 2-1. Д. 241. Л. 2]).

Ил. 1. АПО Ленсовета. Проект реконструкции площади Труда, 1930 г. [ЦГАНТД СПб. Ф. 386. Оп. 3-4. Д. 2. Л. 53]

ного искусства») [ЦГАНТД СПб. Ф. 17. Оп. 2-1. Д. 2. Л. 39]. Как и раньше, предполагалось, что площади с точки зрения сложившихся канонов градостроительства менее удачные должны получить новое оформление: в случае площади Восстания, например, Баранов рассуждал так: «Архитектура зданий должна получить целостный характер» [ЦГАНТД СПб. Ф. 17. Оп. 2-1. Д. 2. Л. 131; подчеркнуто в оригинале. — К.К.].

Кроме целостности советских площадей и магистралей и значения «ансамбля» как основного принципа градостроительства, важным фактором в планировке городов было представление, что на главнейших площадях и магистралях нужна так называемая архитектурная «доминанта». Такой доминантой мог служить и какой-нибудь дореволюционный объект: в статье Л.А. Ильина «Ансамбли Ленинграда» 1933 г. в качестве образцового фигурирует проект Нарвской площади, на которой доминантой служат триумфальные ворота В.П. Стасова (1827— 1834). Но доминантой вполне могла стать и новая структура, среди ходовых вариантов — памятник какой-нибудь фигуре из советского пантеона. По материалам Генплана 1950 г., предполагалось построить памятники Пушкину, Горькому, Белинскому, Добролюбову, И.И. Павлову, Лермонтову, Ушинскому, Римскому-Корсакову, Грибоедову, Чебышеву, Попову, Калинину, Свердлову, Фрунзе, Куйбышеву, Менделееву, Блоку, Репину «и др.» [Проект планировки Ленинграда. Пояснительная записка «Памятники архитектуры Ленинграда». 1948 г. // ЦГАНТД СПб. Ф. 386. Оп. 3-6. Д. 43. Л. 50]1. Но наряду с этим

1 Эта традиция возникла уже в 1918 г., когда был создан знаменитый «План монументальной пропаганды». Из уцелевших ленинградских памятников «первого поколения» — памятник Плеханову перед Технологическим институтом (И.Я. Гинцбург, М.Я. Харламов, Я.Г. Гевирц) 1925 г.

Баранов в послевоенные годы предлагал другой вид доминанты, так называемый «высотный акцент»:

В архитектуре ансамблей весьма важная роль принадлежит вертикальным башням или купольным композициям Исаакиевского собора, Петропавловского собора, Адмиралтейства и др. Эти здания определяют характерный силуэт города, который должен получить свое развитие в последующей застройке Ленинграда.

В связи с этим должен быть разработан проект размещения высотных объектов для города в целом, аналогично тому, как это было сделано в Москве [Баранов. Обобщение... 1950 // ЦГАНТД СПб. Ф. 17. Оп. 2-1. Д. 2. Л. 225; подчеркнуто в оригинале. — К.К.].

Были даны конкретные указания возможных мест: «участок застройки Тучковой набережной между 2-3 линиями и устьем реки Смоленки (включая стрелку) следует зарезервировать для крупного архитектурного акцента» [Баранов. Обобщение. 1950 // ЦГАНТД СПб. Ф. 17. Оп. 2-1. Д. 2. Л. 202-203; подчеркнуто в оригинале. — К.К.]; «введение ряда высотных зданий в композицию морских набережных Васильевского острова и повышение общей этажности до 8-10 этажей можно считать вполне оправданным» [Баранов. Обобщение... 1950 // ЦГАНТД СПб. Ф. 17. Оп. 2-1. Д. 2. Л. 205; подчеркнуто в оригинале. — К.К.]. Далее была упомянута «возможность раскрытия высотных зданий на проспект имени И.В. Сталина и Митрофаниев-скую улицу» [Баранов. Обобщение. 1950 // ЦГАНТД СПб. Ф. 17. Оп. 2-1. Д. 2. Л. 208; подчеркнуто в оригинале. — К.К.] рядом с «высотной композицией <...> в зоне закрытого Мит-рофановского кладбища» и «третьим высотным зданием <...> вдоль новой трассы Измайловского проспекта». В альбоме 1950 г. были воспроизведены перспективы города, на которых обозначены «высотные акценты».

При Хрущеве, несмотря на возврат интереса к экспериментальной планировке 1920-х гг., в парадных городских пространствах продолжала царить та же иерархия — с магистралью и площадью в ее высшей точке (новые опыты были характерны только для кварталов новостроек, и то не везде)1. Но представления о нужном виде «доминанты» подверглись существенным изменениям. Знаменитое Постановление ЦК КПСС и СМ СССР «Об устранении излишеств в проектировании и строительстве» от 4 ноября 1955 г. закрыло вопрос о постройке «вертикальных башен» в Ленинграде (тем более что в нем подвергался разгромной критике ряд архитектурных проектов

1 О планировке литовского города Шешкине см.: [НаЙеНеу 2015: 118-123].

Ил. 2. Панорама Тучковой набережной 1950 г. с новыми «высотными акцентами» [ЦГАНТД СПб. Ф. 17. Оп. 2-2. Д. 3]

в городе, в том числе проект главного архитектора города В.А. Каменского)1. 28 сентября 1961 г. вышло негласное Постановление ЦК КПСС и СМ СССР «Об устранении излишеств в расходовании государственных и общественных средств на сооружение памятников», разоблачающее «расточительство в расходовании государственных и общественных средств на сооружение памятников и монументов». Ряд проектов установки памятников был приостановлен, в том числе среди ленинградских — А.А. Жданову, Гоголю, Павлову, Некрасову и др. [ЦГАЛИ СПб. Ф. 105. Оп. 1. Д. 1127. Л. 1-7 об.].

Таким образом, варианты «высотной башни» или «памятника» в качестве доминанты отпали. На «ответственных местах» самой подходящей постройкой считалось какое-нибудь функциональное здание высокой престижности (на площади Александра Невского, например, международная гостиница)2.

Ни в Генплане 1935 г., ни позже не было однозначных указаний, какие именно «строения» на площадях должны были исчезнуть. Но на практике во многом решающим оказывалось «новое идейное содержание» советской площади. До 1917 г. архитектурной доминантой многих главных площадей служила церковь (согласно ст. 90, п. 3 Строительного устава 1900 г., было необходимо, «чтобы места для церквей избирались на площадях, а не посреди обывательских строений» [Свод зако-

«По проектам архитектора Каменского на проспекте Стачек в г. Ленинграде за последние годы построены дома с архаичным оформлением фасадов, с тяжелой рустовкой пилястрами и сложными карнизами» [Постановление 1955].

Гостиницу, первоначально названную «Невская» (потом — «Москва»), начали проектировать в 1960 г. [ЦГАНТД СПб. Ф. 386. Оп. 1-5. Д. 111. Л. 4; ЦГАНТД СПб. Ф. 36. Оп. 1-1. Д. 353].

нов 1912: 220]). Такое оформление площади, конечно, после разделения церкви и государства 1918 г. стало невозможным. Как писал Н.В. Баранов в 1950 г., «в 1928-1930 гг. была расчищена трасса ул. Труда, подводящая к улице Глинки и Театр. площади. Эту улицу преграждало неудачное по архитектуре здание Благовещенской церкви, одновременно занимающее значительную часть площади Труда» [ЦГАНТД СПб. Ф. 17. Оп. 2-1. Д. 2. Л. 137]1. Если в Ленинграде кое-где на главнейших магистралях и площадях сохранились храмы, то это связывалось с тем, что они были не только «удачными по архитектуре», но и лишены того, что тогда называлось «одиозно-церковным обликом»2. Например, 20 марта 1934 г. заведующий Бюро охраны памятников П.А. Всеволожский, возражая против сноса Знаменской церкви на площади Восстания, не только отстаивал архитектурное достоинство здания, но наряду с этим указывал на перспективы «обезвредить» его перестройкой:

Сломка этого здания должна быть согласована с Цент. Гос. Рест. мастерскими НСИ о чем Бюро по охране памятников уже запросило 19/Ш 34 [в оригинале подчеркивание красным карандашом. — К.К. ]. В настоящее время имеется ряд запросов на здание этого рода: от кооператива ИЗО, союза советских арх, агитпункт Упрдворцов музеев, плакатной мастерской и др. Кроме того в указанном здании могла бы быть помещена почтовая точка, занимающая жилую площадь у Октябрьского вокзала. Все указанное следует принять в соображение, тем более, что здание может быть легко, в случае нужды, лишено своего специфически церковного вида и находится в вполне удовлетворительном состоянии. Здание построено арх. Демерцовым и является единственным зданием культа построенным этим архитектором вЛенинграде [ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп. 33. Д. 163. Л. 7-7 об].

Тем не менее в 1938 г. Знаменская церковь была опять намечена на снос «как стоящая на главной магистрали города» [ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп. 33. Д. 163. Л. 131]. В 1941 г. ее, соответственно, и разобрали3.

О месте храмов в «городском тексте» Петрограда-Ленинграда вообще см.: [Kelly 2016].

См., например, комментарий о Чесменской церкви, отправленный заведующим сектором науки Лупполом и ученым специалистом Благовым в Лен. обл. политпросветцентр 3 ноября 1931 г. [ЦГА СПб. Ф. 1000. Оп. 49. Д. 37. Л. 42]: «Лишенное одиозно-церковного облика здание это вполне может и должно быть использовано под производственные или культурные нужды с удалением лишь крестов как религиозных эмблем».

В деле о деятельности и закрытии церкви последним документом является отношение от 3 июля 1938 г. с просьбой передать ключи церкви в связи с предстоящей ее разборкой [ЦГА-СПб. Ф. 7384. Оп. 33. Д. 163. Л. 138], но церковь разрушили значительно позже — в марте 1941 г. Планы ее перестройки 1939-1940 гг. ни к чему не привели [Антонов, Кобак 2010].

После войны ситуация несколько изменилась в связи со всеобщим подъемом «архитектурного патриотизма» тех лет. В «Советском искусстве» уже в конце 1944 г. появились статьи, воспевшие храмы Новгорода и другие шедевры, разрушенные фашистами-захватчиками [Грабарь 1944; Былинкин 1944]. Даже «на местах», где до войны особенно свирепо боролись с «религиозным дурманом», храмы заняли место центральных символов советской народной культуры:

Немецкие варвары уничтожили все политпросветучреждения и материальные ценности, так например, в г. Новгороде уничтожен памятник 1000-летия России, Дворцовая башня XVIII в., церковь Федора Стратилата XII в. и т.д., городская биб-ка г. Новгорода, в которой было 80.000 экз. книг. Золотые купола Софийского и Юрьевского соборов увезены в Германию [Справка о состоянии народного образования в районах области, освобожденных от немецко-фашистских захватчиков. Январь 1944 г. // ЦГАИПД СПб. Ф. 24. Оп. 11. Д. 198. Л. 2].

Раньше библиотека считалась как бы противоположностью храма — теперь они уже могли упоминаться рядом.

Но в самом Ленинграде продолжали ценить прежде всего храмы, лишенные «одиозно-церковного облика» (как в случаях Адмиралтейского, Казанского и Исаакиевского соборов, упомянутых Барановым). Судьба других церквей все еще находилась под вопросом. Очевидно, высотное здание «рядом с Варшавским вокзалом» предполагалось построить на месте существующей архитектурной доминанты данного квартала — Воскресенской церкви (Г.Д. Гримм, 1904 г.) в ненавистном ленинградским строителям «русском стиле». Как в 1930-е гг., так и в послевоенные десятилетия градостроители Ленинграда предполагали не только сохранить выдающиеся памятники архитектуры прошлого, но и «очистить» город от «неудачных» исторических построек.

«От старых петербургских трущоб не осталось и следа»: преобразование Сенной площади, 1935-1961 гг.

С точки зрения градостроителей, Сенная площадь с самого начала интенсивной перестройки Ленинграда представляла существенные проблемы. По материалам Генплана 1935 г., «Сенной рынок, загромождающий своими безобразными строениями всю Сенную площадь, ликвидируется, и Международный проспект получает архитектурно оформленное завершение» [ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп. 20. Д. 1. Л. 89]. Другую проблему, в этом документе прямо не упомянутую, составляло присутствие на площади храма Успения Божией Матери (в народе —

«Спас на Сенной»), у которого, безусловно, был «одиозный церковный вид».

Все многочисленные планы перестройки Сенной площади, созданные в рамках Генерального плана 1935—1939 гг., предусматривали снос или радикальную перестройку Спаса на Сенной. Например, в марте 1939 г. в журнале «Архитектура Ленинграда» появилась статья С.М. Земцова, в которой был представлен проект ленинградского городского архитектора Н.В. Баранова. По словам Земцова, «реконструкция предусматривает сохранение гауптвахты Беретти по узкой стороне площади и перестройку церкви с оформлением ее фасадов в pendant портику Беретти. Противоположная сторона решена в виде двух пятиэтажных объемов с архитектурным ритмом пилястр» [Земцов 1939: 47].

О переоформлении площади более подробно рассказывается в неопубликованном плановом документе из архива садового архитектора и сотрудника Музея города Е.А. Поляковой. В этом документе критикуется фрагментарность застройки Сенной площади, примером которой, по мнению авторов, служили заброшенный дом 1750-х гг., «построенный еще в середине XVIII века в господствовавшем тогда, затейливом и изысканном стиле барокко». Тем более неуместным оказался доходный дом 1912 г.: «эта семиэтажная громадина поражает безвкусием своего фасада, аляповато разукрашенного цветными изразцами». Заменившие эту фрагментарность ровные, однообразные пятиэтажные дома должна была объединить ру-стификация фасадов до уровня третьего этажа, а далее «над третьими этажами будет сделан несколько выступающий вперед скульптурный фриз, как бы опоясывающий всю площадь на всем пространстве». Предполагалось, что будут снесены колокольня и купола церкви; чтобы создать симметрию, гауптвахту предстоит расширить и повысить. Более того, «для завершения архитектурного оформления в центре площади предполагается поставить памятник героической обороне Петрограда в годы гражданской войны» [Заметка о проекте перестройки Сенной площади, 1940 // ОР РНБ. Ф. 606 (Е.А. Поляковой). Ед. хр. 127. Л. 1—5]1. В 1950 г. Н.В. Баранов признал, что уже сделано много (теперь «от старых петербургских трущоб не осталось и следа»), но нужно продолжать работу: «В центре площади предполагается постройка крупного монумента <...> после постройки монумента целесообразно вокруг него создать зеленый партер, или усилить озеленение периметра площади» [ЦГАНТД СПб. Ф. 17. Оп. 2-1. Д. 2. Л. 164-165].

1 О биографии Поляковой и ее участии в озеленении Ленинграда см.: [Барабко 2012].

I

Ил. 3. Спас на Сенной (послевоенная копия с оригинала конца 1930-х гг.). ГМИ СПб

Ил. 4. Н.В. Баранов и другие. Проект перестройки Сенной площади (1940). Слева — обезглавленный храм Спаса на Сенной, справа — обелиск «героической защите Петрограда во время Гражданской войны». От версии 1939 г. эта версия отличается тем, что застроено несколько дворов и уже убраны трамвайные пути и показаны легковые машины и автобус [ЦГАНТД СПб. Ф. 386. Оп. 3-4. Д. 2. Л. 50]

Начальные работы (упорядочение домов на севере площади) были проведены в начале 1950-х гг., а в 1952 г. облагороженное городское пространство было переименовано в площадь Мира. После постановлений 1955 и 1961 гг. вариант «памятника» исчезает, возникает идея построить на площади высотное здание (гостиницу) со встроенной в него станцией метро1.

Тогда было не ясно, что именно на месте церкви будет построена станция метро. Но на послевоенных планах перестройки площади (например, конкурсные проекты 1952-1953 гг.) здание церкви отсутствует [Юркова 2011]. 21 января 1960 г. (через 11 дней после воззвания Центрального комитета КПСС об усилении антирелигиозной кампании)2 местные власти пришли к окончательному решению. Как гласило распоряжение исполкома Ленсовета:

В соответствии с решением исполкома Ленгорсовета от 4/У1 1959 г. № 28-3-п «О плане строительства метрополитена имени В.И. Ленина в г. Ленинграде» <...>

1. Обязать «Ленметропроект» (тов. Казанцева) разработать проектное задание на продолжение Московско-Петроградской линии от станции «Технологический институт—11» на Петроградскую сторону протяженностью 6,0 клм. при глубоком заложении трассы со станциями: «Октябрьская», «Невский проспект», «Горьковская» и «Петроградская».

Наземные вестибюли станций разместить:

а) станцию «Октябрьская» — на углу Садовой улицы и пл. Мира, у дома № 40, на месте церкви;

б) станцию «Невский проспект» — на углу Невского проспекта, Думской и Перинной линий с встройкой в здание с портиком Рус-ка [ЦГАНТД СПб. Ф. 36. Оп. 1-1. Д. 353. Л. 7].

Так просто оформлялись два наиболее нашумевших в Ленинграде 1960-х гг. решения местной администрации3. Надо пола-

Проект гостиницы под условным названием «Прага» впервые обсуждался 7 февраля 1963 г. [Журнал ежедневного учета мероприятий ЛОСА за 1961-1965 гг. // ЦГАЛИ СПб. Ф. 341. Оп. 1-2. Д. 588. Л. 50а. «Общественное обсуждение проекта здания новой гостиницы "Прага" на площади Мира в Ленинграде, разработанного архитектурной мастерской Ленгипрогор, руководимой арх. Л.Ю. Гальпериным»]; к 16 марта 1967 г. уже был развит детальный проект (см. «О строительстве гостиницы, совместной с надземным вестибюлем станции метро Площадь Мира», решение исполкома Ленгорсовета № 234, <http://docs.cntd.ru/document/8349434>), но гостиница в конце концов так и не была построена. В середине 1960-х гг. создан план автовокзала (см. ниже). [Marshall 1971: 132-134] (цит. по.: [Pospielovsky 1984 II: 332]). В январе 1960 г. также состоялся съезд общества «Знание», на котором присутствовали Брежнев, Косыгин, Суслов и Микоян. Примерно так же голословно принималось и третье нашумевшее решение: «Первый в Ленинграде такой большой киноконцертный зал на 4000 чел. окончательно решено строить в районе Литовского пр., где расположена бывш. Греческая церковь» [ЦГАНТД СПб. Ф. 386. Оп. 1-5. Д. 112. Л. 20]. Гораздо больше внимания было уделено судьбе деревьев: «Пятно здания садится таким

гать, что само решение о сносе Спаса на Сенной было принято раньше, скорее всего во время составления второго Генплана 1949-1950 гг., но, может быть, и в предыдущем десятилетии: в случае снесенной в 1975 г. церкви Бориса и Глеба на Калаш-никовской (Синопской) набережной сохраняется разрешение 1940 г. использовать помещение для производственных целей, но с оговоркой: «Предупредить директора завода т. Наганкина, что здание б. церкви Бориса и Глеба подлежит сносу, в связи с реконструкцией города» [ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп. 33. Д. 76. Л. 101]1.

В любом случае снос Спаса на Сенной не был исключением из нормальных градостроительных практик; план построить на площади гостиницу тоже был вполне стандартным. Правда, с градостроительной точки зрения Сенная была местом, требовавшим особой щепетильности, поскольку площадь была соединительным звеном между новым южным и старым «музейным» центром. Но то же самое можно было сказать и о площади Александра Невского: по словам архитектора Г.М. Вланина, «эта площадь и это здание должны достойно завершить старый классический ансамбль Ленинграда и столь же красиво должна быть раскрыта новая модель нашего города на правом берегу Невы и на левом берегу. Трудность и ответственность этого участка усугубляются тем, что он примыкает непосредственно к чудесному ансамблю, к Александро-Невской лавре, которая во многом определяет характер застройки всей этой площади» [ЦГАНТД СПб. Ф. 36. Оп. 1-2. Д. 791. Л. 24]2. Однако площадь Александра Невского яблоком раздора не стала. Остроту конфликтов вокруг Сенной следует объяснить другими факторами. Чтобы их понять, нужно обратиться не только к архивным документам, но и к воспоминаниям и легендам, что я, соответственно, и сделаю.

«Для чего уничтожен Спас на Сенной?» Легенды о сносе храма на площади Мира

В современном Петербурге не так много легенд, связанных с городскими храмами (единственное исключение, пожалуй,

образом, что 18 деревьев придется уничтожить. Авторы предлагают их срубить, но может быть можно будет пересадить их на ближайший бульвар» [ЦГАНТД СПб. Ф. 386. Оп. 1-5. Д. 112. Л. 22]. Я не видела в документах Генерального плана списка зданий, обреченных на снос; может быть, такие материалы находятся в еще не рассекреченных материалах ЦГА СПб или ЦГАНТД СПб. А по плану 1960 г., несмотря на то что этот участок считался «ответственным», собирались снести «два исторических дома, находящихся под государственной охраной, как памятники архитектуры и в настоящий момент заканчивающих застройку Невского пр. <...> Подлежащие сносу мелкие дома ценности не представляют. Сносится б. монастырский корпус, который также ценности не представляет. Часть площади реконструируется» [Стенографический отчет заседания АПУ Лен-горисполкома 27 мая 1960 г. // ЦГАНТД СПб. Ф. 386. Оп. 1-5 Д. 111. Л. 4].

представляет часовня Ксении Блаженной на Смоленском кладбище). Впрочем, если говорить о Воскресенском соборе Смольного монастыря, то многие считают, что храм никогда не действовал, потому что в нем повесился один из рабочих, таким образом осквернив сакральное пространство (хотя в действительности вплоть до 1918 г., когда его закрыли в качестве домового, службы проходили регулярно) (Полевой дневник автора, апрель 2009 г.)1.

На фоне отсутствия городской молвы выделяется храм Успения Божией Матери на Сенной площади, или, как его называют, Спас на Сенной. Про него существует довольно богатая устная традиция. Правда, относится она не к духовной тематике, а к процессу сноса храма и участию или неучастию в нем разных слоев советских служащих — архитекторов, сотрудников ГИОП и АПУ и вообще Ленсовета и других инстанций2. Травматический эпизод в истории охраны памятников фигурирует в воспоминаниях всех петербуржцев, рассказывающих про городскую старину. Если современная оценка деятельности «охранителей» питерских древностей при советской власти обычно весьма оптимистична — сколько удалось спасти и т.д., то случай Спаса на Сенной представляет печальное исключение из правил:

Для чего уничтожен Спас на Сенной? Просто так. Ну хорошо, о Греческой церкви еще можно спорить, достоинства в архитектуре, но ведь Спас на Сенной — это точно середина восемнадцатого века, и что это такое? Поче... Зачем это делать было в шестьдесят... я забыл... четвертом году?3

То, что информант забыл точную дату сноса Спаса на Сенной (которая на самом деле относится к началу 1961 г.), характерно. В том же духе архитектор Дмитрий Бутырин вспоминал о «взрыве святыни», «которую площадь утратила в одну из январских ночей 1962 года»4.

Иногда воспоминания о сносе церкви обрастают более подробными реминисценциями. Например, в «Очерках истории Санкт-Петербургской епархии», опубликованных в 1994 г. под

О дате закрытия см.: [Антонов, Кобак 2010].

Время от времени проскальзывает духовный подтекст. Например, иногда авария на Сенной 10 июня 1999 г., при которой погибли семь человек, объясняется святотатственным сносом храма (см., например, [Архитекторы опять 2009]). Говорят еще, что главный архитектор города начала 1960-х гг. В.А. Каменский, в конце жизни глубоко сожалевший о сносе храма, ежедневно приходил на Сенную, чтобы посидеть на скамейке рядом с исчезнувшим Спасом (полевой дневник автора, январь 2015 г.).

Интервью автору: ОхР/АНРС SPb-09 РР6 СК.

Интервью Дмитрия Бутырина порталу Credo.ru 11 декабря 2002 г. <http://www.portaL-credo.ru/ site/?act=authority&id=69>.

4

редакцией тогдашнего митрополита Петербуржского и Ладожского Иоанна (Снычева), читаем следующее: «На Сенной площади (площадь Мира) в 1961 г. требовалось освободить территорию для строительства новой станции метро и, несмотря на то, что из Москвы пришло указание не взрывать, местный чиновник, скрыв телеграмму, приказал взорвать прекрасную Успенскую церковь. Сей муж и ныне жив» [Митрополит Иоанн (Снычев) 1994: 272].

Другую версию, приписывающую разрушение церкви действиям одного чиновника, находим в статье архитектора В.В. Смирнова «Скверная история», опубликованной в журнале «Нева» [Смирнов 2004]. В.В. Смирнов вспоминает, что после закрытого заседания ученого совета кафедры истории архитектуры ЛИСИ, созванного тогдашним заведующим профессором В.И. Пилявским, министру культуры СССР Е.А. Фурцевой было отправлено обращение с просьбой остановить разрушение церкви Спаса на Сенной1. В ответ было получено сообщение, что разъяснение ситуации «поручается группе московских специалистов под руководством академика архитектуры Н.В. Баранова, которая направляется в Ленинград для экспертизы разрабатываемого Генерального плана города и попутно должна ознакомиться с состоянием дел на Сенной площади». Как рассказывает В.В. Смирнов:

В конце рождественских праздников из Москвы прибыла обещанная Е.А. Фурцевой комиссия в составе трех действительных членов Академии архитектуры СССР во главе с Н.В. Барановым. <....> Комиссия оказалась на редкость энергичной и оперативной: не боясь испачкать одежду и обувь, академики бойко облазали всю церковь, с интересом рассматривая зондажи опорных конструкций и возмущаясь самоуправством руководства Метростроя и безответственностью ГИОПа. Уходя, Н.В. Баранов пообещал срочно доложить ситуацию с храмом в правительстве и позаботиться о том, чтобы разрушение уникального и единственного в своем роде памятника отечественной архитектуры середины XVIIIстолетия было немедленно остановлено [Смирнов 2004].

1 В.И. Пилявский (1910-1984) родился в Вильно, но с началом Первой мировой семья переехала в Минск, а оттуда в Курск, где Пилявский окончил Экономический техникум. В 1928 г. он поступил в Институт гражданских инженеров (будущий ЛИСИ). После службы в армии в 1933 г. получил диплом по строительной технике. Во время войны работал главным архитектором Адмиралтейства, таким образом получив неформальное второе образование — как историк архитектуры [Личное дело, 1933-1984 // Архив СПбГАСУ. № 106. Т. 1. Л. 106-109]. До конца жизни продуктивно работал на обоих поприщах, в том числе издавал работы, но самое важное его произведение — докторская диссертация о В.П. Стасове [Пилявский В.И. Творчество В.П. Стасова: Диссертация на соискание доктора архитектурных наук. ЛИСИ // ЦГАНТД СПб. Ф. 205. Оп. 2-2. Д. 487, 488, 489]. Работа содержит более 1500 листов и основана на огромном массиве документов из 35 архивов и библиотек. Именно в этой работе впервые получили научное обоснование многочисленные указания на авторство Стасова.

Но все оказалось не так. Смирнов продолжает:

Дело в том, что главный архитектор Ленинграда тех лет В.А. Каменский, сменивший после Отечественной войны Н.В. Баранова, находился в весьма натянутых отношениях с последним, осуждая его за стратегические недостатки действующего Генерального плана города, за экономическое несовершенство малоэтажного жилого строительства первых послевоенных лет и т.п. Поэтому В.А. Каменский, узнав об угрозах Н.В. Баранова, потребовал, как он выразился, собрать «своих академиков» (в том числе Е.А. Левин-сона, И.И. Фомина и др.), чтобы на закрытом заседании в своем кабинете добиться подписания документа о полной никчемности церкви Успения Пресвятой Богородицы в ареале Сенной площади. Это мы с Ю.М. Денисовым наблюдали в Белом зале АПУперед входами в кабинеты городской архитектурной элиты, куда были востребованы с материалами обмеров и археологических обследований храма, которые навсегда остались в анналах кабинета главного архитектора, в том числе драгоценные кроки фиксации фрагментов здания XVIIIстолетия [Смирнов 2004].

Сопоставив версии митрополита Иоанна и В.В. Смирнова, можно было бы заключить, что за взрыв церкви отвечал главный архитектор города В.А. Каменский, тем более что версия о телеграмме в своих общих контурах совпадает с концовкой рассказа и у Смирнова:

Был конец января, и прораб предупредил, что больше не будет пускать нас в церковь, где подрывники начали загружать заряды и монтировать взрывные сети. Мы торопливо делали последние фотоснимки и искали прорехи на грязных и мятых кроках обмеров. Взрыв был назначен в ночь с 1 на 2 февраля 1961 года. Но как ни торопились метростроевцы, они все же опоздали. За сутки до назначенного для взрыва времени в ГлавАПУ Ленгорисполкома было доставлено письмо министра культуры Е.А. Фурцевой с запрещением разрушать храм Успения Пресвятой Богородицы, имеющий уникальное историко-архитектурное значение крупного культового сооружения середины XVIII века. Письмо в АПУ прочли, снова запечатали и направили нарочным на площадь Островского, где тогда размещалось Управление Ленметростроя. Там письмо не рискнули вскрывать и отправили назад в ГлавАПУ, куда оно и вернулось в субботу 1 февраля 1961 года, которая была нерабочим днем [Смирнов 2004].

Правда, здесь речь идет не о телеграмме, а о письме, которое не было уничтожено, а попало в ведомственное междуцарствие. Но основной ход повествования — пришел приказ из Москвы прекратить разрушение церкви, на который не обратили внимания по желанию какого-то местного начальника, — одинаков.

Между тем «местным чиновником», скрывшим телеграмму, про которого пишет митрополит Иоанн, не мог быть Каменский, поскольку последний не был «еще жив» в 1994 г., а в 1974 г. скончался1. Но вряд ли чиновник попроще решился бы «скрыть» от высшего начальства телеграмму. Версия про вечно переходящее между двумя инстанциями письмо, казалось бы, более правдоподобна (одно дело — «скрыть», а другое — «попробовать избавиться»). Но и здесь мешают банальные факты. 1 февраля 1961 г., которое Смирнов очень уверенно называет днем взрыва Спаса на Сенной, попало не на субботу, а на вполне рабочую среду. (Замечу в скобках, что и в версии митрополита Иоанна также имеются хронологические неточности: решение освободить территорию храма датировалось не 1961 г., а 1960 г., см. выше.)

Существует и третья версия про «сигналы сверху», игнорируемые местными властями. В биографии Д.С. Лихачева, написанной писателем Валерием Поповым для серии «Жизнь замечательных людей», история излагается так: «Партийный вождь Толстиков, несмотря на возражения общественности и даже на телеграмму, пришедшую из Москвы, взорвал церковь на Сенной площади, сказав своим подчиненным: "Я никакой телеграммы из Москвы не видел!"» [Попов 2013: 49]. Но и эта версия спотыкается о факты. В 1960-1961 гг. «партийным вождем» в Ленинграде был не В.С. Толстиков (1917-2003), занимавший в это время пост второго секретаря обкома, а И.В. Спиридонов, скончавшийся в 1991 г. К тому же нет оснований считать, что в 1960-1961 гг. местная и центральная партийная власть была особенно озабочена вопросами градостроительства; на идеологической повестке дня стояли прежде всего борьба с «культом личности» и развитие новых форм социальной организации вроде «народных университетов» и культячеек при домоуправлениях2. Вопросы культуры входили в ведение горкома, но ответственные работники там были для В.И. Пиляв-ского скорее «ручными». В 1962 г. во время дискуссии в Секции истории архитектуры и охраны памятников ЛОСА, посвя-

Впрочем, Каменского легче представить в качестве жертвы профессиональных конфликтов, чем Пилявского. В 1971 г. его сняли с должности городского архитектора, а в 1973 г. Н.В. Баранов выразил недовольство его градостроительными решениями публично — на страницах книги «Главный архитектор города»: «Проект [гостиницы на Пироговской набережной] разработан на основе неправильного архитектурного задания главного архитектора города. Здание высотой около 100 м могло разрушить пространственную композицию архитектурных ансамблей центральных невских набережных» [Баранов 1973: 170]. Между тем, по воспоминаниям участника проекта В.Э. Струз-ман, больше всего сопротивления высотному проекту оказывал как раз Каменский: «Заключительное слово предоставлялось глав. арх. И тут как громом с ясного неба прозвучало: "Я не могу допустить на Неве, вблизи Петропавловской крепости и ее золотого шпиля с ангелом, возведение 25-этажного объема"» [Курбатов 1999: 422-423].

О культе личности см.: [Jones 2013], о «народных университетах» — [Kelly 2013а].

щенной реставрационным работам в Летнем дворце Петра I, Пилявский, разделяющий недовольство большинства присутствующих ходом проекта, прямо высказался за то, чтобы связаться с городской партийной властью:

Мне непонятно почему не присутствует директор музея: если было приглашение на заседание, то либо не все приводится дирекцией правильно, либо это демонстрация, которая является антиобщественным проявлением и о ней должно быть доведено до сведения Горкома партии. <...> Факт поспешного развертывания работ по отоплению и освещению и порча памятника пробивкой борозд в стенах является безответственным отношением к памятнику со стороны дирекции дворца и заслуживает вмешательства печати, может быть, газеты «Известия» [Протокол заседания Секции охраны и реставрации памятников, 2 апреля 1962 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф. 341. Оп. 1. Д. 612. Л. 9]1.

Таким образом, вместо героической жертвы партийной элиты, какой Пилявский предстает в рассказе Смирнова, мы видим фигуру, вполне умело управляющую политической ситуацией и точно знающую, к кому, когда и как обращаться. Вряд ли такого человека рискнул бы обидеть простой местный лидер, «не видя» телеграмму2.

В 1960 г. председатель ЛОСА А.А. Любош обратился в городские инстанции с просьбой об улучшении жилья Пилявского, проживающего в квартире коридорного типа в доме с традиционной печью и ориентацией на север. «Правление Ленинградского отделения Союза архитекторов СССР просит Вас оказать содействие в предоставлении доктору арх, проф В.И. Пилявскому и его семье из 4-х человек квартиру в 3-4 комнаты, площадью до 55-60 кв. м. с современным благоустройством и хорошей ориентацией или в новых домах, или, может быть, в одном из реконструируемых и расширяющихся старых домов, в частности в доме № 10 в том же переулке Антоненко» [ЦГАЛИ СПб. Ф. 341. Оп. 1-2. Д. 573. Л. 40]. Этот прямой заказ на желаемую квартиру говорит об исключительно привилегированных обстоятельствах, в которых жил Пилявский. По версии Смирнова [Смирнов 2004], последствием попытки отстоять Спас на Сенной стало то, что «В.И. Пилявский тоже не стал деканом факультета». Между тем, по материалам личного дела 1933-1984 гг. [Архив СПбГАСУ. № 106. Т. 1. Л. 200, 257], выясняется, что Пилявский уже в октябре 1958 г. стал деканом архитектурного факультета ЛИСИ, а весной 1960 г. с этого места уволился по собственному желанию [Л. 269]. В 1962 г. заявление Пилявского на должность заведующего градостроительной кафедрой ЛИСИ не было удовлетворено, несмотря на ходатайство директора института, но здесь причиной послужило сопротивление председателя ЛОСА А.А. Любоша. Признав, что Пилявский «высококвалифицированный педагог высшей архитектурной школы», «весьма опытный лектор» и «видный общественный деятель», Любош между тем констатировал, что «президиуму Правления ЛОСА совершенно не известны работы проф. В.И. ПИЛЯВСКОГО в области градостроительства», и предлагал выбрать на эту должность специалиста по строительному делу [Личное дело 1933-1984 // Архив СПбГАСУ. № 106. Т. 2. Л. 31, 33, 34]. Но Пилявский явно не был в опале, поскольку продолжал занимать высокие профессиональные и общественные посты (по списку 1964 г., он был членом Городского архитектурного совета и правления Ленинградского отделения общества «Знание», Ученого совета ГИОП и Областных реставрационных мастерских, Всесоюзного методического совета по охране и реставрации памятников при Министерстве культуры СССР и Координационного совета по вопросам строительства и архитектуры Северо-Запада [Личное дело 1933-1984 // Архив СПбГАСУ. № 106. Т. 2. Л. 65]). Более того, он довольно часто ездил в заграничные командировки [Личное дело 1933-1984 // Архив СПбГАСУ. № 106. Т. 2. Л. 5, 7], что говорит о незаурядном доверии к нему профессионального и партийного руководства. Интересно, что близкое по времени воспоминание рисует куда менее драматичную картину, чем более поздние: на обсуждении реставрации Летнего дворца в 1962 г. искусствовед Ж.А. Мацуле-

По всей видимости, решению о сносе Спаса на Сенной центральные власти не сопротивлялись, а напротив, одобряли его. В самый разгар хрущевской борьбы за научный атеизм партийная верхушка вряд ли стала бы вмешиваться в местное решение снести храм, тем более что формально не имела на это права (снос церкви «для общественных нужд» был общепризнанным правом местных властей уже с 1930-х гг., тем более если этого требовал Генеральный план определенного города). Как известно, в начале 1960-х гг. в Москве разрушались целые исторические кварталы. Образцовой стала реконструкция переулков и площадей Арбата по ходу создания проспекта Калинина [ВШпег 2008]. На этом фоне то, что комиссия во главе с Барановым посещала Спас на Сенной, воспринимается скорее как инсценировка. Одно дело — уверять группу из ЛИСИ, что их возражения принимаются всерьез, а совсем другое — вмешиваться в такой жизненно важный проект, как строительство метрополитена1.

В любом случае было бы странно, если бы московское начальство при царящей в 1959-1964 гг. политической конъюнктуре решило заступиться за церковь. Более того, версия про «попавшую телеграмму» носит отпечаток городского фольклора: такие же истории рассказывают и про другие ленинградские памятники. Например, в книге З. Юрковой о Сенной площади читаем следующее: «Прослышав о предстоящем сносе зданий [т.е. домов напротив Никольского собора], горожане обратились с жалобой прямо к председателю Совета министров СССР А.Н. Косыгину. От него пришла телеграмма в Ленгориспол-ком. Н.А. Ампилогов отправился с ней к председателю Ленгор-исполкома А.А. Сизову, который сказал: "Ты мне телеграмму не показывал, а к утру чтобы ничего не было"» [Юркова 2011]. Тема благодетельного вмешательства «вождей» (тем более с местными связями, как в случае Косыгина) — бродячий мотив2. (Небезынтересно, что этот тип местного мифа как бы зеркально отражает массовое восприятие истории «Ленинградского дела»; если там речь идет о местных героях, затравленных злодеями в Москве — в первую очередь Молотовым и Берией,

вич резюмировал случившееся на год раньше так: «Нам надо что-то предпринять, чтобы мы имели в руках такое средство, чтобы приостановить разрушения прежде, чем они произведены. Церковь на Сенной площади погибла. Кто-то получил выговор, но церкви нет» [ЦГАЛИ СПб. Ф. 341. Оп. 1. Д. 612. Л. 10].

Конечно, окончательное определение ситуации затрудняет недоступность для исследователей до сих пор засекреченных фондов Ленметростроя. Но общий контекст дискуссий о сносе храма более или менее ясен.

Между тем в документах довоенного периода Косыгин как защитник охраны памятников не фигурирует: например, в 1938 г. он, тогда председатель Ленсовета, приказал снять со всех недействующих церквей города внешние кресты [ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп. 33. Д. 177. Л. 37].

то здесь все представляется наоборот: москвичи церковь хотели спасти, а местные не давали1.)

«Интерьеры здания искажены и не имеют художественной ценности»: органы охраны памятников и Спас на Сенной, 1922-1961 гг.

Если для ретроспективного взгляда главное — зазор между местной и центральной властями, причем по типу «хороший полицейский — плохой полицейский», то источники, более близкие по времени к этим событиям, рисуют несколько иную картину. На самом деле сопротивление решению о сносе Спаса на Сенной было сильно осложнено тем, что храм ко времени его сноса не был официальным памятником архитектуры и в органах охраны памятников в 1920-1930-е гг. котировался невысоко. В первых общих городских списках памятников церковной архитектуры, составленных в 1922 г. при изъятии церковных ценностей, его отнесли к первой категории, но скорее на основе сохранившихся в нем утвари и икон. Впоследствии (уже после изъятия ценностей) признанная за церковью значительность начала снижаться, и в 1930 г. ее уже отнесли к третьей категории [Список зданий культа в г. Ленинграде находящихся под государственной охраной <1927 г.> // ЦГАНТД СПб. Ф. 192. Оп. 3-1. Д. 9277. Л. 459-462; Список архитектурных памятников г. Ленинграда, состоящих под государственной охраной <1929 г.> // ЦГАЛИ СПб. Ф. 32. Оп. 1. Д. 61. Л. 78-87 об.; Список памятников г. Ленинграда, находящихся под охраной <1930 г.> // ЦГАЛИ СПб. Ф. 32. Оп. 1. Д. 61. Л. 4-15]2. В утвержденный ВЦИК в 1935 г. список государственных памятников она не попала вообще [Выписка из протокола № 5 заседания Президиума Всероссийского центрального исполнительного комитета Советов от 20 марта 1935 г. // ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп. 33. Д. 74. Л. 11]. В том же 1935 г. было приказано просмотреть списки местных памятников с целью их сокращения. Очевидно, вследствие этого 15 сентября 1936 г. АПУ Ленсовета определило, что церковь особенной архитектурной ценности не представляет («Согласно заключения Бюро охраны Памятников Культуры и Революции первоначальная архитектура здания Спасо-Сен-ной церкви сильно искажена позднейшими пристройками, АПО Ленсовета не возражает против ее сноса») [ЦГАЛИ СПб. Ф. 9. Оп. 1. Д. 2. Л. 158]3. Когда церковь отобрали у «двадцат-

О мифологии «Ленинградского дела» см.: [Kelly 2011]. См. также: <https://Gxford.academia.edu/CatrionaKeLLy>.

О предложении сократить список памятников («ввиду передачи под охраны [sic!] местных органов ряда архитектурных памятников, имеющих крупное историко-художественное значение, поручить Комитету по охране памятников провести проверку архитектурных памятников местного значения

ки» — ответственной группы прихожан — весной 1938 г.1 (это была одна из последних действующих церквей во всем городе, чему был причиной, наверное, ее статус кафедрального собора обновленческого течения)2, ее судьба была предрешена. Ее окончательно сняли с реестра местных объектов 12 апреля 1938 г. [Юркова 2011]3.

Ввиду прямого указа Ленсовета ленинградский ГИОП в качестве подчиненного горсовету ведомства был, разумеется, не в состоянии открыто бороться. Вместо этого Л.А. Медерский, заведующий научным сектором ГИОП, совместно с аспирантом ЛИСИ и участником проекта обмеривания церкви Спаса Ю.М. Денисовым составили весьма хитроумную экспертизу, в которой воззвали к хрущевской «борьбе с излишествами». Взорвать церковь было нецелесообразно по чисто экономическим причинам:

Здание имеет полезную площадь 1708 кв. м, объем 38 000 куб. м, ориентировочная стоимость около 5млн руб. <...> сломка здания явится значительным материальным ущербом и утратой полезной площади более 1700 кв. м. Стоимость одной разборки церкви составит по смете института «Ленметропроект» около 1 млн руб.

И далее:

Учитывая, что интерьеры здания искажены и не представляют художественной ценности <. > внутри может быть допущена

и установить порядок использования или снос их, в зависимости от значимости каждого памятника») см.: [Выписка из протокола № 5 заседания Президиума Всероссийского центрального исполнительного комитета Советов от 20 марта 1935 г. // ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп. 33. Д. 74. Л. 11].

Предложение закрыть церковь (тогда уже собор) Спаса на Сенной было упомянуто в докладной записке А. Татаринцевой (сотрудника общего отдела Ленсовета) председателю Ленсовета от 8 апреля 1938 г. [ЦГА СПб. Ф. 7834. Оп. 33. Д. 50. Л. 79]. К 14 мая 1938 г. уже рассматривали вопрос о передаче ее «Росснабфильму под фильмохранилище» [ЦГА СПб. Ф. 7834. Оп. 33. Д. 50. Л. 114].

Возможно, что также способствовала задержке закрытия история сопротивления властям прихода Спаса на Сенной, например, во время изъятия церковных ценностей в конце февраля — начале марта 1922 г.: «Когда было получено письмо, было получено известие, что в одном из храмов, где вовсе не было приступлено к изъятию, а так как вслед за опубликованием декрета об изъятии церковных ценностей, мы имеем ряд заявлений, что началось воровство в церквах; мы не знаем, что там делается, то раньше вопрос стоял об известной проверке. Товарищи были туда зашедши на основании того, что они у церковного старосты спрашивали и беседовали и это было основанием для крика разных лиц и дело дошло чуть ли не до избиения этих товарищей и вслед за этим была форменная провокация на Сенной. После этого нами было сделано распоряжение, что никаких хождений в церковь не должно быть без ведома губернской комиссии. На второй день на Сенной 10-тысячная толпа с криком, что пришли грабить церковь, когда на самом деле никто не ходил даже ни для справок, ни для чего, была форменная провокация и мы были сами на местах, потому что мы хотели выяснить полностью, [н]о оказывается, что ни более не [sic!] менее как провокация, вызванная нашими противниками, теми, кто пользуется всяким случаем для того, чтобы нанести какой-нибудь ущерб советской власти и эта провокация стоила избиения некоторых и вызова милиционеров для несения охраны» [ЦГА СПб. Ф. 1000. Оп. 6. Д. 266. Л. 58-59]. Благодарю А.М. Пиир за транскрипцию этого документа.

Фактически, как отмечено выше, церковь определили как не представляющую архитектурной ценности на полтора года раньше.

любая реконструкция, вплоть до устройства междуэтажных перекрытий, что увеличит полезную площадь примерно на 800 кв. м1.

За этим документом, скорее всего, стоял научный руководитель Денисова и Медерского — не кто иной, как В.И. Пилявский, который так же, как и Медерский, был членом Секции истории архитектуры и охраны памятников ЛОСА и к тому же входил в Научный совет ГИОП, но в отличие от Медерского не считался сотрудником. (Пилявский также был доверенным лицом заведующего Секцией истории архитектуры и охраны памятников ЛОСА Александра Лукича Ротача; например, он написал предисловие к публикации Ротача 1962 г. об Исаакиев-ском соборе [Ротач 1962].)

Попытка апеллировать к хрущевской «борьбе с растратами» оказалась тщетной. Но больше сотрудники ГИОП ничего сделать не могли. Агитировать за здание, не представляющее собой памятник архитектуры, было совершенно невозможно (законодательных основ для этого не существовало) — тем более что новое постановление об охране памятников 30 августа 1960 г. значительно ослабило законодательную охрану даже официальных памятников, которые теперь можно было с разрешения Совета министров РСФСР (в случае памятников государственного значения) и Министерства культуры РСФСР (в случае памятников местного значения) вполне законно сно-сить2. Это стоит подчеркнуть: в воспоминаниях В.В. Смирнова, например, говорится о «безответственности ГИОП» [Смирнов 2004], но вряд ли это более справедливо, чем портрет Пи-лявского в роли политического диссидента3.

Между тем воспоминания В.В. Смирнова в одном месте совпадают с сохранившимися документами. По словам Смирнова, в письме Фурцевой наряду с распоряжением о комиссии из Москвы «указывалось, что независимо от решения экспертной группы Спас на Сенной должен быть обследован и обмерен, а обмерные чертежи переданы в архив Государственной инспекции по охране памятников архитектуры Ленинграда» [Смирнов 2004]. Зимой 1961 г. действительно было проведено

Медерский Л.А., Денисов Ю.М. Историческая справка по зданию б. церкви Спаса на Сенной площади (пл. Мира). КГИОП, НМИИС. Инв. № Н-2889. 1960. Цит. по: [Юркова 2011].

Текст постановления приводится в сборнике [Охрана памятников 1973: 139]. Во время дискуссии о реставрации Летнего дворца присутствующие жестко критиковали начальство ГИОП за инертность («Когда мы узнали, что пробиваются борозды мы попросили Алексея Викторовича /Победоносцева/ [т.е. начальника ГИОП с 1938 по 1940 и с 1956 до 1963 гг. — К.К.] вмешаться в это дело. Он приостановил работы. Однако через несколько дней работы по разрешению т. Победоносцева были вновь возобновлены» [Арх. С.Н. Давыдов // ЦГАЛИ СПб. Ф. 341. Оп. 1. Д. 612. Л. 5]), но более убедительным представляется суждение другого участника дискуссии, приписавшего ситуацию структурным факторам: «Почти анекдотично, что существует ГИОП, которая находится в ведении АПУ и мы видим, что из этого получилось» [ЦГАЛИ СПб. Ф. 341. Оп. 1. Д. 612. Л. 11].

тщательное обследование церкви Спаса на Сенной, заказанное Ленметростроем, которое в самом деле было передано в городские инстанции. По данным отчета обследования, составленного в июле 1961 г., «архитектурное обследование б. церкви на Сенной было произведено в самых неблагоприятных условиях. Температура воздуха доходила до -15о, сплошная облачность, и тому же был ограничен срок исследования (14 дней). Такой сжатый срок, конечно, не позволял произвести всестороннюю геодезическую подготовку, а вследствии этого и обмерные работы были произведены неполно. Однако с применением прогрессивного стереофотограмметрического метода в сочетании с непосредственным и косвенным методами удалось произвести обмерные работы и получить основные размеры сооружения» [Поляков П.И. Отчет по договору № 2 с Ленметропроек-том по теме «Стереофотограмметрический обмер б. церкви на пл. Мира». Июль 1961 г. // ЦГАНТД СПб. Ф. 205. Оп. 2-4. Д. 574. Л. 8]. Сжатость срока ощущается, помимо всего прочего, и в том, что в некоторых фотофиксациях уже очевидны следы разборки церкви; на одном из снимков переднего фасада, например, купол на колокольне присутствует, а на другом — отсутствует. Как бы то ни было, разрешение обмерить церковь до ее сноса было само по себе значительной уступкой борцам за ее спасение: обычно такой процесс требовался только тогда, когда сносили официальный памятник.

Менее достоверными представляются воспоминания Смирнова о том, что толчок к обсуждению судьбы церкви в ЛИСИ дала статья в одной из ленинградских газет: «Первым сигналом к предстоящей антирелигиозной акции (о которой пойдет речь) стала статья в сентябрьском номере 1960 года газеты "Вечерний Ленинград", где корреспондент ставил в известность читателей о том, что скоро "позорное пятно на облике Сенной площади" — бездействующий с 1913 года, разрушающийся Спасо-Сенновский храм — будет снесено и на его месте возникнет надземный павильон станции метрополитена "из стекла и бетона", впоследствии получившей название "Площадь Мира"» [Смирнов 2004].

На самом деле в сентябре 1960 г. такого материала не было, да и вообще тем летом и осенью ничего подобного в «Вечернем Ленинграде» не печатали. Ничего такого не было и в других городских газетах — ни в «Ленправде», ни в «Смене». Более того, церковь Спаса на Сенной бездействовала не с 1913 г., а с 1938 г. (С 1913 г. бездействовал другой храм — Троицкий собор на площади Революции, снесенный в начале 1930-х гг.) Правда, в «Вечернем Ленинграде» и других ленинградских газетах осенью 1960 г. появилась целая серия статей о прелестях строящейся новой ветки метро: «Темно-красные пилоны с верти-

Ил. 5, ил. 6. Церковь Спаса на Сенной в январе или феврале 1961 г. во время сноса [ЦГАНТД СПб. Ф. 205. Оп. 2-4. Д. 574. Л. 55]

кальными прямыми напоминают собой склоненные боевые знамена <...> В архитектурном оформлении воплощена тема непобедимости русского оружия»; «Близится день, когда за Московскую заставу глубоко под землей побегут озаренные огнями поезда» [Белов 1960]. Но материала ни о церкви, ни тем более о «позорных пятнах» не было. Здания на месте будущих станций метро вообще не были упомянуты. Такое в то время вполне могли писать о церквях, стоявших на видном месте в советском городе: примером служила статья 1960 г. Льва Халифа, с издевкой изображающая сцены в монастыре в центре Перми [Халиф 1960]. В данном случае, очевидно, правильное определение «духа времени» ввело мемуариста в заблуждение насчет деталей.

Чтобы заинтересовать Пилявского судьбой Спаса на Сенной, вообще не потребовалось возмущенной статьи в местной прессе. В «Плане работы секции охраны и реставрации памятников архитектуры» ЛОСА на 1959 г., в разделе «Новые материалы о творчестве выдающихся зодчих», тема Пилявского указана так: «О творчестве архитектора Земцова» [ЦГАЛИ СПб. Ф. 341. Оп. 1. Д. 550 . Л. 1]. Согласно отчету об обмере Спаса на Сенной, автором проекта церкви был один из учеников Земцова (а не, как раньше считали в органах охраны памятников, Растрелли)1. Пожалуй, именно русскому зодчему церковь приписывал как раз Пилявский, посвятивший свою научную карьеру изучению (как он выразился) «национальных особенностей русской архитектуры» [Пилявский 1970]. Не исключено, что план обмера храма был создан еще до постановления о его сносе (сотрудники ЛИСИ регулярно обмеривали памятники и в конце 1950-х гг. участвовали в обмере Исаакиевского собора под руководством хорошего знакомого Пилявского и заведующего Секцией охраны и реставрации памятников ЛОСА А.Л. Ротача) [Ротач 1962]. Так или иначе, с уверенностью можно сказать, что рассуждения в советских газетах были ни при чем. Пилявскому газета служила не источником информации для себя, а способом распространения информации для общественности2.

В любом случае воспоминания Смирнова о «возмущении общественности» так же характерны для материалов о сносе, как

«На основании общей композиции, стилистического анализа можно предположить, что автором был несомненно один из учеников М.Г. Земцова» [ЦГАНТД СПб. Ф. 205. Оп. 2-4. Д. 574. Л. 5]. Церковь уверенно приписывается Растрелли, например, в «Списке зданий культа» 1927 г. [ЦГАНТД СПб. Ф. 192. Оп. 3-1. Д. 9277. Л. 459-452].

Как можно понять по его замечаниям о пользе письменного обращения в газету «Известия» (см. выше).

и его рассказ о пропавшей телеграмме1. О том, как они спасали Спас на Сенной, упорно помнят и другие архитекторы-профессионалы. По воспоминаниям архитектора из «первого советского поколения», большого любителя современной архитектуры, в данном случае он встал на сторону охранников: «Я был ярым противником [сноса Спаса на Сенной]. [В Союзе архитекторов] много раз выступал». И далее: «Когда ее [церкви] не стало, площади не стало». Церковь была «какая-то странная, модернистская»2, но ее потеря была в градостроительном смысле невосполнимой3. Однако, насколько можно выяснить, в Союзе архитекторов до сноса Спаса никакой дискуссии не состоялось. Дело, очевидно, и не шло дальше обсуждений в ЛИСИ и внутренних дискуссий в самом ГИОП4. Об отношении к церковной архитектуре в ленинградских инстанциях начала 1960-х гг. можно судить по судьбе обращения Правления ЛОСА в исполком Ленсовета, составленного в феврале 1965 г. и сохранившегося в архиве Секции охраны памятников ЛОСА. Обращение выражало озабоченность состоянием Сампсониевского собора на проспекте Маркса и предлагало «передать его в ведение Райисполкома для эксплуатации под общественно-культурные мероприятия с обязательным условием проведения полного комплекса научно-реставрационных работ». Обращение, по-видимому, никогда не было отправлено. На черновике, хранившемся в материалах секции, есть заметка следующего содержания:

Александр Лукич!

Относительно Сампсониевского собора (в связи с протестом К.А. Павловой которая им ведает) Коробков [т.е. С.В. Коробков, ставший к 1967 г. начальником ГИОП. — К.К.] считает, что это письмо посылать не надо [ЦГАЛИ СПб. Ф. 341. Оп. 1. Д. 691. Л. 5].

Таким образом, даже через полгода после того, как сняли Хрущева, вопрос о том, можно ли отстаивать «культовое здание», вызывал значительное смущение у ленинградской интеллиген-

Не исключено, что после того, как вышло распоряжение о сносе Спаса на Сенной, предпринимались какие-то подспудные попытки спасти церковь (звонки в нужные места и т.д.). Но на фоне общих практик тех лет кажется несколько странным, что никаких документальных следов не осталось. Материалы Метростроя недоступны для исследователей, но обратиться прямо в такую инстанцию было бы нестандартным способом для советского просителя «со связями» вроде Пилявского. На самом деле, конечно, она была построена в XVIII в. и перестроена в XIX в. Интервью автору 2007 г.: Ох^АН^ SPb-07 РР1 СК.

В архиве СПбГАСУ, кстати, нет документальных свидетельств о том, что вообще состоялось какое-то экстренное заседание ученого совета кафедры истории архитектуры, но поскольку делопроизводство ученого совета не сохранилось (или недоступно для исследователей), не исключено, что это событие, в отличие от нескольких других, В.В. Смирнов зафиксировал правильно.

4

ции. Более достоверным представляется воспоминание другого коренного ленинградца и бывшего ответственного работника из местной номенклатуры:

Инф.: Я вам должен сказать, что я рос в принципиально атеистической среде. И как школьник, да, будучи школьником, студентом, там, все прочее, был совершенно, так сказать, отчужден, находился вообще вне, вне, так сказать, понимания особенностей, функций, значений религии. То есть я был таким, я бы сказал, ну... ну, не могу сказать — махровым атеистом я там...

Соб.: Воинствующим.

Инф.: Воин... Нет-нет, я не был воинствующим безбожником, но тем не менее, так сказать, это было сфера реальности, мне совершенно, мне не понятная <. > Когда я занимался комсомольской работой, у нас же было намерение в этом, в Смольнинском соборе устроить дворец тяжелой атлетики. Это абсолютно типично, понимаете? И я специально это написал, чтобы, так сказать, все понимали, что есть как... есть какие-то вещи, есть какие-то ценности, вне понимания которых мы прожили значительную часть жизни, понимаете? Мы в этом смысле были неграмотными. Или даже, может быть, даже без... бескультурными людьми1.

Таким образом, мнение о том, что любая церковь представляет собой исключительную историческую ценность, у ленинградской интеллигенции начала 1960-х гг., мягко выражаясь, не было общим2. Версия о широкой «борьбе общественности» за сохранение Спаса на Сенной, а тем более о поддержке ее «свыше», не соответствует фактам. Как показывает неопределенность по отношению к тому, когда именно состоялся снос Спаса на Сенной, кто был за это ответствен и кто этому сопротивлялся, мы имеем дело не с историей, а с изображением некой мифической реальности.

Далее напрашивается вопрос, как снос именно церкви Спаса на Сенной стал таким важным эпизодом в мифической истории города? Ведь в 1930-е гг. храмы сносили десятками. В источниках этого времени вроде возмущенных писем безбожников-активистов материала об особенной преданности как раз этой церкви не встречается (в отличие, например, от храма Спаса на Крови, около которого после его закрытия, как с яро-

Интервью автору: ОхТ/ДИРС SPb-09 РР5 СК.

Надо сказать, что на заседаниях АПУ, посвященных вопросам стройки, ценность зданий, определенных к сносу, попросту не обсуждалась: см., например, случай Греческой церкви (с. 134, прим. 3). В материалах АПУ конца 1950-х — начала 1960-х гг., хранящихся в ЦГАНТД СПб., даже мимолетного упоминания случая Спаса на Сенной найти не удалось.

стью писал в статье, отправленной в мае 1937 г. в «Ленинградскую правду», рабочий Григорий Тюрин, стояли и открыто молились верующие)1. Но здесь речь идет о традиции, бытующей в определенном слое городского населения, а именно — среди архитекторов-профессионалов. Значение ее, очевидно, таково: в сносе этой церкви виноваты не мы. Однако надо смотреть на рассказы о том, как профессиональное сообщество отстаивало церковь Спаса, не только как на попытки оправдания, вызванные резкой переменой отношения к архитектуре «культовых зданий» в постсоветский период — хотя, конечно, важен и этот момент. Имеет значение прежде всего ретроспективное приписывание ценностей брежневской эпохи периоду хрущевской оттепели.

Дело в том, что с 23 июля 1965 г., когда было основано Всероссийское общество по охране памятников истории и культуры (ВООПИиК), быстро стали меняться способы борьбы за исторические здания. Наряду с этим стала заметна и значительная перемена в отношении к РПЦ, последовавшая за упразднением Совета по делам РПЦ и созданием Совета по делам религии в 1966 г. С тех пор давление перешло с «легальных» религиозных объединений (с РПЦ во главе) на «нелегальные», прежде всего общины сектантов-баптистов (или, как их упорно называли, «бабтистов») и «диссидентствующих» священников РПЦ (см., например, [Воигёеаих 1969]). Впрочем, снятие Хрущева, славившегося своим ярым сопротивлением сохранению «бесполезных» старых зданий, многое изменило2. Уже в конце 1964 г. материалы к новому Генплану Ленинграда 1966 г. начали подчеркивать важность охраны памятников. Предполагалось «создание вокруг памятников архитектуры охранных зон строгого режима и зон регулирования застройки». Планы реконструкции поблизости от памятников архитектуры теперь обосновывались как реализация желаний великих зодчих: «В связи с намечаемой реконструкцией площади Искусств — фасады здания Европейской гостиницы будут перестроены

«Есть здесь, так называемый "храм воскресения", контрреволюционный памятник, понаблюдайте за ним и вы увидите что часто к нему подходят какия-то "юродивые" и обходя церков, на показ всем, молятся по очеред ко всем имеющимся там иконам. А в феврале с/г, мне пришлось наблюдать совершенно исключительный случай. От этого храма шел прилично одетый, очень крепкий старик, но как одет? легкое зимнее пальто, летний костюм, без шапки на лысой голове, и, босой. И это при морозе 23°. Чем это не агитация. А добрые дяди имеют там какой то склад и помогают этой агитации, периодически выбрасывая из "храма" — предметы бывшего церковного оборудования. Всему этому надо положить конец. Это дело не может быть представлено самотеку или передоверено каких либо второстепенным организациям. Советы, в ведении каковых находятся эти здания, должны немедленно и всерьез заняться ими и это будет их вкладом в большое дело борьбы с религиозными предрассудками» [ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп. 33. Д. 50. Л. 13-13 об. Правописание и стилистика следуют оригиналу. — К.К.].

Типичный рассказ такого рода о Хрущеве см. в воспоминаниях ярославского краеведа: [Мейеро-вич 2004].

и улица Бродского получит более целостный архитектурный облик, близкий к тому, который был создан Росси. <...> Старый Апраксин двор будет прорезан улицей, аналогичной улице Зодчего Росси. Замысел крупнейшего градостроителя будет доведен до конца» [АПУ исполкома Ленсовета. Проект Генерального плана Ленинграда. Т. 1. Сводная пояснительная записка. Ленинград, 1964 г. // ЦГАНТД СПб. Ф. 386. Оп. 3-3. Д. 36. Л. 108, 93].

В 1965 г. начались знаменитые выступления в ленинградской печати Д.С. Лихачева, скоро ставшего ведущей фигурой в борьбе за старину по всему Советскому Союзу. Не удивительно, что ему же ретроспективно приписывают ведущую роль и в мнимой кампании за спасение Спаса на Сенной — иногда даже пишут, что Лихачеву спасти его удалось1. Например, в воспоминаниях писателя Юрия Рюнтю «Встречи с Дмитрием Лихачевым 1978-1979 гг.» читаем следующее:

1978

72 года. Событие года: 16 марта М. Ростроповича и Г. Вишневскую лишили гражданства.

Это позор нашей культуры. Много сил потратил на составление документов, которые спасли от уничтожения: церкви на Сенной и Путевого Дворца [Рюнтю 2012].

Да и сам Д.С. Лихачев в воспоминаниях про свое участие в спасении церкви на Сенной пишет: «Не буду рассказывать всего того, что мне довелось пережить, защищая от сноса Путевой дворец на Средней Рогатке, церковь на Сенной, церковь в Му-рине, от вырубок парки Царского Села, от "реконструкций" Невский проспект, от нечистот Финский залив и т.д. и т.п.» [Лихачев 1995: 370]2. Между тем Путевой дворец и Екатерининскую церковь отстаивали не в начале 1960-х, а в начале 1970-х гг. В 1959-1960 гг. Лихачев опубликовал всего две статьи на тему охраны памятников [Лихачев 1959; 1960], вторая из которых появилась в газете «Литература и жизнь» в качестве «читательского ответа» на статью Юрия Чаплыгина «Не помнящие родства» [Чаплыгин 1960]3. Отнесение к такой рубрике было вызвано опасением редактора газеты А.Л. Дымшица, что тема «охраны памятников» могла быть несвоевременной4. За Спас

Надо полагать, что путают со Спасом на Крови, который действительно уцелел, несмотря на его планируемый снос уже в середине 1930-х гг.

Об участии Д.С. Лихачева в борьбе за спасение Спаса на Сенной см. также: [Попов 2013]. До этого Лихачев выступал в печати только в коллективных письмах: [Морозов и др. 1955; Воронин, Косточкин, Лихачев 1957]. См.: [Лихачев б.д.].

Материал был напечатан на одной странице с резко антирелигиозным фельетоном Льва Халифа «Пермская обитель», выражающим ужас и возмущение по поводу стойкости «религиозных пере-

4

на Сенной Лихачев заступался в печати после сноса церкви, написав в «Истории СССР» с укором о том, что «снесли интереснейшую в архитектурном отношении церковь 1753 г.» ради метро, хотя «были и другие проекты станции метро, не требовавшие сноса церкви» [Лихачев 1961: 5]1. К этой же теме Лихачев вернулся в 1963 г. в читательском письме журналу «Нева», вызванном статьей В. Солоухина 1962 г. «Беречь прошлое — думать о будущем» [Лихачев 1963]. Очевидно, случай Спаса на Сенной в памяти Лихачева и его знакомых просто переместился во времени и стал характерной удачей эпохи ВООПИиК, а не характерной неудачей начала 1960-х2.

Эта мифология успела укорениться еще и потому, что к началу 1970-х гг. действительно было создано вполне гражданское движение за охрану памятников. Скандал из-за сноса церкви Спаса, про который упорно помнят, состоялся — но не до этого события, а после него. Можно наблюдать своеобразную телеологию, напоминающую знаменитое описание внутренней логики сновидения в статье П.А. Флоренского «Иконостас»:

Нет сомнения, сновидения разбираемого типа суть целостные, замкнутые в себе единства, в которых конец, развязка, предусматривается с самого начала и, более того, собою определяет и начало, как завязку, и все целое [Флоренский 1985 (1922): 198].

Показательно, что в хронологии начали путаться очень рано: уже в 1975 г. один из участников обсуждения преобразования площади Мира вспоминал:

За две недели до взрыва церкви на площади я получил задание снять с нее детали. Общественность протестовала против взрыва. За подписью председателя общества по охране памятников Б.Б. Пиотровского была отправлена в Совет Министров телеграмма о необходимости сохранить церковь. Но ее взорвали [Арх. Сметанников (Гипротеатр) // ЦГАЛИ СПб. Ф. 229. Оп. 1. Д. 117. Л. 30]3.

Конечно, когда произошел взрыв Спаса на Сенной, никакого ВООПИиКа не было, но про это очень быстро забыли, по-

житков» в Перми [Халиф 1960]. Заметка Лихачева появилась там же 11 марта. О непростой издательской политике, на фоне которой развивался этот сюжет, см.: [Огрызко 2012].

Поводом для написания статьи послужило появление книги [Воронин 1960]. Очевидно, упоминание Спаса на Сенной было вставлено в статью Д.С. Лихачева уже после сноса храма (номер журнала был подписан в печать 22 мая 1961 г.).

Не исключено, что Лихачев заступался за Спас на Сенной «за кулисами» и до сноса церкви, но такая деятельность плохо соотносилась бы с его публикациями тех лет, сделанными с «протекцией» авторитетных фигур из московской общественной жизни (Н.Н. Воронина, В. Солоухина и др.). Это было на расширенном заседании Комиссии по охране памятников ЛОСА, о котором см. ниже.

скольку в 1970-х гг. ВООПИиК действительно «поднимал шум» по поводу планируемого сноса или запущенности церквей-памятников, включая, например, церковь Бориса и Глеба на Синопской набережной [Kelly 2013b]1.

Как ни парадоксально, в период так называемого «застоя» (когда считалось неприличным «смаковать недостатки» в советской истории) [Копосов 2011], стало легче отстаивать достижения досоветской культуры, чем при Хрущеве. По справедливому суждению современного петербургского краеведа, «мы так привычно считаем, что этот период такой оттепели, либерализации, что, наоборот, это поэты новые, это все, и забываем часто — ну, люди, особенно светские, забывают, что одна часть жизни, когда была либерализация где-то в культуре, в другой части продолжалась, и даже усиленн... усиленными темпами уничтожение, ну, скажем, религии и наследия, просто культурного наследия, памятников»2. Именно этот парадокс и вызвал возмущение у современников:

Почему нельзя было публично обсудить проект переустройства бывшей Сенной площади в Ленинграде, площади, связанной с памятью многих исторических событий, с памятью Достоевского и Суворова, прежде чем принимать решение о сносе интереснейшей в архитектурном отношении церкви 1753 года, запечатленной в сотнях гравюр и картин и вместе с находящейся на противоположном углу гауптвахтой оформлявшей старый въезд в город? Ведь обсуждаются же у нас проекты памятников перед их установкой. Разве перепланировка исторических мест не менее важна? [Лихачев 1963: 196]3

Таким образом, случай Спаса на Сенной вызвал возмущение как пример не только зря разрушенной «интереснейшей в архитектурном отношении церкви», но и изъянов и просчетов прославленного «демократизма» начала 1960-х гг.

Интересно, что в поздней работе Н.В. Баранова «Силуэт города» также выражено сожаление по поводу исчезновения Спаса на Сенной: «Не только город в целом, но и отдельные его районы могут менять облик в результате утраты доминирующего здания. Убедительный пример представляет район площади Мира (б Сенной) в Ленинграде <...>. После разрушения [Успенской] церкви архитектурные качества площади и всего прилегающего района коренным образом изменились, и стало очевидным, что существование вертикали в этой части Ленинграда было закономерным и необходимым. Вот почему в настоящее время приобрела актуальность проблема завершения этого нарушенного ансамбля» [Баранов 1980: 41]. Интервью автору: ОхТ/ДНРС SPb-09 РР6 СК.

Ср. аналогичное место 1961 г.: «В вопросе о сохранении памятников культуры, в вопросе о реконструкции наших исторических городов у нас недостаточно проводится принцип демократизма. Почему, прежде чем начать переустройство исторических мест, не обсудить проекты с художниками, писателями, историками, искусствоведами на широких собраниях и в печати? Ведь устраиваются же у нас выставки и обсуждения проектов памятников? Проекты же переустройства исторических мест составляются в узком кругу архитекторов, профессиональные интересы и технические соображения которых берут часто верх над соображениями общекультурными» [Лихачев 1961: 8-9].

«Неудачей оказался и снос церкви Спаса на Сенной»: церковь в качестве «архитектурной доминанты», 1965-1975 гг.

Как только стало возможно обсуждать вопросы охраны памятников в связи с градостроительством, в 1965 г. немедленно вспомнили и случай Спаса на Сенной. И тогда же архитекторы-профессионалы и другие члены советской интеллигенции, потом с достоинством вспоминавшие свое участие в борьбе против сноса, действительно принимали участие в решении — «такого больше не будет». 1 августа 1965 г. — всего через неделю после основания ВООПИиК — в «Ленинградской правде» появилась статья Д.С. Лихачева «Ансамбли Ленинграда». Начав с комплиментов в адрес советского градостроительства — до 1917 г. «мало кто называл бы [Петербург] красивым городом», а теперь он стал «доступным в своей поразительной красоте», что было «заслугой советских градостроителей», — Лихачев, следуя железным жанровым нормам позднесоветской публицистики, во второй половине статьи перешел к недостаткам и проблемам. Станция метро «Площадь Восстания», например, «похожа на приторно-сладкий торт». А далее:

Неудачей оказался и снос церкви Спаса на Сенной. В последние годы она не ремонтировалась, в XIX веке ее обезобразили перестройкой куполов, но она была нужна в силуэте города. Она запечатлена в тысячах гравюр и картин. Она связана с памятью Суворова и Достоевского. Она была хорошо поставлена. Сейчас площадь потеряла свою индивидуальность и не приобретет ее вновь, когда на ней будет поставлена стандартная высотная гостиница [Лихачев 1965: 1]1.

Вслед за этим в начале октября два специалиста по истории искусства, профессор Н.А. Кожин и доцент П.Е. Корнилов2, отправили в Правление СА СССР обращение, в котором подвергли жесткой критике политику охраны памятников в Советском Союзе:

Одной из грубейших ошибок городского архитектора т. Каменского, как правильно отмечает Д.С. Лихачев, было уничтожение здания бывшей церкви XVIII в. (постройки известного архитек-

О проекте гостиницы см. выше. Интересно, что в разных публикациях, в которых упомянут Спас на Сенной [Лихачев 1961; 1963; 1965], Д.С. Лихачев прежде всего подчеркивал общекультурное значение храма (его резонанс в произведениях Достоевского и т.д. — хотя в «Преступлении и наказании», например, церковь не фигурирует). Эта озабоченность литературным значением памятников вообще характерна для ленинградской общественности тех лет [Келли 2009]. О Корнилове, специалисте по русской живописи и сотруднике Русского музея, см.: [Харшак 2013]. Кожин, хороший знакомый Корнилова с 1920-х гг., был историком-медиевистом, директором Новодевичьего монастыря [Харшак 2013: 23, 32].

тора Квасова), на площади Мира — б. Сенной. Памятник прекрасно увязывался и с ансамблем площади и с Садовой улицей в целом, наконец, красивые купола его видны были на Невском проспекте.

Это здание можно было приспособить к станции метро, но нет, его взорвали и выстроили павильончик в конструктивистском стиле — станцию метро, который ни по стилю, ни масштабно никак не вяжется с ансамблем площади. Мало того, здесь запроектировано высотное здание, которое совсем «убьет» ансамбль. Одним словом, площадь обезображена [Сохранить красоту Ленинграда // ЦГАЛИ СПб. Ф. 341. Оп. 1. Д. 691. Л. 38].

Очевидно, в результате этого обращения 18 ноября 1965 г. в ЛОСА было проведено обсуждение будущего Сенной площади. Как выразился один из участников, неорганизованность площади была возмутительной:

Несмотря на все попытки привести эту площадь в архитектурную стройность, она остается конгломератом неоднородных построек. Здесь просто мешанина. И не задуматься об этом нельзя любому архитектору [Стенографический отчет обсуждения проекта застройки площади Мира в Ленинграде. Ленинградское отделение Союза архитекторов СССР. 18 ноября 1965 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф. 341. Оп. 1. Д. 682. Л. 12-13].

Другой участник обсуждения проекта М.З. Вильнера, архитектор Борис Александрович Разодеев (зав. отделом исторической застройки ГИОП)1, выразился даже более ехидно:

А я что хочу сказать? Такие вещи, как эти дома, их нужно сохранять. То, что они — не памятники архитектуры, не довод. Снести легче всего, а вот сохранять трудно. И в Венгрии, и в Италии можно видеть примеры, когда рядом с новым зданием, лучше сделанным, с мрамором, полированным алюминием, стоит старое здание, и они живут рядом, и это решается в целом со всей площадью. А у нас? Была площадь Восстания, сломали там церковь, сделали метро /которое напоминает церковь, но в худшем варианте!/; сломали церковь на Сенной, поставим гостиницу? Нет. Поставим административное здание, которое может везде существовать. Не хорошо — ломаем, а потом придумываем решение. Не проще ли — сделать новую площадь и осторожно переходить к старому, а то мы ни одной новой площади хорошей не сделали, а пытаемся проявить себя на старой! На сломке преуспели! /

1 Его должность см.: [Аллея славы б.д.]. В том же источнике далее говорится: «"Работа Разодеева во многом предопределила современные принципы средового отношения к зданиям, представляющим историко-культурную ценность", — писала впоследствии Ольга Алексеевна Шмелева в брошюре, посвященной памяти своего руководителя и учителя».

Смех//Аплодисменты/ [Стенографический отчет обсуждения проекта застройки площади Мира в Ленинграде. Ленинградское отделение Союза архитекторов СССР. 18 ноября 1965 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф. 341. Оп. 1. Д. 682. Л. 38].

Подчеркивая, что «и в Венгрии, и в Италии» все не так1, Разо-деев пользовался распространенной в позднесоветский период риторической формулой. Борьбу с «низкопоклонством» послевоенных лет заменило восприятие «заграницы» как мерила общественных и культурных достижений. Но наряду с этим начала постепенно исчезать и уверенность в том, что «социалистический город» представляет собой какое-то особенное, нигде еще не существующее городское пространство. Это проскальзывает прежде всего в растерянности по поводу того, что именно строить «от себя»: «сломали церковь на Сенной, поставим гостиницу? Нет. Поставим административное здание, которое может везде существовать.» На советской площади доминантой не может служить церковь — это ясно. Но что там будет вместо нее?

Напомню, что по проекту 1940 г. доминантой реконструированной Сенной площади должен был послужить обелиск-памятник «героической защите Петрограда во время Гражданской войны». Однако этот выход из положения в 1965 г. был уже неактуальным. После снятия Хрущева произошел обратный сдвиг в архитектурных канонах и возобновилось стремление заполнить парадные пространства города всякого рода помпезными мемориальными комплексами. Первое место среди новых сооружений занимали проекты, связанные с Великой Отечественной войной, на втором стояли революционные памятники. «Защита Ленинграда» в 1941-1944 гг. полностью вытеснила «защиту Петрограда» в 1920-1921 гг. В то же время военные мемориальные комплексы в Ленинграде строились не в центре города, а на его окраинах, по линии фронта (единственным исключением стало воздвижение в 1985 г. обелиска к 40-летию Победы на площади Восстания, в свое время вызвавшее беспокойство членов ВООПИиК)2.

На фоне исчезнувшей уверенности в правильности советских (социалистических) решений градостроительных задач стали выше цениться исторические решения: согласно цитированным выше словам Разодеева, «не проще ли — сделать новую

Часто сравнивали ситуацию в Союзе и с восстановлением Варшавы, например: «Разве плохо было бы кое-что позаимствовать из польского опыта?» [Лихачев 1963: 196]. Примеры из жизни соц-стран были, конечно, гораздо эффективнее в советском контексте, чем Италии и других «капстран».

Письмо двух членов ВООПИиК, содержащее протест против постройки обелиска, обсуждалось в 1984 г.: [ЦГАЛИ СПб. Ф. 229. Оп. 1. Д. 540. Л. 167-168].

площадь и осторожно переходить к старому, а то мы ни одной новой площади хорошей не сделали, а пытаемся проявить себя на старой!»

Сдвиг в сторону прошлого стал еще более очевидным, когда вернулись к дискуссиям о судьбе Сенной площади в 19741975 гг. Поводом к возобновлению дискуссий стало предложение построить на Сенной аэровокзал для обслуживания расширенного аэропорта Пулково. Это означало бы окончательное предпочтение функции площади в качестве транспортного узла перед ее функцией в качестве социально престижного городского пространства. Проект аэровокзала, подготовленный ЛенЗНИИЭП, очень скоро вызвал отрицательную реакцию сторонников охраны памятников в Ленинграде. 3 июля 1974 г. архитектурная секция Ленинградского городского отделения ВООПИиК обсудила проект архитектора Дмитрия Бутырина, предложившего восстановить часть утерянного исторического ансамбля площади. Как вспоминал Бутырин:

Тогда я представил план восстановления высокой колокольни над входом в церковь. <...> Я понимал, что в советское время церковь не восстановить, и объяснил свой проект необходимостью воссоздать ансамбль «ворота в город», над которым с середины 18-го до середины 19 века трудились зодчие Андрей Квасов, Иван Старов, Викентий Баретти и Авраам Мельников [Бутырин 2002].

Бутырина побудили к созданию своего проекта прежде всего соображения о градостроительной функции церкви («по моему замыслу, это было бы первой очередью реконструкции архитектурной доминанты») [Бутырин 2002]. В такой трактовке пространства площади ему удалось убедить и членов Секции архитектуры. В решении секции за подписью заместителя президента Правления ЛГО ВООПИиК Л.П. Тихонова также была подчеркнута значительность потери церкви для общего городского пространства:

Церковь Успения («Спаса на Сенной») была сооружена в 1754— 63 гг. по проекту выдающегося архитектора А.В. Квасова и, несмотря на перестройку 1870-х годов архитектором Д.И. Гриммом1, сохраняла до разрушения значение крупного памятника архитектуры и играла важнейшую градостроительную роль не только в ансамбле площади Мира, но и всей Садовой улицы [Решения архитектурной секции ЛГО ВООПИиК, 3 июля 1974 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф. 229. Оп. 1. Д. 117. Л. 1а].

1 Практически в каждом документе о церкви Спаса на Сенной здание приписывается разным архитекторам: «ученику М.Г. Земцова» и Растрелли (см. выше), Мельникову [Бутырин 2002], Старову и т.д.

В результате всему пространству площади был нанесен урон:

Таким образом, в исторически сложившейся центральной части города оказалась разрушенной крупная градостроительная единица — площадь [,] что грубо противоречит совместному положению Госстроя РСФСР и коллегии Министерства культуры РСФСР № 36 от 31 июля 1970 года [Решения архитектурной секции ЛГО ВООПИиК, 3 июля 1974 г. // ЦГАЛИ. Ф. 229. Оп. 1. Д. 117. Л. 1а-2].

Этот законодательный и эстетический изъян никак не могла исправить современная архитектурная практика:

Средствами современной архитектуры невозможно создать легкий, взлетающий объем, ажурный по своему силуэту, небольшой по занимаемой площади, соразмерный окружающему пространству и, что весьма видно, единый по облику с исторически сложившейся частью города [Решения архитектурной секции ЛГО ВООПИиК, 3 июля 1974 г. // ЦГАЛИ. Ф. 229. Оп. 1. Д. 117. Л. 2].

Из Секции архитектуры проект был передан Н.В. Баранову, тогда служившему заместителем председателя Государственного комитета по гражданскому строительству и архитектуре при Госстрое СССР. Комитет в свою очередь 6 ноября 1974 г. приказал «представить <...> на рассмотрение проект завершения застройки указанной площади (проект городского аэровокзала), разработанный ЛенЗНИИЭП» [ЦГАЛИ СПб. Ф. 229. Оп. 1. Д. 117. Л. 3]. Через две недели, 19 ноября 1974 г., было организовано обсуждение проекта на расширенном заседании Комиссии истории, охраны и реставрации памятников архитектуры ЛОСА под председательством архитектора И.Г. Шуль-мана. Шульман назвал снос церкви «общепризнанной градостроительной ошибкой». А попытки справиться с ситуацией нельзя было признать удачными ни с эстетической, ни с процедурной стороны:

Несмотря на неоднократные предложения ЛОСА и ГИОП о проведении конкурса на проектирование площади Мира, за последние двадцать лет не проведено ни одного конкурса. Общественное обсуждение проектов практически также не проводилось; обсуждался в ЛОСА один из первых вариантов проекта аэровокзала, — решение было отрицательным. На НЭСе ГИОП проект аэровокзала рассматривался также только один раз — 26 апреля 1973 года — и был отклонен.

20 сент. с.г. Градостроительный Совет ГлавАПУ согласовал последний вариант проекта аэровокзала с гостиницей. Проект не рассматривался ГИОП и не обсуждался общественностью города (ЛОСА,, др. творческие союзы, ВООПИиК), что является прямым

нарушением постановлений Правительства и решений Ленгори-сполкома [ЦГАЛИ СПб. Ф. 229. Оп. 1. Д. 117. Л. 5].

Между тем представители самого ЛенЗНИИЭП, вместо того чтобы присутствовать на заседании, поехали в Москву, чтобы согласовать проект, но в их отсутствие проект признали неудовлетворительным; тем временем предложение Бутырина было одобрено для передачи на Градостроительный совет АПУ.

Но вопрос о восстановлении, хотя бы частичном, Спаса на Сенной все еще оставался спорным. 20 ноября 1974 г. участники совещания, созванного Н.В. Барановым в Москве, включая представителей Центрального совета ВООПИиК, решили проект Бутырина отклонить:

Данное предложение нельзя признать обоснованным, т.к. памятник архитектуры не существует и его воссоздание явится категорией нового строительства.

Отметить, что принципиальная постановка вопроса о создании вертикального акцента, доминирующего в пространстве площади и окружающей застройке, является в градостроительном отношении правильным [ЦГАЛИ СПб. Ф. 229. Оп. 1. Д. 117. Л. 10-11].

Таким образом, необходимость вертикали признавали все участвующие в обсуждении будущего Сенной; однако какая именно постройка должна создать вертикальный акцент, было еще под вопросом. По варианту Госстроя, надо было «учесть возможность применения ярусного приема композиции, традиционной для вертикальных решений Ленинграда», но это еще не делало допустимым прямую реконструкцию колокольни: «При этом ни в какой степени не воспроизводить старые архитектурные формы, а решать вертикаль в единстве с архитектурой нового здания аэровокзала в современных архитектурных формах» [ЦГАЛИ СПб. Ф. 229. Оп. 1. Д. 117. Л. 14].

Наряду с этим шли обсуждения и в других местах. 15 апреля 1975 г. В.Н. Иванов, первый заместитель председателя Президиума ВООПИиК, обратился в Президиум ЛГО ВООПИиК с рекомендацией пристроить к аэровокзалу «башню». Но сейчас речь шла как раз о реконструкции колокольни. Предложения были следующие:

а) часть здания Аэровокзала, обращенную на пл. Мира ограничить тремя этажами;

б) расположить вертикаль, необходимую для пространственной организации площади, на месте б. колокольни находившейся здесь ранее церкви;

в) башню правильно решать в традиционных формах послепетровского Петербурга [ЦГАЛИ СПб. Ф. 229. Оп. 1. Д. 117. Л. 15].

Таким образом, имелась в виду не столько постройка башни «на месте колокольни», сколько реконструкция архитектурного облика той же колокольни, хотя это тщательно скрывалось за общим выражением «традиционные формы послепетровского Петербурга».

Отсутствие согласия насчет того, как восстанавливать (и восстанавливать ли) колокольню, было характерно и для следующего этапа обсуждения проекта. 2 июля 1975 г. было организовано еще одно расширенное заседание Комиссии по охране памятников ЛОСА, на котором присутствовало более 60 человек, включая не только архитекторов, но и историков, писателей и других представителей общественности. Мнения по поводу Сенной были очень разные. Если многие допускали, что в принципе церковь и была архитектурной доминантой, то далеко не все считали, что это должно служить основанием для ее восстановления.

Арх. Ю.А. ЕЛИСЕЕВ (ЛенЗНИИЭП): Площадь получила совершенно новое градостроительное значение после постройки станции метро. Если восстанавливать то, что было тогда, надо ставить вопрос о том, чтобы убрать станцию метро с площади. При восстановлении башни ее не увязать с ее новым назначением. Сейчас надо подходить к реально существующим условиям. Метро существует. И я признаю и сожалею, что церковь была уничтожена. <...>

М. ГЛИНКА (Союз писателей): Поляки воссоздали улицы, площади в прежнем виде, вернули дух своего города. Почему мы не можем этого делать?Здесь центральный архитектурный ансамбль, который не может быть не восстановлен. <. > В Ленинграде восстановлен Пушкин, Павловск и размах восстановлений в СССР намного превосходит опыт Западной Европы и, в частности, Польши [ЦГАЛИ СПб. Ф. 229. Оп. 1. Д. 117. Л. 24].

Именно это приводит к некоторому «двоегласию» в воспоминаниях, например, В.В. Смирнова:

Дело было в том, что Сенная площадь изначально возникла как въездная, как поворотный пункт на пути в Санкт-Петербург, соединивший «младшую столицу» с «порфироносною вдовою», где по традиции совершалось таинство венчания на царство. Именно здесь внимание путников, уже с Пулковских высот привлекаемое блеском шпиля Петропавловского собора, изначально выбранного главным ориентиром при прокладке Московского тракта, органично переключалось на вторую по высоте после Петропавловской колокольню Спаса на Сенной в момент, когда золотой шпиль исчезал за стенами домов северного фронта застройки площади. И тогда становится понятным, зачем портик главного входа

в церковь и аналогичный ему портик Кордегардии (гауптвахты) образуют своеобразные асимметричные пропилеи в устье уходящей в сторону Невского проспекта Садовой улицы, и почему Демидов переулок (ныне переулок Гривцова), начинающийся напротив Московского проспекта на противоположной стороне площади, не является его продолжением, и, главное, почему за 40лет после разрушения Спаса на Сенной ничего не смогли сделать поколения архитекторов, не разгадав тончайшей семантики, как видно, навсегда утраченного непростого градостроительного сценария прошлого.

К сожалению, вышеизложенные соображения не нашли отражения в тексте письма, подписанного ведущими преподавателями кафедр архитектурного факультета ЛИСИ и направленного ученым советом в адрес тогдашнего министра культуры СССР Е.А. Фурцевой с просьбой предотвратить разрушение еще одного локального, но очень важного градостроительного ансамбля города [Смирнов 2004].

Таким образом, В.В. Смирнов вполне осознает роль «презен-тизма» или ретроспективной проекции в оценке событий 1960-1961 гг. Сейчас понятно, что Сенная — «поворотный пункт на пути в Санкт-Петербург», а тогда «соображения не нашли отражения в тексте письма». В общем и целом, градостроительная важность церкви начала ощущаться, когда самой церкви не стало. Это одновременно выражало и усугубляло глубокое чувство недовольства площадью Мира в ее современном состоянии.

Это чувство, очевидно, объединяло всех, не только в среде ленинградской интеллигенции, но и в Госстрое. Более спорным оставался вопрос о том, каким именно образом нужно преобразовать площадь. По воспоминаниям Бутырина, его план все-таки согласовали:

К моему удивлению, тогда, 30 лет назад, проект был одобрен главным архитектором Ленинграда. Но партия быстро «навела порядок»: звонок из Смольного прервал нашу работу. После падения КПСС она продолжилась [Бутырин 2002].

По свидетельству документов, все опять-таки было сложнее. Заседание 2 июля 1975 г. кончилось не одобрением проекта Бутырина, а решением попросить АПУ приостановить строительные работы и объявить конкурс на градостроительное решение площади Мира, а «программу конкурса составить при участии ГИОП, ЛОСА СССР и ЛГО ВООПИиК (с обязательной визой ГИОП)» [ЦГАЛИ СПб. Ф. 229. Оп. 1. Д. 117. Л. 34]. Несмотря на горячую поддержку многих участников расширенного заседания (и разных архитекторов-градостроителей

вне его), идея даже частичной реконструкции храма оказалась несвоевременной. Там, по-видимому, никакого звонка от партийной «шишки» и не потребовалось — сами архитекторы были в нерешительности и не знали, как действовать дальше. Нерешительность продолжалась и в постсоветское время, как показывает история бесчисленных проектов реконструкции площади, ни один из которых вплоть до настоящего времени так и не был реализован1.

Вопрос, казалось бы, простой — что должно быть на площади? Но беда в том, что на Сенной не стояло никаких зданий, соответствующих советским понятиям о том, что должно украшать одну из главных площадей города. Вспомним слова Дмитрия Бутырина: «Я понимал, что в советское время церковь не восстановить». Но что тогда должно ее заменить в качестве доминанты? Снесенные в конце 1930-х гг. торговые залы рынка были с точки зрения советского вкуса не более приемлемы, чем храм — а может, даже менее. Хотя все участники дискуссии легко нашли того, кого можно обвинить в неудаче реконструкции Сенной (от главного архитектора города до архитекторов вообще, от Ленсовета до правителей с Хрущевым во главе), додуматься до положительного градостроительного решения ни у кого не получилось. Поскольку и в постсоветское время не был достигнут консенсус насчет того, какие «доминанты» отвечают назначению важнейших городских пространств Петербурга (торговые центры? Фонтаны? Городские скульптуры? Восстановленные храмы?), эти споры вряд ли разрешатся в ближайшем будущем2.

Список сокращений

АПО — Архитектурно-планировочный отдел АПУ — Архитектурно-планировочное управление ВООПИиК — Всероссийское общество по охране памятников истории и культуры

Здесь нет места для подробного описания бесчисленных перебоев в планировке Сенной, но, по рассказам архитектора, участвовавшего в проектах реконструкции церкви, реализация проекта в последнее время приостановлена из-за объявления фундамента церкви памятником археологического значения, финансового кризиса и отсутствия энтузиазма у лидеров города [Полевой дневник автора, январь 2015 г.]. Ко времени завершения этой статьи восстановление было еще на начальной стадии: летом 2015 г. был освящен закладной камень: см. новость 29 мая 2015 г. <М±р:// www.tv100.ru/news/na-sennGj-pLGshadi-osvyatiLi-zakLadnoj-kamen-budushej-cerkvi-uspeniya-presvyatoj-bogorodicy-108648/>.

Надо сказать, что такого рода конфликты характерны и для других современных городов: «волшебного рецепта» для объединения интересов рядовых горожан (пользователей общественных мест и городских пространств), градостроителей и архитекторов не существует. Но ситуация советских градостроителей 1960-1970-х гг. была осложнена особой косностью представлений о том, что может служить доминантой. Такие решения, как фонтан, городская скульптура и т.д., были исключены. Поэтому они и сейчас многими горожанами воспринимаются как «чужие», «не по-питерски».

ГИОП — Государственная инспекция по охране памятников ГМИ СПб — Государственный музей истории Санкт-Петербурга КГИОП — Комитет по государственному контролю, использованию

и охране памятников истории и культуры ЛенЗНИИЭП — Ленинградский зональный научно-исследовательский институт экспериментальных проектов ЛИСИ — Ленинградский инженерно-строительный институт ЛОСА — Ленинградское отделение Союза архитекторов СССР ОР РНБ — Отдел рукописей Российской национальной библиотеки РПЦ — Русская православная церковь

СПбГАСУ — Санкт-Петербургская Академия строительства и искусства

ЦГА СПб — Центральный государственный архив Санкт-Петербурга ЦГАЛИ СПб — Центральный государственный архив литературы

и искусства Санкт-Петербурга ЦГАНТД СПб — Центральный государственный архив научно-технической документации Санкт-Петербурга

Архивные материалы

Архив СПбГАСУ. № 106. Т. 1-2. Личное дело Пилявского В.И., профессора ЛИСИ. ОР РНБ. Ф. 606 (Е.А. Поляковой). Ед. хр. 127. Л. 1-15. ЦГА СПб. Ф. 1000. Оп. 6. Д. 266. Стенографический отчет заседания

Петроградского совета. 20 марта 1922 г. ЦГА СПб. Ф. 1000. Оп. 49. Д. 37. Организационные вопросы по делам культа Московского района. 25 января 1932 г. — 16 октября 1932 г.

ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп. 20. Д. 1. Генеральный план развития Ленинграда. 1935 г.

ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп. 33. Д. 50. Переписка с разными учреждениями и предприятиями о пользовании зданий закрытых церквей. 13 декабря 1935 г. — 25 декабря 1938 г. ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп. 33. Д. 74. Списки членов закрытых и действующих церквей. 17 сентября 1938 г. — 21 марта 1940 г. ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп. 33. Д. 76. Переписка о проведении религиозных празднеств и по вопросам обследования использования бывших зданий культа. 7 января 1939 г. — 10 октября 1943 г. ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп. 33. Д. 163. Дело по наблюдению за деятельностью и о закрытии Знаменской церкви. 5 марта 1932 г. — 3 июля 1938 г.

ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп. 33. Д. 177. Дело по наблюдению за деятельностью и о закрытии церкви «Нерукотворного спаса» на Волков-ском кладбище. 21 июля 1934 г. — 29 сентября 1938 г. ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп. 36. Д. 277. Переписка с подведомственными организациями по вопросам планирования и застройки

города. 14 января 1949 г. — 13 октября 1949 г. Л. 1-152 (секретные документы).

ЦГАИПД СПб. Ф. 24. Оп. 11. Д. 198. Докладные записки о состоянии народного образования в районах области. 1 января — 30 сентября 1944 г.

ЦГАЛИ СПб. Ф. 9. Оп. 1. Д. 2. Докладные записки о состоянии учета и хранения имущества Антирелигиозного музея <...> 1935— 1936 гг.

ЦГАЛИ СПб. Ф. 32. Оп. 1. Д. 61. Инструкция по наблюдению за состоянием и сохранностью памятников революции и культуры, состоящих под государственной охраной; описания улиц, архитектурных памятников, монументов и мемориальных досок, находящихся под государственной охраной [конца 1920-х — начала 1930-х гг.]. 1930 г.

ЦГАЛИ СПб. Ф. 105. Оп. 1. Д. 1127. Л. 1-7 об. Постановление ЦК КПСС и СМ СССР «Об устранении излишеств в расходовании государственных и общественных средств на сооружение памятников». 28 сентября 1961 г.

ЦГАЛИ СПб. Ф. 229. Оп. 1. Д. 117. Документы обсуждения застройки площади Мира (протоколы обсуждений, переписка, справки). 3 июля 1974 г. — 14 октября 1975 г.

ЦГАЛИ СПб. Ф. 229. Оп. 1. Д. 540. Переписка с учреждениями и организациями об охране, ремонте, реставрации и пропаганде памятников; ответы на письма и жалобы трудящихся о состоянии памятников. 11 января 1984 г. — 26 декабря 1984 г.

ЦГАЛИ СПб. Ф. 333. Оп. 1. Д. 119. Стенограмма совещания о работе Союза советских архитекторов за 1940 г. 16 декабря 1940 г.

ЦГАЛИ СПб. Ф. 341. Оп. 1. Д. 550. Ленинградское отделение Союза Архитекторов. Плане работы секции охраны и реставрации памятников архитектуры ЛОСА на 1959 г.

ЦГАЛИ СПб. Ф. 341. Оп. 1-2. Д. 573. Переписка ЛОСА с Ленгор-исполкомом.

ЦГАЛИ СПб. Ф. 341. Оп. 1. Д. 612. Л. 1-16. Протокол заседания Секции охраны и реставрации памятников. 2 апреля 1962 г.

ЦГАЛИ СПб. Ф. 341. Оп. 1. Д. 682. Стенографический отчет обсуждения проекта застройки площади Мира в Ленинграде. Ленинградское отделение Союза архитекторов СССР. 18 ноября 1965 г.

ЦГАЛИ СПб. Ф. 341. Оп. 1. Д. 691. Переписка с Ленгорисполкомом, Научно-реставрационными мастерскими Ленгорисполкома и другими организациями по вопросам охраны и реставрации памятников истории и архитектуры г. Ленинграда и его пригородов, улучшения жилищно-бытовых условий ленинградских архитекторов и другим вопросам. 11 февраля 1965 г. — декабрь 1965 г.

ЦГАЛИ СПб. Ф. 341. Оп. 1-2. Д. 588. Ленинградское отделение Союза Архитекторов. Журнал ежедневного учета мероприятий ЛОСА за 1961-1965 гг. На 143 лл.

ЦГАНТД СПб. Ф. 17. Оп. 2-1. Д. 2. Баранов Н.В. Обобщение опыта планировки и застройки городов.

ЦГАНТД СПб. Ф. 36. Оп. 1-1. Д. 353. Решения и распоряжения исполкома Ленгорсовета за 1960 г. Ч. 1.

ЦГАНТД СПб. Ф. 36. Оп. 1-2. Д. 791. Протокол № 16 от 24 апреля 1965 г. совместного заседания секции архитектуры и конструкций Технического совета о проектном задании гостиницы на 1500 мест у Александро-Невской лавры.

ЦГАНТД СПб. Ф. 192. Оп. 3-1. Д. 9277. О церквях, молельнях и проч. 24 декабря 1926 г. — 10 декабря 1927 г.

ЦГАНТД СПб. Ф. 205. Оп. 2-1. Д. 241. Харкевич В.И. Центральный городской ансамбль: Его развитие и композиционная структура его. Научный руководитель — проф. Витман В.А. Ленинградский институт инженеров коммунального строительства. 1940.

ЦГАНТД СПб. Ф. 205. Оп. 2-2. Д. 487, 488, 489. Пилявский В.И. Творчество В.П. Стасова: Дис. ... д. арх. наук. ЛИСИ, 1957. В 3 т.

ЦГАНТД СПб. Ф. 205. Оп. 2-4. Д. 574. Поляков П.И. Отчет по договору № 2 с Ленметропроектом по теме «Стереофотограммет-рический обмер б. церкви на пл. Мира». ЛИСИ. Июль 1961 г.

ЦГАНТД СПб. Ф. 386. Оп. 1-5. Д. 104-117. Стенографические отчеты АПУ Ленгорисполкома за 1960 г.

ЦГАНТД СПб. Ф. 386. Оп. 3-3. Д. 36. АПУ исполкома Ленсовета. Проект Генерального плана Ленинграда. Т. 1. Сводная пояснительная записка. Ленинград, 1964 г.

ЦГАНТД СПб. Ф. 386. Оп. 3-5. Д. 2. План развития транспорта г. Ленинграда 1936-1945 гг. Октябрь 1935 г.

ЦГАНТД СПб. Ф. 386. Оп. 3-6. Д. 43. Проект планировки Ленинграда. Пояснительная записка «Памятники архитектуры Ленинграда». 1948 г.

Источники

Аллея славы: Ольга Алексеевна Шмелева // Союз реставраторов Санкт-Петербурга. <http://www.srspb.ru/article.php?id=249>.

Архитекторы опять заговорили о воссоздании одного из крупнейших петербургских храмов на Сенной площади // Credo.ru. 2009, 30 окт. <http://www.portal-credo.ru/site/?act=news&id=73975&t ype=view>.

Баранов Н.В. Главный архитектор города. Творческая и организационная деятельность. М.: Стройиздат, 1973. 190 с.

Баранов Н.В. Силуэт города. Л.: Стройиздат, 1980. 184 с.

Белов К. Отвечаем на вопросы читателей. Такими будут новые станции ленинградского метро // Вечерний Ленинград. 1960, 9 сент.

Брехт Б. Театр. Пьесы. Статьи. Высказывания: В 5 т. М.: Искусство, 1965. Т. 5/1. <http://www.lib.ru/INPROZ/BREHT/breht5_1_3.txt>.

[Бутырин 2002] Интервью Дмитрия Бутырина порталу Credo.ru. 2002, 11 дек. <http://www.portal-credo.ru/site/?act=authority&id=69>.

Былинкин Н. Образы русского искусства // Советское искусство. 1944,

5 дек.

Воронин Н.Н. Любите и сохраняйте памятники древнерусского искусства. М.: Искусство, 1960. 46 с.

Воронин Н, Косточкин В., Лихачев Д. Бережно охранять памятники старины // Советская Россия. 1957, 27 июня.

Грабарь И. Восстановление памятников старины // Советское искусство. 1944, 28 нояб.

Гримм Г.Г. Ансамбли Росси. Площадь искусств и площадь Островского. Л.; М.: Искусство, 1946. 48 с.

Енакиев Ф.Е. Задачи преобразования С.-Петербурга. СПб.: Изд. Голике Р. и Вильборг А., 1912. 102 с.

Ильин Л. Ансамбль в архитектурном облике Ленинграда // Архитектура СССР. 1933. № 2. С. 9-11.

Земцов С.М. Реконструкция Сенной и Обуховской площадей // Архитектура Ленинграда. 1939. № 3. С. 47-49.

ЛихачевД.С. Памятники великого прошлого // Литература и жизнь. 1959, 16 дек.

Лихачев Д.С. Во имя будущего // Литература и жизнь. 1960, 11 марта.

Лихачев Д.С. Памятники культуры — всенародное достояние // История СССР. 1961. № 3. С. 3-12.

Лихачев Д.С. Беречь памятники прошлого: [По поводу ст. В. Солоухина «Беречь прошлое — думать о будущем» в журн. «Нева». 1962. № 11] // Нева. 1963. № 3. С. 195-196.

Лихачев Д.С. Ансамбли Ленинграда // Ленинградская правда. 1965, 1 авг.

Лихачев Д.С. Воспоминания. СПб.: Logos, 1995. 519 с.

Лихачев Д.С. Список трудов. [Б. д.]. <http://www.pushkinskijdom.ru/ Default.aspx?PageContentMode=1&tabid=126#28>.

Морозов А., Лихачев Д., Воронин Н., Югов А. Нельзя так относиться к памятникам деревянного зодчества // Литературная газета. 1955, 15 янв.

Огрызко В. На раздаче индульгенции // Литературная Россия. 2012,

6 июля. <http://litrossia.ru/2012/27/07262.html>.

Охрана памятников истории и культуры: Сборник документов. М.: Советский писатель, 1973. 191 с.

Панов В.А. Карл Росси 1775-1849. М.: [Б. и.], 1937. 149 с.

Постановление ЦК КПСС и СМ СССР об устранении излишеств в проектировании и строительстве. 1955, 4 нояб. < http://www. sovarch.ru/postanovlenie55/>.

Пилявский В.И. Зодчий Росси. М.; Л.: [Б. и.], 1951. 152 с.

Пилявский В.И. Национальные особенности русской архитектуры. Л.: [Б. и.], 1970. 48 с.

Ротач А.Л. Исаакиевский собор, выдающийся памятник русской архитектуры / Под ред. профессора В.И. Пилявского. Л.: Знание, 1962. 56 с.

Рюнтю Ю. Встречи с Дмитрием Лихачевым, 1978-1979 гг. 2012. <http://www.proza.ru/2012/08/03/1073>.

Свод законов Российской империи: В 16 т. / Ред. Д.М. Мордухай-Бол-товский. СПб.: Книжное т-во «Деятель», 1912. Т. 12. Ч. 1.

Смирнов В.В. Скверная история // Нева. 2004. № 3. <http://magazines. russ.rU/neva/2004/3/smir19.html>.

ТарановскаяМ.З. Ансамбль театра им. Пушкина. М.: [Б. и.], 1954. 26 с.

Халиф Л. Пермская обитель // Литература и жизнь. 1960, 21 фев.

Чаплыгин Ю. Не помнящие родства // Литература и жизнь. 1960, 21 фев.

Библиография

Антонов В.В., Кобак А.В. (сост.). Святыни Санкт-Петербурга: Энциклопедия христианских храмов. СПб.: Лики России: Фонд «Спас», 2010. 3-е изд. 511 с.

Барабко Т.В. «Зеленое строительство» Ленинграда в 1920-х — 1940-х годах (по материалам архива Е.А. Поляковой) // Университетский историк. 2012. Т. 10. С. 135-141.

Басс В. Петербургская неоклассическая архитектура 1900-1910-х гг. в зеркале конкурсов: Слово и форма. СПб.: Изд-во ЕУСПб, 2010. 488 с.

Гладарев Б. Культура вместо политики: Рождение санкт-петербургской общественности из духа города // Пугачева М., Вах-штайн В. (ред.). Пути России. Будущее как культура: прогнозы, репрезентации, сценарии: Докл. участников XVII междунар. симпозиума. М.: Новое литературное обозрение, 2011. С. 440457 <http://cisr.ru/files/publ/Gladarev/Gladarev_cultura.pdf>.

Зелинская Е.К., Ансберг О.Н., Марголис А.Д. (сост.). Общественная жизнь Ленинграда в годы перестройки. СПб.: Серебряный век, 2009. 784 с.

Измозик В.С., Лебина Н.Б. Петербург советский. «Новый человек» в старом пространстве. 1920-1930-е годы. Социально-архитектурное микроисторическое исследование. СПб.: Крига, 2010. 233 + 16 с.

Казаков Ю.Н. Архитектура и строительство в Санкт-Петербурге вчера и сегодня. СПб.: СПбГАСУ, 2007. 144 с.

Келли К. «Исправлять ли историю?» Споры об охране памятников в Ленинграде 1960-х — 1970-х годов // Неприкосновенный запас. 2009. № 2 (64). <http://magazines.russ.ru/nz/2009/2/kk7.html>.

Кельх Г.Г. Памятники советской архитектуры в Ленинграде. (Проблемы реставрации и охраны). Л.: Знание, 1982. 35 с.

Кириков Б.М., Штиглиц М.С. Архитектура ленинградского авангарда: Путеводитель. СПб.: Коло, 2008. 384 с.

Копосов Н. Память строгого режима. М.: Новое литературное обозрение, 2011. 320 с.

Куприянов П., Садовникова Л. Место памяти в памяти местных: культурные смыслы городского пространства (по материалам ин-

тервью жителей московского Зарядья) // Антропологический форум. 2009. № 11. С. 370-407.

Курбатов Ю.И. (ред.). Архитекторы об архитекторах: Ленинград-Петербург ХХ века. СПб.: ОАО «Иван Федоров», 1999. 568 с.

Курбатов Ю.И. Петроград. Ленинград. Санкт-Петербург: Архитектурно-градостроительные уроки. СПб.: Искусство СПб., 2008. 280 с.

Мейерович М. Г. У меня появилась мечта... Ярославль: Александр Рут-ман, 2004. 282 с.

Митрополит Иоанн (Снычев) (ред.-сост.). Очерки истории Санкт-Петербургской епархии. СПб.: Андреев и сыновья, 1994. 284 с.

Паперный В. Культура «Два». Энн-Арбор: Ардис, 1984. 338 с.

Плампер Я. Алхимия власти: культ Сталина в изобразительном искусстве / Авторизов. пер. с англ. Н. Эдельмана. М.: Новое литературное обозрение, 2010. 496 с.

Попов B. Дмитрий Лихачев. М.: Молодая гвардия, 2013. (Серия «Жизнь замечательных людей»). <http://www.litmir.info/ Ьг/?Ь=179777>.

Флоренский П. Иконостас (1922) // Собрание сочинений. Т. 1: Статьи по искусству / Под общ. ред. Н.А. Струве. P.: YMCA-Press, 1985. C. 193-316.

Хан-Магомедов С.О. М.Я. Гинзбург. Л.: Стройиздат, 1972. 184 с.

Хан-Магомедов С.О. Архитектор Константин Мельников. М.: Знание, 1981. 48 с.

Хан-Магомедов С.О. Архитектор Илья Голосов. М.: Знание, 1986. 62 с.

Харшак А.А. Петр Евгеньевич Корнилов (1896-1981): творческий путь, служение // Новейшая история России. 2013. № 1. С. 208-241.

Юркова З. Сенная площадь вчера, сегодня, завтра. М.: Центрполи-граф, 2011. 270 с. <http://lib.rus.ec/b/375320/read>.

Юрчак А. Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение. М.: Новое литературное обозрение, 2014. 604 с.

Aman А. Architecture and Ideology in Eastern Europe During the Stalin Era. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1992. 285 p.

AppaduraiA. (ed.). The Social Life of Things: Commodities in Cultural Perspective. Cambridge: Cambridge University Press, 1996. 329 p.

Bittner S.V. The Many Lives of Khrushchev's Thaw: Experience and Memory in Moscow's Arbat. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2008. 235 p.

Bourdeaux M. Patriarch and Prophets: Persecution of the Russian Orthodox Church Today. L.: Macmillan, 1969. 359 p.

Buchli V. An Archaeology of Socialism: The Narkomfin Communal House, Moscow. Oxford: Berg, 1999. 228 p.

Buchli V. An Anthropology of Architecture. L.: Bloomsbury Academic, 2013. 212 p.

Charley J. Memories of Cities. Trips and Manifestoes. Farnham, Surrey: Ashgate, 2013. 213 p.

Cooke C. Russian Avant-Garde: Theories of Art, Architecture and the City. L.: Academy Editions, 1995. 208 p.

DeHaan H. Stalinist City Planning: Professionals, Performance, and Power. Toronto: University of Toronto Press, 2013. 255 p.

Edele M. Soviet Veterans of World War II: A Popular Movement in an Authoritarian Society. Oxford: Oxford University Press, 2008. 334 p.

Hatherley O. Landscapes of Communism: A History through Buildings. L.: Allen Lane, 2015. 612 p.

Hudson H. Blueprints and Blood: The Stalinization of Soviet Architecture, 1917—1927. Princeton: Princeton University Press, 1994. 260 p.

Johnston O. Assailing the Monolith: Popular Responses to the 1952 All Union Exhibition // Art History and Criticism 3: Art and Politics: Case Studies from Eastern Europe. Kaunas: Vytautas Magnus University, 2007. P. 45-52.

Johnston O. An Alternative History of Soviet Visual Culture // Kritika. 2010a. Vol. 11. No. 3. P. 581-608.

Johnston O. "A Premonition of Victory": A Letter from the Front // Russian Review. 2010b. No. 3. P. 408-428.

Johnston O. The Stalin Prize and the Soviet Artist: Status Symbol or Stigma? // Slavic Review. 2011. No. 4. P. 819-843.

Jones P. Myth, Memory, Trauma: Rethinking the Stalinist Past in the Soviet Union. New Haven: Yale University Press, 2013. 376 p.

Kelly C. "The Leningrad Affair": Remembering the "Communist Alternative" in the Second Capital // Slavonica. 2011. Vol. 17. No. 2. P. 103-122.

Kelly C. "The Traditions of Our History". "Traditions" as a Foundation for Social Solidarity in Late Soviet and Post-Soviet Russia // Bullock P.R., Byford A., Ohayon I., Rubins M., Winestein A. (eds.). Loyalties, Solidarities and Identities in Russian History, Society, and Culture. L.: UCL SSEES Publications, 2013a. P. 141-160.

Kelly C. From "Counter-Revolutionary Monuments" to "National Heritage": The Preservation of Leningrad Churches, 1964-1982 // Cahiers du monde russe. 2013b. Vol. 54. No. 1. P. 131-164.

Kelly C. Socialist Churches: Radical Secularization and the Preservation of Architectural Heritage in Leningrad, 1918-1988. DeKalb, IL: Northern Illinois University Press, 2016.

Lebow K. Unfinished Utopia: Nowa Huta, Stalinism, and Polish Society, 1949-56. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2013. 233 p.

Le Normand B. Designing Tito's Capital: Urban Planning, Modernism, and Socialism in Belgrade. Pennsylvania: Penn State University Press, 2015. 320 p.

Marshall Jr R (ed.). Aspects of Religion in the USSR. Chicago: University of Chicago Press, 1971. 489 p.

Palmer S.W. How Memory Was Made: The Construction of the Memorial to the Heroes of Stalingrad // Russian Review. 2009. No. 3. P. 373407.

Pospielovsky D. The Russian Church under the Soviet Regime. 2 vols. N.Y.: St Vladimir's Seminary Press, 1984.

Starr F. Visionary Town Planning during the Cultural Revolution // Fitzpatrick S. (ed.). Cultural Revolution in Russia, 1928—1931. Blooming-ton: Indiana University Press, 1978. P. 207-240.

Tomoff K. Creative Union: The Professional Organization of Soviet Composers. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2006. 321 p.

Tomoff K. Virtuosi Abroad: Soviet Music and Imperial Competition during the Early Cold War, 1945-1958. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2015. 256 p.

"A Universally Recognised Mistake in City Planning": The Debates on Development of the Haymarket Square in St Petersburg, 1961-1980 in the Light of Architectural Anthropology

Catriona Kelly

University of Oxford

New College, Holywell Street, Oxford, OX1 3BN, UK catriona.kelly@new.ox.ac.uk

Studies of Soviet architecture tend to focus primarily on ideology and symbology, and attention to human agency is limited to ruling elites and world-famous architects. On the other hand, the anthropology of architecture has been preoccupied primarily with the use of buildings after they are constructed, and with the disposition of space and employment of furnishings, rather than a building's strictly architectural features. This article attempts a fusion of the two approaches in order to produce a more holistic model of the use of city space. It focuses on Haymarket Square (known from 1952 as Peace Square), one of Leningrad/St Petersburg's central and most famous urban arenas. The article looks in detail about the debates around what to do with this space, whose pre-revolutionary architecture was in many respects unsatisfactory, in the eyes of Soviet planners. The square lacked the harmonious homogeneity that was the preferred ideal (the ansambl, as manifested particularly in the work of Carlo Rossi), and on it stood buildings that were unacceptable to Soviet taste — in styles that were considered ugly, or with abject functions (such as the market halls, or the large domed church of the Saviour on the Haymarket, originally from the eighteenth century, but with additions and modifications, and without a saving attribution to a famous architect). The article looks in particular at the events surrounding the church's demolition in 1961. It argues that there is little contemporary evidence for the frequent claims that this excited widespread indignation, and that such claims are a back-projection

on to the Khrushchev era of the upsurge of interest in historic buildings generally, and churches specifically, that characterised the Brezhnev years. It demonstrates that by the mid-1970s, it was standard to acknowledge that the demolition of the Saviour on the Hay-market had been a disastrous mistake, and even to call for the reconstruction of the church, or at the very least its bell-tower. At the same time, consensus to this solution proved impossible to foster, and as of the mid-2010s, rebuilding of the church still remained an as yet unrealised project. The arguments that have raged round this particular city district help illuminate the social fluidity of urban spaces in late socialist cities and the very different attitudes of the groups that made use of them.

Keywords: architecture, city planning, church-state relations, Soviet history, monument preservation in the USSR, anthropology of architecture, late socialism, the history of Leningrad and St Petersburg, urban studies.

References

Aman A., Architecture and Ideology in Eastern Europe During the Stalin Era.

Cambridge, MA: Harvard University Press, 1992, 285 pp. Antonov V. V., Kobak A.V. (eds.), Svyatyni Sankt-Peterburga: Entsiklopediya khristianskikh khramov [Sacred Places of St Petersburg: An Encyclopaedia of Christian Churches], 3rd edn. St Petersburg: Liki Rossii, "Spas" Foundation, 2010, 511 pp. (In Russian). Appadurai A. (ed.), The Social Life of Things: Commodities in Cultural

Perspective. Cambridge: Cambridge University Press, 1996, 329 pp. Barabko T. V., '"Zelenoe stroitelstvo" Leningrada v 1920-kh — 1940-kh godakh (po materialam arkhiva E. A. Polyakovoi)' ["Green Building" in Leningrad, 1920s—1940s (From the Archive of E. A. Polyako-va], Universitetskiiistorik, 2012, vol. 10, pp. 135—141. (In Russian). Bass V., Peterburgskaya neoklassicheskaya arkhitektura 1900-1910-kh gg. v zerkale konkursov: Slovo i forma [St Petersburg Neo-Classical Architecture of the 1900s and 1910s as Reflected in Architectural Competitions: Word and Form]. St Petersburg: EUSP Press, 2010, 488 pp. (In Russian). Bittner S. V., The Many Lives of Khrushchev's Thaw: Experience and Memory in Moscow's Arbat. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2008, 235 pp.

Bourdeaux M., Patriarch and Prophets: Persecution of the Russian Orthodox

Church Today. London: Macmillan, 1969, 359 pp. Buchli V., An Archaeology of Socialism: The Narkomfin Communal House,

Moscow. Oxford: Berg, 1999, 228 pp. Buchli V., An Anthropology of Architecture. London: Bloomsbury Academic, 2013, 212 pp.

Charley J., Memories of Cities. Trips and Manifestoes. Farnham, Surrey: Ashgate, 2013, 213 pp.

Cooke C., Russian Avant-Garde: Theories of Art, Architecture and the City. London: Academy Editions, 1995, 208 pp.

DeHaan H., Stalinist City Planning: Professionals, Performance, and Power. Toronto: University of Toronto Press, 2013, 255 pp.

Edele M., Soviet Veterans of World War II: A Popular Movement in an Authoritarian Society. Oxford: Oxford University Press, 2008, 334 pp.

Florensky P., 'Ikonostas' [The Iconostasis], Sobranie sochinenii [Collected Works], vol. 1: Statii po iskusstvu [Essays on Art], Paris: YMCA-Press, 1985, pp. 193-316. (In Russian).

Gladarev B., 'Kultura vmesto politiki: Rozhdenie Sankt-Peterburgskoi ob-shchestvennosti iz dukha goroda' [Culture Instead of Politics: The Birth of St Petersburg Public Opinion from the Spirit of the City], Pugacheva M., Vakhshtain V. (eds.), Puti Rossii: Budushchee kak kultura: prognozy, reprezentatsii, stsenarii. Doklady uchastnikov XVII mezhdunarodnogo simpoziuma [Russia's Paths: The Future as Culture: Forecasts, Representations, Scenarios. Papers from the Seventeenth International Symposium], Moscow: Novoe literatur-noe obozrenie, 2011, pp. 440-457. <http://cisr.ru/files/publ/ Gladarev/Gladarev_cultura.pdf>. (In Russian).

Hatherley O., Landscapes of Communism: A History through Buildings. London: Allen Lane, 2015, 612 pp.

Hudson H., Blueprints and Blood: The Stalinization of Soviet Architecture, 1917—1927. Princeton: Princeton University Press, 1994, 260 pp.

Izmozik V. S., Lebina N. B., Peterburg sovetskii. "Novyi chelovek" v starom prostranstve [Soviet Petersburg: the "New Man" in Old Space, 1920s-1930s. A Socio-Architectural Microhistorical Study]. St Petersburg: Kriga, 2010, 233 + 16 pp. (In Russian).

Johnston O., 'Assailing the Monolith: Popular Responses to the 1952 All Union Exhibition', Art History and Criticism 3: Art and Politics: Case Studies from Eastern Europe. Kaunas: Vytautas Magnus University, 2007, pp. 45-52.

Johnston O., 'An Alternative History of Soviet Visual Culture', Kritika, 2010, vol. 11, no. 3, pp. 581-608.

Johnston O., '"A Premonition of Victory": A Letter from the Front', Russian Review, 2010, no. 3, pp. 408-428.

Johnston O., 'The Stalin Prize and the Soviet Artist: Status Symbol or Stigma?', Slavic Review, 2011, no. 4, pp. 819-843.

Jones P., Myth, Memory, Trauma: Rethinking the Stalinist Past in the Soviet Union. New Haven: Yale University Press, 2013, 376 pp.

Kazakov Yu. N., Arkhitektura i stroitelstvo v Sankt-Peterburge vchera i segod-nya [Architecture and Construction in St Petersburg, Past and Present]. St Petersburg: SPbGASU, 2007, 144 pp. (In Russian).

Kelkh G. G., Pamyatniki sovetskoi arkh. v Leningrade. (Problemy restavratsii i okhrany) [Monuments of Soviet Architecture] in Leningrad (Problems of Restoration and Preservation)]. Leningrad: Znanie, 1982, 35 pp. (In Russian).

Kelly C., '"Ispravlyat li istoriyu?" Spory ob okhrane pamyatnikov v Leningrade 1960-kh — 1970-kh godov' ["Are We to Correct History?"

Debates on the Preservation of Monuments in Leningrad, 1960s— 1970s], Neprikosnovennyi zapas, 2009, no. 2 (64). <http://maga-zines.russ.ru/nz/2009/2/kk7.html>. (In Russian).

Kelly C., '"The Leningrad Affair": Remembering the "Communist Alternative" in the Second Capital', Slavonica, 2011, vol. 17, no. 2, pp. 103— 122.

Kelly C., '"The Traditions of Our History". "Traditions" as a Foundation for Social Solidarity in Late Soviet and Post-Soviet Russia', Bullock P.R., Byford A., Ohayon I., Rubins M., Winestein A. (eds.), Loyalties, Solidarities and Identities in Russian History, Society, and Culture. London: UCL SSEES Publications, 2013, pp. 141—160.

Kelly C., 'From "Counter-Revolutionary Monuments" to "National Heritage": The Preservation of Leningrad Churches, 1964—1982', Cahiers du monde russe, 2013, vol. 54, no. 1, pp. 131—164.

Kelly C., Socialist Churches: Radical Secularization and the Preservation of Architectural Heritage in Leningrad, 1918—1988. DeKalb, IL: Northern Illinois University Press, 2016.

Khan-Magomedov S. O., M. Ya. Ginzburg [M. Ya. Ginzburg]. Leningrad: Stroiizdat, 1972, 184 pp. (In Russian).

Khan-Magomedov S. O., Arkhitektor Konstantin Melnikov [The Architect Konstantin Melnikov]. Moscow: Znanie, 1981, 48 p. (In Russian).

Khan-Magomedov S. O., Arkhitektor Ilya Golosov [The Architect Ilya Golosov]. Moscow: Znanie, 1986, 62 pp. (In Russian).

Kharshak A. A., 'Petr Evgenyevich Kornilov (1896—1981): tvorcheskii put, sluzhenie' [Petr Kornilov: a Creative and Professional Biography], Noveishaya istoriya Rossii, 2013, no. 1, pp. 208—241. (In Russian).

Kirikov B. M., Shtiglits M. S., Arkhitektura Leningradskogo avangarda: Putevoditel [Architecture of the Leningrad Avantgarde: A Guide]. St Petersburg: Kolo, 2008. 384 pp. (In Russian).

Koposov N., Pamyat strogogo rezhima [The Memory of a Severe Time]. Moscow: Novoe literaturnoe obozrenie, 2011, 320 pp. (In Russian).

Kupriyanov P., Sadovnikova L., 'Mesto pamyati v pamyati mestnykh: kulturnye smysly gorodskogo prostranstva (po materialam intervyu zhitelei moskovskogo Zaryadya)' [Localities of Memory in Local Memory: Cultural Meanings of City Space (From Interviews with Residents of Zaryadie District, Moscow)], Antropologicheskij forum, 2009, no. 11, pp. 370—407. (In Russian).

Kurbatov Yu. I. (ed.), Arkhitektory ob arkhitektorakh: Leningrad-Peterburg XX veka [Architects on Architects: Leningrad and Petersburg in the Twentieth Century]. St Petersburg: OAO "Ivan Fedorov", 1999, 568 pp. (In Russian).

Kurbatov Yu. I., Petrograd. Leningrad. St Petersburg: Arkhitekturno-grado-stroitelnye uroki [Petrograd, Leningrad, St Petersburg: Lessons of Architecture and City Planning]. St Petersburg: Iskusstvo SPb., 2008, 280 pp. (In Russian).

Lebow K., Unfinished Utopia: Nowa Huta, Stalinism, and Polish Society, 1949-56. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2013, 233 pp.

Le Normand B., Designing Tito's Capital: Urban Planning, Modernism, and Socialism in Belgrade. Pennsylvania: Penn State University Press, 2015, 320 pp.

Marshall Jr R. (ed.), Aspects of Religion in the USSR. Chicago: University of Chicago Press, 1971, 489 pp.

Meierovich M. G., Umenyapoyavilas mechta... [I had a Dream]. Yaroslavl: Aleksandr Rutman, 2004, 282 pp. (In Russian).

Metropolitan Ioann (Snychev) (ed.), Ocherki istorii Sankt-Peterburgskoi eparkhii [Studies of the History of St Petersburg Diocese]. St Petersburg: Andreev i synoviya, 1994, 284 pp. (In Russian).

Palmer S. W., 'How Memory Was Made: The Construction of the Memorial to the Heroes of Stalingrad', Russian Review, 2009, no. 3, pp. 373407.

Paperny V., Architecture in the Age of Stalin. Culture Two. Cambridge: Cambridge University Press, 2002, 400 pp.

Plamper J., The Stalin Cult: A Study in the Alchemy of Power. New Haven, CT: Yale University Press, 2012, 352 pp.

Popov V., Dmitry Likhachev [Dmitry Likhachev]. Moscow: Molodaya Gvardiya, 2013 <http://www.litmir.info/br/?b=179777>. (In Russian).

Pospielovsky D., The Russian Church under the Soviet Regime: 2 vols. New York: St Vladimir's Seminary Press, 1984.

Starr F., 'Visionary Town Planning during the Cultural Revolution', Fitzpatrick S. (ed.), Cultural Revolution in Russia, 1928—1931. Blooming-ton: Indiana University Press, 1978, pp. 207-240.

Tomoff K., Creative Union: The Professional Organization of Soviet Composers. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2006, 321 pp.

Tomoff K., Virtuosi Abroad: Soviet Music and Imperial Competition during the Early Cold War, 1945-1958. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2015, 256 pp.

Yurkova Z., Sennaya ploshchad vchera, segodnya, zavtra [The Haymarket Yesterday, Today, Tomorrow]. Moscow: Tsentropoligraf, 2011, 270 pp. <http://lib.rus.ec/b/375320/read>. (In Russian).

Zelinskaya E. K., Ansberg O. N., Margolis A. D. (eds.), Obshchestvennaya zhizn Leningrada v gody perestroiki [Public Life in Leningrad during Perestroika]. St Petersburg: Serebryanyi vek, 2009, 784 pp. (In Russian).