CC BY
23
Л.П. Дронова
Общеотрицательная оценка в зеркале языка (лингвокогнитивный аспект)
Язык, как известно, является универсальным средством обобщения и дискретизации знаний о реальной и воображаемой действительности в соответствии с основными доминантами определенной культуры. К лексике, непосредственно связанной с социально-историческим опытом и культурно-национальными особенностями социума, отображающей в свой исторической динамике изменение определенных компонентов картины мира и показывающей при этом, как меняются приоритеты и основные ценностные установки общества на том или ином этапе своего развития, - к такой лексике относится прежде всего адъективная лексика. В семантической сфере адъективов фиксируются основные аспекты взаимоотношения человека с миром - онтологический, гносеологический, аксиологический и праксиологический. Аксиологический аспект этого отношения в максимально обобщенном виде представлен в семантике общеоценочных прилагательных. Мы уже обращались к анализу прилагательных общей положительной оценки на материале русского и древнерусского языка. Речь шла об архаичных в современном литературном языке, но употребляемых в говорах и известных в других славянских языках обозначениях общей положительной оценки - добрый, ле-пый, ладный, гожий, демонстрирующих антропоцентрический характер формирования соответствующего понятия: 'годный', 'подходящий', 'удобный (для человека)' ^ 'хороший'. Наряду с общеоценочным значением эти слова сохраняют ча-стнооценочные и более конкретные значения, определяемые ясной внутренней формой. Этот ряд слов в общеоценочном значении был заменен в языке лексемой хороший (с ХШ-Х1У в.), имеющей южнорусский исходный ареал распространения и неясное происхождение (иранское?) [Дронова, 2002].
Как оказалось, выводы относительно этой лексике (хронология, ареал распространения) определенным образом коррелируют с наблюдениями над лексической группой с общеотрицательным значением в русском языке и его говорах: плохой появляется в памятниках письменности только с XV-XVI в. (плохъ, плохо, сплоховати, оплошать). В значении отрицательной оценки плохой известен практически только в русском языке (если не считать частнооценочного отрицательного значения у блр. плохi 'болезненный, плохой', ст-слав. плахый 'заблуждающийся'). Судя по лексикографическим данным, в южнославянских языках эта лексема не представлена, в украинском и западнославянских у нее другое значение: укр. плохий 'смирный, тихий, кроткий', польск. р1осЬу робкий, боязливый' и 'легкомысленный, ветреный, опрометчивый', в.-луж. р1о§ус 'пугать', р1о§ак 'пугало, чучело', н.-луж. р1о^1о тж.', р^вуё ^е) пугать', чеш. р1осЬу 'плоский, ровный'. Слово плохой в этимологическом отношении неясное. Есть две версии. В рамках первой версии предполагается либо связь с диал. полох (сев., вост.) 'тревога', полохало 'пугало, чучело на огороде', полохать, полошить 'волновать, трев ожить, пугать' ([Даль III, 241-242]; диал. пск. плошить 'считать плохим, ругать', полохала 'бранное о женщине, пугало, растрепа', ср. также выше лужицкие при-
меры), либо поздняя контаминация полох и плохой. Второе предположение исходит из связи плохой и плоский (ср. чеш. plochy 'плоский'; плоский < слав. *plak-sk-< и.-е. *pla-k-: *ple-k-: *plo-k-: 'широкий, плоский', при этом родственное лат. placidus означает 'плоский' и ' тихий, спокойный (о море)') [Pokomy 1, 831; Черных II, 43]. Ко второй версии можно добавить типологически подобное нем. schlecht (< герм. *slihta 'гладкий, ровный'), отмеченное в значении 'плохой' лишь с XV в. [Kluge, schlecht]. В русском языке плохой, являющееся, видимо, поздним переосмыслением вытеснило прежде употреблявшиеся в значении общеотрицательной оценки худой /худо, злой /зло, лихой /лихо и, вероятно, некоторые другие синонимы.
Худой, злой, лихой относятся к общеславянскому слою лексики, известны практически всем славянским языкам и представлены в старославянских и древнерусских текстах. Худой (др.рус. худъ, худый) - многозначное в древнерусском языке слово: 1. плохой, дурной, 2. слабый, некрепкий, непрочный, 3. малый, скудный, незначительный, 4. бедный, 5. невзрачный, жалкий [Срезневский Ш, 1414, 1417-1420] при ст.-слав. х о у д ъ как эквиваленте tppó^ , мелкий, ничтожный, скудный', худыни 'слабость', худость 'слабость, худое состояние, невзрачность' (XI в)., худити 'охуждать, осуждать' (ХП в.), 'уменьшать, ослаблять' (XI в.). Подобное видим и в других славянских языках: укр. худий 'худой, тощий', 'худой, дурной', диал. 'плохой', чеш. 'бедный, неимущий, худой, тощий, плохой, скверный' и т.п. В этимологическом словаре славянских языков как наиболее вероятная оценивается реконструкция исходной для худой формы *ksoudo- и сближение с др.инд. ksodati толочь, дробить', kudra - 'маленький, мелкий' (Потебня, Педер-сен) или с др.инд. ksudhyati 'ощущает голод, голодает' и lsudha 'голод' (Machek, Mayrhofer;см. [ЭССЯ 7, 111-113]). Старшее значение, в таком случае, логично предположить как 'тощий' ('тощий' либо из 'малый, незначительный', либо из'голодающий, худой'), отсюда значение 'слабый', затем 'плохой' (вряд ли 'слабый' ^ 'тощий' ^ 'плохой', см. [Черных II, 359-360]). Круг родственной лексики слова худой может быть расширен за счет лит. skaudüs болезненный', skurdus 'скудный, бедный, убогий', skurdas 'скудость', если допустить и.-е. *ksoudo- > балт. *skauda- [ЭССЯ, 7, 112]. Что также проблематично. Впрочем, несмотря на сложность сближения и формально-семантической реконструкции на уровне пра-славянского / индоевропейского, развитие общеоценочного значения 'плохой' из '(физически) слабый, болезненный' (< 'тощий, худой') обнаруживается уже на уровне общеславянского.
Злой известно всем славянским языкам в значении 'недоброжелательный, проникнутый враждой, ненавистный' и 'плохой', в др.рус. текстах - с XI в. - зълъ, зълый 'дурной, плохой, злой, низкий', зъло 'беда, грех', зълоба 'порок, грех, зло, вражда'. Эта общеславянская лексема имеет бесспорные родственные связи в значительном числе и.-е. языков (индоиранские, греческий, латинский, балтийские). Родственные лексемы в этих языках обозначают конкретный физический признак - кривой, изогнутый - и имеют как вторичное значение 'ложный, обманный, несправедливый' (литов. izulnüs 'косой', izulüs 'наглый, дерзкий', лат. fallo, falsum, -ere 'обманывать', авест. zürah- 'неправда, обман', осет. зул 'кривой^в -згер 'плохой' и др.< и.-е. *ghuel- < *gheu- 'косой, schief; [Pokorny I 489 - 490; Абаев 1, 211]). Следует отметить, что общеоценочное значение 'плохой' представлено только в осетинском и славянском языках, причем в осетинском языке однокорневые слова реализуют весь спектр значений - 'кривой', 'злой', 'плохой', а в славянских языках представлены только вторичные значения - 'злой', 'плохой'. Кроме того, русские говоры отражают трансформацию оценочного значения до противоположного - 'умный, хитрый, сведущий', 'очень хороший' («Она была зла-догадлива», Ворон., Нижегор., «У ей такая память злая», Арх.). Хотя уже и в др.рус. языке встречается «неожиданность» в семантике этого слова и его произ-
водных: зълоба в значении 'порок, лукавство, грех, зло, беда' и 'забота, попечение' (XII в.). Вероятно, это связано с тем, что злой в русском языке на определенном этапе своего развития утратило значение 'дурной, плохой' и семантика сместилась на обозначение сильной степени негативных эмоций, чувств, отсюда значение 'обладающий каким-л. свойством в сильной степени' («Я дюже зла забывать» Пск.), 'сильно любящий что-л.' («Ах, я зла до молока», Пск., Смол.).
Еще отчетливее энантиосемия проявилась у другого обозначения отрицательной общеоценночности, употребляющегося активно в просторечии и диалектах: лихо 'тяжело, плохо, больно', 'противно, неприятно', 'злобно, недобро', 'ненастно' (Волог., Костр., Яросл., Влад., Смол., Вят., Перм. и др.) и 'хорошо, славно' (Волог.), 'превосходно, прекрасно' (Пск., Яросл., Влад., Вят., Перм. и др.), лихач 'бойкий, проворный человек' (Тамб.) и 'нечистая сила, черт' (Смол.). Но здесь это объясняется, видимо, не только возникновением промежуточного значения 'сильно, очень, весьма' и 'быстро, живо, страстно' (как в предыдущем случае), но и генетически обусловлено: о.слав. *Ихъ - продолжение и.-е. основы *leikw-s-o ( ks > ch) <.и.-е. *leikw- 'оставлять, переставать' (ср. также рефлексы этой и.-е. основы - др.-рус. отълЪкъ 'остаток', рус. лишний, лихва, лишай, лишь). А лишнее, чрезмерное, как известно, может оцениваться и как хорошее и как плохое явление в разных ситуациях (ср. др.рус. лихо 'много, слишком', 'худо', 'отважно', лихоимъ 'обилующий, богатый' и лихоимьць = мьздоимьць, лихновица 'превосходство, преимущество' и 'распутство', лихвовати 'обижать' и 'давать в рост'). В современных славянских языках реализуется практически весь спектр значений: в украинском и белорусском это прилагательное употребляется только в отрицательном смысле, в болгарском лих - 'лихой, молодецкий, своенравный, коварный, лукавый', в сербохорватском, словенском, чешском, словацком в значении 'непарный, нечетный', в польском - lichy 'бедный, убогий, жалкий', licho 'беда, зло' и 'нечет'.
А вот условия возникновения энантиосемии (если только это не омонимия) еще в одном слове с интересующей нас семантикой не ясны. Речь идет о слове благой, широко известном в славянских языках в значении 'добрый, хороший, милостивый, кроткий'. В говорах русского языка (иногда в одних и тех же) оно употребляется с противоположными значениями: то 'хороший, добрый' (Пск., Олон., Ворон., Перм.), то 'дурной, плохой, вздорный, своенравный' (Пск., Ряз., Калуж., Перм.), ср. еще производные блажной, блажь, блажить (ср. благой характер 'злой, раздражительный', благой умом 'взбалмошный'). В. Даль [I, 79] отмечает, что «благой выражает два противоположных качества». В русском языке благой - заимствование из церковнославянского, собственно русское болого 'благо, хорошо', болозе 'хорошо', практически в др.рус. текстах не встречается. Отрицательная коннотация у этого слова только в восточнославянских языках (укр. благий 'благой' и 'плохой, слабый', блр. блап 'плохой' и 'миловидный') [Срезневский I 90, 109-111; СРНГ 2, 306; ЭССЯ 2, 173; Фасмер I, 171; Черных I, 92]. М. Фасмер присоединяется к мнению тех, кто считает, что отрицательное значение возникло в порядке описательного табуистического употребления [Фас-мер 1, 171]. В этом случае примерно такая же история наблюдается во французском: фр. chrétien из лат. christianus и его диалектный вариант cretin, известный с XVIII в. в значении 'безгрешный, невинный, блаженный, юродивый' [Rey, Chantreau, 242]. В [ЭССЯ, 2, 173] эта проблема не рассматривается. Картину усложняет наличие литов. blägnas 'неподходящий, плохой, злой', blagniskai 'неподходящий', blägnytis 'протрезвляться' (как 'выходить из плохого состояния'), 'проясняться' (о погоде), при том что есть и заимствованное из вост.-слав. языков -литов. blögas 'плохой, бессильный, слабый', лтш. blags 'слабый'. Сопоставляя литов. blägnas с рус. диал. блажной <*blagino -), Э. Френкель разводит благой 'хороший, добрый' и благой 'дурной, плохой' («Russ. blagoj etc. haben daher nichts
gemeinsam mit abg. Ь^ъ 'gut'» [Fraenkel I, 45-46 ]). В. Шмальштиг в рецензии на словарь Э. Френкеля писал: «В ряде случаев Френкель связывает славянские и балтийские слова как родственные, хотя разумнее было бы предполагать славянские заимствования. Так, литов. blagnas связывается генетически с рус. благой, на основании чего русское слово объявляется не имеющим ничего общего со ст.-слав. Ь^ъ 'gut', польск. blogi 'gluckselig'. Этот разрыв не может оправдываться семантическими расхождениями» [Word, 12, №2, 1956, 333-334]. В недавней работе по балто-славянским лексическим связям А.Е. Аникина при оценке благой 'плохой, недобрый, негодный' отмечается, что реконструкция и этимология этой лексемы проблематичны и не исключено тождество с *Ьо^ъ 'добрый, хороший' [Аникин, 1998, с.55]. Происхождение и этимологические связи слав. *bolg^ *bolgo точно не установлены (ЭССЯ 3, 173), обычно сопоставляют с др.инд. bhargas 'блеск', авест. bSrSg- 'ритуал, обычай', bSrSjayeiti 'приветствует, воздает почести, поклоняется', bSr&Sa- 'желанный, дорогой, ценный' и т. п. < a^.*bhelg- 'блестеть, сиять' [Berneker I, 69; Фасмер 1, 188; Черных I, 92 ].
В лексическую группу с общим значением 'плохой' следует включить, вероятно, и рус. диал. лоший 'дурной, плохой' (Костр.). О.Н. Трубачев реконструирует праславянскую форму так как есть основания предполагать, что это прила-
гательное, известное по словарям с 1852 г., имело более широкий ареал распространения: во-первых, потому что генетически близкие лексемы представлены в других диалектах (лошья ножка 'мох' [Новг.], лашея [Арх.] 'мифологическое существо женского пола, олицетворяющее лихорадку', лошить 'стараться изо всех сил внезапно схватить, ударить' [СРНГ, 16, 299; 17, 168; ЭССЯ, 16, 92-93], во-вторых, вероятна связь с топонимом Лоша - название притоков Десны, Припяти, Сожа и др. в бывшей Московской, Новгородской, Черниговской. Минской губерниях [Фасмер П, 526] и, в-третьих, - распространенность этого слова в южнославянских языках в том же значении, что и костр. лоший - 'дурной, плохой' (при цслав. лошь 'худой, тощий'): болг. (Геров) лоший 'плохой, дурной, злой', лош 'злой, недобрый, мстительный, недоброкачественный, непригодный, испорченный, противный; дождливо, холодно или вообще неприятно (о погоде), тяжелая, опасная (о болезни), (БТР, Младенов и др.) лошу м'асту 'труднопроходимое место, где, по поверьям, бродят злые духи', макед. лош 'плохой, дурной, злой', лоши се 'портиться, становиться злым, плохим', лошина 'зло, злость', с.-хорв. los (лош) 'несчастный, плохой, дурной, негодный, плохой (о здоровье), слабый' (антоним слова dobar, но не в моральном смысле), ljohav 'слабый'^й® заболеть', лоше време 'ненастная погода', лош пут 'сельская дорога, очень грязная во время дождя', словен. losen 'плохой', с.-хорв. lositi 'становиться плохим, худеть' (он jе лоше (р^аво) расположен 'у него плохое настроение', болг. слоши ми се 'мне плохо, дурно' и др.). Примеры показывают, что 'плохой' обобщает частнооценочные отрицательные значения, такие, как 'худой, тощий, слабый, непригодный, испорченный'. Точнее исходное значение трудно определить из-за неясности генетических связей слав. ♦Iosb^ [ЭССЯ, 16, 94], хотя традиционно привлекаемая для сравнения как родственная лексика имеет исходное значение 'слабый' (гот. lasiws 'слабый', ср.-в.-нем. er-leswen 'слабость', др.-англ. leswe 'слабый, сердитый, дурной, плохой', др.-ирл. lasenn, тохар. lyäsk 'мягкий' [Pokorny I 680; Berneker I 734; Skok II 319], что хорошо согласуется с известной оппозицией понятий 'сильный' / 'хороший' - 'слабый' / 'плохой'. Тем не менее X. Станг считает это сопоставление ненадежным, семантически не обоснованным [Stang, 34]. Другие этимологические версии предполагают близость славянского материала фактам древнегреческого и кельтских языков или особую балто-славянскую изоглоссу, разделяя соответственно южнославянский ареал и северновеликорусский, но при этом семантическая реконструкция, тип мотивационных связей тот же: 'кривой', I 'худой', I 'слабый' ^ 'плохой' [ЭССЯ, 16, 91-94; Фасмер П, 526].
На периферии рассматриваемой лексической группы следует отметить такие лексемы, как лютый, люто и дурной, дурно. Лютый известно всем славянским языкам в основном значении 'жестокий, свирепый, сердитый'. В ранних древнерусских текстах это слово встречается и в общеотрицательном значении: люто есть 'худо, тяжело' (XII в.), лютый 'плохой, дурной' (1076 г.), лють 'зло, бедствие', лютЪ! 'горе!', лютость 'жестокость, свирепость, ярость' (1076 г.), 'плохое, неподходящее качество' (XVI в. ~ XI в.). Это общеславянское слово сближается с кельт. (кимр.) llid(<*luto-) 'гнев, ярость' и тохар. 1уШ:аг(суф.срав.степ.) 'очень, чрезмерно'. Тохарский пример можно сравнить с др.рус. лютый в значении 'сильный, чрезмерный' (1074 г.) и лютость 'большая степень, интенсивность проявления чего-л.' (XIV в.): изоглосса интересна в плане древних славяно-кельтских славяно-тохарских отношений (Лер-Сплавинский в данном случае предполагает славянское заимствование из кельтских языков; Фасмер II 547;B I 760; Pokorny I 691; Berneker I 760 ).
Дурной - по отношению к человеку - отрицательное частнооценочное значение ('глупый, вздорный, сумасбродный'), при отнесении этого слова как определения к предметам, явлениям у него появляется общеоценочное значение 'плохой' (дурное время = плохое время). В древнерусских текстах эта лексема отмечается лишь с XVI в.: дурной 'негодный, плохого качества', дурно 'все дурное, плохое', 'зло, вред' (ср. также с-хорв. дуран, дурни, -а, -о 'злой, сердитый, хмурый', дури-ти 'сердиться', чеш. (редкое) durny 'глупый', слвц^итй' sa 'пугаться, сердться'). Общеславянское dur-n- связывают с du-ti 'дуть' (ср. прост. дуться 'сердиться', ди-ал. 'пыжиться', дутик 'спесивый, надменный человек'; [Berneker I 239; Черных II 275]). В таком случае это собственно славянское образование, но настораживает поздняя письменная фиксация - с XVI в. Хотя типологически подобное видим в германских языках: нем.ЬбБе 'злой, сердитый, плохой' и др.< и.-е.* bhu-: *bheu--'надувать, пухнуть'[К1^е, s. böse].
Итак, что показал историко-этимологический анализ? Как отразилась эволюция системы ценностей через историю понятия «плохой»? Мы видим, что был целый ряд попыток общеславянского уровня выразить общую отрицательную оценку (*хМъ, *Ихъ, *1сь|ь, *l'utb , ? *bolg^ ?*durn-). Ко времени начала
славянской письменности, к X-XI в., в сознании древнерусского человека оппозиция хороший - плохой была представлена противочленами добрый - злой (добро - зло). Это установилось в той историко-культурной ситуации, где центральными, идееформирующими и в борьбе повсеместно утверждаемыми были постулаты новой единой веры - христианства.
Почему именно лексема злой / зло смогла взять на себя обобщающую функцию и стать противочленом в основной оппозиции хороший - плохой? Видимо, потому, что общеслав. *Ихъ исходной семантикой 'лишний', 'нечетный' оказалось связанным с языческой символикой ('нечетный', как и 'левый', соотносится с понятием 'плохой', 'плохое предзнаменование'). Общеславянское *l'utb, исходно связанное с понятием 'гнева, ярости', не подошло для обобщения представления о плохом, недобром. Более древний вариант оппозиции хороший - плохой, где 'плохой' представлено как 'слабый' выразило общеслав. *хМъ- ('худой, тощий' ^ 'слабый' ^ 'плохой') и, вероятно, Чсвуь 1 Из всех лексем, употреблявшихся в общем значении 'плохой', лишь злой / зло оказалось созвучно времени. Причин этому видится две. И они альтернативны. Либо в сознании древних славян сохранялась связь этого слова с понятием 'ложный, обманный' (< 'кривой'), и это
1 Впрочем этот же уровень осмысления того, что такое хорошо, и что такое плохо, представлен и во втором противочлене - добрый (добрый исходно как 'способный, годный', 'сильный', ср. добрый молодец). Только слово добрый было переосмыслено и вписалось в выражения христианских ценностей.
сформировало оппозицию понятия 'добрый' как 'хороший' / 'подходящий', 'истинный', 'настоящий' и 'злой' как 'плохой' / 'ложный' (ср. в украинском языке синонимический ряд злий, поганий, слабый, где поганий первоначально 'неверный, иноверец', 'не-христианин'). Но известно ли было *zъlъ в праславянском в исходном значений 'кривой' > 'ложный, обманный' или только во вторичном -'злой, плохой'? Предположить, что известно было в прямом и переносном
значении, можно только по косвенным данным, по наличию однокорневых слов с тем же значением в соседних балтийских и индоиранских языках. Если же древние славяне знали слово зло только во вторичном значении ('злой, плохой'), тогда встает вопрос о древнем усвоении / заимствовании, скорее всего из иранских (скифского) языков, а использование слова злой как родового, общеоценочного может быть связано (при заимствовании) как раз с отсутствием у него связей с другими понятиями, с определенной однозначностью / терминологичностью. Но менялось культурно-идеологическое содержание последующих эпох, и к XV в. оппозиция добрый - злой перестроилась как хороший - плохой.
Литература
Абаев В.И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. М.; Л., 1958-1989. Т. 1-4.
Аникин А.Е. Этимология и балто-славянское лексическое сравнение в пра-славянской лексикографии. Новосибирск, 1998.
Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. 3-е издание, репринт. М., 1994. Т. 1-4.
Дронова Л.П. Из истории слов общей оценки в славянских языках // III Славистические чтения памяти П.А. Дмитриева и Г.И. Сафронова. Материалы международной научной конференции. СПб., 2002. С. 41- 43.
Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка. М., 1958. Т.1-3.
СРНГ - Словарь русских народных говоров / Глав. ред. Ф.П. Филин. М.; Л., 1965-.
Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1964-1973. Т. 1-4.
Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. М., 1994. Т.1-2.
ЭССЯ - Этимологический словарь славянских языков // Под ред. О.Н. Трубачева. М., 1974-.
Berneker E. Slavisches etymologisches Wörterbuch. Heidelberg, 1908-1913. Bd. III.
EWD - Etymologisches Wörterbuch der Deutschen // W. Pfeifer etc. Berlin, 1993. Bd. I-II.
Fraenkel E. Litauisches etymologisches Wörterbuch. Heidelberg, 1955.
Kluge F. Etymologisches Wörterbuch der deutschen Sprache. 22 Auflage. Berlin-New Jork, 1989.
Pokorny J. Indogermanisches etymologisches Wörterbuch. Bern, 1959.
Rey A:, Chantreau S. Dictionnaire des expressions et locutions. Montreal, 1998.
Skok P. Etimologijski rjecnik hrvatskoga ili srpskoga jezika. Zagreb, 1971-.
Stang Ch.S. Lexikalische Sonderübereinstimmungen zwischen dem Slavischen, Baltischen und Germanischen. Oslo, 1972.
