CC BY
46
II. ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПРОСТРАНСТВО И ВРЕМЯ РОССИИ
В.И. КОВАЛЕНКО ОБЩЕИСТОРИЧЕСКИЕ ИМПЕРАТИВЫ ОБЩЕСТВЕННОГО РАЗВИТИЯ И ТРЕБОВАНИЯ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ТРАДИЦИИ В ПОЛИТИЧЕСКОМ ПРОЦЕССЕ РОССИИ
Мировая история сегодня - это подлинно общецивилиза-ционный поток, в который включены все народы, страны и регионы нашей планеты, объединенные и озабоченные в конечном счете общей судьбой. В данный поток, однако, они входят со своей уникальной культурой, традициями, мирочувствованием, неповторимым историческим опытом. Это противоречивое единство и составляет на деле целостность мира, выражает его богатство, определяет его жизнеспособность как сложной динамической системы. Не случайно одной из самых главных задач современной политической науки и даже обществознания в целом выступает осмысление принципов и механизмов взаимодействия непреложной логики общеисторических императивов и требований отечественной традиции. Рассмотрим следующий пример.
Описывая современное ему общество, Макс Вебер писал, что оно основывается на трех «китах»: индустриализации, стандартизации, рационализации - все под крепкой оболочкой бюрократического начала1. В теории управления в этот период заявил о себе тейлоризм - первая, ставшая позднее классической, школа науки о менеджменте. Фредерик Уинслоу Тейлор выстроил жесткую пира-
1 ВеберМ. Избранные произведения. - М.: Прогресс, 1991. - С. 50-53.
мидальную модель управления, эффективность которой ставилась им в прямую зависимость от безусловного и четкого выполнения низшими звеньями предписаний, идущих с самого верха. В этой иерархизированной системе рядовой участник производственного процесса неизбежно рассматривался как просто «винтик». В практике индустриального общества такая модель закономерно коррелировала с поточным производством, давшим конвейер и олицетворенным Генри Фордом-старшим.
В политической жизни адекватной индустриализму формой стали мощные централизованные партии социал-демократического и коммунистического толка, ориентированные на трудящихся крупных производственных единиц с достаточно унифицированными условиями труда и быта, жизненными потребностями и интересами организованных масс рабочих. Естественно, что в этих условиях в обществе резко возрастало значение бюрократических начал.
Современная эпоха такую картину мира отбрасывает. Переход к мелкосерийному производству, экономическая дестандарти-зация, дистанционные методы обучения и т.п. - все это требует коренной перестройки внутренней структуры, внутренней и внешней стратегии любой организации: фирмы, политической партии и даже государства в целом. Утверждается тенденция все большего делегирования распорядительных функций на уровень «субнациональных» единиц, на все более низшие ступени управленческой лестницы, вплоть до основного субъекта производственного (или политического) процесса - действующего индивида. В условиях компьютерной революции человек уже не может оставаться инструментом, винтиком системы, более того - всемерное развитие человеческого потенциала становится универсальным требованием новой эпохи. Тем самым современное историческое время властно требует ликвидации всевластия бюрократических форм и в целом -утверждения развернутых демократических начал в своем социальном бытии. Этот универсальный посыл не снимает тем не менее вопроса о формах демократического развития.
В современной политологии активно обсуждается вопрос о ключевых факторах трансформации общества, определяющих ее движение, ее магистральные траектории. Среди таких факторов принято сегодня выделять и такой, как институциональное позиционирование режима по отношению к имеющемуся макросоци-
альному контексту. В целом ученые сходятся в том, что именно он задает вполне определенные рамки для институциональной среды.
Институциональные формы, макросоциальное содержание которых в большой мере противоречит сложившемуся контексту, мало жизнеспособны. Исторический отбор работает на установление соответствия между характером институциональной среды и свойствами макросоциального контекста.
Можно вспомнить в связи с этим логику эволюции теории модернизации. Если ее первоначальные, классические выражения были оформлены в постулатах линейного прогрессизма, и тем самым модернизация не могла не осознаваться как «догоняющая модернизация», в ходе которой тому или иному народу, той или иной стране предписывалась необходимость в сжатые сроки просто освоить уже имеющиеся модели экономического развития, политического и государственного устройства и т.п., то в последующие годы наиболее ответственные представители этой теории, осмысливая неудачи и даже провалы модернизационной политики в большинстве африканских и азиатских стран, все большее внимание стали уделять изучению социокультурных оснований политического прогресса, ментальности населения и т. д.
Оценивая в такой связи характер современной отечественной модернизации, авторы книги под примечательным названием «Сопротивление материала»1 отмечают: «"Российский феномен", сколь бы "неправильным" он ни казался с точки зрения нормативного западного опыта, вновь удручающе и грозно продемонстрировал свою невместимость в имеющиеся стандарты политического управления, восприятия и ожиданий.
Конечно, нет никаких оснований полагать, что за... (годы. -Авт.) реформ в нашей стране ничего не изменилось. Изменениям и сдвигам нет числа, в том числе и в такой априорно устойчивой к новациям сфере, как национальная психология и модели мышления и поведения граждан. Тем не менее размышлять о проблеме сопротивления реформам, которое исходит не просто от отдельных "реакционных" социальных, политических и иных групп, а от "исходного российского материала", в целом уместно и необходимо. Это важно, прежде всего, в методологическом отношении - в той мере, как точ-
1 «Сопротивление материала»: Международные нормативы на российской почве. - М.: МОНФ, 1999.
но выверенный учет этого сопротивления предстает совершенно необходимым условием проведения рациональной (а не романтически оторванной от жизни) реформистской политики в России. И напротив, продолжение попыток "продавливать" либеральный курс при игнорировании устойчивых "конструктивных" особенностей российских реалий в сфере политической психологии, экономико-социальных и иных отношений обрекает инновационные импульсы на фронтальное противостояние с действительностью, расчеты на одномоментное перерождение которой являются лишь немногим менее опасной утопией, чем учиненный в 1917 г. над нашей страной большевистский эксперимент»1.
Ни в одной стране демократическая государственность не утверждалась в отрыве от национально-государственных традиций. Оценивая с этих позиций установки, в рамках которых реанимируется взгляд на Россию как на «национальную пустыню», бессодержательное географическое пространство, которое может быть заполнено любой государственной, экономической, ментальной формой, можно вполне определенно заявить об их научной и практической несостоятельности. Реформы, осуществлявшиеся многократно в истории российского общества, включая и современный период, убеждают в том, что принципы и цели всякой модернизации должны быть соотнесены с состоянием социальной сферы, с менталитетом и просто с ожиданиями людей. Лишь в этом случае реформы могут обрести достоинство легитимности, перейти из разряда утопий и прожектерства на почву социальной оправданности и действительной социальной значимости.
Можно сказать об этом резче. Адаптационная модель, во всяком случае в ее абсолютизированных трактовках, весьма частых для наших дней, порочна изначально. Во-первых, она лишает народ и страну (любой народ и любую страну) права и перспективы исторического сотворчества, роли субъекта общественного процесса, что отнимает возможность возвращения нации чувства достоинства и самоуважения, развертывания ее психологического и интеллектуального потенциала. А без этого и думать нечего о преодолении сегодняшнего кризиса, об успехе реформ в России, об обретении ею достойного места в мировом сообществе.
1 «Сопротивление материала»: Международные нормативы на российской почве. - М.: МОНФ, 1999. - С. 7.
Во-вторых, она несостоятельна в теоретическом отношении, ибо нацелена на воплощение противостоящей всему строю современного мышления тенденции унификации, усечения культур. В теории систем давно доказано, что противопоставление дифференциации и интеграции, в том числе и в общественных процессах, некорректно ни в теоретическом, ни в методологическом отношениях. Действительно, интеграция - процесс объединения, сплочения системы. Значит ли это, что система тем прочнее, чем однообразнее, одноклеточнее, если угодно, будут составляющие ее элементы? Нет, система тем совершеннее, чем она пластичней, чем более способна к самокоррекции, видоизменению. А в первую очередь это достигается разнообразием, полиформностью элементов, из которых она складывается, все большей разветвленностью и специализированностью внутренних связей между ними. Таким образом, когда система совершенствуется, должны усложняться, дифференцироваться слагающие ее элементы, что укрепляет ее жизнеспособность и прочность.
В науке, как известно, существует несколько трактовок понятия «цивилизация». Знак дизъюнкции, однако, чаще всего ставится между различным пониманием статуса ее характеристик - ее «осо-бости» с точки зрения отличительных социокультурных составляющих (традиции О. Шпенглера, А. Тойнби, Н.Я. Данилевского) и ее встроенности (этапность) в общий хор мирового развития (традиции К. Маркса и М. Вебера).
Можно, безусловно, ставить вопрос об уточнении дефиниций, но главное в другом. Доведенная до уровня дихотомии, сама эта дилемма становится ложной. Можно и должно, говорил великий русский историк В. О. Ключевский, заимствовать изобретенный другими способ вязать чулки, но нельзя и стыдно перенимать чужой образ жизни, строй чувств и порядок отношений. Каждый порядочный человек все это должен иметь свое, как у каждого порядочного человека должна быть своя голова и своя жена.
В отечественной традиции обоготворялось все то, что связано с добром и благом. Сама духовность рассматривалась не как некое отвлеченное мудрствование (пусть самого высокого порядка), но, прежде всего, как нравственное чувство высшей справедливости: жить по душе, достойно, по правде. Закономерно, что такая максима воплощала в себе и императив служения (службы), в спе-
цифических условиях России оборачивающегося мотивом служения государю, государству. Петр I, провозгласив создание Российской империи, объявил служение Отечеству высшим смыслом жизни каждого его подданного. В единой парадигме сливались, таким образом, духовно-нравственные начала и идеи сильной государственности, что во многом обеспечило уверенное вхождение страны в круг мировых держав.
Это был путь, принесший достижения и потери. Рационалистические, сенсуалистические идеи, породившие отчетливую тягу европейской мысли к освоению либеральных понятий свободы, прогресса, гуманистических ценностей и прав человека, не вошли органичной частью в русскую культуру. Сервилизм, патернализм в значительной степени определяли строй ментальности населения.
Россия антиномична, как отмечал Н.А. Бердяев1, противоречивы и ее традиции. В современных условиях непременным нужно считать исключение искуса самообольщения, консервации тех худших сторон отечественной традиции, которые этой традицией и рождались, в свою очередь подпитывая ее, усиливая косность и инерцию общественного бытия.
Итак, основной категорией социальной науки в гуманитарных науках сделана категория социальных изменений. Это понятно и оправданно: слишком масштабен динамизм происходящих перемен, слишком значимы проблемы общего вектора движения, стабильности в социальной и политической сферах. Не менее важным является, однако, вопрос: а что, собственно, изменяется, каков субстрат этих изменений?
В силу ряда исторических причин Россия на первом этапе своего развития, несомненно, входившая в европейское культурное пространство, уже с XIII в. начала демонстрировать свою специфику, «особость» самой метафизики национального характера и оснований жизни русичей. Плохо то или хорошо, но у России всегда были собственное историческое время и собственные политические каноны. Вопрос сегодня в том, как российскому обществу в ходе социальных и политических реформ распорядиться тем наследием, которое вытекает из всего строя национальной жизни.
1 См.: БердяевН.А. Судьба России. - М.: Советский писатель, 1990. - С. 10.
Издержки современной трансформации в России не в последнюю очередь связаны с тем, что ее утверждение в стране шло по линии сознательного слома защитных механизмов русской культуры при равнении к тому же на уже преодоленные образцы либеральной традиции. По сути дела, обществу в ходе слома советской системы была предложена модель возврата к стандартам Викторианской эпохи. Можно вспомнить, однако, что если на заре либерализма было сформулировано достаточно механистическое представление об общей пользе как о некоем слагаемом индивидуальных, частных выгод и приоритетов, то уже в дальнейшем стала выражать себя социализирующая составляющая либеральной идеи. Россияне никогда не примут формулы атомистического индивидуализма; она противоречит всему строю их ментальности, расходится с требованиями современного общества с его императивом сильной социальной политики.
Экстраполируя данный вывод на характер российской модернизации, можно заключить, что в интегрирующееся мировое сообщество Россия должна входить с присущей ей системой ценностей, нравственных норм и ориентации. Какова эта система?
Как бы ни относиться к субстанциональным основаниям российской жизни, в их анализе они неизбежно оказываются представленными определенным набором характеристик. В любом случае сюда включаются (хотя это может быть выражено в разной терминологии) стойкая тяга к неатомизированным, надындивидуа-листским началам общественной жизни, особая роль государственности, мобилизационный тип развития, идея служения (службы), примат духовности над материальностью, морали над правом на шкале нравственных ценностей и т. д.
Есть смысл внимательнее присмотреться к основаниям российской государственности.
Российское государство в своем историческом движении подчинено тем закономерностям и принципам государствообразо-вания и государственного развития, которые проявили себя повсюду в мире. Вместе с тем в российской истории мы можем выделить целый ряд постоянно действующих факторов, обусловивших значительную специфику отечественной государственности. В их числе обозначим те, которые существенно значимы для нашей темы. Это, во-первых, характерная для России пространственная и геопо-
литическая ситуация, во-вторых, особая роль государства в регулировании социальных отношений и, в-третьих, особенности функционирования страны как многонациональной державы. Как известно, многие отечественные ученые при объяснении специфики русской истории рассматривали географический фактор в качестве доминантного в историческом процессе. Так, несомненной заслугой С.М. Соловьева является комплексное рассмотрение им роли природно-географических, демографическо-этнических и политических факторов в развитии российской державы. О влиянии природы на человека, их взаимоотношении много писал В.О. Ключевский. Вот только несколько подзаголовков к начальным главам его «Курса русской истории»: «Схема отношения человека к природе», «Значение почвенных и ботанических полос и речной сети русской равнины», «Значение окско-волжского междуречья как узла колонизационного, народно-хозяйственного и политического», «Лес, степь и реки: значение их в русской истории и отношение к ним русского человека» и др. Н.А. Бердяев в работе «Истоки и смысл русского коммунизма» связывал и психологические свойства русского народа, и самый характер государственности с необходимостью оформления огромной, необъятной русской равнины1. В.Н. Татищев формы государственности на Руси (и в мире) также увязывал с пространственно-географическими факторами. Их интегрирующий взгляд на естественные и социальные процессы проложил дорогу идеям «русского космизма», существенно оплодотворившим мировую политическую философию.
Применительно же к характеристике пружин российской политической истории нам важно выделить следующие обстоятельства. «Великорусское племя, - писал В.О. Ключевский, - не только известный этнографический состав, но и своеобразный экономический строй, и даже особый национальный характер, и природа страны много поработала и над этим строем, и над этим характером»2. Равнинный характер местности, сочетание леса и степи, отсутствие перенаселенности в течение многих веков, земельной тесноты - все это существенным образом влияло на расселение населения, на складывающиеся стратегические ситуации, на воз-
1 БердяевН.А. Истоки и смысл русского коммунизма. - М.: Наука, 1990. - С. 8.
2 Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. - М.: Мысль, 1987. - Т. 1. -
С. 310.
можность колонизации новых земель. В стране укоренялись экстенсивные методы хозяйствования, противостоящие модернизаци-онным импульсам любого рода, и инициативу в осуществлении инновационных проектов неизменно и всегда было вынуждено брать на себя правительство. Естественно, что при этом следует учесть и характер почвенно-климатических условий зоны рискованного земледелия, обусловливающего насущную потребность в необходимом уровне взаимной поддержки, что, в частности, оказало со временем значительное воздействие на укорененность общинных отношений.
Существенную роль в политическом развитии страны сыграли речные бассейны и характер водных путей в целом. Можно вспомнить хотя бы великое значение исторического пути «из варяг в греки», обозначившего новые векторы в мировой политике после перехвата традиционных торговых путей восточными завоевателями. Этот путь обозначил и огромные возможности для складывающегося государства, могущего через короткое историческое время играть в Восточной Европе ту роль, которую в Западной сыграла империя Карла Великого.
Эти возможности, впрочем, необходимо было еще воплотить в ходе нелегкого исторического движения. Громадные трудности порождались неблагоприятными геополитическими обстоятельствами.
Россия в течение всей своей многовековой истории жила в режиме сверхвысокого давления извне, давления, которое в Европе (за исключением, может быть, Испании) прослеживается в значительно меньшей степени и которого Америка, к примеру, практически вообще не ощущала. Занимая срединное положение между Западом и Востоком, она находилась в состоянии постоянной угрозы, что со временем выводило этот фактор на уровень не просто конкретно-исторического, но и цивилизационного порядка.
Великорусская народность в период своего формирования за 234 года (1228-1462 гг.) вынесла 160 внешних войн. И позднее, в XVI в., Московия, ни на год не прерывая борьбы против татарских орд на южных, юго-восточных и восточных границах, воюет на севере и северо-западе против Речи Посполитой, Ливонского ордена и Швеции 43 года, в XVII в. она воюет 48 лет, в XVIII в. - 56 лет.
Следует отметить, что в отличие от войн Западной Европы, причинами которых, как правило, выступала борьба за верховенст-
во власти, за феодальные права на отдельные земли и т.п., битвы, в которые была вынуждена вступать Русь, были битвами если не за физическое1, то, во всяком случае, за историческое выживание народа. Так или иначе, в течение многих веков Россия клинком доказывала свое право на жизнь и развитие.
Уступая по своему военно-экономическому потенциалу соседям, Москва, постепенно объединявшая русские земли, искала ответ на внешние и внутренние вызовы, и она нашла его, энергично утверждая принципы централизации, концентрации власти. Была создана особая служилая система, при которой каждый слой общества (сословие) имел право на существование лишь постольку, поскольку нес определенный круг повинностей, или, по терминологии того времени, «службы» или «тягла».
Процесс консолидации сословий в стране протекал достаточно противоречиво. Борьба земледельческого населения с набегами кочевников и, прежде всего, с татаро-монгольским игом, обусловливавшая в значительной мере характер и направления колонизации новых земель, вызывала определенные деформации социального развития, его смещенность по сравнению с западноевропейскими государствами. Если на Западе отсутствие свободных пространств и высокая плотность населения, обостряя социальные противоречия, своим следствием имели укрепление сословий и ускорение законодательного закрепления их прав, то в России в период складывания централизованного государства острота социальной конфронтации, напротив, длительное время снималась за счет оттока населения на окраины. Развитие социальных отношений на больших пространствах и систематический отток населения к окраинам до известной степени замедляли рост социальной напряженности, видоизменяли формы ее проявления и в конечном счете консолидацию сословий.
В то же время исторические обстоятельства, связанные прежде всего с задачами воссоздания государственности, требовали более жесткой увязки социальных связей. Создание многочисленного и боеспособного войска, способного противостоять Орде и другим внешним врагам, в качестве своих экономических предпо-
1 Приводим свидетельства летописца: «Множества мертвых лежаша, и град разорен, земля пуста, церкви позжены», «люди избиша от старца до сущего младенца». Цит. по: Каргалов В.В. Монголо-татарское нашествие на Русь. - М.: Наука, 1966. - С. 111.
сылок не могло не иметь накопление в достаточном объеме прибавочного продукта, изымаемого у зависимого крестьянства, а также наличие развитого ремесленного производства, поставляющего в соответствующем количестве наступательное и оборонительное оружие. По средневековым нормам требовался труд целой деревни (30 дворов) на содержание одного воина-феодала. Проблема, однако, обострялась еще и тем, что на Руси после набегов практически не оставалось ни неразоренных деревень, ни достаточного ремесленного населения. Кроме того, сам весьма скудный прибавочный продукт в значительной своей части перетекал в Орду в виде дани и других поборов, т.е. шел на усиление противостоящей силы. Геополитическое положение страны продолжало оставаться крайне сложным и после 1480 г.
Государство не могло не вмешиваться активно в процесс формирования и законодательного регулирования сословий для максимальной мобилизации экономических и людских ресурсов в столь сложных экстремальных условиях. В стране постепенно стала складываться поместная система, сердцевину которой составляло условное землевладение - предоставление земли служилым людям - при условии, что они «конно, людно и оружно» выступят по первому требованию государя или при условии несения ими гражданской службы. Преимущества системы были очевидными: государство всегда могло располагать значительными военными силами без особых затрат каких-либо средств на их содержание.
Данное обстоятельство обусловило утверждение и такой сущностной черты политико-экономического уклада России, как специфическое взаимодействие собственности и власти, которая дает знать о себе и поныне. В Европе собственность рождала власть. Смысл всех буржуазных революций как раз и состоял в том, что нарождающаяся буржуазия, овладев нервами развивающегося производства, уже не могла переносить свою отстраненность от властных рычагов, которые находились в распоряжении феодальной аристократии. В России связка была принципиально иной: власть рождала собственность. Эта традиция зарождалась еще в период системы кормлений (ХШ-ХУ вв.). Во главе отдельных административных единиц, на которые в то время делилось русское государство (уезды, станы, волости), стояли должностные лица, присланные из центра. Эти должностные лица (наместники), срок
службы которых исчислялся в один-три года, полностью содержались за счет местного населения (получали «корм»). Кормление, таким образом, было не только видом государственной службы, но и формой вознаграждения высшего сословия. За отведенный ему срок службы наместник, назначенный на кормление, укреплял свое состояние и возвращался в столицу исполнять бездоходные поручения великого князя, ожидая новой кормовой очереди.
Специфическими характеристиками утверждающейся российской государственности стали, прежде всего, мобилизационный тип развития, высочайшая политическая дисциплина1, необычайный уровень политической централизации.
Обратим внимание на точку отчета возвышения Москвы. На Руси - это эпоха полной феодальной раздробленности, поддерживаемой извне Золотой Ордой, которая постоянно натравливала русских князей друг на друга, стремясь не допустить усиления любого из них. Естественно, что политика Москвы осуществлялась в прямо противоположном направлении, имея целью сосредоточение максимума возможной в конкретных условиях политической централизации. Ф. Энгельс совершенно правильно отмечал, что в России покорение удельных князей шло рука об руку с освобождением от татарского ига. Централизация соответствовала историческим потребностям страны, и неудивительно, что в целом она встречала поддержку всех социальных слоев русского народа - от истерзанных междоусобными распрями и набегами иноземцев смердов до феодального боярства, уходившего от удельных князей на службу московскому государю. Безусловно, этот процесс проходил совсем не просто: были и бунты, и дворцовые интриги, и заговоры, но амплитуда центробежных колебаний в стране была все же неизмеримо короче, чем где бы то ни было. Высшие интересы государства
1 Воспользуемся только одним примером. На Западе продолжительность военной службы вассала была определена достаточно четко. Так, в Англии XIII в. ее срок составлял от 21 до 40 дней в году, более того, в некоторых районах существовал обычай, по которому рыцарь брал с собой в поход свиной окорок, с последним куском которого истекал срок и его службы. Ополчение Московской Руси служило бессрочно. Конечно, и оно находилось в зависимости от взятого провианта, запаса вооружения и т.д., но в любом случае вопрос о том, когда и сколько сидеть в седле, решался только в Кремле. Ослушники, даже на несколько дней самовольно покидавшие ряды войска, беспощадно карались.
заставляли русское общество соблюдать лояльность по отношению к Москве.
Первой внутренней политической задачей, осознаваемой московским правительством, стала поэтому ломка удельной системы. Не случайно в исторической науке существует авторитетная точка зрения, согласно которой опричнина Ивана Грозного была нацелена не столько на подавление боярского своеволия, сколько на окончательное искоренение удельных структур. Даже новгородский погром, хотя и осуществленный в крайне жестких, варварских даже, формах, в такой логике вполне укладывается в политику, объективно направленную против пережитков удельного времени .
Выражая исторические потребности борьбы народа за свое существование, за национальную независимость, за решение насущных задач экономического развития, эта политика не могла не сопровождаться крайне существенными издержками. «Необходимость централизации, - писал А.И. Герцен, - была очевидна, без нее не удалось бы ни свергнуть монгольское иго, ни спасти единство государства... События сложились в пользу самодержавия, Россия была спасена; она стала сильной, великой - но какой ценою?.. Москва спасла Россию, задушив все, что было свободного в русской жизни»2.
Оставим в стороне вопрос о том, что, конечно же, политическая централизация не означала полной унификации даже на сугубо русских территориях, что Московская Русь, позже - империя, сохраняла многочисленные следы прежней автономии отдельных земель, имела отличия в системе местного управления и самоуправления, что это тем более проявляло себя в характеристиках национально-государственного устройства, особенностях имперского пути развития России. В любом случае, доминирующая (вре-
1 Можно назвать традицию, согласно которой наместниками в Новгород назначали людей только с княжескими титулами (как бы новгородских князей), что эти наместники имели к тому же право самостоятельных сношений с некоторыми иностранными государствами. Особым было и положение новгородского архиепископа. Он, например, единственный из архиепископов и епископов носил белый, а не черный клобук. Белый же клобук был знаком митрополичьего достоинства (Кобрин В. Иван Грозный. - М.: Московский рабочий, 1989. - С. 115).
2 Герцен А.И. Сочинения. - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1956. - Т. 3. - С. 403-404.
менами - подавляющая) роль Центра оставалась ведущей тенденцией российской государственности.
Централизация вместе с тем в ее сложившейся исторической форме не могла не гасить вечевых традиций, препятствовала реализации возможности политического развития по пути городов-республик, наподобие Новгорода или Пскова. Вольница казачьего круга или движение раскола тем более не могли не восприниматься как явления, в принципе антигосударственные. И хотя тенденция к тотальному огосударствлению так никогда и не смогла снизить до предела роли местных учреждений, начал самоуправления на Руси и в России (что, так или иначе, осознавалось центральным правительством, - реформы Екатерины II, федералистские проекты Александра I), оптимального решения проблемы взаимоотношения центра и регионов, государства и общества в целом в стране так и не было найдено.
Более того, в России со времен Николая I начинает все более последовательно проводиться линия не просто на унификацию политико-административных структур, но и на вытеснение в государственной политике значимых региональных (тем более национальных) социокультурных компонентов. Страна даже начинает приобретать черты полицейского государства.
Объективные процессы экспансии индустриально-капиталистических форм организации экономики, ведущие к разрушению традиционных устоев жизни, бюрократическая верхушка использовала для более органичной для нее нивелировки процесса управления; на окраинах империи все более четко стало проявляться тяготение администрации к переходу к прямым методам местного управления, игнорированию местной специфики и традиций, существующих социально-политических институтов. В стране гасилось всякое проявление свободной инициативы.
Такого положения не исправили и крупные реформы, осуществленные правительством Александра II. Так, несмотря на довольно обширные полномочия, полученные в результате земской реформы, возможности земских учреждений остались достаточно ограниченными. Они не обладали, в частности, принудительной властью, т.е. их решения и указы для приведения их в исполнение должны были подкрепляться решениями администрации и полиции. Об участии в политической власти речь вообще не шла, как
практически не ставился и вопрос о преобразовании земства в инструмент утверждения федеративных отношений в стране. Половинчатый характер имели и судебная реформа, и реформы в области образования и печати.
Реформы 60-70-х годов, несомненно, шли в общем русле либерализации, но в условиях самодержавия не решали и не могли решить все более сложные задачи оптимизации государственного управления. Более того, в 80-90-е годы правительство перешло к политике заметного сужения возможностей созданных в ходе реформ органов. Так, был упразднен съезд представителей сельских общин для выборов гласных в уездное земское собрание: они стали назначаться губернатором из списка кандидатов, составленного на волостных сходах. Началось наступление на прессу и литературу, были заметно сужены возможности университетов.
Эта и подобные меры свидетельствовали не просто о нарастании консервативно-охранительных настроений в правящем классе, но и отражали его имманентные качества - всегдашнюю тягу к усилению политической и административной централизации. И хотя в период думской монархии правительство попыталось осуществить очередные реформистские мероприятия, в обществе становилось все более ясным, что режим утратил способности к исторической динамике и страна стоит на пороге масштабных политических перемен.
К 1917 г. не только не были созданы основания для демократизации власти и управления, но и не был выработан четкий курс в отношении параметров дальнейшего государственного строительства. С этими больными вопросами Россия и вошла в новую - революционную - эпоху.
Не были эти вопросы решены и в советский период российской истории. Официальная идеология декларировала, что в Советском Союзе осуществлено соединение принципов «демократического централизма» с принципами социалистического федерализма. На деле бюрократическая сверхцентрализация принятия решений в СССР привела к тому, что коллективные права на суверенитет и самоуправление в Советском Союзе не были обеспечены, местная специфика Центром зачастую игнорировалась. В стране утвердился крайне жесткий политический режим.
Аутентичные демократические связи и отношения так и не были сформированы, и единство государства в первую очередь определялось характером КПСС, которая со временем все больше демонстрировала свои атрибуты не политической партии в классическом понимании, но «партии-государства». Понятно поэтому, что ослабление правящей партии объективно разрушало и скрепы советской государственности. Не случайно отмена статьи 6 Конституции, где закреплялась руководящая и направляющая роль КПСС в политической системе общества, в значительной степени стимулировала и центробежные тенденции в стране в период «перестройки».
После развала СССР Россия в течение долгого времени сохраняла инерцию распада. В политическом классе имели хождение даже идеи о целесообразности разделения страны на 35-40 образований. Начала государственности подчас просто третировались, что стало впоследствии одной из важнейших причин краха радикальной либеральной парадигмы. Подъем государствообразующих ценностей явился поэтому не просто закономерным поворотом в политике и в общественных экспектациях, но и был столь же плодотворным для нашей страны, как и в период ломки удельной системы или преодоления Смуты.
Задумаемся в связи с этим над спецификой российского либерализма. Случайно ли, что для виднейшего его представителя Б.Н. Чичерина ядром политического мировоззрения была трактовка государства как основного движителя и творца истории? Государство, по Чичерину, - политическая форма всего общества, властный союз земли, народа и верховной власти, а не просто учреждение, аппарат; это единственная сила, способная обеспечить программу действительно эффективных реформ, могущих прорвать узкие рамки российского традиционализма.
Концепт сильного государства должен и сегодня сохранять свое безусловное значение. Свое первое Послание Федеральному Собранию в качестве президента В.В. Путин начал, как известно, с идеи сильной государственности. Последующие действия по выстраиванию «вертикали власти» шли именно в русле данного посыла. И это спасло единство страны и государства, и уже не в первый раз, как показывает историческая практика.
Традиции отечественной политической истории явили нам образцы не только раболепия, тупого бюрократического чванства,
мздоимства и произвола, но в то же время и примеры самоотверженного служения Родине, долгу, присяге. Дело не только в нравственном пафосе государственной идеи, но и в особой роли сильного государства в реализации национальных интересов. Принцип сильной государственности при этом совсем не сводится к аспектам только политической конъюнктуры, но должен опираться на самые основания того, что в современной политической литературе принято определять как онтологию политической воли.
Пока в России не сформированы развитые институты гражданского общества, которые могли бы самостоятельно вести равноправный диалог с властью и проводить политику защиты народа от произвола бюрократии, пока не заработали в полном своем объеме механизмы саморегуляции общества, определяемые степенью развитости рыночных отношений, в стране обязана быть сильной роль государства.
В современной политологии есть, однако, понятия, которые на сегодня обладают своим мощным эвристическим звучанием. Это, в частности, такие понятия, как «политическое пространство» и «политическое время». И если категория политического пространства в контексте отечественной политической традиции свидетельствует о жизнетворности централизующего начала, силы власти, то категория политического времени - и о необходимости постоянной оптимизации всей системы отношений между государством и обществом, между центральными властями и потребностями и возможностями регионов, между обществом и индивидом.
Так, если на ранних этапах российской государственности мотив «силы и грозы князя» воспринимался как лозунг прекращения междоусобиц (этот мотив явственно звучит, к примеру, в знаменитом «Слове» Даниила Заточника - напомним, вторая редакция «Слова» обозначается как «Моление»), если даже само слово «самодержавие» первоначально означало не что иное, как «Сам держу», «Я, страна уже не данники татарского кагана», то уже со времен Петра I явственно обозначились не только возможности, но и пределы «регулярного государства», и преодоление абсолютизма стало одной из двух (вторая - крепостное право) важнейших задач политической жизни России.
Говоря о дне сегодняшнем, нужно заключить: действительной, может быть, главной предпосылкой достойного развития
страны выступает бережное взращивание институций гражданского общества, выработка духа ответственности, свободы, независимости личности. В условиях резкой динамики политического процесса у страны нет солидного временного резерва для корректировки политического курса по принципу «маятника». Сильное государство должно восприниматься в его современных выражениях. Его основания сегодня - не только в укреплении позиций Центра, государственных структур вообще, но и в одновременном эшелонировании себя в сильной социальной политике, развитии гражданского общества, нарастающей поддержке инициатив, идущих с мест.
Обозначим, в частности, задачи социальной политики.
Социальная сторона жизни, вопросы социального обустройства в России традиционно имели более важное звучание, чем поиски приемлемых политических форм. В движении народных низов, включая крестьянские войны, в центре системы требований неизменно оказывались задачи социального, но не политического переворота. Последние имели лишь акцидентальное, но не субстанциональное значение. Политическая элита, приходящая к власти в переходные времена, стремительно теряла доверие населения, если за фасадом демократических преобразований не стояло решение назревших социальных задач. Показательны в этом смысле судьбы правительства А.Ф. Керенского и команды М.С. Горбачева. Государство в России неизменно и всегда воспринималось в системе его социальных функций и задач.
Для успеха происходящих сегодня реформ важно, чтобы издержки модернизации, связанные с переходом к рыночной экономике, были максимально минимизированы для незащищенных групп населения. Показательно, что в этом максимально сходятся и каноны отечественной традиции (можно вспомнить «Поучение Владимира Мономаха»), и социальная практика зрелых государств.
Выводя активные сегменты населения из тенет тотальной опеки с ее оборотной стороной в виде иждивенчества и пассивности, социальное государство в современных своих измерениях не может сводить задачу к стимулированию плоско понимаемой предприимчивости (стремления завести «свое дело», стать «независимым» от государства и др.). Более того, здесь недостаточно мер и по созданию оптимальных условий для получения образования, переквалификации и пр. Задача заключается и в расширении
возможностей соучастия в управлении производством, что придаст необходимые импульсы развитию полноценного гражданского общества как общества активных социальных субъектов. Речь должна идти о том, что сущность социального государства должна найти свое выражение в новом качестве самой государственной власти, из которого проистекают и эффективная социальная защита, и активная социальная политика. Государство реализует свои возможности через активизацию усилий в законодательном поле, в трансформации экономики в социальное рыночное хозяйство; политические институты из отношений господства и подчинения превращаются в солидарные отношения на основе консенсуса интересов, равноправного социального контракта и подлинного партнерства.
Социокультурные параметры России, соединяемые с вызовами современного общества, обусловливают необходимость движения страны в ярко выраженных параметрах социального государства. Сильное государство сегодня - это государство, подкрепляемое инициативами гражданского общества, государство с сильной социальной политикой, социальной рыночной экономикой, с развитой духовностью и высокой культурой. Растущее участие граждан в различных социальных начинаниях, в различных формах управления производством и др., несомненно, будет способствовать общему росту политической культуры населения, превращению индивидов в действенных субъектов политического процесса.
Без этого вряд ли сегодня могут быть созданы действительно надежные опоры под новым общественным миропорядком, обеспечены та мера общественного единства, та степень общественной поддержки, без которых нечего и думать о выходе страны на новые перспективные и достойные рубежи.
