CC BY
239
УДК 81-23
Е.Е. Хазимуллина
ОБЩАЯ ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ МОТИВАЦИИ: К ПОСТАНОВКЕ ПРОБЛЕМЫ
В статье ставится проблема, обосновывается необходимость и намечаются пути создания общей лингвистической теории мотивации, на основе ведущих принципов современной лингвистики формулируются некоторые ее постулаты. В соответствии со стратификационной моделью языка Л.М. Васильева (формальные и семантические знаки в ней оказываются связанными отношениями функциональной репрезентации) мотивированностью мы предлагаем называть относительную синхронно-диахроническую (взаимо-) обусловленность формальных, семантических, значимостных и функциональных свойств языковых и речевых единиц, а также обусловленность этих видов языкового знания субъективными и объективными представлениями человека о действительности, его витальными, социальными потребностями и психофизиологическими возможностями.
Ключевые слова: мотивация, мотивированность; язык, речевая деятельность; теория языка, лингвистическая мотивология.
Изучение мотивированности языка представляет собой одну из самых важных, фундаментальных задач науки. Она постоянно привлекает внимание лингвистов, философов, психологов, логиков, семиологов, когнитологов и других специалистов, поскольку связана с вопросом о причинности и закономерности явлений, бытия природы и человека. Несмотря на кажущуюся простоту, обусловленную рядом стереотипов, распространенных в объективной и субъективной гносеологии, решение такой задачи в один момент, раз и навсегда невозможно, оно требует внимательного учета многих и многих фактов, разностороннего их исследования, беспристрастного анализа существующих концепций, в том числе и не самых популярных. При этом следует отдавать отчет в том, что общая картина может меняться в зависимости от непрогнозируемых открытий, которые в последнее время совершаются в основном на стыке гуманитарных и естественных наук и переводят изучение, казалось бы, давно известных объектов на новый познавательный уровень.
Круг вопросов, связанных с проблемой мотивированности языка, речи, речевой деятельности, ставившихся учеными от эпохи античности до наших дней, чрезвычайно широк: - как осуществляется наименование вещей, отражает ли имя суть обозначаемого им предмета; - чем обусловлено сочленение звука со смыслом, значением слова и других языковых единиц, является ли такая связь неразрывной; - каким образом язык взаимодействует с мышлением человека в его он-то- и филогенезе, возможно ли мышление без
языка; - чем продиктовано сходство неродственных языков, если едины законы логики, то почему естественные языки имеют существенные различия; - почему в языке находят отражение одни предметы и явления, даже вымышленные, и нет обозначений для других, реально существующих, чем объясняется существование в языке лакун, парадоксов; - мотивирован ли звуковой и лексический состав языка, его грамматика, семантика и чем объясняется нетождественность структур национальных языков; - отвечает ли устройство языка его предназначению; почему «сложно устроенный» язык использовать так просто (это делают с успехом даже дети); - какие причины имеет языковое изменение, развитие, предсказуемо ли направление последних и какова роль случайности в языке; - можно ли изменять язык сознательно, планомерно, под силу ли это индивиду, правительству; - какое влияние оказывают на язык биологические, психологические, социальные, культурные и другие внешние факторы; -почему человеку не всегда удается адекватно выразить свои мысли и чувства с помощью языка, реализация произвольных интенций часто бывает ограничена; - чем объясняется «магия слова», за счет чего язык способен воздействовать на сознание, поступки людей; - по каким причинам родные языки кажутся людям благозвучнее, ближе, мотивированнее, даже если при изучении других языков им открываются новые мировидения, выраженные не менее стройно и т.д.
Данный список легко можно продолжить, ведь, по сути, проблема мотивированности охватывает все явления языка, речи и шире - речевой
деятельности. Ответы на эти вопросы в истории лингвистики давались разные, поскольку сам термин «мотивированность» понимался неоднозначно: 1) как соответствие звучания единицы языка действительности - «отприродная» мотивированность звуков, звукоподражательных (ономатопей) и звукосимволических (идеофонов), «мимических» знаков: общество, община, о, около; стр - 'быстрое, трепещущее движение': стрекоза, стремнина, стрекануть, стриж, ястреб; tick-tack 'тик-так', lick 'лизать, облизывать', lap 'лакать', sup 'отхлебывать' (В.М. Абаев, С.В. Воронин, А.П. Журавлев, Б.А. Зильберт, Л.Г. Зуб-кова, Е.Ф. Киров, В.В. Левицкий, А.А. Леонтьев, Г.П. Мельников, Э. Сепир и др.); 2) как соответствие действительности ее содержания, отражатель-ность языковых значений: человек, медведь, гроза, скалить зубы 'смеяться'; дом - дома, house -houses (значения ед. и мн. ч. как отражение одного либо многих предметов); Набежали тучи, пошел дождь (отражение временных и причинно-следственных связей действительности) - Э. Бен-венист, А.В. Бондарко, Т.В. Булыгина, Л.М. Васильев, В.Г. Гак, Г.А. Золотова, С.Д. Кацнельсон, Г.В. Колшанский, Е.С. Кубрякова, Е.В. Падучева, Б.А. Плотников, Б.А. Серебренников, В.М. Солнцев, Ю.С. Степанов, А.А. Уфимцева, А.А. Шахматов, Н.Ю. Шведова и мн. др.; 3) как внутреннее соответствие языковой формы, структуры знака его содержанию: стро-и-тель - 'тот, кто строит', дом-ик - 'маленький дом', здоровь-ишк-о - 'слабое здоровье' (А.А. Потебня, Э. Бенвенист, О.И. Блинова, С.В. Воронин, Н.Д. Голев, Л.Г. Зубкова, Б.А. Плотников, И.С. Улуханов и др.), А.П. Журавлев говорит также о внутреннем соответствии звуковой формы и значения: робот - 'грубый, мужественный, активный, сильный, странный, могучий, могучий, подвижный, добрый, недобрый, злой' [Журавлев 1974: 131-132]; 4) как внутреннюю форму слова, ближайший этимологический признак: умение ^ ум, окно ^ око, нарицательное, нарицать^речь (А.А. Потебня, В.В. Виноградов, Г.О. Винокур, О.И. Блинова, Н.Д. Го-лев, Б.А. Зильберт, И.С. Улуханов, Д.Н. Шмелев и др.), ср. более широкую трактовку ВФС в [Петрова 2007: 37-38]: к таковой она относит и случаи формообразования: бег - бега 'гонки, состязания упряжных, рысистых лошадей (или оленей, собак)', вода - воды 'минеральные источники', капелька - капельку (прихворнуть); 5) как обусловленность одного знака другим или другими в системе языка (это хорошо изученные явления словообразовательной - лексической, морфологиче-
ской, синтаксической (= эксплицитной), а также семантической (имплицитной) мотивированности) или же такая обусловленность в речи, в тексте (Г.О. Винокур, Л.В. Щерба, С.И. Богданов, О.И. Блинова, Л.М. Васильев, Н.Д. Голев, О.П. Ермакова, Е.С. Земская, Л.Н. Мурзин, З.Д. Попова, АН. Тихонов, И.С. Улуханов, Н.Ю. Шведова, Д.Н. Шмелев, Дж. Лакофф, Ст. Ульман и др.); 6) как обусловленность категорий языка (грамматических, семантических) категориями мышления (прежде всего, логическими, понятийными): к примеру, грамматическая категория одушевленности мотивирована семантической категорией лица, которая, в свою очередь, обусловлена понятийной категорией 'живое', репрезентирующей категорию предмета вообще; ср. смещение гносеологических акцентов в языковых репрезентациях когнитивной категории принадлежности: дом отца - отца дом - отцов дом - дом, принадлежащий отцу - дом, который принадлежит отцу; категории состояния - Он чувствует озноб - У него озноб - Его знобит и т. п. (А.А. Потебня, Р.О. Якобсон, А.В. Бондарко, Л.М. Васильев, А. Вежбицкая, В.Г. Гак, С.Д. Кацнельсон, А.Е. Кибрик, Дж. Лакофф, А.Р. Лурия, Ю.С. Степанов, А.А. Уфимцева и др.); 7) как детерминированность новых фактов языка и речи старыми, ср.: приземлиться ^ прилуниться, примарсить-ся, приплутониться, присатурниться и т.д.; ка-тал'ог ^ диал'ог, но кат'алог, ди'алог ^ ан'алог (Ф. де Соссюр, Э. Сепир, Ю.Д. Апресян, А.В. Бондарко, В.Г. Гак, В.А. Звегинцев, Б.А. Зильберт, С.Д. Кацнельсон, Е.С. Кубрякова, А.Р. Лурия, А.А. Уфимцева и др.); 8) как неспособность человека преодолеть (изменить) свои врожденные языковые и психофизиологические возможности (Л. Блумфильд, Н. Хомский, А.Е. Кибрик, Г.П. Мельников, В.А. Плунгян и др.): число и пределы варьирования фонем в языках ограничены, длина фразы, число слогов, ЛСВ, принципы комбинаторики определяются возможностями памяти и восприятия человека; 9) как обусловленность языка, речевой деятельности социокультурными, прагматическими факторами, ср. мать-домохозяйка и работающая мать (пример Дж. Лакоффа), кофе-брейк и товарищеский ужин, первая половина 'муж' - вторая половина 'жена', мать и отец - отец и мать; внутренняя форма единиц выцыганить, отбояриваться (в переносных значениях), без царя в голове, отложить в долгий ящик, жить как барин - to live like a lord и т.п. мотивирована фоновыми, культурно значимыми представлениями (В. фон Гумбольдт,
А.А. Потебня, Ф.Ф. Фортунатов, В.В. Виноградов, Ш. Балли, Н.Ф. Алефиренко, Ю.Д. Апресян, Н.Д. Арутюнова, А.П. Бабушкин, Ю.А. Бель-чиков, М.Б. Бергельсон, Л.М. Васильев, А. Веж-бицкая, Е.М. Верещагин, В.В. Воробьев, В.Г. Гак, Т. ван Дейк, В.З. Демьянков, Б.А. Зильберт, Г.А. Золотова, Ю.Н. Караулов, Е.С. Кубрякова, Дж. Лакофф, А.А. Леонтьев, А.Р. Лурия, Ч. Моррис, Л.Н. Новиков, З.Д. Попова, Б.А. Серебренников, В.Н. Телия, Ч. Филлмор и мн. др.) и т.д. Вполне закономерно, что ученые, исходя из различных дефиниций и в зависимости от того, какие факты попадали в их поле зрения, делали контрастные заключения о том, мотивирован или не мотивирован язык (языковой знак, языковая система, речь, речевая деятельность и др.), какими факторами, каким образом и в какой степени, - от признания абсолютной немотивированности, случайности до абсолютной же мотивированности, непроизвольности.
Помимо указанных, крайних, точек зрения, сложилась и компромиссная, базирующаяся на вполне доказуемом утверждении об относительной мотивированности языковых и речевых явле-ний1. Она лежит в основе большинства современных концепций и направлений отечественной и зарубежной лингвистики, важнейшие достижения которых (если суммировать их в самом общем виде) позволяют заключить, что развитие и современное состояние языка, его знаковый характер, функции обусловлены действительностью, общественным и индивидуальным сознанием, психофизической и речевой деятельностью говорящего (подобные наблюдения содержатся в работах И.А. Бодуэна де Куртенэ, В.В. Виноградова, Л.В. Щербы, Б.А. Серебренникова, Ю.С. Степанова, Г.П. Мельникова, Ю.Д. Апресяна, Н.Д. Арутюновой, А.В. Бондарко, В.Д. Бон-далетова, Л.М. Васильева, А. Вежбицкой, В.Г. Гака, В.З. Демьянкова, А.А. Залевской, Ю.Н. Карау-лова, В.В. Красных, Е.С. Кубряковой, Н.Ю. Шведовой и мн. др.). С другой стороны, сам язык как система, как некая модель значений, форм, зна-чимостей и функций языковых единиц обусловливает коммуникацию и мышление людей, особенности их восприятия объективного мира, по
1 Восходящая к известному утверждению Ф. де Сос-сюра: «Не существует языков, где нет ничего мотивированного; но немыслимо себе представить и такой язык, где мотивировано было бы все. Между этими двумя крайними точками - наименьшей организованностью и наименьшей произвольностью - можно найти все промежуточные случаи» [Соссюр 2004: 31].
мнению В. фон Гумбольдта, А.А. Потебни, Э. Сепира, Б. Уорфа, Дж. Лакоффа, Е.М. Верещагина, В.Г. Костомарова, А.Е. Кибрика, В.А. Масловой, В.Н. Телия, С.Г. Тер-Минасовой и др. Все это позволяет считать главной действующей пружиной языка механизм мотивации - множество внешних и внутренних «обусловленностей», обеспечивающих единство и коммуникативную пригодность языка, его знаковость, репрезентативность, системность, структурность, полифункциональность, когнитивность и т.п. свойства. Не случайно в лингвистике причинность языковых явлений обозначалась преимущественно с помощью терминов «мотивированность» или «детерминированность», например в трудах В. фон Гумбольдта, А.А. Потебни, И.А. Бодуэна де Куртенэ, Ф. де Соссюра, Э. Бенвениста, Ш. Балли, Ст. Ульмана, Г.О. Винокура, Е. Куриловича, М.В. Солнцева, Г.П. Мельникова, О.И. Блиновой, Н.Д. Го-лева, М.А. Шелякина и мн. др. ученых.
Во все времена были исследователи, которые стремились к пониманию глубинных принципов устройства и функционирования языка вообще, а также отдельных человеческих языков; преодолевая заблуждения своих предшественников и объективные методологические сложности, постепенно расширяя изучаемый материал, они успешно выявили многие факты, факторы и закономерности речемыслительной деятельности. Таким образом, благодаря наблюдательности и колоссальной работе мирового цеха лингвистов накоплены ценные сведения о тех или иных аспектах языковой мотивированности, подготовлена необходимая научная база, намечены возможные пути создания обобщающей теории. Однако следует констатировать: несмотря на неиссякаемый интерес к проблеме, такой теории в языкознании до сих пор не существовало, на что ясно указали А.Е. Кибрик [Кибрик 2003: 103-104] и Дж. Лакофф [Лакофф 2004: 598, 602]; мотивационный механизм, лежащий в основе языка и управляющий всеми нашими речевыми действиями, еще не получил должного описания. Одна из причин такого положения вещей - недоверие к «окололингвистическому» знанию, поставляемому другими гуманитарными и естественными науками, к их решениям так называемых смежных проблем.
Теория мотивации (в том числе мотивации речемыслительной деятельности человека) в большей степени разработана в психологии, в трудах Л.С. Выготского, А.Н. Леонтьева, С.Л. Рубинштейна, А. Маслоу, П.В. Симонова, Е.П. Ильина, В. Вилюнаса и др. Языковедческой же науке
только предстоит целостное описание феномена мотивированности: полный учет экстра- и интра-лингвистических мотиваторов, исчисление и исследование типов мотивированности, мотиваци-онных моделей языка, выявление принципов действия и функций механизма мотивации и т.д. Решение данной задачи предполагает как опору на психологическую и психофизиологическую базу (язык принадлежит человеку - существу, в первую очередь, биологическому, довольно сложно организованному), так и тщательную систематизацию лингвистических знаний. Понятно, что исчерпывающее описание всех мотивационных связей такого нетривиального, динамичного объекта, как языковая система и речь, невозможно ни в рамках какой-либо одной, ни даже целого ряда диссертаций, а тем более научных статей. Тем не менее осознание природы мотивации, единства мотивированных явлений и создание общей лингвистической теории мотивации, частные моменты которой будут впоследствии уточняться, необходимо, поскольку оно позволит глубже проникнуть в суть языка, выявить важнейшие закономерности его строения, функционирования и развития. Говоря словами Ф. де Соссюра, «все, относящееся к языку как системе, требует рассмотрения именно с этой точки зрения, которой почти не интересуются лингвисты, - с точки зрения ограничения произвольности языкового знака. Это наилучшая основа исследования» [Соссюр 2000: 31]1.
Найти адекватный способ построения моти-вационной теории непросто: следует учесть множество параметров обширного фактического материала, плюрализм существующих научных концепций, необходимо, соблюдая строгие принципы исследования, выйти за пределы языка в мыслительную, психофизиологическую и социальную сферы человека, в саму действительность,
1 Примечательно, что родоначальник структурализма, призывавший изучать язык «в самом себе и для себя», первым терминологически обозначил явление мотивированности и придал ему статус важнейшего объекта исследования, см. гл. 3 «Курса общей лингвистики». Его концепция по праву занимает центральное место в решении проблемы мотивированности языка, в прояснении его «косистематической» природы, в то время как сформулированный Соссюром принцип произвольности языкового знака необоснованно гипертрофируется в современной лингвистике. Ср. мнение
Э. Бенвениста по данному поводу: «...всякий разговор о природе знака или свойствах речи начинается с заявления о произвольном характере языкового знака... Тот факт, что на него повсюду ссылаются и всегда принимают за самоочевидный, и побуждает попытаться по крайней мере понять, какой смысл вкладывал в этот принцип Соссюр и какова природа фактов, служащих доказательством» [Бенвенист 2002: 90].
извлекая из них то ценное, что способно обогатить лингвистику, не лишая ее собственного объекта. Думается, что ключом к решению данной проблемы должно стать движение от вопроса «как» к поиску ответов на вопрос «почему» (здесь мы полностью солидарны с А.Е. Кибриком, см.: [Кибрик 2003: 103-104]), - от констатации фактов к их объяснению путем синтеза компонентов объективного научного знания. Еще И.А. Бо-дуэн де Куртенэ справедливо отмечал, что «принимать возможность беспричинности явлений и в то же время заниматься серьезно наукой нельзя последовательному уму» [Бодуэн де Куртенэ 1963: 77]. Необходимо стремиться за единичным и случайным обнаруживать общее и закономерное, в этом, собственно, и заключается предназначение науки.
Таким образом, мотивационная концепция должна быть объяснительной. Главными средствами ее создания мы считаем: 1) обоснование научной базы и методологии исследования; 2) обобщение и изучение фактического материала в связи с мотивирующими его экстра- и интралингви-стическими факторами; 3) формирование строгого терминологического аппарата2; 4) выработку и аргументацию основных теоретических положений, раскрывающих суть исследуемого феномена. В частности требуется решение ряда следующих задач: 1) систематизация сведений о наиболее существенных причинно-следственных, функциональных, формальных и других зависимостях - связях обусловленности в языке и речи,
2) критическая оценка и синтез описательных и объяснительных концепций языкознания,
3) рассмотрение с мотивационной точки зрения всевозможных аспектов языка и речевой деятельности, прежде всего семиотического, системно-структурного, когнитивного и функционально-коммуникативного, 4) выработка непротиворечивой основы общей лингвистической теории мотивации.
Возможно ли объединение всех тех явлений, фактов языка, речи и шире - речевой деятельности, которые рассматриваются в современной лингвистике как мотивационные, в рамках непротиворечивой теории, науки? Авторитетные мнения содержат положительный ответ на этот вопрос. Так, рассуждая о принципах концептуализации действительности в языке, о единой «тело-мыслительной» системе, Дж. Лакофф заявляет: «Насколько мне известно, в настоящее время не
2 Эта работа уже начата в рамках лексической моти-вологии, развиваемой О.И. Блиновой и ее последователями.
существует такой генеративной теории, которая могла бы объяснить круг явлений, хотя бы приближающийся к тому, который рассматривается в данном исследовании...», «...имеющиеся теории грамматики оперируют с обычной дихотомией предсказуемости и произвольности. Адекватная теория должна включать концепт мотивации» [Ла-кофф 2004: 602, 598]. А.Е. Кибрик, анализируя типологические сходства современных языков и критикуя объяснения типа «так получилось», утверждает необходимость «фундаментальной гипотезы» о функциональной мотивированности языка, «а именно о том, что язык (как механизм, устройство, средство), чтобы осуществлять свое предназначение (успешно использоваться), должен иметь не произвольную природу (структуру), а именно такую, которая оптимально согласована со способами его использования» [Кибрик 2002: 32-33]; Г.П. Мельников, выстраивая системную типологию языков, отмечает: «Этот третий фактор... - внешняя детерминанта языкового типа, и когда она не упускается из виду в ходе типологического анализа, языковой тип предстает перед исследователем не только как внутренне согласованная система, но и как такая система, специфика которой осознается как необходимая, позволяющая ответить на вопрос не только "почему эта система такова", но и "для чего она такова"» [Мельников 2003: 79]. Г.А. Золотова в своей статье «Грамматика как наука о человеке» подчеркивает: «Вместо ответа на вопрос, под какую классификационную рубрику это подводится?, и исследователю, и обучаемому предстоит искать ответы на более содержательные вопросы: что выражено? (о значении), как, чем выражено (о форме), зачем, для чего? (о функции). На этой основе можно двигаться к следующему вопросу: почему? (о выборе, о смысловых, ситуативных, стилистических предпочтениях говорящего)» [Золотова 2001: 108].
Учет разнообразных обусловливающих язык, речь, речевую деятельность факторов возможен на основе понимания мотивированности как ведущей, глобальной категории, находящей свое выражение в этих названных сущностях вследствие действия всеобщего принципа взаимосвязи явлений мира (причинность - одна из его форм). С опорой на понимание этого принципа Ф. Энгельсом («Уразумение того, что вся совокупность природы находится в систематической связи, побуждает науку выявлять эту систематическую связь повсюду, как в частностях, так и в целом...») С.В. Воронин отмечает: «Это глубоко содержательный принцип и его не следует
понимать упрощенно, в том духе, что сопоставлять можно любой объект с любым объектом, «даже папу римского с ^-1» [Уемов]. Этот принцип служит методологической основой системного подхода; последний, в свою очередь, дает в руки исследователя новые весомые аргументы в пользу принципа не-произвольности знака» [Воронин 1982: 24].
Осмысление категории мотивированности могла бы взять на себя философия языка, изначально призванная отыскивать внешние и внутренние источники формирования и развития языковой системы, исследовать ее связи с мышлением и поведением человека, давать объяснения (см.: [Амирова 1975: 473]). Не менее обоснованным, однако (особенно в свете критического замечания В.А. Звегинцева: «...традиционная лингвистика, имея дело с описанием конкретных фактов, работает, как правило, на уровне методов и не стремится к построению глобальных лингвистических теорий» [Звегинцев 2008: 3]), представляется выделение особой науки - лингвистической мотивологии (ср. предложения М.М. Гина-туллина, О.И. Блиновой, Н.Д. Голева, высказанные ими еще в 70-90-х гг.), поскольку обнаруживается и ее собственный предмет (феномен мотивированности языка и речи - речевой деятельности), и цели (исследование механизма и типов языковой и речевой мотивации, исчисление мотивирующих факторов, описание результатов их действия, выявление мотивационных моделей и др.), и методы (мотивационный, детерминаци-онный анализ, интент-анализ в его лингвистической интерпретации: если говорящий стремится к тому, чтобы высказывание способствовало реализации его потребностей (служащих главным мотиватором, пусковым механизмом речи), а задача слушающего состоит в декодировании этого стремления (коммуникативного намерения), то лингвист обязан уметь извлекать ту же информацию специальным научным инструментарием). Этому, в частности, способствует устойчивая тенденция к расширительному пониманию мотивированности, характеризующая современную полипарадигмальную лингвистику1, - необходима тщательная систематизация и целостное освещение всех тех множественных фактов, которые, по наблюдениям ученых, имеют сходную, мотиваци-онную, природу.
1 Такая тенденция характеризует не только российскую, но и зарубежную лингвистическую науку: см. [Lakoff 1987; Smith 1999; Motivaton in language 2003; Martínez 2013].
Утверждая статус мотивологии как лекси-колого-семасиологической науки, О.И. Блинова вместе с тем выразила надежду на то, что со временем общая мотивология займет достойное место, несмотря на сдерживающий ее развитие стереотип о незначительной роли мотивированности слов в истории языка [Блинова 2010: 7, 16]. За последние сорок лет под влиянием критического отношения к принципу произвольности языковых знаков, предполагающему «разобщенность мира и человека, начала и результата, природы и культуры» [Аветян 1989: 65], а также нарастающей в ходе разноаспектных исследований убежденности в том, что функционально-семиотическая и когнитивная природа языка определяется «чисто человеческими» устремлениями, мотивами, причинами, потребностями (см., например, [Кибрик 2003: 28; Кубрякова 2004: 91]; Н.Д. Голев называет этот этап развития мотивологии «антропоцен-тристской верификацией» функциональной природы мотивационных отношений [Голев 2000: 150]), роль мотивированности была существенно переосмыслена, а круг мотивационных явлений расширен. Следует подчеркнуть: это знание не выходит за рамки тех постулатов, на основе которых развивается (в том числе и под влиянием смежных дисциплин) современная лингвистика1:
1. Язык и речь являются дериватами сложной психофизиологической деятельности, объединенной «тело-мыслительной» системы человека. Зарождение и функционирование языка обусловлено, с одной стороны, внутренней, интеллектуально-духовной, и коммуникативной потребностью индивида (социума как совокупности родственных индивидов), а с другой - физиологически данной ему языковой способностью;
2. Язык (речь) удовлетворяет потребности людей в выражении мыслей, чувств, мнений, оценок, является орудием планирования и организации поведения, осуществления социального взаимодействия (примечательно, что и Ф. де Соссюр определял положение языка как «подчиненное» по отношению к «природному инстинкту», «абсолютной потребности» социума в общении и взаимопонимании, см.: [Соссюр 2000: 47]);
3. Язык вторичен по отношению к действительности и к познанию: модусы обозначения определяются модусами существования предметов,
1 Научно-теоретической базой для формулирования данных постулатов выступили труды ведущих направлений и школ отечественного и зарубежного языкознания, здесь синтезированы важнейшие их идеи, находящиеся в отношениях дополнительности.
а также уровнем развития и практической направленностью мышления человека;
4. Способность к общению посредством речи и взаимопониманию основана на идентичности биологического устройства человеческого организма, единстве механизма логического мышления, разума и на сходстве идей, понятий, обусловленном тождеством предметного мира2;
5. Развитие языка и языковой способности осуществляется вместе с развитием мышления человека (на основе его чувств, субъективных ощущений), а также под влиянием истории общества, культуры и «духа» (менталитета) народа (социальной группы). Законы языкового развития имеют специфику по сравнению с законами природы (носят спорадический характер);
6. Язык (его внутренняя форма, улавливаемая «чутьем» народа) оказывает обратное воздействие на способ мышления человека в его онто-и филогенезе: язык определяет восприятие действительности, ее дальнейшую категоризацию. Таким образом, язык и мышление характеризуются отношениями взаимной мотивации, взаимообусловленности: «дух» народа (способ, тип мышления) и структура языка, имея единое «органическое» бытие в мозге человека, постоянно приспосабливаются друг к другу;
7. Язык представляет собой систему взаимосвязанных и взаимообусловленных элементов, «самоорганизующихся» благодаря преимущественно бессознательной психической деятельности мозга человека, обрабатывающего сигналы, идущие от действительности. Семиотическая природа, структура и функционирование языка, типы взаимообусловленности (мотивированности) его единиц во многом определяются жизнедеятельностью человеческого мозга, его асимметрией и принципами кодирования информации в нем;
8. Речь (в которой реализуется и развивается язык) направляется биологическими и социальными мотивами говорящего. Речевая деятельность обусловлена потребностями участников общения, их ценностными (в том числе морально-этическими, культурными) установками, личностными свойствами, эмоциональными переживаниями, побуждениями, интересами, психофизиологическим состоянием, внешней ситуацией, а также опытом взаимодействия с другими людь-
2 Ср. мнение психофизиологов: сознание не является результатом простого созревания нейронов или плавно текущего психического развития - оно находится под воздействием предметной действительности, которая сама является результатом общественной истории [Визель 2006: 104].
ми, нормами и шаблонами социального поведения.
Ядро лингвистической теории мотивации, последовательно сформированное общими усилиями исследователей различных исторических эпох и научных направлений, составляют следующие идеи1:
1. Мотивационный механизм является основой жизнедеятельности человека, обеспечивающей его способность ориентироваться в мире, в происходящем, в собственных внутренних процессах, действовать, взаимодействовать и выживать. О релевантности мотивационной сферы, мо-тивационных аспектов и моделей поведения человека свидетельствует так называемый мотива-ционный словарь языка (см.: [Ильин 2004: 347362]). Мотивация дает ответы на вопросы «почему?», «для чего?», «почему именно так?» - в ней находят отражение психологические мотивы -внутренне осознаваемые побуждения человека, а также причины, цели, условия и иные мотиваторы его действий.
2. Язык включен в ряд взаимодействующих психофизиологических систем человека, речь -один из многочисленных видов его деятельности2. Вследствие этого мотивация как средоточие биосоциальных потребностей говорящего закономерно проявляется и в речи, и в системе языка (первейшая мотивирующая речевую деятельность потребность - стремление человека к общению и взаимопониманию). Речевой акт начинается с возникновения мотива (коммуникативного намерения) и заканчивается распознаванием замысла, потребностей говорящего слушающим3.
1 Здесь также учитываются сведения общей и социальной психологии, психофизиологии, нейролингвистики, в частности труды В.Н. Арназарова, Т.В. Ахутиной, Л.И. Бо-жович, А.В. Брушлинского, Т.Г. Визель, В. Вилюнаса, В. Вундта, Л.С. Выготского, Н.Н. Даниловой, Е.П. Ильина, М.К. Кирилловой, А.Н. Леонтьева, А.Р. Лурии, Д. Мак-клеланда, А. Маслоу, Е.Г. Минкова, С. Пинкера, С.Л. Рубинштейна, И.М. Сеченова, П.В. Симонова, В.А. Соловьевой, О.К. Тихомирова, Д.Н. Узнадзе, З. Фрейда, Т. Шибутани и др.
2 Согласно пониманию Л.С. Выготского, речь - это «аппарат отражения других систем» [Выготский 2003: 37-38], см. также [Данилова 2002].
3 Данный факт в первую очередь определяет значимость лингвистической мотивологии. Идея о том, что и мыслительная, и речевая деятельность «вызывается к жизни» определенным мотивом, оказывается в работах А.Р. Лурии ключевой, многократно повторенной: если у человека не существует мотивов (замысла, желания, потребности что-либо попросить (-mand=demand), передать (-1ас1=соп1ас1;) или понять, уточнить что-либо, ввести это в систему понятий (- сер!=сопсер1;), то у него не появляется ни мысли, ни всех последовательных ступеней ее оформления в развернутом высказывании (например, см.: [Лурия 2002]).
3. Как психофизиологический феномен мотивация, обнаруживаемая в пристрастном отношении человека к тому, что им отражается / делается, способствует оформлению его мыслей, программы речи, определяет отбор, создание и использование языковых средств, направляет коммуникативный процесс - даже если она не осознается (ср. различие терминов «речевое действие» / «поведение» / «деятельность»). В строго контролируемом общении говорящий, по Дж. Личу, сознательно выбирает «безукоризненные речевые тактики» [Leech 1983: 347-362], стили речевого действования, «образцовые воздействующие механизмы языка» [Катышев 2011: 18] для достижения поставленных целей. И язык, будучи средством фиксации достигнутых и предвосхищаемых результатов практических действий, вбирает в себя мотивационные схемы, модели наиболее эффективных средств удовлетворения различных потребностей человека.
4. Психофизиологическая мотивация не тождественна детерминации: во-первых, речевое поведение людей является полимотивированным (при этом мотивы могут находиться в отношениях взаимного дополнения, иерархии, конкуренции, конфликта); во-вторых, запускающие речь мотиваторы не предопределяют единственного способа действия. Благодаря сознанию, мышлению, воле, блоку внутреннего фильтра говорящий может использовать язык «вопреки своим инстинктивным устремлениям или даже вразрез с ними» [Кацнель-сон 2001: 295]. Начальная, «органическая», реакция может сдерживаться социокультурными и другими установками индивида (ср. концепцию бихевиоризма).
5. Непроизвольность и бессознательность -главные качества процессов возникновения, функционирования и изменения языка (сознательное воздействие на язык также не исключено, но ограничено явлениями аналогии, словотворчества, нормализаторской и т.п. деятельности). Тем не менее и устройство, и использование, и развитие языка мотивированы на основе принципа всеобщей взаимосвязи объектов действительности и включенности языковой системы в единую «тело-мыслительную» организацию человека, являющегося частью мира: язык связан с реальной действительностью, ее отражением в индивидуальном и социальном сознании, с психикой говорящей личности, с ее коммуникативно-прагматическими интенциями, со всеми сферами практической деятельности общества.
6. Будучи средством отражения действительности, осуществления коммуникации между
людьми, выражения мыслей, чувств и волеизъявления говорящего, результатом работы его мозга, речевого аппарата и т.д., язык характеризуется психофизиологической, социально-исторической, социокультурной, прагматической, онтологической и гносеологической обусловленностью: действие экстралингвистических факторов способствует выработке в нем различных типов внешней мотивированности.
7. С другой стороны, языковая система, самоорганизующаяся под влиянием психофизиологических свойств человека, формирует разнообразные типы внутренней мотивированности своих средств (формальный, семантический, значимост-ный, функциональный1), реализующиеся в речи. Законы аналогии и асимметрического дуализма являются главными внутренними мотиваторами языковой системы и структуры ее знаков.
8. Различные языковые явления не в равной мере мотивированы внутрисистемными и внешними факторами: значения языковых единиц обусловлены особенностями мышления человека и способны в той или иной мере адекватно отображать реальную действительность (ср. также звукоподражание и звукосимволизм, явление ВФС); помимо отприродно мотивированных, в языке имеются и вторичные единицы, обусловленные первичными, их производящими (лексическая, семантическая и синтаксическая деривация); фонетический строй языков определяется особенностями строения и возможностями работы органов речевого аппарата человека; сама структура языка, значимости и функции его единиц обусловлены как внутрисистемными, так и внешними факторами (особенностями памяти, кодирования информации в мозге человека, структурой действительности и проч.). Единицы языка и речи могут характеризоваться одновременно множественной мотивацией, быть полимотивированными. Таким образом, «денатурализация языковых знаков не означает их демотива-ции» [Воронин 1982: 145]: при утрате одних видов мотивированности в языке вырабатываются иные. Принцип относительной мотивированности и произвольности (в языке, как известно, существуют и знаки-символы, и индексы, и иконические знаки) - основа механизма языка, его функциони-
1 Перечисленные типы внешней и внутренней мотивированности выделяются в соответствии со стратификационной теорией Л.М. Васильева (см. о них подробнее в [Ха-зимуллина 2000]).
рования и жизнеспособности. В целом же произвольность языка и речи существенно ограничена.
Необходимо подчеркнуть, что термин «мотивированность», изначально обозначавший лишь причинно-следственные связи, постепенно, по мере накопления фактических данных за счет дробления предмета лингвистики и ее направлений, стал применяться к различного рода взаимосвязям, «взаимообусловленностям» - с установкой на доказательность, объяснительность (экс-планаторность) научного знания. К важнейшим, трактуемым как мотивационные, современные исследователи относят взаимосвязи языка с действительностью, мышлением и психофизиологической организацией человека, с обществом и культурой2. Говорят также о самодетерминации языка (мотивированности его единиц системным устройством) и особой - текстовой, или речевой, мотивированности. Таким образом, при всех нюансах существующих трактовок очевидно их сходство, общность - понимание мотивированности как обусловленности различными внешними и внутренними факторами, что позволяет рассматривать ее как глобальную категорию, регулярно реализующуюся в языке и речевой деятельности человека, и служит основанием для создания общей лингвистической теории мотивации -содержательного ядра особой науки - лингвистической мотивологии.
Наиболее ранний опыт синтезирующих концепций мотивированности представлен в работах Э.Б. де Кондильяка, М.В. Ломоносова, В. фон Гумбольдта, А.А. Потебни, Г. Пауля, В. Вундта, И.А. Бодуэна де Куртенэ. Стремление к объяснительности, учету разнообразных (социокультурных, психофизиологических, онтоло-го-гносеологических, внутрисистемных и др.) факторов, определяющих существование, функционирование и развитие языка, демонстрировала и Московская лингвистическая школа, возглавляемая Ф.Ф. Фортунатовым. Ф. де Соссюр, полагавший, что вопросы сущности и развития языка не могут быть отличными от проблемы «его по-
2 Ведущие обусловливающие язык факторы были обозначены еще В. фон Гумбольдтом: «...каждый отдельный язык есть результат трех различных, но взаимосвязанных воздействий: реальной природы вещей, поскольку она оказывает влияние на душу (Gemüth), субъективной природы народа, своеобразной природы языка, где инородные (fremd) примеси к основной материи языка и все усвоенное языком, первоначально даже свободно созданное, допускают образования по аналогии только в известных пределах» [Гумбольдт 2001: 319].
стоянной обусловленности» - физической, психической, социальной, физиологической, вместе с тем превозносил «косистематическую» мотивированность, считая истинным объектом лингвистики язык «в самом себе и для себя»1. Целостный учет различных мотивирующих факторов осуществлен в работах Б.А. Зильберта, который описывает мотивированность единиц языка в плане прагматики (отражения отношения человека к знаку), в плане семантики (внутренней формы слова, его морфологической и семантической мотивированности), в плане фонетической формы и в плане синтактики (системно-структурных и текстовых факторов, факторов речевой ситуации, включающих уровень фоновых знаний участников акта общения и саму речевую ситуацию), см.: [Зильберт 1976: 30]. Важнейшим этапом в решении данной задачи является осмысление разноуровневых феноменов мотивированности языка и речи как проявлений одной, общей сущности - как следствий действия единого дерива-ционно-мотивационного механизма в трактовке Н.Д. Голева, как принципа проявления «цельно-системности» языка в понимании Г.П. Мельникова, Л.Г. Зубковой или же как реализаций категории «лингвокреативного взаимодействия» Н.Ф. Алефи-ренко2. Г.П. Мельников одним из первых глубоко проник в сущность типологического сходства и своеобразия языков, обусловленного внутренними и внешними детерминантами, главной из которых является функциональность, коммуникативная природа речи человека и общества, интенциональность.
Л.А. Араева рассматривает проблемы мотивации как центральные, поскольку «мотивация присуща всем языковым явлениям» на том основании, что язык - форма мысли, «мотивация - это своего рода аргументация познаваемого» [Араева 2005: 16]. Однако созданию общей лингвистической теории мотивации препятствует ряд объективных и субъективных трудностей: 1) как это ни парадоксально в XXI в., - отсутствие единого понимания сущности языка, его соотношения с речью; 2) отсутствие четких представлений о струк-
1 Ср.: представители ареальной лингвистики Дж. Бер-тони, М. Бартоли, В. Пизани, Дж. Бонфанте и др., также признавая сложность и многофакторность языкового развития, отдавали предпочтение географическому параметру. Абсолютизация одного из мотиваторов во все времена являлась существенным препятствием для целостного осмысления сложного и противоречивого феномена мотивированности.
2 «...такой всеобщей формы связи элементов языка, в рамках которой их взаимное воздействие приводит к взаимным качественным изменениям функционального и деривационного характера» [Алефиренко 1995: 14-15].
туре языка, его стратумах, уровнях, о природе и типах его единиц, знаков; 3) непроясненность характера взаимоотношений между формой и содержанием языка, языкового и неязыкового знания, значения и речевого смысла; 4) незамечание опосредованного характера связи между языком и действительностью или же игнорирование действия на язык внешних факторов, психофизиологической природы человека; 5) неразграничение онтологии явлений и их функциональных свойств и др. Различия в исходных теоретических посылках, которые лингвисты избирают часто без учета достижений других наук, неизбежно приводят к концептуальным нестыковкам, плюрализму мнений, терминологическому хаосу: множатся синонимические понятия, вариативно определяется статус сходных мотивационных явлений, гипертрофируется роль одних и нивелируется значимость других мотиваторов, непоследовательно разграничиваются причины и следствия, мотива-ционные процессы и результаты и т.д. Частные, безусловно, важные моменты мотивированности языка, речи и речевой деятельности исследователи описывают в различных системах координат, не замечая взаимосвязи и взаимодополнительности описываемых ими феноменов. Отрыв языка от тех механизмов и видов деятельности, в которых он создается и применяется, крайне непродуктивен: если объект не дан нам во всей целостности и мы сосредоточиваемся лишь на отдельных его сторонах, есть риск не уловить его сущности.
Думается, что построение общей лингвистической теории мотивации целесообразно на основе той стратификации языка, которая наиболее адекватно описывает его факты, учитывает ведущие принципы его существования, функционирования и согласуется с современными представлениями о психофизиологической организации человека, его памяти, мышления, о механизмах кодирования информации, социально-коммуникативной предназначенности речи. Среди множества гипотетических моделей данным требованиям в значительной мере удовлетворяет теория Л.М. Васильева [Васильев 2006], общая оценка которой была высказана в журнале «Вопросы языкознания» (см.: [Хазимуллина 2008]). Мотивированность предстает в этом случае как относительная синхронно-диахроническая (взаимо-) обусловленность формальных, семантических, значимостных и функциональных свойств языковых и речевых единиц, а также обусловленность этих видов языкового знания субъективными и объективными представлениями человека
о действительности, его витальными, социальными потребностями и психофизиологическими возможностями.
В науке наблюдается активное осознание, во-первых, многофакторности и, во-вторых, невозможности однозначного прогнозирования языковых процессов в силу действия случайных (= непредсказуемых) факторов в фонетических, лексико-семантических, грамматических изменениях, концептуализации и вербализации, речевом творчестве, текстопорождении и др. Ю.С. Степанов объективным свойством языков считает то, что система действует системно, отдельные же материальные элементы подвержены влиянию различных исторических случайностей [Степанов 2003: 123]. К примеру, случайной (но не произвольной!) представляется различная фиксация сходных процессов познания - в англ. feel blue 'хандрить', get the blues 'впадать в уныние', to bein blues 'грустить', blues devil 'тоска, хандра' (мотивирующими являются образы синего моря и дьявола) и рус. тоска зеленая (образ болота, болотных духов), ср. польское выражение spuscic nos na kwinte 'повесить нос на квинту (грустить)'; в рус. шапочное знакомство - в англ. bowing (nodding) acquaintance (to bow - 'кланяться', to nod - 'кивать головой'); значение 'быть слабым' в русском языке выражается через образ комара (пищит как комар), а в чешском - мухи: byti (slaby) jako moucha; в русском языке наименование квочка связано с семами 'заботливая, наседка' и 'неуклюжая, неповоротливая женщина', в польском - со значением 'сварливая женщина' (ср. рус. пренебр. вялая /мокрая /слепая и просто - бран. курица).
Явление полимотивированности, основанное на том, что образование одной и той же единицы может достигаться говорящими разными способами, с опорой на «любую эквивалентную трансформацию» (в связи с чем возникает проблема предсказуемости значения), было неоднократно проиллюстрировано на примерах словообразовательной деривации: безгрешный ^ грешный ^ грешить; безгрешный ^ без греха ^ грех; безгрешный ^ безумный, безупречный, бессильный и т.п. (см.: [Кубрякова 1977: 261-264; Улуханов 2001: 43] и др.). Еще более сложным, в силу своей многофакторности, предстает процесс вербализации - «переход от вербализуемой зоны текущего сознания к текущему тексту»: «одному и тому же коммуникативному стимулу и одной и той же вербализуемой зоне текущего сознания может соответствовать не один, а множество окказионально синонимичных текстов, в которых
снимаются те или иные противопоставления, данные в языке и существенные в условиях другого речевого акта» [Кибрик 2002: 298]. В этом процессе важно то, что: а) смысл текста не ограничен семантическим потенциалом входящих в него языковых единиц; б) автор текста включает в него знания, не имеющие непосредственного языкового выражения1; в) адресат интерпретирует текст в соответствии со своими неязыковыми знаниями, «подклеивает» к ним новую информацию, содержащуюся в тексте; г) текст говорящего нетождествен тексту адресата, как нетождественны и смыслы текста у разных адресатов [Кибрик 2002: 299]2.
Факты, свидетельствующие об отсутствии жесткой детерминированности языковых (и речевых) явлений, вместе с тем позволяют лингвистам говорить об информативности и мотивированности случайного, «непредвиденного», см.: [Лебедев 1998: 52; Герман 1999: 11]. «Принцип детерминизма преобразовался в принцип вероятностного характера законов, предсказания которых не безусловно определенны» [Звегинцев 2008: 28]. Однако по-прежнему актуальной задачей науки является установление действующих, пусть и случайным, не вполне либо непредсказуемым образом, причин, не основанных на внутренних закономерностях исследуемых явлений. Важно подчеркнуть, что современный, диалектический детерминизм признает наличие и других, также объективно существующих форм взаимосвязи явлений, помимо причинно-следственных, - пространственных, временных и целевых корреляций, функциональных зависимостей, относительной симметрии, связи состояний одного и того же объекта, структурных отношений между частью и целым сложноорганизованных систем, вероятностных взаимоотношений и др., - которые, тем не менее существуют «на основе всеобщей действующей причинности» [Философский энциклопедический словарь 1983: 149]. В том числе таковы и случайные события, противопоставленность необходимости которых гипертрофирована в массе исследований. Случайность события / явления означает лишь то, что при одних условиях они могут осуществиться, при
1 Неаддитивность языковых значений, их нетождественность речевому смыслу - это тот самый фактор, который если не делает невозможным, то во всяком случае существенно осложняет формализацию семантических описаний.
2 По образному выражению В.А. Звегинцева, «прагматика естественных языков - лишь тень прагматики мысли» [Звегинцев 2008: 8], поэтому и говорящий, и слушающий, стремящиеся ко взаимопониманию, должны постоянно контролировать и корректировать свою речевую деятельность, «оценивать степень успешности текстообразования» ([Кибрик 2002: 299]).
других - нет (фактически они противопоставлены лишь «жесткому», лапласовскому детерминизму).
Исчисление мотиваторов, мотивантов и мо-тивационных моделей языка, по-видимому, не может быть конечным, поскольку речевая действительность и языковое сознание говорящих в силу ряда объективных причин исчерпывающе описать невозможно. Однако применение общенаучного принципа - отыскания того отношения, которое лежит в основе многих других, способно сделать результаты исследования более надежными: второй по важности задачей лингвистики Ф. де Соссюр считал «обнаружение факторов, постоянно и универсально действующих во всех языках, и установление тех общих закономерностей, к которым можно свести отдельные явления в истории языков» [Соссюр 2004: 7].
Список литературы
Аветян Э.Г. Семиотика и лингвистика. Ереван: Ерев. гос. ун-т, 1989.
Алефиренко Н.Ф. Современная фразеология: достижения, поиски, перспективы // Лингвистика на исходе XX в.: итоги и перспективы. М.: Изд-во МГУ, 1995. Т. 1.
Амирова Т.А. и др. Очерки по истории лингвистики. М.: Главная редакция восточной литературы изд-ва «Наука», 1975.
Араева Л.А. Эволюция теории полимотивации в русистике // Современные наукоемкие технологии. 2005. № 3.
Бенвенист Э. Общая лингвистика. М.: Еди-ториал УРСС, 2002.
Блинова О.И. Мотивология и ее аспекты. М.: КРАСАНД, 2010.
Васильев Л.М. Теоретические проблемы общей лингвистики, славистики, русистики. Уфа: РИО БашГУ, 2006.
Визель Т.Г. Основы нейропсихологии. М.: АСТ: Транзиткнига, 2006.
Воронин С.В. Основы фоносемантики. Л.: Наука, 1982.
Выготский Л.С. Психология развития человека. М.: Изд-во Смысл; Изд-во Эксмо, 2003.
Герман И.А., Пищальникова В.А. Введение в лингвосинергетику. Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 1999.
Голев Н.Д. Мотивационные ассоциации русских лексем, их изучение и лексикографическое описание // Актуальные проблемы русистики. Томск: Изд-во Томск. ун-та, 2000.
Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию. М.: ОАО ИГ «Прогресс», 2001.
Данилова Н.Н. Психофизиология. М.: Аспект Пресс, 2002.
Журавлев А.П. Фонетическое значение. Л.: Изд. Ленингр. гос. ун.-та, 1974.
Звегинцев В.А. Язык и лингвистическая теория. М.: Изд-во ЛКИ, 2008.
Зильберт Б.А. Мотивированность языковых знаков. Опыт типологии // Вопросы семантики. Калининград: КГУ, 1976. Вып. 3.
Золотова Г.А. Грамматика как наука о человеке // Русский язык в научном освещении. М., 2001.
Ильин Е.П. Мотивация и мотивы. СПб.: Питер, 2004.
Катышев П.А. Интент-анализ // Риторика. Кемерово: Кем.ГУ, 2011.
Кацнельсон С.Д. Категории языка и мышления: Из научного наследия. М.: Языки славянской культуры, 2001.
Кибрик А.Е. Очерки по общим и прикладным вопросам языкознания (универсальное, типовое и специфичное в языке). 3 изд., стереотип. М.: Едиториал УРСС, 2002.
Кибрик А.Е. Константы и переменные языка. СПб.: Алетейя, 2003.
Кубрякова Е.С. Теория номинации и словообразование // Языковая номинация (Виды наименований). М.: Наука, 1972. С. 222-303.
Кубрякова Е.С. Язык и знание. М., 2004.
Куртенэ Б. де И.А. Избранные труды по общему языкознанию. М.: Изд-во Акад. наук СССР, 1963. Т. 1.
Лебедев М.В. Стабильность языкового значения. М.: «Эдиториал УРСС», 1998.
Лакофф Дж. Женщины, огонь и опасные вещи: Что категории ума говорят нам о мышлении. М.: Языки славянской культуры, 2004.
Лурия А.Р. Письмо и речь: Нейролингви-стические исследования. М.: Издательский центр «Академия», 2002.
Мельников Г.П. Системная типология языков: Принципы, методы, модели. М.: Наука, 2003.
Петрова Н.Е. Категория внутренней формы в отношении кслово- и формообразованию // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2007. № 2. С. 301-305.
Соссюр Ф. де. Заметки по общей лингвистике. М.: Издательская группа «Прогресс», 2000.
Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики // Лингвистика XX в.: система и структура языка. М.: Изд-во РУДН, 2004. Ч. I.
Степанов Ю.С. Методы и принципы современной лингвистики. 4-е изд., стереотип. М.: Едиториал УРСС, 2003.
Улуханов И.С. Словообразовательная семантика в русском языке и принципы ее описания. 2-е изд., стереотип. М.: Эдиториал УРСС, 2001.
Философский энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1983.
Хазимуллина Е.Е. Типы внешней и внутренней мотивированности языковых единиц (на материале русского и некоторых других языков). Уфа, 2000.
Хазимуллина Е.Е. Л.М. Васильев. Теоретические проблемы общей лингвистики, славистики, русистики: сборник избранных статей. Уфа: РИО БашГУ, 2006: Рецензия // Вопросы языкознания. 2008. № 1.
Lakoff G. Women, Fire, and Dangerous Things: What Categories Reveal about the mind. Chicago: University of Chicago Press, 1987.
Leech G.N. Principles of pragmatics. London; N.Y.: Longman, 1983.
Motivaton in language. Amsterdam, 2003.V. 243. Nuria Del Campo Martinez. Illocutionary constructions in English: Cognitive motivation and linguistic realization. Bern; Berlin; Bruxelles; Frankfurt am Main; N.Y.; Oxford; Wien, 2013.
Smith M.B. Conceptual impermanence, irrealis, & the Russian instrumental // Abstracts of the 6th International Cognitive Linguistics Conference, July 10-16. Stockholm, 1999.
E.E. Khazimullina
GENERAL LINGUISTIC THEORY OF MOTIVATION: TO THE STATEMENT OF THE PROBLEM
The article raises the problem of the general linguistic theory of motivation. It gives proof of the necessity of its creation, outlines the ways of creating this theory, based on the leading principles of modern linguistics and formulates some of its postulates.
According to the stratification language model of L.M. Vasilyev (in which formal and semantic units are related to each other by functional representation) we propose to call motivation a relative synchro-diachronical (inter-) conditionality of formal, semantic, significant and functional properties of language and speech units, as well as the dependence of these kinds of linguistic knowledge on a human being's subjective and objective conceptions of reality and its vital, social and psycho-physiological needs.
Key words: motivation; language, speech activity; theory of language, motivation theory of language.
