CC BY
66
ИНТЕГРАЦИЯ ОБРАЗОВАНИЯ И ВОСПИТАНИЯ
ОБРАЗОВАНИЕ И ЖИЗНЕННЫЙ СТАРТ КАК ОПРЕДЕЛЯЮЩИЕ ФАКТОРЫ СОЦИАЛЬНОЙ МОБИЛЬНОСТИ
Г. Р. Хамзина, референт ПЭО «Татэнерго» (г. Казань)
В статье рассматривается одна из актуальных проблем отечественной: социологий, связанная с факторами и каналами социальной мобильности в трансформирующемся российском обществе, региональной спецификой их функционирования. Автором дан сравнительный анализ значимости каналов социальной циркуляции в советский и постсоветский периоды развития российского общества (армия, школа, семья, профессиональные группы, экономика, политика и Др.), отдельно выделены селективная функция образования и роль жизненного старта в достижительских практиках. Впервые вводятся в научный оборот материалы нарративов историй семейных династий студентов ряда татарстанских вузов, представляющие собой опыт апробации качественного метода в социологическом исследовании.
В постсоветском российском обще- привилегированные группы стали пози-
стве одни слои подверглись восходящей, другие — нисходящей социальной мобильности. Изменились предпосылки мобильности, как интергенерационной (статусных позиций человека по отношению к позициям его родителей), так и интра-генерационной (позиций человека в различные циклы его трудовой деятельности), абсолютный и относительный уровни социальной мобильности (соответственно соотношение мобильных и иммобильных индивидов в пределах конкретной статусной позиции; появилось неравенство жизненных шансов выходцев из различных слоев общества, т. е. неравенство на рынках труда и потребления, в обладании общественными благами и т. п.). Например, жизненные шансы получить высшее образование в престижных московских вузах для детей родителей из высших слоев общества, к тому же проживающих в столичном или крупном городе, более высоки, чем для детей жителей малого города или деревни. Если вертикальная восходящая интергенерационная и интрагенерационная социальная мобильность предполагает позитивную динамику социальных перемещений, то нисходящая мобильность отражает обратное.
В послеоктябрьский (1917 г.) период социальная мобильность стала чрезвычайно динамичной. Целые социальные группы прекратили свое существование (буржуазия, мелкая буржуазия, зажиточные слои в деревне); прежние негативно
тивно привилегированными: выходцы из рабочих и крестьян пополнили ряды советской интеллигенции, партийно-госу-дарственного аппарата, получили широкий доступ к образованию. По данным социологического исследования, проведенного в интервале между 1924 и 1928 г., из 5 тыс. ленинградских партийных «выдвиженцев» 98 % являлись выходцами из рабочих, 68 были членами большевистской партии, 50 % до руководящей работы были неквалифицированными рабочими в возрасте от 30 до 40 лет, проработавшими на производстве более 10 лет1.
Подобная динамичность социальных перемещений была зафиксирована и в материалах проведенного нами нарративного интервью об истории семейных династий студентов ряда татарстанских вузов (Казанского государственного технического университета им. А. Н. Туполева, Елабужского государственного педагогического института, Нижнекамского муниципального института, Казанского педагогического училища, недавно переименованного в Татарский гуманитарный институт). Как видно из собранных материалов, подвергались различным видам репрессий (были раскулачены, высланы, расстреляны) близкие родственники у 9,8 % студентов педагогического училища, 10,6 — Нижнекамского муниципального института, у 18,8 % студентов одного из технических фасі Г. Р. Хамзина, 2005
кульгетов Казанского технического университета им. А. Н, Туполева.
В то же время получена и другая информация, согласно которой именно в советский период были реализованы практики восходящей мобильности, которые могли и не состояться, если бы не было социалистических преобразований: у 24,6 % студентов педагогического училища, 22,6 — Нижнекамского муниципального института, 23,8 — Елабужско-го педагогического института, у 14,5 % студентов технического университета близкие родственники в годы советской власти выдвинулись на руководящие должности (были военачальниками, председателями колхозов, секретарями партийных организаций и т. п.).
Приведенные данные могут быть распространены лишь на исследованный массив. Ссылаясь на них, нельзя считать что репрессиям подверглись, например, родственники каждого пятого казанца. Во-первых, нарративное исследование не требует обоснования репрезентативности полученной информации. Во-вторых, своеобразен социальный состав студентов, который не идентичен социальной структуре населения Республики Татарстан. Например, у 22,5 % студентов технического вуза оба или один из родителей к моменту исследования являлись рабочими, 11,7 —руководителями среднего звена, 4,5 — высшего звена, 8,1 — инженерами (сведения о других группах социальной принадлежности родителей студентов здесь не приводятся); у 7,2 % студентов педагогического училища родители были крестьянами, у 29,2 — рабочими, 29,3 — инженерами, 12,2 — представителями гуманитарной интеллигенции, 21,9 % — служащими. В-треть-их, в некоторых случаях информация могла быть неточной из-за возрастных особенностей памяти интервьюированных или из-за того, что носители информации ее подавали так, как им это передавалось из поколения в поколение.
Как видим, все послереволюционные преобразования непосредственно коснулись личной жизни людей. Соответственно в последующих поколениях жизненные
шансы складывались либо достаточно благоприятно (получение высшего образования, профессиональная карьера и т. п.), либо отмечалась нисходящая в сравнении с родителями социальная мобильность (семья была зажиточной — стала бедной; родители ориентировались на получение их детьми образования — у последних не было возможности учиться, другие обстоятельства жизни с противоположными характеристиками). Факторами таких практик социальной мобильности стали революция, Гражданская война (по материалам историй семейных династий, одни воевали на стороне Красной Армии, другие были белогвардейцами; одни были батраками, другие — кулаками и репрессированы). Во всех семейных историях социальное происхождение и образование являлись определяющими факторами социальных перемещений.
Приведем некоторые сюжеты из историй (стиль изложения респондентами сохраняем).
«Мой прапрадед переехал в Казанскую губернию из Сибири. Купил две деревни и занялся хозяйством, начал скупать окрестные земли. Сразу после октябрьской революции отобрали его имущество и расстреляли как врага народа. Мой прадед вырос в детском доме. Потом получил высшее образование, заведовал сберкассой, но в 1935 году его арестовали как сына врага народа и отправили в лагеря, оттуда он уже не вернулся. Дед окончил школу, ушел на войну, после войны работал председателем колхоза».
«Мой прадед имел поместье, прабабушка окончила гимназию, была из знатного рода. Они жили в достатке. Бабушка уже в советское время окончила 9 классов, пела в хоре, в годы войны работала в госпитале, ее семья имела средний достаток. Моя мама получила среднее образование, работает диспетчером на автотранспортном предприятии. По рассказам матери, ее семья всегда жила хорошо, а свой нынешний уровень жизни мать оценивает как худший в сравнении с ее родителями».
«Мой прадед был муллой. Его семья не бедствовала. Один из его пятерых детей стал лесником, переехал в город, жил в достатке, трое его детей получили среднее специальное образование, один — высшее, в семье ценилась образованность».
«Прадед был купцом, в годы революции пропал без вести, прабабушка умерла в молодости, все их трое детей воспитывались в детском доме. Бабушка, имевшая три класса образования, всегда жалела, что не смогла учиться дальше. „Кто-нибудь дал бы мне тогда хотя бы дырявые валенки, чтобы могла зимой ходить в школу, но таких не нашлось, а ведь были родственники, но никому не было дела до сироты“, — часто вспоминала она свое детство. Однако бабушка ни на кого зла не держит, трудолюбива, честна, обязательна, любит во всем порядок, всех своих детей воспитала в любви к труду, добру, человечности. Все ее дети в школе учились хорошо, двое получили высшее образование».
«Мой прадед был крестьянином-ико-нописцем, с началом полевых работ он оставлял кисть и работал в поле, так как надо было кормить семью, а зимой расписывал иконы (мои предки жили в Палехе). Мастерство иконописи тогда ценилось, он построил дом, его семья не знала бедности. Два его замечательных произведения сейчас хранятся в Кресто-воздвиженском храме в Палехе, ныне музее. Он умер накануне Октябрьской революции. Прабабушка была очень красивой. В 17 лет вышла замуж за прадеда. У нее была самая длинная на всю округу коса, она часто позировала прадеду, помогала ему, готовила традиционным способом краски на яичном желтке, прописывала детали рисунка „твореным золотом“. Моему деду, который был восьмым ребенком в семье, было 6 лет, когда умер прадед. Он потом также освоил ремесло своего отца, расписывал шкатулки, так как в советское время уже иконописью заниматься было нельзя. На художественно-промышленной выставке 1923 г. была представлена и его работа.
Некоторые его работы (шкатулки, бисер-ницы, марочницы) и сейчас хранятся в нашей семье. Дед прошел всю войну, был ранен, контужен, после войны женился, а в 1951 г. у них родилась дочь — моя мама. Дед отстроил большой красивый дом. Бабушка (умерла в 2000 году) имела высшее образование, преподавала в институте, всю жизнь собирала книги, у них была большая библиотека. Несмотря на все испытания и трудности в их жизни, мой дедушка считает, что „все не так плохо и можно жить“. Дед выращивает рассаду овощей и продает ее на рынке, как он сам говорит, „бизнесом занимается“. Моя мама окончила институт, сейчас работает ведущим специа-листом-конструктором».
Анализ историй семейных династий студентов показывает, что деревенским жителям старшего поколения была свойственна преимущественно нисходящая социальная мобильность.
«Мой прадед и прабабушка жили в деревне. Прадед был на войне, вернулся с фронта контуженный. Оба работали в колхозе, у них было 5 детей. Прабабушке было некогда их воспитывать, так как она всегда выполняла тяжелые работы в колхозе — в годы войны их отправляли рыть окопы, на лесоповал, а после войны была дояркой на ферме. Ни один из их детей не получил среднего специального или высшего образования, но все окончили среднюю школу, переехали в Казань, обосновались в городе. Их внучка, моя мать, окончила медицинское училище, внук — школу милиции. Я буду первой в этой семейной династии, кто получит высшее образование».
«Мой прадед был зажиточным крестьянином, образования не имел. От первой жены, когда она умерла, у него осталось двое детей, от второго брака родилось пятеро детей. Прабабушка была из зажиточных, так как до того, как вышла за моего прадеда, была замужем за мельником, а после овдовения ей досталась мельница. В 1930 году прадеду предложили вступить в колхоз, но он отказался. За это у него отобрали дом, все имущество, в саду собрали весь урожай
и продали, а вырученные деньги отдали колхозу Чтобы семья не умерла с голоду, он пошел работать в колхоз. Во время раскулачивания его избили, после этого его здоровье сильно пошатнулось, и он через четыре года после этого умер. Мельницу прабабушке удалось продать за четыре мешка картошки и маленький домик, в котором она и прожила потом вместе с детьми после раскулачивания прадеда».
«Я плохо знаю историю своей семьи, так как в свое время не узнала от бабушки ничего о ее детстве, было неинтересно. Знаю только, что прадед и прабабушка всю жизнь прожили в одной и той же деревне, жили в бедности, нанимались батраками, испытывали унижения. Бабушка нигде не училась, но умела читать на арабском, пела, у нее был сильный, красивый голос. Если бы она занималась музыкой, наверно, стала бы певицей. Дед был из приезжих, был грамотен, читал книги. На войне не был, так как был уже в возрасте (был намного старше бабушки). Семья жила всегда очень бедно. Беднее их в деревне, наверно, никого и не было. У них из 6 детей выжили только двое — мой дядя и моя мама. Дедушка умер рано. По рассказам бабушки (в одно время они жили в Узбекистане с дедушкой, потом вернулись на родину бабушки), у них был приемный сын, который был направлен на курсы красных командиров, стал ка-ким-то „начальником“, а потом был арестован, пропал без вести. Мой дядя хотел в одно время писать куда-то, чтобы узнать его судьбу, но это было в советское еще время, он чего-то побоялся и не стал наводить справки. Бабушка рассказывала, как в их деревне женщина, мать троих детей, чтобы ее дети не умерли во время войны от голода, подобрала с колхозного поля, после того, как уже урожай был собран, колоски пшеницы, и ее за это посадили на год в тюрьму, а дети ее, пока она сидела, жили по семьям ее родственников. Может быть поэтому, бабушка была робкая, всегда боялась сказать что-нибудь лишнее. Это, наверно, от того сурового времени. В
семье очень уважительно относились к людям образованным. Моя мама и ее брат получили высшее образование. Чтобы мама могла окончить институт, сначала ее брат (старше ее на 10 лет) работал, помогал ей, потом уже институт закончил заочно. Мама в советское время была на комсомольской, потом на партийной работе, сначала работала в районе, потом — в Казани, основалась здесь. Ее брат живет в деревне, учительствовал до ухода на пенсию. Я уже родилась в Казани. В нашей семье до сих пор высоко ценятся порядочность, трудолюбие, образованность, знания, стремление к новому, хотя в материальном отношении мы живем не очень хорошо».
В социологической литературе (П. Сорокин) среди каналов социальной циркуляции указываются армия, церковь, школа, политические, экономические и профессиональные группы, семья2. Все они неоднозначно функционировали в советском обществе и не утратили своих возможностей в настоящее время.
1. Армия. Служба в армии в советский период обеспечивала в дальнейшем льготы при устройстве на работу, поступлении в вуз, оргнаборе рабочей силы на всесоюзные стройки. Это был мощный канал мобильности для тех, кто не мог иначе совершить социальное восхождение. В постсоветский период армия перестала быть таким каналом (основная часть призывников — жители сел, городов, не сумевшие «откосить» от армии; послеармейская перспектива у отслуживших — возвращение к своему начальному жизненному старту). Введение контрактной военной службы положительно скажется на имидже армии, но, по-видимому, пока не ликвидирует ее «провинциального акцента».
2. Конфессиональные институты. В советский период духовный сан не был привлекателен для молодежи и образованной части общества в связи с осуществлявшейся идеологической травлей религии. Сейчас отношение общества к ней меняется. Указанные институты обновляются за счет молодежи, главным образом проживающей в крупных горо-
дах. Провинциальная молодежь из-за низкого уровня религиозной культуры пока конфессиональные институты не считает для себя престижным каналом социального восхождения. Потребуется время, чтобы выросло новое поколение, которое будет рассматривать конфессиональные институты как престижную сферу профессиональный деятельности.
3. Школа. Институт образования и в советском обществе был «лифтом, идущим вверх». В тот период действовал закон о всеобщем среднем образовании и практически все население советской формации в 1960—1990-е гг. получило, как минимум, формальное среднее образование, а широкая сеть профессионально-технических училищ обеспечивала желающим получение конкретной рабочей специальности с последующей гарантией трудоустройства. В настоящее время численность профессионально-технических училищ сокращена, в них сконцентрирована значительная часть социально проблемной молодежи.
В неблагоприятной ситуации оказались школы в малых городах и селах: качество образовательных услуг в них ниже из-за дефицита педагогических кадров высокой квалификации, слабой технической базы. Их выпускники хуже подготовлены по математике, информатике, иностранным языкам, а следовательно, не выдерживают конкурсы в престижные учебные заведения и в целом в вузы для обучения на госбюджетной основе. Лишь у ограниченной части выпускников таких школ, располагающих стартовым капиталом (дети состоятельных родителей), есть шанс получить высшее образование на платной основе. В конечном счете провинция имеет интеллектуальные кадры и в недостаточном количестве, и не по всем требуемым отраслям знаний, удовлетворяясь слабо подготовленными местными кадрами. Селективная функция провинциальной школой выполняется в негативном контексте, закрывая своим выпускникам путь к восходящей социальной мобильности.
Социальная среда в школах в целом в настоящее время все более дифферен-
цируется, что позволяет констатировать нарастание стратифицирующей роли школы. В этом отношении был прав П. Сорокин, утверждавший, что всеобщее образование не только не устраняет умственных и социальных различий, а лишь усиливает их: даже самая демократическая, открытая каждому школа является механизмом «аристократиза-ции», а не «выравнивания» и демократизации. Школа есть первичное, тестирующее, селекционирующее и распределяющее средство. Провинциальная школа в этом отношении менее дифференцирована, тем не менее она таким средством тоже является. Западная школа (а теперь и российская), устанавливая различные барьеры контроля знаний, поклассное продвижение, представляет собой «сито», которое отделяет «хороших» будущих граждан от «плохих»; «способных» от «неспособных»; подходящих для высокого социального восхождения от недостойных занимать верхние ступени социальной лестницы3. Такое положение дел в демократическом обществе П. Сорокин поддерживал. По его мнению, когда верхний слой «здания» слишком громоздок, оно может рухнуть. Перепроизводства кандидатов «в верхние слои» не должно быть. Сейчас идет их массовое перепроизводство через такой канал, как вуз. Это — издержки начального этапа капитализации общества.
4. Политика. Как канал социальной циркуляции политика в советский период действовала безотказно. Альтернативность выборов в представительные органы начиная с 1990-х гг. открыла шлюзы этого канала, через которые устремилась к власти как к средству достижения успеха и самореализации самая амбициозная часть населения столичных и других крупных городов, но для основной части жителей малых городов и села этот канал пока закрыт.
5. Экономика. Накопление богатства П. Сорокин считал одним из самых простых и действенных способов социального продвижения4. Имущественная дистанция в постсоветском российском обществе удлиняется. Лишь у немного-
численных выходцев из малых городов и сел есть шансы занять высшие управленческие и профессиональные должности в столичных городах, обучать своих детей в престижных отечественных учебных заведениях или за границей.
6. Профессиональные группы. В советский период были определенные квоты для выходцев из семей рабочих и крестьян, «допускающие» в престижные профессии (партийного функционера, учителя, врача, юриста, военного и т. п.). Сейчас эти квоты сняты. Усилились спонтанные, хаотические перемещения людей из одной профессиональной сферы в другую из-за неудовлетворенности материальным вознаграждением труда или в результате сокращений. В период становления новых экономических отношений значительная часть общества осуществляла профессиональную мобильность по материальному расчету (учительница, ставшая «челноком», торгующая на рынке или открывшая свое дело; аспирант, уходящий без защиты диссертации из аспирантуры в бизнес; врач с научной степенью, работающий не в медицинском учреждении, и т. п.). Повышение роли профессиональной группы в социальном тестировании и селекции в российском обществе произойдет позднее.
7. Семья. Она тестирует общие качества людей, но ее вердикт о том, в какую из основных страт попадет индивид и каким видом деятельности он будет заниматься, не окончателен. В постсоветском российском обществе семья либо открывает, либо закрывает выход в привилегированные профессии, предоставляя неравные стартовые возможности индивидам. П. Сорокин, на наш взгляд, умалял роль семьи в социальной
селекции, так как был некритичным последователем широко эксплуатируемой в его время в западной социологии идео-логемы об обществе «равенства возможностей», где индивид сам достигает всего того, что в конечном счете он имеет. Более убедителен Э. Гидденс: почти никто из богатых, пишет он, не начинал с нуля, значительная часть использовала полученное наследство или имела первоначальный капитал. Самый надежный способ разбогатеть — родиться богатым5. И в постсоветском российском обществе семья остается мощным каналом распределения индивидов по стратам и внутри страт, послешкольной селекции индивидов по социальным нишам.
Таким образом, в российском обществе все каналы социальной циркуляции тестируют индивидов по-разному. Есть существенная региональная специфика в их функционировании. Общество еще находится в переходном состоянии, поэтому социальные перемещения остаются спонтанными. За образованием как действенным каналом восходящей мобильности — большое будущее, тогда как по мере стабилизации общества и достижения нового уровня экономического развития следует ожидать ослабления роли жизненного старта индивидов для реализации достижительских стратегий.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См.: Борисов В. А. Социальная мобильность в России / В. А. Борисов // Социол. исслед. 1994. №4. С, 114.
2 См.: Сорокин П. Человек. Общество. Цивилизация / П. Сорокин. М., 1992. С. 392.
3 Там же. С, 410.
4 Там же. С, 403.
5 См.: Гидденс Э, Социология / Э. Гидденс. М., 1999.С. 224.
Поступила 15.03.04.
