CC BY
135
Попов Ф. А.
(Москва)
УДК 94(571.6)
ОБРАЗ ЯПОНСКОЙ ИНТЕРВЕНЦИИ В РУССКОЙ ДАЛЬНЕВОСТОЧНОЙ ПРЕССЕ: ПОЛИТИКА И ПОВСЕДНЕВНОСТЬ (1920-1922)
На материалах периодики Дальнего Востока России (Приморья) автор реконструирует образ японской интервенции, сформировавшийся в общественном сознании в 1920-1922 гг. Актуальность работы заключается в разработке проблемы межкультурного диалога в одном из пограничных регионов России - Дальнем Востоке. В рассматриваемый период этот диалог между русскими и японцами осложнялся военной интервенцией, вмешательством Японии во внутренние дела России. Методология автора основана на работе с публицистическим, газетным нарративом как главным источником представлений русского дальневосточного общества о японских интервентах. В частности, используются номера газет «Голос Родины» и «Слова», первая из которых отражала взгляд «прогрессивной», левой общественности Приморья, вторая служила рупором правых монархистов. Автора интересуют история поседневности, бытовые аспекты русско-японских отношений, их отражение в газетных материалах. Кроме публицистики, к исследованию в качестве визуальных источников привлечён иллюстративный материал -карикатуры. Автор приходит к выводу, что образ японского интервента по-разному выстраивался в прессе правого (националистического и монархического) и левого (социалистического и либерального) направления. Если левые априори были враждебны Японии из-за её вмешательства в Гражданскую войну, то правые критиковали японцев за недостаточную, по их мнению, вовлеченность в борьбу с большевизмом. Концепция «патриотизма», наблюдаемая у дальневосточных левых, предусматривала, прежде всего, противостояние внешнего врагу, в то время как правый «патриотизм» ставил во главе угла антибольшевизм, борьбу с внутренним врагом. Кроме того, сделан вывод о необходимости корректировки сложившегося в советской и постсоветской историографии исключительно негативного образа японской интервенции в сторону более взвешенных и объективных оценок.
Ключевые слова: Гражданская война, интервенция, Дальний Восток, пресса, пропаганда, Япония, русско-японские отношения, Белое движение, политические дискуссии, карикатуры.
Based on materials from the periodicals of the Far East of Russia (Primorye), the author reconstructs the image of the Japanese intervention, which was formed in the public mind in 1920-1922. The relevance of the work is to develop the problem of intercultural dialogue in one of the border regions of Russia - the Far East. In the period under review, this dialogue between the Russians and the Japanese was complicated by military intervention, by Japanese intervention in the internal affairs of Russia. The author's methodology is based on working with journalistic, newspaper narrative as the main source of ideas of the Russian Far Eastern society about Japanese interventionists. In particular, the newspaper «Golos Rosiny» and «Slovo» are used, the first of which reflected the view of the «progressive» left community of Primorye, the second served as the mouthpiece of right-wing monarchists. The author is interested in the daily history, everyday aspects of Russian-Japanese relations, their reflection in newspaper materials. In addition to journalism, illustrative material, caricatures, was drawn to the study as visual sources. The author concludes that the image of the Japanese interventionist was built differently in the press of the right (nationalist and monarchist) and left (socialist and liberal) directions. If the left a priori were hostile to Japan because of its intervention in the Civil War, the right criticized the Japanese for their insufficient involvement in the fight against Bolshevism, in their opinion.
The concept of«patriotism», observed among the Far Eastern left, provided, first of all, for confronting the external enemy, while the right «patriotism» put anti-Bolshevism and the struggle against the internal enemy at the forefront. In addition, it was concluded that it was necessary to correct the prevailing in Soviet and post-Soviet historiography, the extremely negative image of Japanese intervention in the direction of more balanced and objective assessments.
Keywords: Civil war, intervention, Far East, press, propaganda, Japan, russian-japanese relations, White movement, political discussions, caricatures.
DOI: 10.24888/2410-4205-2019-20-3-22-32
Тему японской интервенции в Сибири и на Дальнем Востоке в 1918-1922 гг. нельзя отнести к разряду малоизученных. Первые работы, затрагивающие японское военно-политическое присутствие на окраинах России во время Гражданской войны, начинают публиковаться сразу же после окончательной победы советской власти на Дальнем Востоке. Вместе с тем, исследования русско-японских отношений этого периода несут на себе отпечаток тенденциозности и политизированности, появление которого связано с конфронтацией между СССР и Японией в 1920-1940-х гг. XX века. Многие работы о дальневосточном театре Гражданской войны отличаются исключительно обличением «японского милитаризма», что, конечно, мало способствует пониманию исторических процессов, проходивших на дальневосточной окраине России в то время. Актуализация советских пропагандистских штампов, очевидно, не может способствовать как развитию самостоятельной российской школы изучения Гражданской войны, так и полноценному диалогу научных сообществ двух стран.
Пересмотр устоявшегося тенденциозного взгляда на японскую интервенцию может быть осуществлён с опорой на ранее неизвестные источники, из которых не последнюю роль играет пресса. Анализ русской прессы Сибири и Дальнего Востока поможет реконструировать образ японской интервенции как процесса и японских интервентов как участников внутрироссийского гражданского противостояния. Периодические издания предоставляют в распоряжение исследователя богатейший материал, особенно в части изучения повседневности1. Население оккупированной территории ежедневно взаимодействует с оккупантами, но далеко не все подобные контакты можно подвести под определение «коллаборационизм». Во время пребывания японского экспедиционного корпуса в Приморье, Приамурье и Восточной Сибири, а также на Северном Сахалине, русское население вынуждено было контактировать с интервентами, и далеко не все такие контакты приводили к нарушению интересов российской стороны2. Помимо японских военных, русские жители Дальнего Востока соприкасались с многочисленными японскими «резидентами» - коммерсантами, рабочими, журналистами, служащими, а русские власти всех политических оттенков - ещё и с японскими дипломатами. Пресса с наибольшей тщательностью отражала динамику русско-японских отношений - как на межгосударственном, так и на социальном и даже межличностном уровнях. Сообразно со своим долгом информировать читателя обо всех более-менее значимых происшествиях в пределах его (читателя) ареала обитания, газеты отражают на своих страницах настоящую «летопись» повседневности.
Само собой, объективность этой «летописи» зависит от идейных предпочтений редакции и налагаемых властью цензурных ограничений. Журналисты левых убеждений были против любых антибольшевистских действий Японии, называя их «вмешательством в русские дела»; правые журналисты критиковали Японию прямо за противоположное -
1 О прессе Гражданской войны см. [17, 18, 20, 26].
2 Пример предпринятого в научной статье пересмотра политизированных оценок японской интервенции см. [15, с. 24-45].
за недостаточное противодействие «большевизации» Дальнего Востока и неоказание поддержки русским антибольшевистским (и в силу этого прояпонским) силам.
Несмотря на откровенно антибольшевистскую позицию Японии, вплоть до участия японцев в военных операциях против красных партизан, японский дискурс о «сибирской экспедиции» был весьма умеренным и не допускал открытых антибольшевистских и антисоветских высказываний. Периодически выступая с разъяснениями своих действий (в т.ч. в местной прессе), представители японского командования старались говорить не о противодействии большевизму, но о поддержании порядка и спокойствия на территории России, союзника Японии по первой мировой войне. В одном из первых обращений японских интервентов к русскому населению по поводу высадки японского десанта во Владивостоке 5 апреля 1918 г., контр-адмирал Хирохару Като заявлял от собственного имени, что «в настоящее время здешние политические споры становятся все более и более острыми и, в конце концов, не будет возможности избегнуть возникновения беспорядков, и увидя, что вследствие того, что надлежащие органы, на которые возложено поддержание безопасности в городе, не наблюдают порядка и город попал в такое положение, что у него как бы нет полиции, я не мог не беспокоиться о жизни и имуществе проживающих в городе подданных Японской Империи и держав согласия» [6, с. 2]. Появление японских солдат в столице Приморья, по мысли контр-адмирала, не должно было затруднить жизнь русских жителей, уважение к которым Като лишний раз подчеркивал в конце декларации: «...Еще раз заявляю, что горячо питаю глубокую дружбу и сочувствие русским властям и русскому народу, и у меня нет иной мысли, и желаю, чтобы русский народ ни о чем не беспокоился и как обыкновенно занимался своими делами» [6, с. 2].
Таким образом, в изначально официально декларируемые цели японской интервенции не входила «борьба с большевизмом»; тем более, в адресуемых русской аудитории текстах японского командования не содержалось ничего, что могло бы намекнуть на своекорыстные цели Японии в отношении России. Русская левая газета «Голос Родины», спустя почти 2 года после обращения Като, воспроизвела его в номере от 21 марта 1920 г., чтобы подчеркнуть, насколько сильно разошлись первоначальные заявления японцев с их поведением на российской территории. Последовавшие вскоре события 4-5 апреля 1920 г. ещё разительнее подчеркнули контраст между демонстративным нейтралитетом интервентов и их реальными мерами по борьбе с левыми российскими силами - не только с коммунистами, но и с правительством Приморской Областной Земской Управы1, состоящим из социалистов.
В связи с тем, что на страницах русских газет нередко освещались эпизоды, порочащие честь японского мундира, офицеры экспедиционного корпуса вынуждены были давать отповедь на страницах тех же изданий. Чаще всего это носило форму письма в редакцию газеты с опровержением информации, изложенной в той или иной антияпонской заметке. Активность в местной прессе, удивительная для военнослужащих иностранной армии, делала японцев участниками политических дискуссий на Дальнем Востоке.
Материалы на японском языке, не предназначавшиеся для русского обывателя, могли, в случае их перевода на русский язык и публикации в русских газетах, вызвать волну возмущения. Характерный эпизод произошёл после появления в газете «Владиво-Ниппо» заметки на японском языке, в которой критиковалась русская «неблагодарность» японским войскам за водворение порядка на Дальнем Востоке. Несмотря на риторические вопросы к русским, задаваемые автором заметки, сама публикация была рассчитана, прежде всего, на японского «резидента»-патриота, о чём свидетельствует отсутствие русского перевода. За «Владиво-Ниппо» перевод осуществило информационное агентство «Руста». В русской прессе под заголовком «Японские ламентации» заметка из «Владиво-Ниппо»
1 О Временном правительстве Дальнего Востока - Приморской Областной Земской Управы (ВПДВ - ПОЗУ) см. [24, С. 13-46].
была процитирована следующим образом: «Со времени прибытия прошлым летом наших императорских войск на сибирский фронт они жертвовали своей жизнью для блага России. Но вот мало по малу за последнее время власть перешла в руки социалистов, охваченные наступившим затишьем, непростительно забывшись подобно тому, как забывают Бога, когда минет опасность, население какого-то государства, как сверчки, назойливо твердят об эвакуации наших войск. А в каком положении находилась эта эгоистическая масса (дословно - мерзавцы) 2 месяца тому назад... Наше императорское войско самопожертв[енно] восстанавливало жизнь русского народа, теперь несносно твердящего об эвакуации. Добрые россияне, оглянитесь назад в то время, когда не было нашего императорского войска здесь, что было тогда? Ваши родители умирали, возлюбленные жены и дети страдали от ужасного позора, находясь среди порождений дьявола...» [3, а 2].
Будучи перепечатанной в русских газетах, статья из «Владиво-Ниппо», по свидетельству современника, «произвела некоторый фурор». Одним из следствий «фурора» стало повышенное внимание к точности перевода. Вскоре «Голос Родины» - орган печати, резко выступавший против японской интервенции - подверг сомнению компетентность переводчиков «Руста». «Просмотр японского оригинала убедил нас в том, что приведенные фразы не принадлежат японской газете, а всецело принадлежат агентству "Русста". Слова "мерзавец" нет в японском языке, и его нет и в статье "Владиво-Ниппо". "Сверчков" в этой статье также нет. О "Боге" не говорится ни слова. Пассаж о порождениях дьявола совершенно не понят. Внимательный просмотр японского оригинала убедил нас в том, что "Русста", при таких познаниях японского языка лучше не касаться в своих сообщениях японских материалов. Русский народ получит о японцах только самое превратное представление, японцы же будут смеяться, что есть русские агентства, имеющие смелость без достаточного знания японского языка пользоваться японскими источниками, и будут, в конце концов, справедливо негодовать, усматривая в подобного рода передаче смысла травлю определенного направления» [4, с. 4.]. Последующие попытки «Руста» оправдаться не имели успеха; дискуссия о корректности перевода быстро прекратилась, т.к. грозила перетечь в сферу лингвистики, непонятную и неинтересную обывателю [5, с. 5]. Данный эпизод, с одной стороны, высвечивает наблюдаемую в русских средствах массовой информации тенденцию к искажению японских источников, а с другой - способность русской печати (даже её левого, японофобского крыла) к «выбраковыванию» заведомо некачественного материала о японцах.
Пребывание японских войск на территории России не могло не привести к росту русско-японских контактов не только на дипломатическом, но и на бытовом уровне. Пресса фиксировала эти контакты, акцентируя внимание, - в зависимости от политической ориентации газеты, - на позитивных или негативных фактах. Негодование русских по поводу интервенции зачастую выплёскивалось на гражданских лиц, которые в отличие от военнослужащих, представляли меньше опасности и не могли применить силу в ответ на агрессию. Так, 23 марта 1920 г. группа русских, вероятно, рабочих («несколько русских, с виду рабочих») спровоцировала инцидент у японского буддистского храма во Владивостоке, самовольно занявшись измерением земельного участка, прилегавшего к религиозному сооружению. Настоятель храма, буддийский священник Ота, обратился за помощью к находившемуся поблизости русскому милиционеру, однако последний ретировался после оклика «Ты, значит, будешь заступаться за японца» со стороны правонарушителей. Как только хулиганы ушли, настоятель вынужден был нанять китайских рабочих для срочного возведения забора вокруг храма и одновременно обратился в японское консульство с просьбой о защите. В своём комментарии к этому происшествию «Голос Родины» писал, что «В связи с этим нельзя не вспомнить о том, что даже во время русско-японской войны не засвидетельствовано ни одного случая насильственных выходок против обширной усадьбы русской православной миссии в Токио, за все время войны не пре-
кращавшей своей деятельности» [8, с. 2]. Выступая за скорейший вывод японских войск из России, леволиберальная газета осуждала антияпонское хулиганство, во многом по причине того, что эти «выходки» могли склонить японское общественное мнение на сторону антибольшевистской «партии войны».
Японцы часто пользовались услугами русской прессы, что позволяет говорить об относительной открытости японских интервентов русскому обществу на Дальнем Востоке. Через прессу давались опровержения антияпонских слухов, разъяснялись спорные моменты русско-японских отношений. Приморские газеты помогают отследить основные векторы и опорные точки диалога японцев с русской дальневосточной общественностью. В частности, интервенты стремились завоевать симпатии местного населения через благотворительность. В правой газете «Слово» за 28 июля 1920 г. в разделе «Хроника» была опубликована информация о безвозмездной продовольственной помощи японского командования работникам Уссурийской железной дороги «вследствие критического материального положения железнодорожников» [21, с. 3]. Бесплатная раздача продуктов вызвала сопротивление просоветских элементов, видевших в гуманитарной помощи «подачку» и «уловку» со стороны интервентов. Факт расклейки объявлений с призывами не принимать продукты взволновал японцев, которые поспешили от лица начальника Никольск-Уссурийского отделения военно-полевых сообщений заявить, что подобная «пропаганда исходит не от жел[езно].-дорожников, а от лиц ничего общего с ним не имеющих». В обращении к управляющему Уссурийской железной дороги сообщалось, что «большая часть служащих с радостью получила уже продукты», в то время, как «выявились такие лица, которые, желая постоянно чинить неприятности японскому командованию и для этого вселить среди других мирно настроенных железнодорожников враждебно-воинственный дух, подстрекали последних, употребляя при этом по адресу японского командования весьма не лестные эпитеты» [22, с. 3].
Участники Гражданской войны, - к которым следует причислить и приморскую прессу всех направлений, - даже в полемике с иностранными интервентами не могут обойтись без обличений «внутреннего врага». Для левой прессы таким «внутренним врагом» были русские правые, которых выставлялись в неприглядной роли японских марионеток. Отношения японцев и русских «реакционеров» изображались отношениями «хозяина» и «подчинённого», при этом патриотическая патетика местных антибольшевиков едко высмеивалась. В заметки с названием «Японские "Мольтке" и их русские сподвижники» автор, укрывающийся под псевдонимом «Петроний», описывал контакты русских правых и японцев в конспирологических категориях. Резолюцию городской думы Хабаровска, направленную против социалистического владивостокского правительства Земской Управы, автор заметки называет «достойным произведением местных политиков толка Михаила Архангела, перешедшего в религию Микадо» [9, с. 1]. Приравнивание оппонентов к дореволюционным «черносотенцам» сопровождалось обвинениями в предательстве России. В действиях хабаровских думцев автор усматривал черты заговора в интересах иностранной державы: «Выполняется определенный план. Стратегически важный для наших друзей Хабаровск, а за ним линия Хабаровск-Никольск постепенно занимается "истинно русскими людьми" не без руководства какого-то генерального штаба. Работа эта не делает чести ни русским спасателям родины, ни агентам союзной и дружественной нам Японии, бесцеремонность которых на этот раз перешла всякие границы... » [9, с. 1].
Упорное желание видеть за поступками своих политических противников непосредственное влияние иностранного государства (в данном случае Японии) стоит признать характерной особенностью левой приморской публицистики. Однако, она не удивительна при сравнении с аналогичными полемическими приёмами зарубежных революционных сил. Истоки революционной «конспирологии» и «ксенофобии» уходят в декрет Законодательного собрания Франции «Отечество в опасности» (фр. La patrie en danger) от 11 июля 1792 года. Пафос борьбы молодой революционной государственности с внешним
врагом нуждается в образе предателя-соотечественника, чьи меркантильные интересы толкнули его на путь национальной измены. Примечательно, что в случае Дальнего Востока времён Гражданской войны эталоном «предателя» для левой публицистики стал «истинно-русский человек». Иначе говоря, ура-патриот по меркам дореволюционной, монархической России спустя 3 года после свержения монархии рассматривается уже как потенциальный или реальный «агент» иностранных держав.
Немаловажным инструментом газетной «борьбы» с интервенцией была карикату-ра1. Рисунок, нацеленный на визуальное восприятие, не в меньшей, а то и в большей степени, чем газетная публикация, способен воздействовать на читательскую психику. Карикатура так же, как и пропагандистский плакат, несёт определённый политический смысл, но, в отличие от плаката, успех карикатуры достигается за счёт юмора, а не пафоса. Образ японцев и Японии в приморской карикатуре искажался в силу самой сущности карикатурного жанра. Относительный либерализм земского правительства благоприятствовал работе карикатуристов как правого, так и левого направления. Правые, издававшие журнал «Блоха», высмеивали в своих рисунках ДВР, большевиков и приморских т.н. «розовых» (эсеров, меньшевиков, кадетов). Левые, не имевшие специализированного юмористического издания, избрали мишенями местных консерваторов и японцев. Карикатуры регулярно появлялись на страницах ежедневного «Голоса Родины», причём в стилистике многих рисунков ощущалось влияние футуризма - во Владивостоке периода Гражданской войны нашли пристанище многие представители авангарда в искусстве, в т.ч. футурист Д. Д. Бурлюк [1], активно сотрудничавшие с леволиберальной прессой. Каждый рисунок имел название и обычно сопровождался едким комментарием, а то и стихотворением.
Визуальный образ Японии в левой карикатуре был стабильно негативным и в то же время отличался некоторым разнообразием. Страна-интервент чаще всего персонифицировалась в виде японского военного, хотя могла быть представлена женщиной в кимоно (гейшей?) или самураем в традиционной одежде. На карикатуре «Войска Семёнова», помещённой в номере «Голоса Родины» от 26 марта 1920 г., атаман прячется за движущимся вперёд строем японских солдат; позади Семёнова красуется могильный крест с надписью «Армия Каппеля» и плетётся подвыпивший казачий офицер в папахе, с нагайкой и бутылкой спиртного в руках [7, с. 3]. В карикатуре «Хабаровский театр "марионеток"», посвя-щённой попытке городской думы Хабаровска вывести город из-под власти земского социалистического правительства, японский офицер разыгрывает перед сидящими в зале коллегами по интервенции (британцем, французом, американцем и др.) кукольную пьеску: есаул Бочкарев (или чин его отряда) протягивает руку городскому голове Лихойдову (подпись: «Лихойдов (Бочкаревцу): Итак, приятель, мы с тобой с 4-х часов 30 минут самостоятельными стали») [11, с. 2]. Карикатура с красноречивым заголовком «В чужом огороде (повадился козел в огород ходить...)»: японец рубит топором сук яблони-«России», на котором сидит; сук отмечен аббревиатурой «Д.В.Р.» и на нём висят «плоды», подписанные «железо», «хлеб», «меха», «медь», «золото», «уголь»; снизу на него злорадно взирает американец в виде толстого «буржуя» в цилиндре со звёздами [12, с. 2]. Стихотворение «В "Саду Гесперид" (Интервенто-сказочка)» под карикатурой начинается со следующих строк:
Современный Геракл, что к саду Гесперид Из-за моря прибрел в «Девеер», Русских яблок узрел привлекательный вид И шмыгнул (нет хозяев) за дверь Ах! В саду хорошо: при открытой двери Безнаказанно лезешь на сук -А плодов-то! Плодов! Сколько хочешь, бери -И по суку топор стук, да стук [12, с. 2].
1 О карикатуре как историческом источнике см.: [2].
Если на данном рисунке американский «Дядя Сэм» изображён в уничижительном духе - своекорыстным конкурентом Японии в соперничестве за обладание русскими богатствами - то на карикатуре от 22 августа 1920 г., приуроченной к негативной реакции Вашингтона на оккупацию Северного Сахалина японскими войсками США олицетворяются рослым солдатом в широкополой шляпе, выгоняющим карлика-японца с оккупированной русской территории (подпись: «Голос с того берега: Эй, приятель, ты зачем туда забрался? Голос с этого берега: Я, дяденька, по ошибке, - не разглядел в тумане, которая земля русская, которая японская»). В этом случае ненависть автора карикатуры к японцам подчёркивалась идеализированным изображением американского солдата, представленного в качестве защитника территориальной целостности России [10, с. 2]1.
В правом лагере патриотизм, напротив, увязывался с идеей бескомпромиссного антибольшевизма. Поддержка Японией русского Белого движения не воспринималась как нечто предосудительное2. Критиковались объём - по мнению правых, недостаточный, - и искренность подобной поддержки. Больше всего приморские правые опасались эвакуации японского экспедиционного корпуса, вслед за которым в край должны были прийти большевики. Приморская правая публицистика указывала на противоестественность любых переговоров между Японией и ДВР и предупреждала об опасности проникновения коммунистической идеологии в Японию. После антисоциалистического переворота 26 мая 1921 г. и прихода к власти Временного Приамурского правительства , национально-консервативная пресса сконцентрировалась на доказывании выгоды, которую могла бы извлечь Япония из поддержки «национальной России» (т.е. белого Приморья как последнего её анклава).
Непрекращающиеся японские уступки ДВР заставляли идеологов Белого движения опасаться не только за судьбу Приморья, но и за будущее самой Японии. Автор серии очерков «Япония и Россия», скрывавшийся под псевдонимом «Каэль», сравнивал корыстную политику Японии на Дальнем Востоке с политикой Германии перед первой мировой войной и во время её. Основное сходство, по мнению автора, лежало в «шовинизме» обоих государств, их беспринципности и готовности взаимодействовать - ради мнимой выгоды - с деструктивными революционными силами (рухнувшая Германская Империя с большевиками, Япония - с теми же большевиками через ДВР): «...Мне, еще больше десяти лет тому назад писавшему об обоюдной выгодности сближения России и Японии, хочется сказать японцам: вы вступаете на скользкий и неверный путь; на таком пути поскользнулась даже Германия» [23, с. 3]. Позиционируя себя доброжелателем Японии, «Каэль» призывал японцев не повторять ошибки дореволюционного русской «прогрессивной» интеллигенции, блюсти традиционные устои, защищать их от угроз «американизации» (через работу протестантских миссионеров) и «большевизации»: «Приглядитесь к
1 Командующий американскими экспедиционными силами в Сибири Уильям Грейвс позднее изложил свою версию Гражданской войны в Сибири и на Дальнем Востоке, крайне враждебную по отношению к правительству Колчака и «японским марионеткам», Семёнову и Калмыкову, см. [13].
2 В качестве образца японофильских настроений приведём отрывок из воспоминаний генерала К.В. Сахарова: «На потомков самураев произвела глубокое и сильное впечатление наша гражданская война. Вникая во все ее подробности и в самую сущность, зная хорошо истинное положение вещей, — японцы стали пылкими врагами большевиков. Все, начиная от генералов до маленького солдата — «мусимуси», желали искренно нашей полной победы над красным интернационалом. Это доказали они не раз делом, самым явным и страшным доказательством, сражаясь бок-о-бок с белыми войсками, против коммунистов и кровь самурая окрашивала не раз белые сибирские снега» [20, с. 304]. По своему ценно свидетельство Лодевейка Грондейса, голландского военного журналиста, наблюдавшего Гражданскую войну в России: «Японская интервенция, которую представляли как глубоко своекорыстную, не корыстнее всех остальных. Я не могу сказать, какие выгоды получила Япония за свои усилия, огромные траты и кровь, которую проливали ее солдаты... Население Сибири ничего не имеет против японцев... Русские все яснее понимают, что сотрудничество русских и японцев, причем не только на Дальнем Востоке, но и по всей России, — вещь естественная и органичная» [14, С. 380].
3 О Временном Приамурском правительстве (ВПП) см. [25, с. 364 - 466].
тому, что делается у вас на родине: вас усердно обрабатывают "христианские мальчики" и опытные дипломаты старого и нового света. Так ли вы прочны сами, как это вам кажется; не висит ли над вами то же, что проделано было в Китае и четыре года тому назад у нас? Берегите японцы, вашу "простую" жизнь, ваши старые почтенные традиции, берегите вашего Микадо...» [23, с. 3] Консервативная политика внутри страны должна быть дополнена союзом с антибольшевистской Россией (пока что в сильно уменьшенном формате белого Приморья), без которого Токио едва ли под силу противостоять американским претензиям на господство на Тихом океане: «Вам также необходимо иметь на западе у себя на континенте верного друга, а не врага... Не обольщайтесь нашею теперешнею слабостью и не стройте на ней своих надежд... Есть русская пословица: "не плюй в колодец, пригодится воды напиться"... Если Россия сейчас больна, если онаране-на, то это еще не значит, что она обязательно должна умереть; напротив, мы верим, что она будет жить. Так не сыпьте сейчас в ее небольшой сосуд с чистой, живительной ключевой водой еще новых разлагающих бацилл: их у нас и без того довольно» [23, с. 3].
Российская Гражданская война, как и множество внутренних конфликтов в других странах, закономерно вовлекла в себя иностранных интервентов. Начавшись во время ещё не закончившейся первой мировой войны, Гражданская война в России стала одним из первых военных конфликтов, высветивших всю противоречивость и несовершенство Версальского мира1. Наряду с «красными», «белыми» и всевозможными «зелёными» и «розовыми», военнослужащие иностранных интервенционных армий действовали в социальном пространстве революционной России, взаимодействовали с мирными жителями и комба-тантами, принимали участие в боевых операциях. Япония оказалась вовлечена в Гражданскую войну на российском Дальнем Востоке гораздо глубже остальных стран, поскольку опасные события развивались вблизи японских границ. После негативного опыта русско-японской войны 1904-1905 гг., позитивного опыта русско-японского военно-политического сотрудничества перед мировой войной и во время неё, японская интервенция в Сибири и на Дальнем Востоке стала очередным, едва ли «позитивным», но и вряд ли полностью «негативным» опытом взаимодействия двух народов. Следует отметить, что японские войска впервые вступали на материковую русскую территорию (в 1905 г. японцы высаживались только на Сахалине и Камчатке) и соприкасались с бытом русского населения. Разные внутрироссийские политические силы по-разному интерпретировали появление на Дальнем Востоке солдат неевропейской страны, уже одним фактом своей принадлежности к Азии отличавшейся от прочих участников интервенции, как правило, европейских держав.
Созданием образа японской интервенции и самих интервентов занималась местная пресса, через которую русское население знакомилось с различными аспектами пребывания японцев в России. Публикации в прессе касались как повседневности японских военнослужащих, попавших в чуждую им русскую дальневосточную среду, так и общих вопросов политики Токио.
При сравнительном анализе публикаций в левой (антияпонской) и правой (про-японской) прессе бросается в глаза разница в отображении «японской» темы. Левые в равной степени сосредоточены на политике и на повседневности интервентов, трактуя поведение японцев почти исключительно в отрицательном ключе, заостряя внимание читателей на недостойном поведении японских солдат, их грубом обращении с русскими. Правые газеты редко освещали бытовые вопросы (исключение - газета «Владиво-Ниппо») - то ли не желая исполнять малопочётную роль апологетов интервенции, то ли не находя положительных примеров диалога между русским обывателем и японским военнослужащим. При этом именно в газетах правого, национально-консервативного спектра разраба-
1 Эмигрантский военный теоретик А.А. Зайцов не отделял первый период Гражданской войны в России от глобального противостояния Антанты и Тройственного союза в рамках первой мировой войны, см. [16].
тывались теоретические основы потенциального союза Японии и небольшевистской России. Газеты всех направлений имели повод быть недовольными японским вмешательством: социалисты и либералы по причине вмешательства как такового, консерваторы из-за недостаточных усилий Японии по борьбе с большевизмом и ДВР. Японцы не оставляли без внимания эту критику и в ряде случаев выступали с опровержением неверных сведений о себе, полемизируя с русскими публицистами.
Дальнейшее изучение материалов прессы позволит дать более объективную оценку японской интервенции, выделить в ней не только агрессивные, захватнические тенденции, но и стремление к наведению порядка и сдерживанию левоэкстремистских идеологий, представлявших опасность для внутреннего мира как в России, так и в Японии.
Список литературы
1. Виловатая Е. С., Крыловская И. И. Владивостокские страницы жизни и творчества Давида Бурлюка: по материалам коллекции Приморского государственного объединённого музея им. В. К. Арсеньева // Фундаментальные исследования. № 12 (часть 11), 2014. С. 2482-2486. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://www.fundamental-research.ru/ru/article/view?id=36718 (дата обращения: 15.02.2019).
2. Голиков А. Г., Рыбаченок И. С. Смех - дело серьезное. Россия и мир на рубеже XIX-ХХ веков в политической карикатуре. М.: ИРИ РАН, 2010. 328 с.
3. Голос Родины // Владивосток. 1920. 18 февраля.
4. Голос Родины // Владивосток. 1920. 19 февраля
5. Голос Родины // Владивосток. 1920. 25 февраля.
6. Голос Родины // Владивосток. 1920. 21 марта.
7. Голос Родины // Владивосток. 1920. 26 марта.
8. Голос Родины // Владивосток. 1920. 31 марта.
9. Голос Родины // Владивосток. 1920. 17 августа.
10. Голос Родины // Владивосток. 1920. 22 августа.
11. Голос Родины // Владивосток. 1920. 28 августа.
12. Голос Родины // Владивосток. 1921. 20 апреля.
13. Грейвс У. Американская интервенция в Сибири. 1918-1920. / Пер. Л. Игорев-ского. М.: Центрполиграф, 2018. 288 с.
14. Грондейс Л. Война в России и Сибири. / Пер. М. Кожевниковой, В. Габышева. М.: Политическая энциклопедия, 2018. 465 с.
15. Дацышен В. Г. Проблемы завершения «Сибирской экспедиции» в Забайкалье. Новые документы по истории японской интервенции в Сибири // Японские исследования. 2017. № 2. С. 24-45.
16. Зайцов А. А. 1918 год. Очерки по истории русской гражданской войны. Париж, 1934. 157 с.
17. Молчанов Л. А. Газетная пресса России в годы революции и Гражданской войны (ноябрь 1917-1920 г.). М.: Издатпрофпресс, 2002. 272 с.
18. Никитин А. Н. Периодическая печать как исторический источник по истории Гражданской войны в Сибири. Омск: Высшая школа милиции МВД РФ, 1991. 204 с.
19. Сахаров К. В. Белая Сибирь: Внутренняя война, 1918-1920. Мюнхен, 1923.
330 с.
20. Семенова Н. М. Периодическая печать Сибири как исторический источник по истории «демократической контрреволюции»: автореф. дис. ... канд. ист. наук. Томск, 1977.
21. Слово // Владивосток. 1920. 29 июля.
22. Слово // Владивосток. 1920. 30 июля.
23. Слово // Владивосток. 1921. 31 июля.
24. Сонин В. В. Государство и право Дальневосточной республики, 1920-1922 гг. Владивосток: Дальнаука, 2011. 296 с.
25. Цветков В. Ж. Белое дело в России. 1920-1922 гг. (формирование и эволюция политических структур Белого движения в России). Ч. 2. М.: Достоинство, 2016. 640 с.
26. Шереметьева Д. Л. Газеты Сибири в период «демократической контрреволюции»: автореф. дис. ... канд. ист. наук. Новосибирск, 2011.
References
1. Vilovataya, E. S., Krylovskaya, I. I. Vladivostokskie stranitsy zhizni I tvorchestva Da-vida Burlyuka: po materialam kollektsii Primorskogo gosudarstvennogo ob "edinennogo muzeya im. V. K. Arsen'eva [Vladivostok pages of life and work of David Burliuk: based on materials from the collection of the Primorsky State United Museum named after V. C. Arsenyev] in Fun-damental'nye issledovaniya [Fundamental Researchers], № 12 (part 11), 2014. pp. 2482-2486. [Electronic resource.] - Mode of access: http://www.fundamental-research.ru/ru/article/view?id=36718 (in Russian).
2. Golikov, A. G., Rybachenok, I. S. Smekh - delo ser'eznoe. Rossiya i mir na rubezhe XIX-XX vekov v politicheskoy karikature [Laughter is a serious matter. Russia and the world at the turn of the 19th-20th centuries in a political caricature]. Moscow, IRI RAN, 2010. 328 p. (in Russian).
3. GolosRodiny in Vladivostok. 1920. February 18. (in Russian).
4. Golos Rodiny in Vladivostok. 1920. February 19. (in Russian).
5. Golos Rodiny in Vladivostok. 1920. February 25. (in Russian).
6. Golos Rodiny in Vladivostok. 1920. March 21. (in Russian).
7. Golos Rodiny in Vladivostok. 1920. March 26. (in Russian).
8. Golos Rodiny in Vladivostok. 1920. March 31. (in Russian).
9. Golos Rodiny in Vladivostok. 1920. August 17. (in Russian).
10. Golos Rodiny in Vladivostok. 1920. August 22. (in Russian).
11. Golos Rodiny in Vladivostok. 1920. August 28. (in Russian).
12. Golos Rodiny in Vladivostok. 1921. April 20. (in Russian).
13. Graves, W. Amerikanskaya interventsiya v Sibiri. 1918-1920 [America's Siberian Adventure (1918-1920)], translator L. Igorevsky. Moscow, Tsentropoligraf, 2018. 288 p. (in Russian).
14. Grondeys, L. Voyna v Rossii i Sibiri [The War in Russia and Siberia], translators M. Kozhevnikov, V. Gabysheva. Moscow, Politicheskaya entsiklopediya, 2018. 465 p. (in Russian).
15. Datsyshen, V. G. Problemy zaversheniya «Sibirskoy ekspeditsii» v Zabaykal'e. Novye dokumenty po istorii yaponskoy interventsii v Sibiri [Completion of the "Siberian Expedition" in Transbaikalia. New documents on the History of Japanese Intervention in Siberia] in Yaponskie issledovaniya [Japanese Studies], № 2, 2017. pp. 24-45. (in Russian).
16. Zaytsov, A. A. 1918 god. Ocherki po istorii russkoy grazhdanskoy voyny [Essays on the history of the Russian Civil War]. Paris, 1934. 157 p. (in Russian).
17. Molchanov, L. A. Gazetnaya pressa Rossii v gody revolyutsii i Grazhdanskoy voyny (noyabr' 1917-1920 g.) [The newspaper of Russia during the years of the revolution and the Civil war (November 1917-1920)]. Moscow, Izdatprofpress, 2002. 272 p. (in Russian).
18. Nikitin, A. N. Periodicheskaya pechat' kak istoricheskiy istochnikpo istorii Grazhdanskoy voyny v Sibiri [Periodicals as a historical source on the history of the Civil War in Siberia]. Omsk, High School of MVD RF, 1991. 204 p. (in Russian).
19. Sakharov, K. V. Belaya Sibir': Vnutrennyaya voyna, 1918-1920 [White Siberia: Internal war, 1918-1920]. Munchen, 1923. 330 p. (in Russian).
20. Semenova, N. M. Periodicheskaya pechat' Sibiri kak istoricheskiy istochnik po istorii «demokraticheskoy kontrrevolyutsii» [The periodical press of Siberia as a historical source on
the history of "democratic counter-revolution"]: dissertation's abstract. Tomsk, 1977. (in Russian).
21. Slovo in Vladivostok. 1920. July 29. (in Russian).
22. Slovo in Vladivostok. 1920. July 30. (in Russian).
23. Slovo in Vladivostok. 1921. July 31. (in Russian).
24. Sonin, V. V. Gosudarstvo i pravo Dal'nevostochnoy respubliki, 1920-1922 gg [State and law of Far Eastern Republic, 1920-1922]. Vladivostok: Dal'nauka, 2011. 296 p. (in Russian).
25. Tsvetkov, V. Zh. Beloe delo v Rossii. 1920-1922 gg. (formirovanie i evolyutsiya po-liticheskikh struktur Belogo dvizheniya v Rossii) [White Cause in Russia. 1920-1922. 9formation and evolution of political structures of White movement in Russia]. Part 2. Moscow, Dostoinstvo, 2016. 640 p. (in Russian).
26. Sheremet'eva, D. L. Gazety Sibiri v period «demokraticheskoy kontrrevolyutsii» [Newspapers of Siberia in the period of "democratic counterrevolution"]: dissertation abstract, Novosibirsk, 2011. (in Russian).
