CC BY
23
УДК 882 (075.8)
Kirillova E.O., Cand. of Sciences (Philology), senior research associate, Institute of History, Archaeology and Ethnography of Peoples, Far East FEB RAS
(Vladvostok, Russia), E-mail: sevia@rambler.ru
IMAGE OF LORD TIGER AS PERSONIFICATION OF TAIGA JUDGE (ACCORDING TO THE WORKS OF FAR EASTERN WRITER N.A. BAIKOV). The article continues a large topic devoted to the study of the implementation of Orient in the work of writers of the Russian abroad of the Far East. On the example of the works of the expatriate prose writer N.A. Baikov (1872-1958), the oriental image of a tiger fell into the sphere of research interest. It is considered through the prism of philosophical and religious concepts, cultural descriptions, ethnographic descriptions, etc. According to Chinese, Korean, Tunguso-Manchu ideas, the beast is considered the embodiment of the Mountain Spirit. The Mountain Spirit reigns over all nature and preserves its harmony. It is noted that the indicated euphemism in the texts is called the Great Wang - the ruling lord of all tigers and the keeper of the pristine cosmos of nature. The scientific novelty of the work is due to the fact that the literary material shows, how the meeting of a predatory animal with a person becomes a marker of human honor and morality. For the first time, the article focuses on analyzing a variety of examples that reveal plot and motive lines, when the Lord of Mountains and Forests punishes or favors a person. The results of the study prove that the Far Eastern naturalist writer has an artistic representation of the theme of veneration of the royal animal by taiga and trappers reflects mythopoietic views. Oriental traditions and legends are described in detail. According to tradition, Wang is the highest spiritual being, having a mind and soul equal to man. He is vested with the power to fulfill the role of taiga judge. He has the right to decide the fate of both the inhabitants of his animal kingdom and people who spatially interact with nature, which this beast personifies.
Key words: N.A. Baykov, literature of Russian Far Eastern emigration, image of tiger
Е.О. Кириллова, канд. филол. наук, ст. науч. сотр. Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока
Дальневосточного отделения Российской академии наук, г. Владивосток, E-mail: sevia@rambler.ru
ОБРАЗ ВЛАДЫКИ-ТИГРА КАК ОЛИЦЕТВОРЕНИЕ ТАЁЖНОГО СУДЬИ (ПО ПРОИЗВЕДЕНИЯМ ДАЛЬНЕВОСТОЧНОГО ПИСАТЕЛЯ Н.А. БАЙКОВА)
Статья продолжает большую тему, посвященную изучению реализации Ориента в творчестве писателей русского зарубежья Дальнего Востока. На примере произведений прозаика-эмигранта Н.А. Байкова (1872-1958) в сферу исследовательского интереса попал ориентальный образ тигра, который рассматривается через призму философско-религиозных концепций, культурологических описаний, этнографических отсылок и др. Согласно китайским, корейским, тунгусо-маньчжурским представлениям, зверь считается воплощением Горного духа, царящего над всей природой и сохраняющего её гармонию. Отмечено, что обозначенным эвфемизмом в текстах именуется Великий Ван - правящий владыка всех тигров и хранитель первозданного космоса природы. Научная новизна работы обусловлена тем, что на литературном материале показано, как встреча хищного животного с человеком становится маркёром чести и нравственности последнего. В статье впервые уделено внимание анализу разнообразных примеров, раскрывающих сюжетно-мотивные линии, когда Властелин гор и лесов карает или милует человека. Результаты исследования доказывают, что у дальневосточного писателя-натуралиста художественная репрезентация темы почитания царственного животного таёжниками и звероловами отражает мифопоэтические взгляды. Подробно описаны ориентальные предания и легенды, согласно которым Ван является высшим духовным существом, имеющим разум и душу, равным человеку. Он наделён властью выполнять роль таёжного судьи, то есть вправе решать судьбы как обитателей своего животного царства, так и людей, пространственно взаимодействующих с природой, которую этот зверь олицетворяет.
Ключевые слова: Н.А. Байков, литература дальневосточной эмиграции, образ тигра
Уже безусловным является тот факт, что произведения писателя-эмигранта Николая Аполлоновича Байкова (1872, Киев - 1958, Брисбен, Австралия) формируют аксиологический потенциал русской литературы Дальнего Востока и стран Азиатско-Тихоокеанского региона. Поэтому вынесенная в заглавие статьи и рассматриваемая проблема актуальна. Она связана, во-первых, с тем, что в качестве литературного материала выступают произведения, которые имеют в основе своей региональный компонент. В региональный блок входят тексты, созданные на дальневосточном материале, фронтирном по своему наполнению и воспроизведению. В связи с этим закономерно привлекаются варианты функционирования художественной этнографии - как тунгусо-маньчжурских народов, традиционно населявших российские территории Дальнего Востока, так и народов Северо-Восточной Азии (Китай, Маньчжурия, Корея). Во-вторых, изучение реализации концепции Ориента в творчестве писателей Н.А. Байкова, Б.М. Юльского, М.В. Щербакова, П.В. Шкуркина и других авторов русского дальневосточного зарубежья первой половины XX века обогащает современное литературоведение новым - уникальным - знанием. Необходимо констатировать имеющиеся на сегодняшний день в научной литературе исследования, посвященные различным аспектам прозаического и поэтического творчества представителей русской эмиграции на Востоке. Отметим лишь некоторые наиболее существенные, обобщающие достижения: это работы Е.В. Витковского [1], О.А. Бузуева [2], С.И. Якимовой [3], А.А. Забияко и ПВ. Эфендиевой [4-7], Е.Е. Жариковой [8], И.Ю. Ковальчук [9] и некоторых других. К формулировке актуальности предпринятого обращения добавим и то, что острота поднятой проблемы и востребованность ее решения подтверждаются также необходимостью исследовать межкультурные связи и межэтнические взаимодействия в русской литературе посредством соотношения ориентальной/азиатской/дальневосточной культур.
Объектом исследования послужили тексты Н.А. Байкова - художественные и научно-популярные. Все привлекаемые произведения русского писателя объединяет соотношение темы природы и человека: монография «Маньчжурский тигр» (1925), роман/повесть «Великий Ван» (1936), таёжная быль «Тигрица» (1940), маньчжурская быль-роман из жизни заамурцев по охране Китайской Восточной железной дороги, 1901-1910, «Чёрный капитан» (1943). В рассуждениях и выводах использовались также отсылки к рассказам и очеркам из сборников писателя-натуралиста «В горах и лесах Маньчжурии (2011) и «Записки маньчжурского охотника» (1941). Предметом - в широком смысле - стало изучение особенностей ориентального образа тайги в творчестве Н.А. Байкова и тех закономерностей, которые лежат в основе единства художественного мира
автора, выстроенного на ориентальной концепции (мифосюжетные наполнения, зоо/фитоморфная сакрализация образов, религиозно-культовые представления, образно-мотивные ряды, поэтика пространства и времени, репрезентация инокультурного героя и др.). Данная работа предмет обращения ограничила метафорическим восприятием образа тигра как зверя, влияющего на жизни и судьбы таёжных жителей. Целью исследования заявлен анализ аксиологических маркёров дальневосточной мифокультуры в отношении владыки тайги. Достижение поставленной цели потребовало решения нескольких задач. 1. Обратиться к примерам осмысления роли тигра как своеобразного судьи в исполнении суровых таёжных законов, когда хищник наделяется божественной властью решать судьбу человека. 2. Проанализировать духовную основу сущности священного зверя в дальневосточной фронтирной культуре (в том числе тунгусо-маньчжурской и азиатской), связанную с мифопоэтическими установками: владыка леса как отображение и мерило человеческой чести. 3. Обозначить нравственную основу духовной связи князя гор и лесов с человеком. 4. Отметить связанный с этим трагизм героев в произведениях дальневосточных авторов, философско-религиозные основания их мировосприятия, мотив обречённости.
Работа представляет собой историко-литературное исследование с элементами междисциплинарного подхода. Основными методами стали биографический, традиционный описательный, сравнительно-исторический, типологический. Теоретико-методологическую основу составили концепции разных авторов, включая дальневосточную школу, по изучению специфики ориентальной, в том числе тунгусо-маньчжурской, духовной культуры, этнологии и антропологии: В.К. Арсеньева [10; 11], И.А. Лопатина [12], ГА. Отаиной [13]. Привлекались литературоведческие работы по изучению своеобразия и достоинств прозы писателя-натуралиста Н.А. Байкова и других дальневосточных авторов: Е.А. Неживой [14], Н.Н. Плостиной [15; 16; 17], Н.Н. Гудимовой [18], Ю.А. Яроцкой [19]. Думается, что предпринятое обращение отличается высокой практической значимостью. Полученные выводы могут быть использованы в научно-исследовательской деятельности, например, при создании обобщающих работ по истории литературы дальневосточной эмиграции. Научно-практическое применение результатов исследования состоит также в использовании в учебном процессе средней и высшей школ. Например, в преподавании различных учебных дисциплин регионального блока (литература русского дальневосточного зарубежья, культурология, философия и др.) как в российских, так и зарубежных вузах гуманитарного профиля.
Как уже отмечалось в предыдущих работах, в фольклоре разных народов, проживающих в таёжной зоне, а также в китайских, маньчжурских, корейских народных мифах и преданиях, образ тигра занимает центральное место. Во славу владыки тайги строили кумирни, тигра умилостивляли, ему поклонялись, приносили жертвоприношения. Так, у известного писателя и путешественника В.К. Ар-сеньева (1872-1930) в его книге По Уссурийскому краю. Путешествие в горную область Сихотэ-Алинь в 1906 г» находим: «У перевала, у подножия большого дуба стояла маленькая кумирня, сложенная из плитнякового камня. Кумирня эта была поставлена китайскими охотниками и искателями женьшеня. Лицевая её сторона была украшена красной тряпицей и иероглифической надписью: "Сан-лин-чжи-чжу", т.е. "Владыке гор и лесов (тигру)"» [10, с. 117]. Н.А. Байков в монографии «Маньчжурский тигр» пишет: «Тигры, уничтожающие кабанов, пользуются уважением и покровительством китайцев, видящих в них особые существа, посланные Всевышним охранять жизнь и имущество бедных людей от злых духов и врагов человечества. Такому тигру-хранителю воздвигают кумирни и алтари на горных перевалах, в далёких лесах и дебрях, и молятся ему, прося защиты и помощи в борьбе с тёмными силами природы» [20, с. 11]. В ориентальных картинах мира наличествуют различные предания о верховных божествах, спускающихся на землю в образе тигра - для того, чтобы одарить или наказать человека. «Шагах в пятидесяти от маленькой фанзочки, похожей на инородческую (туземную) юрту, «стояла маленькая кумирня со следующей надписью: "Чжень шань лин ванн си жи Хань чао чжи го сян Цзинь цзо жень цзян фу лу мэнь", то есть "Находящемуся в лесах и горах князю (тигру). В древнее время, при ханьской династии, спасавший государство. В настоящие дни - дух, дающий счастье людям"» [10, с. 256].
В повествованиях писателя русского дальневосточного зарубежья Н.А. Байкова, творческие концепции которого базировались на восточных мифах и легендах, Великий Ван - не обычный тигр, он не просто самое сильное животное в тайге, а предводитель тигров и царь всех зверей. Ван олицетворяет душу и сущность леса, является не только главным охранником своего животного царства, но и становится воплощением Горного духа, царящего над всей природой. В образе Владыки тайги заложена красота и мощь Вселенской природы. Н.А. Байков противопоставляет весь животный мир человеку. И этот таёжный космос гармонично функционирует, живёт по своим законам и правилам ровно до того момента, пока в нём не появляется самое страшное существо на земле -человек [21; 22; 23].
Тигр, являясь тотемным животным, выступал не только первопредком, но и выполнял функции высшего судьи. Фольклор коренных народов российского Дальнего Востока, нанайцев, удэгейцев фиксирует, что именно тигр когда-то очень давно научил людей таёжным законам, в том числе охоте [21]. Но не бездумной добыче зверя, а рациональной, в меру потребления и необходимости. Одним из таких главных правил охоты являлся запрет на убийство спящего животного [24, с. 144]. Так, в книге В.К. Арсеньева «В горах Сихотэ-Алиня» охотники, убившие спящего медведя, порицаются местным удэгейцем Ваникой Камедичи. «"Гы байта (худо, грех)", - отвечал он мне и при этом добавил, что они никогда такое сонное животное не бьют. Каждый охотник знает, что всякого зверя сперва надо разбудить криком или бросить в него камень и стрелять только тогда, когда он подымится со своей лёжки. Это закон, который нельзя нарушать. Человек, не соблюдающий его, рано или поздно поплатится жизнью» [11, с. 389]. Подобное правило было связано с тем, что, по представлениям многих коренных народов российского Дальнего Востока, душа живого существа во время сна может отсутствовать в теле, путешествовать в иных сферах, а её место может занять злой дух, поэтому сначала нужно разбудить животное, чтобы вернуть его душу в тело.
Как уже неоднократно нами отмечалось, духовная основа сущности тигра как священного зверя в восточных культурах связана с мифопоэтическими установками. В произведениях Н.А. Байкова владыка, являясь сакральным божественным животным и властителем всего своего лесного царства, именуемого «Шу-Хай» (лесное море), часто выступает в роли своеобразного судьи, приводящего в исполнение суровый таёжный закон. Н.Н. Плостина пишет: «Тигр изображён не только охранителем лесов, он - мерило человеческой чести в таёжных законах. За животным скрывается вселенский смысл, природа незримыми нитями связана с человеческой жизнью» [15, с. 19]. У дальневосточного писателя в главной повести о царственном звере - «Великом Ване», и не только в ней, неоднократно обнаруживаем подобное: «Закон тайги - самый древний из всех юридических установлений человека. Это неписаный кодекс, ведущий своё начало от древнейших времён младенчества рода человеческого» [25, с. 181]. Про необратимость таёжного закона знают все обитатели: и люди, и звери. «Это право безжалостно, как сама природа, и чуждо послаблений и сентиментальности. Гуманные начала в нём отсутствуют, и справедливость чрезвычайно прямолинейна» [25, с. 182]. Так, в «Великом Ване» за кражу у своего хозяина двух шкурок добытых животных молодого китайца Сун-Фа судят старшины звероловных участков, люди, имеющие авторитет и уважение, о чём свидетельствуют глубокие морщины их лиц и пергаментная бронзовая кожа. И большинством голосов таёжным судом молодого человека приговаривают к смерти: «На циновке лежало четыре белых боба и один чёрный. Участь обвиняемого была решена» [25, с. 184]. Даже оправдание китайца, что продажа украденных собольих шкурок спасла бы его умирающую от голода мать, не может смягчить тягчайшего преступления. Наказание беспощадно и честно, воровство пушнины наказывается высшей мерой -рабочий Сун-Фа должен быть принесён в жертву Великому Вану. Руководящий
догмат первобытного закона тайги - «око за око и зуб за зуб». «Обойти этот закон нельзя, и виновный не может избежать своей участи даже в том случае, если он обратится к защите законов государственных. Карающая, беспощадная рука таёжной Немезиды в конце концов найдёт его, и обычное право дикой пустыни восторжествует. Закон этот непреложен и сохраняется во всей чистоте в глубине дикой природы» [25, с. 182]. Летом обвиняемого закопали бы живым в землю. Но наказание приводят в исполнение зимой: «Ты будешь отдан Великому Вану, который требует человеческую жертву. Если Ван пощадит тебя - твоё счастье. Пусть он решит твою участь» [25, с. 184]. Таким образом, в текстах Н.А. Байкова тигр представляется как некая высшая справедливость, выше человеческого закона и суда. И царь тайги является, чтобы исполнить приписываемую ему обязанность: «На месте казни под вековым кедром валялись на окровавленном снегу ватные тряпки, меховая шапка и обрывки верёвок, связывавших преступника. Вот всё, что осталось от злосчастного Сун-Фа. Таёжное правосудие торжествовало. Великий Ван был судьёй и исполнителем древнего закона пустыни» [25, с. 186].
Охотники в рассказе Н.А. Байкова «Суд Великого Вана» из сборника «Записки маньчжурского охотника», чтобы решить свой спор о границах звероловных участков, тоже прибегают к суду Вана. Кому жить, а кому умереть - решает тигр. Рассказчик повествует о «таёжной драме бытового характера», пересказанной стариком Фуцаем. «В диких лесах Маньчжурии до сих пор сохранился первобытный закон тайги, которым руководствуются его обитатели <...> когда нарушено вековое право и обе стороны заинтересованы в скорейшем окончании дела» [26, с. 223]. Старик Фуцай, узнав, что охотники решили преследовать Великого Вана, совершившего правосудие, отговаривает от охоты на него: «Не трогайте его!.. Он совершил правосудие и взял виновного к себе в брюхо, чтобы очистить его от грехов, совершённых им при жизни. Великий Ван справедлив и знает, что надо делать!» [26, с. 225]. «Приговор людей и смерть осуждённого в исполнении Вана воспринимаются как искупление грехов за нарушение законов чести и таёжных законов» [18, с. 342]. Позже, в XXI веке, в журнале «Австралиада» за 2003 год наследники писателя, живущие на пятом континенте, опубликуют заметку своего именитого родственника «Дань Великому Вану». В ней, рассказывая о своём пребывании в Маньчжурии, Н.А. Байков итожит опыт, накопленный веками и преобразованный в первобытный закон тайги: «Здесь была своя особенная жизнь, и сохранился древний быт, очень далёкий и чуждый современной культуре и цивилизации. Здесь доминировал "Закон тайги", жестокий с точки зрения обывательской морали, но рациональный и неизбежный. Властелином здесь был не человек, а дикий зверь, которому подчинялось всё живое, не исключая и человека» [27, с. 43-45].
Добавим, что владыка тайги, как судья, «решает» судьбы многих героев писателя-натуралиста, живущих или оказавшихся в лесах Маньчжурии. «Великий Ван справедлив и мудр, ибо решает по совести, хотя подвергает суровому испытанию охотников» [18, с. 342]. Встреча с владыкой Ваном лишает героев жизни или становится причиной её переосмысления. Так происходит с охотником-отшельником из рассказа «Судьба» Степаном Железняковым, покусившимся на охотничьи угодья царственного зверя, и таёжным проводником из рассказа «Суд Божий» Степаном Чернобыльниковым, который нарушает законы тайги. Второй с целью наживы убивает доверивших ему свою жизнь спящих людей, беглецов, покидающих революционную Россию. За совершённое преступление героя «приговаривает» к смерти и карает тигрица с тигрятами. «Степан Чернобыльников "погиб лютой смертью от зверя". "Никто, как Бог повелел дикому зверю совершить суд над человеком и сбить его. <...> Это суд Божий", - заключили проводники, увидев тела убиенных и остатки от проводника» [17]. Таким образом, по представлениям таёжных жителей, тигр наделяется не только когнитивной, но и почти высшей - божественной - способностью решать, стоит ли лишать человека жизни или он может быть помилован. Иными словами, царственный зверь предстаёт как мифопоэтический - он ниспослан свыше решить судьбу провинившегося или греховного.
Ротмистр Вадим Алатаев из маньчжурского романа о жизни заамурцев по охране Китайской Восточной железной дороги, 1901-1910, «Чёрный капитан» считает, что его ручной леопард Барс мстит хунхузам за смерть возлюбленной. Возлюбленная Алатаева китаянка Ин-Тао была жестоко зарезана главарём банды разбойников. Барс по-настоящему любил свою хозяйку - юную девушку по прозвищу «маленькая птичка» и даже ревновал к ротмистру, несмотря на то, что зверь. Денщик Ерофеич сетует на то, что после нападения на разбойников их Барс, которого воспринимали почти как огромного домашнего и мягконравного кота, стал людоедом, он лютует с хунхузами, «сколько манзюков он передушил, страсть!» [25, с. 307]. («Манзюками» - уничижительное от слова «манзы», «мань-цзы» - называли местных китайцев, проживавших в Южно-Уссурийском крае. «Маньцзами» также маньчжуры именовали вольных китайских промышленников, пришедших в Маньчжурию для разных промыслов, а китайцы - аборигенов дальневосточной территории). Однако, обращаясь к своему денщику, цыганский барон уверенно отвечает, что это разбойникам возмездие за невинно пролитую кровь: «Знаешь ли, я верю, что на свете существует мировое возмездие, что каждый человек получит, в конце концов, то, что заслужил, и что это неизбежно, как самый рок, как предопределение. От этого никто не уйдёт и не спрячется от своей судьбы, как и от собственной тени"» [25, с. 307]. После ряда драматических событий своей жизни Чёрный капитан живёт с уверенностью, что «Барс является оружием судьбы и палачом, а судья - воля Всевышнего! Без этой воли не совер-
шается в мире ни одно деяние» [25, с. 307]. Добавим, что сам Барс находит свою смерть в очередной схватке отряда Алатаева с лесными бандитами. Наравне с людьми дикий хищник сражается с хунхузами и погибает от полученных ран.
По поверьям, «тигр, отмеченный иероглифом «Ван», является вторичным воплощением человеческой души, искупающей собственные грехи или прегрешения своих предков. В хищника воплощается обыкновенно душа какого-нибудь известного правителя или знатного человека. Если тигр пожирает людей, то, очевидно, люди эти были грешны и должны пройти стадии очищения, начиная с желудка «князя гор», как называют хищника суеверные китайцы и бродячие охотничьи племена, населяющие крайний север и восток страны. Поэтому неудивительно, что дальневосточный писатель-эмигрант М.В. Щербаков, повествуя об одном из героев своего рассказа «Корень жизни» корейце Киме, неправедно завладевшем женьшенем и не знавшем нужных заклятий против гениев-охранителей дивного корня, за что и поплатился жизнью, отмечает: «Впрочем, может быть, его душа в прежнем воплощении была в животном, и ей надлежало пройти ещё одну ступень для своего очищения. Вероятно, поэтому, осторожно вытирая корень полой, он и услышал звук, заледенивший кровь в его жилах: над тайгой, мощно сотрясая мрак, прокатился глухой рёв с клокочущими переливами, похожий на отдалённый гром, - рёв рыжего корейского тигра, властелина и царя тайги» [28, с. 27-28]. В своих многочисленных произведениях, посвящённых жизни или пребыванию человека в таёжном пространстве, Н.А. Байков неоднократно приводит народное китайское поверье. Оно гласит: если тигр съест человека, то звероловы говорят, что человек этот в прежней жизни, наверное, был свиньёй, т. к. хищник узнал это по запаху; если же не свиньёй, то, во всяком случае, собакой, иначе тигр его не тронул бы. И тигр пожирает людей в том случае, если они были грешны, поэтому им предстоит пройти стадии очищения, начиная с желудка тигра. А ещё старые звероловы говорят, что то, кто убьёт тигра, тот, наверное, будет съеден другим тигром [20, с. 15].
Уместно, на наш взгляд, обратить внимание на следующий факт. Так, в размышлениях о некоторых героях дальневосточного писателя-эмигранта видится близкой мысль Ю.А. Яроцкой, высказанная в её монографии, посвящённой научно-художественному творчеству известного писателя и путешественника В.К. Арсеньева. Исследуя тему одиночества главного арсеньевского героя нанайца Дерсу Узала, Ю.А. Яроцкая анализирует некоторые случаи, когда абориген мог стать изгоем в своём обществе. Так, изгоем мог стать охотник, которого ранил медведь. Проблемы возникали и у охотника, убившего тигра. Друг В.К. Арсеньева этнограф, антрополог лингвист И.А. Лопатин (1888-1970), который на протяжении 1920-1925 гг работал приват-доцентом Государственного Дальневосточного университета (в настоящее время ДВФУ) и вёл курс этнографии, пишет, что наказанием за нарушение табу по отношению к тигру является смерть: «Тигр - страшное животное, его появление внушает ужас. Место обитания этого зверя священно и неприкосновенно для гольдов. Нарушение этого правила карается смертью, посылаемой всесильным Амба» [12, с. 75]. Считается, что удачливый, хороший охотник, счастливый человек никогда не должен увидеть тигра. В связи с подобными размышлениями сюжеты произведений Н.А. Байкова, где герои постоянно сталкиваются с тигром, нарочно ищут с ним встреч, охотятся на него, пленяют, ранят, добывают, убивают, для подготовленного читателя, владеющего культурологическим знанием относительно этого животного, приобретают глубокий затекстовый смысл. Развитие событийно-мистической канвы, присутствующей на страницах произведений писателей русского зарубежья Дальнего Востока, не только Н.А. Байкова, но и Б.М. Юльского, М.В. Щербакова, П.В. Шкуркина, чаще всего предвещает для героев фатальность, рок. Это может быть трагическая развязка жизни под лапой тигра или каким-то другим образом, но непреложным становится святое убеждение, что кара обязательно настигнет человека, нарушившего таёжный закон в отношении владыки тайги.
Ю.А. Яроцкая отмечает также, что в тексте В.К. Арсеньева именно образ тигра, «пересекаясь» с образом Дерсу, придаёт последнему черты трагизма и обречённости» [19, с. 106]. Дальневосточный писатель в одноимённом романе «Дерсу Узала. (Из воспоминаний о путешествии по Уссурийскому краю в 1907 г)» пишет, что герой нарушил запрет на убийство тигра. Когда-то давно, на реке Фудзин инородец случайно встретил тигра. Не обращая внимания на подозрительное - крайне опасливое - поведение собаки, гольд дошёл до дерева, за которым прятался владыка лесов и гор. «Чем ближе подходил человек, тем больше прятался тигр; он совсем сжался в комок. Не замечая опасности, Дерсу толкнул собаку ногой, но в это время выскочил тигр. Сделав большой прыжок в сторону, он начал бить себя хвостом и яростно реветь. "Что ревёшь? - закричал ему Дерсу. - Моя тебя трогай нету. Зачем сердишься?". Тогда тигр отпрыгнул на несколько шагов и остановился, продолжая реветь. Гольд опять закричал ему, чтобы он уходил прочь. Тигр сделал ещё несколько прыжков и снова заревел. Видя, что страшный зверь не хочет уходить, Дерсу крикнул ему: "Ну, хорошо! Тебе ходи не хочу - моя стреляй, тогда виноват не буду"» [10, с. 464-465]. Когда Дерсу поднял ружьё и стал целиться, тигр перестал реветь и направился в кусты. Надо было воздержаться от выстрела, но человек не сделал этого. «Когда тигр был уже на вершине увала, Дерсу спустил курок. После этого продолжал свой путь» [10, с. 465]. Через четыре дня герой, возвращаясь назад, обнаружил разлагающегося мёртвого зверя. Таёжный следопыт правомерно считает этот свой поступок страшным «грехом», за который его ждёт расплата. «"Неужели я убил тигра?!" -мелькнуло в голове» [10, с. 465]. Событие сильно пугает таёжного человека, кар-
динально меняет его жизнь, становится личным проклятием: «Ведь тигр уходил, зачем он стрелял?.. С той поры мысль, что он напрасно убил тигра, не давала ему покоя. Она преследовала его повсюду. Ему казалось, что рано или поздно он поплатится за это и даже по ту сторону смерти должен будет дать ответ перед Богом. "Моя теперь шибко боится, - закончил он. - Раньше моя постоянно один ходи, ничего бойся нету, а теперь чего-чего посмотри - думай, след посмотри -думай, один тайга спи - думай..."» [10, с. 465].
Отмечается также, что в книге «По Уссурийскому краю (Путешествие в горную область Сихотэ-Алинь в 1906 г.») тигр упоминается в связи с нападением на Дерсу. «Рассказ относится к первой беседе автора-повествователя с героем» [19, с. 100]. «Рассказывал про свои встречи с тиграми, говорил о том, что стрелять их нельзя, потому что это боги («запретные звери» - в авторских изданиях 1926 и 1928 гг. - Е.К.), охраняющие женьшень от человека, говорил о злых духах, наводнениях и т. д. Один раз на него напал тигр и сильно изранил. Жена искала его несколько дней подряд и по следам нашла, обессиленного от потери крови. Пока он болел, она ходила на охоту» [10, с. 61]. «О запрете, связанном с охотой на тигра, и особом к нему отношении в произведении В.К. Арсеньева говорится на первых же страницах. Тигр воспринимается не только как свящённое, но как опасное для жизни Дерсу животное. Так подспудно рождается тема хрупкости жизни главного героя, которая затем развивается в тему его обречённости. И опасность, и обречённость связаны с образом тигра, который сопутствует героям на всём протяжении повествования» [19, с. 100].
Развивая эту мысль, думается, с полным правом к подобным «обречённым» героям, вроде Дерсу, можно отнести некоторых героев из произведений других дальневосточных писателей. Такими героями могут выступать, к примеру, русские таёжные богатыри, профессионалы-охотники. Они, не являясь представителями инокультуры, китайской или тунгусо-маньчжурской, или культур малочисленных народов Дальнего Востока, и не имея глубоких суеверных представлений о тигре, рождённых традициями ориентального мира, помечены печатью скорой смерти. Оказавшись в особых условиях жизни или судьбы, они тоже нарушают установленное равновесие. И их также настигает наказание за убийство священного животного. Например, погибает ставший вынужденным охотником тигролов Илья Барабаш из рассказа Н.А. Байкова «Русские трапперы», пионер дикой первобытной тайги Маньчжурии, а в прошлом бывший землепашец из деревни Черниговки Уссурийского края, добряк и богатырь, спасший друга от разъярённого раненого зверя ценой собственной жизни. «Ему, видно, уж суждено было сложить свою голову в тайге Маньчжурии. <...> Умирая, он благословил меня своим тельным образком и умолял похоронить на высокой скале, около нашего зимовья, откуда открывается чудный вид на окрестные горы и леса. <...> Могила его видна издалека; над нею качают свои кудрявые ветви могучие старые кедры, а внизу тёмная, дремучая тайга поёт свою дикую заунывную песню» [29, с. 347]. Вспоминается глубоко философский, по-восточному эпичный рассказ М.В. Щербакова «Корень жизни». По сюжету, в гостиничном номере Владивостока гибнет от руки наёмного убийцы, нанятого вероломным китайцем-аптекарем, который покусился на огромный корень женьшеня, русский охотник Николай Тимофеевич, по прозвищу «Тигровая Смерть». Вместе с братом Сергеем и подручным Дудуленко он ловил иногда в тайге молодых тигрят живьём: «Там молодой царь тайги попадал в телячий вагон, идущий во Владивосток, а во Владивостоке его пересаживали в клетку и за чек в тысячу английских фунтов направляли морем в Гамбург, в зоологический сад господина Гагенбека» [28, с. 29].
Зоопарк господина Карла Гагенбека, куда поставлялись животные и, особенно, царственные тигры, фигурирует в разных текстах дальневосточных писателей-эмигрантов. Например, у Н.А. Байкова в рассказе «Васька» [30, с. 43-44]. В монографии «Маньчжурский тигр» писатель отмечал: «Так как единственным местом, где можно было достать живого северного тигра, был Уссурийский край, то сюда и были направлены агенты заинтересованных лиц и учреждений. Большой спрос поднял цену на живого зверя до невероятных размеров. Так, владелец зоологического сада в Гамбурге, Гагенбек, платил за взрослого уссурийского тигра 1000 англ. фунтов, за тигрицу 500 фунтов, а за тигрёнка до 1 года 100 фунт» [20, с. 16]. В маньчжурской были «Чёрный капитан» с целью заполучить живых тигрят для зоопарка к ротмистру Вадиму Алатаеву на станцию Сяо-Суйфын приезжает из Владивостока агент фирмы Гагенбека. Отбив тигрицу от детёнышей, казаки вместе с Алатаевым пленяют двух шестимесячных тигрят. Она, «напуганная стрельбой и окружённая сворой собак, отбилась от тигрят и пошла по хребту, преследуемая казаками, бросавшими в неё фугасы, рвавшиеся с оглушительным шумом и треском» [25, с. 403]. Разыскивая своих детей, найдя по следам место недавно покинутого людьми становища, тигрица жалобно ревёт, призывая их: «Её крик, нарушая тишину тайги, нёсся вдаль и замирал в каменных трущобах гор. <...> Это был стон и плач тоскующей матери, потерявшей своих детей. <...> Тигрята слышали далёкий страстный и нежный призыв матери и отвечали ей детскими голосами; но она не слышала их» [25, с. 406]. Оплакивая малышей, тигрица-мать впоследствии ещё раз выходила на скалу, возвышающуюся над станцией Сяо-Суйфын, со слабой надеждой вернуть своих детей, но затем ушла совсем, покинув те места, где она потеряла своё счастье. «Её дети в это время совершали длительное путешествие на пароходе Добровольного флота из Владивостока в Гамбург вокруг Азии и, сидя в тесной клетке под любопытными взглядами назойливых людей, вспоминали свою прекрасную родину, милую, спокойную тайгу и уютную берлогу в неприступных скалах, где они жили безмятеж-
но и беззаботно под опекой нежной, любящей матери. Смотря своими круглыми жёлтыми глазами на блестевшую изумрудами безбрежную гладь океана, они прижимались друг к другу и жалобно мурлыкали» [25, с. 406]. Добавим, что ротмистр Алатаев погибнет в возрасте тридцати трёх лет - как ему и было предсказано цыганкой, он будет застрелен на дуэли из-за женщины. Лишает жизни красавца-командира пуля друга. В финале «Чёрного капитана» именно царственный тигр приходит на могилу славного и отважного воина, возлежит на ней, подогревая суеверные настроения местных жителей. По их представлениям, после физической смерти Алатаева его душа - как великого человека - переселяется в тело повелителя маньчжурских лесов тигра. И уже в обличье Великого Вана он продолжает сохранять гармонию, оберегать эти места от зла и несправедливости.
В схватке с Ваном погибает ловец полосатых хищников русский богатырь Роман Вергасов, с отцом и братом преследовавший тигрицу - подругу Вана и пленивший его маленьких тигрят. Разорван на части владыкой тайги лихой охотник, отличный стрелок ефрейтор Арсеньев, который служил в охранной страже и мечтал убить царственное животное. Трагически гибнет красавец Григорий Зотов из повести «Тигрица». Он будто наказан за то, что предал любимую Настасью, спасшую его от смерти и отдавшую за это самую высокую женскую цену - своё здоровье и красоту. С другой стороны, так расплачивается герой за поругание природы, безжалостное к ней отношение. Преследуя тигрицу с котятами, Бобо-шин не желает нарушать естественный ход природы. Учитывая мифологические основы создания текстов, нельзя сбрасывать со счетов и то, что этот добряк и лесной богатырь думает о будущих зверях, их популяции, как бы проявляя, современным языком, экологическое сознание. «Стрелять будем только мамашу, а деток отпустим с миром! Пусть живут с Богом! Жалко бить! Ведь они ещё несмышлёныши!» [29, с. 636]. Споря с Григорием, безжалостно убивающим тигров, Бобошин пытается внушить ему свою философию. Он отвергает мнение, что зверобой - это живодёр, который без зазрения совести должен бить самок и детёнышей. Будучи убеждённым защитником леса, он размышляет: «А бить тигрят - это даже непрактично, так как через год-два они вырастут, и цена на них поднимется в десять раз! Бить тигрицу тоже глупо, так как без неё тигрята пропадут! Человек должен любить и жалеть каждую живую тварь, будь то букашка или тигр! Тот, кто не любит животных, не любит никого, даже людей, а любит только одного себя! Он хуже лютого зверя и грош ему цена!» [29, с. 639]. Для Бобошина и других «природных» героев Н.А. Байкова «природа - та среда, где человек должен познать себя, раскрыть свой творческий дар, осознать себя и оправдать своё пребывание на земле благими деяниями» [16, с. 321]. В отличие от Бобошина, Григорий не разделяет подобных «гуманных» подходов к тайге и её обитателям, не чувствует её величия. Герой с некоторых пор, а именно с момента предательства жены, будто обречён, на нём стоит печать приближающейся смерти, выражающаяся и во внешнем виде, и в поведении, и в поступках. И, в конечном счёте, этот человек медвежьей силы на глазах жены погибает на охоте от лапы разъярённой тигрицы. Хищница будто карает героя. Таким образом, можно резюмировать, что трагические примеры взаимодействия людей и зверя лишь подтверждают тот факт, что «вмешательство человека гибельно для тайги. Человек должен прийти сюда в гости, а не домой. И лишь тогда он найдёт гармонию. Но и сама тайга сурова к чужакам. Она и её обитатели живут по своим таёжным законам. Нарушившие его гибнут» [25, с. 45-46].
Добавим, что почитание тигра и страх перед большой кошкой у китайцев и маньчжуров были столь велики, что облик хищника мог проявляться даже внешне - в лице и физическом сложении человека. И речь идёт тут не столько об оборотничестве или мистике, проявляющимися как художественный приём (чему планируется посвятить особый разговор), сколько о психоментальной настроенности народа. Так, описание главного палача, казнящего хунхузов (в китайские палачи попадали бывшие хунхузы, но помилованные за согласие стать карателями, заплечных дел мастерами), может поразить читателя своей живописностью: «Главный палач был человек огромного роста и могучего телосложения. Одежда его состояла из чёрной куртки и шаровар. На голове был повязан чёрный платок. В руках он держал большой широкий меч с длинной рукояткой. Стальное лезвие меча сверкало на солнце, и сверкали, как у волка, дикие глаза палача, смотревшего исподлобья на свои жертвы. Выражение лица у него было зверское, а вся фигура его напоминала какого-то хищника кошачьей породы» [25, с. 331]. Отметим, что хотя Н.А. Байков не был склонен к гиньольным, пыточным описаниям, но они неизбежно вплетены в ткань художественных повествований, поскольку были продиктованы самой суровой жизнью населения Северо-Восточного Китая, в том числе таким уникальным региональным явлением, как хунхузничество. Данное название имел китайский бандитизм, который процветал в Маньчжурии и на Дальнем Востоке России в конце XIX - начале XX века [31]. Наказанием для хунхузов всегда становилась смерть. Перед нанесением смертельного удара - отрубанием головы - раздавался дикий крик палача, «пронзительный крик, как клёкот хищной птицы, как вой нападающего зверя» [25, с. 331]. Жестокая сущность человека-экзекутора у дальневосточного писателя подчёркивается его одновременной похожестью на волка и схожестью с хищным пернатым, а демоническая - с его трансформацией в кого-то из кошачьих, т. е. прямой отсылкой к тигру. Палач, похожий на тигра, приводит приговор в исполнение.
«На том месте, где тигр загрыз человека, китайцы складывают кучу камней, и всякий прохожий должен прибавить камень; если поблизости нет камней, то ставят шест с тряпкой на конце, и прохожие вешают тут же лоскутки своей одеж-
ды», - фиксирует дальневосточный писатель в своей монографии «Маньчжурский тигр» [20, с. 15]. Так и на место гибели Сун-Фа, на высокий перевал Цун-Лин, Тун-Ли приходит весной собирать цветы мака, выросшие на крови погибшего. Эти растения целебны, и старый зверолов тщательно срывает их, завёртывает в бумажку и прячет за пазуху. «Он знает, что целебная сила их велика и помогает от душевного расстройства и меланхолии. Тун-Ли великий врач и знахарь. Ему известны многие тайны природы. Сам Ван, Великий Ван, при встречах уступает ему дорогу» [25, с. 187-188]. В романе «Чёрный капитан» на месте ямы, куда были свалены после казни тела хунхузов, трупы которых всю зиму жрали красные волки и собаки, зацвели по весне ландыши и ярко-красные лилии. «Сведущие китайцы были убеждены, что это кровь казнённых выступает из земли в виде цветов. Женщины и дети собирали эти цветы и употребляли их в пищу в полной уверенности в их целебности от многих болезней. Существует поверье, что такой цветок, выросший из крови, даёт долголетие и телесную крепость» [25, с. 333-334]. Тун-Ли, собрав все цветы красного мака, идёт в каменные россыпи, находящиеся поблизости, и приносит большой камень, осколок гранита. «Положив его у ствола старого кедра, где казнён был Сун-Фа, он повесил на ветвях лоскутки его одежды, уцелевшие от времени и непогод. Затем, сделав затёску на коре, написал тушью следующее: "Здесь умер Сун-Фа. Великий Ван решил так! Прохожий! Остановись и положи свой камень. Да хранит тебя Горный дух в пути твоём". Стал на колени и, прикрепив зажжённую курительную свечу к камню, долго молился и воздевал руки к небу. <...> "Сун-Фа! Я здесь стою, и слёзы сожаления льются из глаз моих. Я положил первый камень на место страдания и скорби. Память о тебе сохранится в Шу-Хае"» [25, с. 187-188]. Таков ритуал поминовения пожранного тигром, и Тун-Ли обращается к покойному, сообщая о благополучном здравии его матери: «Не печалься, мать твоя сыта и здорова и обеспечена кровом. Могилы предков твоих тихи и спокойны» [25, с. 187-188]. Перед читателем воспроизводится ориентальное представление о невозможности уйти из мира навсегда, когда смерть становится лишь началом перехода в иное состояние или форму. Здесь наблюдается и восточная религиозная идея (даосизм, буддизм) о перерождении души и возрождении её в новом обличье, например, в образе таёжной птицы, сопровождающей Великого Вана в его бесконечных странствованиях [32, с. 97]. Подчеркнём эту мысль справедливым замечанием Н.Н. Гудимовой, высказанным ею в статье «Только перед лицом смерти рождается человек». Исследователь отмечала, что «Н.А. Байков, как и его рассказчик, не приемлет смерть как абсурд, смерть как небытие, смерть как высшую несправедливость и зло» [18, с. 341].
В очередной раз отметим, что результаты проделанной работы задают широкие перспективы дальнейшего обращения к изучению разнообразных проявлений реализации ориентальных тем, мотивов и образов в литературе русского дальневосточного зарубежья. Писатель выступает с требованием сохранения гармонии в отношениях человека и природы. «Натурфилософская проза Н.А. Байкова воспроизводит тип сознания человека, который осмысляет себя не изолированно, не вне окружающего мира, а внутри него, во взаимосвязи с миром природы» [15, с. 19]. В этой мысли, ориентальной в своей сути, на наш взгляд, заложен главный духовно-ценностных потенциал русской литературы Дальнего Востока и стран Азиатско-Тихоокеанского региона в первой половине XX века.
Заявленный целью исследования анализ аксиологических маркёров дальневосточной мифокультуры в отношении владыки тайги тигра выявляет целый комплекс уникальных художественных достоинств литературы восточно-китайской ветви русского зарубежья. Русские литераторы в изгнании, столкнувшись с новыми реалиями чужой страны, вынуждены были формировать новую культурную картину мира, в которой нашли своё место духовные и бытовые реалии Северо-Восточного Китая. Так, под влиянием традиционной китайской и тунгусо-маньчжурской культур творчество Н.А. Байкова обогатилось мифологическими представлениями и фольклорными материалами, религиозно-философскими идеями, классификацией тотемных культов, палитрой зооморфной обрядовости, в которой выражается почитание и обожествление таёжных животных, приёмом олицетворения, мотивом очеловечивания и зова предков, сакральной топонимикой и многим другим.
Очевидно, что оказавшиеся в русских колониях Харбина, Шанхая, Пекина, Тяньцзина творческие представители различных сфер культуры, в целом, а также авторы русской эмигрантской литературы в Китае (особенно на приграничных территориях), в частности, выступили в роли культурных посредников в контактах народов. Посредством творчества писателей дальневосточного зарубежья продемонстрирована практика сближения и обогащения культур. В связи с этим героев произведений Н.А. Байкова, думается, следует изучать через призму межкультурного и межэтнического диалогов. И Великий Ван, и Тун-Ли являются частью природы. Поэтому образы Великого Старика Тун-Ли, Великого Старика Лао-Тая, ротмистра Вадима Алатаева и многих других у писателя обладают мифологизированными качествами. Авторские размышления были рождены образами, вышедшими из ориентальной культуры и маньчжурского фольклора, и реальными прототипами людей, которые обладали природной/таёжной грамотой. В повести «Тигрица» такой героиней является Настасья Зотова, временами она выглядит «настоящей тигрицей», но самое удивительное то, что она «кормит грудью сына Великого Вана» [29, с. 677]. Более того, этот тигрёнок Ван (Ваня), который пьёт молоко Белой женщины, становится полноправным членом её семьи. Женщина «любит его как своего сына» [29, с. 696]. Автор идеализирует в произведении отношения с животным, возможно, допускает некий вымысел.
Однако образ женщины-матери, что отмечается исследователями, приобретает у писателя не только ориентальный, но и «вселенский смысл» [15, с. 17]. По духовно-нравственной шкале равен Настасье «самый большой и могучий человек Шу-Хая» Акиндин Бобошин. Он же «моуцзы Бобошка», «фантастический великан», «лесной богатырь» и повелитель тигров, человек с тигриной головой - так
Библиографический список
изображали его суеверные китайцы в кумирнях на лесных перевалах. Образы этих героев и многих других из произведений писателя подвергаются ориентальной мифологизации. И это уже на данном этапе формулирует перспективность очередного обращения к художественным текстам талантливого представителя дальневосточной ветви русской эмиграции Николая Аполлоновича Байкова.
1. Витковский Е.В. Формула бессмертия. Собрание сочинений: в 2 т. Стихотворения и поэмы. Владивосток: Альманах «Рубеж»; 2006; Т. 1: 3-34.
2. Бузуев О.А. Очерки по истории литературы русского зарубежья Дальнего Востока (1917-1945). Москва: Прометей, 2000.
3. Якимова С.И. Литература русского зарубежья Дальнего Востока. Хабаровск: Издательство Тихоокеанского государственного университета, 2009.
4. Забияко А.А., Эфендиева ГВ. «Четверть века беженской судьбы...» (Художественный мир лирики русского Харбина). Благовещенск: Амурский государственный университет, 2008.
5. Забияко А.А., Эфендиева ГВ. Меж двух миров: Русские писатели в Маньчжурии. Благовещенск: Амурский государственный университет, 2009.
6. Забияко А.А., Забияко А.П., Левошко С.С., Хисамутдинов А.А. Русский Харбин: опыт жизнестроительства в условиях дальневосточного фронтира. Благовещенск: Амурский государственный университет, 2015.
7. Забияко А.А. Ментальность дальневосточного фронтира: культура и литература русского Харбина: монография. Новосибирск: Издательство Сибирского отделения Российской академии наук, 2016.
8. Жарикова Е.Е. Ориентальные мотивы в поэзии русского зарубежья Дальнего Востока. Комсомольск-на-Амуре: Издательство АмГПГУ 2007.
9. Ковальчук И.Ю. Сонет в творчестве поэтов дальневосточной эмиграции. Хабаровск: Издательство Тихоокеанского государственного университета, 2017.
10. Арсеньев В.К. Собрание сочинений: в 6 т. Владивосток: Альманах «Рубеж», 2007; Т. 1.
11. Арсеньев В.К. Собрание сочинений: в 6 т. Владивосток: Альманах «Рубеж», 2011; Т. 2.
12. Лопатин И.А. Гольды амурские, уссурийские и сунгарийские. Опыт этнографического исследования. Владивосток, 1922.
13. Отаина Г.А. Воспитание экологического сознания у народов Дальнего Востока. Культура Дальнего Востока. Х1Х-ХХ вв. Владивосток: Дальнаука, 1992: 103-112.
14. Неживая Е.А. Художественный мир Н.А. Байкова. Автореферат диссертации ... кандидата филологических наук. Владивосток, 2000.
15. Плостина Н.Н. Творчество Н.А. Байкова: проблематика, художественное своеобразие. Автореферат диссертации ... кандидата филологических наук. Владивосток, 2002.
16. Плостина Н.Н. Образы «иноплеменников» в творчестве русских писателей-путешественников (Дерсу Узала В.К. Арсеньева и Тун-Ли Н.А. Байкова). Филология и культура: материалы Международного научного форума. Владивосток: Издательство Дальневосточного университета, 2006: 318-324.
17. Плостина Н.Н. Тема смерти в произведениях Н.А. Байкова. Уваровские чтения-Х: Муромский музей, 19-21 апреля 2017 г. Available at: http://old.museum-murom.ru/ nauch-rab/uvar-vi/tema-smerti
18. Гудимова Н.Н. «Только перед лицом смерти рождается человек». Проблемы славянской культуры и цивилизации: материалы Х научно-методической конференции. Уссурийск: Издательство УГПИ, 2008: 341-343.
19. Яроцкая Ю.А. Научно-художественное творчество В.К. Арсеньева в контексте развития русской «географической прозы». Владивосток: Дальневосточный федеральный университет, 2013.
20. Байков Н.А. Маньчжурский тигр. Харбин: Общество изучения Маньчжурского края, 1925.
21. Кириллова Е.О. Духовно-ценностная концепция Ориента в художественных произведениях Н.А. Байкова: китайские и тунгусо-маньчжурские мифологические представления о тигре. Мир науки, культуры, образования. 2022; № 2 (93): 454-461.
22. Кириллова Е.О. Этнография Ориента в произведениях Н.А. Байкова на примере зооморфных образов, священных локусов и мифохронотопа (к проблеме сохранения традиций в контексте миграционных процессов Дальнего Востока России). Филологические науки. Вопросы теории и практики. 2022; Т. 15, Выпуск 6: 1731-1743.
23. Кириллова Е.О. Художественная трансляция культурно-исторических традиций населения Дальнего Востока России и стран Азиатско-Тихоокеанского региона: сакра-лизованный зооморфизм в произведениях Н.А. Байкова. Филологические науки. Вопросы теории и практики. 2022; Т. 15, Выпуск 10: 3054-3062.
24. Кириллова Е.О. Ориентальные темы, образы, мотивы в литературе русского зарубежья Дальнего Востока (Б.М. Юльский, Н.А. Байков, М.В. Щербаков, Е.Е. Яш-нов). Владивосток: Дальневосточный федеральный университет, 2015.
25. Байков Н.А. Великий Ван: повесть; Чёрный капитан: роман. Владивосток: Альманах «Рубеж», 2009.
26. Байков Н.А. Записки маньчжурского охотника. Тяньцзин: Книгоиздательство «Наше знание», 1941.
27. Байков Н.А. Дань Великому Вану. Австралиада. 2003; № 34: 43-45.
28. Щербаков М.В. Одиссеи без Итаки: повесть, рассказы, очерки, стихи, переводы. Владивосток: Рубеж, 2011.
29. Байков Н.А. В горах и лесах Маньчжурии: очерки; Тигрица: повесть. Владивосток: Рубеж, 2011.
30. Байков Н.А. Тайга шумит; По белу свету; У костра; Сказочная быль: очерки и рассказы. Владивосток: Рубеж, 2012.
31. Ершов Д.В. Хунхузы. Необъявленная война. Этнический бандитизм на Дальнем Востоке. Москва, 2010.
32. Кириллова Е.О. Творчество писателя дальневосточной эмиграции Н.А. Байкова как пример культурного взаимодействия в условиях трансграничья. Региональный образ священного дерева. Вестник Череповецкого государственного университета. 2016; № 4 (73): 92-98.
References
1. Vitkovskij E.V. Formula bessmertiya. Sobranie sochinenij: v 2 t. Stihotvoreniya ipo'emy. Vladivostok: Al'manah «Rubezh»; 2006; T. 1: 3-34.
2. Buzuev O.A. Ocherki po istorii literatury russkogo zarubezh'ya Dal'nego Vostoka (1917-1945). Moskva: Prometej, 2000.
3. Yakimova S.I. Literatura russkogo zarubezh'ya Dal'nego Vostoka. Habarovsk: Izdatel'stvo Tihookeanskogo gosudarstvennogo universiteta, 2009.
4. Zabiyako A.A., 'Efendieva G.V. «Chetvert'veka bezhenskojsud'by...» (HudozhestvennyjmirlirikirusskogoHarbina). Blagoveschensk: Amurskij gosudarstvennyj universitet, 2008.
5. Zabiyako A.A., 'Efendieva G.V. Mezh dvuh mirov: Russkie pisateli v Man'chzhurii. Blagoveschensk: Amurskij gosudarstvennyj universitet, 2009.
6. Zabiyako A.A., Zabiyako A.P., Levoshko S.S., Hisamutdinov A.A. Russkij Harbin: opyt zhiznestroitel'stva v usloviyah dal'nevostochnogo frontira. Blagoveschensk: Amurskij gosudarstvennyj universitet, 2015.
7. Zabiyako A.A. Mental'nost' dal'nevostochnogo frontira: kultura i literatura russkogo Harbina: monografiya. Novosibirsk: Izdatel'stvo Sibirskogo otdeleniya Rossijskoj akademii nauk, 2016.
8. Zharikova E.E. Oriental'nye motivy v po'ezii russkogo zarubezh'ya Dal'nego Vostoka. Komsomol'sk-na-Amure: Izdatel'stvo AmGPGU, 2007.
9. Koval'chuk I.Yu. Sonet v tvorchestvepo'etovdal'nevostochnoj 'emigracii. Habarovsk: Izdatel'stvo Tihookeanskogo gosudarstvennogo universiteta, 2017.
10. Arsen'ev V.K. Sobranie sochinenij: v 6 t. Vladivostok: Al'manah «Rubezh», 2007; T. 1.
11. Arsen'ev V.K. Sobranie sochinenij: v 6 t. Vladivostok: Al'manah «Rubezh», 2011; T. 2.
12. Lopatin I.A. Gol'dy amurskie, ussurijskie isungarijskie. Opyt 'etnograficheskogo issledovaniya. Vladivostok, 1922.
13. Otaina G.A. Vospitanie 'ekologicheskogo soznaniya u narodov Dal'nego Vostoka. Kul'tura Dal'nego Vostoka. Х1Х-ХХ vv. Vladivostok: Dal'nauka, 1992: 103-112.
14. Nezhivaya E.A. Hudozhestvennyj mir N.A. Bajkova. Avtoreferat dissertacii ... kandidata filologicheskih nauk. Vladivostok, 2000.
15. Plostina N.N. TvorchestvoN.A. Bajkova: problematika, hudozhestvennoe svoeobrazie. Avtoreferat dissertacii ... kandidata filologicheskih nauk. Vladivostok, 2002.
16. Plostina N.N. Obrazy «inoplemennikov» v tvorchestve russkih pisatelej-puteshestvennikov (Dersu Uzala V.K. Arsen'eva i Tun-Li N.A. Bajkova). Filologiya i kul'tura: materialy Mezhdunarodnogo nauchnogo foruma. Vladivostok: Izdatel'stvo Dal'nevostochnogo universiteta, 2006: 318-324.
17. Plostina N.N. Tema smerti v proizvedeniyah N.A. Bajkova. Uvarovskie chteniya-Х: Muromskij muzej, 19-21 aprelya 2017 g. Available at: http://old.museum-murom.ru/nauch-rab/ uvar-vi/tema-smerti
18. Gudimova N.N. «Tol'ko pered licom smerti rozhdaetsya chelovek». Problemyslavyanskojkulturyicivilizacii: materialy H nauchno-metodicheskoj konferencii. Ussurijsk: Izdatel'stvo UGPI, 2008: 341-343.
19. Yarockaya Yu.A. Nauchno-hudozhestvennoe tvorchestvo V.K. Arsen'eva v kontekste razvitiya russkoj «geograficheskoj prozy». Vladivostok: Dal'nevostochnyj federal'nyj universitet, 2013.
20. Bajkov N.A. Man'chzhurskij tigr. Harbin: Obschestvo izucheniya Man'chzhurskogo kraya, 1925.
21. Kirillova E.O. Duhovno-cennostnaya koncepciya Orienta v hudozhestvennyh proizvedeniyah N.A. Bajkova: kitajskie i tunguso-man'chzhurskie mifologicheskie predstavleniya o tigre. Mir nauki, kul'tury, obrazovaniya. 2022; № 2 (93): 454-461.
22. Kirillova E.O. 'Etnografiya Orienta v proizvedeniyah N.A. Bajkova na primere zoomorfnyh obrazov, svyaschennyh lokusov i mifohronotopa (k probleme sohraneniya tradicij v kontekste migracionnyh processov Dal'nego Vostoka Rossii). Filologicheskie nauki. Voprosy teoriiipraktiki. 2022; T. 15, Vypusk 6: 1731-1743.
23. Kirillova E.O. Hudozhestvennaya translyaciya kul'turno-istoricheskih tradicij naseleniya Dal'nego Vostoka Rossii i stran Aziatsko-Tihookeanskogo regiona: sakralizovannyj zoomorfizm v proizvedeniyah N.A. Bajkova. Filologicheskie nauki. Voprosy teorii i praktiki. 2022; T. 15, Vypusk 10: 3054-3062.
24. Kirillova E.O. Oriental'nye temy, obrazy, motivy v literature russkogo zarubezh'ya Dal'nego Vostoka (B.M. Yul'skij, N.A. Bajkov, M.V. Scherbakov, E.E. Yashnov). Vladivostok: Dal'nevostochnyj federal'nyj universitet, 2015.
25. Bajkov N.A. Velikij Van: povest'; Chernyj kapitan: roman. Vladivostok: Al'manah «Rubezh», 2009.
26. Bajkov N.A. Zapiski man'chzhurskogo ohotnika. Tyan'czin: Knigoizdatel'stvo «Nashe znanie», 1941.
27. Bajkov N.A. Dan' Velikomu Vanu. Avstraliada. 2003; № 34: 43-45.
28. Scherbakov M.V. Odissei bez Itaki: povest', rasskazy, ocherki, stihi, perevody. Vladivostok: Rubezh, 2011.
29. Bajkov N.A. V gorah i lesah Man'chzhurii: ocherki; Tigrica: povest'. Vladivostok: Rubezh, 2011.
30. Bajkov N.A. Tajga shumit; Po belu svetu; U kostra; Skazochnaya byl': ocherki irasskazy. Vladivostok: Rubezh, 2012.
31. Ershov D.V. Hunhuzy. Neob'yavlennaya vojna. 'Etnicheskij banditizm na Dal'nem Vostoke. Moskva, 2010.
32. Kirillova E.O. Tvorchestvo pisatelya dal'nevostochnoj 'emigracii N.A. Bajkova kak primer kul'turnogo vzaimodejstviya v usloviyah transgranich'ya. Regional'nyj obraz svyaschennogo dereva. Vestnik Cherepoveckogo gosudarstvennogo universiteta. 2016; № 4 (73): 92-98.
Статья поступила в редакцию 20.02.23
УДК 004.021
Soma G.M., postgraduate, ITMO University (St. Petersburg, Russia), E-mail: guedes.soma@mail.ru
Kondrashova N.V., Cand. of Sciences (Pedagogy), senior lecturer, ITMO University (St. Petersburg, Russia), E-mail: nvkondrashova@itmo.ru
FACIAL EMOTION RECOGNITION SYSTEM WITH LOCALIZATION IN PORTUGUESE, ENGLISH, RUSSIAN AND UMBUNDU. The article proposes a new emotion recognition system based on facial expressions and their descriptions in four languages - Russian, English, Portuguese and Umbundu. Emotions play a significant role in determining the true intentions of the implementation of a communicative act in various types of practical activities, along with traditional verbal communication. There are a large number of emotion recognition systems that are able to recognize human emotions by class and use them to control a communicative act. The known systems have low validation accuracy, large size and long execution time, and also do not have localization of emotions for a specific country or region speaking Portuguese, Russian and Umbundu. For emotion recognition, a classifier using the machine learning method implemented in the Keras library has been built, and a new deep convolutional neural network (DCNN) classifier architecture has been created. The training of the classifier was carried out on a sample of FER 2013 data. Two trained models for emotion recognition were compared: the basic model and the model developed by us. According to experimental data, the model we developed achieved the best results in validation accuracy (70.41%), execution time (0.00043 s), and size (12.7 MB). The most adequate translation correspondences of these units have been established in order for the emotion recognition system developed by us to provide information about the emotional state of customers in public service systems according to the language situation of this country or region. The system provides translation of emotions into Portuguese, English, Russian and the traditional Umbundu language in order to obtain information about customers and minimize conflicts in public service systems.
Key words: facial expression, emotion, model, deep convolutional neural network (DCNN), COO
Г.М. Сома, аспирант, ФГАОУ ВО «Национальный исследовательский университет ИТМО», г. Санкт-Петербург, E-mail: guedes.soma@mail.ru
Н.В. Кондрашоеа, канд. пед. наук, доц., ФГАОУ ВО «Национальный исследовательский университет ИТМО», г. Санкт-Петербург,
E-mail: nvkondrashova@itmo.ru
СИСТЕМА РАСПОЗНАВАНИЯ ЭМОЦИЙ ПО ВЫРАЖЕНИЮ ЛИЦА С ЛОКАЛИЗАЦИЕЙ НА ПОРТУГАЛЬСКОМ, АНГЛИЙСКОМ, РУССКОМ ЯЗЫКАХ И ЯЗЫКЕ УМБУНДУ
В статье предложена новая система распознавания эмоций, основанная на выражениях лица и их описаниях на четырех языках - русском, английском, португальском и умбунду. Значительную роль в определении истинных намерений осуществления коммуникативного акта в разных видах практической деятельности наряду с традиционной вербальной коммуникацией играют эмоции. Существует большое количество систем распознавания эмоций, которые способны распределять человеческие эмоции по классам и использовать их для контроля коммуникативного акта. Известные системы наделены низкой точностью валидации, большим размерам и длительным временем выполнения, а также не имеют локализации эмоций для определенной страны или региона, говорящего на португальском, русском и умбунду. Для распознавания эмоций построен классификатор, использующий метод машинного обучения, реализованный в библиотеке Keras, и создана новая архитектура классификатора глубокой сверточной нейронной сети (DCNN). Обучение классификатора проведено на выборке данных FER 2013. Проведено сравнение двух обученных моделей для распознавания эмоций: базовая модель и разработанная нами модель. Согласно экспериментальным данным, разработанная нами модель достигла лучших результатов по точности валидации (70,41%), времени выполнения (0,00043 сек.), и размеру (12,7 МБ). Установлены наиболее адекватные переводческие соответствия данных единиц для того, чтобы разработанная нами система распознавания эмоций предоставляла информацию об эмоциональном состоянии клиентов в системах общественного обслуживания (СОО) согласно языковой ситуации этой страны или региона. Система обеспечивает перевод эмоций на португальский, английский, русский и традиционный язык умбунду с целью получения информации о клиентах и минимизировать конфликты в системах общественного обслуживания.
Ключевые слова: выражение лица, эмоция, модель, глубокая сверточная нейронная сеть (DCNN), СОО
В связи с тем, что эмоциональный настрой человека является основой его дальнейшего поведения, следует отметить, что распознавание эмоций должно применяться в местах массового скопления людей и системах общественного обслуживания (СОО), таких как системы контроля доступа в банках, аэропортах, метро, колл-центрах, МФЦ, магазинах и т. д. Кроме того, в СОО наблюдается рост числа эмоциональных и психических отклонений у клиентов [1], нуждающихся в скорейшей идентификации на языке текущего региона, чтобы можно было принять автоматизированные решения о распределение этих клиентов к определенному сотруднику. Только используя современные результаты научно-технического прогресса, можно помочь быстро решить эту проблему. Большинство имеющихся ресурсов не находятся в открытом доступе, что усложняет процесс исследования в целом. Соответственно, имеется потребность в создании программ и программных комплексов, автоматически контролирующих эмоциональное состояние людей и позволяющих быстро принимать решения без помощи человека. Новизна исследования заключается в том, что нами разработана система распознавания самых важных с точки зрения общественной безопасности эмоций на основе визуального канала (техника, позволяющая распознавать состояние человека по выражению его лица). Кроме того, хотя проводимое нами исследование выполнено на русском языке, для того чтобы наша система правильно и эффективно работала
в других странах, необходимо установить однозначные переводы идентифицированных эмоций на другие языки. Актуальность данного исследования была обусловлена необходимостью распознавания эмоций клиента по выражению лица и выводить их описания на экран оператора в печатном виде на четырех языках из разных стран или регионов с различными национальными и культурными особенностями, а также недостаточностью существующих механизмов для преодоления конфликтов.
На данный момент существует значительное количество моделей, которые могут автоматически распознавать эмоции человека по выражению лица. Однако качество этих систем распознавания эмоций низкое из-за ряда проблем [2; 3], таких как:
1. Некорректная построенная архитектура нейронной сети.
2. Малое количество данных для обучения и тестирования.
3. Внутриклассовые различия и межклассовое сходство.
4. Наличие фиктивных эмоций.
5. Низкий уровень освещенности.
6. Различные углы поворота головы.
7. Различия в пропорциях лица.
В соответствии с вышеперечисленными проблемами, была сформулирована гипотеза для разработки системы, которая может лучше распознавать
