CC BY
113
Р.М. Ханинова (Элиста) ORCID ID: 0000-0003-1239-5639
ОБРАЗ ВЕРБЛЮДА В КАЛМЫЦКОЙ ТЕМЕ В. ХЛЕБНИКОВА
Аннотация. В статье рассматривается образ верблюда в калмыцкой теме Виктора Хлебникова, связанный с художественной картиной мира, представленной в его поэзии. Поэтическое воспоминание 1909 г. Хлебникова - это проекция калмыцких компонентов в его творчестве. Если в этом автобиографическом стихотворении образ верблюда являлся только эмблемой, то есть обозначением степной родины, то в поэмах «Зверинец» (1909, 1911), «Хаджи-Тархан» (1913), в стихотворении «С утробой медною...» (1921) этот бестиарный код представлен глубже и объемнее по содержанию: в космологическом, геополитическом, мифо-поэтическом, сакральном, философском аспектах. Он обусловлен языческими представлениями о верблюде - солярном божестве у тюрко-монгольских народов. В геополитическом плане хлебниковский верблюд сфокусирован в калмыцких и астраханских степях. Связь этого животного с калмыцким (монгольским) компонентом также ассоциируется с именем потомка Чингисхана, с Индией - родиной буддизма, с буддийскими книгами, философией, с идеей реинкарнации, с перекочевкой предков калмыков из Северо-Западного Китая в Российскую империю. Этиологическая мифопоэтика поэта являет близость зверей и религий, проекцию духовного единства Востока и Запада. Эта взаимосвязь мира людей и зверей обусловлена хлебниковской концепцией о единстве микрокосма и макрокосма. Образ верблюда в калмыцкой теме Хлебникова способствует пониманию его идеи о грядущем содружестве народов и стран, их вер (см. стихотворение «Единая книга»).
Ключевые слова: верблюд; калмыцкая тема; поэзия В. Хлебникова; Восток; буддизм.
R.M. Khanonova (Elista) ORCID ID: 0000-0003-1239-5639
The Image of the Camel in V. Khlebnikov's Kalmyk Theme
Abstract. The article considers the image of the camel in V. Khlebnikov's Kalmyk theme in its relation to his poetic worldview. Khlebnikov's poetic recollections of 1909 are a manifestation of Kalmyk elements in his works. While the autobiographic poem depicts the image of the camel as a symbol of his steppe birth-place, the poems Zver-inets (Menagerie, 1909, 1911), Khadzhi-Tarkhan (1913), and S Utroboy Mednoyu... (The One with a Copper Womb..., 1921) represent this bestiary image in wider and deeper perspectives - cosmological, geopolitical, mythopoetic, sacral, and philosophical ones, determined by the Turko-Mongolian beliefs where the camel acts as a solar deity. In the geopolitical context, the camel is placed in the Kalmyk and Astrakhan steppes. The connection of the image with the Kalmyk (Mongolian) component is also associated with the name of Genghis Khan's descendant, as well as with India where
Buddhism first appeared, and also with Buddhist books, Buddhist philosophy and the related idea of reincarnation of sentient beings, with the migration of the Kalmyks' ancestors from Northwest China to the Russian Empire. The poet's aetiological mytho-poetics proclaims some close ties between animals and religions, manifests a spiritual unity of the Orient and the West. This interconnection between human and animal worlds is determined by Khlebnikov's concept of unity of micro- and macrocosm. Thus, the image of the camel in Khlebnikov's Kalmyk theme facilitates the understanding of the idea of the forthcoming unity of peoples and countries, and their faiths (see the poem Edinaya Kniga, i.e. The Universal Book).
Key words: camel; Kalmyk theme; V. Khlebnikov's poetry; the Orient; Buddhism.
Объектом и предметом исследования калмыковедов бестиарный код в творчестве Велимира Хлебникова стал недавно: статьи Д.Н. Музраевой «К сравнительному изучению образов птиц в восточной и славянской поэтике (Птицы в поэзии Хлебникова)», Б.Б. Манджиевой «Концепт "змея" в фольклорной традиции калмыков и его развитие в произведениях В. Хлебникова». По мнению Д.Н. Музраевой, при сопоставлении, например, образ кукушки в восточной поэтике отличен от хлебниковской трактовки этого образа [Музраева 2015, 141-143]. Показательно, что «Хлебников обычно в своих стихах пользуется единичными образами птиц, морские птицы и домашние птицы в их видах используются не для завершения модели мира, что характерно для древнерусской и средневековой литературы, а для создания локальных моделей микрокосма» [Музраева 2015, 144].
Подчеркивая влияние фольклора на формирование и развитие поэтической системы Хлебникова, Б.Б. Манджиева считает, что в его «произведениях дореволюционной поры отрицательная семантика змея-поезда подчеркивала слабость человека и связывалась с торжеством зла. Мотивы змееборчества в произведениях послереволюционной литературы <...> связаны с появлением героя-деятеля и идеей возможного преображения человека и мира в целом» [Манджиева 2015, 211]. Так, амбивалентный образ змея в европейской и восточной поэтике имеет общую тенденцию развития в хлебниковской картине мира.
В домашнем мире калмыков, среди которых прошло раннее детство поэта, овцы, кони, верблюды представляют основные виды скота. Владимир Алексеевич Хлебников, попечитель Малодербетовского улуса, в «Программе вопросов о пользовании калмыков Астраханской губернии землею и вообще о хозяйстве их» один из разделов посвятил скотоводческому хозяйству, в том числе верблюдам [Архив В.А. Хлебникова, 71-125].
В поэтическом воспоминании 1909 г. Хлебникова-младшего - не только описание природы родного края, но и проекция калмыцких компонентов в его творчестве: «Меня окружали степь, цветы, ревучие верблюды, / Круглообразные кибитки, / Моря овец, чьи лица однообразно худы, / Огнем крыла пестрящие простор удоды - / Пустыни неба гордые пожитки. / Так дни текли, за ними годы.» («Меня окружали степь, цветы, ревучие верблюды.») [Хлебников 2000-2006, I, 205].
Мифологема огня в стихотворении Хлебникова «Как стадо овец мирно дремлет.» (1921), овеществленная в спичках, лежащих в коробке-хлеву, вызывает в памяти «моря овец, чьи лица однообразно худы», в ассоциативно-семантическом ряду: овца - множественность - прирученность -однообразие - худоба, т.е. покорные человеческой руке одинаковые, тонкие спички [Ханинова 2005, 186-192].
М.В. Панов, обращаясь к стихотворению «Как стадо овец мирно дремлет...», так поясняет сравнение спичек, мирно дремлющих в коробке: «Коровы и овцы, прирученные звери, в знак своей покорности пребывают в хлеву. Небесный огонь, грозный зверь, тоже покорился: он смирно покоится в своем хлеву - в коробке спичек» [Панов 2000, 320].
Можно указать на калмыцкую загадку «Полный сарай овец и все черноголовые. (Спички)» [Калмыцкое устное народное творчество 2007, 259]. Возможно, учитывая этнографические познания поэта, почерпнутые также от отца, от астраханских калмыков, эта загадка была ему знакома [Ханинова 2008, 316-319]. Расширяя зооморфную метафору, следует привести другую калмыцкую загадку: «Хашань цаhан, хень хар (ограда бела, овцы черны) - цаасн бичг хойр (бумага и письменные знаки)» [Пюрбеев 1996, 34], иначе говоря - в белой кошаре черные овцы.
В стихотворении 1909 г. «Меня окружали степь, цветы, ревучие верблюды.» описание калмыцких верблюдов передано Хлебниковым эпитетом «ревучие» в звуковом регистре. В том же тексте упомянут караван верблюдов: «Порой под охраной надежной казаков / Углублялся в глушь степную караван» [Хлебников 2000-2006, I, 205]. Мальчик часто сопровождал отца в его поездках.
В поэме «Хаджи-Тархан» (1913) образ верблюда также связан со степью: «Как скатерть желтая, был гол / От бури синей сирый край. / По ней верблюд, качаясь, шел <.>» [Хлебников 2000-2006, III, 121]. Автор указал на походку животного (качаясь), поскольку верблюд при передвижении использует одновременно две конечности с одной стороны, а затем уже с другой.
В следующей портретной зарисовке даны другие подробности - величины, волос, силуэта: «Стоит верблюд сутул и длинен, / Космат, с чернеющим хохлом» [Хлебников 2000-2006, III, 121].
В конце поэмы к расширенной характеристике животного поэт добавил сравнение верблюжьих горбов с пустыми рукавицами, уточнил цвет глаз (синий), описал верблюжью упряжь (повод): «Запрятав в брови взоры синие, / Исполнен спеси и уныния, / Верблюд угрюм, неразговорчив, / Стоит, надсмешкой губы скорчив. / И, как пустые рукавицы, / Хохлы горба его свисают, / С деньгой серебряной девица / Его за повод потрясает» [Хлебников 2000-2006, III, 127]. Отвисшая нижняя губа животного вызывает ассоциацию с человеческой усмешкой (губы скорчив), отсюда перечисленные автором двойственные черты характера верблюда (спесь и уныние). Антропоморфизм проявляется в наделении верблюда человеческими свойствами (угрюм, неразговорчив), отсылая, как представляется, к поэме
«Зверинец».
Ранее в «Зверинце» (1909, 1911) поэт описал Московский зоологический сад, «где взгляд зверя больше значит, чем груды прочтенных книг», и поэтому «верблюд, чей высокий горб лишен всадника, знает разгадку буддизма и затаил ужимку Китая» [Хлебников 2000-2006, V, 41].
Письмо Хлебникова В. Иванову от 10 июня 1909 г. поясняет его авторский замысел:
«Я был в Зоологическом саду, и мне странно бросилась в глаза какая-то связь верблюда с буддизмом, а тигра с исламом. После короткого размышления я пришел к формуле, что виды - дети вер и что веры - младенческие виды. Один и тот же камень разбил на две струи человечество, дав буддизм и Ислам, и непрерывный стержень животного бытия, родив тигра и ладью пустыни. Я в спокойном лице верблюда читал развернутую буддийскую книгу. На лице тигра какие-то резы гласили закон Магомета. Отсюда недалеко до утверждения: виды потому виды, что их звери умели по-разному видеть божество (лик). Вот моя несколько величественная точка зрения» [Хлебников 1940, 356].
В архаических представлениях тюрко-монгольских народов верблюд -солнечное животное, громовержец, связанный с верхним миром. Калмыцкая пословица, гласящая, что «Темэ унсн ^н тецгрт еерхн. Человек на верблюде ближе к небу» [Пословицы, поговорки и загадки калмыков 2007, 584], демонстрирует эту корреляцию с Вечно Синим Небом.
Особую роль верблюда в осуществлении взаимосвязи верхнего (божественного) и среднего (земного) миров иллюстрирует приведенная Э.П. Бакаевой легенда о Шарапе багши, проживавшем в начале ХХ в. в Хошеутовском улусе, в селе Ики Цахар.
«При приближении смерти он сообщил ученикам, что достойные узнают о его судьбе. Впоследствии некоторые ученики увидели на снегу следы, оставленные верблюдом, которые вели к небу, а поскольку дело происходило зимой, на снегу были оставлены и следы, словно проехали сани. "Следы верблюда" - устойчивый элемент, характеризующий взаимосвязь миров. В сказках божество (или его поздняя замена - монах) приказывает праведным людям найти дорогу по следам верблюда, которые могут неожиданно появиться через несколько лет и привести к адресату» [Бакаева 2009, 119].
Как полагает Н. Башмакова, наблюдаемые предметы - звери - выглядят как наделенные жизнью духа - верой: «Живая природа смотрится в "Зверинце" ликом веры - веры в сверхмеру проекции жизни духа, веры в пространственное преображение космических масштабов» [Башмакова 1987, 170].
Согласно Н. Сегал, «путешествие по Зоологическому саду и пристальное вглядывание в облики зверей оборачивается в замысле Хлебникова этиологической мифологемой, грандиозность масштаба которой им пре-
красно осознается и подчеркивается. <.> Слово "Зверинец", вынесенное в заглавие поэмы, корреспондирует с представлением о заповедном, укромном месте, где находятся ценности, моральные и физические. <.> пространство хлебниковского Зверинца может быть рассмотрено как аллегория России, воплощение ее традиций, литературы и истории со времени создания "Слова о полку Игореве", обозначающего в поэме исходную точку культурного отсчета, и до настоящего времени» [Сегал (Рудник) 2011, 198, 199, 200]. Таким образом, «идея воспитания человека в заповедном саду и путь восхождения, с ней связанный, становится чрезвычайно актуальной. Она является структурной основой текста Хлебникова, а многочисленные превращения животных и людей, воплощенные в лексических и визуальных комплексах, служат необходимыми знаками читателю.
Используемый Хлебниковым способ организации пространства в целом восходит к средневековой традиции, ставшей основой европейской садово-парковой архитектуры, в которой сад понимался как аналог книги, предполагающей особый способ чтения и понимания» [Сегал (Рудник) 2011, 200, 201].
Спокойное «лицо» верблюда, подобное развернутой буддийской книге - таким видится поэту «образ буддийской философии», поскольку «верблюд животное, обладающее определенными чертами, - спокойствие, невозмутимость, медлительность, стойкость, выносливость и др.», - подчеркнула В.В. Куканова [Куканова 2016, 23].
По словам Н. Сегал, «представление о единстве Востока и христианской Европы возникает за образом верблюда, соотносящегося не только с "разгадкой буддизма", но и с символом одной из христианских добродетелей - сдержанности, умеренности» [Сегал (Рудник) 2011, 221]. Сад у Хлебникова в «Зверинце», как известно, и мифологема рая, обретенного и потерянного людьми.
Вероятно, Хлебникову было известно, что при перекочевке калмыков священные книги и другие буддийские атрибуты обычно перевозились на белых верблюдах.
Паллас писал: «.одногорбые белые верблюды, коих они бухарскими называют, употребляются только для возки священных книг, изтуканов, то есть бурханов и протчих по их закону священных вещей. Все такие вещи укладывают в телегу, которую везут белые верблюды. Они украшают навьюченных верблюдов колокольчиками, и там почти ничего нет приятнее, как встречаться с такими странствующими калмыцкими семьями» [Пал-лас 1773, 482].
По Хлебникову, взгляд верблюда затаил ужимку Китая. Быть может, автор «Зверинца» связал это животное с монголо-ойратскими племенами, которые из Северо-Западного Китая перекочевали в Российскую империю в начале XVII в., привезя с собой буддийские книги.
Позже, в 1921 г., в стихотворении «С утробой медною.» поэт напомнил, как из Ганга «священную воду / В шкурах овечьих верблюды носили, / Чтоб брызнуть по водам свинцовым на Волге, реке дикарей» [Хлебников
2000-2006, II, 201]. Глядя на медную чернильницу-верблюда, изваянную «потомком Чингисхана», Хлебников подчеркнул, что верблюд этот несет в пустынях белых письменного стола «колючей мысли вьюк» [Хлебников 2000-2006, II, 200]. Здесь цвет пустыни стола обусловлен бумагами на нем («с шелестом сухих бумаг»). Другая метафора «по скатерти стола задумчивый прохожий» [Хлебников 2000-2006, II, 201] опирается на сравнение со скатертью в поэме «Хаджи-Тархан»: «Как скатерть желтая, был гол <...> сирый край» [Хлебников 2000-2006, III, 121]. Задумчивость верблюда также восходит к его характеристике в этой поэме (спесь, уныние, угрюм, неразговорчив). Поэтому мотив перерождения проявляется в следующем обращении к медной вещи-верблюду: «В переселеньи душ ты был, / Быть может, раньше нож. / Теперь неси в сердцах песчаных / Из мысли нож!» [Хлебников 2000-2006, II, 201]. Острота мысли сродни мудрости.
В авторском примечании к стихотворению Хлебников пояснил:
«Почерк писателя настраивает душу читателя на одно и то же число колебаний. Задача переносить груз чисел колебаний из одной души в другую выпала <на> долю одного испаганского верблюда, когда он пески пустыни променял на плоскость стола, живое мясо - на медь, а свои бока расписал веселыми ханум, не боящимися держать в руках чаши с вином.
Итак, находясь у тов. Абиха, верблюд обречен носить на горбах равенство основного душевного звука в душе писателя и душе читателя» [Хлебников 20002006, II, 201-202].
Авторская неточность есть во множественном числе (горбы), несмотря на то, что на рисунке Р.П. Абиха, сотрудника Политотдела Персидской Красной Армии, владельца чернильницы, верблюд одногорбый.
Сравним с другим артефактом. А.К. Акишев в своей статье «Образ верблюда в легендах Центральной Азии» обратил внимание на бронзовую курильницу из Семиречья, хранящуюся в Государственном Эрмитаже. Изображения двух двугорбых верблюдов головами друг к другу помещены в центре курильницы, на «мировой оси». «Четыре струйки дыма от четырех фитилей, закрепленных в горбах, пронизывали тела зверей и поднимались вверх. Учитывая общую символику курильниц, можно предположить, что четыре горба верблюдов ассоциировались с западом - востоком, севером -югом и с четырьмя планетарными огнями по краям земли. В таком случае верблюды подразумевались огромными, как мир, и приобретали космическое значение. Мы столкнулись с мифопоэтическим осмыслением образа верблюда» [Акишев 1984, 70]. По предположению ученого, «широкое распространение изображений верблюда в искусстве ранних кочевников Средней Азии и Южного Казахстана наводит на мысль, что мифы, легенды, поверья, ритуалы и магические обряды, связанные с верблюдом, могли быть сложены в среде ираноязычных племен» [Акишев 1984, 71-72]. Среди воплощений солярного бога Авесты Веретрагны был и верблюд [Аки-шев 1984, 73]. Со временем «образ верблюда (исходное тотемное значе-
ние - Вселенная) трансформировался в божество войны. Однако в системе зооморфной символики сохранялось и его древнейшее значение. Об этом свидетельствуют троны раннесредневековых владетелей Согда, имевшие вид верблюда. Наличие сакральной функции трона (символический центр мира) убедительно доказано» [Акишев 1984, 75].
В тюрко-монгольских мифах и фольклоре мифема небесного верблюда-громовержца затем переросла в образ верблюда-чудовища, пожирающего все живое, в том числе людей. Например, в 10-й песне калмыцкого эпоса «Джангар» богатырь Мингйан одолел такого верблюда: «Увидел Мингйан: / Мчится к нему небесный верблюд Хавсал, / Десять огней полыхает в огромном рту» [Джангар. 1989, 222]. По-калмыцки имя этого верблюда звучит Хавшил. Так он назван в научном переводе эпической песни о том, как Мингйан пленил хана Кюрмена: «Злое встретится существо - / Небесный белый верблюд Хавшил» [Джангар. 1990, 294].
Верблюда Хлебников в «Зверинце» назвал «ладьей пустыни» вместо привычной метафоры «корабль пустыни», использовав славянское слово «ладья» (лодка) и соединив, таким образом, разные страны и народы, где обитают верблюды, двугорбые (бактриан) и одногорбые (дромедар).
Итак, если в автобиографическом стихотворении 1909 г. образ верблюда являлся эмблемой степного края, где родился поэт и провел свое раннее детство, то в поэмах «Зверинец» (1909, 1911), «Хаджи-Тархан» (1913), в стихотворении «С утробой медною.» (1921) этот бестиарный код представлен в космологическом, геополитическом, мифопоэтическом, сакральном, философском аспектах. Связь данного образа с калмыцким (монгольским) компонентом также ассоциируется с именем потомка Чингисхана, с Индией - родиной буддизма, с буддийскими книгами, с буддийской философией, с идеей реинкарнации - перерождения живых существ, с перекочевкой предков калмыков из Северо-Западного Китая в Российскую империю.
Для Хлебникова в силу рождения в Калмыцкой степи его второе «я» -«монгольский мальчик, задумавшийся о судьбах своего народа» [Хлебников 2000-2006, V, 203]. «Там сложилось мое детство, где море Китая затеряло в великих степях несколько своих брызг; и эти капли-станы, затерявшиеся в чужих степях, медленно узнавали общий быт и общую судьбу со всем русским ладом» [Хлебников 2000-2006, V, 202]. Оттого в стихотворении «Могилы вольности Каргебиль и Гуниб.» (1909) Хлебников воскликнул: «Я думал о России, которая сменой тундр, тайги, степей / Похожа на один божественно-звучащий стих» [Хлебников 2000-2006, I, 202-203].
Эта взаимосвязь мира людей и мира зверей обусловлена хлебников-ской концепцией о единстве микрокосма и макрокосма. Следовательно, образ верблюда в калмыцкой теме В. Хлебникова способствует пониманию идеи Председателя земного шара о грядущем содружестве народов и стран, их вер (см. стихотворение «Единая книга»), о взаимосвязи мира человека и природы.
ЛИТЕРАТУРА
1. Акишев А.К. Образ верблюда в легендах Центральной Азии // Этнография народов Сибири. Новосибирск, 1984. С. 69-76.
2. Архив В.А. Хлебникова. Из фондов ГУ КРКМ им. проф. Н.Н. Пальмова. КП № 6795/5 (л. 44-45).
3. Бакаева Э.П. Сакральные коды культуры калмыков. Элиста, 2009.
4. Башмакова Н.В. Слово и образ: о творческом мышлении Велимира Хлебникова. Хельсинки, 1987.
5. Джангар: калмыцкий героический эпос / пер. с калм. С.И. Липкина. 5-е изд. Элиста, 1989.
6. Джангар. Калмыцкий героический эпос. На калмыцком и русском языках. М., 1990.
7. Калмыцкое устное народное творчество / сост. Н.Ц. Биткеев. Элиста, 2007.
8. Куканова В.В. Буддийские мотивы в творчестве В. Хлебникова // Звуки судьбы: Хлебниковы и Калмыкия. Элиста, 2016. С. 20-25.
9. Манджиева Б.Б. Концепт «змея» в фольклорной традиции калмыков и его развитие в произведениях В. Хлебникова // Азийское мировидение Велимира Хлебникова в аспекте калмыцких истоков творчества поэта. Элиста, 2015. С. 204212.
10. Музраева Д.Н. К сравнительному изучению образов птиц в восточной и славянской поэтике (Птицы в поэзии Хлебникова) // Азийское мировидение Ве-лимира Хлебникова в аспекте калмыцких истоков творчества поэта. Элиста, 2015. С. 118-146.
11. Паллас П.С. Путешествие по разным провинциям Российской империи. Ч. 1. СПб., 1773.
12. Панов М.В. Сочетание несочетаемого // Мир Велимира Хлебникова: статьи, исследования (1911-1998). М., 2000. С. 303-332.
13. Пословицы, поговорки и загадки калмыков России и ойратов Китая / сост., пер. Б.Х. Тодаевой. Элиста, 2007.
14. Пюрбеев Г.Ц. Толковый словарь традиционного быта калмыков. Элиста, 1996.
15. Сегал (Рудник) Н. «Зверинец» В. Хлебникова: слово и изображение // Toronto Slavic Quarterly. 2011. № 35, Winter. P. 197-257.
16. Ханинова Р.М. Калмыцкий компонент в творчестве В. Хлебникова // Творчество Велимира Хлебникова и русская литература ХХ века: поэтика, текстология, традиции: материалы X международных Хлебниковских чтений. Астрахань, 2008. С. 316-319.
17. Ханинова Р.М. «Спички судьбы» Велимира Хлебникова: поэтика пламени // Азия в Европе: взаимодействие цивилизаций: научная конференция «Язык, культура и этнос в глобализированном мире: на стыке цивилизаций и времен». Ч. 1. Элиста, 2005. С. 186-192.
18. Хлебников В. Неизданные произведения. М., 1940.
19. Хлебников В. Собрание сочинений: в 6 т. М., 2000-2006.
REFERENCES (Articles from Scientific Journals)
1. Segal (Rudnik) N. "Zverinets" V. Khlebnikova: slovo i izobrazhenie [V. Khleb-nikov's Zverinets (The Wild Beast Show): The Word and Description]. Toronto Slavic Quarterly, 2011, no. 35, Winter, pp. 197-257. (In Russian).
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
2. Akishev A.K. Obraz verblyuda v legendakh Tsentral'noy Azii [The Image of the Camel in Central Asian Legends]. Etnografiya narodov Sibiri [The Ethnography of Siberia's Peoples]. Novosibirsk, 1984, pp. 69-76. (In Russian).
3. Khaninova R.M. Kalmytskiy komponent v tvorchestve V Khlebnikova [The Kalmyk Component in V. Khlebnikov's Works]. Tvorchestvo Velimira Khlebnikova i russkaya literatura 20 veka: poetika, tekstologiya, traditsii: materialy 10 mezhdunarod-nykh Khlebnikovskikh chteniy [V. Khlebnikov's Works and the 20th Century Russian Literature: Poetics, Textual Studies, Traditions. The Proceedings of the 10th Khlebnikov Readings]. Astrakhan, 2008, pp. 316-319. (In Russian).
4. Khaninova R.M. "Spichki sud'by" Velimira Khlebnikova: poetika plameni [V. Khlebnikov's Spichki Sudby (Matches of the Fate): Poetics of Flame]. Aziya v Ev-rope: vzaimodeystvie tsivilizatsiy. Nauchnaya konferentsiya "Yazyk, kul 'tura i etnos v globalizirovannom mire: na styke tsivilizatsiy i vremen" [Asia in Europe: Interaction of Civilizations. The Scientific Conference "Language, Culture and Ethnos in the Global World: Across Civilizations and Times"]. Part 1. Elista, 2005, pp. 186-192. (In Russian).
5. Kukanova VV. Buddiyskie motivy v tvorchestve V. Khlebnikova [The Buddhist Motifs in V. Khlebnikov's Works]. Zvuki sud'by: Khlebnikovy i Kalmykiya [The Sounds of the Destiny: the Khlebnikovs and Kalmykia]. Elista, 2016, pp. 20-25. (In Russian).
6. Mandzhieva B.B. Kontsept "zmeya" v fol'klornoy traditsii kalmykov i ego raz-vitie v proizvedeniyakh V Khlebnikova [The Concept of 'Snake' in the Kalmyk Folklore Tradition and Its Development in V Khlebnikov's Works]. Aziyskoe mirovidenie Velimira Khlebnikova v aspekte kalmytskikh istokov tvorchestva poeta [Velimir Khlebnikov's Asiatic Worldview: a Perspective from the Kalmyk Background of the Poet's Creativity]. Elista, 2015, pp. 204-212. (In Russian).
7. Muzraeva D.N. K sravnitel'nomu izucheniyu obrazov ptits v vostochnoy i slavy-anskoy poetike (ptitsy v poezii Khlebnikova) [Towards the Comparative Studies of the Images of Birds in Oriental and Slavic Poetics (Birds in Khlebnikov's Poetry)]. Aziyskoe mirovidenie Velimira Khlebnikova v aspekte kalmytskikh istokov tvorchestva poeta [Velimir Khlebnikov's Asiatic Worldview: a Perspective from the Kalmyk Background of the Poet's Works]. Elista, 2015, pp. 118-146. (In Russian).
8. Panov M.V Sochetanie nesochetaemogo [Combining the incongruous]. Mir Velimira Khlebnikova: stat'i, issledovaniya (1911-1998) [V Khlebnikov's World: Articles and Studies (1911-1998)]. Moscow, 2000, pp. 303-332. (In Russian).
(Monographs)
9. Bakaeva E.P. Sakral'nye kody kul'tury kalmykov [The Sacral Codes of the Kalmyks' Culture]. Elista, 2009. (In Russian).
10. Bashmakova N.V Slovo i obraz: o tvorcheskom myshlenii Velimira Khlebniko-va [The Word and Image: About V. Khlebnikov's Creative Thinking]. Helsinki, 1987. (In Russian).
Ханинова Римма Михайловна, Калмыцкий научный центр РАН.
Кандидат филологических наук, доцент, старший научный сотрудник отдела монгольской филологии. Научные интересы: поэтика, русская литература, калмыцкая литература и фольклор, калмыцкая поэзия, перевод.
E-mail: khaninova@bk.ru
Khaninova Rimma M., Kalmyk Scientific Center of the Russian Academy of Sciences.
Candidate of Philology, Associate Professor, Senior Researcher at the Department of Mongolian Philology. Research interests: poetics, Russian literature, Kalmyk literature and folklore, Kalmyk poetry, translation.
E-mail: khaninova@bk.ru
