ОБРАЗ СУИЦИДЕНТА В ОБЩЕСТВЕННОМ СОЗНАНИИ Текст научной статьи по специальности «Социологические науки»

ПРОБЛЕМНЫЕ СТАТЬИ И ОБЗОРЫ ИД

Образ суицидента в общественном сознании

Давидовский С.В.,

доцент кафедры психотерапии и медицинской психологии Белорусской медицинской академии последипломного образования, Минск

^ ....

Belarus/an Medical Academy of Post-Graduate Education, Minsk

The image of suicide in the public mind

Резюме. Стигматизация суицидентов, как и лиц с психическими расстройствами, имеет продолжительную историю. До настоящего времени она сохраняется в большинстве стран и проявляется в двух сферах: стигматизации учреждений, оказывающих психиатрическую помощь, и стигматизации со стороны ближайшего социального окружения. Сознание предубежденного отношения приводит к тому, что те, кто обдумывает план самоубийства, могли бы получить необходимую помощь, однако из-за ощущения предосудительного отношения к себе делают выбор не в пользу ее поиска. Это требует принятия мер по разрешению данной проблемы и должно включать в себя комплекс мероприятий, направленных на повышение толерантности и эмпатии к суицидентам со стороны общества и более узконаправленные воздействия специалистов, оказывающих помощь лицам, совершившим попытку суицида. Ключевые слова: стигма, суицид, суицидальная попытка.

Медицинские новости. — 2019. — №8. — С. 4—7. Summary. The suicide somatization has a long history, it continues to exist in most countries of the world and manifests itself in two areas: the somatization of institutions providing psychiatric care and somatization the immediate social environment. Knowledge of prejudiced attitudes towards people who commit suicide attempts leads to the fact that those who have consider a suicide plan prefer not to seek help because of the existing stigmatization of persons who committed suicide. It is therefore necessary to take a number of measures to solve this problem, these measures shold be aimed at increasing tolerance from the public and professionals who help people who commit suicide attempts. Keywords: stigma, suicide, suicide attempt.

Meditsinskie novosti. - 2019. - N8. - P. 4-7.

Как в средние века, так и в настоящее время в большинстве стран Европы сохраняется негативное отношение к самоубийству. Например, в Норвегии в сознании людей с давних времен существует понятие, что «самоубийство постыдно», а в Дании оно рассматривается как признак болезни [5]. Это приводит к тому, что уцелевшие, чувствуя себя изгоями, отличающимися от других, еще больше изолируются от окружения. Как написано в книге Г. Марш «Призвание. О выборе, долге и нейрохирургии»: «К людям, пытавшимся покончить с собой, больничный персонал частенько относится с презрением и снисхождением - как к тем, кому не повезло ни в жизни, ни в смерти; как к тем, кто сам виноват в собственном несчастье».

Стигма как социальное представление имеет информационную основу, состоящую из научных и культуральных мифов, которые структурируются в систему коммуницируемых значений и приобретают эмоционально-личностную окраску. Стигма всегда эмоционально окрашена, но не всегда оправдана фактами, что и является основным отличием от стереотипов. При этом сам объект стигматизации может пониматься в двух смыслах: тот, кто создает условия и информацию,

способствующие появлению стигм, и тот, кто усваивает эти мифы и действует на их основе. Наиболее остро явления стигматизации ощущают пациенты, страдающие психическими заболеваниями. Стигматизацию связывают с групповыми процессами, способствующими выделению отличающегося в группах, так как психологическая и антропологическая характеристики человеческой природы заключаются в демаркации себя и других. Причиной этого процесса является бессознательная природа человека. Социальный субъект вынужден каждый раз для поддержания чувства своего «я» отдалять других. Это легко реализовыва-ется в патологизации и отвержении другой группы. Само развитие стигматизации проходит в несколько этапов:

- выделение и маркирование человека с психиатрическим диагнозом;

- присвоение ему негативных качеств в соответствии с бытующими в данной культуре представлениями о душевнобольных;

- отнесение его к категории, которая противопоставлена обществу;

- последующее снижение социального статуса этого человека.

К сожалению, в современном обществе многие мифы и предубеждения, лежащие в основе стигматизации лиц

с психическими расстройствами, широко поддерживаются СМИ и киноиндустрией, что существенно затрудняет оказание им квалифицированной психиатрической помощи. Наиболее распространенными в общественном сознании стигматизирующими предрассудками о психических заболеваниях являются:

• психические болезни неизлечимы;

• люди с психическими расстройствами социально неполноценны и опасны, поэтому лучше держаться от них подальше;

• психические расстройства встречаются очень редко и меня не касаются;

• лекарства, которыми лечат психические расстройства, опасны, вредны, разрушают мозг, вызывают привыкание и зависимость и т.д.

Социальные последствия действия стигмы проявляются при трудоустройстве, получении образования, социальной и медицинской помощи, также сокращается круг общения суициден-тов и т.д. Сами больные жалуются на то, что врачи стигматизируют их в большей степени, чем представители какой-либо другой социальной группы [12]. Сознание предубежденного отношения приводит к тому, что многие психически больные и их близкие стараются скрыть наличие

МЕДИЦИНСКИЕ НОВОСТИ

№8 • 2019

болезни, предвидя стигматизирующее отношение со стороны общества. Если психическое заболевание скрывается, оно остается без соответствующего лечения и прогрессирует. В частности, те, кто обдумывает план самоубийства, могли бы получить необходимую помощь, однако делают выбор не в пользу ее поиска из-за ощущения стигматизации.

Стигматизация суицидентов имеет продолжительную историю. На иврите слово «самоубийство» буквально означает «потерять себя» [7]. У иудеев самоубийство не было распространено: «...не по своей воле ты создан, не по своей воле родился, не по своей воле живешь, не по своей воле умрешь!» (Мишне Тора). В Древней Греции за гражданами признавали право на уход из жизни лишь в некоторых случаях. Самоубийство, совершенное без санкции властей, строго каралось посмертным поношением: у трупа отсекали руку и хоронили ее отдельно [1]. Аристотель считал суицид малодушным безнравственным и антиобщественным поступком даже во спасение от нищеты, телесных и душевных мук. В Риме, особенно после создания империи, строгость закона по отношению к mors voluntaria («добровольная смерть») усугубилась. В кодексе императора Адриана (II век) легионеру за попытку самоубийства полагалась смертная казнь: «Если солдат попытается умертвить себя, но не сумеет, то будет лишен головы». При этом имелась оговорка: «...в том случае, если только причиной тому не были невыносимое горе, болезнь, скорбь или иная подобная причина». Отмечены и другие смягчающие вину мотивы, такие как усталость от жизни, безумие или стыд. В «Дигестах» Юстиниана, классическом своде римского права (VI век), осуждается только самоубийство без причины, ибо «тот, кто не жалеет себя, не пожалеет и других».

Христианская церковь расширила трактовку принципа «Богу Богово»: «Бессмертная душа принадлежит Всевышнему, и только Он волен ею распоряжаться». Поэтому искоренение беса самоубийства проводилось с трудно вообразимой для наших времен обстоятельной неторопливостью, растянувшись на столетия. Первая атака была предпринята еще на закате Западной империи, в Арльском соборе 452 года, где суицид впервые был объявлен преступлением, а те, кто его совершает, - «объятыми диавольским безумством» (diabolico persecutus furore).

В 533 году Орлеанский собор, следуя пожеланию судебных властей, отказал в христианском погребении самоубийцам из числа осужденных преступников, ибо, совершив самосуд, они обманывают закон, уходят от положенного наказания. Следующий шаг был предпринят Браж-ским собором в 563 году, введшем карательные санкции против всех самоубийц: им отказали в церковном отпевании и погребении. Толедский собор в 693 году отлучил от церкви не только самоубийц, но и тех, кто, попытавшись покончить с собой, остался жив. Каждая из ужесточающих мер, вводимых церковью против самоубийц, немедленно сопровождалась еще более строгими актами светской власти. В «Канонах» английского короля Эдуарда (XI век) самоубийцы приравниваются к ворам и разбойникам. Почти тысячу лет (до 1823 года) в Британии существовал варварский обычай хоронить самоубийц на перекрестке дорог, предварительно протащив труп по улицам и проткнув ему сердце осиновым колом. На лицо преступнику клали тяжелый камень. Уголовное уложение Людовика XIV наряду с моральным осуждением (зачитать над самоубийцей приговор, проволочь труп на рогоже лицом к земле, а затем вздернуть на виселицу или отправить на живодерню) предусматривало и обязательную конфискацию имущества в обход прямых наследников. В Дании запрещалось выносить самоубийцу из дома через дверь - только через окно, тело же не предавали земле, а бросали в огонь, символ адского пламени, куда уже отправилась душа грешника. В Бордо труп вешали за ноги, в Аббевиле тащили на рогоже по улицам, в Лилле мужчин, воздев на вилы, вешали, а женщин сжигали. Сумасшествие вины не смягчало, ведь всякий знал, что в душе безумцев поселяется дьявол. Самоубийцы наряду с еретиками и закоренелыми преступниками считались источником кадров для вампиров, привидений и прочей ночной нечисти (отсюда появился и кол в сердце - как мера предосторожности).

В Российском Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1844 года, применявшемся на территории белорусских земель, ответственность за самоубийство или попытку самоубийства носила характер уголовно-гражданской кары. Согласно данному Уложению покушавшийся на самоубийство в состоянии

вменяемости подлежал наказанию как за смертоубийство и ссылке на каторжные работы. В новом российском Уголовном уложении 1903 года, которое в полном объеме действовало с 1915 по 1932 год на территории Западной Белоруссии, самоубийство и попытка самоубийства уже не признавались преступлением. В уголовно-правовой литературе довольно часто высказывалось мнение о том, что самоубийство вызывает в обществе моральное осуждение, заслуживает нравственного порицания как акт малодушия и трусости, является проявлением нравственной слабости, деянием, достойным сурового морального осуждения.

С началом эпохи Ренессанса и зарождением концепции гуманизма общество стало более терпимо относиться к самоубийцам. Первым защитником самоубийц был Монтень, оправдывавший благородное самоубийство и восхищавшийся доблестными женщинами античности, жертвовавшими жизнью во имя долга или любви. Французская революция вычеркнула самоубийство из списка уголовных преступлений. Последней же из европейских стран на это решилась Великобритания, сохранявшая в кодексе антисуицидную статью вплоть до 1961 года. Между двумя этими событиями пролегли 170 лет упорной борьбы государства и церкви с общественным мнением, все более и более сочувственным по отношению к самоубийству [9].

Однако до настоящего времени в большинстве стран Европы сохраняется негативное отношение к самоубийству. Поэтому на современном этапе развития общества остается открытым вопрос о стигматизации лиц с суицидальным поведением. В обществе до сих пор распространен миф о том, что каждый суицид является результатом психической болезни (риск суицида у лиц с диагностированным психическим расстройством «шизофрения» составляет 10-12%) [6]. Считается, что здоровый, вменяемый человек не может совершить самоубийство, по крайней мере в тот момент, когда лишает себя жизни. Это влечет за собой такое явление, как дискриминация. Она выражается в стремлении избежать общения с суицидентом, в ограничении таких людей в трудоустройстве, включении в различные социальные группы, затрудняет для них доступность профильной медицинской помощи, так

как они чувствуют себя отторгнутыми обществом. В частности, те из них, кто обдумывает план самоубийства, могли бы получить необходимую помощь, однако делают выбор не в пользу ее поиска из-за ощущения стигматизации, оставаясь таким образом без соответствующего лечения, что зачастую и обусловливает суицидальные действия и поведение больных. Согласно данным Американского фонда предупреждения суицидов, 5075% лиц, предпринявших суицидальные попытки, делились с кем-либо своими намерениями. Исследование, проводимое J. Alvidrez и др. [10], показало, что 32% исследуемых признавали наличие у них проблем психического здоровья, но из-за стигмы они первоначально были не в состоянии обратиться за помощью, 62% участников исследования заявили, что они или их знакомые отказывались искать профессиональную помощь, хотя знали, что нуждались в ней. При оказании психиатрической помощи суициденты часто сталкиваются с патерналистским отношением со стороны медицинского персонала, пренебрежительным или гиперпротективным - со стороны членов семьи, а также с социальными ограничениями, связанными с реализацией их гражданских прав. Все это способствует дополнительным страданиям суициден-тов, ухудшает их социальную адаптацию и приводит к тому, что ресурсы здравоохранения и общества, которые могли бы быть потрачены на выявление и лечение данной патологии, не используются. Вероятно, именно поэтому система медицинской помощи при психических расстройствах в странах СНГ по-прежнему финансируется недостаточно. Смертность от суицидов наряду со смертностью от сердечно-сосудистой патологии и онкологических заболеваний является одной из ведущих причин смертности в странах СНГ. В Республике Беларусь смертность от суицидов превышает смертность от дорожно-транспортных происшествий, убийств и пожаров вместе взятых (1945 -смертность от самоубийств, 810 - смертность от ДТП, 533 - смертность от пожаров, 335 - смертность от убийств). В трудоспособном возрасте в 3,5 раза превышает смертность от острого инфаркта миокарда (84 случая в 2017 году) [3, 4]. Во всемирном масштабе смертность от суицидов является второй причиной смерти молодых людей 15-29 лет. В 25

странах Европейского союза на лиц до 75 лет пришлось 30% YLL (Years of Life Lost, или годы жизни, потерянные в связи с преждевременной смертью) из-за внешних причин; основное количество смертей происходит за счет самоубийств в 20-55 лет на пике социальной жизни (European Project, ANAMORT 2008).

В журнале «Social Psychiatry and Psychiatric Epidemiology» (2013) были опубликованы результаты исследования, которое изучало взаимосвязь различий в отношении социума и популяционной стигматизации психических расстройств и склонности больных к обращению за профессиональной и информационной помощью в регионах с низким (Нидерланды) и высоким уровнем суицидов (Фландрия, северная часть Бельгии). Посредством опросников, разосланных почтой, собраны данные от 2999 жителей Нидерландов и Фландрии в возрасте 1865 лет. В частности, оценивали мнение участников исследования в отношении поиска профильной помощи при психических расстройствах, стигматизации восприятия, стигматизации самовосприятия, чувства стыда и склонности самих участников к обращению за профильной помощью в случае необходимости.

Население Нидерландов, страны с низким уровнем распространенности суицидов, продемонстрировало более позитивное отношение к поиску профессиональной помощи, а также более низкий уровень самостигматизации и чувства стыда в связи с наличием психических расстройств по сравнению с жителями Фландрии, где уровень распространенности суицидов относительно высок. Отсюда видно: ощущение стигматизации снижает шансы на то, что человек поделится своими проблемами с друзьями или членами семьи, в то же время чувство стыда повышает вероятность самостоятельного применения психотропных препаратов вместо обращения за специализированной помощью.

В другом исследовании, проведенном учеными США, изучали существующие психологические барьеры, препятствующие обращению за профильной психиатрической помощью студентов колледжей с высоким суицидальным риском. В исследование включили 165 студентов с повышенным суицидальным риском, не склонных к обращению за специализированной помощью. Данные

были собраны посредством применения онлайн-анкетирования. Наиболее распространенными психологическими барьерами, согласно полученным данным, являются: ощущение ненужности лечения (66%), нехватка времени (>25%) и склонность к самолечению (18%). Стигматизация отмечена лишь в 12% случаев, что, вероятно, позитивно сказывается на показателях уровня суицидальной активности в стране, несмотря на широкое распространение огнестрельного оружия (США относится к странам со средним показателем суицидальной активности).

В Российской Федерации было проведено научное исследование с целью выяснить отношение общества и социальных работников к лицам, совершившим суицидальные попытки [8]. Методом анонимного анкетирования было опрошено 1255 человек: 65 врачей-психиатров, 402 медицинские сестры, 437 санитарок и 351 гражданин, не связанный с системой здравоохранения. Для верификации стигматизации и самостигматизации клинико-психопато-логическим и психометрическим методами было обследовано 125 пациентов психиатрического стационара, имеющих в анамнезе суицидальные попытки. Проводимое исследование показало, что в семейной сфере значительная часть опрошенных (44,6% врачей-психиатров и 45% медицинских сестер) были противниками заключения брака с человеком, совершившим попытку самоубийства, считая такую семью неполноценной. Такой точки зрения придерживались примерно по одной трети опрошенных среди младшего медицинского персонала и других представителей населения. При изучении отношения опрошенных к суици-дентам в духовной сфере было отмечено, что значительная часть людей считают пытавшихся покончить с собой эгоистами: 40% врачей-психиатров, более половины (52%) медицинских сестер и 58,1% лиц из числа младшего медицинского персонала. Аналогичная точка зрения была характерна и для иных представителей населения (55,6% из числа опрошенных).

Изучение отношения к суицидентам в общественно-политической сфере показало, что около трети (29,2%) врачей-психиатров, 58,7% представителей среднего и 68% младшего медицинского персонала запретили бы суициденту быть общественным или политическим

МЕДИЦИНСКИЕ НОВОСТИ

№8 • 2019

6

деятелем. Такой же точки зрения придерживались 60,7% представителей населения. В профессиональной сфере более половины респондентов не доверили бы суициденту ответственную работу (65,9% медицинских сестер, 66,4% санитарок и 55,6% из числа населения), реже разделяли эту точку зрения врачи-психиатры (35,4%), некоторые респонденты - от 6,1% врачей-психиатров до 47,9% санитарок -запретили бы суициденту занимать должность квалифицированного рабочего.

Часть опрошенных считали, что за попытку самоубийства человек должен привлекаться к уголовной ответственности (4,6% врачей-психиатров, 6,5% медицинских сестер, 12,1% младшего медицинского персонала и 15,1% из числа населения). Наличие случаев собственного суицидального поведения в анамнезе смягчало отношение медицинских сестер и представителей населения к суицидентам.

Анализ субъективного восприятия изменения отношения к пациентам со стороны медицинского персонала в связи с суицидальной попыткой показал, что недоброжелательность со стороны врачей-психиатров отмечали 8,2% обследованных, со стороны медицинских сестер - 14,8% и младшего медицинского персонала - 16,4%. При этом 45,9% пациентов отмечали ухудшение отношения со стороны знакомых, а 40,9% - от членов семьи и других родственников. Опрос показал, что пациенты были разочарованы в себе, не могли найти понимания со стороны других людей. Дискомфорт, связанный с социальной дискриминацией по признаку суицида и психического расстройства, оказался одинаковым: 36,7 и 31,8% утвердительных ответов соответственно. Отмечалась выраженность социальной изоляции, связанной с попыткой самоубийства (39,6%) и психическим расстройством (36,7%). Степень устойчивости к стигматизации и дискриминации из-за попытки самоубийства составила 65,2% и оказалась несколько выше, чем из-за психического расстройства - 59,9%.

Более половины (57,4%) обследованных чувствовали снижение своего социального положения и социального статуса после начала психического расстройства и только треть (34,4%) - после попытки самоубийства. Более половины (59%) заявляли, что психическое расстройство испортило им жизнь, но лишь

одну треть (29,5%) это привело к попытке самоубийства. Члены семей большинства (73,8%) пациентов первой группы скрывали от окружающих наличие у родственника попытки самоубийства. Обследованные чаще испытывали чувство вины из-за попытки самоубийства (73,8%), чем из-за психического расстройства (49,2%). При этом в 25,6% случаев дискриминация по признаку психического расстройства вызывала у них суицидальные мысли. Переживания дискриминации, отчужденности и социальной изоляции обнаруживали прямую корреляционную зависимость с чувством вины. Более трети опрошенных (36,1% пациентов) ощущали ухудшение отношения со стороны знакомых, а 39,1% - со стороны родственников. Стигматизирующее отношение из-за попытки самоубийства со стороны друзей и знакомых (50,9%) пациенты оценивали чаще, чем из-за наличия психического расстройства (29,5%).

Устойчивость к стигматизации и дискриминации по признаку попытки самоубийства составила 60,6% утверждений и оказалась выше, чем в связи с психическим расстройством, - 51,3%. Таким образом, для обследованных более значимой являлась стигматизация по признаку самоубийства. Они чаще скрывали попытку самоубийства от коллег по работе, нежели психическое расстройство.

Устойчивость к стигме по признаку суицида коррелировала с удовлетворенностью работой, отношениями с супругом или супругой и друзьями, а также с выраженностью собственной агрессивности. Большая часть пациентов с психотическим уровнем расстройств (62,3%) и достоверно меньшая с непсихотическим уровнем (40,6%) утверждали, что жизнь после суицидальной попытки сделала их более стойкими по отношению к трудностям и невзгодам.

Таким образом, можно говорить о стигматизации суицидентов в двух сферах: это стигматизация учреждений, оказывающих психиатрическую помощь, и стигматизация со стороны ближайшего социального окружения суицидента. Стигматизация учреждений, оказывающих специализированную помощь, является одной из причин низкого уровня диагностики суицидальных тенденций на ранних стадиях развития, что приводит к низкой обращаемости населения за помощью в кризисных ситуациях, препятствует превенции [12]. Стигматизация приводит к

тому, что уцелевшие, чувствуя себя изгоями, отличающимися от других, еще больше изолируются от окружения. В силу этого необходима разработка и принятие мер по решению данной проблемы. Программа дестигматизации суицидентов должна представлять комплекс мер, включающих как работу по повышению толерантности и эмпатии к ним общества в целом, так и узконаправленные воздействия на группы населения, непосредственно связанные с проблемой стигматизации суицидентов. Отражение их в СМИ будет крайне важным для распространения положительной информации о проблемах суицидентов. Независимо от используемых средств (просвещение, юридические санкции, изменения в системе здравоохранения) конечной целью является уменьшение их дискриминации. Необходимо формирование доверительного отношения к службе психического здоровья, чтобы в дальнейшем обращение за помощью к врачу-психиатру-наркологу, врачу-психотерапевту не носила стигматизирующий характер, чтобы люди, нуждающиеся в такой помощи, могли рассчитывать на прочувствованное признание и деликатность общества.

Л И Т Е Р А Т У Р А

1. Войцех В.Ф. Клиническая суицидалогия. - М.,

2007. - 280 с.

2. Марш Г. Призвание о выборе, долге и нейрохирургии. - М., 2017. - 320 с.

3. Давидовский С.В. // Здравоохранение. - 2016. -№3. - С.72-77.

4. Демографический ежегодник Республики Беларусь. Национальный статистический комитет Республики Беларусь. - Минск, 2018. - 490 с.

5. Короленко Ц.П., Донских Т.А. Семь путей к катастрофе: деструктивное поведение в современном мире. - М., 1990. - 224 с.

6. Ласый Е.В., Давидовский С.В. Оценка суицидального риска и профилактика суицидального поведения (руководство для социальных работников). Инструкция по применению. - Минск, 2009. - 32 с.

7. Любов Е.Б., Зотов П.Б. // Суицидология. -2017. - №4 (29). - С.9-30.

8. Положий Б.С., Руженков В.А., Руженкова В.В. // Журнал неврологии и психиатрии им. С.С. Корсакова. - 2017. - №117 (3). - С.85-88.

9. Чхартишвили Г. Писатель и самоубийство. -2001. - 313 с.

10. Alvidrez J., Snowden L.R., Kaiser D.M. // Journal of Health Care for the Poor and Underserved. -

2008. - Vol.19. - P.874-893.

11. Angermeyer M.C., Buyantugs L., Kenzine D.V., Matschinger H. // Acta Psychiatrica Scandinavica. -2004. - Vol.109. - P.420-425.

12. Lawrie S.M. // Psychiatric Bulletin. - 1999. -Vol.23. - P.129-131.

13. Reynders A., Kerkhof A.J., Molenberghs G., Van Audenhove C. // Soc. Psychiatry Psychiatr. Epidemiol. - 2013.) doi: 10.1007/s00127-013-0745-4

Поступила 11.10.2018 г.