CC BY
45
ФИЛОЛОГИЯ И КУЛЬТУРА. PHILOLOGY AND CULTURE. 2016. №2(44)
УДК 82-053.2(075)
ОБРАЗ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ АНГЛИЙСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ (С. МОЭМ И Э. БЁРДЖЕСС)
© Лилия Хабибуллина
THE IMAGE OF THE RUSSIAN REVOLUTION IN THE WORKS OF ENGLISH WRITERS (S. MAUGHAM AND A. BURGESS)
Liliya Khabibullina
This article considers the works of British authors, who wrote about the Russian Revolution with a time difference of 70 years. We focus on the difference between the image of the revolution in the works of S. Maugham, a witness of the events of March-October 1917, and A. Burgess, who was familiar with the history of the Russian revolution only from written sources. At the same time, we pay attention to the similarities caused by the common worldview of English writers and stereotypes of depicting Russia, many of which just appeared in the works of S. Maugham and were already well-established in the works of A. Burgess. In depicting the revolutionary events of February-October 1917, both authors focus on the description of street fighting, famine, chaos and looting. The way of presenting these revolutionary events reveals the individual position of the writer. For Maugham it is important to show his inner dispute with "intelligentsia", while for Burgess it is more important to describe the Russian revolution, including it in the general flow of the twentieth century history. At the same time, both authors are unanimous in opposing the West and the East, giving the comparison their own shades of meaning. The image of the Russian woman with her mysterious and inexplicable personality becomes an important way of representing Russia in English literature. Such women are usually patriots who prefer living in Russia rather than going to a foreign land.
Keywords: English literature, image of the Russian revolution, S. Maugham. A. Burgess.
В статье рассматриваются произведения английских писателей, которые обратились к теме русской революции с разницей во времени почти в 70 лет. Мы сосредоточим свое внимание на различии воплощения образа революции в творчестве С. Моэма, который был свидетелем событий марта - октября 1917 года, и Э. Бёрджесса, который знаком с историей русской революции только по письменным источникам. В то же время мы обращаем внимание на черты сходства, обусловленные общностью мировоззренческих установок английских писателей и приверженностью стереотипам изображения России, многие из которых в творчестве С. Моэма только складываются, а в произведениях Э. Бёрджесса уже предстают устоявшимися. В изображении революционных событий февраля - октября 1917 года обоими авторами делается акцент на описании уличных боев, голода, хаоса, грабежей. В способах отображения событий революции проявляется авторская позиция писателя. Если для Моэма наиболее важна его внутренняя полемика с тем, что называется «интеллигенция», то для Бёрджесса важнейшей задачей становится вписывание русской революции в общий поток истории ХХ века. В то же время оба автора единодушны в противопоставлении Запада и Востока, придавая этому сопоставлению собственные смысловые оттенки. Важным образом, представляющим Россию в английской литературе, становится образ русской женщины, обладающей загадочными и необъяснимыми особенностями личности. Такая женщина обычно оказывается патриоткой, предпочитающей родину жизни на чужбине.
Ключевые слова: английская литература, образ русской революции, С. Моэм, Э. Бёрджесс.
Факт - плохой рассказчик: обычно он приступает к повествованию по собственной прихоти, задолго до того, как оно началось, он совершенно не держит тему и обрывает ее на полуслове. На самом интересном месте он может завести разговор о чем-то абсолютно постороннем; кульминация, интрига, завязка и развязка для него, как правило, - пустой звук
<...> Работа сотрудника внешней разведки в целом крайне однообразна и нередко совершенно бесполезна. Жизненный материал, который эта работа дает писателю, - бессвязен и невыразителен; автор сам должен сделать его связным, волнующим и правдоподобным.
С. Моэм, «Эшенден, или Британский агент».
Предисловие [Моэм, с. 5].
Среди авторов, оказавших на него литературное влияние, Э. Бёрджесс всегда упоминает и С. Моэма, чье воздействие на английскую литературу ХХ века, на наш взгляд, остается недооцененным отечественным литературоведением, что отчасти может быть связано и со шпионской деятельностью писателя, в том числе и в России. Именно благодаря этой деятельности Моэм был одним из немногих писателей-иностранцев, которые воочию могли видеть революцию в России и затем описать ее в своих произведениях.
Это описание, безусловно, особенно ценно для авторов младшего поколения, работающих в историческом жанре. Мы сфокусируем свое внимание на описании Февральской революции 1917 года в сборнике рассказов «Эшенден, или Британский агент» («Ashenden: Or the British Agent», 1928) С. Моэма и романа «Железо, ржавое железо» («Any Old Iron», 1987) Э. Бёрджесса. Сразу оговоримся, что не стоит говорить о прямом влиянии, так как очевидно различны источники авторов: Моэм, бывший сам свидетелем событий, ориентируется на собственные впечатления, Бёрджесс сориентирован на исторические источники. Важно в данном случае идеологическое сходство и общий «набор» персонажей, который функционирует несколько по-разному. Здесь невозможно не согласиться с О. Е. Осов-ским, который высказывает мысль о неизбежности идеологических установок по отношению к американской литературе, но, на наш взгляд, это применимо к любой национальной литературе: «Любой из писателей, ощущающий себя крупной литературной фигурой <...>, на определенном этапе позиционирует себя как носителя определенной идеологии и формулирует ее постулаты» [Осовский, с. 217]. Действительно, и Моэм, и Бёрджесс однозначно оценивают последствия русской революции как негативные, что очевидно в их произведениях и неоднократно было отмечено в работах отечественных исследователей [Ушакова, с. 111-112], [Никола, Петрушова, с. 245], [Хабибуллина, с. 45-57].
Хорошо известно, что С. Моэм был сотрудником британской разведки [Calder, с. 116-132]., одним из многих в то время [Sayers, Khan], и одним из поручений, данных ему, было предотвращение прихода большевиков к власти. Об этом он и сам откровенно пишет в предисловии к сборнику: «В 1917 году я поехал в Россию с заданием предотвратить большевистскую революцию и воспрепятствовать выходу России из войны» [Моэм, с. 6].
Сборник Моэма открывается образом, имеющим символическое значение, это образ слепо-
го солдата, который поет песню. Он появляется еще в предисловии: романтический, очень эмоциональный «высокий, сильный, еще совсем молодой парень», Моэм пишет:
Слов я не понимал, но в этом диком и печальном пении мне слышался крик угнетенных; мне виделись голые степи и бескрайние леса, медленные, величавые русские реки и тяжкий крестьянский труд - пахота, жнивье, вздохи ветра в березах, долгие, погруженные в ночь зимние месяцы, а потом танцующие крестьянки, деревенские дети, плещущиеся летними вечерами в мелких речушках; я ощутил ужас войны, промозглые ночи в окопах, бредущих по грязным дорогам солдат после боя, от которого веет ужасом, страданием и смертью. Пение вселяло страх, и в то же время было необычайно трогательным. <...> В слепом певце было что-то нечеловеческое [Там же, с. 9].
В этом образе сосредоточены представления писателя о России, сложившиеся еще до приезда в страну - вероятнее всего, под влиянием русской литературы, - именно эта поэтическая и трагическая картина, связанная со столкновением с чем-то большим, чем то, что может понять английский писатель («что-то нечеловеческое»).
Образ революционной России в рассказах писателя становится фоном для истории американца Харрингтона, маниакально преданного идее чистоты и порядка, жизни по правилам, образцового представителя мелкой буржуазии. Образ американца комичен и привлекателен одновременно, он воплощает тип представителя Запада. Здесь Моэм прибегает к приему, который затем часто используется в английской литературе, делегируя многие свойства типичного англичанина-чудака представителю нации-наследника, тем более что по происхождению Харринг-тон англичанин.
Столкновения хаоса русской революции с представителем запада, воплощающим порядок и связанную с этим ограниченность, и определяет конфликт той части цикла, где речь идет о России, а также трагический финал истории Хар-рингтона, погибшего на революционных улицах вследствие своего желания непременно забрать белье из прачечной. Неразрешимость противоречия между стихией революции и приверженностью американца к установленным правилам и порождает ситуацию, которая косвенно объясняет и неудачу главного героя, не выполнившего миссию по предотвращению русской революции.
Вторым образом, который предстает на фоне русской революции, становится образ русской женщины, Анастасии Александровны Леонидовой, дочери революционера, жены русского писателя-эмигранта, представленный также не без
иронии в отношении русского национального характера. Анастасия чрезмерно эмоциональна, требовательна в любви и в целом напоминает «русский роман»:
Он буквально видел эти трогательные и жуткие страницы, страницы и страницы, на которых Достоевский описывал бы сложившуюся ситуацию. Перед его мысленным взором представали невыносимые терзания, которыми мучились герои, разбитые бутылки из-под шампанского, поездки к цыганам, водка, обмороки, гипнотические состояния и бесконечно, бесконечно долгие речи всех действующих лиц. Ах, какими страшными были страницы, но при этом захватывающими и раздирающими душу [Там же, с. 289].
Навеянный русскими романами, образ Анастасии подчас выглядит комично (герой расстался с ней потому, что она каждое утро ела только омлет), подчас шокирующе (снимает с себя на улице панталоны, чтобы перевязать раненую старушку), но в целом, как и Харрингтон, вызывает симпатию. Несмотря на то что она называет Харрингтона буржуем, а не интеллигентом, сцена, когда они вместе защищают старушку от солдат, отнявших у нее корзинку с провизией, объединяет героев (вместе с рассказчиком) в некое наднациональное сообщество образованных и воспитанных людей, достойно противостоящих окружающему хаосу.
Причины поражения Февральской революции и торжества большевиков Моэм видит в несостоятельности российской буржуазной власти, особенно Керенского, с которым ему лично приходилось иметь дело. Акцентируя бессилие Керенского, он с иронией отзывается о его любви к произнесению речей:
Положение в России ухудшалось с каждым днем. Керенского, главу Временного правительства, снедало тщеславие, и он убирал всех министров, чуть только замечал в них способности, грозящие подорвать его собственный престиж. Он произносил речи. Он произносил нескончаемые речи. Возникла угроза, что немцы внезапно нападут на Петроград. Керенский произносил речи. Нехватка продовольствия становилась все серьезнее, приближалась зима, а топлива не было. Керенский произносил речи. За кулисами активно действовали большевики, Ленин скрывался в Петрограде, и ходили слухи, что Керенский знает, где он, но не решается дать распоряжение об аресте. Он произносил речи [Там же, с. 301].
Другие русские политики, не названные писателем, обвиняются в «фатализме», «многословии», «бахвальстве», «алчности» [Там же, с. 307].
Необходимо отметить, что исследователи видят причины провала миссии писателя, скорее, в
его собственном непрофессионализме как разведчика: «Будучи безусловно успешным драматургом и писателем, он, конечно, совершенно не был дипломатом и мало понимал в российской политике и в ее хаотической общественной ситуации» [Woods, с. 56] (перевод мой - Л. Х.). Автор работы часто упоминает слово «наивный» в отношении Моэма как шпиона, тем не менее положение в России во время Февральской революции в сборнике оценивается весьма точно:
Армия выказывала недовольство и бунтовала, положение правительства, возглавляемого безвольным Керенским, представлялось шатким: его не сбрасывали только потому, что ни у кого не хватало смелости взять власть. Страна стояла перед лицом голода, и существовала реальная возможность наступления немцев на Петроград [Моэм, с. 307].
Сама революция предстает как несколько уличных сцен, которые преимущественно даются в пересказе персонажей улицы предстают переполненными митингующими или пустынными:
Трамваи не ходили, и тишина в огромном городе наводила жуть. Магазины стояли закрытые. И когда мимо на бешеной скорости промчался автомобиль, они невольно вздрогнули [Там же, с. 315].
Гибель мистера Харрингтона выглядит как закономерный итог столкновения двух противоположностей: непредсказуемой и опасной российской действительности и западной педантичности и точности в лице мистера Харрингтона. Мягкая ирония в отношении последнего не отменяет восхищения писателя западными ценностями в противовес России с ее революцией, интеллигенцией, которые вызывают у автора и самоиронию, явно проявляющуюся в его описании любви Эшендена к русской культуре и русской женщине [Там же, с. 385-399]. В этом смысле нельзя не согласиться с выводами А. Д. Савенковой, сделанными на основании анализа «Записных книжек писателя»: «Позиция Моэма приме -чательна тем, что она воплощает типичный набор гетеростереотипов России и русских (пусть и в оригинальной версии писателя) с точки зрения определенной части образованных британцев, которые не очарованы всем русским, а сохраняют достаточно прохладное отношение к России» [Савенкова, с. 491].
Образ русской революции в романе строится через сопоставление образов представителей западного мира (Эшенден, Харрингтон), русской интеллигенции (Анастасия Александровна), представленных с мягкой иронией, с разруши-
тельным и непознаваемым российским хаосом. Моэм описывает то, что видел сам, поэтому ему нет необходимости опираться на дополнительные источники или свидетельства. Образ революции сам по себе не развернут в рассказах, но короткие описания вполне убедительны.
В романе Э. Бёрджесса февральская революция является кратким эпизодом, одним из многих фрагментов романа, имеющих историческое значение. Героиня романа, Людмила, приезжает к себе на родину, в Россию после известия о смерти своего мужа, валлийца Дэвида Джонса во время Первой мировой войны. Даты пребывания Людмилы обозначены четко, это 6-16 марта (21 февраля - 2 марта, почему-то у Бёрджесса нет упоминания о разнице в стилях и датах между Россией и западом).
Образ революции в романе создается автором на основе серьезной исторической базы, постоянно упоминаются имена исторических деятелей и исторические факты, например министра земледелия (сельского хозяйства) Риттиха и его речи в Думе, Штюрмера, Протопопова и Голицына, Щегловитова, телеграмму Родзянко царю в Ставку, военного губернатора Хабалова и его указ о мобилизации в случае участия рабочих в стачке, драку в Думе, думцев Львова, Гучкова и Струве, противоречия между казаками и жандармами, Керенского и Чхеидзе. Многочисленны фактические сведения, например о бунте Павловского и затем Преображенского полка, положении царя («сидит, дурачок, в своей ставке в полном неведении. Ему только докладывают, что некоторые части изменили присяге и подлежат наказанию» [Бёрджесс, с. 80]), назначении новых министров, разногласиях в Думе [Там же, с. 8081]. В тексте встречаются постоянные сопоставления Февральской революции с французской, причем они даются от имени свидетелей революции. Так, в одном случае это сравнение идет от лица казака, который «качался в стременах и кричал, рассекая шапкой хрустальный воздух:
- Граждане, помогайте войскам. Вспомните Францию! Да здравствует Великая революция!» [Там же, с. 78].
В другом случае дядя Людмилы Борис, освобожденный из Крестов, говорит: «Жаль ты этого не видела. Это ведь как взятие Бастилии!» [Там же, с. 79-80]. Все это указывает на книжные источники описания революции. По сюжету Людмила читает вслух газеты, в частности «Русскую пехоту» от 15 марта, где говорится про отречение царя. «Живые» описания революции даются традиционно: хаос, стрельба, митинги, грабеж, трамваи не ходят, извозчики не работают [Там же, с. 73-82].
Характерен традиционный для изображения России набор персонажей: русская женщина, темная старуха, символизирующая русский народ, в данном случае это соседка Людмилы по палате, которая после каждой прочитанной Людмилой фразы повторяет благословления в адрес императора и императрицы, подтверждая еще несколько стереотипов о забитости, темноте и богомольности русского народа.
Британия выступает оппозицией России; британский паспорт - это буквально волшебное средство спасения от революции:
У тебя же есть английский паспорт <...> чудо-документик, где сказано, кто ты да откуда, так что за сохранность твою, цветик ты мой ненаглядный, должно отвечать английское правительство [Там же, с. 84].
Действительно, стоит Людмиле обратиться в британское посольство, как все ее проблемы легко разрешаются:
Спасибо вам огромное, вы очаровательны. Хотите вернуться в Соединенное Королевство? Как я вас понимаю! Хотите обменять чек на наличные? Постараюсь вам помочь [Там же].
В этом отношении интересно сопоставить фрагменты рассказа Моэма о том, как Харринг-тон защитил старушку от грабящих ее солдат, и короткий эпизод у Бёрджесса:
Вечером Юра рассказал Людмиле с тетушкой, как на его глазах разграбили булочную возле Смольного монастыря, а он, воспользовавшись толчеей, стащил из кошелки одной старой крикливой тетки буханку черного. Молодец, Юрка, храни тебя бог, детка! Они поели черного хлеба с тушенкой, запивая слабым чаем [Там же, с. 74].
Думается, появление этого фрагмента не случайно в романе. Мы не можем прямо говорить о параллелизме ситуаций, но хорошее знакомство писателя с текстами предшественников общеизвестно. Лояльность русских к воровству контрастирует с его неприятием представителей западного мира, противостоящих беспорядку, у Мо-эма. Бёрджесс вообще не забывает мотивировать события революции особенностями русского характера:
Ходили слухи об однодневной забастовке в понедельник - будет время прийти в чувство после воскресного запоя [Там же, с. 76].
Сопоставление женских образов также представляется плодотворным. В обоих случаях это
женщины, связанные с западными мужчинами (у Анастасии Леонидовой был роман с Эшенденом и симпатия с Харрингтоном, в первом случае она была замужем, во втором - он женат; Людмила замужем за валлийцем), обе стали невольными свидетельницами революции, большую часть событий читатель видит их глазами. Анастасия, несмотря на всю опасность, отказывается уехать:
Я русская. Мое место здесь. Я не покину родину, когда родина особенно нуждается во мне» [Моэм, С. 310].
Людмила уезжает, но в конце жизни вновь возвращается в Ленинград:
Тебе этого не понять. Здесь мой дом» [Бёрджесс, с. 394]).
Русские героини, если и не верны мужьям, то страдают от этого, наделены сексуальной привлекательностью и патриотизмом. Так или иначе, это узнаваемый тип русской женщины, всегда привлекательной для западного мужчины благо -даря красоте и одновременно пугающей чрезмерной эмоциональностью и странностями характера. Скепсис Моэма по отношению к жертвенности русских героинь уже описан в отечественном литературоведении [Селитрина, с. 9697], образ Людмилы также предстает в ироническом освещении.
Таким образом, описание революции у рассмотренных авторов базируется на различных источниках, однако во многом совпадает по системе персонажей, которые являются ее свидетелями, способам описания. Революция обоими писателями оценивается как результат бессилия Временного правительства, хаос и разрушение, торжество преступности и безнравственности, противопоставленные порядку (может, слегка утрированному в случае Моэма) и нравственности (отношение к воровству, готовность помочь «своим») Западного мира.
Список литературы
Берджесс Э. Железо, ржавое железо / пер. с англ. А. Пинского, Е. Домбаян. М.: Иностранка, 2005. 495 с.
Моэм С. Эшенден, или Британский агент / пер. с англ. А. Ливерганта. И. Бернштейн и др. М.: АСТ: АСТ МОСКВА, 2009. 315 с.
Никола М. И., Петрушова Е. А. Образ Дзержинского в романе Сомерсета Моэма «Рождественские каникулы» // Филология и культура. Philology and Culture. 2015. № 3 (41). С. 242-247.
Осовский О. Е. Идеология и идеологические мифы в пространстве литературы ХХ века // Филология и культура. 2011. № 24. С. 215-219.
Савенкова А. Д. Россия и русские в публицистике С. Моэма (на материале «Записных книжек писателя») // Современные проблемы науки и образования. 2014. № 4. С. 491.
Селитрина Т. Л. Русская тема в романе С. Моэма «Рождественские каникулы» // Т. Л. Селитрина. Преемственность литературного развития и взаимодействие литератур. М.: Высшая школа, 2009. С. 90-103.
Ушакова О. М. Русский нигилист как герой английской литературы Х1Х-ХХ1 веков // Вестник Пермского университета. Российская и зарубежная филология. 2016. Вып. 1 (33). С. 106-117.
Хабибуллина Л. Ф. Миф России в современной английской литературе. Казань: Изд-во КГУ, 2010. 234 с.
Calder R. L. Beware the British Serpent: The Role of Writers in British Propaganda in the United States, 19391945. Montreal, QC, CAN: McGill-Queen's University Press, 2004. 338 р.
Sayers M., Khan A. The Great Conspiracy Against Russia. NY, 1946. 161 p. URL: http://babel.hathitrust.org/ cgi/pt?id=mdp.39015074199681; view=1up;seq=19 (дата обращения: 20.05.2016).
Woods B. F. Neutral Ground: A Political History of Espionage Fiction. New York, NY, USA: Algora Publishing, 2007. 356 р.
References
Berdzhess, E. (2005). Zhelezo, rzhavoe zhelezo [Any Old Iron] / per. s angl. A. Pinskogo, E. Dombaian. 495 p. Moscow, Inostranka. (In Russian)
Calder, R. L. (2004). Beware the British Serpent: The Role of Writers in British Propaganda in the United States, 1939-1945. 338 p. Montreal, QC, CAN, McGill-Queen's University Press. (In English)
Khabibullina, L. F. (2010). Mif Rossii v sovremennoi angliiskoi literature [The Russian Myth in Modern English Literature]. 234 p. Kazan, Izd-vo KGU. (In Russian)
Moem, S. (2009). Eshenden, ili Britanskii agent [Ashenden: Or the British Agent] / per. s angl. A. Liver-ganta. I. Bernshtein i dr. 315 p. Moscow, AST: AST MOSKVA. (In Russian)
Nikola, M. I., Petrushova E. A. (2015). Obraz Dzerz-hinskogo v romane Somerseta Moema «Rozhdestvenskie kanikuly»[ The Image of Dzerzhinsky in the Novel "Christmas Holiday" by William Somerset Maugham]. Filologiia i kul'tura. Philology and Culture, No. 3 (41), pp. 242-247. (In Russian)
Osovskii, O. E. (2011). Ideologiia i ideologicheskie mify v prostranstve literatury XX veka [The Ideology and Ideological Myths in the 20th Century Literary Space]. Filologiia i kul'tura, No. 24, pp. 215-219. (In Russian)
Savenkova, A. D. (2014). Rossiia i russkie v publit-sistike S. Moema (na materiale «Zapisnykh knizhek pis-atelia») [Russia and Russians in S. Maugham's Journalism (on the Material of "A Writers Notebook")]. Sovre-mennye problemy nauki i obrazovaniia, No 4, pp. 491. (In Russian)
Sayers, M., Khan, A. (1946). The Great Conspiracy Against Russia. NY, 1946. 161 p. URL: http://babel.hathitrust.org/cgi/pt?id=mdp.3901507419968 1; view=1up; seq=19 (accessed: 20.05.2016). (In English) Selitrina, T. L. (2009). Russkaia tema v romane S. Moema «Rozhdestvenskie kanikuly» [The Russian Theme in S. Maugham's "Christmas Holiday"]. T. L. Selitrina. Preemstvennost' literaturnogo razvitiia i vzai modeistvie literatur. Pp. 90-103. Moscow, Vysshaia shkola. (In Russian)
Ushakova, O. M. (2016). Russkii nigilist kak geroi angliiskoi literatury XIX-XXI vekov [A Russian Nihilist as a Hero of English Literature of the 19th -21st Centuries]. Vestnik Permskogo universiteta. Rossiiskaia i za-rubezhnaia filologiia, 2016, Vyp. 1 (33), pp. 106-117. (In Russian)
Woods, B. F. (2007). Neutral Ground: A Political History of Espionage Fiction. 356 p. New York, NY, USA, Algora Publishing. 356 p. (In English)
The article was submitted on 26.05.2016 Поступила в редакцию 26.05.2016
Хабибуллина Лилия Фуатовна,
доктор филологических наук, профессор,
Казанский федеральный университет, 420008, Россия, Казань, Кремлевская, 18 Lilia.Habibullina@kpfu.ru
Khabibullina Liliya Fuatovna,
Doctor of Philology, Professor,
Kazan Federal University, 18 Kremlyovskaya Str., Kazan, 420008, Russian Federation. Lilia.Habibullina@kpfu.ru
