CC BY
237
УДК 39 (=161.1) ББК 63.5(2)
ОБРАЗ РУСАЛКИ В ЮЖНОРУССКОЙ МИФОЛОГИИ
Аннотация. Статья посвящена важнейшей составляющей традиционной духовной культуры южнорусского населения - мифологическим представлениям. Из этих представлений выбран один аспект - проблема происхождения мифологического образа русалки и его трансформации в южнорусской мифологии на протяжении XIX -XX веков.
Ключевые слова: южнорусский регион, мифологические представления, мифологические персонажи, мифологический образ русалки, лексема русалка.
IMAGE OF A MERMAID IN THE SOUTH RUSSIAN MYTHOLOGY
Dynin V.I., candidate of historical sciences,
associate professor
(Voronezh)
Abstract. The article focuses on the most important component of the traditional spiritual culture of the southern Russian population - the mythological conceptions. From these submissions selected one aspect - the problem of the origin of the mythological image of a mermaid and its transformation in the southern Russian mythology during the XIX - XX centuries.
Key words: couth-russian region, mythological representations, mythological characters, mythological image of the mermaid, mermaid token.
Образ русалки - один из популярнейших в мифологических представлениях южнорусского населения XIX -начала XX века. Отголоски поверий о русалках достаточно часто можно зафиксировать при работе в экспедициях в том или ином регионе и в наше время.
Лексема русалка, широко распространенная в южнорусском регионе, обозначает три разных явления традиционной крестьянской культуры: 1) мифологический персонаж (мифоним); 2) обрядовый персонаж, приуроченный к троицко-семицкому периоду; 3) особую календарную дату (хрононим) (русалки, русальница, русальская неделя).
По мнению одного из крупнейших славистов XIX века, Ф. Миклошича, основой славянского хронони-
ма русалии стало название латинского поминального праздника rosalia, rosaria, воспринятое южными славянами и восточными романцами в греко-византийской огласовке -роиааАда [Цит. по: 2, с. 340]. (Следует отметить, однако, что в народных говорах восточнославянских языков слово русалии отсутствует). Эту же точку зрения отстаивал и Д.К. Зеленин, полагавший, что слово русалка является заимствованным латинским rosalia, которое в восточнославянских языках трансформировалось в русалии и стало использоваться для обозначения летнего троицко-семиц-кого праздника [14, с. 419].
Обзор славянских хрононимов на rusal- / гш^п-/ гш-и их картографирование, выполненные Т. А. Агапкиной,
показали, что за некоторыми исключениями они представлены широкой полосой, охватывающей значительные территории на юго-востоке и востоке Европы, причем основными очагами их распространения в восточнославянской зоне являются Карпаты, Полесье, Украина, западнорусские области, Поочье и Среднее Поволжье. Заметное отсутствие подобных хрононимов на севере и западе славянского мира (в том числе у белорусов и на Русском Севере), свидетельствует, по мнению Т. А. Агапкиной, о южноевропейских истоках русальской традиции [2, с. 347]. Что касается мифонимарусалка, то, по ее данным, на восточнославянском этнодиалектном пространстве он известен намного шире, чем хрононимы типа Русальная неделя: ареал распространения этого мифонима охватывает большую часть восточнославянской территории [Там же, с. 350 - 351].
Отмеченное в Орловской губернии наименование русавка иногда интерпретируется в народно-этимологическом духе: как «имеющая русый цвет волос» [11, с. 114]. Однако, скорее всего, это название обусловлено диалектными особенностями: замена звука л на звук у типична для ряда западно-южнорусских говоров.
У южнорусского населения в XIX- начале XX века встречалось еще несколько обозначений этого мифологического персонажа. Одно из них - щекоталка, отмеченное в Рязанской губернии, [27, с. 162] которое, по мнению Д.К. Зеленина, «является наиболее древним и исконно славянским названием» этого мифологического существа [17, с. 214]. Еще один мифоним - лобаста (албаста) встречался в юго-восточной части южнорусского региона (в районах Среднего и Нижнего Поволжья и на Северном Кавказе) [15, с. 165]. В связи с близостью этой зоны к тюркскому миру можно предполагать заимствование этого наименования из восточных мифологий: так, например, в тюркской мифологии известен злой дух албасты, имеющий облик уродливой женщины с длинными распущенными волосами и большой грудью, который обитает вблизи рек или других водных источников [21, с. 58].
Представления о внешности русалки в южнорусском регионе в XIX - начале XX века были достаточно разнообразны, но среди ее ипостасей преобладали антропоморфные обличья. Повсеместно у разных историко-культурных групп южнорусского населения были распространены поверья о русалках в облике молодых и красивых девушек: «ослепительной красоты, с распущенными волосами» (Калужская губерния, Мещовский уезд) [7, л. 8 об.], «красивые девушки, волосы у них по самые пяты» (Орловская губерния, Орловский уезд) [8, Д. 1091, л. 20], «красивы станом и лицом» (Тульская губерния) [19, с. 25], «обладают вечной юностью и красотой» (Воронежская губерния) [1, с. 378], «молодые, красивые женщины с длинными до пят косами» (Смоленская губерния) [12, с. 12], «красотой своей они привлекают людей» (Рязанская губерния, Сапожковский уезд) [27, с. 162].
Спорадически в южнорусском регионе встречались представления о русалке, покрытой шерстью (Смоленс-
кая, Астраханская губернии) [15, с. 65]. Антропоихтио-морфный облик русалки, в виде полуженщины-полурыбы, отмечали в конце XIX века в Смоленской и Орловской губерниях [8, Д. 1577, л. 18; Д. 1674, л. 3]. Поверья о русалках в облике ребенка зафиксированы в Смоленской губернии [12, с. 13]. Подобные представления, как показал Д.К. Зеленин, имели широкое распространение у украинцев [17, с. 113], в связи с чем можно предполагать их заимствование русским населением.
Длинные и распущенные волосы - важнейший атрибут внешности русалок, отмечаемый повсеместно в южнорусском регионе. В.И. Даль приводил в своем «Толковом словаре» поговорку: «Ходит, как русалка (о девке, нечесанная)» [11, с. 114]. Существенная характеристика облика южнорусской русалки - ее нагота (раздетость); одновременно в южнорусском регионе в XIX - начале XX века атрибутом русалки нередко выступали белые одежды (рубашки) [Там же].
Что касается метаморфоз русалки, то они, в целом, не типичны для этого образа. Исключение составляют поверья полехов Калужской губернии конца XIX века, согласно которым данному мифологическому персонажу были присущи способности к зооморфным превращениям. Так, в Козельском уезде была записана быличка о русалке, которая стала стремительно изменять свой облик, оборачиваясь то громадной рыбой, то змеей, то лягушкой, после того, как на шею ей «набросили» нательный крест [8, Д. 534, л. 52]. А в быличке, записанной в Жиздринском уезде, русалки имели вид сорок, качающихся на дереве [3, Д. 156, л. 7].
Большой научный интерес имеют представления о русалке в образе коня (лошади). В XIX - начале XX века в Пензенской и Воронежской, а также в ряде поволжских губерний (Саратовской, Астраханской, Нижегородской) в период троицко-семицких празднеств из тряпья, палок, соломы и других материалов сооружали бутафорскую лошадь, которую называли Русалкой. В с. Черный Яр Астраханской губернии, например, «держали на палке лошадиный череп, убранный сбруею, как живой» [15, с. 68]. По сообщению из Саратовской губернии, Русалкой «был конь из соломы, украшенный разноцветным тряпьем и бубенчиками, под ним скрывались два парня» [20, с. 105]. Затем устраивался обряд проводов или похорон Русалки, состоявший в уничтожении чучела «лошади»: его потоплении в водоеме, разорении в ржаном поле и т.п. Интересно отметить, что изображали («вели») такую русалку-лошадь не женщины, а мужчины или молодые парни.
В.И. Чичеров, проследив географическое распространение обычая наряжаться конем во время святочных игр, указал на широкое распространение «маски коня» у русских [28, с. 199 - 200], а В.К. Соколова, обратив внимание на локализацию представлений о русалке-лошади на территории ряда поволжских губерний, высказала предположение о заимствовании этих представлений с востока [24, с. 219 - 220].
Устраивавшиеся проводы или похороны Русалки известны также по современным этнографическим описаниям из Воронежской области [6, д. 1990; 4, д. 436/4, л. 38]. Например, в с. Оськино (Хохольский район Воронежской области) «русалкой наряжали мужчину»: «из тряпок делали морду, как у лошади, прикрепляли рога из палок, бороду, хвост и холку делали из конопли» [6, д. 1990].
Как предполагает Т.А. Агапкина, «чучело создавалось в Русалкино заговенье по образу и подобию того мифологического существа, которому был посвящен этот праздник» [2, с. 359], т.е. русалки. Л.Н. Виноградова и С.М. Толстая в системном описании русалок на основе полесских материалов отмечают несколько типичных для русалки мотивов, свидетельствующих об их связи с конем: 1) русалки обнаруживают свое присутствие во ржи характерным конским ржанием; 2) русалки загоняют лошадей до смерти; 3) конь является одной из ипостасей русалки [10, с. 105].
Места жительства русалок, по представлениям южнорусского населения XIX - начала XX века, крайне разнообразны. Чаще всего это - различные природные объекты, находящиеся за пределами культурного пространства: водоемы (реки, озера, пруды, болота), леса, поля (луга); реже - обитаемая человеком зона (дом, двор, церковь). Разнообразие их локализаций Д.К. Зеленин связывал с тем фактом, что «русалки, как заложные покойницы, должны обитать (временно или постоянно) на месте своей смерти или на месте своей могилы: утопленницы - в воде, удавленницы - в лесу (где их часто хоронят), а также на границах полей» [17, с. 151 - 152]. По мнению Н.И. Толстого, представления об обитании русалок в лесу и поле являются более архаичными, по сравнению с обитанием в водном пространстве [26, с. 292]. Поверья о локализации русалок в воде, в лесу и в поле встречаются повсеместно в южнорусском регионе.
Спорадическое распространение в южнорусском регионе имели поверья о том, что русалки могут появляться в селе, подходить к дому или заходить внутрь человеческого жилища. Так, мещеряки Елатомского уезда Тамбовской губернии считали, что «полевые русалки иногда подходят близко к дому, портят овощи, обтачивают зерна на загоне» [13, с. 76]. А из Орловской губернии мы имеем такое сообщение: «Бывало, говорят, русалки бегали по деревням искать людей, чтобы их защекотать насмерть. Особенно боялись их от Вознесения и до Духова дня. В это время, как только садится солнце, то все крестьяне от старого до малого спешили скорей домой, где запирались кругом на клин и все закрещивали. Русалки прибегут в деревню, шныряют и как только заметят, где плохо заперта дверь или не закрещено окно, сейчас же лезут в хату и начинают щекотать находящихся в хате» [8, Д. 1091, л. 20]. В поверьях однодворцев Болховского уезда Орловской губернии «русалки, выходящие из воды на Светлое воскресенье, могли забежать в церковь, когда обносят кругом церкви плащаницу, и потому в это время надо запирать двери
в храме как можно крепче, из опасения, как бы не вбежали русалки» [Там же, Д. 1165, л. 36].
Календарная приуроченность русалок повсеместно в южнорусском регионе в XIX - начале XX века совпадала с троицко-семицким периодом. При этом, по архивным данным, прослеживаются определенные различия, относящиеся к хронологическим промежуткам активизации русалок внутри этого периода:
1) отрезок времени «до Троицы» (от праздника Вознесения до праздника Троицы) (Орловская [Там же, Д. 1091, л. 20], Тульская [27, с. 164] губернии);
2) отрезок времени «после Троицы»:
а) русальская неделя, следующей за праздником Троицы (Калужская [3, Д. 160, л. 2], Тульская [Там же, Д. 164, л. 1 об.] губернии);
б) от Троицы до Петровского заговенья (Калужская [8, Д. 493, л. 28], Саратовская, Курская [22, с. 103] губернии);
в) от Троицы «вплоть до осени» (Пензенская губерния [8, Д. 1332, л. 8 - 9].
В Воронежской губернии с образом русалки соотносилась еще одна календарная дата - ночь на Ивана Ку-палу (24 июня), когда, по представлениям местных крестьян, русалки становились очень опасными для человека [1, с. 378 - 379]. По уникальному сообщению из Болховского уезда Орловской губернии, русалки могли выходить из воды также еще на Пасху [8, Д. 1165, л. 36].
Xарактерной особенностью русалки, отличающей ее от всех других южнорусских мифологических персонажей, являлась ее способность петь красивые песни. Такие представления зафиксированы у разных локальных групп южнорусского населения в Орловской [Там же, Д. 1091, л. 21], Калужской [Там же, Д. 493, л. 28], Пензенской [Там же, Д. 1332, л. 8 - 9] губерниях.
Для южнорусской мифологии XIX - начала XX века в целом были характерны представления о вредоносных функциях русалки. Она заманивает человека с целью утопить или защекотать его (Рязанская, Курская губернии [27, с. 162]). По поверьям полехов Калужской губернии (Козельский уезд) конца XIX века, утопленника русалки «заставляли чесать лен, играть на каком-нибудь инструменте, под звуки которого они играли и плескались при лунном свете в водах озера» [8, Д. 534, л. 49].
Везде в регионе в XIX- начале XX века бытовали поверья о том, что русалки могут защекотать человека до смерти. «Стремление и привычка щекотать людей», по мнению Д.К. Зеленина, сближает русалок с лешими, которые «также замучивают людей щекотаньем, вследствие чего кое-где зовутся щекотунами» [17, с. 180 - 181]. Однако представления о щекочущих русалках, в отличие от аналогичных представлений о лешем, имеют повсеместное распространение в южнорусском регионе.
Прослеживаются определенные различия, связанные «с объектом щекотания» со стороны русалок. Обычно считалось, что русалка может защекотать любого человека. Однако в некоторых локальных традициях признавалось, что русалки щекочут не всех людей, а «только детей» (Туль-
ская губерния, Чернский уезд [19, с. 25]) или «только мужчин и молодых парней» (Калужская, Орловская губернии [16, с. 584]). Так, по сообщению из Орловской губернии, «девок и молодых женщин русалки не любят» и «прогоняют из леса»; стариков и старух русалки тоже «не любят и прячутся» [17, с. 128]. Но «мужчин с хохотом окружают, рвут одежды, пока совершенно не сделают голыми, потом сзади хватают подмышки, щекотанием приводят их в хохот и щекотят до тех пор, пока они не падают в обморок» [Там же].
Южнорусские русалки завлекают и заманивают людей с целью защекотать или утопить их. Этим они принципиально отличаются от западноевропейских средневековых демонов суккубов, предлагавших себя в виде женщины мужчине «для блуда». Однако, в некоторых местах южнорусского региона, в частности, у однодворцев в Тульской губернии, зафиксированы представления о русалках, вступающих именно в половые отношения с мужчинами [8, Д. 1736, л. 23].
Из числа других вредоносных функций русалок в южнорусской мифологии XIX- начала XX века отмечаются: способность русалок насылать болезни на скот (Пензенская губерния, Керенский уезд [Там же, Д. 1332, л. 10]), портить урожай (Тамбовская губерния, Елатом-ский уезд [13, с. 76], Тульская губерния, Алексинский уезд [3, Д. 164, л. 1], Пензенская губерния, Керенский уезд [8, Д. 1332, л. 10]), похищать у крестьян холсты, рубашки и нитки (Пензенская губерния, Керенский уезд [13, с. 76]), портить рыболовные снасти (Смоленская губерния [12, с. 12], Пензенская губерния, Керенский уезд [8, Д. 1332, л. 8 - 9]), ломать плотины и мосты (Пензенская губерния, Керенский уезд [Там же]).
Кроме вредоносных функций, русалкам в отдельных зонах южнорусского региона в XIX - начале XX века приписывались и благоприносящие функции. Например, крестьяне Керенского уезда Пензенской губернии полагали, что «там, где происходят пляски, хороводы и игры русалок, трава растет гуще и зеленее, хлеб родится обильней» [Там же]. На связь образа русалки с культом плодородия, по всей видимости, указывают и некоторые другие типичные занятия этого персонажа, в частности, - расчесывание волос (Курская [3, Д. 162, л. 8], Орловская [18, с. 84], Астраханская [15, с. 65] губернии), хождение по полям во время цветения хлеба (Тульская [19, с. 25], Калужская [16, с. 577] губернии), качание на ветках деревьев (повсеместно в южнорусском регионе).
Образ русалки остается одним из популярных и в современных мифологических представлениях южнорусского населения, о чем свидетельствуют многочисленные фольклорно-этнографические материалы по региону, собранные исследователями в 1950 - начале 2000-х гг. В 2004 г. экспедицией учебно-научной лаборатории «Этнография Центрально-Черноземных областей России» при Воронежском государственном университете в бывшем «цуканском» (место проживания группы цуканов) селе Старая Xворостань (Лискинский район Воронежс-
кой области) записано поверье, что русалка «косматая, как собачка черная, лохматая» [9, Д. 18, л. 29]. В современных материалах часто подчеркивается обитание русалок «во ржи» (Белгородская область, Новооскольский район [4, Д. 614, № 46]; Воронежская область, Землянс-кий район [5, 02: 7224]; Липецкая область, Задонский район [9, д. 9, л. 35]), иногда - «в конопляном поле» (Воронежская область, Лискинский район [Там же, д, 18, л. 36]. В экспедиционных записях учебно-научной лаборатории «Этнография Центрально-Черноземных областей России» при Воронежском государственном университете 2001 г. есть рассказ жителей с. Ксизово Задонского района Липецкой области о том, что русалки «изо ржи выбежали и песни играют: «Не сеяна мука, не крещена дежа» [Там же, д. 9, л. 35]. У полехов Мосальского уезда Калужской губернии в конце XIX в. отмечались поверья о том, что «русалки бегают во ржи и делают заломы», т.е. поступают, как колдуньи [24, с. 216]. В ряде районов региона развитие мифологического образа русалок пошло по этой линии, и некоторые современные информаторы отождествляют их с колдуньями и ведьмами [4, д. 614, № 46].
Проблема происхождения мифологического образа русалки, являвшаяся предметом многочисленных научных дискуссий, начиная с конца XVIII века, окончательно не решена в науке. И.М. Снегирев в свое время полагал, что «в языческом мире земноводная русалка имела значение речной богини, властительницы сокровищ и чаровницы» [23, с. 13 - 14]. По мнению С.А. Токарева, в образе русалки присутствует «элемент олицетворения определенных явлений природы (воды, леса, поля, плодородия)» [25, с. 82 - 83]. Д.К. Зеленин предположил тесную связь образа русалки с категорией заложных («нечистых») покойников [17, с. 125]. Эту гипотезу считает «доказанной в настоящее время» Т.А. Агапкина, причем, по ее мнению, эта «самая яркая черта восточнославянских русалок» является результатом «сугубо местных восточнославянских влияний, поскольку именно у восточных славян комплекс верований и обрядов, связанных с поминовением заложных в троицкий период, получил особое развитие» [2, с. 351].
С нашей точки зрения, приведенные выше материалы XIX - начала XXI века, относящиеся к образу русалки, свидетельствуют о разных генетических истоках Русалки как календарно-обрядового персонажа и русалки как персонажа мифологического. Кроме общего названия (русалка), эти два образа объединяет еще календарная приуроченность к троицко-семицкому периоду и связь с плодородием полей. Во всем остальном (в описаниях внешности, типичных функциях, локативных характеристиках) прослеживается больше различий, нежели сходств. Как показывают фольклорно-этнографические материалы конца XIX века и современные, образ календарной Русалки, часто выраженный в образе коня (лошади), тяготеет к обрядам плодородия (конные ристалии, приуроченным к весеннему празднику), тогда как в мифологическом обра-
зе русалки прослеживается тесная связь с миром мертвых, о чем свидетельствуют многочисленные поверья южнорусского населения о происхождении русалок от умерших неестественной смертью или проклятых людей [7, д. 64, л. 8; 8, д. 1373, л. 15; 4, д. 999/20].
Примечания:
1. A.C. Очерки поверий, обрядов, примет и гаданий в Воронежской губернии / A.C. // Воронежский литературный сборник. - Воронеж, 1861. - Вып. 1. - C. 381-392.
2. Агапкина, T.A. Мифопоэтические основы славянского народного календаря: Весенне-летний цикл / T.A. Агапкина. -М., 2002. - 816 с.
3. Архив Института этнологии и антропологии им. H.H. Миклухо-Маклая Российской Академии Наук. Фонд Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии (ОЛЕАЭ).
4. Архив Кабинета народной музыки Воронежской государственной академии искусств.
5. Архив кафедры русского устного народного творчества Московского государственного университета. Фольклорная экспедиция.
6. Архив кафедры теории литературы и фольклора Воронежского государственного университета.
7. Архив Русского Географического общества.
8. Архив Российского Этнографического музея. Фонд № 7: Этнографическое бюро князя В.Н. Тенишева. Опись № 1 рукописей корреспондентов о крестьянах Центральной России за 1896-1900 гг.
9. Архив учебно-научной лаборатории «Этнография Центрально-Черноземных областей России» при Воронежском государственном университете.
10. Виноградова, Л.Н. Материалы к сравнительной характеристике женских мифологических персонажей / Л.Н. Виноградова, С.М. Толстая // Материалы к VI Международному конгрессу по изучению стран Юго-Восточной Европы. София. 30 августа 1989 г. Проблемы культуры. - М., 1989. - С. 86-114.
11. Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. / В.И. Даль. - СПб, М., 1882. - Т. 4. - 704 с.
12. Добровольский, В.Н. Нечистая сила в народных верованиях (по данным Смоленской губернии) / В.Н. Добровольский // Живая старина. - 1908. - Вып. 1. - С. 3-16.
13. Звонков, А.П. Очерк верований крестьян Елатомского уезда Тамбовской губернии / А.П. Звонков // Этнографическое обозрение. - 1889. - № 2. - С. 63 - 79.
14. Зеленин, Д.К. Восточнославянская этнография / Д.К. Зеленин. - М., 1991. - 511 с.
15. Зеленин, Д.К. Описание рукописей Ученого архива Императорского Русского Географического общества / Д.К. Зеленин. - Пг., 1914. - Вып. 1. - 483 с.
16. Зеленин, Д.К. Описание рукописей Ученого архива Императорского Русского Географического общества / Д.К. Зеленин. - Пг., 1915. - Вып. 2. - 988 с.
17. Зеленин, Д.К. Очерки русской мифологии. Умершие неестественной смертью и русалки / Д.К. Зеленин. - Пг., 1916. -312 с.
18. Иванов, А.И. Верования крестьян Орловской губернии / А.И.
Иванов // Этнографическое обозрение. - 1900. - № 4. -С. 70-94.
19. Колчин, А. Верования крестьян Тульской губернии / А. Кол-чин // Этнографическое обозрение. - 1899. - № 3. - С. 1-60.
20. Минх, А.Н. Народные обычаи, обряды, суеверия и предрас-
судки крестьян Саратовской губернии. Собраны в 18611888 гг. / А.Н. Минх // Зап. РГО по отд. этнографии. - СПб, 1890. - Т. 19. - Вып. 2. - С. 24-1176.
21. Мифы народов мира: Энциклопедия: в 2-х тт. / Гл. ред. С.А. Токарев. - М., 1980. - Т. 1. - 672 с.
22. Резанова, Е.И. Этнографические материалы, собранные в д. Саломыковой Обоянского уезда / Е.И. Резанова // Курский сборник. - Курск, 1902. - Вып. 3. - С. 1-122.
23. Снегирев, И.М. Русские простонародные праздники и суеверные обряды / И.М. Снегирев. - М., 1839. - Вып. 4. -200 с.
24. Соколова, В.К. Весенне-летние календарные обряды русских, украинцев и белорусов. XIX - начало XX вв. / В.К. Соколова. - М., 1979. - 287 с.
25. Токарев, С.А. Религиозные верования восточнославянских народов XIX - начала XX вв. / С.А. Токарев. - М.; Л., 1957. - 164 с.
26. Толстой, Н.И. Из заметок по славянской демонологии. 2. Каков облик дьявольский? / Н.И. Толстой // Народная гравюра и фольклор в России XVII - XIX вв. / Под общ. ред. И.Е. Даниловой. - М., 1976. - С. 288-319.
27. Ушаков, Д.Н. Материалы по народным верованиям великорусов / Д.Н. Ушаков // Этнографическое обозрение. -1896. - № 2-3. - С. 146-204.
28. Чичеров, В.И. Зимний период русского земледельческого календаря XVI - XIX веков: Очерки по истории народных верований / В.И. Чичеров. - М., 1957. (ТИЭ АН СССР. Т. 40). - 236 с.
116
