CC BY
29УДК 82-31+811.14
ОБРАЗ РАСКОЛЬНИКОВА В ИНТЕРПРЕТАЦИИ А. АЛЕКСАНДРУ
Е. П. ЛИТИНСКАЯ,
кандидат филологических наук, доцент кафедры классической филологии, русской литературы и
журналистики Института филологии, Петрозаводский государственный университет, 185035, Петрозаводск, ул. Ровио, д. 17/2, кв. 196, тел. +7 911 407 28 73, e-mail: [itgenia@yandex.ru
АННОТАЦИЯ
Литинская Е.П. Образ Раскольникова в интерпретации А. Александру.
Статья посвящена рассмотрению образа главного героя романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» с точки зрения его вербальных характеристик. Исследование базируется на методах описательного, сопоставительного, контекстуального анализа отрывка из Части 3, Главы V романа, содержащего развернутый внутренний монолог Родиона Раскольникова, в переводе А. Александру. Критика вторичного текста осуществляется с учетом полисистемного подхода Р. ван ден Брока. Цель статьи заключается в выявлении и анализе языковых маркеров речевых высказываний Раскольникова русского и греческого текстов. В результате перевод характеризуются в отношении адекватности и эквивалентности передачи «многоголосой» речи Раскольникова.
© Е. П. Литинская, 2017
Ключевые слова: художественный перевод, сравнительный анализ, полисистемный метод, критика перевода, художественный образ, речевой портрет, эквивалентность, новогреческий язык
SUMMARY
Litinskaia E.P. The Raskolnikov's image in interpretation of A. Alexandrou.
The article is devoted to the consideration of the main character's image of F.M. Dostoevsky's novel «Crime and Punishment» from the point of view of his verbal characteristics. The research is based on the methods of descriptive, comparative, contextual analysis of the passage from the novel's Part 3, Chapter V containing the detailed Rodion Raskolnikov's internal monologue in A. Alexandrou's translation. Criticism is carried out taking into account the polysystem approach of R. van den Broeck. The purpose of the article is to identify and analyze the language markers of Raskolnikov's speech utterances in Russian and Greek texts. As a result, the translation is characterized with respect to the adequacy and equivalence of the transmission of Raskolnikov's «many-voiced» speech.
Keywords: literary translation, comparative analysis, systemic method, translation criticism, artistic image, verbal portrait, equivalence, Modern Greek.
Одним из способов создания яркого художественного образа является речь героя. Она раскрывает порой неявные аспекты личности героя, часто помогает понять идейный замысел произведения, прояснить авторскую позицию. Как известно, Ф. М. Достоевский не часто дает развернутый внешний портрет своим персонажам, однако наделяет их особыми вербальными характеристиками. Формы речи героев разнообразны: прямая, косвенная, несобственно-прямая. Наиболее интересны пограничные виды, когда, например, прямая речь героя становится внутренним монологом и даже внутренним диалогом. Возможен и обратный переход, при этом внутренняя речь врывается во внешний монолог или диалог. Как верно подметила А. Е. Белоусова: «Голос героя в
любой момент проницаем для чужих голосов, его речь отражает речь других и отражается речью других» [2, с. 10].
Адекватная передача на чужой язык такой многосоставной речи главного героя романа «Преступление и наказание» возможность успешного воплощения русского текста в ином лингвокультурном пространстве.
Настоящее исследование базируется на методах описательного, сопоставительного, контекстуального анализа релевантного отрывка в переводе Ариса Александру1. Критика осуществляется с учетом полисистемного подхода, представленного в работе Раймонда ван ден Брока. С его точки зрения оценка перевода должна включать три фазы: 1) описание компонентов фонетики, лексики, синтаксиса исходного и переводного текстов, а также фигур поэтики, структуры повествования, элементов условного обозначения (пунктуация, курсив и др.) и т.д.; 2) сравнение целевого текста с оригинальным с учетом сдвигов или отклонений при помощи сопоставительной лингвистики и стилистики; 3) общее описание различий исходного и переводного текстов в контексте адекватности и эквивалентности последних [9, с. 58].
Выбранный эпизод из Части 3, Главы V (первая встреча Раскольникова и Порфирия Петровича) неслучайно становится объектом нашего изучения, поскольку содержит развернутый внутренний монолог Родиона Раскольникова, отражающий внутреннее напряженное состояние героя и являющийся реакцией на беседу со следователем. Речь героя графически оформлена кавычками. Она сбивчива, прерывиста, эмоциональна, с оговорками и поправками2, от монолога переходит к диалогу. Повествование отличает дисгармоничный, экспрессивный синтаксис, с преобладанием сложных конструкций и отрывочных фраз. Фрагмент насыщен многоточиями, передающими «эмоционально-семантические паузы» [6, с. 55], вопросительными и восклицательными предложениями, повторами, констатирующими нарастающее волнение героя. Сочетание стилисти-
чески окрашенных компонентов лексики высокого и низкого пластов на общем нейтральном фоне, использование различных образных средств нацелены на создание особого типа речи героя.
Обратимся к русскому тексту:
«Главное, даже и не скрываются, и церемониться не хотят! А по какому случаю, коль меня совсем не знаешь, говорил ты обо мне с Никодимом Фомичем? Стало быть, уж и скрывать не хотят, что следят за мной, как стая собак! Так откровенно в рожу и плюют! - дрожал он от бешенства. - Ну, бейте прямо, а не играйте, как кошка с мышью. <...> Это ведь невежливо, Порфирий Петрович, ведь я еще, может быть, не позволю-с!.. Встану, да и брякну всем в рожу всю правду; и увидите, как я вас презираю!»3.
Размышления героя представлены в форме прямой, закавыченной речи, наиболее убедительной и правдоподобной с точки зрения авторского замысла. Переводчик внимателен к этой особенности: отрывки переданы в кавычках. Однако диалогичность речи в переводе Александру воспроизводится с погрешностями, утрачена глагольная форма второго лица во втором предложении оригинального текста, заменена на третье:
«Kai пшд ¿yive va ^iAnaei Yia |J£va ме tov Nikovt^ Фо^тд, афои Ö£ |je ^£p£i кабоАои; 0a nei Aoinov nwg Ö£ 6eAouv Kai va то Kpi^ouv, nwg ¿xouv ^a^oAnSei ^oniaw мои aav Konaöi QKuAia Kai ме napaKoAou6ouv»4, букв. «И как случилось, что он говорил обо мне с Никодимом Фомичем, тогда как не знает меня совсем?»
Необходимо отметить необоснованный перенос ударения в отчестве Фомич - «Фб^тд». Перед нами фонетическая ошибка.
Языковыми сигналами «многоголосой» речи Расколь-никова являются модальные слова, указывающие на субъективное отношение говорящего к тому, что происходит вокруг, сохранить которые важно во вторичном тексте. Вводное выражение «стало быть», констатирующее зна-
чительную степень уверенности, у Александру эквивалентно передано, как «6а па Лоlп6v», букв. «будет сказано, следовательно». Сочетание «может быть», выражающее допустимость действия, переведено, как <фпорш>, букв. «может быть, возможно». Греческие варианты передают семантическое свойство исходной языковой единицы.
Сравнение «как стая собак» эквивалентно приводится, как: «£xouv ^а^оЛпба ^оташ ^ои ааv копа5| акиЛю», букв. «набрасываются на меня, как стая собак».
Соседство лексики контрастных стилей - одно из ярких вербальных качеств эмоциональной речи Раскольни-кова. Однако, просторечное сочетание «в рожу плюют» (дважды в нашем отрывке использована лексема «рожа», повтор сохранен и в греческом тексте) передано переводчиком с помощью нейтральных лексических единиц, как «ф£ фтйvоuv ката прбашпо», букв. «плюют мне в лицо», в повторе - наречие «ката^оитра», букв. «прямо в лицо».
Междометие со значением побуждения «ну», являющееся приметой разговорного стиля, сохранено в переводе: «£, Ло1"п^» - сочетание звукоподражательного слова с аналогичной семантикой русского междометия и вводного слова «итак».
Образное сравнение «не играйте, как кошка с мышью» передано точно.
Переводчик успешно транслирует морфологические, поэтические особенности отрывка, но искажает лексические.
В продолжение внутренних размышлений Раскольнико-ва меняется настроение: агрессия по отношению к преследователям угасает под воздействием возникающих сомнений, но затем вновь разгораются подозрения:
«- А что, если мне так только кажется? Что, если это мираж, и я во всем ошибаюсь, по неопытности злюсь, подлой роли моей не выдерживаю? Может быть, это все без намерения? Все слова их обыкновенные, но что-то в них есть... Все это всегда можно сказать, но что-то есть. По-
чему он сказал прямо "у ней"? Почему Заметов прибавил, что я хитро говорил? Почему они говорят таким тоном? Да... тон... Разумихин тут же сидел, почему ж ему ничего не кажется? Этому невинному болвану никогда ничего не кажется!»
Переводчик стремятся адекватно отразить колебания в эмоциональном состоянии героя, сохраняя превалирующую вопросительную интонацию, фиксируя часть многоточий.
Выразительное словосочетание «подлая роль» удачно передано, как «проатиход роЛод», букв. «подлая/низкая роль».
Повтор неопределенного местоимения «что-то», которое относится к лингвистическим маркерам вербальной манеры героя5, последовательно и эквивалентно воспроизводится: «кал» (что-то). Внимателен переводчик и к повтору вопросительного наречия «почему»: <фот!» (почему).
К числу издержек при переводе можно отнести неясный смысл греческой фразы «то т6vlа£ то £кш>, букв. «то там подчеркнул», как соответствие «он сказал прямо "у ней"». Констатируем точный перевод «хитро говорил» -«^Лоиаа поvпра», букв. «говорил хитро».
Ученые неоднократно отмечали тенденцию к выделению отдельных сегментов текста Достоевским, в том числе курсивом. Так, В. Н. Захаров пишет: «У Достоевского есть своя система, которая исключает выделение курсивом "случайных" слов, "случайных" предложений. Выделяются только опорные, ключевые слова, своего рода смысловые стяжения в тексте, - именно те слова, которые обязательно должны прочно войти в сознание» [3, с. 21]. Однако переводчик игнорирует здесь и далее эту авторскую черту, упрощая тем самым вторичный текст.
Сочетание нейтральной лексемы с разговорно-сниженной в паре «невинный болван» точно передано: «биюпт чпнфспкЭцблпт», букв. «невинный балда / тупица».
Вновь при очевидных переводческих удачах, слабым местом оказывается передача лексических сочетаний.
Далее Раскольников осознает свое неустойчивое физическое состояние, вследствие которого у него возникают дополнительные сомнения:
«Опять лихорадка!.. Подмигнул мне давеча Порфирий аль нет? Верно, вздор; для чего бы подмигивать? Нервы, что ль, хотят мои раздражить али дразнят меня? Или все мираж, или знают!..»
На уровне синтаксиса эмоциональные высказывания героя, обособленные от авторского влияния, характеризуются отрывочными и незаконченными фразами, что адекватно отражено в переводе:
«ПаЛ| о пирггод! Мои 'кЛаае о Порфйрп? то |иат1 ат^ архП П 6x1; Avопаíа аЛПбаа^ Ylатí vа |ои кЛааа то |ат1; Мппшд 6£Лоuv vа |ои п£lра^оuv ата v£йра П vа |£ коро'''5£фоuv; 'Н, 6Ла £Ívаl аитапатп П 6Ла та ££роuv!», букв. «Опять лихорадка! Подмигнул мне Порфирий вначале или нет? Глупость, правда; зачем ему мне подмигивать? Может быть, хотят раздражить мне нервы или дразнить меня? Или все иллюзия или всё знают!..»
Раскольников оценивает окружающих, выбирая собственную тактику поведения:
«Даже Заметов дерзок... Дерзок ли Заметов? Заметов передумал за ночь. Я и предчувствовал, что передумает! Он здесь как свой, а сам в первый раз. Порфирий его за гостя не считает, к нему задом сидит. Снюхались! Непременно из-за меня снюхались! Непременно до нас обо мне говорили!.. Знают ли про квартиру-то? Поскорей бы уж!.. Когда я сказал, что квартиру нанять вчера убежал, он пропустил, не поднял... А это я ловко про квартиру ввернул: потом пригодится!.. В бреду, дескать!.. Ха-ха-ха! Он про весь вечер вчерашний знает! Про приезд матери не знал!.. А ведьма и число прописала карандашом!.. Врете, не дамся! Ведь это еще не факты, это только мираж! Нет, вы давайте-ка фактов! И квартира не факт, а бред; я знаю, что
им говорить... Знают ли про квартиру-то? Не уйду, не узнав! Зачем я пришел? А вот что я злюсь теперь, так это, пожалуй, и факт! Фу, как я раздражителен! А может, и хорошо; болезненная роль... Он меня ощупывает. Сбивать будет. Зачем я пришел?»
Русский текст изобилует повторами. Автор использует этот стилистический прием с целью создания противоречивого образа героя. Рассмотрим, какие трансформации осуществляет переводчик. Сохраняется повтор «дерзок», при грамматической замене краткого прилагательного на существительное «брааод» (дерзость): «Ако^а к1 о Zамl6тоp аои 'х£! ^а брааод... Ма vа 'vаl араY£ то брааод аито;», букв. «Даже Заметов твой имеет дерзость... Но дерзость ли это?».
Просторечный глагол «снюхались», имеющий переносное значение с оттенком пренебрежения, не отражен в переводе, однако стилистический прием повтора передан: «I^av£! То аЛЛо Е^атад ^ои а^аv£!», букв. «Объединились/встретились! Не иначе из-за меня встретись!»
Наречие «непременно» опущено в переводном тексте.
В отрывке дублируются и целые фразы, лаконичные по своему синтаксическому облику: «Знают ли про квартиру-то?», «Зачем я пришел?». Александру предельно точно передает конструкции: «^а то ^£роuv араY£ Ylа то 5|а^£р|-а^а;», букв. «Знают ли о квартире?»; «Пал прба;» и «Т| П0£Ла К1 прба;», букв. «Зачем я пришел?» и «Что я хотел и зачем пришел?».
Е. А. Иванчикова, анализируя синтаксическую структуру текстов Достоевского, выделяет «двуголосые» конструкции, в частности случаи «совмещения в одной фразе двух голосов» [5, с. 378], маркером которых является частица «дескать», как сигнал чужой речи [5, с. 382]. Аналогом разговорной частицы «дескать» в греческом тексте выступает глагольная форма «Л^£» (говорят). Переводчик предлагает свой эквивалентный вариант: «рЛЕппт!», букв.
«видите!» - форма настоящего времени действительного залога изъявительного наклонения глагола «рЛ£пш».
При переводе междометие «фу», подчеркивающего недовольство героя самим собой, Александру удачно использует звукоподражательное слово «фтои», допуская контекстуальную замену, поскольку эквивалентом выбранной лексемы в русском языке выступает междометие «тьфу».
Наблюдается превалирующее успешное воспроизведение стилистики, морфологии, синтаксиса текста и снижение лексической эквивалентности.
Богатая пунктуация русского текста, не в полной мере приведена в иноязычном тексте: многоточия (17), вопросы (16), восклицания (25). Многоточия фиксируют эмоционально-философские паузы, отражают внутреннее состояние героя, ставшего на мгновение недвижимым, погруженным в самого себя. «Прием умолчания, недоговоренности, призван активизировать воображение читателя» [8, с. 14]. Вопросы, звучащие в сознании, героя самому себе и окружающим создают многоголосое повествование. Обилие восклицательных высказываний передают возбуждение героя. Неточное воспроизведение интонации искажает образ героя. Так, Александру передает 24 восклицательных предложений, 15 - вопросительных и лишь 8 многоточий.
Нами была предпринята попытка системно, учитывая различные компоненты языка, рассмотреть особенности «полифонической» речи Раскольникова, формирующей образ главного героя, в передаче на новогреческий язык. При достаточно успешной передаче фонетического фона (имена собственные) и риторических фигур в переводе, происходит деформация на лексическом, синтаксическом и стилистическом уровнях. Перевод в некоторых случаях уступает первичному тексту, пестрит издержками. Так, вторичный текст представленного отрывка не отражает такую характерную черту стиля писателя, как курсив (трижды встретился в тексте). Проблематичным для переводчика
оказывается адекватно передать некоторые яркие лексические единицы речи героя, просодику его высказываний, тем самым образ Раскольникова если не искажается полностью, то существенно упрощается.
Несмотря на существующие недочеты, как показал общий сопоставительный анализ, А. Александру приближается к адекватному воспроизведению речи героя, а значит и его образа. Ему удалось создать близкий оригиналу художественный эффект. А значит, греческие читатели смогут правильного понять живой, сложный и противоречивый характер главного героя. Переводчик в большинстве случаев отражает средствами новогреческого языка скачкообразность, переменчивость повествования, характеризующегося переходом монологической речи в диалог, выразительность синтаксиса (интонация, повторы, отрывочные фразы), лексические и стилистические особенности (соседство разговорной лексики с нейтральной и высокой, изобразительные средства).
Примечания
1.А. Александру (1922-1978), родился в Ленинграде, сын понтийского грека и эстонки с русскими корнями. Родным его языком был русский, греческий он выучил уже в Греции, куда вынуждена была переселиться его семья. В 30-х гг. во время диктатуры Метаксаса стал вместе с друзьями организатором тайного общества марксистской направленности, симпатизировал также коммунистам. Был студентом Афинского университета экономики и бизнеса, но диплома об окончании так и не получил, поскольку предпочел университетским занятиям литературную деятельность. Для греческой культуры он стал важнейшим писателем послевоенной эпохи и переводчиком русской литературы на греческий язык, в первую очередь, произведений Достоевского, Маяковского, Чехова, Оренбурга и Солженицына. См. подробнее список [10].
2. М. Бахтин такую внутреннюю речь называл с «оглядкой», которая «проявляется прежде всего в характерном для этого стиля торможении речи и в перебивании ее оговорками». См. список [1, с. 229].
3. Русский текст приводится по изданию: Достоевский Ф.М. Собрание сочинений: в 15 т. Т. 5/ Преступление и наказание. Л.: Наука, 1989. С. 195-196.
4. Перевод А. Александру приводится по изданию: №оа^|£фак! Ф. ^кЛп^а ка1 тфшр1а. Мггафраап А. АЛЕ-^смброи. АЭг^а: Екбоаад Гкорбатг|, 2014. I. 299-300.
5. См. подробнее список [6, с. 120].
Список использованных источников
1. Бахтин М. М. Собр. соч.: в 7 т. М.: Русские словари; Языки славянских культур, 2002. Т. 6. 800 с.
2. Белоусова А. Е. Речевой портрет через призму теории полифонии М. М. Бахтина // Вестник МГЛУ. Вып. 14 (593). 2010. С. 9-14.
3. Захаров В. Н. Слово и курсив в «Преступлении и наказании» // Русская речь. 1979. № 4. С. 21-27.
4. Иванчикова Е. А. Автор и его герой в повествовательной структуре «Преступления и наказания» // Достоевский: Материалы и исследования. СПб.: Наука, 2001. Т. 16. С. 118-125.
5. Иванчикова Е. А. О «двуголосых» синтаксических конструкциях в текстах Достоевского // Слово. Грамматика. Текст. М., 2000. С. 377-386.
6. Извекова Т. Ф. Некоторые особенности речевой характеристики персонажей в произведениях Ф. М. Достоевского // Мир науки, культуры, образования. 2010. № 4 (23). С.54-56.
7. Матвеева Л. Н. Психологизм произведений Ф. М. Достоевского в переводе на английский язык // Вопросы литературоведения и теории перевода в контексте изучения проблем языкознания. Чебоксары: Чуваш. гос. пед. ун-т, 2013. С. 171-175.
8. Уздеева Т. М. Особенности психологизма в повести «Двойник» Ф. М. Достоевского // Рефлексия. 2014. № 4. С. 13-16.
9. Broeck, Raymond van den. Second Thoughts on Translation Criticism. A Model of its Analytic Function // The Manipulation of Literature. Studies in Literary Translation. London/Sydney: Croom Helm, 1985. Р. 54-62.
10. BaaiAeiaön? АрютотеЛп? (^£uöwvu|o: AAe^avöpou ÄpnO // E6viKO KevTpo В^Люи. Апо то 180 aiwva |£xpi то 1935. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.ekebi.gr/ frontoffice/portal.asp?cpage=NODE&cnode=461&t=97 (дата обращения: 22.07.17)
