CC BY
42
ПСИХОЛИНГВИСТИКА
УДК 316.72:8137
DOI 10.25205/1818-7935-2017-15-3-24-34
А. Д. Палкин
Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики» ул. Мясницкая, 20, Москва, 101000, Россия
p-alexis@yandex.ru
ОБРАЗ ОБМАНА В РУССКОЙ И ЯПОНСКОЙ ЛИНГВОКУЛЬТУРАХ
На материале ассоциативных экспериментов сопоставляются представления об обмане в русской и японской лингвокультурах. Показано, что введение другого человека в заблуждение по-разному трактуется русскими и японцами. Японцы в большей степени, чем русские, воспринимают обман как моральную проблему. При этом для японской лингвокультуры свойственно стремление скрывать свои истинные намерения, надевая воображаемую маску. В русской лингвокультуре прослеживается привыкание к обману, что выражается в меньшей эмоциональности реакций на стимул «обман» русскими начала XXI в. по сравнению с реакциями русских респондентов начала 1990-х гг. Вместе с тем русскую и японскую лингвокультуры объединяет вера в правду, являющуюся антиподом обмана.
Ключевые слова: русские, японцы, лингвокультура, обман, реакция, вежливость.
В предыдущем выпуске «Вестника Новосибирского государственного университета» была опубликована наша статья о восприятии русскими и японцами образа жизни [Палкин, 2017]. Настоящая статья продолжает рассмотрение затронутой проблематики: мы обратимся к образу обмана, который является неотъемлемой (хотя далеко не лучшей) стороной жизни. Образ обмана позволит оценить отношение представителей русской и японской лингвокультур к факту нарушения морально-этических норм. Введение других в заблуждение - проступок не столь серьезный, как, к примеру, физическое насилие. Тем не менее обман считается предосудительным деянием с этической точки зрения. Аристотель в «Никомаховой этике» писал: «Обман сам по себе дурен и заслуживает осуждения, а правда прекрасна и заслуживает похвалы» [1983. С. 140].
В свое время популярностью пользовались так называемые «франклиновские добродетели» - перечень добродетелей, составленный видным американским политиком и мыслителем Б. Франклином. Среди них фигурируют искренность и честность как противостоящие обману качества человеческой личности. Вместе с тем необходимо признать, что обман пронизывает все сферы человеческой жизни. Хотя он достоин только осуждения, он является составной частью нашей действительности, а потому требует тщательного изучения.
Тематика обмана крайне актуальна для современного состояния общества. В условиях, когда благодаря распространению сети Интернет информация мгновенно передается и быстро обрабатывается, стало возможным скрупулезно анализировать те или иные события, если они выносятся на публичное обсуждение, в результате чего обман проще и быстрее раскрывается.
Нередко российские средства массовой информации обвиняют в одностороннем преподнесении происходящего, замалчивании значимых фактов и ангажированном освещении зна-
Палкин А. Д. Образ обмана в русской и японской лингвокультурах // Вестн. Новосиб. гос. ун-та. Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2017. Т. 15, № 3. С. 24-34.
ISSN 1818-7935
Вестник ИГУ. Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2017. Том 15, № 3 © А. Д. Палкин, 2017
ковых событий. Нередко в обмане уличают представителей российских силовых органов. Обман распространен в деловой сфере. При этом достигнуто понимание, что введение в заблуждение имеет, как правило, негативные последствия и что уменьшение обманных действий способно оздоровить общество. Что происходит в головах людей, когда они осознанно лгут, преследуя корыстные цели и при этом понимая, что другие пострадают от их действий? В этом мы попытаемся разобраться, сопоставляя русскую и японскую лингвокультуры. Это сопоставление представляет особый интерес в силу того, что японская лингвокультура славится приверженностью японцев честности. В Японии претензий к средствам массовой информации, силовым структурам, бизнесу предъявляется гораздо меньше, чем в России. Данная тема настолько злободневна, что мы позволим себе заимствовать данные из нашей докторской диссертации [Палкин, 2015], пересмотрев предложенную в означенной работе интерпретацию.
Далее мы рассмотрим, как относятся к обману представители русской и японской лин-гвокультур. Сопоставление будет осуществлено на материале ассоциативных экспериментов, проведенных в России и Японии. Нами были проанализированы три выборки.
В первой выборке фигурировали ассоциации носителей русского языка постперестроечного периода - были использованы данные первого тома («От стимула к реакции») двухтомника «Русский ассоциативный словарь» [2002]. На стимул «обман» в этом издании приведено 199 реакций. Эти данные собирались в конце 1980-х - начале 1990-х гг. преимущественно среди студентов различных вузов. Мы условно относим эти данные к постперестроечному периоду, так как собранный составителями «Русского ассоциативного словаря» (далее РАС) материал относится преимущественно к началу 1990-х гг. Таким образом, при референции к выборкам из РАС будем условно говорить о русских респондентах начала 1990-х гг. (сокращенно Р1).
Во вторую выборку вошли ассоциации носителей японского языка. Использовались данные, полученные в ходе ассоциативного эксперимента, проведенного нами в Осакском университете (Япония) в 2001-2002 гг. (сокращенно Я). Возраст испытуемых - от 18 до 23 лет. Общая база этих данных составила 140 анкет при равном количестве мужчин и женщин, заполнявших анкеты (по 70 человек).
Третью выборку составили реакции русских респондентов 2006 г., т. е., условно говоря, начала XXI в. (сокращенно Р2). Исследование проводилось в Москве и Московской области преимущественно среди студентов различных вузов. Возраст испытуемых - от 17 до 23 лет. В общей сложности полученный корпус анкет составил 140 штук, из них 70 были заполнены мужчинами и 70 - женщинами. Эта база полностью соответствует количеству анкет, собранных в Японии.
В ходе сопоставления выборок, помимо рассмотрения содержательной стороны ассоциативных полей, рассчитывался показатель близости (Ж) для каждой из трех пар выборок. Методы вычленения данного статистического показателя подробно описываются в статье А. А. Григорьева и М. С. Кленской [2000].
Идея показателя близости заключается в том, что чем ближе полученное значение к единице, тем в большей степени у представителей сравниваемых выборок совпадает восприятие исследуемого образа, и наоборот, чем ближе полученное значение к нулю, тем меньше общих черт в восприятии данного образа обнаруживается между выборками.
Данный метод прошел многократную практическую апробацию в различных работах, в результате чего было отмечено, что реальное приближение показателя близости к единице проблематично. Дело в том, что ассоциативное поле любого стимула находится в прямой зависимости от индивидуальных предпочтений испытуемых. Вследствие этого даже при сравнении двух выборок, собранных на базе одной культуры примерно в одно и то же время, на уровне единичных реакций неизбежны разночтения; будут разниться и показатели высокоранговых реакций. На фоне сохранения общих тенденций неизбежны расхождения между выборками в силу личностного фактора. Учитывая эту особенность, показатель близости двух выборок в диапазоне от 0,4 до 0,5 (и выше) будем считать высоким, от 0,3 до 0,39 - выше среднего, от 0,2 до 0,29 - средним, от 0,1 до 0,19 - ниже среднего, показатель близости ниже 0,1 - низким.
Кроме того, в ходе анализа данных мы будем придерживаться методологической схемы, предложенной в коллективной монографии «Ментальность россиян» [1996. С. 268-277]. Несколько перефразировав фигурирующие в монографии термины, мы выделили четыре смысловых компонента ассоциативных полей: логико-понятийный (знания, основанные на понятийной обработке чувственных данных), телесно-перцептивный (знания, опирающиеся непосредственно на представления о чувственно-телесной деятельности), ценностно-смысловой (знания, связанные с духовными идеалами) и эмоционально-аффективный (знания, возникшие на основе субъективных переживаний).
И, наконец, все реакции, набравшие в каждой выборке не менее 1,5 % в округленном значении, вошли в сводную таблицу реакций. Все вошедшие в таблицу реакции (или, при необходимости, группы реакций, выделенные по принципу семантической близости) пронумерованы. Эти цифры получают расшифровку в приводимой после таблицы легенде. Для каждого компонента и для каждой выборки в конце каждой строки таблицы в скобках приводится суммарный удельный вес всех членов данной строки.
Перейдем к описанию семантики проанализированных стимулов.
Словарные определения гласят, что лексема «обман» подразумевает не только «введение в заблуждение», но и «нарушение обещания», «неоправдание чьих-либо ожиданий», «недодачу при расчете либо обвес», «нарушение супружеской верности». Также следует отметить, что «обман» тесно связан с синонимичной лексемой «ложь». Фигурирующий в качестве слова-стимула японский эквивалент itsuwari удачно гармонирует с соответствующей русской лексемой, так как передает все перечисленные значения слова «обман» и исчерпывается ими. Важно и то, что как в Толковом словаре русского языка [Ожегов, Шведова, 1999], так и в Толковом словаре японского языка [Daijirin, 1995] значения обсуждаемых слов дефинируются через производный глагол («обмануть» и itsuwaru соответственно) и синонимичное слово «ложь» (uso). Таким образом, семантические поля стимулов «обман» и itsuwari полностью накладываются друг на друга.
Показатели близости для трех выборок оказались следующими:
W (Р1/Я) = 0,22; W (Р2/Я) = 0,26; W (Р1/Р2) = 0,33.
Ожидаемо показатель близости между двумя русскими выборками выше, чем в случае сопоставления русских выборок с японской. Как правило, на монокультурном уровне обнаруживается больше совпадений, чем на поликультурном уровне. Однако если между русскими и японской выборками фиксируется близость среднего уровня, то в случае сопоставления двух русских выборок этот показатель, хотя и выше среднего, не является все-таки высоким, т. е. отношение к обману в современной русской лингвокультуре также претерпело трансформации по сравнению с началом 1990-х гг.
В первой русской выборке испытуемые активно использовали клише, что свидетельствует об их неготовности оценивать предложенный образ с содержательной стороны. Данная стратегия у респондентов постперестроечного периода фиксировалась нами и на примере других стимулов. Имеются основания считать, что русские того времени испытывали «культурный шок» в связи с крушением старых идеалов и переизбытком новых, предлагаемых культурами Запада. Показательно, что самой частотной в выборке РАС стала синтагматическая реакция «зрения» (9,5 %), которая подразумевает расхожее выражение «обман зрения» и никак не раскрывает отношения респондентов к такому явлению, как обман. К этому ответу примыкают реакции «зрение» (1 %) и «чувств» (0,5 %). Два других ассоциативных поля демонстрируют кардинально иную картину. Русская выборка начала XXI в. содержит единичную реакцию «зрения» (0,5 %). В японском ассоциативном поле обращают на себя внимание 3 % реакций kamen («маска») от устойчивого выражения itsuwari no kamen o kaburu (дословно «надевать маску обмана», т. е. «вводить в заблуждение»). Отметим, однако, что данная идиома подразумевает негативную оценку обмана.
Второе место по частотности в первой русской выборке занимает парадигматическая реакция «ложь» (9 %). Что касается двух других ассоциативных полей, то в них эта реакция уверенно занимает первое место. В русской выборке начала XXI в. она набирает 17,5 %, в японской - 34,5 %. Обращает на себя внимание тот факт, что в обеих выборках женщины прибегали к синониму «ложь» заметно чаще, чем мужчины: в русской выборке 2006 г. -
в полтора раза, в японской выборке - в два раза. Рискуя навлечь на себя гнев феминисток и борцов за равноправие полов, осторожно предположим, что факт более частого использования женщинами слова «ложь» может указывать на то, что они в большей степени предрасположены к введению в заблуждение, чем мужчины. Это имеет антропологическое объяснение: мужчины физически сильнее, поэтому исторически привыкли добиваться своего грубой силой, тогда как женщины, лишенные этого физиологического преимущества, исторически выработали привычку добиваться своего мягкой силой, именуемой в традиционном обществе хитростью.
Вернемся к сопоставлению выборок. Процент реакции «ложь» в японском ассоциативном поле достаточно высок. Это объясняется тем, что реакция «ложь» (uso) используется в японском языке, в том числе в значениях «неправда» и «не может быть». Это слово имеет очень широкое употребление, поэтому не удивительно, что оно занимает центральное место в ассоциативно-вербальной сети японцев. Что касается русских выборок, то обращает на себя внимание обилие синонимов слова «обман». Раз все эти слова присутствуют в тезаурусе языка и, более того, присутствуют активно, напрашивается вывод о том, что все эти способы обмана были распространены и в те времена, когда эти слова создавались, т. е. разнообразие видов обмана уходит корнями в далекое прошлое России. В японском языке также наличествует большое количество синонимов стимула itsuwari, но эти слова практически отсутствовали среди зафиксированных нами реакций. Вывод напрашивается сам собой: обман в Японии -не столь распространенное явление.
Выше мы упомянули наличие большого количества синонимов слова «обман» в русских ассоциативных полях. Конкретизируем сказанное: второй по частотности в выборке начала XXI в. следует парадигматическая реакция «предательство» (8,5 %), на третьем месте - разговорный вариант указания на ложь как «вранье» (5,5 %). В этот же ряд выстраиваются единичные реакции «махинация», «мошенничество», «надувательство», «неправда». Выборка начала 1990-х гг. содержит меньше подобных реакций, но на периферии соответствующего ассоциативного поля обнаруживаем реакции «предательство» (2,5 %), «вранье» (1,5 %), «неправда» (1 %), «афера», «враки», «лажа» (по 0,5 %). Иную картину наблюдаем в японском ассоциативном поле: львиная доля реакций такого рода приходится на синоним «ложь», тогда как другие синонимы малочисленны и единичны - «подделка», «лживость» и «мошенничество».
Особняком стоит парадигматическая реакция «измена». Она наличествует во всех трех ассоциативных полях и подразумевает супружескую неверность. В выборке начала 1990-х гг. данная реакция упоминалась 3 % респондентов, во второй - 1,5 %, в японской - 0,5 %. Следовательно, супружеская измена - проблема, актуальная и для России, и для Японии. Она рассматривается обоими социумами как разновидность обмана.
В японском ассоциативном поле активно используется стратегия антонимизации. Японские респонденты противопоставляют обман правде: второе место в японском ассоциативном поле занимает реакция shinjitsu (13 %), по 0,5 % набирают еще две парадигматические реакции shinbutsu и hontoo, что в сумме составляет 14 %. На русский язык все упомянутые реакции переводятся как «правда». Укажем также на единичную реакцию «истина» (shinri). Русские респонденты менее акцентированно описывают противостояние обмана и правды: в первой русской выборке реакция «правда» набирает 2,5 %, во второй - 1,5 %.
Вместе с тем присутствует фактор, который объединяет все три ассоциативных поля. Речь идет о негативной оценке обмана. При всей распространенности этого явления оно получает, тем не менее, отрицательные характеристики. В русской выборке начала 1990-х гг. в этом контексте обнаруживаем реакции «плохо» (3 %), «подлость» (2,5 %), «подлый» (2 %), «грязный», «обида» (по 1 %), «грех», «зло» (по 0,5 %) и т. п. В русской выборке начала XXI в. фигурируют реакции «зло» (5 %), «плохо» (3,5 %), «глупость», «обида» (по 1,5 %), «грех», «подлость», «подлый» (по 0,5 %) и др. Японские респонденты «поддерживают» русских в этом вопросе: отметим «не люблю» (2,5 %), «нехорошо» (1,5 %), «плохо», «шок» (по 0,5 %) и др. При этом только в выборке начала XXI в. реакция «зло» входит в ядро ассоциативного поля. Это свидетельствует о том, что современные русские более критично относятся к обману. Думается, не случайно только во второй русской выборке присутствует реакция «ненависть» (1,5 %). Более философски относятся к обману японские респонденты, которые на-
ряду с нейтральными реакциями «обманывать» (3 %), «лицемерие» (2 %), «обещание» (1,5 %) предпринимают попытки объяснить существование обмана человеческой природой. В частности, 1,5 % набрала реакция ^пж. Она не имеет точного перевода на русский язык. Японский образ ^пж - тема для отдельной статьи. Приведем один из возможных вариантов перевода: «истинные мотивы».
Если задаться целью совершить краткий экскурс в понятие ^пж, то его следует рассматривать в связке с другим знаковым образом - tatemae, который указывает на внешнее выражение чувств человека, которое, согласно японской этике, следует по возможности ограничивать. Понятие ^пж подразумевает истинные намерения, определяющие поведение человека, тогда как tatemae обязывает человека соблюдать приличия и избегать явного выражения своих чувств и намерений. Это имеет своим результатом некатегоричность японского дискурса, в связи с чем японская речь характеризуется недосказанностью, незаконченностью мысли, которую собеседник должен «додумать» за говорящего. Приведем характерный пример. Если японский бизнесмен отвечает согласием на предложение о совместном партнерстве, не имея намерений развивать это партнерство, то это, с позиции японской этики, не обман, а нежелание огорчать собеседника отказом. Японцу предписано скрывать свои «истинные мотивы», поэтому обман иногда рассматривается как «необходимое зло» (0,5 %), понуждаемое различными «обстоятельствами» (0,5 %), которые складываются помимо воли человека, и в таком случае прибегнуть к обману - это «правильно» (0,5 %), т. е. в японской выборке -пусть и на периферии ассоциативного поля - оправдывается принцип «ложь во спасение». Японец, вынужденный скрывать свои «истинные мотивы», временами прибегает к обману, ведь в конечном счете это всего лишь «слова» (1,5 %), это плохо, но в благих целях оправданно. Такое отношение к обману в японской лингвокультуре распространяется и на обыденную, и на деловую коммуникацию, на общение и со «своими», и с «чужими». Однако обман в корыстных целях осуждается, о чем уже было сказано.
Опять же на периферии ассоциативных полей обнаруживается интересная параллель между японской и первой русской выборками. Речь идет о перечислении категорий людей, прибегающих к обману. Во второй русской выборке такая реакция всего одна - «предатель» (0,5 %). В русской выборке начала 1990-х гг. подобных реакций три - «жулик», «лгун» и «лжец» (по 0,5 %). Японская выборка в этом отношении ближе к первой русской выборке: слово «лгун» набирает 1,5 %, и 0,5 % приходится на реакцию «лицемер».
Реакцией, объединяющей все три выборки, является также парадигматическая реакция «деньги». Она не набирает более 0,5 %, однако можно предположить, что денежные аферы -проблема, актуальная как для России, так и для Японии.
Сопоставление двух русских выборок фиксирует троекратное увеличение удельного веса реакции «предательство». Она с 8,5 % идет второй по частотности в русской выборке начала XXI в. (к ней приплюсуем единичную реакцию «предатель»). В выборке начала 1990-х гг. «предательство» набирает только 2,5 % (к которым можно приплюсовать единичную реакцию «предать»). Из этого следует, что к началу XXI в. русские стали более болезненно относиться к обману. Пришло понимание, что не только люди ближнего круга, но и представители чиновничьего аппарата и - выше - правящих кругов способны действовать, прибегая к обману ради реализации своих - нередко корыстных - целей. Вместе с тем респонденты начала XXI в. демонстрируют привыкание к обману, который их уже не шокирует. Об этом можно с уверенностью говорить, опираясь на фигурирующие в первой русской выборке реакции «слезы» (1,5 %), «ужас», «ужасно», «ужасный» (по 0,5 %). Аналогичным образом в японском ассоциативном поле обнаруживаем единичные реакции «слезы» и «шок». Между тем в русском ассоциативном поле начала XXI в. отсутствуют реакции, выражающие подобные эмоции.
Обратимся к рассмотрению семантических компонентов ассоциативных полей «обман» и itsuwari.
Когда мы обсуждали показатели близости (W), было сделано заключение об определенных расхождениях во взглядах между русскими и японцами, однако эти расхождения не были признаны существенными. Действительно, значения показателей близости отличаются друг от друга не столь значительно. Распределение реакций на компоненты вскрывает более существенные расхождения, чем можно было предположить, видя сухие цифры статистики, хотя общие тенденции сохраняются. Это свидетельствует о том, что одного показателя близости
Разбиение ассоциативных полей «обман» и itsuwari по смысловым компонентам
Логико-понятийный компонент
Я 1; 3; 9; 11; 12 (44 %)
Р1 1; 4; 6; 8; 11 (21,5 %)
Р2 1; 2; 3; 5; 6 (41 %)
Телесно-перцептивный компонент
Я 4 (3 %)
Р1 2; 7; 10 (14,5 %)
Р2 7 (1,5 %)
Ценностно-смысловой компонент
Я 2; 7; 8; 10 (19 %)
Р1 5 (3 %)
Р2 4; 11; 12 (6,5 %)
Эмоционально-аффективный компонент
Я 5; 6 (5 %)
Р1 3; 9; 12 (7,5 %)
Р2 8; 9; 10 (4,5 %)
Легенда
Я (реакции японцев) Р1 (реакции русских, РАС) Р2 (реакции русских, 2006 г.)
1: / ложь + ЙШ / лживость (34,5 + 0,5 = 35 %) 2: МШ / правда (14 %) 3: Ус^^ / обманывать + Ус / быть обманутым (3 + 1,5 = 4,5 %) 4: (® / маска (3 %) 5: / не люблю (3 %) 6: / лицемерие (2 %) 7: =Ъ< / нехорошо + Щ ^ / плохо (1,5 + 0,5 = 2 %) 8: ^^ / истинные мотивы (1,5 %) 9: / лгун (1,5 %) 10: ^^ / настоящее (1,5 %) 11: / обещание (1,5 %) 12: / слова (1,5 %) 1: ложь + вранье + неправда + + враки + лажа (9 + 1,5 + 1 + + 0,5 + 0,5 = 12,5 %) 2: зрения + зрение + чувств (9,5 + 0,5 + 0,5 = 10,5 %) 3: подлость + подлый (2,5 + + 2 = 4,5 %) 4: измена (3 %) 5: плохо (3 %) 6: предательство + предать (2,5 + 0,5 = 3 %) 7: жестокий (2,5 %) 8: друга (1,5 %) 9: коварный (1,5 %) 10: слезы (1,5 %) 11: жулик + лгун + лжец (0,5 + 0,5 + 0,5 = 1,5 %) 12: ужас + ужасно + ужасный (0,5 + 0,5 + 0,5 = 1,5 %) 1: ложь + вранье + неправда (17,5 + 5,5 + 0,5 = 23,5 %) 2: предательство + предатель (8,5 + 0,5 = 9 %) 3: зло (5 %) 4: плохо (3,5 %) 5: глупость (1,5 %) 6: измена (1,5 %) 7: иллюзия (1,5 %) 8: коварство (1,5 %) 9: ненависть (1,5 %) 10: обида (1,5 %) 11: правда (1,5 %) 12: честность (1,5 %)
выборок недостаточно для полноценного анализа ассоциативных полей. Необходимо дополнительное изучение семантики полученных реакций. Остановимся подробнее на выявленных смысловых различиях и сходствах социокультурного и этического характера.
Разбиение на смысловые компоненты показывает близость японского и второго русского ассоциативных полей. Это связано с тем, что русские начала 1990-х гг., как мы уже отмечали,
были потрясены стремительными изменениями, происходящими в стране. Отсюда обилие реакций телесно-перцептивного характера и отставание от двух других выборок в части логико-понятийного компонента, что связано с неготовностью русских постперестроечного периода размышлять над содержанием предложенного образа. Ситуация в России начала 1990-х гг. действительно была непростой: пропагандировавшиеся в Советском Союзе идеалы и ценности - хорошие и плохие, подлинные и лживые, - были отодвинуты на задний план и признаны неактуальными, при этом выработка новых ценностей шла медленно и разнонаправленно. В то же время кардинально изменилась экономическая ситуация: после десятилетий построения социалистических норм хозяйствования Россия в одночасье перешла на капиталистические нормы товарно-денежных отношений. Все это порождало «разброд и шатание» в умах, что и нашло отражение в ассоциативных реакциях, зафиксированных в РАС. Перед миллионами россиян внезапно возникла необходимость пересмотреть ранее устоявшиеся взгляды и изменить образ жизни. «Меркантилизация межличностных отношений, страх и чувство постоянной угрозы, потеря авторитетов как опорных точек в создании системы личной защищенности и уверенности в себе создают новые мотивационные комплексы, продуцирующие варианты дестабилизирующего поведения» [Динамика ценностей..., 1996. С. 163]. Сложившееся положение дел получило название «шоковая терапия». Готовность людей критически оценивать информацию, поступающую из самых разнообразных источников, была поколеблена. Как результат, отказ размышлять над важными этическими вопросами. Этим обусловлено большое количество реакций, вошедших в выборке РАС в телесно-перцептивный компонент: вместо содержательной реакции мы имеем реакцию нейтральную, связанную с тем или иным языковым клише. Именно такие реакции в подавляющем большинстве и сформировали телесно-перцептивный компонент ассоциативного поля «обман» в первой русской выборке. Здесь напрашивается вывод о том, что, поскольку в русской выборке начала XXI в. картина совершенно иная, ответы русских испытуемых в данном случае определялись не столько культурными, сколько социально-экономическими факторами.
Показательно, что, тогда как на уровне логико-понятийного компонента все выборки объединены имеющей высокий процентный показатель реакцией «ложь», которая обеспечивает данному компоненту соответствующий удельный вес, телесно-перцептивный компонент во всех трех ассоциативных полях представлен разными лексемами. Это означает, что кинетические ощущения, связанные с обманом, у представителей каждой выборки различаются. Особый интерес представляет реакция «маска» из японского ассоциативного поля. В. А. Прон-ников и И. Д. Ладанов пишут в этой связи: «Японцы в общении ведут себя очень сдержанно. Недопустимость публичного выражения эмоций воспитывается у них с детства. Всякое проявление чувств не поощряется. Быть скрытным, т. е. носить на лице маску, в Японии то же, что быть благопристойным» [1996. С. 236]. Существование в японском языке устойчивого выражения itsuwari no kamen o kaburu (см. выше) подчеркивает присущее японцам умение не выдавать своих подлинных мыслей и чувств. По понятным причинам аналогичная реакция в русских выборках не встречается. Реакция «слезы» из выборки РАС - свидетельство того, какие трудные времена переживали русские в начале 1990-х гг.
Перейдем к ценностно-смысловому компоненту, который позволит оценить духовные идеалы респондентов. Для определенного количества русских обман является моральной проблемой, однако, если подсчитать совокупный удельный вес реакций, выясняется, что японцы в значительно большей степени обращают внимание на этическую сторону обмана (цифры говорят сами за себя: совокупный удельный вес реакций в данном компоненте втрое превосходит аналогичный показатель для русской выборки начала XXI в. и в шесть раз - для русской выборки начала 1990-х гг.).
Что следует из этих данных? Если русские в большинстве своем не склонны рассматривать обман как моральную проблему, это значит, что обман для них является привычным явлением. Именно по причине привыкания к обману в стране процветают коррупция и взяточничество. Сложившаяся ситуация имеет давнюю историю. Анализ русских народных сказок позволяет заключить, что продажные судьи существовали еще в те давние времена, когда Россия именовалась Киевской Русью. Неоднократно предпринимались попытки борьбы с различными проявлениями коррупции в обществе, но успехи если и были, то носили временный характер.
В современной России, несмотря на постоянные заявления на самых разных уровнях о борьбе с коррупцией, корень проблемы не изжит. Известная пословица «Закон - что дышло: куда повернул - туда и вышло» реализуется в российской реальности как нечто обыденное. Когда обман проник в системообразующие структуры общества, сложно ожидать его отсутствия на более низких уровнях - вплоть до бытового общения. Невысокий совокупный удельный вес реакций, вошедших в русских ассоциативных полях в ценностно-смысловой компонент, -наглядное подтверждение сказанного.
Ярко контрастирует с этой ситуацией японская выборка, в которой на ценностно-смысловой компонент приходится 19 % реакций. Как мы уже отмечали в начале статьи, обману японцы противопоставляют «правду» (14 %), нечто «настоящее» (1,5 %). Если в ядро ассоциативного поля «обман» входит образ правды, это означает, что обман не является довлеющим фактором.
Снова упомянем знаковую реакцию Ноппе, которая восходит к дихотомии Ноппе - аетае. С первых классов школы японца учат вести себя в соответствии с правилами, принятыми в обществе, в том числе не показывать своих истинных намерений и чувств. При этом скрывать свои намерения - это не обман, а следование правилам приличия. Говорить другому то, что тот хочет услышать, подразумевает соблюдение норм вежливости. Японцы, будучи в основной своей массе коллективистами, успешно соблюдают некогда принятые негласные правила. И в деловом, и в бытовом общении японец нередко формально соглашается с некоторым предложением, не имея намерения его принять. Это не рассматривается как обман, так как работает этическая норма «не следует противоречить собеседнику, тем самым задевая его чувства». В Японии собеседник при этом должен уметь отличать формальное согласие-отказ от реального согласия, понимая, что его просто не хотят ставить в неудобное положение: говорить правду в глаза не принято, поскольку прямой отказ был бы более серьезным оскорблением, чем неисполнение обещания.
Эмоционально-аффективный компонент - единственный, в котором совокупный удельный вес реакций во всех выборках приблизительно одинаков. На примере этого компонента мы видим, что общечеловеческие ценности разделяются и японцами, и русскими: и те и другие относятся к обману негативно. Все реакции, составившие данный компонент, демонстрируют осуждение обмана испытуемыми. Хотя в каждом ассоциативном поле используются разные лексемы для этого осуждения, настрой респондентов очевиден: японцы подчеркивают свою нелюбовь к обману, русские начала XXI в. - ненависть, русские постперестроечного периода называют обман подлым.
Отдельно обсудим реакцию «измена» из логико-понятийного компонента, набравшую 3 % в первой русской выборке, 1,5 % - во второй и оставшуюся единичной в японской выборке. Вывод о том, что измена более распространена в России, чем в Японии, не вполне корректен. Дело в том, что в двух странах различается само понимание супружеской измены. В Японии общение мужчины с женщинами легкого поведения часто вообще не рассматривается как измена. Большинство японских мужчин не считает нужным скрывать свои ночные похождения, поскольку в японской культуре посещение увеселительного заведения, предлагающего услуги сексуального характера, вовсе не считается предосудительным.
Такая этика семейной жизни имеет давнюю историю. Как писала Р. Бенедикт еще в 1946 г., в былые времена только мужчины высшего сословия могли позволить себе содержать любовниц, поэтому большинство мужчин время от времени открыто посещали гейш и проституток (подчеркнем, что гейши оказывают совсем не те услуги, что проститутки). Традиция дожила до наших дней. «Эти посещения ни в коей мере не совершаются тайком. Жена может собирать и готовить мужа к его вечерним развлечениям. Дом, который он посещает, может прислать счет его жене, и она, как само собой разумеющееся, оплатит его. Она может быть несчастна из-за этого, но это ее личное дело» [Бенедикт, 2004. С. 132]. Таким образом, то, что в России сочли бы за очевидную измену, в Японии таковой не считается. Однако общественному осуждению не подвергается только общение с проститутками. Если у кого-то из супругов появляется любовница (любовник), то это уже измена. Сравнительно низкий удельный вес реакции «измена» в ответ на стимул «обман» в японской выборке объясняется прежде всего тем, что перечень ситуаций, рассматриваемых в Японии как супружеская неверность, более скуден, чем в России.
Перейдем к обобщающим выводам. И русские, и японцы негативно относятся к обману. Это негативное отношение наиболее интенсивно проявляется в русской выборке начала XXI в. и наименее интенсивно - в японской выборке. Японцы, пусть и в сравнительно небольшом количестве, оправдывают обман, если это обман во благо. В русских выборках аналогичная мысль проводится не столь явно, но о подобных настроениях свидетельствует единичная реакция «плохо, но иногда нужно» из второй русской выборки.
Разновидностью обмана является супружеская измена, которая, судя по результатам ассоциативного эксперимента, более явно актуализируется в языковом сознании русских, но не японцев, в связи со стимулом «обман».
Известно, что как в русском, так и в японском языке слова-стимулы «обман» и itsuwari имеют немало синонимов, однако только русские ассоциативные поля синонимами изобилуют. Следовательно, в русской лингвокультуре глубоко укоренились разнообразные виды обмана. (Показательны в связи с этим русские народные сказки, герои которых нередко добиваются своих целей обманным путем.) В японском ассоциативном поле активно упоминается один синоним обмана - «ложь». При этом необходимо иметь в виду, что японцы предпочитают скрывать свои «истинные мотивы». Характерная «недосказанность» японского дискурса, определяемая нормами этикета, может быть неверно истолкована и воспринята иностранцами как обман, однако сами носители японского языка не считают обманом искажение реальных фактов, если того требуют соображения вежливости и связанные с ними отношения иерархической зависимости. Как справедливо отмечает Е. С. Сойнова, оппозиции «высший - низший», «свой - чужой» и «знакомый - незнакомый» «структурируют лингво-культуру традиционного японского общества и потому позволяют говорящему не ошибиться при обращении к другому участнику коммуникации в выборе конструкции, соответствующей его месту в иерархической структуре конкретного социального пространства» [2015. С. 48]. Представитель западноевропейской культуры Б. Данхэм иронично заметил: «...на Западе люди либо говорят вам правду, либо лгут. Японцы же почти никогда не лгут, однако им никогда не придет в голову говорить вам правду» (цит. по: [Овчинников, 1971. С. 94]).
Реакции респондентов начала 1990-х гг. убеждают нас в том, что в постперестроечный период русские в большинстве своем готовы мириться с обманом, так как политические и социально-экономические потрясения имели результатом уклонение от серьезных размышлений и неготовность к взвешенному анализу сложившейся ситуации. Действительно, только первая русская выборка изобилует клише, причем эта тенденция прослеживается и на примере других образов сознания [Палкин, 2015]. Русские начала XXI в. с гораздо большим недовольством воспринимают нечестное поведение окружающих, однако значимых изменений в сложившиеся поведенческие нормы это, по всей видимости, не внесло, так как именно респонденты 2006 г. отметились и самым «насыщенным» (с точки зрения удельного веса реакций) перечнем разновидностей обмана. Получается, что современные русские устали от обмана, который прочно вошел в их жизнь, но не готовы менять свою жизнь, чтобы снизить степень выраженности обмана.
Таким образом, на вопрос о том, что является причиной распространенности обмана в современной русской лингвокультуре, можно ответить следующим образом: разные виды обмана, веками формировавшиеся в языковом сознании русских, настолько укоренились в русском менталитете, что для их преодоления необходимы кардинальные изменения образа жизни и структуры общества, к чему большинство русских на начало XXI в. не готовы.
Возвращаясь к сопоставлению японской и русских выборок, подчеркнем, что носителей обоих языков объединяет вера в правду как антагониста обмана. В то же время у японцев эта вера занимает заметно более весомое пространство ассоциативного поля, чем у русских.
Список литературы
Аристотель. Никомахова этика // Аристотель. Соч.: В 4 т.: Пер. с др.-гр. М.: Мысль, 1983. Т. 4. С. 53-293.
Бенедикт Р. Хризантема и меч: модели японской культуры: Пер. с англ. М.: РОССПЭН, 2004. 256 с.
Григорьев А. А., Кленская М. С. Проблемы количественного анализа в сопоставительных исследованиях ассоциативных полей // Языковое сознание и образ мира / Под ред. Н. В. Уфимце-вой. М., 2000. С. 313-318.
Динамика ценностей населения реформируемой России / Под ред. Н. И. Лапина, Л. А. Беляевой. М.: Эдиториал УРСС, 1996. 224 с.
Ментальность россиян (Специфика сознания больших групп населения России) / Под ред. И. Г. Дубова. М.: Имидж-контакт, 1997. 478 с.
Овчинников В. В. Ветка сакуры. Рассказ о том, что за люди японцы. М.: Молодая гвардия, 1971. 223 с.
Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. М.: Азбуковник, 1999. 939 с.
Палкин А. Д. Образ жизни в языковом сознании русских и японцев // Вестн. Новосиб. гос. ун-та. Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2017. Т. 15, № 2. С. 91-105.
Палкин А. Д. Этические номинации в русской и японской лингвокультурах: Дис. ... д-ра филол. наук. М., 2015. 628 с.
Пронников В. А., Ладанов И. Д. Японцы (этнопсихологические очерки). М.: ВиМ, 1996. 400 с.
Русский ассоциативный словарь: В 2 т. / Ю. Н. Караулов, Г. А. Черкасова, Н. В. Уфимцева, Ю. А. Сорокин, Е. Ф. Тарасов. М.: АСТ, Астрель, 2002. Т. 1: От стимула к реакции. 782 с.
Сойнова Е. С. Сравнение лингвокультурной специфики глаголов направленности действия <(^5, <^¿¿5, , b^fzfzK , <hif5, ^5 в японском языке на основе
данных корпусного исследования и анкетирования информантов // Вестн. Новосиб. гос. ун-та. Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2015. Т. 13, № 4. С. 44-56.
Daijirin. Tokyo: Sanseido, 1995. (In Jap.)
Материал поступил в редколлегию 15.05.2017
Alexey D. Palkin
National Research University - Higher School of Economics 20 Myasnitskaya St., Moscow, 101000, Russian Federation
p-alexis@yandex.ru
THE IMAGE OF DECEIT IN RUSSIAN AND JAPANESE LINGUOCULTURES
Perceptions of deceit in Russian and Japanese linguocultures are compared on the basis of associations experiments. It has been shown that false representation of true intentions is perceived differently by Russians and the Japanese. The Japanese comprehend deceit as a moral problem to a greater extent than Russians. At the same time, it is characteristic of the Japanese linguoculture to hide one's true intentions by putting on an imaginary "mask". The Russian linguoculture demonstrates habituation to deceit; this conclusion is testified by lesser emotionality of reactions collected from the 21st century Russians as compared to the 1990s Russians. At the same time, Russian and Japanese linguocultures share the same belief that the deceit is the opposite of the truth.
Keywords: Russians, Japanese, linguoculture, deceit, reaction, politeness.
References
Aristotel'. Nikomakhova etika [Nicomachean ethics]. Aristotel'. Sochineniia v chetyryokh tomakh [Aristotle. Essays. In 4 vols] (Transl. from Ancient Greek). Moscow, Mysl', 1983, vol. 4, p. 53-293. (In Russ.)
Benedikt R. Khrizantema i mech: Modeli iaponskoi kul'tury [The Chrysanthemum and the Sword: Patterns of Japanese Culture] (Transl. from Engl.). Moscow, ROSSPEN, 2004. (In Russ.)
Daijirin. Tokyo, Sanseido, 1995. (In Jap.)
Dubov I. G. (ed.). Mental'nost' rossiian (Spetsifika soznaniia bol'shikh grupp naseleniia Rossii) [Mentality of Russians (Specificity of Consciousness of Big Groups of Russia's population)]. Moscow, Imidzh-kontakt, 1997. (In Russ.)
Grigor'ev A. A., Klenskaya M. S. Problemy kolichestvennogo analiza v sopostavitel'nykh is-sledovaniyakh assotsiativnykh polei [Problems of quantitative analysis in association fields comparative research]. Iazykovoe soznanie i obraz mira [Language consciousness and image of the world]. Ed. by N. V. Ufimtseva. Moscow, 2000, p. 313-318. (In Russ.)
Lapin N. I., Beliaeva L. A. (eds.). Dinamika tsennostei naseleniia reformiruemoi Rossii [Dynamics of values of reformed Russia's population]. Moscow, Editorial URSS, 1996. (In Russ.)
Ozhegov S. I., Shvedova N. Iu. Tolkovyi slovar' russkogo yazyka [Russian Definition Dictionary]. Moscow, Azbukovnik, 1999. (In Russ.)
Ovchinnikov V. V. Vetka sakury. Rasskaz o tom, chto za liudi yapontsy [The Branch of sakura. The story of what kind of people the Japanese are]. Moscow, Molodaya gvardiya, 1971. (In Russ.)
Palkin A. D. Obraz zhizni v iazykovom soznanii russkikh i iapontsev [Image of life in language consciousness of Russians and the Japanese]. VestnikNovosibirskogo gosudarstvennogo universiteta, seriia "Lingvistika i mezhkul'turnaia kommunikatsiia" [Vestnik NSU, series "Linguistics and Intercultural Communication"], 2017, vol. 15, no. 2, p. 91-105. (In Russ.)
Palkin A. D. Eticheskie nominatsii v russkoi i yaponskoi linvokul'turakh [Ethical nominations in Russian and Japanese linguocultures]. Thesis ... of Doctor of Philology. Moscow, 2015. (In Russ.)
Pronnikov V. A., Ladanov I. D. Iapontsy (etnopsikhologicheskie ocherki) [The Japanese (ethno-psychological essays)]. Moscow, ViM, 1996. (In Russ.)
Russkii assotsiativnyi slovar'. Yu. N. Karaulov, G. A. Cherkasova, N. V. Ufimtseva, Yu. A. So-rokin, E. F. Tarasov. T. 1. Ot stimula k reaktsii [Russian Association Dictionary. In 2 vols. Vol. 1. From stimulus to reaction]. Moscow, AST, Astrel', 2002. (In Russ.)
Soynova, E. S. Sravnenie lingvokul'turnoy spetsifiki glagolov napravlennosti deystviia <^5, < 7c^5 , hb 5, , , ^ , ^5 v yaponskom yazyke na osnove dannykh
korpusnogo issledovaniia i anketirovaniia informantov [The comparison of linguocultural specificity of Japanese action-oriented verbs <^5, <7^5, , Vfcf<, fcif 5, ¿LfcifS, ^5
(on the basis of corpora research and questionnaire)]. Vestnik Novosibirskogo gosudarstvennogo universiteta, seriia "Lingvistika i mezhkul'turnaya kommunikatsiia" [VestnikNSU, series "Linguistics andIntercultural Communication"], 2015, vol. 13, no. 4, p. 44-56. (In Russ.)
For citation:
Palkin A. D. The Image of Deceit in Russian and Japanese Linguocultures. Vestnik NSU. Series: Linguistics and Intercultural Communication, 2017, vol. 15, no. 3, p. 24-34. (In Russ.)
