CC BY
155
14. Davihdov, V.V. Problemih razvivayuthego obucheniya: Opiht teoreticheskogo i ehksperimentaljnogo psikhologicheskogo is-sledovaniya. - M.: Pedagogika, 1986.
15. Rubinshteyjn, S.L. Osnovih obtheyj psikhologii: v 2 t. - M.: Pedagogika, 1989. - T.1.
16. Berulava, G.A. Diagnostika estestvennonauchnogo mihshleniya // Sovetskaya pedagogika. - M.: Pedagogika, 1993.
17. Zagvyazinskiyj, V.I. Metodologiya i metodih psikhologo-pedagogicheskogo issledovaniya / V.I. Zagvyazinskiyj, R. Atakhanov. - M.: Akademiya, 2001.
Статья поступила в редакцию 27.04.11
УДК 009 Nabilkina L.N. THE IMAGE OF NEW YORK: HUMANISTIC AND ALIENATED. Two approaches in the description of the world are shown in the represented work. The author gives it using the image of New York City. The literary works of Russian and foreign writers are carefully analyzed. Double vision on this problem is found out.
Key words: humanistic, alienation, cite image, transformation, confrontation, the problem of loneliness, the effect of the crowd.
Л.Н. Набилкина, канд. филол. наук, доц., ГОУ ВПО «Арзамасский государственный педагогический
институт им. А.П. Гайдара», E-mail: nabilkina@yandex.ru
ОБРАЗ НЬЮ-ЙОРКА: ГУМАНИСТИЧЕСКИМ И ОТЧУЖДЕННЫИ
В работе рассматриваются два подхода к изображению мира: гуманистический и отчужденный. Автор демонстрирует данную проблему на примере описания Нью-Йорка. Анализируя произведения как русских, так и зарубежных писателей, выявляется двойственность в восприятии окружающей действительности.
Ключевые слова: гуманистический, отчужденный, образ города, трансформация, противопоставление, проблема одиночества, эффект толпы.
В литературе и культуре имеются по крайней мере два подхода к изображению окружающего мира, окружающей действительности: гуманистический и дегуманизированный, отчужденный. Первый - рисует мир в оптимистических, жизнерадостных тонах. Второй - в холодных, мрачных красках. Первый подход мы встречаем у писателей, восприятие которых пронизано духом оптимизма, уверенности в будущем. Второй появился в ХХ веке, когда, по мнению отдельных мыслителей, в том числе и писателей, человечество стало терять свои гуманистические черты, а отдельный человек стал погружаться в самоизоляцию, одиночество, мрачное уныние.
Эта тенденция стала проявляться в начале ХХ века, особенно в США, которые первыми стали интенсифицировать производство, применять конвейер, вводить стандартизацию во все области жизни. Первыми эту тенденцию уловили писатели. Но не американские, а русские. Рассмотрим два образа Нью-Йорка. Первый создан писателем-революционером Григорием Мачтетом, прибывшем в США в конце XIX века и выражавшим веру в демократическую, свободную Америку. Вот его рассказ «Нью-Йорк». Писатель доброжелательно описывает этот огромный город, подчеркивая силу жизни, кипящую на его улицах: «Описывать подробно Нью-Йорк я не буду, ни его широких улиц и проспектов, ни роскошных магазинов, ни дворцов, церквей, скверов и прочее... Скажу только, что впечатление, какое он производит на приезжего человека, никогда не изгладится. Никогда не забудешь ни синей воды омывающего его океана; ни леса мачт на пристани и дымящихся труб пароходов; ни его стройных, красивых, подчас грандиозных построек, которым могли бы позавидовать и Париж и Лондон; ни той кипучей, сильной жизни, которая не прекращается на его улицах» [1, с. 64].
Что касается жизни в Нью-Йорке, то и она отличается своей деловитостью и разумной организованностью: «Об удобствах жизни и говорить нечего. Нью-Йорк совсем новый город, все в нем приспособлено так, чтобы удовлетворять потребности человека возможно легче и удобнее. Как бы ни был взыскателен человек, он не найдет причин для жалоб» [1, с. 65]. Одним словом, русский писатель видит, что Нью-Йорк-это город для людей, для человека. Это город, где человек чувствует себя свободно и комфортно. Отрывок, посвященный Нью-Йорку, яркий пример гуманистического изображения действительности. Вот еще пример гуманистического изображения Нью-Йорка и, что не менее важно, жителей го-
рода: «не величие города, а люди привлекают меня. Я осознаю грандиозность зданий, устремляющихся в небо, воспринимая красоты Нью-Йорка, которые я вижу из окна, понимаю из ваших объяснений великолепное развитие торговли, промышленности и финансов, но сами люди будят во мне незнакомые мысли. В их поведении чувствуется дух Америки. Их осанка пряма; их лица ясны и чисты. Они лишены раболепия и трусости тех людей, многие поколения которых склонялись под плетью» [2, с. 4]. Что мы ощущаем, прочитав этот отрывок? Гордость за Нью-Йорк, гордость за его жителей. А теперь, давайте, выборочно прочтем еще один отрывок: «Это город, это - Нью-Йорк. На берегу стоят двадцатиэтажные дома, безмолвные и темные «скребницы неба». Квадратные, лишенные желания быть красивыми. Тупые, тяжелые здания поднимаются вверх угрюмо и скучно. В каждом доме чувствуется надменная кичливость своею высотой, своим уродством. В окнах нет цветов и нет детей.
Издали город кажется огромной челюстью, с неровным, черными зубами. Он дышит в небо тучами дыма и сопит, как обжора, страдающий ожирением.
Войдя в него, чувствуется, что ты попал в желудок из камня и железа, - в желудок, который проглотил несколько миллионов людей и растирает, переваривает их.
Улица - скользкое, алчное горло, по нему куда-то вглубь плывут темные куски пищи города - живые люди. Везде - над головой, под ногами и рядом с тобой - живет, грохочет, торжествуя свои победы, железо. Вызванное к жизни силою Золота, одушевленное им, оно окружает человека своею паутиной, глушит его, сосет кровь и мозг, пожирает мускулы и нервы и растет, растет, опираясь на безмолвный камень, все шире раскидывая звенья свей цепи» [3, с. 8-9]. Отличия этих двух отрывков разительное. Светлое, счастливое настроение первого отрывка сменилось темным и депрессивным. Дух свободы и умиротворения вытеснен атмосферой гнета и ужаса. «Великие здания, устремляющие в небо», «красоты Нью-Йорка» превратились в «тупые, тяжелые здания, лишенные желания быть красивыми». «Великолепное развитие торговли, промышленности и финансов» стало чудовищным пауком, затягивающим обитателей города в свою зловещую паутину. «Прямые люди с ясными светлыми лицами» переродились в безликих зомби, «темные куски пищи» для города-монстра.
Почему произошла столь разительная трансформация города? Ведь оба описания принадлежат одному и тому же автору - Максиму Г орькому. Исследователи творчества писателя по этому поводу выдвигали различные точки зрения, среди которых и личная обида. Но дело, конечно, не в личной обиде, не в антиамериканизме Г орького (которого у него никогда не было). Дело в том, что русский писатель стоит у истоков нового стиля - отчуждения, алиенации.
Американский исследователь С. Финкельстайн в своей работе «Экзистенциализм и проблема отчуждения в американской литературе» утверждал, что, «стиль вызванный к жизни отчуждением, отражает особую психологию, возникновение которой сопутствует социальному кризису» [4, с. 184]. При этом силе мир рисуется холодным, мрачным, враждебным, Задолго до американских писателей данный стиль стал использовать Горький. Дело в том, что писатель, будучи в Нью-Йорке, работал над произведением социалистического реализма - романом «Мать». Этот роман имеет свои особенности. Рисуя «нового человека», Максим Г орький должен был показать «старый» мир, мир, лишенный радости жизни. Его описание «рабочей слободки» стилистически очень схоже с изображением Нью-Йорка в памфлете «Город Желтого Дьявола». На самом деле Горький восхищался Америкой. Об этом свидетельствую его письма из-за океана к своему издателю Пятницкому: «Америка! Интересно здесь изумительно. И чертовски красиво, чего я не ожидал. Дня три тому назад мы ездили на автомобиле вокруг Нью-Йорка - я Вам скажу, такая милая, сильная красота на берегах Гудзона. Просто даже трогательно» [3, с. 419]. А вот другое письмо, к Амфитеатрову: (Ей - богу - это чудесная страна для человека, который может и хочет работать» [3, с. 423]. Конечно, к дегуманизированному стилю отчуждения американские писатели могли придти и без Горького. Эта связь может быть типологической, возникающей без непосредственного контакта, благодаря примату действительности. Но, не исключено, что толчком к дегуманизированному восприятию действительности послужил опубликованный в 1906 году в журнале «Эппэлтон» англоязычный «мягкий» вариант «Города Желтого Дьявола» -«Город Маммоны». Как бы то ни было, именно Горький первым изобразил Нью-Йорк в стиле отчуждения и положил начало подобному изображению для американских авторов.
Через двадцать лет мы находим подобное изображение Нью-Йорка в замечательном романе Ф.С. Фицджеральда «Великий Гэтсби». Здесь мы вновь сталкиваемся с противопоставлением двух изображений; дегуманизированного и гуманистического. Как известно, Нью-Йорк расположен на острове Манхэттен и именно его изображает писатель: «и по мере того, как луна поднималась выше, я прозревал древний остров, возникший некогда перед взором голландских моряков -нетронутое зеленое лоно нового мира. Шелест его деревьев, тех, что потом исчезли, уступив место дому Гэтсби, был некогда музыкой последней и величайшей человеческой мечты; должно быть на один короткий очарованный миг человек затаил дыхание перед новым континентом, невольно поддавшись красоте этого зрелища, которого он не понимал и не искал - ведь история в последний раз поставила его лицом к лицу с чем-то соизмеримым заложенной в нем способности к восхищению» [5, с. 218].
Через много лет под той же луной вырос зловещий город
- город Нью-Йорк: «Уэст-Эггя до сих пор часто вижу во сне. Это скорей не сон, а фантастическое видение, напоминающее ночные пейзажи Эль Греко: сотни домов банальной и в то же время причудливой архитектуры, сгорбившихся под хмурым, низко нависшим небом, в которым плывет тусклая луна; а на переднем плане четверо мрачных мужчин во фраках несут носилки, на которых лежит женщина в белом вечернем платье. Она пьяна. Ее рука свесилась с носилок, и на пальцах холодным огнем сверкают бриллианты. В сосредоточенном безмолвии мужчины сворачивают к дому - это не тот, что им нужен. Но никто не знает имени женщины, и никто не стремится узнать» [5, с. 219].
Финкельстайн пишет, что «кризис ХХ века... знаменут собой новую эру, когда наряду с сочувственным изображением отчужденной личности другого человека возникает литература, являющаяся выражением собственного отчуждения писателя» [4, с. 17]. Характеризуя данное литературное течение, Финкельстайн замечает, что «стиль отчуждения, отражает страх, беспокойство самого наблюдателя, рисует внешний мир холодным, враждебным, непроницаемым» [4, с. 182]. Здесь мы касаемся очень важной проблемы: человек в городе. Почему эта проблема возникла на рубеже XIX - XX веков в Европе и в Америке? В 1895 году в свет выходит поэтический сборник Э. Верхарна «Города - спруты». Он один из первых заметил коварную сущность городов, как щупальцами обволакивающих своих жителей. Но дело не в самих городах: люди сами стремятся в них, полагая, что жить там лучше и легче. Это заметил русский поэт В.Брюсов:
Вы взмятежились, отпали,
Вы, надменные, ушли В города стекла и стали От деревьев, от земли Поэт призывает людей вернуться:
Возвращайтесь в лес и в поле Освежит их ветром грудь Чтоб в родной и дикой воле Всей природы потонуть» [6, с. 442].
Шведский ученый американского происхождения Ч. Ругль в своем исследовании «Трое русских об Америке» [7] сопоставляет творчество Брюсова и Горького, находя в них общие черты. Он прослеживает творческую перекличку между строками Брюсова и пассажем из памфлета «Город Желтого Дьявола»: «Однажды ночью они все сойдут с пьедесталов и тяжелыми шагами оскорбленных пройдут по улицам, унося тоску своего одиночества прочь из этого города, в поле, где блестит луна, есть воздух и тихий покой» [3, с. 10].
«Проблема одиночества человека перед лицом враждебных социальных сил и в обществе себе подобных занимает одно из центральных мест в американской литературе», -заметил видный российский ученый А. Аникст в предисловии к книге Фикельстайна [8, с. 14]. В этой связи мы вновь обращаемся к творчеству Горького. Его очерк «Моб» (Толпа), написанный в США и изображающий американскую толпу, отразил озабоченность большого художника растущим отчуждением людей, живущих в городах, опасностью наступающей массовой агрессивной бездуховности, оказался созвучным многим произведениям не только американской, но и мировой литературы. Горький дает клиническое описание толпы: «Невольно люди жмутся один к другому, сливаются в группы... Люди не спеша слагаются один с другим, их стягивает в кучу - точно магнит опилки железа, - общее всем им ощущение тревожной пустоты в груди» [3, с. 35].
Обратимся еще к одному роману - «День саранчи» Н. Уэста. Саранча - прожорливое, зловредное насекомое, пожирающее все, что попадается на его пути. Она не опасна сама по себе, когда саранча встречается в одиночку. Это всего лишь безобидный кузнечик, но когда саранча в стае - это страшно. Вот и в романе изображена толпа. И это тоже страшно. Она приобретает особые черты. Человек в толпе обретает особые качества. Он становится озлобленным, агрессивным, лишается страха. Человек в толпе совершает поступки, на которые он никогда бы не решился в одиночку. «Прибывали все новые и новые группы зевак, целыми семьями. Он заметил, как они преображаются, влившись в толпу. Пока они были сами по себе, они выглядели робкими, чуть ли не боязливыми, но став частью толпы, они становились наглыми и задиристыми. Счесть их безобидными ротозеями было бы ошибкой. Они были ожесточены и свирепы...», - вот как передает ощущения своего героя Н. Уэст» [9, с. 190]. В толпе человек чувствует себя безнаказанным. Толпа пробуждает в нем самые темные стороны его натуры. Вот пример из романа. Герой Тод видит зажатую в толпе молоденькую девушку. Она плачет и кричит, но, сжатая толпой, не может пошеве-
литься. «Он понял, в чем дело. Ее хватал старик в панаме и роговых очках. Одна его рука была у нее под платьем, и он кусал ее за шею», - пишет Уэст [9, с. 197]. И такие сцены в толпе не редкость. Писатель пытается дать ответ на вопрос «Почему в сытой, благополучной Америке появляются такие монстры?» «Всю жизнь они маялись на какой-нибудь нудной, утомительной работе - за прилавками, конторскими столами, в поле, у разных отупляющих машин... Скука - все ужаснее и ужаснее», - дает свое объяснение Уэст [9, с. 190-191]. Скука, пресыщенность, отсутствие каких-либо умственных интересов порождают отупение и агрессию. Именно в городах совершаются самые дикие преступления.
Тему отчуждения человека и города продолжает Г. Миллер. «Когда я думаю об этом городе, городе, где я родился и вырос, о Манхэттене, который воспел Уитмен, пламя дикой злобы облизывает мне кишки. Нью-Йорк! Эти белые тюрьмы; эти тротуары, с копошащими на них червями;. эти еврейчики, эти прокаженные. Эти бандиты, и над всем этим
- тоска, убийственная монотонность лиц, улиц, ног, домов, небоскребов, обедов, афиш, занятий, преступлений, любви... Целый город, возведенный над пропастью пустоты. Над пропастью бессмысленности. А Сорок вторая улица! Вершина мира - так ее называют ньюйоркцы. Где же тогда его подвал? Вы можете целыми днями ходить по Сорок второй с протянутой рукой, они будут кидать вам в шапку горячие угольки. Бедные и богатые, они ходят здесь, задрав голову, рискуя сломать, и смотрят на свои великолепные белые тюрьмы. Они ходят, точно слепые гуси, и прожекторы серебрят их пустые лица пудрой восторга» [10, с.143]. Эта цитата взята из романа «Тропик Рака» (1931). В следующем романе «Тропик Козерога» (1939) «дикая злоба» автора еще более усиливается. Америка для него воплощение зла. «Снаружи она кажется соблазнительным медовым сотом; изнутри же это настоящая бойня; каждый норовит забить ближнего и высосать его костный мозг. Неискушенному оку Америка представляется краем дерзновенной мечты и мужества; в действительности же это сущий бордель...» [11, с. 152]. И такими пассажами наполнена вся книга. Лицемерие -главная черта Америки. Порой кажется, что ты читаешь все тот же «Город Желтого Дьявола»: «Ночами нью-йоркские улицы отображают распятие и смерть Христа. Когда на земле лежит снег и вокруг стоит немыслимая тишина, от зловещих нью-йоркских зданий исходит музыка такого гнетущего отчаяния и страха, что съеживается плоть. Ни один камень в кладке не положен с любовью или благоговением; ни одна улица не проложена для танцев или веселья. Одно присовокуплялось к другому в безумной схватке ради наполнения желудка, и улицы дышат вонью пустых желудков, набитых и полупустых. Улицы дышат вонью голода, который не имеет ничего общего с любовью; они дышат вонью желудка ненасытного и продуктами желудка пустого, каковые суть нуль и ничто» [11, с.85-86]. Миллер относится к самым непримиримым и последовательным критикам Америки. И образ Нью-Йорка был бы до предела мрачен, если бы не русские писатели. В своих произведениях они не воспринимают Нью-Йорк, да и всю Америку трагично. Они открывают для себя Америку новую, лишенную мрачной окраски. Они пытаются отойти от образа, созданного Горьким и другими писателями, под-
Библиографический список
хватившими стиль отчуждения. Они видят Нью-Йорк, как и русские писатели прошлого, в жизнеутверждающих красках. Вот, к примеру, как описывает Нью-Йорк один из классиков советской литературы Валентин Катаев. И он ждет от Нью-Йорка чего-то мрачного, неожиданного. И в то же время ожидаемого: «Я стал думать о континенте, к которому медленно приближался, и меня охватило предчувствие беды» [12, с. 260]. Чувство тревоги усиливается, когда автор вступает на американскую землю: « О, если бы вы знали, как я был одинок и беззащитен, когда спустившись по трапу высотой с двухэтажный дом, я вошел в лилово-зеленое пекло почти тропической нью-йоркской ночи - тяжелой , влажной, бездыханной,
- и как я пошел по однообразным светящимся коридорам таможни, как бы вырезанным в ледяном теле айсберга, где освещенный со всех сторон, я был лишен своей тени...» [12, с. 263]. И, казалось бы, нам снова предстоит прочитать уже поднадоевший отрывок с отчужденным, дегуманизированным описанием Нью-Йорка. Но, нет. Тревожное ожидание подчеркивается фантасмагорическим изображением ночного Нью-Йорка: «Подо мной на страшной глубине плавал ночной Нью-Йорк, который, несмотря на весь свой блеск, был не в состоянии превратить ночь в день - настолько эта ночь была могущественно черна. И в этой темноте незнакомого континента, в его таинственной глубине меня напряженно и терпеливо ждал кто-то, желающий причинить мне ущерб. Мне - одинокому, внезапно заброшенному сюда выходцу из другого мира...» [12, с. 263]. Кажется, что в этом пассаже Катаев, как и подобает правоверному советскому писателю «отчуждает» себя от капиталистической Америки, от погрязшего в паутине желтого Дьявола Нью-Йорка. Однако дальнейшие события этого не подтверждают. Катаев вдруг с удивлением обнаруживает, что в Америке все по-другому. Не так, как он ожидал. И негры там нисколько не чувствуют себя «униженными и оскорбленными», настолько образ негра с элегантным золотым кольцом на пальце разительно отличается от образа генерала «одного из высших рангов с заурядным генеральским лицом». [12, с. 280]. И единственный «ущерб», который понес писатель - это 25 центов, которые он переплатил чистильщику обуви. Так ожидание неприятностей от встречи с Нью-Йорком перерастает в фарс.
Окончательно клише о мрачности Нью-Йорка опровергает писатель-фронтовик Виктор Некрасов, автор знаменитой книги «В окопах Сталинграда»: «Разговоры о том что они (небоскребы - Л.Н.) подавляют - ерунда, (гитлеровская имперская канцелярия в Берлине, несмотря на свои относительно скромные размеры, подавляла меня значительно больше), многие из них, постройки последних лет, очень легки (именно легки), воздушны, прозрачны. В них много стекла, они друг в друге очень забавно отражаются. А утром и вечером, освещенные косыми лучами солнца, просто красивы» [13, с. 6667].
Таким образом, мы познакомились с двумя взглядами на Нью-Йорк, на Америку: гуманистическим и отчужденным. Оба взгляда отражают мировидение и мироощущение художника, поставленную художественную задачу. И от того, каким является это ощущение и эта задача зависит и образ Нью-Йорка.
1. Мачтет, Г.Г. Избранное. - М.: Гослитиздат, 1958.
2. New York American. April 12. 1906.
3. Горький, А.М. Собр. соч.: в 30 т.- М.: Гослитиздат, 1954. - Т. 8.
4. Финкельстайн, С. Экзистенциализм и проблема отчуждения в американской литературе. - М.: Прогресс, 1967.
5. Фицджеральд, Ф.С. Собр. соч.: в 3 т.- М.: Терра, 1996. - Т. 3.
6. Брюсов, В.Я. Собр. соч.: в 7 т. - М.: Художественная лит-ра, 1973. - Т. 2.
7. Rougle, Ch. Three Russians consider America. - N.Y., 1999.
8. Аникст, А. Предисловие // Экзистенциализм и проблема отчуждения. - М.: Художественная лит-ра, 1975.
9. Уэст, Н. День саранчи. - М.: Прогресс, 1977.
10. Миллер, Г. Тропик рака. - СПб.: Азбука, 2001.
11. Миллер, Г. Тропик Козерог. - СПб.: Азбука, 2003.
12. Катаев, В.П. Алмазный мой венец. - М.: Советский писатель, 1981.
13. Некрасов, В.П. По обе стороны океана. - М.: Художественная лит-ра, 1991.
Bibliography
1. Machtet, G.G. Izbrannoe. - M.: Goslitizdat, 1958.
2. New York American. April 12. 1906.
3. Gorjkiyj, A.M. Sobr. soch.: v 30 t.- M.: Goslitizdat, 1954. - T. 8.
4. Finkeljstayjn, S. Ehkzistencializm i problema otchuzhdeniya v amerikanskoyj literature. - M.: Progress, 1967.
5. Ficdzheraljd, F.S. Sobr. soch.: v 3 t.- M.: Terra, 1996. - T. 3.
6. Bryusov, V.Ya. Sobr. soch.: v 7 t. - M.: Khudozhestvennaya lit-ra, 1973. - T. 2.
7. Rougle, Ch. Three Russians consider America. - N.Y., 1999.
8. Anikst, A. Predislovie // Ehkzistencializm i problema otchuzhdeniya. - M.: Khudozhestvennaya lit-ra, 1975.
9. Uehst, N. Denj saranchi. - M.: Progress, 1977.
10. Miller, G. Tropik raka. - SPb.: Azbuka, 2001.
11. Miller, G. Tropik Kozerog. - SPb.: Azbuka, 2003.
12. Kataev, V.P. Almaznihyj moyj venec. - M.: Sovetskiyj pisatelj, 1981.
13. Nekrasov, V.P. Po obe storonih okeana. - M.: Khudozhestvennaya lit-ra, 1991.
Статья поступила в редакцию 10.05.11
УДК 378.1:316.624:159.9
Druzhilov S.A. MOBBING ON FACULTY ON CHAIR OF UNIVERSITY IN CONDITIONS OF REFORMING OF HIGH SCHOOL. Reforming of high schools cause an aggravation of a socially-psychological situation on faculties. Adaptation of teachers can be shown in the destructive form designated as «mobbing». The organizational and personal reasons of mobbing, the forecast of its development and possible ways of the termination are considered.
Key words: reforming of high schools, destructive form of adaptation, psychological terror, mobbing, bossing.
С.А. Дружилов, канд. психол. наук, проф. Сибирского государственного индустриального университета, г. Новокузнецк, E-mail: drusp@nvkz.kuzbass.net.
МОББИНГ НА КАФЕДРЕ ВУЗА В УСЛОВИЯХ РЕФОРМИРОВАНИЯ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ
Реформированием вузов вызывают обострение социально-психологической ситуации на кафедрах. Адаптация преподавателей может проявляться в деструктивной форме, обозначаемой как «моббинг». Рассматриваются организационные и личностные причины моббинга, прогноз его развития и возможные пути прекращения.
Ключевые слова: реформирование высшего профессионального образования, деструктивная форма адаптации, психологический террор на кафедре, моббинг, боссинг.
Постановка проблемы. В России происходит реформирование высшего профессионального образования (ВПО), осуществляется переход на двухуровневую систему подготовки. Необходимость реформирования диктуется изменением социально-экономической реальности, рынка труда, востребованности выпускников вуза, новыми требованиями к их профессиональным компетенциям [1]. Начавшееся реформирование ВПО совпало, с одной стороны, с экономическим кризисом в стране, с другой стороны - с демографической «ямой». Грядущие перемены, связанные с изменением статуса учебного заведения и его финансирования, предстоящие структурные преобразования, а как следствие, угроза сокращения преподавателей - все это составляет объективные предпосылки обострения социально-психологической ситуации на кафедрах.
Предметом рассмотрения в статье является проблема психического давления на выпускающей кафедре вуза. Мы исходим из того, что в российской высшей школе базовой единицей традиционно является кафедра как основная ячейка учебной и научной деятельности [2].
В условиях реформирования ВПО часть преподавателей кафедры боятся потерять работу и стремятся удержаться и даже сделать карьеру любым способом, в том числе путем вытеснения коллег. Нападки и притеснения со стороны руководства и коллег как явление известны давно, но как психологическая проблема они были выделены в конце прошлого века и получили название «моббинг».
В силу объективных обстоятельств на большинстве кафедр сложилась ситуация, когда есть старшее возрастное
поколение, как правило «остепененных» преподавателей, есть младшее поколение, в котором процент «остепененности» значительно ниже, и практически отсутствует среднее поколение квалифицированных преподавателей [3]. Согласно статистическим данным, приводимой Д. Р. Юсиповой, на кафедрах российских вузов каждый второй доцент (53.3 %) имеет возраст старше 50-ти лет; а каждый второй профессор (56,8 %) старше 60-ти лет [4]. Нам известны выпускающие кафедры в вузах Сибирского Федерального Округа (СФО), на которых средний возраст преподавателей с ученой степенью составляет 66 лет, «неостепененных», имеющих стаж более 20 лет - 64 года; а младшее поколение преподавателей без ученой степени (таковых порядка 30%) имеет средний возраст 28 лет.
Отметим, что подобная кадровая ситуация, а также социально-психологические проблемы, связанные с реформированием ВПО, характерны, в большей степени, для так называемых «провинциальных» вузов, и прежде всего, вузов Западной Сибири, Кузбасса, Алтая, Забайкалья, находящихся в отдалении от столичных регионов и от создаваемых Федеральных образовательных и исследовательских университетов, где обстановка (включая финансирование) остается более благополучной.
Изменение условий деятельности на кафедре требуют от преподавателей напряжения адаптационного потенциала для сохранения привычного качества жизни [5]. Деструктивной формой такой адаптации становится моббинг.
