CC BY
117
УДК 167:14
П. Г. МАКУХИН
Омский государственный технический университет
ОБРАЗ НАУКИ, ОБЛАДАЮЩЕЙ ОТКРЫТОЙ РАЦИОНАЛЬНОСТЬЮ В РУССКОМ КОСМИЗМЕ КАК ОДНА ИЗ ПРИЧИН ПРОТИВОРЕЧИВОСТИ В ОЦЕНКАХ ЕГО НАУЧНОЙ СОСТАВЛЯЮЩЕЙ
В статье предпринимается попытка выявить внутренне присущие русскому космизму причины воспроизводящихся в современной литературе критических характеристик его научной составляющей, предпосылка для возникновения которых была изначально заложена в содержательной структуре этого течения, в форме весьма значимых для него моментов различных типов околонауки: паранауки, экстрнауки, девиантной науки и др. Данное обстоятельство можно считать примером характерного для русской культуры в целом варианта взаимодействия научного знания с околонаучным и вненаучным, в т.ч. метафизическим, определяемого принципом открытой рациональности (предполагающим, что используемые стандарты познавательной деятельности — не единственно возможные), который явился эвристичным для развития как философии, так и науки.
Ключевые слова: негативные характеристики русского космизма, типы рациональности, вне- и около- научное знание, проблема его классификации.
То обстоятельство, что русский космизм, несмотря на вспышку интереса к нему в целом и конкретно к наследию Н. Ф. Фёдорова в конце 80-х — начале 90-х гг. (уже второй раз в период, когда Россия переживала социально-политические катаклизмы, по замечанию Е. В. Введенской [1, с. 3]), до сих пор остаётся некоей «вещью-в-себе», ярко выражается в следующем парадоксе. С одной стороны, сегодня появилось ещё больше оснований согласиться со словами одного из первых и авторитетнейших его исследователей С. Г. Семеновой (которыми ещё в 1993 г. предварялась антология, ставшая важной вехой на пути осмысления этого феномена): «Еще несколько лет назад понятие русского космизма, как и почти ему синонимичное — космической философии, брали неизменно в кавычки как приблизительное, чуть не метафорическое образование. Сейчас русский космизм уже основательно окреп в своих правах, обрел законное гражданство в отечественном культурном наследии (курсив здесь и далее мой. — М. П.)» [2, с. 3]. В качестве наглядного проявления этого признания русского космизма можно привести завершение статьи «Философия» в Новой философской энциклопедии (2010 г.), написанной председателем её научно-редакционного совета академиком В. С. Степиным: «кризисные явления стали нарастать во 2-й пол. 20 в. (экологический, антропологический кризисы и др.), поставив под угрозу само существование человечества. Возникли потребности новых стратегий отношения к природе и человеческих коммуникаций... Здесь все большую роль начинает играть диалог западной и восточной
философских традиций ... Важную роль в этом диалоге могут сыграть и те трансформации западных философских идей в русской культуре, которые породили русскую философию «серебряного века» («русский космизм», философские концепции В. С. Соловьева, Н. А. Бердяева, П. А. Флоренского и др.)» [3, с. 200], тем более что последние большинством исследователей включаются «в одновременно почтенную и интригующую плеяду мыслителей русского космизма» [4, с. 5] в качестве «ядра» традиционно выделяемого в нём «религиозного крыла». Эта высокая оценка эвристического и гуманистического потенциала русского космизма В. С. Степиным (который «давно и широко известен во всем мире как выдающийся философ, мыслитель, ученый и организатор науки» [5, с. 9]) созвучна идеям многих современных авторов, среди которых в первую очередь отметим работающих «на стыке» философии и конкретных наук. Например, Н. Н. Моисеев, выдающийся учёный, академик АН СССР и РАН, создатель философской концепции т.н. «современного рационализма» (которую, по определению его сподвижника, академика РАН А. А. Петрова, он «строил как математик и как философ» [6, с. 27], подытожив ею всю свою научную деятельность [6, с. 14]), так оценивает общемировое значение данного течения (которое, с одной стороны, возникло как «переосмысливание достижений мировой науки с позиций европейской гуманистической традиции» [7, с. 237], а с другой — «в результате взаимовлияния фило-софско-гуманитарной мысли и работы естествоиспытателей, пытавшихся по-новому осмыслить
предмет своей деятельности» [7, с. 240]): «русский космизм — это один из очень важных вкладов в сокровищницу европейской культуры, вклад, к сожалению, малоизвестный не только широкой публике, но и специалистам» [7, с. 237] (в частности, «Учение Вернадского о потенциальной возможности перехода биосферы в состояние ноосферы, когда ее основные процессы будут определяться Разумом, я считаю одним из важнейших вкладов науки XX века в современную «картину мира»» [8, с. 127]). Схожим образом сквозь все работы доктора философских и экономических, кандидата технических наук, заслуженного деятеля науки РФ А. И. Субетто проходит следующая мысль: «Русский космизм подхватывает эстафету человеческих исканий в реализации идеи единства Человека и Космоса и поднимает эти искания на небывалую высоту прозрений человеческого духа ... должен быть оценен как феномен мировой культуры, однопорядковый с достижениями культуры Древней Греции и эпохи Возрождения и не имеющий аналогов в европейской культуре XIX —XX веков» [9, с. 144], который и определил «появление гения В. И. Вернадского. породившего особое явление в науке конца ХХ века — «вернадскианскую революцию» в системе научного мировоззрения, созидающую новую мировоззренческую систему XXI века — ноосферизм» [10, с. 417]. О необходимости усвоения последнего один из авторитетнейших современных общественных мыслителей, теоретик науки, доктор химических наук С. Г. Кара-Мурза так предупреждал ещё в 1990 г.: «Выход из кризиса и даже хотя бы небольшое отступление от края пропасти требуют изменения самой картины мира. Это прямо заявили в 20-е годы Вернадский и Тейяр де Шарден, но только сейчас мы стали вдумываться в их концепции» [11, с. 14]. Кроме трудов вышеназванных исследователей, значимое место и роль русского космизма в мировой мысли, его потенциал для решения теоретических и практических проблем современности осмысляется в работах А. Г. Гаче-вой, Ф. И. Гиренка, Г. С. Батищева, В. Н. Дёмина, В. П. Казначеева, В. В. Казютинского, Е. Н. Князевой, О. Д. Куракиной, Л. В. Лескова, Ю. В. Олейникова, А. А. Оносова, В. И. Самохваловой, Е. А. Спирина, С. С. Хорунжего, А. Д. Урсула, и др.
Однако, с другой стороны, в отечественном философском сообществе устойчиво воспроизводится и традиция критической оценки русского космизма, в т.ч. и в аспекте научной значимости его достижений, представленная мыслителями разных поколений, что ярко показал заведующий кафедрой социальной философии и философии истории факультета философии и политологии СПбГУ К. С. Пигров в интервью 2008 г.: «Меня поражает в отношении к русскому космизму скепсис моих более молодых коллег по кафедре — Александра Секацкого, Николая Иванова, Александра Погреб-няка. Для них русский космизм — это философия недоучек, философских дилетантов. Впрочем, и старшее поколение философов-профессионалов не жалует русский космизм. Я помню, как Мамардашви-ли довольно резко высказывался по поводу Н. Ф. Фёдорова, как желающего «оживить мертвяков» [12], в результате чего «на философском факультете господствует скорее пренебрежительно-отрицательное отношение к русскому космизму» [12]. В качестве предельно радикального варианта критики русского космизма можно рассматривать отрицание самого факта его существования как философского и научного течения, острые дискуссии
по поводу чего нашли отражение, например, в подготовленном в Институте философии РАН сборнике, включающем альтернативные позиции и начинающемся со слов его редактора А. П. Огурцова: «Русский космизм — богатое традициями философское направление в культуре России. Оно объединяет не только философов, но и естествоиспытателей, религиозных мыслителей, писателей, поэтов, художников... кое-кто и за рубежом, и у нас в стране оспаривает эту мысль, сомневается в самом существовании этого направления» [13, с. 3]. (Заметим, данный сборник вышел в 1996 г., через 3 года после упомянутой антологии русского космизма, составленной С. Г. Семеновой и А. Г. Гачевой, отмечающей «приобретение космизмом законного гражданства в русском культурном наследии»). Из отечественных авторов эта позиция наиболее последовательно раскрыта Н. К. Гаврюшиным, в статье с показательным названием «А был ли «русский космизм»?» (1993 г.), говорящим о последнем как о «феномене нашего научного и религиозного сознания, на протяжении многих десятилетий бившегося в тенетах внешней и внутренней цензуры и находившего самые изощренные пути, чтобы согласить несогласуемое» [14, с.104]. Сомнение в существовании русского космизма как целостного феномена отечественной культуры воспроизводится вплоть до сегодняшних дней, сопрягаясь с сомнением в научности и шире — рациональности идей этого течения: например, в сборнике «Стратегия выживания: космизм и экология» (2013 г.) Э. Ю. Калинин ставит вопрос «А был ли русский космический мальчик? Или он оказался голым королём, калифом на час» [15, с. 180], указывая, что «ответить на этот вопрос отрицательно . гораздо легче, чем положительно, если следовать критериям классической западной мысли» [15, с. 180], поскольку «нет ... единой понятийной системы или хотя бы общего концептуального ядра» [15, с. 180—181], что не позволяет считать его «добропорядочной единой рациональной» школой философии и тем более науки. Более радикальный вариант этой критики представлен, например, Г. М. Салахутдиновым, трактующим русский космизм «как антигуманную разновидность религии, скорее даже сектантства, откровенной мистики и мракобесия» [16, с. 193], и «первое, что бросается в глаза при ее анализе, это ее абсолютная антинаучность. В ней нет ни одного научного положения, она основана на полностью придуманных ее автором мифах» [16, с. 202]. Предельным вариантом вышерассмотренной критики космизма, равно как и одним из её источников, можно назвать позицию профессора Марбургского университета М. Хагемайстера (Н. К. Гаврюшин приводит его слова о том, что «никакого русского космизма вовсе не было, потому что не было живой традиции, преемственности в развитии идей» как повлиявшие на его собственную позицию [14, с. 104].) Делая акцент на глубоком знании данного течения, М. Хаге-майстер рассматривает его с идеологической точки зрения: «Я очень много занимался русским космизмом. И смею утверждать, что этот феномен совершенно параллелен мысли «нью-эйдж»» [17, с. 61] и является «чистым изобретением позднесовет-ского времени» [17, с. 61], т.к. в реальной истории мысли «никакого русского космизма как определенного течения нет и не было: Вернадский совершенно не догадывался о Федорове, Циолковский ничего не знал о Вернадском, но все они оказались искусственно объединенными в «некую, типично
русскую философию 21 века», с огромной претензией на новую глобальную философию целостности (обратим на эту характеристику особое внимание! — М. П.), которая способна-де решить проблемы выживания человечества» [17, с. 61]. Согласно М. Ха-гемайстеру, абсурдно даже ставить вопрос о научной значимости этих «расплывчатых построений про-фетисткого характера», пытающихся «навязывать обществу рецепты «правильной жизни»» [17, с. 62], которые на Западе «находят отклик . не в среде профессиональных философов, а . в среде людей, ищущих «новое мировоззрение» . антропософов или христианских сектантов» [17, с. 62] (поэтому-де практически вся «русская философия получила эмблему некоего эзотерического или фантастического умозрения, близкого к фольклорным сказаниям» [17, с. 62]), что относится и к представителям «естественнонаучного крыла», например, К. Э. Циолковскому, который «оказался философски невероятно переоценен, причём в этом случае доходят до смешного» [17, с. 61].
Рассмотрев типичные варианты противоположных оценок научной составляющей наследия русского космизма, воспроизводящиеся в отечественной литературе двух последних десятилетий, укажем на одну из главных причин этой противоречивости, а именно на формирование в русском космизме нового образа науки, которая понималась как знание, обладающее «открытой рациональностью». Н. И. Мартишина, трактуя её как рациональную установку, в рамках которой «мы подвергаем критической рефлексии основания теории, постоянно помня, что никакая теория не может исчерпать всего знания об объекте и вообще наш мир — это еще далеко не весь мир» [18, с. 48] (в связи с этим интересная, хотя и выходящая за пределы данной статьи задача — рассмотреть в качестве адекватного такому типу рациональности варианта онтологии позицию В. О. Бернацкого, различающего термины «Бытие» и «Действительность»), указывает, что «к понятию открытой рациональности обращались В. С. Степин, Б. И. Пружинин, И. Т. Каса-вин и З. А. Сокулер, В. В. Ильин, Н. С. Автономова, но наиболее эффективно это понятие разрабатывается в настоящее время В. С. Швыревым» [18, с. 48] (одним, по словам В. А. Лекторского, из лидеров философского движения, совершившего «когнитивную революцию», захватившую не только философов, но и многих учёных, благодаря чему «вторая половина XX в. была ренессансом нашей философии» [19, с. 3]). Осмысляя специфику неклассической рациональности, В. С. Швырев выделил в научной и иных видах деятельности закрытый и открытый типы рациональности, или «режимы» «закрытости» и «открытости» в работе рационального сознания, которые принципиально различаются «установками по отношению к своим налично данным основаниям и предпосылкам» [20, с. 48], и которые — рассматривая Гегелевскую интерпретацию гносеологии И. Канта — В. С. Швырев соотносит, соответственно, с рассудком как «конечным» мышлением, ограниченным заданной системой координат, и разумом, который «с точки зрения Гегеля, — «бесконечное» мышление, говоря современным языком, — «"открытая" система» [21, с. 11]. Если «и для Канта, и для Гегеля рассудок выступает как мыслительная деятельность в рамках определенных фиксированных форм мысли» [22, с. 16], т.е. не ставятся цели, а только отыскиваются средства, и даже творчество здесь — репродуктивная деятельность внутри
заданной системы понятий, норм и правил, в чём В. С. Швырев и видит главный признак закрытой рациональности, то для разума возможен как выход за пределы фиксированной системы правил и норм, так и их критика и смена. Также В. С. Швырев рассматривает открытую рациональность в противопоставлении догматической псевдорациональности, возникающей при полной абсолютизации исходных предпосылок: «"Открытая" рефлексивная рациональность преодолевает и ограниченности «закрытой» рациональности, и те деструктивные формы псевдорациональности, которые возникают при дог-матизации «закрытой» рациональности» [20, с. 57]. Таким образом, можно заключить, что, используя какие-либо стандарты познавательной (и любой другой) деятельности, нельзя рассматривать их как единственно возможные, обладающие монополией на истину, и её рациональность предполагает осознание пределов функционирования этих стандартов.
Отсюда можно заключить, что именно концепция определяемого принципом открытой рациональности отношения науки к околонаучному и вненаучно-му знанию, в т.ч. метафизическому, способствовала формированию в русском космизме ряда идей и ориентаций познания, актуальность которых была осознана на не- и постне- классическом этапах развития науки: экологически ориентированного мышления, гуманистической ориентации науки как ценностно-размерного знания, синергетических и системных интуиций, антропного принципа, некуму-лятивности развития науки и её объективности, обеспечиваемой через субъектность, холистическую гносеологию и онтологию, и т.д. Соответственно, это и даёт основание для оценки русского космизма как эвристической модели взаимодействия науки и иных видов знания (что и нашло отражение в приведённых в начале статьи его характеристиках, в т.ч. и со стороны философствующих учёных); среди её истоков назовём, с одной стороны, ориентацию русской философии, обретающей ин-ституционализованную форму лишь в эпоху Просвещения, на необходимость соединения с наукой в единой деятельности развития разума — но, с другой стороны, отечественная философская мысль всегда тесно взаимодействовала с религией и искусством, стремясь к всеобщему синтезу. В связи с этим важна мысль Н. В. Бряник, среди центральных особенностей присущего русской культуре самобытного типа науки и шире — рациональности называющая в первую очередь «целостность, которую признают (трактуя по-разному) фактически все ... мыслители» [23, с. 53], что характерно и для основателя рассматриваемого в данной статье течения — «Страстно проповедовал необходимость целостного мышления и Н. Федоров, трактовавший ее весьма своеобразно» [23, с. 52] (причём «Такое понимание целостности мышления созвучно идее ноосферы В. И. Вернадского» [23, с. 52]). В качестве примера укажем на центральную для Н. Ф. Федорова идею супраморализма, который есть «Синтез двух разумов (теоретического и практического) и трех предметов знания и дела (Бог, человек и природа» [24, с. 388], «синтез науки и искусства в религии, отождествляемой с Пасхою» [24, с. 388].
С одной стороны, то, что синтез знаменуется появлением новых системных качеств, несводимых к сумме свойств исходных элементов, и позволило русскому космизму с его холистической гносеологией, определяемой принципом открытой рациональности, осуществить ряд вышеупомянутых
прозрений в тематическом пространстве постне-классической науки, которые требовали ставить вопросы, выходящие за пределы научной ортодоксии своего времени. Это особенно заметно на примере антропного принципа — то, что русский космизм, на первый взгляд, парадоксально совмещал рассуждения о нём с религиозно-метафизическими построениями, следует рассматривать, как показатель его эвристического потенциала, поскольку, как признаёт современная наука, идея принципа ан-тропности изначально базировались на более «ин-туитивистских» и менее эмпирически зависимых положениях.
Но крайне важным представляется то, что оборотной стороной именно этой ориентации русского космизма и стала его уязвимость для рассмотренной в данной статье критики, предпосылка для возникновения которой была изначально заложена в самой содержательной структуре данного течения в форме весьма значимых для него моментов как парафилософии, так и вне- и около- научного знания. Эти понятия, опираясь на представляющуюся наиболее эвристичной классификацию Н. И. Мартишиной, различаем следующим образом — под первым будем подразумевать все способы познания, находящиеся за границами науки (художественное, религиозное, философское в той мере, в которой философия выходит за границы научного комплекса) [18, с. 9—10], а под вторым — те специфические формы познания, которые «концентрируются вокруг науки», моделируют некоторые из присущих ей особенностей, но не соответствуют критериям научности в полной мере [18, с. 10] (хотя мы отдаём отчёт в том, что дискуссии по вопросу классификации вне- и около- научного знания, рассматривающие в качестве классификационных признаков различные свойства и отношения, в отечественной философии науки продолжаются — например, С. Ф. Денисов и Л. В. Денисова, отчасти не соглашаясь с подходом Н. И. Мартишиной [25, с. 82], предлагают систематизацию, основанную на принципе удаленности знания от самой науки и включающую квазинауку, альтернативную науку и сотериологическое околонаучное знание [25, с. 83]). Околонауку же, в свою очередь, мы рассматриваем как включающую следующие типы: лже- (псевдо-) науку, девиантную науку, экстранауку и паранауку [18, с. 13—14; 26]. Задача соотнесения этих типов с какими либо конкретными околонаучными идеями русских космистов выходит за рамки данной статьи и дополнительно усложняется возможностью переосмысления статуса теории со временем — например, концепция гелиобиологии А. Л. Чижевского, в момент создания представлявшая собою пример девиантной науки, т.е. исследований, отклоняющихся от научных стандартов своей эпохи [18, с. 13], сегодня входит в нормативную науку. Это заставляет осмыслить введённое им образное определение «подпольная наука»; для этого обратимся к мысли С. К. Шарыдко и В. А. Белкиной, которые на примере творчества К. Э. Циолковского показали проблематичность однозначного разграничения в рамках русского космизма научного и околонаучного знания — рассматривая логику построения его трудов через призму выделенных академиками А. Б. Мигдалом и М. В. Волькенштей-ном признаков вненаучного знания [27, с. 67 — 68], они поставили вопрос: почему «ученый-самоучка, чей революционный вклад в развитие мировой научной и технической мысли невозможно пере-
оценить, согласно схеме Мигдала — Волькенштейна оказался типичным представителем лженауки» [27, с. 68] ? Не соглашаясь с ними относительно эвристической бесплодности формальных схем демаркации в принципе, отметим важность поставленной ими на примере данного течения проблемы взаимодействия официальной науки и неформального, неорганизованного непризнаваемого ею сообщества, т.е. «научного подполья», по определению А. Л. Чижевского. Не будет преувеличением утверждение, что оно как совокупность исследований по альтернативным программам и явилось фоном возникновения научного крыла русского космизма; В. И. Вернадский, как и ряд других историков науки, именно им отводил решающую роль в формировании принципиально нового знания: «люди с максимальным для данного времени истинным научным мировоззрением всегда находятся среди. групп и лиц, стоящих в стороне, среди научных еретиков, а не среди представителей господствующего научного мировоззрения. Отличить их от заблуждающихся не суждено современникам» [28, с. 72]. В терминологии К. Э. Циолковского — это «ученые как изобретатели и мудрецы», противостоящие «заурядным людям, хотя бы и ученым».
Подытожим, повторив, что абсолютизация в чрезвычайно сложной структуре научной составляющей наследия русского космизма каких-либо исключительно околонаучных элементов (и тем более, если речь идёт о такой разновидности околонауки, как псевдонаука), рассмотрение всего естественнонаучного крыла русского космизма исключительно сквозь их призму, во многом и ответственно за появление рассмотренных в статье критических определений русского космизма — которые, как мы попытались показать, можно рассматривать как косвенные аргументы в пользу эвристичности предложенного русским космизмом варианта взаимодействия научного знания с вненаучным и околонаучным, определяемого принципом открытой рациональности и отличающегося от магистрального для культуры европейской позитивистского умонастроения.
Библиографический список
1. Введенская, Е. В. Утопические идеи в философии русского космизма (Н. Ф. Фёдоров, К. Э. Циолковский, В. И. Вернадский) : автореф. дис. ... канд. филос. наук : 09.00.03 / Е. В. Введенская. - М., 2007. - 21 с.
2. Семёнова, С. Г. Русский космизм. Вступительная статья / С. Г. Семёнова // Русский космизм: Антология философской мысли. — М. : Педагогика — Пресс, 1993. — С. 3-34.
3. Степин, В. С. Философия / В. С. Степин // Новая философская энциклопедия. В 4 т. Т. 4 / Ин-т философии РАН ; Нац. обществ.-науч. фонд ; Предс. науч.-ред. совета В. С. Степин. — 2-е изд., испр. и допол. — М. : Мысль, 2010. — С. 195 — 200.
4. Семёнова, С. Г. Философия воскрешения Н. Ф. Фёдорова / С. Г. Семёнова // Фёдоров Н. Ф. Собрание сочинений. В 4 т. Т. I. — М. : Издательская группа Прогресс, 1995. — С. 5 — 35.
5. Запесоцкий, А. С. Концепция культуры В. С. Степина / А. С. Запесоцкий // Степин В. С. Цивилизация и культура. — СПб. : СПбГУП, 2011. — С. 7 — 15.
6. Петров, А. А. Выдающийся российский ученый Н. Н. Моисеев / А. А. Петров // Математическое моделирование развивающейся экономики : сб. Тр. II Всерос. науч. конф. с молодежной науч. школой, посвящ. 90-летию со дня рождения академика Н. Н. Моисеева, г. Киров, 9 — 15 июля 2007. — Киров : Изд-во ВятГУ, 2007. — С. 9 — 29.
7. Моисеев, Н. Н. Экология человечества глазами математика : (Человек, природа и будущее цивилизации) / Н. Н. Моисеев. — М. : Мол. гвардия, 1988. — 254 с.
8. Моисеев, Н. Н. Природа и общество: единство процессов самоорганизации / Н. Н. Моисеев // Избранные труды. В 2 т. Т. 2. Междисциплинарные исследования глобальных проблем. Публицистика и общественные проблемы. — М. : Тайдекс Ко, 2003. - С. 124-138. 9. Субетто, А. И. Сочинения. Ноосферизм. В 13 т. Т. 1. Введение в ноосферизм. Ноо-сферизм: движение или новая научно-мировоззренческая система? / А. И. Субетто. — Кострома : КГУ им. Н.А. Некрасова, 2006. — 644 с.
10. Субетто, А. И. Сочинения. Ноосферизм. В 13 т. Т. 8. Квалитативизм: философия и теория качества, квалитология, качество жизни, качество человека и качество образования. Кн. 2 / А. И. Субетто. — СПб. — Кострома : КГУ им. Н. А. Некрасова, 2009. — 726 с.
11. Кара-Мурза, С. Г. Наука и кризис цивилизации / С. Г. Кара-Мурза // Вопросы философии. — 1990. — № 9. — С. 3—15.
12. Наше интервью. Интервью с заведующим кафедрой социальной философии и философии истории факультета философии и политологии СПбГУ, профессором Константином Семёновичем Пигровым [Электронный ресурс] // Теоретический журнал «Credo new». — 2008. — № 2. — Режим доступа: http: // credonew.ru/content/view/655/60/ (дата обращения: 06.05.2014).
13. Огурцов, А. П. Предисловие / А. П. Огурцов // Философия русского космизма / Отв. ред. А. П. Огурцов, Л. В. Фе-сенкова. — М. : Новое тысячелетие, 1996. — С. 3 — 5.
14. Гаврюшин, Н. К. А был ли «русский космизм»? / Н. К. Гаврюшин // Вопросы истории естествознания и техники. 1993. — № 3. — С. 104—105.
15. Калинин, Э. Ю. Проблема окружающей среды в русской мысли / Э. Ю. Калинин // Стратегия выживания: космизм и экология. — М. : Изд-во ЛКИ, 2013. — С. 179—190.
16. Салахутдинов, Г. М. Блеск и нищета К. Э. Циолковского. / Г. М. Салахутдинов. — М. : АМИ, 2000.— 248 с.
17. Интервью с М. Хагемайстером. О восприятии неприятного. Русская мысль в европейском контексте // Вопросы философии. — 1995. — № 11. — С. 58 — 66.
18. Мартишина, Н. И. Когнитивные основания паранауки :
науч. издание. / Н. И. Мартишина. — Омск : Изд-во ОмГТУ, 1996. - 187 с.
19. Лекторский, В. А. Предисловие / В. А. Лекторский // На пути к неклассической эпистемологии / Рос. акад. наук, Ин-т философии ; отв. ред. В. А. Лекторский. — М. : ИФРАН, 2009. — С. 3 — 7.
20. Швырев, В. С. Рациональность как ценность культуры. Традиция и современность / В. С. Швырев. — М. : Прогресс-Традиция, 2003. — 176 с.
21. Швырев, В. С. Рациональность как философская проблема / В. С. Швырев // Рациональность как предмет философского исследования. — М. : ИФРАН, 1995. — С. 3 — 21.
22. Швырев, В. С. Рациональность в спектре ее возможностей / В. С. Швырев // Исторические типы рациональности. Т. 1. — М., 1995. — С. 13 — 20.
23. Бряник, Н. В. Самобытность русской науки: предпосылки и реальность / Н. В. Бряник. — Екатеринбург : Изд-во Урал. ун-та, 1994. — 148 с.
24. Фёдоров, Н. Ф. Супраморализм, или Всеобщий синтез. / Н. Ф. Фёдоров // Собрание сочинений. В 4 т. Т. I / Н. Ф. Фёдоров. — М. : Прогресс, 1995. — С. 388 — 442.
25. Денисов, С. Ф. Систематика околонаучного знания / С. Ф. Денисов, Л. В. Денисова // Омский научный вестник. Сер. Общество. История. Современность — 2013. — № 5 (122). — С. 81—85.
26. Мартишина, Н. И. Введение в гносеологию : учеб. пособие / Н. И. Мартишина. — Омск : Изд-во ОмГТУ, 1997. — 80 с.
27. Белкина, В. А. Демаркация науки и ненауки в свете творчества К. Э. Циолковского / В. А. Белкина, С. К. Шарыдко // Труды 21—23 чтений, посвящ. разработке научного наследия и развитию идей К. Э. Циолковского (Калуга, 1986, 1987, 1988 гг.). — М. : ИИЕиТ АН СССР, 1991. — С. 53 — 60.
28. Вернадский, В. И. Труды по всеобщей истории науки / В. И. Вернадский. — 2-е изд. — М : Наука, 1988. — 336.
МАКУХИН Пётр Геннадьевич, кандидат философских наук, доцент кафедры «Философия и социальные коммуникации».
Адрес для переписки: [email protected]
Статья поступила в редакцию 12.05.2014 г. © П. Г. Макухин
Книжная полка
Канке, В. А. История, философия и методология социальных наук : учебник для магистров / В. А. Канке. - М. : Юрайт, 2014. - 572 с. - ISBN 978-5-9916-3275-1.
В учебнике освещены вопросы истории, философии и методологии социальных наук. Изложена теория концептуальной трансдукции. Проанализировано концептуальное устройство социальных наук, методы этих наук. Раскрыты онтологические, эпистемологические, методологические, этические, трансдисциплинарные аспекты социальных наук. Рассмотрен плюрализм основных современных философских систем, его сопряжение с содержанием социальных наук. В конце глав приведены вопросы для самоконтроля, а также задания и тесты.
Канке, В. А. История, философия и методология естественных наук : учебник для магистров / В. А. Канке. - М. : Юрайт, 2014. - 505 с. - ISBN: 978-5-9916-3041-2
Учебник представляет собой оригинальное изложение истории, философии и методологии физики и химии. Философия физики и химии анализируется в систематическом виде на основе теории концептуальных переходов. Большое значение придается новейшим концепциям. Для наиболее эффективного усвоения теоретического материала в книге после глав приведены контрольные вопросы, тесты, задания, список рекомендуемой литературы. Издание также включает приложение, которое содержит словарь терминов, примерные темы рефератов, ответы к тестам и методические заметки для преподавателей.
