CC BY
69
Страны и регионы Востока
ТЗСТТЗ^Г!! ьпг11 [лТД [тД СлТД [?»Д [?ГгД СлТД [лгД [лгД □Гг01лг01лт0 [пгД ШгД [лТД^пТД
Федор Петров
Образ Монголии: экспедиционные впечатления
Степь неспокойна и изменчива в своем облике. Она прекрасна и благодатна, и она же жестока и тревожна. В тревоге, которая наполняет сердце в степи, есть и вечный поиск нового, и вечное предчувствие близкой беды. Наверное, поэтому мы ее так любим.
Экспедиция
Наш отряд много лет занимается археологическими исследованиями в степном Зауралье. И в последнее время у нас все более крепло желание расширить географию работ, вырваться из знакомых до боли ландшафтов за степной горизонт в сторону восхода и увидеть далекую монгольскую степь - сердце Евразии, родину великих степных народов, в которой до сих пор жива древняя кочевая культура.
Реализация этой идеи наталкивалась на трудности, в первую очередь, финансового характера. Добыть бюджетные деньги на такой проект не представлялось возможным: даже проведение бюджетных работ в соседней Башкирии потребовало в прошлом году чрезвычайных обоснований перед областными финансовыми органами. Попытки найти спонсоров экспедиции казались, поначалу, перспективными. Какие-то странные деятели из околопредпринимательской среды спрашивали, сто тысяч чего именно указано в итоговой части нашей сметы, и, услышав в ответ, что, естественно, рублей, начинали громко веселиться и объяснять, что такие смешные деньги - это даже не вопрос. После чего, подробно похваставшись своей финансовой состоятельностью, они пропадали из виду и больше на контакт не выходили. Решение пришло с первым снегом зимы 2003 г. - мы будем организовывать экспедицию за свой собственный счет.
Это оказалось реально в первую очередь благодаря тому, что один из нас - Андрей Злоказов - решил погнать в монгольские степи свою вместительную «Ниву-Фору», на которой уже было пройдено немало полевых дорог в степном Зауралье, и даже специально приобрести для нее прицеп курганского производства. Музей-заповедник «Аркаим» дал полевое оборудование, Уральский государственный технический университет обеспечил контакты с Академией наук Монголии, монгольский Институт истории согласился включить в наш состав своего научного сотрудника, мы подзаняли денег, скинулись - и так родилась эта совместная российско-монгольская историко-культурная экспедиция 2004 г.
Цель экспедиции была сформулирована как исследование традиционной культовой практики, обращенной к почитанию природных сил и стихий. Именно в этом направлении мы работали последние годы в Зауралье как с археологическими, так и с этнографическими источниками. И именно в плане этнографии Монголия обещала принципиальный прорыв, поскольку только здесь сохранилась до наших дней степная культура во всей своей самобытности, лишь осколки которой присутствуют в жизни современных народов УралоКазахстанской степи.
Отсутствие стороннего финансирования и наличие только одной экспедиционной машины вынудили нас крайне ограничить число участников. При более благоприятных
условиях еще многие члены нашего отряда отправились бы в Монголию - к вящей пользе науки о древности. В итоге в российский состав экспедиции вошли четыре человека: Андрей Злоказов, путешественник и предприниматель, уже много лет исключительно «за интерес» работающий в наших экспедициях и изнашивающий на степных дорогах уже третью свою машину; Евгений Галиуллин - выпускник исторического факультета Челябинского университета, ныне - ответственный работник одной американской компании, со студенческих лет и до настоящего времени постоянный участник степных экспедиций; Сергей Апарин - главный врач одного из районов далекой от нас Воронежской области, давний друг Андрея, приглашенный в экспедицию в качестве врача и второго водителя; и автор этих строк - старший научный сотрудник музея-заповедника «Аркаим», на тот момент доцент кафедры философии Уральского государственного технического университета и младший научный сотрудник Института истории и археологии Уральского отделения РАН. Нашим монгольским коллегой стал археолог, кандидат исторических наук З. Батсайхан, очень хороший, при том весьма своеобразный, человек и прекрасный специалист. Также в Монголии нам помогал в работе его друг, этнограф И. Саруул, преподаватель Монгольского университета.
Экспедиция стартовала из Челябинска 16 июля 2004 г. и продлилась 36 дней. Наша машина прошла 11 465 км, еще какое-то количество километров, естественно, прошли мы отдельно от машины, но их никто не считал. За двое суток мы проехали от Челябинска через Курган, Омск, Новосибирск и Барнаул до Горного Алтая, еще день шли по Чуйскому тракту среди Алтайских гор и на четвертые сутки вошли в Западную Монголию через пограничный пункт у пос. Ташанта. Далее маршрут экспедиции проходил от сомонного центра Цагануур в горах Монгольского Алтая мимо озера Ачит-Нуур к аймачному центру Улаангом, от него - на восток, по северному побережью озера Хяргас-Нуур к сомону Тосонценгел и оттуда, через горы Хангая, к аймачному центру Цэцэрлэг и далее, через Хара-Хорин, на Улан-Батор. От Улан-Батора было совершено два экспедиционных выезда. Первый - в горы Хэнтэя, в верховья реки Керулен; второй - в долину реки Орхон, в районе Хара-Хорина. В Россию экспедиция следовала через Сухэ-Батор и Улан-Удэ с заездом в Забайкалье по Баргузинскому тракту до мыса Святой Нос на Байкале и обратно - через Иркутск, Красноярск, Новосибирск - на Челябинск.
Экспедиция носила разведочный характер, однако и в этом формате дала достаточно много нового материала, прежде всего, этнографического плана. От местных жителей были получены данные о традиционной культовой практике в современной монгольской культуре. На территории Монголии было исследовано 40 действующих культовых памятников, отражающих добуддийские ритуальные традиции, обследован 21 археологический памятник разных эпох, в том числе: мегалитические комплексы, каменные курганы, оградки и херексуры, аллеи балбалов, писаница эпохи бронзы, средневековое святилище, древнетюркские поминальные комплексы, а также развалины древней столицы монгольской империи - города Каракорум.
У нас здесь, однако, не научный отчет, а путевые заметки, стиль и форма специальных изданий в них неуместны. И обращаться к результатам научных исследований мы будем постольку, поскольку это необходимо для того, чтобы показать, в какой мере монгольская древность составляет основу и прорастает в современную культуру Монголии. Потому что главная задача этих заметок - попытаться выразить впечатления именно от современной Монголии - одной из самых удивительных стран Евразии, не попавшей (или, во всяком случае, пока не вполне попавшей) под унифицирующий каток глобализации.
Степь и горы
Северная и центральная Монголия (а в южную, в пустыню Гоби, мы не ходили) - это степное пространство, рассеченное горными хребтами: Монгольским Алтаем на западе, Хангаем в центре и Хэнтэем - на востоке. Всегда, даже вдали от гор, это достаточно рельефная степь - она не похожа на бескрайне-плоскую степь Казахстана, а сравнима, скорее, с Зауральскими или Приуральскими холмистыми ландшафтами. Только монгольская степь гораздо ярче. Безмерной красоты горы возвышаются над ней. Как поется в одной монгольской народной песне:
Возвышаются громадами Высокие, величественные хребты,
Просторны великолепные покатые отроги.
Устремляются вниз струящиеся потоки,
Шумно травы волнуются, клонятся до земли,
В родниках воды рашияной пенятся...
Значительная часть гор покрыта таежными лесами из лиственницы и кедра. Эта тайга
- светлая, в ней нет болотин и сплошного бурелома, как, например, в Забайкальской тайге. Вершины самых высоких хребтов Монгольского Алтая венчают ледники.
Степные пространства Монголии расположены на плоскогорьях, возвышающихся над уровнем моря в среднем на 1500 м. Растительность здесь беднее, чем в УралоКазахстанской степи. Слой гумуса, как правило, отсутствует, трава растет прямо на каменисто-глинистой почве. Вся степь усыпана множеством небольших, неярких цветов, создающих ее неповторимый облик.
Погода летом не очень жаркая - прохладнее, чем в наших местах. Как и везде в степи, она очень быстро и нерегулярно меняется. Часто идут дожди. Зимой, напротив, осадков сравнительно мало и снежный покров невелик.
Кочевое хозяйство
Особенности монгольской природы позволили сохраниться кочевой культуре до сегодняшнего дня. Пространства восточноевропейской, а затем и казахстанской степи были распаханы, что нанесло катастрофический урон природным экосистемам и привело к переориентации хозяйственной деятельности степного населения. Но монгольскую степь не имеет смысла распахивать. Здесь практически отсутствует чернозем, а почва очень каменистая - в качестве пашни ее продуктивность равна нулю. Подходящие для земледелия участки крайне немногочисленны и располагаются только в некоторых речных долинах. Самая крупная из них имеет протяженность лишь около 60 км - это плодородная долина Орхона от северо-восточных отрогов Хангая до озера Угий-Нуур, центр монгольского овощеводства. На основном пространстве монгольской степи сельское хозяйство может быть только скотоводческим.
Но скотоводство может быть и оседлым - отгонным. Так, кочевники Казахстана были насильственно осажены на землю в советское время еще до поднятия целины. Однако отгонное скотоводство предполагает стойловое содержание скота в зимнее время, а это требует создания больших запасов сена либо иного фуража. А в монгольской степи с редкой, невысокой растительностью есть очень мало мест, подходящих для сенокоса. Мы наблюдали сенокошение, опять-таки, только в долине Орхона, и даже там оно не имеет того масштаба, как в наших степях. В то же время, зимой в Монголии выпадает мало снега. Это позволяет скоту успешно тебеневать - пастись в зимних условиях, добывая из-под снега
сухую траву. В Зауральской степи, например, тебеневка невозможна: слишком велик снежный покров; поэтому кочевники уходили из нее на зимовья на юг, за Амударью. В Монголии, напротив, только тебенюя, скот может успешно проводить зиму.
Поэтому монголы до сих пор остались кочевниками, т. к. никакое другое хозяйство не может быть эффективным в этой степи, раскинувшейся на плоскогорьях. Кочевое же хозяйство предполагает и сохранение в той или иной мере традиционных форм социальной организации, и сохранение основных элементов традиционного быта - выверенного тысячелетиями именно для этого типа хозяйствования. Например, степная Монголия до сих пор живет, главным образом, в юртах: современная урбанизированная культура не создала никакого более эффективного типа разборных, переносных жилищ, одинаково хорошо предохраняющих и от жары, и от холода, и от дождя, и от снега.
По всему пространству монгольской степи разбросаны кочевья - небольшие группы от одной-двух до десяти-двенадцати белых юрт. Они удивительно хорошо вписываются в степной ландшафт, оживляют его своей белизной и совершенно не выглядят чужеродными в окружающей природе - в отличие от степных поселков в России. Когда наш разведочный отряд двигался по Зауральской степи, жил в ней днями и неделями, мы старались как можно быстрее миновать встречающиеся поселки: настолько изменена и изуродована человеком степная земля вокруг них, настолько грубо нарушают они природную гармонию. А монгольские кочевья не разрушают, а лишь дополняют степные пространства присутствием человека, они гармонично вписываются в эту природу - так же, как гармонично вписывается в степные экосистемы кочевое хозяйство.
Вода
Монгольские реки текут, как правило, по каменистым руслам. Они чисты, быстры и холодны, на них нет никаких плотин. Огромные озера западной и северо-западной Монголии производят потрясающее впечатление: это бескрайние моря пронзительно голубой воды на фоне желтовато-серых холмов, как будто в них на земле присутствует опрокинутое небо.
Монгольские реки практически не загрязнены промышленными стоками, их воды не заражены бытовыми отходами или химикатами с полей. По всей стране люди спокойно пьют воду прямо из рек и озер. Это было удивительно для нас, привыкших в полевых маршрутах постоянно носить с собой запасы питьевой воды, а в стационарных лагерях регулярно отправлять машину в поселки для их обновления. Мы везли с собой в прицепе четыре двадцатипятилитровые канистры для воды; из них пригодилась только одна, под небольшие текущие запасы. Когда мы первый раз поинтересовались на кочевье, где набрать воду, нам показали на протекающий рядом ручей. Я попытался уточнить, что нам нужна именно питьевая вода, - на меня посмотрели как на идиота. Вот она - вода, течет рядом, что еще надо этим странным русским? Поначалу это было очень непривычно: когда тебе захотелось пить, ты просто берешь кружку, подходишь к реке или озеру, зачерпываешь воду и пьешь.
Звери и птицы
В монгольской степи очень много живности - суслики постоянно перебегают дорогу перед машиной, сурки в огромных количествах столбиками стоят вдоль дорог. Идя по степи, регулярно встречаешь то зайцев, то тушканчиков, то еще каких-то грызунов. Здесь в изобилии водятся косули, волки, в камышах вдоль озер - кабаны, в таежных районах - лоси и медведи. Правда, мы с крупными зверями нос к носу ни разу не сталкивались, но
слышали много рассказов, видели некоторые следы. Крупные животные опасаются человека, и их нужно специально выслеживать, а нам, естественно, было не до того. Впрочем, в горах Хэнтэя, когда наша экспедиция забралась в таежную глушь на пути к священной с древности вершине Бурхан-Халдун, мы весьма радовались, что не встретились с волками или медведем. Немногочисленные местные жители, которых мы видели в предгорьях Хэнтэя, всегда были вооружены ружьями или винтовками, да и российские биологи, с которыми мы познакомились в Улан-Баторе, тоже ездили на Хэнтэй с карабином. У нас же были с собой только две ракетницы-«ручки», так называемый «сигнал охотника». Одна из них постоянно висела заряженной посреди лагеря - на случай, если придется отстреливаться. Слава Богу, не пришлось.
Еще в Монголии очень много птиц, особенно хищных. Журавли ходят прямо вдоль дорог, орлы непрерывно кружат над поселками и даже над городами, их регулярно видишь в небе Улан-Батора. Хищники имеют привычку сидеть на обочинах дорог как верстовые столбики. Они внимательно смотрят на машину, но даже и не думают улетать.
Домашние копытные пасутся по степям, в том числе очень далеко от человеческого жилья. У нас, в России, стадо обязательно сопровождает пастух, а на ночь его загоняют в загон. Здесь же пастухи, похоже, постоянно находятся только с овцами, а крупный рогатый скот и верблюды бродят по степи совершенно спокойно, без всякого участия человека. Ночуют они тоже в открытой степи. В горах Хангая мы как-то раз поставили лагерь уже по темноте и оказались рядом со стадом яков. Ночью они пришли к нам полюбопытствовать -пришлось вылезать из палатки и гонять их громкими криками. Вообще яки, заросшие шерстью до самой земли, преобладают в горных районах. Они более привычны к здешним ветрам и холодному климату. На равнинах пасутся верблюды, коровы, лошади. Люди кочевой культуры заменили в степных экосистемах дикие виды копытных на доместицированные, но не разрушили при этом сами системы.
Дороги
Когда мы еще собирались в экспедицию, то услышали от кого-то довольно старый, как выяснилось впоследствии, афоризм: «В Монголии дорог нет, есть только направления». Так оно и оказалось. Асфальтированные шоссе крайне немногочисленны и располагаются практически только в районе столицы, связывая Улан-Батор с Сухэ-Батором (это дорога на Россию), Хара-Хорином, Баганууром. Движение по всей остальной территории бескрайней Монголии осуществляется только по полевым дорогам, каждая из которых представляет собой множество старых и новых колей, то тянущихся параллельно, то расходящихся веером в степном пространстве. Так, основная «трасса» из западной Монголии на Улан-Батор - это до пятидесяти колей, вытянутых в основном в одном направлении, но постоянно расходящихся и сходящихся: одни идут напрямик, другие объезжают
препятствия, третьи сворачивают к сомонам или кочевьям. Дороги стягиваются в одну только у немногочисленных мостов и перед перевалами. Разобраться во всем этом разнообразии, поначалу, весьма трудно.
Качество полевых дорог бывает весьма плохим на очень больших расстояниях. Вероятно, это объясняется особенностями грунта. У нас, в Зауральской степи, полевые дороги накатаны, как правило, в толстом слое дерна. Они становятся плохо проходимыми под долгим дождем, но в относительно сухую погоду достаточно мягкие и ровные. Здесь же на протяжении сотен и тысяч километров выбитые в каменисто-глинистом грунте колеи сплошь покрыты частой гребенкой. Мы называли ее «танковой», по результатам первых (неправильных) размышлений о ее возможном происхождении. Двигаться по такой
гребенке мы могли, как правило, со скоростью не больше 30 км/ч. По ходу движения приходится постоянно оценивать качество близлежащих колей и перескакивать с одной на другую в поисках какого-то относительно приемлемого варианта.
Дорога выматывала, особенно сильно уставал от постоянного напряжения водитель. Впрочем, и сменным штурманам приходилось непросто в постоянных попытках сориентироваться на незнакомой местности. Все мы привыкли ездить по полевым дорогам, но проходить по ним тысячи километров подряд - такое было впервые.
Выбирать правильный путь было бы гораздо сложнее, если бы не постоянная помощь самих монгол. От западных районов до Улан-Батора мы шли без монгольских коллег и, поначалу, останавливали практически каждую из немногочисленных встречных машин, чтобы уточнить направление движения. Закон взаимопомощи на дорогах соблюдается здесь железно. Если ты встал у дороги и поднял руку, можно быть абсолютно уверенным в том, что встречная машина остановится. Главная словесная конструкция, которой мы пользовались на дорогах Монголии - «... хаана байна вэ?» - «Где находится... ?». У водителей встречных машин, у пастухов и жителей юрт мы постоянно спрашивали: «Улаангом хаана байна вэ?», «Хара-Хорин хаана байна вэ?», «Бензин колонк хаана байна вэ?» (именно так называется по-монгольски бензиновая колонка), «Гуанз (столовая) хаана байна вэ?» Не все эти вопросы были построены грамматически правильно, но нас понимали и объясняли дорогу.
По мере накопления опыта мы выработали два основных правила. Первое - не стоит показывать монголам карту. Сами они картами, как правило, не пользуются. Увидев ее, очень радуются, собираются вокруг всей толпой и долго изучают, высказывая самые положительные эмоции по поводу каждого узнанного на карте названия. Потом нехотя возвращают такую интересную вещь и начинают показывать руками прямо на местности, куда и как нам надо ехать. Исключение составляют только городские жители, а в сельских районах карту лучше не доставать - лишняя потеря времени. Второе, когда задаешь вопрос о направлении движения, не надо показывать рукой в ту сторону, которую ты считаешь правильной. Монголы - люди очень доброжелательные, они не будут с тобой спорить и, скорее всего, согласятся, что надо ехать именно туда, куда ты показал. Тем более что даже если ты показал не на ту дорогу, и по ней можно добраться, в конечном счете, до нужного тебе места, просто совершив некоторый крюк или круг. Поэтому, задавая вопрос, руки надо держать по швам и ждать, пока они сами не покажут тебе дорогу.
Монголы
Общее впечатление от монголов - удивительно приветливый и любознательный народ. Постоянно любопытствуют - и в этом бывают весьма бесцеремонны. Но очень доброжелательны, всегда готовы помочь, причем совершенно бескорыстно, не имея целью выгадать для себя какие-то блага.
В провинциальной Монголии детишки, услышав шум проезжающей машины, выбегают из юрт и машут ей, отнюдь не выпрашивая чего-либо, а просто интересуясь и приветствуя проезжающих. Бросаются в глаза удивительно радостные выражения лиц, которые часто можно увидеть у многочисленных детей.
Очень часто водители встречных машин улыбаются и машут тебе рукой. Вскоре привыкаешь отвечать на все эти приветствия и даже приветствовать первым. Совершенно чужие люди, просто проезжая мимо, приветствуют друг друга - от этого возникает в душе удивительно теплое чувство. У нас, в России, мне приходилось видеть такое поведение только у водителей автобусов: поднятием правой руки они встречают друг друга на трассе,
даже если совершенно незнакомы, вероятно, потому, что ощущают себя членами одной социальной группы, причастной общему делу. Здесь же, в бескрайней малонаселенной степи, где встретить за день десяток машин значит оказаться на очень оживленной дороге, все чувствуют свою причастность к одной, главной, социальной группе - люди.
Автомобили
Провинциальная Монголия - это страна УАЗиков и ЗИЛов, автомобили других марок встречаются здесь редко. Как правило, все машины движутся по дорогам перегруженными до отказа. Когда мы тормозили их, чтобы спросить дорогу, из машин высыпала толпа оживленных людей всех возрастов - от маленьких детей до стариков. Так, в стареньких 469-х УАЗах ездит, как правило, до 10-12 человек. Как они все помещаются в салоне -представить себе невозможно. Кроме того, у большинства УАЗиков сзади и сверху привязаны вещи, не поместившиеся в салоне. Впрочем, сумками и свертками вещей навьючены вообще все машины, их привязывают поверх цистерн бензовозов, на кабины бортовых грузовиков. Бензин, по здешним меркам, дорог, и каждый рейс стараются использовать максимально. Самому авторитетному пассажиру (как правило, это мужчина среднего или старшего возраста, занимающий достаточно высокое место в социальной системе) предоставляется переднее пассажирское сиденье. Впрочем, рядом с ним и у него на коленях будут сидеть еще два-три человека.
Грузовики в провинциальной Монголии выполняют только три основные задачи. Это или бензовозы - как правило, старые ЗИЛы с прицепами. Или - бортовые грузовики, навьюченные невероятным количеством шерсти, которую перевозят к местам переработки. Или, наконец, ЗИЛы и КАМАЗы, на которых следуют откочевки - нагруженные юртами и огромным количеством всякого домашнего скарба. Рядом с ними движутся микроавтобусы УАЗ с откочевывающими семьями.
Монгольские водители любят скорость и разгоняют свои машины до 60-70 км/ч даже на очень тяжелых дорогах, по которым мы не решались идти быстрее 30 км/ч, опасаясь за подвеску и колеса. На полевых дорогах нет дорожной полиции, и водители часто ездят «под хмельком». Впрочем, это не сказывается катастрофически на качестве вождения: дорожные аварии нам не встречались.
По мере приближения к Улан-Батору состав машин на дорогах меняется. Место УАЗиков занимают джипы, дороги становятся лучше, люди - менее приветливы и менее любопытны. Вообще, Улан-Батор и его окрестности выглядят достаточно чужеродным явлением современной культуры в пространстве Монголии.
В небольших кочевьях до сих пор применяют не только автотранспорт, но и традиционные телеги - двухколесные, с длинными оглоблями. В них запрягают волов. Особенно интересны деревянные колеса телег, не изменившиеся с глубокой древности. Каждое колесо имеет четыре спицы в виде толстых брусьев, концы которых образуют обод вместе с четырьмя вставленными между ними деревянными фрагментами. Колеса получаются не вполне круглой формы, их обтягивают полосками от автомобильных покрышек, жестко насаживают на деревянную ось - и успешно используют на тяжелых монгольских дорогах.
Обо
Вдоль всех монгольских дорог, на перевалах и у въезда в стационарные поселки, встречаются обо - культовые сооружения в честь духов окружающей местности, почитание которых является важным элементом современной монгольской культуры.
Традиция сооружения обо очень древняя, она распространена у всех тюркских и монгольских народов на пространстве Евразийских степей. Однако в большинстве регионов этот культ находится в стадии угасания. У нас, в Зауралье, и западнее пастухи сооружают обо скорее по привычке, не всегда понимая смысл этого действия и не совершая, как правило, у этих объектов никаких специальных обрядов. В Монголии, так же, как и на Алтае, эта сакральная традиция жива до сих пор.
Монгольские обо бывают двух основных типов. Первый - сферическая или конусообразная каменная насыпь диаметром до трех метров и высотой - до полутора, в верхней части которой установлен длинный шест, увешанный ритуальными полосками ткани - хадагами, как правило, синего или голубого цвета. Реже встречаются разноцветные
- желтые, зеленые, белые и красные хадаги. Второй тип - уплощенная каменная насыпь, на которой возводится шатер из деревянных шестов и веток высотой до двух-трех метров. Ветви шатра также увешиваются синими и голубыми хадагами. С южной стороны шатер имеет «вход», перед которым сооружается деревянный или каменный столик для жертвоприношений. Такие же столики находятся в южной части обо первого типа.
Регулярно встречающиеся на всех дорогах, видимые издалека благодаря яркости и чистоте синего и голубого цветов, обо удивительным образом дополняют степной ландшафт ритуальным участием человека. Они сооружаются проходящими и проезжающими по степи людьми. Каждый добавляет в обо свой камень и тем участвует в его создании. По словам Н. Л. Жуковской, известного этнографа, крупнейшего советского специалиста по кочевой монгольской культуре, «обо - это и храм, и жертва одновременно, так как каждый оставленный здесь камень был и строительным материалом для святилища, и жертвой».
Здесь, у обо, монголы почитают природу своей родины и испрашивают у духов дорог и перевалов удачи в пути. Поднявшаяся на перевал машина, как правило, останавливается. Вышедшие люди обходят вокруг обо по часовой стрелке три или девять раз, по ходу движения подкидывая в насыпь заранее подобранные камни и оставляя здесь другие символические приношения - монетки, мелкие денежные купюры, сигареты, спички, конфеты. Часто на перевале у обо выпивается водка, и тогда бутылки из-под нее тоже кладутся в насыпь. На жертвенном столике в южной части обо устанавливаются блюдца для возлияния кумыса, ритуальные металлические светильники и шестигранные фонарики, сюда кладут спички и пачки чая. Испросив благословения и выразив свое почтение, водитель и пассажиры продолжают свой путь. Если же машина торопится и не может остановиться у обо, водитель приветствует его, проезжая, сигналом.
Кроме обо у дорог и на перевалах в Монголии встречаются также обо на холмах в центре долин. Они сооружаются населением кочевий, стоящих в долинах, и обращены к духам этой территории. В центре шатра одного такого обо мы видели небольшой деревянный сруб с окошком - «домик» духа. Ежегодно окрестное население совершает у них обряды почитания духов окружающей местности. Специальные обо возводятся также у подножия и на вершинах гор, почитаемых как священные всеми монголами. Такие объекты мы исследовали на горе Бурхан-Халдун, об этом будет рассказано ниже.
С монгольскими обо связан еще один уходящий в древность обычай. Когда у монгола умирает конь, на котором он проделал много дорог и который его не подводил, то нужно отрубить у коня голову и принести ее на обо. Почти на каждом обо можно увидеть лошадиные черепа. В этом обряде проявляется древняя идея жертвоприношения коня священным силам и, прежде всего, - Небу.
Часто можно увидеть, что на насыпи обо во множестве лежат деревянные костыли. Их приносят сюда те, кто был вынужден пользоваться ими по болезни, но затем выздоровел, с благодарностью за выздоровление.
Современное население Монголии исповедует буддизм, который был принят не так давно - к XVII веку. Однако по всей Монголии красуются обо, хотя и включенные сейчас в систему буддийского культа, но имеющие гораздо более древнее происхождение и добуддийский смысл. Синий или голубой цвет лент на обо связан с древней тюркомонгольской религией - тенгрианством, почитанием Вечного Синего Неба у монгол и Голубого Неба, Крыши Мира, у древних тюрок. Небо (Тенгри) почиталось в этой религии как священное начало, Отец всего сущего. Небо открывает все пути и на земле, и в жизни, сама судьба есть свободная воля Неба - дзаяча. Вместе с Небом почиталась и священная Земля (Этуген у монгол и Умай у тюрок) - всеобщее женское начало, Мать всего сущего, всё порождающая и принимающая обратно в свое животворное лоно. Все природные ландшафты воспринимались в этой религии как живые и священные, взыскующие человеческого внимания и отвечающие ему.
В значительной мере тенгрианские смыслы и традиции живы в современной монгольской культуре. И, участвуя в ритуале у обо, человек становится причастным к жизни степи, бытию мира, которое несоизмеримо больше человеческой судьбы, однако не только отражается и преломляется, но и незримо присутствует в каждом из нас. Как пишет монгольский поэт Г. Мэнд-ооёо:
Обочины дороги грунтовой Отмечены курганами с обо -Обо растет, как будто сам собой,
К нему добавит путник камень свой.
Поправит он подпругу у коня И, по дороге камешек подняв,
Взойдет наверх, положит на обо,
Простор степи увидит голубой.
В современной Монголии широко распространено почитание священной силы рек и источников. К родникам бросают монеты и бумажные деньги. Голубые хадаги висят на перилах большинства мостов. Это очень греет душу: когда человек не просто проезжает мост, а вспоминает, что под этим мостом течет вода, несущая жизнь степному пространству.
Юрты
Монгольские юрты шире привычных нам казахских и более приземисты. В средневековой Монголии белая юрта была только у хана, в современной все юрты - белые. Дело в том, что в древности юрты покрывали только кошмами, и белую кошму можно сделать только из шерсти белых верблюдов, а они встречаются весьма редко. Сейчас кошмы на юртах изнутри и снаружи затянуты тканью белого цвета, лишь один раз за всю экспедицию нам встретилась розовая юрта и один раз - голубая.
Современная монгольская юрта совмещает в себе традиционные и современные элементы, но традиционных в ней явно больше. Как и в древности, юрты всегда обращены входом на юг. Южное направление - наиболее почитаемое в монгольской культуре. Сохранилось традиционное разделение юрты на мужскую и женскую части: если стоять в центре, лицом ко входу, то справа располагается мужская половина, а слева - женская. Еду
нам всегда подавали на мужской половине, здесь же мы и спали, когда ночевали в юрте. Женщины готовят, занимаются хозяйственными делами и спят на своей - левой - половине.
Сохранилось и традиционное представление о том, что расположенная напротив входа часть юрты является наиболее сакральной и почетной. Раньше здесь располагался небольшой домашний алтарь. Теперь это - редкость; как правило, его место занимает большая застекленная рамка с фотографиями родителей, родственников и членов семьи. Сюда же, напротив входа, до сих пор положено сажать наиболее почетных гостей. Так, когда мы ночевали в юрте у Чимета, он предварительно выяснил, кто в нашем отряде главный, и, когда ему сказали, что я, усадил на почетное место напротив входа. Однако сидеть в отдалении от своих товарищей было весьма неудобно, и я в итоге оттуда сбежал, несмотря на возражения хозяина.
Порог у дверной рамы юрты - высокий, задевать его ногой при входе и выходе нельзя. В древности считалось, что этим можно навлечь несчастья на хозяев юрты, сейчас это просто неэтично.
Кошмы, накрывающие стены юрты, как правило, не доходят до пола на 10-15 см. Остающаяся щель забирается сеткой и, поверх нее, тканью. Это делается в целях предохранения кошм от разрушающего контакта с влажным грунтом. Кроме того, в жаркое время ткань откидывается и через этот просвет осуществляется вентиляция юрты, а вывешенная сетка защищает от проникновения кровососущих насекомых.
В центральной части каждой юрты установлены два опорных столба. Внутренний интерьер юрт сохранил в себе мало традиционных черт. Полы теперь, обыкновенно, покрывают досками, а не кошмами. В центре устанавливается не очаг, а печка-буржуйка, которой в летнее время предпочитают не пользоваться, готовя, как правило, в очаге на улице, расположенном за небольшой загородкой. Вдоль стен по кругу стоят кровати, как правило, советские, металлические, с панцирной сеткой. Между ними установлены комоды и секретеры, над ними висят часы и календарь. По всей Монголии нам встречались в юртах только два красочных календаря: на одном изображена походная повозка Чингисхана с охраняющими ее воинами, а на втором - портреты чемпионов борьбы сумо. В мужской половине стоит обеденный стол.
Огонь на кочевьях поддерживают традиционным топливом - кизяком, сушеным овечьим пометом, а также дровами и углем. У многих юрт можно увидеть специальные загородки, в которых сушится и хранится кизяк, - аналоги наших поленниц с зимними запасами дров.
Когда мы шли по западной и центральной Монголии, было очень дождливое время. В некоторых юртах мы видели высоко подвешенные к деревянному каркасу завязанные полиэтиленовые мешочки, наполненные водой. Только в Улан-Баторе удалось уточнить смысл этого обряда - такие емкости, сдерживающие воду, должны обеспечить непромокаемость юрты даже во время самых сильных дождей. Это классический пример существования симпатической магии в современных условиях.
Монгольские женщины переодеваются в юрте при посторонних следующим образом: они становятся на своей половине спиной к гостям, набрасывают себе на плечи одеяло и дальше спокойно выполняют все необходимые им действия.
Во внутрисемейном распределении ролей сохранилась традиционная основа. Мужская работа - все, что делается в степи, а женская работа - все, что делается в юрте. Мы наблюдали, как хозяйка с дочерью лихорадочно пытались остановить потоки воды, устремившиеся в юрту во время сильнейшего дождя, а брат хозяйки тем временем продолжал неспешную беседу с нами - все эти проблемы его не касались.
В бытовой культуре сохранилось еще одно традиционное правило: пищу и напитки можно и подавать, и принимать только правой рукой, в знак особого почтения -поддерживая правую руку левой. Единственный раз - и то, слава Богу, в Улан-Баторе - я, забывшись, нарушил это правило и подал монголу кружку левой рукой, за что незамедлительно удостоился отповеди - не от него самого, а от его русского начальника. Подавать левой рукой - значит давать не от сердца и желать плохого.
Монгольская традиционная одежда до сих пор часто используется в быту. Это длинный халат серого, синего или зеленого цвета, который запахивается и перехватывается широким желтым, желто-зеленым или желто-красным поясом. Такую повседневную одежду носят многие мужчины и женщины старшего возраста, иногда ее надевает и молодежь.
Гуанз
Очень интересны монгольские столовые - гуанз. Они расположены вдоль всех достаточно оживленных дорог, в поселках и городах, на базарах. Городские гуанз, как правило, - небольшие специализированные домики или вагончики. А вдоль дорог в качестве гуанз выступают обычные юрты, в которых живут семьи скотоводов. Если такая юрта стоит недалеко от дороги, то в ней часто прирабатывают тем, что кормят проезжающих. Тогда рядом с юртой устанавливают небрежно нарисованную от руки табличку - «гуанз».
Набор блюд, как в придорожных, так и в городских столовых, весьма традиционен. Основу питания составляет мясо, чаще всего баранина - хонины маха. В качестве гарнира к тушеной баранине подают рис, картошку с овощами либо готовят густой мясной суп с лапшой и, иногда, картошкой. Очень популярны бозы - похожие на манты изделия из теста с начинкой в виде рубленого мяса с луком и жиром, готовящиеся на пару. В городе, кроме того, в столовых предлагают салаты: батсайны-салат - капустный; нестлег-салат - что-то типа оливье, но без колбасы, и огурцы-помидорын салат - здесь перевод не нужен. Самым распространенным напитком является сутэй-цай - традиционный центрально-азиатский чай с молоком, щепоткой соли и кусочком масла или жира. Его подают на стол сразу, в термосе, пока еда еще готовится - и как ни странно для нас звучит набор его ингредиентов, это оказался очень приличный напиток. Нас удивило, что абсолютно во всех монгольских гуанз (в западной, центральной и северо-восточной Монголии и в самом Улан-Баторе) на стол ставят один и тот же вид кетчупа - это «Балтимор-Чили» хабаровского производства. Рационально объяснить этот феномен мы не можем. Хлеб - талх - бывает только в столичных гуанз, в провинции его не едят, зато встречаются традиционные сыры и выпечка.
Еда в Монголии, на наши цены, очень дешева. Очень хороший обед в провинциальной гуанз обойдется в среднем в 900 тугриков - в пересчете на наши деньги это 22,5 р. В Улан-Баторе такой же обед будет стоить не более 1100 тугриков - 27,5 р., что не составляет существенной разницы.
В монгольских гуаз рассчитываются только после завершения обеда. Не принято заранее спрашивать цену: когда все закончат трапезу, хозяйка ее сообщит. И в этих расчетах прекрасно проявляется монгольский искренний характер. С нас - иностранцев, практически не знающих языка, да еще и после оказания услуги - никто ни разу не попытался содрать завышенную цену, нас строго рассчитывали по той же цене, что и остальных, монгольских, посетителей.
Придорожные гуанз в небольших домиках в стационарных поселках у дорог -удивительный образец традиционных харчевен, когда в одном и том же здании расположены обеденная зала, спальни для гостей и жилье семьи хозяина. Только все это в Монголии очень маленькое. Как правило, центральная комната напротив входа -помещение для приема пищи, здесь стоит несколько столиков и китайские пластмассовые табуретки. К ней примыкают с двух сторон комната хозяев, в которой также готовят еду, и гостевая спальня. Во всю длину этой спальни делается топчан, так что он занимает основное пространство комнаты и свободным остается лишь небольшой проход. На этом топчане укладываются на ночь до 10-15 человек - столько обычно и перемещается по дорогам в одном УАЗике.
Археология
Археологические памятники Монголии удивительно разнообразны и отличаются прекрасным состоянием. Совсем немногие из них разрушены хозяйственной деятельностью или археологическими раскопками. Искать их помогает редкий, невысокий травяной покров - такие эффективные разведки возможны в нашей степи лишь ранней весной, после прошедших палов. Древние каменные конструкции здесь практически не задернованы и замечательно читаются на местности.
Нас в первую очередь интересовали культовые комплексы эпохи кочевников: удалось обследовать целую серию как уже известных, так и вновь открытых памятников такого рода. В первую очередь это херексуры - огромные сооружения в форме квадратных или круглых каменных оград до 50 м в диаметре, в центре которых возведена полусферическая каменная насыпь, а по периферии встречаются дополнительные сооружения - небольшие каменные кольца, оградки, отдельно стоящие менгиры. В Монголии раскопано уже свыше 70 таких сооружений, но лишь под некоторыми из них оказались погребения -преимущественно эпохи ранних кочевников. Не вызывает сомнений культовое назначение этих памятников. Возможно, с традицией их сооружения генетически связаны распространенные позднее в Урало-Казахстанской степи ритуальные курганы «с усами» -огромными каменными грядами, которые можно интерпретировать как культовые комплексы, обращенные к почитанию Неба. С культом Неба могут быть связаны и монгольские херексуры.
Монголия поражает обилием и разнообразием погребальных памятников - гораздо большим, чем в нашей степи. Целые поля огромных каменных курганов: как одиночных насыпей, так и заключенных в квадратные ограды с невысокими курганами либо менгирами по углам; тюркские поминальные оградки, от которых на восток тянутся аллеи балбалов -ряды вертикально установленных камней, имеющие длину от 300 м до 2 км. Материалы их исследований убедительно свидетельствуют о том, что именно здесь располагались в древности центры развития и распространения великих кочевых культур.
Изучение поминальных комплексов с аллеями балбалов, широко распространенных в Монголии и на Алтае, привело к появлению гипотезы относительно археологических памятников, исследовавшихся в последние годы в степном Зауралье, так называемых «аллей менгиров». Предпринятые нами раскопки этих памятников дали весьма немногочисленный материал без надежной датировки и открыли целый веер вариантов возможных интерпретаций. Однако Зауральские аллеи оказались практически идентичны по ориентировке, структуре и топографическому расположению тюркским (а возможно, и более ранним) аллеям балбалов Монголии и Алтая. Можно предположить, что у западных окончаний наших аллей имеет смысл искать поминальные сооружения, тем более, что
определенные следы существования таких объектов присутствуют в наших материалах. Если наша гипотеза подтвердится, это будет означать открытие в Зауральской степи нового для нее типа памятников, связанного с регионами первичного распространения древних тюрок.
Нам удалось обследовать в Монголии и несколько одиночных менгиров - крупных, вертикально стоящих камней без выраженной обработки и без всяких изображений. Эти памятники, в отличие от более зрелищных «каменных баб» и оленных камней, практически не представлены в публикациях. Работы последних лет в степном Зауралье позволили уверенно датировать значительную часть таких памятников эпохой бронзы и определить их как культовые сооружения, связанные с долговременными поселениями. В Монголии нами были обнаружены менгиры, маркирующие перевалы, а также связанные с разновременными погребальными площадками. Датировка монгольских менгиров пока затруднительна.
Каракорум
Дважды в ходе экспедиционных работ мы выезжали на развалины древней столицы Монгольской империи - города Каракорум. Они расположены в плодородной долине Орхона, вблизи сомона Хара-Хорин, у стен буддийского монастыря Эрдени-цзу, одного из старейших монастырей Монголии. Эта долина знаменита в истории Евразийской степи. На протяжении 60 км, параллельно вырвавшемуся из ущелий Хангая Орхону, течет в ней его приток - Хугшин-Орхон. В образованном этими реками небольшом междуречье - самые плодородные почвы и самый богатый травостой во всей Монголии. Потому именно в этой долине находились ставки великих степных империй: Тюркского каганата, Уйгурского каганата и Монгольской империи. Кстати, в современной Монголии многие политики склоняются к идее переноса столицы из Улан-Батора в долину Орхона, в район Хара-Хорина.
Издалека виден белый квадрат стен Эрдени-цзу, над которыми возвышаются 108 белых субурганов - буддийских культовых башенок. У главных, южных, ворот монастыря -большое скопление машин и туристов. Этот район представляет собой основной туристический центр Монголии, и атмосфера бизнеса пропитывает все вокруг. В самом монастыре большая часть огромной площади - пустырь, когда-то стоявшие здесь постройки давно разрушены. Сохранился действующий комплекс из нескольких храмов псевдокитайской архитектуры. Рядом с ними расположены небольшие беседки с молитвенными колесами, которые крутят правоверные буддисты, и пара небольших лавочек, торгующих сувенирами и прохладительными напитками. За северными воротами монастыря раскинулся небольшой базар, специализирующийся на торговле сувенирами.
К северу от Эрдени-цзу лежат развалины Каракорума. На местности хорошо читается почти правильный прямоугольник развала крепостных стен размером 1,5 х 1,0 км. Валы на месте крепостных стен имеют ширину до 20 м и высоту до 2 м, они сложены речным песком с примесью мелкой гальки. На площадке городища хорошо фиксируются развалины отдельных домов, вытянутые рядами вдоль двух пересекающихся в центре города улиц. В юго-восточной части города, неподалеку от монастырских стен, возвышается искусственный холм, на котором был возведен дворец монгольских императоров - так называемый «дворец Угедея». Здесь принимали послов, князей и ханов со всей Евразии, а в XIII в. определялось течение евразийской истории. Основанный в 1220 г. Чингисханом, Каракорум был разрушен в 1380 г. войсками китайской династии Мин и более не возродился.
В 1948-1949 гг. раскопки Каракорума вела экспедиция известного советского археолога С.В. Киселева. С 2001 г. его исследуют немецкие археологи совместно с монгольскими коллегами. Мы познакомились и, практически, подружились здесь с одним из археологов Боннского университета - Кристиной Франкен, удивительно интересной девушкой и прекрасным полевиком. Вместе с ней мы осматривали раскопы, изучали полученные материалы. Сейчас немецкая экспедиция завершает работы в центральной части дворца Угедея. Они уже сняли все верхние слои и вышли по всей площади на уровень пола. Зачищены сохранившиеся участки цветной керамической плитки, которой был выложен пол дворца, а также гранитные основания колонн, стоявших параллельными рядами по всей его площади, сделаны разрезы многослойной искусственной насыпи, на которой был возведен дворец, чтобы господствовать над всем окружающим пространством.
К югу от дворца немецкими археологами расчищен целый комплекс огромных печей для обжига разноцветной керамической плитки, использовавшейся при оформлении дворцовых интерьеров. По их словам, применявшаяся здесь технология практически без изменений перенесена из Китая. К востоку от дворца, на меридиональной улице, находится еще один раскоп, в котором им удалось зафиксировать основания нескольких разновременных построек.
После осмотра материалов приходим к выводу: все это, конечно, очень интересно, но безмерно далеко от степной, кочевой культуры. Как Улан-Батор в современной Монголии выглядит чужеродным включением, выплеском урбанистической цивилизации, так же и Каракорум XIII-XIV вв. был городом смешения китайской, уйгурской, мусульманской культур, но менее всего он представлял собственно степную, монгольскую культуру. Здесь побежденные одержали верх над победителями. Они предложили степнякам свой разукрашенный комфорт, отточенный в городах, а степняки приняли все это, перестали быть степняками и были вырезаны своими городскими вассалами.
Бурхан-Халдун
Одной из главных задач нашей экспедиции было изучение традиционной культовой практики, связанной с почитанием горы Бурхан-Халдун. В мифологии монгольских народов эта священная вершина хорошо известна. Ее почитание связано с образом Чингисхана, который традиционно воспринимается не просто как создатель Монгольской империи, но как культурный и эпический герой, посланец Вечного Синего Неба. О погребении Чингисхана в местности Бурхан-Халдун сообщается в «Сборнике летописей» Рашид-ад-дина, официального историографа Монгольской империи. Он повествует, что в этой же местности был похоронен сын Чингисхана Тулуй и иные его потомки: ханы Менке, Хубилай, Ариг-буга и другие Чингизиды. Рашид-ад-дин сообщает о существовании на Бурхан-Халдуне особых святилищ, в которых были установлены изображения священных предков, «там жгут постоянно фимиам и благовония».
Но не только Чингизиды оказались восприимчивы к сакральной силе Бурхан-Халдуна. Эта гора выступает географическим и сакральным средоточением всей средневековой (а возможно, и более древней) истории монгольского народа. Согласно «Сокровенному сказанию», записанному в 1240 г., здесь, на Бурхан-Халдуне, у истоков реки Онон, кочевали первопредки монгол - Борте-Чино (Сивый волк) и Гоа-Марал (Каурая лань). Их потомок в двенадцатом поколении Добун-Мерган встречает у этой вершины свою будущую жену, Алан-гоа. Потомки пятого сына Алан-гоа - Бодончара - стали вождями монгольского народа. А сама эта пара соединяется в священном урочище Шинчи-баян-урянхай, «на котором были поставлены божества, владетели Бурхан-Халдуна», так что духи Бурхан-
Халдуна благословляли этот союз. Вероятнее всего, с сакральной силой горы связано и «духовное зрение» старшего брата Добун-Мергана, который прозревает далекое (а фактически, и грядущее, давая толчок к соединению этой пары) именно с вершины Бурхан-Халдуна (Сокровенное сказание. § 4-6).
На Бурхан-Халдуне спасается во время набега меркитов молодой Темучжин, позднее на курултае племен провозглашенный Чингисханом. Избежав смерти, он обращается с благодарностью к этой вершине и завещает ее почитание своим потомкам. Именно здесь, под Бурхан-Халдуном, он и выбрал позднее место своего упокоения.
В монгольской традиции, представлявшей гору как обиталище духа-хозяина местности, им становился во многих случаях правитель окрестной территории после своей смерти. Традиционным было погребение этих правителей - нойонов - на вершинах гор. А дух основателя империи Чингисхана мыслился в средневековой Монголии как покровитель всей страны. Известны легенды о неведомой силе, останавливавшей людей, подходивших слишком близко к месту его погребения, и о гибели тех, кто пытался нарушить покой его гробницы.
Сакральное значение горы Бурхан-Халдун было связано и с почитанием истоков рек -ведь именно у ее откосов берут свое начало Онон и Керулен, главные артерии священной родины монгольского народа. Сакральная сила священной горы воплощалась в чистоте и живительности этих рек.
Само название Бурхан-Халдун можно перевести как «священный пик» или «скала богов» - от общемонгольского «бурхан» (дух, бог) и древнемонгольского «халдун», в словаре С. А. Козина обозначенное как «пик, скала».
Исследование топографических описаний средневековых монгольских источников позволяет сделать вывод о том, что под «местностью Бурхан-Халдун» «Сборника летописей» Рашид-ад-дина имелся в виду весь горный массив Хэнтэй в северо-восточной Монголии, а «вершина Бурхан-Халдун» «Сокровенного сказания» - это гора Хэнтэй-Хан (2452 м) либо ближайшие к ней вершины.
Работы на массиве Хэнтэя и в долине Керулена были проведены нами совместно с монгольским археологом З. Батсайханом. Экспедиция поднялась по Керулену от Багануура мимо сомона Монгонморит через перевал Босгот-Тенгерийн-Даваа до впадения в Керулен реки Богд и далее по долине Богд на массив горы Хэнтэй-Хан. Здесь был поставлен стационарный лагерь, от которого совершено восхождение на вершину, воспринимающуюся в современной монгольской культуре как Бурхан-Халдун, и обследованы ее окрестности.
На современных монгольских картах и в историко-культурных сочинениях под названием «Бурхан-Халдун» фигурирует вершина высотой 2361 м, расположенная в центральной части Хэнтэя, в 12 км к западу - юго-западу от вершины Хэнтэй-Хан (Владыка Хэнтэя). Возможно, ее выбор не вполне связан с древней традицией и объясняется относительной доступностью этой горы. На хорошей машине, с очень опытным водителем и при большой доле везения к ее подножию можно добраться по очень плохим полевым дорогам, а дальше совершить пешее восхождение. К подножью самого Хэнтэй-Хана никакой проезд невозможен, и штурм его крутых откосов представляет собой даже более простую задачу, чем пеший маршрут по достижению этой горы - по глухой тайге, изрезанной притоками Онона и Керулена, курумниками и осыпями, без всяких пешеходных троп. К огромному сожалению, нам просто не хватило времени на это предприятие и мы ограничились обследованием юго-восточной вершины, почитаемой как Бурхан-Халдун в современной монгольской традиции как минимум с XVII в.
Первый культовый памятник, связанный с почитанием этой вершины, располагается к юго-востоку от сомона Монгонморит (Серебряный конь). Это ритуальные ворота перед священной местностью Их-Хориг (Запретное место). В их центральной части расположены три деревянных столба, установленные у полевой дороги. Центральный столб венчает изображение Чингисхана, западный - серебристой лошади, а восточный - бурого медведя.
Выше по течению долина реки Керулен сужается между скалистыми холмами. Территория имеет традиционное название Ууд-Мод (Дверь дерева). Образ «двери» связан с приближением к Бурхан-Халдуну. Почитаемое дерево на этой территории известно сейчас на левом берегу Керулена - старая лиственница с двумя параллельными стволами, растущая из самой середины херексура - культового комплекса эпохи ранних кочевников, представляющего собой кольцевую каменную оградку с центральной насыпью, на которой вокруг стволов лиственницы возведено невысокое обо. Нижние ветви лиственницы увешаны голубыми хадагами.
Единственный путь на Бурхан-Халдун ведет из долины Керулена в долину реки Богд через перевал Босгот-Тенгерийн-Даваа (перевал Порог Неба). Эта дорога очень тяжелая, малоезженая, часто идет по заболоченным местам. Незадолго до нас по ней не смог пройти отряд российско-монгольской биологической экспедиции на ГАЗ-бб. Наша «Нива-Фора», однако, дорогу осилила.
Горы Хэнтэя покрыты густой кедрово-лиственничной тайгой. Реки неглубокие, очень чистые и быстрые, вода в них стремительно несется по каменному ложу. Стационарные поселки в горах Хэнтэя отсутствуют, стада не пасутся. Изредка можно встретить рыбаков и охотников. По их свидетельствам, паломники прибывают на Бурхан-Халдун, как правило, один раз в год - в районе 11 июля (праздник Надом). В другое время здесь изредка бывают иностранные паломники - обыкновенно, буряты.
Перевал Порог Неба невысок, но очень тяжел для машины, малейшая ошибка может привести к непоправимым последствиям. Никакой тяжелой техники, способной вытянуть машину, нет ближе сомона Монгонморит, а это более 70 км очень плохой дороги. Но даже мощный трактор не смог бы перетащить вышедшую из строя машину через крутые и при этом болотистые склоны перевала, прорезанные колеями, размытыми и растекшимися до невероятных размеров. На южном склоне здесь стоит голубой кузов от брошенного микроавтобуса. С перевальной точки открывается прекрасный вид на массив горы Хэнтэй-Хан, долину Керулена и впадающую в него реку Богд (Священная). Здесь расположено крупное обо - каменная насыпь двухметрового диаметра, на которой возведен деревянный шалаш со входом, обращенным на юг. Ветви шалаша украшены голубыми хадагами, на камнях обо лежат многочисленные приношения - деньги, пустые бутылки из-под водки, пачки чая и табака. Дальше дорога преодолевает вброд Керулен и движется на север по долине реки Богд, неоднократно пересекая саму реку. Дорога практически неезженая, проходить ее приходится на пределе возможностей машины и ее водителя.
Ряд монгольских историков склоняются к отождествлению Богд с рекой Тенгелик («Сокровенное сказание»), по пойме которой кочевало племя Алан-гоа и вдоль которой уходили от преследователей Борте и Хоахчин после нападение меркитов на кочевье семьи Темучжина. Это предположение соответствует топографическим описаниям источников. В таком случае само кочевье Темучжина в местности Бурги-эрги должно было располагаться непосредственно в устье реки Богд (Тенгелик), где несколько расширившаяся долина Керулена позволяет выпасать небольшое количество скота.
Поднимаясь по правому берегу Керулену, мы обследовали местность в устье реки Баудлаг, между сомонами Багануур и Монгонморит, которая в современной монгольской
культуре считается районом Бурги-эрги («Сокровенное сказание»). По информации Батсайхана, на склоне холма над высоким обрывистым берегом находили фрагменты керамики. Изучение площадки позволило установить, что здесь, вероятно, находилось древнее культовое место. Были собраны хуннская керамика, фрагменты китайского фарфора XV-XVII вв., ножевидная пластина и фрагменты костей животных. Расположение находок на крутом откосе холма непосредственно над высоким обрывом практически исключает их бытовое происхождение.
Вероятно, культовое место над речным обрывом близ устья реки Баудлаг почиталось задолго до Темучжина, и культурная традиция просто связала его почитание с образом кочевья Чингисхана. Само же кочевье, судя по топографическим указаниям «Сокровенного сказания», должно было находиться значительно севернее, вероятно, как раз у впадения Богд в Керулен.
Вид на Бурхан-Халдун открывается из долины Богд к северу от ее устья. Священная гора возвышается над окружающими вершинами и имеет форму усеченного конуса, над верхней ровной площадкой которого поднимается сама вершина.
Проезжая для автомашины дорога заканчивается у юго-восточного подножья горы, на невысоком уступе, возвышающемся над долиной; дальше через тайгу идут только конные и пешеходные тропы. Вдоль края уступа среди редких деревьев находится множество кострищ на местах стоянок паломников. В южной части площадки установлен необычный культовый памятник - деревянная конструкция двухметровой высоты в форме стрелы с оперением, вонзенной в небольшое каменное обо. «Оперение» выкрашено в зеленый цвет, а сама «стрела» увита голубыми хадагами. В северной части площадки, в стороне от кострищ, расположено крупное обо с деревянным «шалашом». На северо-запад от него уходит относительно натоптанная тропа к вершине горы.
Восхождение на вершину Бурхан-Халдун с юго-восточного склона горы возможно только по этой тропе. Она сразу начинает резкий подъем по густой кедрово-лиственничной тайге и через километр приводит к небольшой поляне с крупным культовым комплексом. Центральную часть комплекса составляет очень высокое шалашевидное обо, возведенное вокруг огромного кедра. К югу от него расположен ритуальный столик, а за ним два котла: один, врытый в землю, для айрага (кумыса) и второй, на треножнике, для варки мяса.
Отсюда тропа опять уходит на северо-запад. Длительное время идет очень тяжелый подъем по осыпям курумников, затем начинается высокогорный пояс тайги. Это самые приятые и красивые места на Бурхан-Халдуне. Леса много, главным образом - кедрового, но очень светло - потому, что лес низкий, даже взрослые деревья - в рост человека. На этих невысоких кедрах растут самые настоящие шишки, которые можно рвать прямо с земли, слегка пригибая вершину. Выступающие камни покрыты мхами разнообразных цветов и оттенков, между ними расстилаются целые поля брусники и голубики, встречаются сыроежки. Еще выше тропа поднимается на верхнее плато, покрытое курумниками и поросшее между ними редкой травой. Над плато возвышается вершина Бурхан-Халдуна -почти правильный усеченный конус, сложенный из крупных каменных обломков. С плато открывается великолепный вид на долину реки Богд, активно меандрирующей между гор, высокогорное озеро Хэнтэй-Нуур и окружающие вершины массива Хэнтэя. Никакие следы человеческой деятельности не видны с этой горы, одной из высочайших в северо-восточной Монголии. Здесь чувствуешь себя на самом деле наедине с великими горами и Вечным Небом.
Тропа поднимается на вершину с юга, огибает ее с западной стороны и затем спускается на юг с восточной: таким образом, паломник совершает обход вершины по
направлению движения часовой стрелки. Вся верхняя площадка покрыта сотнями невысоких каменных пирамидок обо, которые сооружает каждый поднявшийся сюда паломник. В южной части площадки расположен крупный культовый комплекс, посвященный Чингисхану. Это огромное четырехугольное каменное обо, в центре которого установлен высокий деревянный столб с водруженной на него копией бунчуга (штандарта) Чингисхана - металлический цилиндр с навершием, украшенный изображениями хищных зверей, к которому прикреплена грива конских волос. К югу от него установлен каменный шест в форме копья с наконечником. По всем четырем углам обо возвышаются деревянные шесты с металлическими набалдашниками, а между ними развешаны разноцветные хадаги. На насыпи этого, посвященного Чингисхану, обо в качестве приношений лежит множество деревянных мечей и сабель.
В наше время культовая практика на Бурхан-Халдуне включена в систему буддийской ритуальной деятельности, однако своими корнями она уходит в древнюю тенгрианскую традицию. Почитая Бурхан-Халдун, монголы исполняют завет Темучжина, возгласившего после своего спасения на этой горе: «”Будем же каждое утро поклоняться (ползком взбираясь) ей и каждодневно возносить молитвы. Да разумеют потомки потомков моих!” И сказав так, он обернулся лицом к солнцу, как четки на шею повесил свой пояс, за тесьму повесил на грудь шапку свою и, расстегнув (обнажив) свою грудь, девятикратно поклонился солнцу (в сторону солнца) и совершил (дал) кропленье и молитву» (Сокровенное сказание, § 103).
В этом опыте молодого Чингисхана перед нами предстает начало ритуального взаимодействия человека и мира. Ощутив свою близость с миром, восприняв помощь от мира, человек чувствует потребность в ответном шаге. И в этом шаге проявляется и его благодарность, и радость от того, что мир понял его, радость общения с миром. Это еще не прагматическая схема «ты - мне, я - тебе», в попытке построения которой вырождаются поздние языческие культы. В этом искреннем ритуале - чистая радость общения человека с природной силой. Он не просто поклоняется ей, он почитает ее. И заповедует это общение своим потомкам - самым дорогим для него людям.
После перестройки
С конца XIX в. монгольская историческая наука развивалась в постоянном взаимодействии с российской. Крупнейшие отечественные специалисты, такие как Н.М. Ядринцев и В.В. Радлов в дореволюционной России, С.В. Киселев в середине ХХ в., А.П. Окладников, В.Е. Ларичев, Н.Л. Жуковская и другие, работавшие в составе советско-монгольской историко-культурной экспедиции с середины 1960-х гг., приложили огромные усилия к раскрытию древней истории монгольских степей и традиционной культуры монгол.
Однако с началом 1990-х гг. в этом научном сотрудничестве наступил жестокий кризис. Финансирование нашей науки и в России, и в Монголии резко сократилось, совместная экспедиция прекратила свое существование, прекратились и совместные публикации. Организуемые сейчас при малейшей возможности экспедиции сибирских археологов позволили сохранить сам принцип научного взаимодействия, но они не могут существенно изменить сложившуюся ситуацию. Мы же, уральцы, традиционно никак не связанные с экспедиционными работами в Монголии, практически не знали, в каком состоянии сейчас находится монгольская наука о древности. И были поражены тем, что увидели - эта наука не просто выжила здесь, она развивается и совершенствуется.
Да, с деньгами у них еще хуже, чем у нас, и ремонт в Институте истории не делали, похоже, с конца 1980-х гг. Да, им приходится работать, ориентируясь на иностранные деньги, теперь это, в первую очередь, деньги Запада и Японии. Ушли из жизни многие археологи и этнографы старшего поколения, и молодежь теперь встает на их место. Но они работают, расширяют экспедиционные исследования, создают новые, пусть даже небольшие экспозиции, наращивают число и разнообразие публикаций. Вот только на русском языке их статьи давно уже не выходят.
Самое удивительное, как искренне они радовались нашему приезду - такому редкому в последние годы приезду русских исследователей. Вспоминали свое участие в экспедициях советских лет: с Деревянко, Ларичевым, Волковым, Петриным. Неоднократно звучали фразы: «Я двенадцать лет не говорил по-русски»; «А я пятнадцать лет не говорил по-русски» - и следовал вывод: «Как хорошо опять вспомнить русский язык». И еще они постоянно спрашивали: «Почему вы нас бросили?» Так когда же мы, наконец, на самом деле вернемся на родину кочевых народов - туда, где нам рады и где нас ждут?
Послание президента
Монгольский президент так же, как и наш, выступает с ежегодным посланием, только в этом послании больше глубинного смысла, чем в нашей новогодней речи. Сначала он участвует в буддийском богослужении на Алтын-обо и только после него начинает свое выступление. В первую очередь он обращается к Тенгри - Небу. Можно ли найти более яркий пример продолжения бытия древнего тенгрианства в современной монгольской культуре? После этого монгольский президент обращается к народам всех стран. У него за спиной - древняя традиция великой степной Империи, охватывавшей четыре пятых Евразии, он чувствует себя вправе говорить с народами всего мира. Потом он апеллирует к монгольскому народу, а завершает свое выступление обращением к духам рек, гор и долин Монголии. Где еще сохранилось такое серьезное отношение главы государственной власти к его главной, с точки зрения традиционной культуры, цели - поддержанию связи со всем пространством бытия своего народа, с природными стихиями своей страны?!
* * *
Такой предстала перед нами Монголия - прекрасная страна, сохранившая в своей современной жизни выверенные тысячелетиями смыслы, - во взаимной жизни людей, в восприятии мира и общении с ним. Такой открылась нам Великая Степь, вечно живая в своей радости и тревоге.
