CC BY
40
Раздел II
СОЦИОКУЛЬТУРНАЯ ПРОБЛЕМАТИКА В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ
УДК 82-243
Е. А. Осьминина
доктор филологических наук, профессор кафедры мировой культуры ИМО и СПН МГЛУ; e-mail: eleosminina@mail.ru
ОБРАЗ КУЛЬТУРЫ: ПРИЧИНЫ ИНТЕРПРЕТАЦИИ
В статье анализируется создание образа культуры, рассматриваются причины его восприятия и художественного воплощения на литературных примерах. Выделены следующие составляющие образа: «таврический миф», «киммерийский миф», «крымско-татарская тема», «Врангелевский Крым». Сделан вывод о доминировании личного опыта над культурной традицией.
Ключевые слова: имагология; Шмелёв; Чириков; Туроверов; Смоленский; таврический миф; киммерийский миф; крымско-татарская тема; Врангелевский Крым.
Osminina E. A.
Doctor.of Philology. Sciences, Professor at the Depart. of World Culture IIR and SPS MSLU; e-mail: eleosminina@mail.ru
THE IMAGE OF THE CULTURE: CAUSES OF INTERPRETATION
The article analyzes the image of culture, discusses why his perception and artistic expression, on literary examples. The following components of the image аге: «Tavrichesky myth», «Cimmerian myth», «Crimean-Tatar subject», «Wrangel Crimea». The conclusion is that personal experience dominates cultural tradition.
Key words: image studies; Shmelev; Chirikov; Turoverov; Smolensk; Taurian myth; Cimmerian myth; Crimean Tatar theme; Wrangel Crimea.
Образ страны (народа), который изучает имагология, складывается из разных составляющих и отражается, преломляется в средствах массовой информации, в литературе, кино, живописи и т. д. Художественная литература, благодаря своей образности, представляет яркие и характерные изображения той или иной местности в то или иное время; отражает и формирует представления об определенной
культуре (страны, народа). Существует определенная культурная традиция в создании этого образа. Но и личный опыт писателей и поэтов играет огромное значение, что будет показано далее. Обобщая материалы предыдущих исследований можно выделить следующие лики Крыма [1; 4; 8].
Прежде всего, Крым - прекрасная Таврида, часть Эллады, страна гармонии у С. С. Боброва, К. Н. Батюшкова (к ней относится «таврический миф» в определении А. П. Люсого). Оборотной стороной его является «киммерийский миф»: Одиссей у Гомера попадал в Царство мертвых через Крым, Киммерию. Этот образ присутствует в поэзии М. А. Волошина, О. Э. Мандельштама.
Вторая грань образа - не мифологическая, а историческая. Сначала это Крым как Крымское ханство. Крымско-татарские мотивы выделяются прежде всего в поэзии А. С. Пушкина, затем проявляются у других поэтов в своеобразном диалоге с Пушкиным.
Следующий образ - Крым эпохи Русско-турецких войн, он находит свое отражение в прозе и поэзии второй половины XIX в. у Л. Н. Толстого, К. Н. Леонтьева, А. Н. Майкова, Ф. И. Тютчева, А. К. Толстого.
Эмигрантская литература в своих произведениях отразила прежние грани и добавила новые. Ее Крым - это полуостров периода Гражданской войны и затем исхода Врангеля. Он показан и в прозе, и в поэзии.
Крымскую тему в эмиграции разрабатывал прежде всего И. С. Шмелёв (1872-1950). Писатель впервые попал в Крым в 1917 г., жил там с 1918 по 1922 гг. в Профессорском уголке под Алуштой, на дачах у С. Н. Сергеева-Ценского, у вдовы Л. Тихомирова, а потом и в собственном домике [5, с. 17].
Оказавшись в эмиграции, он описал Крым в эпопее «Солнце мер-тых» (1923), большом рассказе «Каменный век» (1924), рассказах: «Музыкальное утро» (1923), «Гунны» (1927), «Свет разума» (1927), «Туман» (1928), «Панорама» (1928), «Крест» (1936), «Стенька-рыбак» (1936), «Однажды ночью» (1936), «Ентрыга» (1936), «Виноград» (1936). В романе «Няня из Москвы» действие происходит, в том числе, и в Крыму, описана и эвакуация конца 1920 г.
Если рассмотреть образ Крыма у Шмелёва, в нем можно выделить мифологическую и историческую составляющие. Первым проявляется «киммерийский миф», само название «Солнце мертвых» отсылает к Царству мертвых, где солнце светит «оловянным блеском»:
«И вот выглянет на миг солнце и выплеснет бледной жестью. Бежит полоска, бежит... и гаснет. Воистину - солнце мертвых!» [11, с. 621]. В этих мифологических категориях осмысливаются крымские события с лета 1921- по весну 1922 г.: голод после окончания Гражданской войны и красного террора.
Вторая грань образа - Крым как царство первобытного, довременного Хаоса. Этот Хаос царит и в природе (горы как чудовищное нагромождение), и в душах людей. Таков Крым в рассказах «Каменный век», «Гунны», отчасти и в «Солнце мертвых». Если искать мифологические параллели, то можно указать скорее не на Гомера, а на Гесиода.
И, наконец, дан Шмелёвым и совершенно реалистический, исторический, образ Алушты периода Гражданской войны. Современные краеведы и литературоведы нашли прототипы многих героев писателя, переходящих из произведения в произведение: алуштинского дьякона, профессора, доктора и др. Есть и типизация - представлены образы крымских татар, украинского крестьянства, русской интеллигенции. В записях Шмелева «Материалы жизни», хранящихся в ОР РГБ, зафиксированы многие детали, ситуации, затем отраженные в рассказах.
Второй крупный писатель русской эмиграции, отразивший Крым в своих произведениях - Е. Н. Чириков (1864-1932). Он приобрел дачный участок в Бати-Лимане (между Ялтой и Севастополем) в 1911 г., куда переехал в 1918 г. и жил до 1920 г. Чириков участвовал во вран-гелевской эвакуации конца ноября 1920 г.
Писатель изобразил Крым в эмигрантских романах «Зверь из бездны» (1926) и «Моем романе» (1926). «Мифологический» пласт здесь превалирует над историческим. Можно найти черты и «таврического мифа» (Крым как рай) и «Хаоса» Гесиода. Но этот Хаос, в отличие от Шмелёва, в романе «Зверь из бездны» осмысливается как гармонический космос, именно туда бежит один из героев, не желая участвовать в братоубийственной Гражданской войне: «Красота дикой первобытности. На верхних террасах многовековой можжевеловый лес. Там, под стенами отвесных, высоко к небесам взметнувшихся скал, над вершинами которых всегда плавали орлы, в этих можжевеловых рощах, - такая тишина, словно все околдовано и заснуло сказочным сном» [9, с. 622]. Такой же образ дан и в «Моем романе», как кажется, не без восточного колорита: «Межгорные долины своими яркими
пятнами цветущих красных, белых и фиолетовых маков на изумрудных лугах, напоминали огромные восточные ковры. Дальние горы походили на сказочные драгоценные камни: сапфиры, опалы, изумруду, топазы. ... Змеистые дороги - белые, золотящиеся, казалось, вели к вратам Рая» [10, с. 55].
В «Звере из бездны» описан Бати-Лиман, в «Моем романе» -Балаклава, но конкретных узнаваемых черт гораздо меньше, чем у Шмелева, меньше исследована и конкретно-историческая основа произведений писателя.
И Шмелёв, и Чириков принадлежали к старшему поколению эмиграции. Их дети, а не они сами воевали в Белой армии. Сын Шмелёва был расстрелян во время красного террора, сыновья Чирикова эвакуировались. Вероятно, участь детей и определила выбор «таврического» или «киммерийского» мифа.
По-другому увидели Крым представители младшего поколения, участвовавшие в боях на его территории и потом оказавшиеся в эмиграции поэты: Н. Н. Туроверов, В. А. Смоленский.
Н. Н. Туроверов (1899-1972) стал подъесаулом в партизанском отряде полковника Чернецова, воевал на Кубани и в Крыму, эвакуировался раненый из Крыма в конце ноября 1920 г. [3, с. 7]. В эмиграции он описал полуостров в ряде стихотворений: «Крым» (1928), «Перекоп» (1928), «Отплытие» (1929), «В эту ночь мы ушли от погони.» (1937), «В огне все было и в дыму.. » (1939), «Гоголь» (1939), «Крым» (1924) , «Ты одна со мною разделила.» (1945), «Мы ничего ни у кого не просим» (1950).
Никаких следов «таврического мифа» или «киммерийского мифа» в поэзии Туроверова нет. На Древнюю Грецию указывает только одно упоминание:
Стерегло нас последнее горе После снежных татарских полей -Ледяное Понтийское море, Ледяная душа кораблей
(«В эту ночь мы ушли от погони.») [7, с. 58].
Зато выделен «крымско-татарский лик» в образе. Он увиден Туро-веровым (как и многими другими поэтами) в пушкинском освещении, в прямой перекличке с поэмой А. С. Пушкина «Бахчисарайский фонтан» и отталкивании от нее. Можно найти и отдельные строки в цикле «Крым»:
Легла на черепицу тень от минарета, И муэдзин тоской благословил наш день. В узорах стен дворца и розы, и сирень Увядших цветников восточного балета.
И отразит глубокий водоем Знакомый лик любимого поэта.
Бахчисарай, как хан в седле, Дремал в глубокой котловине [7, с. 34].
И целое стихотворение «В огне всё было и в дыму.», где после утверждения:
Увы, не в пушкинском Крыму
Тогда скакали наши кони
Развернут полемический образ Бахчисарая:
Посетил тогда дворец
В его печальном запустенье.
И увидал я ветхий зал -
Мерцала тускло позолота, -
С трудом стихи я вспоминал,
В пустом дворце искал кого-то;
Нетерпеливо вестовой
Водил коней вокруг гарема, -
Когда и где мне голос твой
Опять почудится, Зарема?
Прощай, фонтан холодных слез, -
Мне сердце жгла слеза иная, -
И роз тебе я не принес,
Тебя навеки покидая [7, с. 79].
Но больше всего подчеркнуты конкретные, материальные, приметы современного Крыма:
Струится зной. Уходят вереницы Далеких гор ... Маячат тополя, На синем шелке бухт корявые заплаты Железных, дымных, серых кораблей
Мы шли в сухой и пыльной мгле По раскаленной крымской глине
(«Крым») [7, с. 33-34].
В железном грохоте разрывов Вскипали воды Сиваша
(«Перекоп») [7, с. 35].
Главным же образом поэт вспоминает Крым времени и места эвакуации, расставания с Россией:
И рвал, и гнал над белым Крымом Морозный ветер облака. Спеши, мой конь, долиной Качи, Свершай последний переход, Нет, не один из нас заплачет, Грузясь на ждущий пароход
(«Перекоп») [7, с. 36].
Уходит дымный контур Аю-Дага Остались позади осенние поля
(«Отплытие») [7, с. 36].
Позже, в Севастопольском порту, Ты сурово вытер мои слезы И со мной простился на борту Корабля, плывущего в изгнанье
(«Гоголь») [7, с. 95].
И мы прошли. Прошла и эта осень Как бег ночной измученных коней -Еще не знали, что с рассветом бросим На пристани единственных друзей!» («Мы ничего ни у кого не просим») [7, с. 189].
Об этом написано и самое известное его стихотворение, которое так и называется «Крым»:
Уходили мы из Крыма Среди дыма и огня; Я с кормы всё время мимо В своего стрелял коня. А он плыл, изнемогая, За высокою кормой, Всё не веря, всё не зная, Что прощается со мной. Сколько раз одной могилы
Ожидали мы в бою. Конь всё плыл, теряя силы, Веря в преданность мою. Мой денщик стрелял не мимо Покраснела чуть вода... Уходящий берег Крыма Я запомнил навсегда [7, с. 97].
Это последняя русская земля, которую поэт видит уже с борта корабля. И именно в верности ей он клянется:
И в этот день в Чуфут-Кале, Сорвав бессмертники сухие, Я выцарапал на скале: Двадцатый год - прощай Россия
(«Крым») [7, с. 34].
Образ крымских цветов возникает и в другом стихотворении:
И для каких грядущих дней Храню бессмертники сухие?
(«Одних уж нет, а те далече.») [7, с. 59].
Крым становится образом всей потерянной России:
Помнишь вьюжный день на Перекопе? Мертвый конь, разбитые ножны. Много лет живя с тобой в Европе, Ничего забыть мы не должны («Ты одна со мною разделила.») [7, с. 166].
В. А. Смоленский (1901-1961), уроженец Луганска, также участвовал в Белом движении и эмигрировал во Францию [2, с. 358]. Если Туроверов - поэт реалистической традиции, внимательный к деталям, к цвету, ощущению, продолжавший бунинскую традицию в русской поэзии (неслучайно у него есть и стихи, посвященные Бунину), то В. А. Смоленский в эмиграции был близок к группе «Перекресток», ориентировавшейся на В. В. Ходасевича.
С некоторой натяжкой можно предположить отголоски мифологического Крыма в стихотворении «Черное море шумит у пустых берегов», в последних строках:
Так же, как я, ты бессильна, слепая стихия, Так же, как я, ты в пучины вернешься глухие, Грозное море, и ты возвратишься к концу [6, с. 120].
Но лучшее и самое известное стихотворение Смоленского «Над Черным морем, над белым Крымом.» также полно исторической конкретики; оно построено на ее сочетании с библейскими образами. И это уже не языческий миф:
Над Черным морем, над белым Крымом,
Летела слава России дымом.
Над голубыми полями клевера,
Летели горе и гибель с севера.
Летели русские пули градом,
Убили друга со мною рядом.
И Ангел плакал над мертвым ангелом.
- Мы уходили за море с Врангелем [6, с. 88].
Вывод парадоксален. В произведениях прозаиков старшего поколения продолжается традиция поэзии XVIII - начала ХХ вв. Крым предстает как прекрасная Таврида, мифологическая Киммерия, восточная сказка. В произведениях поэтов младшего поколения - традиция, скорее, прозы середины XIX. Крым - место русской славы, воспоминание о войне (Гражданской), последний клочок оставленный Родины, ее олицетворение. То есть личный опыт (участие или неучастие в войне) оказывается для писателей и поэтов важнее литературной традиции и определяет подход к теме.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Крымский текст в русской культуре: материалы международной научной конференции / под ред. Н. Букс, М. Н. Виролайнен. - СПб. : Изд-во Кулагиной, 2008. - 250 с.
2. Леонидов В. Смоленский Владимир Алексеевич / Литературная энциклопедия Русского Зарубежья (1918-1940). - Т. 1. Писатели Русского Зарубежья. - М. : РОССПЭН, 1997. - С. 358-360.
3. Леонидов В. Предисловие / Н. Н. Туроверов. Двадцатый год - прощай, Россия! - М. : Российский фонд культуры, 1999. - С. 5-16.
4. Люсый А. П. Крымский текст в русской литературе. - СПб. : Алетейя, 2003. - 320 с.
5. Попова Л. Н. Шмелев в Алуште. - Алушта : Алуштинская городская типография, 2000. - 86 с.
6. Смоленский В. А. Жизнь ушла, а лира все звучит. - М. : Праминко, 1994. -144 с.
7. Туроверов Н. Двадцатый год - прощай, Россия! - М. : Российский фонд культуры, 1999. - 304 с.
8. У времени на юру. История Крыма в русской поэзии / сост. Л. Н. Корнее-ва. - Симферополь : Бизнес-информ, 2014. - 528 с.
9. Чириков Е. Н. Зверь из бездны. - СПб. : Фолио-плюс, 2000. - 848 с.
10. Чириков Е. Н. Мой роман. - Париж : Возрождение, 1926. - 146 с.
11. Шмелёв И. С. Собр. соч.: в 5 т. - Т. 1. - М. : Русская книга, 1998. - 640 с.
