CC BY
268
Смирнова Альфия Исламовна, доктор, филологических наук, профессор, зав.кафедрой русской литературы, Московский городской педагогический Университет, Москва, Россия
ОБРАЗ ГЕРОИНИ И СЕМАНТИКА ДОМА В РАССКАЗАХ А.И. СОЛЖЕНИЦЫНА «МАТРЁНИН ДВОР» И В.Г. РАСПУТИНА «ИЗБА»
Рассказы А.И. Солженицына «Матрёнин двор» (1959) и В.Г. Распутина «Изба» (1999) разделяют сорок лет, однако между ними существует внутренняя связь, их сближают социально-публицистическая заостренность проблематики, реалистически-достоверная основа повествования, тип героини и особенности построения авторской модели мира. Уже в первых своих произведениях Солженицын «выдвинул новую шкалу ценностей, новый язык» [3: с. 8], открыл необыкновенные характеры - праведников, стоиков, «рыцарей». Исследователи обратили внимание на «огромный импульс», который дал рассказ «Матрёнин двор» всей деревенской прозе: она стала не просто крестьянской, а христианской [6: с. 87]. В русской литературе второй половины ХХ века образ Матрёны открыл целую череду женских характеров, типологически восходящих к нему, среди них и героини Распутина: Анна из «Последнего срока», Дарья из «Прощания с Матерой» и Агафья из рассказа «Изба». Сближает распутинских «старух» с Матрёной то, что Жорж Нива выделил как главное в героине Солженицына: она - «символ самоограничения, выживания нетронутой и потаённой народной культуры» [1: с. 171].
Как известно, поначалу рассказ Солженицына назывался «Не стоит село без праведника». Это заглавие непосредственно связывало читательские ожидания с образом Матрёны. Измененное по совету А.Т. Твардовского, напечатавшего рассказ в журнале «Новый мир» (1963, № 1), заглавие «Матрёнин двор» переключало читательское внимание на конфликт произведения и основной сюжетный мотив утраты дома.
Образ Матрёны раскрывается в произведении исподволь, постепенно психологически усложняясь и обретая цельность и завершенность. В.А. Чалмаев определил процесс создания ее образа как «неожиданный эффект психологического расширения, укрупнения портрета. Именно эта героиня Солженицына с ее нехитрыми заботами, с бедными радостями («справила пальто из ношеной железнодорожной шинели») может быть поставлена в один ряд с самыми крупными характерами прозы» писателя [6: с.84].
В портрете Матрёны читательское внимание акцентируется на таких деталях «кругловатого лица», как улыбка (добрая, «лучезарная улыбка») и глаза («блекло-голубые
глаза», в момент болезни «замутнённые», простодушный взгляд). Не внешней красотой славится Матрёна, а внутренним светом и добротой. После неприятностей «лоб её недолго оставался омрачённым, - замечает повествователь. - У неё было верное средство вернуть себе доброе расположение духа - работа», после которой возвращалась в избу Матрёна «уже просветлённая, всем довольная, со своей доброй улыбкой (Здесь и далее в цитатах курсив мой - А. С.)» [4: с. 120]. Она не боится тяжелой физической работы, безотказная, с готовностью откликается на просьбы о помощи: «И Матрёна не могла отказать. Она покидала свой черёд дел, шла помогать соседке...» [4: с. 123]. Когда же в избе появляется жена председателя и строго наказывает ей, обращаясь по фамилии:
«- Товарищ Григорьева! Надо будет помочь колхозу! Надо будет завтра ехать навоз вывозить!» - В ответ на лице Матрёны появляется «извиняющая полуулыбка - как будто ей было совестно за жену председателя, что та не могла ей заплатить за работу» [4: с. 120, 121].
В рассказе «Изба» Распутина уже в самом начале мы узнаем, что Агафья от «боли и работы рано потускнела и состарилась» [2: с. 448]. Ее портрет предельно прост и скуп, глаза - самая важная деталь внешности героини: «Была она высокая, жилистая, с узким лицом и пытливыми глазами» [2: с. 448]. Когда же пришло время переселяться в леспромхоз из Криволуцкой - деревни, в которой родилась и прожила более пятидесяти лет, Агафья заболела: «еще больше похудела, на лице не осталось ничего, кроме пронзительных глаз, руки повисли как плети» [2: с. 449-450]. И только в конце августа, вернувшись из больницы, она перевозит разобранную избу «на новопоселенье» и начинает заново собирать ее по бревнышку, доведя себя до изнеможения. «Лицо еще больше заострилось и в то же время разгладилось, доболела она до кости, на которой морщины не держатся» [2: с. 467]. Изработанная Агафья рано состарилась. «Лицо у нее. потемнело и выткалось бисером частых и тонких морщинок, по которым, умей кто читать, прочитались бы однообразные подробности жизни» [2: с. 472]. Если Агафья непритязательна в одежде и постоянна в своем выборе: «Ходила в темном, по летам не снимала с ног самошитые кожаные чирки, по зимам катанки. Ни зимой, ни летом не вылезала из телогрейки <.>» [2: с. 448], то через детали портрета и изменения во внешности передается внутреннее состояние героини.
Рано овдовевшие, героини рассказов Солженицына и Распутина стойко переносят свое одиночество и болезни: «Была она одинокая кругом, а с тех пор, как стала сильно болеть -и из колхоза её отпустили.» [4: с. 119], - читаем о Матрёне. «.К сорока годам осталась Агафья в родительском доме одинешенька» [2: с. 448]. В жизнь Матрёны, «густую заботами, ещё врывалась временами тяжёлая немочь, Матрёна валилась и сутки-двое лежала пластом. Она не жаловалась, не стонала, но и не шевелилась почти. не пила, не ела и не просила ничего» [4: с. 124]. О болезни Агафьи в рассказе говорится, что была одна болезнь у нее - «надсада», «от других она выкрепилась в кремень» [2: с. 449]. «Вот это была надсада так надсада» [2: с. 450].
Привыкшие рассчитывать только на себя, они самостоятельно управляются с тяжелой
крестьянской работой и домашними заботами. День Матрёны начинался в четыре-пять
утра. «.Помимо стряпни и хозяйства, на каждый день у неё приходилось и какое-нибудь
другое немалое дело; закономерный порядок этих дел она держала в голове и, проснувшись 52
поутру, всегда знала, чем сегодня день её занят» [4: с. 121-122].
Труженицы, Матрёна и Агафья, справляются с тем, что не каждому мужику под силу. В разговоре с «квартирантом» Матрёна вспоминает: «- Это ты меня прежде не видал, Игнатич.... Все мешки мои были, по пять пудов тижелью не считала». А как-то конь Волчок, военный, здоровый, «с испугу сани понёс в озеро, мужики отскакивали, а я, правда, за узду схватила, остановила» [4: с. 124].
Образ Агафьи подробно раскрывается в рассказе «Изба» именно в ее отношении к труду, в каждодневных будничных занятиях, в тяжелой, не женской, работе по возведению родительской избы, которая стала для нее смыслом жизни. «Умела она справлять любую мужскую работу - и сети вязала, и морды для заездков плела, беря в Ангаре рыбу круглый год, и пахала, и ставила в сенокосы зароды, и стайку могла для коровы срубить» [2: с. 448449]. Есть в рассказе эпизод, свидетельствующий об исключительных возможностях героини, как и в случае с конем Волчком у Матрёны: «Невесть с каких времен держался в Криволуцкой обычай устраивать на Ангаре гонки: на шитиках от Нижнего острова заталкивались наперегонки на шестах против течения три версты до Верхнего острова и дважды Агафья приходила первой. А ведь это не Волга, это Ангара: вода шла с гудом, взбивая нутряную волну, течение само себя перегоняло. На такой воде всех мужиков обойти. если бы еще 250 лет простояла Криволуцкая, она бы это не забыла» [2: с. 449].
Отстраивая заново свою избу, Агафья перепутала дни, наползающие один на другой, «она не могла припомнить, спала ли и где спала, и какая работа была вчерашней, какая сегодняшней». Тело ее «затвердело в грубое и комковатое орудие для работы...» [2: с. 465]. «Нигде не болело, внутри была одна пустота, не держали ноги, нечувствительными плетями повисли руки» [2: с. 466]. Савелий, пытаясь вразумить ее, называет «бабой храброй, но неуемной, алчной до работы. Расплачивается Агафья за это утратой своего женского предназначения («Рано она плюнула на женщину в себе» [2: с. 448]). Она признается Савелию, который зовет ее замуж: «Я выхолостилась уж не знай когда» [2: с. 459].
Возрождая свою избу, героиня словно решила вернуть в жизнь прежний порядок -вопреки царящему в поселке беспорядку и наступающему единообразию, подобно тому, как когда-то во время гонок против течения на Ангаре ей удалось прийти первой. Жадная до работы, она «не успевала закончить одно дело, а руки уже просили другое, и чувствовала она, как придвигается к ней новая мера работы» [2: с. 470].
Объединяет героинь рассказов «Матрёнин двор» и «Изба» их привязанность к дому, в котором прошла вся их жизнь. «Знал я, что замуж Матрёна вышла ещё до революции и сразу в эту избу» [4: с. 127], где жили теперь она и её «квартирант» Игнатич. У избы и ее хозяйки - общая участь: «Гнила и старела когда-то шумная, а теперь пустынная изба - и старела в ней беспритульная Матрёна» [4: с. 132]. Так же сроднившаяся со своей избой Агафья стареет вместе с ней. Мотив мистической связи героинь Солженицына и Распутина со своим домом, в котором прожила сорок лет Матрёна, прошла вся жизнь Агафьи, объединяет эти произведения.
В рассказе Солженицына первое описание дома Матрёны сюжетно связано с поиском
53
жилья и знакомством Игнатича с Матрёной: дом «стоял тут же, неподалёку, с четырьмя оконцами в ряд на холодную некрасную сторону, крытый щепою, на два ската и с украшенным под теремок чердачным окошком. Дом не низкий - восемнадцать венцов. Однако изгнивала щепа, посерели от старости брёвна сруба и ворота, когда-то могучие, и проредилась их обвершка» [4: с. 115]. Тут же сообщается, что построен дом был давно и добротно из расчета на большую семью, «а жила теперь одинокая женщина лет шестидесяти». Участь разрушенного дома разделит и Матрёна, поэтому в рассказе подробно воссоздается облик избы с описанием деталей бесхитростного интерьера и жизнью населяющих его живых созданий. «Просторная изба и особенно лучшая приоконная её часть была уставлена по табуреткам и лавкам - горшками и кадками с фикусами. Они заполнили одиночество хозяйки безмолвной, но живой толпой. Они разрослись привольно, забирая небогатый свет северной стороны» [4: с. 115].
Тот же мотив мистической связи героини со своей избой станет ведущим в рассказе Распутина: Агафья, перевозящая избу на новое место, мучительно переживает происходящее: в кабине старого трактора «тупо, оглушенно» оглядывается на «ползущий позади, стянутый тросами воз с тем, что было ее избой и что оказалось теперь таким жалким и дряхлым, что и поверить нельзя было, как из этой груды хлама можно опять поднять дом». Она испытывает физическую боль, глядя на этот воз, - «тоже разбитая, бесчувственная, сдавленная во все тело грубыми стяжками...» [2: с. 451]. Дом в рассказе «Изба» предстает не столько характеристикой обычного «трехмерного» пространства, сколько раскрывается как психологический локус, символизирующий связь со своей хозяйкой. Агафья «возродила» избу, вложив в неё всю душу и силы: «Можно сказать, что зачали её, голубушку, оставалось выносить да родить»[2: с. 461]. И изба, словно «другая» ипостась героини («вся в хозяйку» [2: с. 468]), живет ее жизнью. Агафья ощущает избу как живое существо: как хорошо «потом, насадив на свое законное место венец, сесть без сил подле, прислонясь спиной к бревешкам <...>, и чувствовать, как тукает-тукает в спину легкими толчками: оживали бревешки, врастая в одну плоть, начинали дышать» [2: с. 463].
Объединяет героинь анализируемых рассказов и общий сюжетный мотив утраты дома, реализующийся в разрушении избы, которая для Матрёны и Агафьи - как хранительниц домашнего очага - становится с годами второй их сущностью. Художественный конфликт в рассказе «Матрёнин двор» придает повествованию особый драматизм и связан с решением вопроса о наследстве для воспитанницы Матрёны Киры -дочери Фаддея: «Страдая от недугов и чая недалёкую смерть, тогда же объявила Матрёна свою волю: отдельный сруб горницы, расположенный под общею связью с избою, после смерти её отдать в наследство Кире» [4: с. 132]. Еще при жизни Матрёны захотели родственники во главе с Фаддеем заполучить свою часть наследства. Ей не жалко было «саму горницу, стоявшую без дела, как вообще ни труда, ни добра своего не жалела», но жутко было «начать ломать ту крышу, под которой прожила сорок лет». Для Матрёны это стало «концом её жизни всей» [4: с. 133].
Распутин в конце ХХ века остро ощущает распад самих основ жизни, что символически выражается в мотиве разрушения дома в повестях «Прощание с Матёрой», «Пожар», рассказе
«Изба». В «Пожаре» повествуется о событиях, последовавших после затопления приангарских деревень и переселения жителей на новое место, в посёлок Сосновка, представляющий собой временное пристанище не городского, и не деревенского, а бивуачного типа. Место действия в рассказе «Изба» - недостроенный поселок, «пугающий своей бесформенностью», куда после затопления ангарского берега, кроме Криволуцкой (родной деревни Агафьи - А.С.), сгрузили еще пять береговых деревушек» [2: с. 447]. Говорящие названия улиц поселка - Сбродная, позже переименованная в Канаву, на которой селились случайные «отделенцы», - свидетельствуют, что у переселенцев нет будущего. Именно поэтому Агафье так важно перевезти на новое место свою прежнюю избу.
Агафья, восстановившая по бревнышку избу, чувствует ее, разговаривает с ней: «Ночью она лежала без сна, слушала, как кряхтят в углах набирающие тепло стены, как тяжко отдыхивается после топки печь» [2: с. 471]. Антропоморфизм в изображении избы выражается в очеловечении ее, наделении душой. После смерти Агафьи «изба осталась сиротой, наследников у Агафьи не оказалось. Зиму простояла она безжизненной - ни дымка, ни огонька, с закрытыми наглухо окнами, оцепеневшая, безуходная, холодная, скорбная» [2: с. 478-479]. Изба продолжает ощущать связь со своей хозяйкой: она «по-прежнему коченела всё в той же неподвижности. Она и на избу перестала походить - так, строение, выпятившееся на глаза, неуместное, отягощенное собою, вызывающее неловкость» [2: с. 479]. После того, как открыли ставни, изба «задышала», «очнулась, натянулась вся, подставила солнцу маленькие ослепшие глаза, заслезилась, принимая тепло, и за два дня скинула с себя смертный вид.
- Господи! - крестились бабы, оборачиваясь на избу. - Будто Агафья воротилась» [2: с. 479].
Онтологический смысл образа избы в рассказе раскрывается в оппозиции уход / возвращение: если в материально-реальном плане уход Агафьи из дома связан с ее смертью, то в религиозно-мифологическом плане этот мотив благодаря семантике образа избы символизирует воскрешение, возвращение домой, восстановление связи с родом. «Считалось, что за избой доглядывает сама хозяйка, старуха Агафья.» [2: с. 447]. «По теплу» заходили на подворье старухи, «усаживались на низкую и неохватную, вросшую в землю чурку и сразу оказывались в другом мире. Ни гука, ни стука сюда, за невидимую стену, не пробивалось, запустение приятно грело душу, навевало покой и окунало в сладкую и далеко уводящую задумчивость, в которой неслышно и согласно беседуют одни только души» [2: с. 447].
Рассказ Распутина начинается описанием избы уже после ухода из жизни Агафьи. «Изба была небольшой, старой, почерневшей и потрескавшейся по сосновым бревнам невеликого охвата, осевшей на левый затененный угол, но оставалось что-то в ее составе и стати такое, что не позволяло ее назвать избенкой. Без хозяйского догляда жилье стареет быстро - постарела до дряхлости и эта изба с двумя маленькими окнами на восток и двумя на южную сторону <...>. Постарела и осиротела <...> и все же каким-то макаром из последних сил изба держала достоинство и стояла высоконько и подобранно, не дала выхлестать стекла, выломать палисадник с рябиной и черемухой, просторная ограда не
55
зарастала крапивой, все так же, как при хозяйке, лепили ласточки гнезда по застрехам <...>» [2: с. 446-447].
Судьба навсегда связала героинь Солженицына и Распутина с избой, ставшей и последним их пристанищем. Не случайно Агафье в больнице снится сон, «поразивший ее на всю оставшуюся жизнь: будто хоронят ее в ее же избе, которую стоймя тянут к кладбищу на тракторных санях и мужики роют под избу огромную ямину» [2: с. 450], но в нее изба не помещается. Торчащая из-под земли «от конька до половины ската» крыша, по заверениям мужиков, станет «памятником ее жизни», с чем Агафья во сне соглашается. Этот сон оказывается вещим: после ее ухода к ней идут не на кладбище, как ко всем остальным, отошедшим в мир иной, «а в те же ворота, что и при жизни. Почему так сложилось, и сказать нельзя» [2: с. 447].
Матрёна так же, как и Агафья, «прозревает» будущее, словно предчувствует свою смерть. В середине последней своей зимы она зашивает в подкладку «нового» пальто, перешитого из ношеной железнодорожной шинели, двести рублей себе на похороны. «Боялась она пожара, боялась молоньи (Курсив автора - А.С.), а больше всего почему-то -поезда» [4: с. 124], под колесами которого ей и предстояло погибнуть.
Матрёна уже после смерти открывается Игнатичу в новом свете: жила она на свой лад, ни под кого не подстраиваясь и ни по чьим-то меркам: «за обзаводом не гналась», была «не бережная» (бережливая), «даже поросёнка не держала, выкармливать почему-то не любила; и, глупая, помогала чужим людям бесплатно» [4: с. 145]. Ее сердечность и простота не вызывают понимания и сочувствия у родственников. Заканчивается рассказ словами: «Все мы жили рядом с ней и не поняли, что есть она тот самый праведник, без которого, по пословице, не стоит село.
Ни город.
Ни вся земля наша» [4: с. 146].
Солженицын в финале рассказа раскрыл кодовый смысл образа Матрёны, что стало художественным открытием автора, запечатлевшего тип героини, характерный для русской деревенской прозы второй половины ХХ века.
«.По Солженицыну, праведник - это тот, в ком воплотился высокий этический идеал русского народа, совпадающий по своим основным "параметрам" с идеалом христианским» [5: с. 89]. В описании Матрёны автор идет от жизни и от реального прототипа героини -Матрёны Васильевны Захаровой, без нажима и назидания характеризует веру героини в Бога: «Не сказать, однако, чтобы Матрёна верила как-то истово. Даже скорей была она язычница, брали в ней верх суеверия <...>» [4: с. 126]. Этим свойством она напоминает бабушку Вити Потылицына, Катерину Петровну, из повести В.П. Астафьева «Последний поклон», в сознании и жизненном опыте которой уживаются православная вера и языческие представления, заговоры и поклонение природным силам.
Матрёна жила с Богом в душе, всякое дело она начинала «С Богом!» Герой-повествователь предполагает, что, может быть, она и молилась, «но не показно, стесняясь
меня или боясь меня притеснить». «Только грехов у неё было меньше, чем у её колченогой кошки. Та - мышей душила.» [4: с. 126]. Такт, совестливость и доброта, свойственные Матрёне, определяют ее отношение к людям: «У тех людей всегда лица хороши, кто в ладах с совестью своей» [4: с. 134].
Совестливость отличает и героиню рассказа «Изба». Агафья рассказывает Савелию о том, как решила проведать свою корову Марту, которую на время сдала в леспромхоз, потому что одной «дом и корову в один обхват» ей не осилить. «.Перед коровой уж стыдно, что избавилась и глаз не кажу». Но Марта, узнавшая голос хозяйки, не откликается на него, не идет к ней. «Голову к земле пригнула, набычилась, в характер уперлась и никак, осердилась на меня, что я с хозяйства ее сняла. <.> Я к ней с лаской, а она отвернулась и пошла от меня в дальний угол. Вот какая честная корова!» [2: с. 462].
А.И. Солженицын и В.Г. Распутин выделяют в своих героинях основополагающее свойство народного характера - их совестливость. «Праведницы», они живут по совести, много и тяжело трудятся, жертвуют собой, не осознавая это как жертву, несут в мир добро и веру в незыблемые основы бытия.
Список литературы
1. Нива Ж. Солженицын. М.: Худож. литература, 1992. - 192 с.
2. Распутин В.Г. Изба // Распутин В.Г. В ту же землю: Повесть, рассказы. - М.: Вагриус,
2001. - С. 446-483.
3. Синенко В.С. Этика стоицизма Александра Солженицына. - Уфа: Изд-во
«Восточный университет», 1999. - 136 с.
4. Солженицын А.И. Матрёнин двор // Солженицын А.И. Малое собр. соч.: Рассказы.
- М.: ИНКОМ НВ, 1991. - С. 112-146.
5. Урманов А.В. Творчество Александра Солженицына: учебное пособие. - 3-е изд. М.:
Флинта : Наука, 2009. - 384 с.
6. Чалмаев В.А. Александр Солженицын: Жизнь и творчество. - М.: Просвещение,
1994. - 287 с.
