CC BY
94
ОБРАЗ АЛТАЯ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ XIX ВЕКА О.Г. Левашова
Ключевые слова: Алтай, региональная литература, культура, тема, поэтика.
Keywords: Altai, regional literature, culture, theme, poetics.
Алтай и с точки зрения территориального деления, и с точки зрения культурной самобытности в эту эпоху выделить сложно. Выделять русскую литературу Алтая из культурного пространства Сибири в XIX веке можно достаточно условно: произведения, в которых главным художественным топосом становится Алтай, создают, в основном, уроженцы других регионов России, волею судеб попавшие на Алтай (ссылка, перевод по службе, экспедиции и т.п.).
В XIX веке на Алтае не сформировался единый литературный процесс, нет профессиональных писателей. Изучение и отображение региональной жизни осуществляется этнографами, учеными, путешественниками. Поэтому ведущим жанром литературы, по преимуществу, становится художественно-этнографический очерк. Все же в XIX столетии по крупицам собираются отдельные приметы, черты, подмечаются особенности, закрепляющие в читательском сознании художественно-литературный образ Алтая. Именно во второй половине XIX века закладывался, прежде всего, областниками, тот культурный подъем, который Алтай переживет в начале ХХ века.
Выдающийся ученый, этнограф, фольклорист С.И. Гуляев (18051888) был прежде всего собирателем культурных сил на Алтае и в Сибири. Как и многие сибиряки, стремящиеся служить своей малой родине, С.И. Гуляев едет в Петербург, понимая, что в столице есть литература, печатные органы, критика и читатели. В петербургский период С.И. Гуляев пишет статьи «Алтайские каменщики», «Колыван и Колы-вань», «Механик Ползунов» и др., пытаясь привлечь внимание читателей к истории, природе и людям Алтая. С.И. Гуляев не был писателем в полном смысле этого слова, поэтому сам с иронией в письме к матери замечал: «...я хочу пуститься в литературу» (цит. по: [Троицкий, 1988, с. 8]). Однако гуляевские художественно-публицистические и
публицистические зарисовки родных мест, созданные им образы людей, населяющих Алтай, важны для понимания логики зарождения и развития культурных процессов в сибирской провинции, возникающих тенденций изображения алтайского топоса.
Вернувшись в родные места, С.И. Гуляев с усиленным энтузиазмом продолжает свою общественную деятельность, работу по собиранию культурных и научных сил в сибирской провинции. Его дом в Барнауле открыт для культурных деятелей и путешественников, приезжающих на Алтай (французский археолог, этнограф, доктор Менье, немецкий ученый-зоолог А. Брем и др.). С.И. Гуляев знакомится и сближается с ведущими представителями сибирского областничества (Н.М. Ядринцевым и Г.Н. Потаниным).
Интересна зарисовка духовного облика С.И. Гуляева на фоне местной жизни того времени: «В то время, как счастливая звезда заводов (алтайских) начала закатываться, слава о шумной и роскошной жизни горного мира гремела все больше и больше, распространяясь далеко за пределы не только Сибири, но и России. О шумных пирах, богатых обедах и роскошных костюмах горных дам путешественники говорили далеко за пределами России, и Алтай в этом отношении считался каким-то сказочным уголком, где всегда можно было встретить дорогие вина, роскошные костюмы, выписанные прямо из Парижа. Заставляя едва ли не всех жить не по средствам, эти блеск и роскошь, однако, не коснулись дома С.И. Гуляева, где жизнь текла совершенно иначе, чем в остальном мире. Этот дом, находясь в одной из глухих улиц Барнаула, чаще открывался для путешественников, ученых и местных исследователей, даже чаще для простых рудовозов<...> Для путешественников и ученых кабинет С.И. Гуляева с его коллекциями, библиотекой, а главным образом, с самим хозяином, который представлял из себя живую книгу всевозможных сведений об Алтае, являлся необходимым преддверием для изучения этой страны» [Голубев, 1890, с. 428].
Незначительное влияние на формирование образа Алтая в культуре и художественной литературе оказал Е.П. Ковалевский (1809 (по другим источникам 1811?) - 1868). Русский путешественник, писатель, общественный и государственный деятель Е.П. Ковалевский только в юности недолгое время служил на Алтае. Будучи горным инженером, Егор Петрович Ковалевский возглавлял успешную геологическую экспедицию по поиску золота на Алтае, с этой целью он посещает Горный Алтай, Телецкое озеро, Барабинскую степь.
Е.П. Ковалевский занимался и литературной деятельностью: он автор многочисленных научно -популярных очерков о странах и народах, которые посетил и изучал, девяти романов и повестей, сборника
стихов, драмы в стихах. Пространство Алтая Е.П. Ковалевский запечатлел в ранней своей публикации - в сборнике стихов «Сибирь. Думы», подписанном начальными буквами «Е. К.» и появившемся в 1832 году в Санкт-Петербурге, в типографии Плюшара (большие фрагменты этого сборника представлены А. Родионовым в альманахе «Тобольск и вся Сибирь»).
Сборник стихов Е.П. Ковалевского во многом подражательный и ученический. Современники и позднейшие исследователи отмечают, что сам путешественник и писатель не случайно в дальнейшем переходит к прозе, тем самым дав оценку своему поэтическому дару. Поэтому нам представляется несколько восторженной та оценка, которую дает А. Родионов стихам Е.П. Ковалевского: «Сибирь в “Думах” высвечивается душевной лампадой Егора Ковалевского в красках романтических, восторженных, что внутренне мотивировано - он разглядывал новую для себя страну столичным глазом, и отразилась она в стихах сообразно литературной традиции тех лет» [Родионов, 2010, с. 430].
С одной стороны, стихи молодого начинающего автора свидетельствуют о поэтических предпочтениях эпохи, с другой, о том, что, будучи поклонником романтизма, Е.П. Ковалевский воплощает излишне аффектированные и гипертрофированные чувственные проявления. В эпоху реализма позднего А.С. Пушкина, психологического романтизма М.Ю. Лермонтова «неистовый» романтизм Е.П. Ковалевского ощущается как вторичный. Об этом свидетельствуют уже строки письма, предпосланные стихам, принадлежащие автору и публикуемые издателем: «.Добровольно покинув родину, покинув тебя, мой единственный Друг, я удалился в необитаемый край Сибири; седьмой месяц я не вижу человека, ничто даже не напоминает мне о нем. И недуг сердца заживает, тихая, кроткая грусть сменила убийственную тоску. Мое бытие слилось с воспоминанием о ней, и то, что мечталось в зыбком, неверном сновидении осуществилось, Ея призрак. Нет, она - мой идеал, мой Ангел-хранитель, она сама навещает уединенную обитель мою и вливает на растравленные раны бальзам сладкого утешения.
Когда невзгодные тучи заслоняли мою душу, тогда я старался пробудить восторги созерцанием величественной природы. Знаю, что исполинские картины Сибири выше всяких описаний... Сорвите с главы этакого гордого утеса бурное облако, начертите на нем стрелою молнии... и если эти письмена будут доступны смертным, тогда свет узнает Сибирь!.. Перед тобою скрижаль моих чувствований - не более!» (Цит. по: [Тобольск и вся Сибирь, 2010, с. 432]).
Цикл «Дум» Е.П. Ковалевского организован традиционным для романтизма противопоставлением: мимолетность человеческой жизни и Вечная Природа. А. Родионов считает, что в основе такой композиции лежит автобиографический мотив: одной из причин отъезда с Украины была смерть любимой. Первая дума - посвящение «Праху Н.», смерть близкого человека приводит к отчуждению от людей, чувству тотального одиночества и близости к природе: «Среди степей, меж гор Сибири дикой, / Далекий от людей и к небу близкий, / Я счастлив был, свободен был без них».
В следующих думах личное горе вытесняется грандиозными и экзотическими для лирического героя образами сибирских гор, степей, буранов. В «Думе VIII. Буря» Е.П. Ковалевский рисует сродни апокалипсическому пейзажу картину пожара в горах. Грандиозным предстает в начале стихотворения образ Горного Алтая: «Пред мной - Алтай, за мной - Алтай, то / взгроможденный, / Поник на облака, то в прахе раздробленный. / На глыбах рухнувших висит дремучий бор, / И тощий плющ, как змей, ползет из трещин гор. / Зияет пасть пещер, зияет бездн стремнины, / И глухо все. Природа страшной ждет / судьбина!» Предчувствие не обмануло лирического героя: «огнь ужасный» уничтожает на своем пути все: «Столетний кедр трещит, шатнулся, вот / склонился, / И, дружно с елью обхватясь, свалился, / Загромоздив собой Чумыша грозный ток.».
Интересной, но достаточно поверхностной представляется попытка в VII думе «Татарка» осмыслить жизнь аборигенов-алтайцев. Авторское прозаическое вступление, на наш взгляд, свидетельствует о весьма поверхностном восприятии инородцев: «Представьте себе людей, скрывающихся от власти закона в лесах непроходимых, с верой шаткой, с умом огрубевшим, <.> полунагих, питающихся кореньями и дикими зверями <.> - и вы будете иметь понятие о татарах-язычниках, скитающихся между Кузнецком, Бийском и около озера Телецкого». Очень традиционно нарисован лик самой «татарки» в думе Е.П. Ковалевского: «Безмолвная дева чудесна была / Сияньем луны озарена: / Под пышной, волнистой струею / Роскошных и длинных смоляных кудрей / Лик девы, как день из-за ночи / Сиял.» [Ковалевский, 1832, с. 38-39]. Однако в этот традиционно романтический образный строй стиха проникнет реальная деталь - принятие язычника-ми-алтайцами православия и, часто, бессмысленность для инородца этого сакрального действа. В этом смысле финал думы «Татарка» достаточно противоречив: «Однажды, в церковной ограде, / Селяне татарку сыскали, <.> / И хладной рукою сжимала она / Спасительный
крест; знать его то / Несчастная всюду искала» [Ковалевский, 1832, с. 42].
Образная система сборника «Сибирь. Думы» изобилует романтическими клише, образ лирического героя и героини психологически не очерчены, ритм неровен, что не связано с творческим заданием поэта, а объясняется несовершенством самого стиха. Образ Алтая для Е.П. Ковалевского был связан по преимуществу с расширением экзотического, необычного пространства, противопоставленного обыденному, бытовому (в русской романтической лирике первой трети XIX века эту роль долгое время выполнял Кавказ). Традиция изображения Кавказа ощутима и в ранних стихах Е.П. Ковалевского, что во многом лишает образ Алтая и Сибири самобытности.
Не принимал никакого участия и не мог принять в силу положения ссыльнокаторжного в организации литературного процесса в Сибири Ф.М. Достоевский (1821-1881). Ф.М. Достоевский, попал на Алтай, будучи осужденным по делу «петрашевцев», уже известным писателем, автором романа «Бедные люди» и ряда петербургских повестей. Отбыв четырехлетнюю каторгу в Омском остроге, Достоевский, переведенный солдатом, а потом унтер-офицером в Семипалатинск, несколько раз посещает Алтай и Барнаул. Несомненный интерес представляет образ Алтая, нашедший отражение в эпистолярном наследии Ф.М. Достоевского1.
Больший отзвук у читателей и у критиков получил роман Л.П. Блюммера «На Алтае». Этому, прежде всего, способствовала сама тема произведения - «золотая лихорадка». В исторических трудах, посвященных изучению зарождения горно-металлургической промышленности на Алтае, отмечается, что уже в XVШ веке наш регион становится одним из важнейших центров по производству цветных металлов. Интерес русских монархов, организация на Алтае Колывано-Воскресенских (с 1834 года - Алтайский) заводов, принадлежащих Кабинету Его Императорского Величества, связан сначала «с выплавкой серебра и извлечением из него рудного золота <...>. С 30-х годов XIX века на Алтае стали разрабатываться месторождения россыпного золота» [Соболева, 1995, с. 119]. В этот период регион привлек к себе не только внимание специалистов, горных инженеров, но и авантюристов всех мастей, любителей быстрой и легкой наживы.
1 См. об этом статьи: Гришаев В. Достоевский на Алтае // В.Ф. Гришаев. Тропою памяти. Барнаул, 1987; Маркин П. Достоевский в Барнауле: (Факты и домыслы) // Алтай. 1985. № 3; Левашова О.Г. Ф.М. Достоевский и Алтай // История Алтая. Ч. I. С древнейших времен до 1917 г. Барнаул, 1995.
Работали на приисках подневольные кабинетские крестьяне, согнанные с ближайших деревень и ставшие в одночасье «бергала-ми» (горнозаводскими рабочими). Условия труда на приисках и эксплуатация рабочих были бесчеловечными. Т.Н. Соболева на основании исторических документов так характеризует жизнь горнозаводского населения Алтая: «Розги, шпицрутены, кнут, содержание в тюрьмах, исправительных казармах, на гауптвахтах, отсылка с 30х годов XIX века на золотые промыслы, которая воспринималась как направление на каторгу, составили основной арсенал средств администрации округа для исправления «нерадивых», «недобросовестных», «строптивых» работников и наказания преступников» [Соболева, 1995, с. 131]. Об алтайском золоте пишет свой роман Л.П. Блюммер2.
В биографии И.А. Кущевского (1847-1876) до сих пор много «белых пятен». Считается, что родился он в Восточной Сибири, в семье обедневшего дворянина. Однако алтайские краеведы называют И.А. Кущевского первым барнаульским писателем. На этой версии настаивает Г.П. Раппопорт: «Документами точно подтверждено, что Иван Афанасьевич Кущевский родился в Барнауле в 1847 году в семье титулярного советника, служившего мелким чиновником канцелярии Алтайского горного округа» [Раппопорт, 1957, с. 557], -однако никакой ссылки на эти документы Г. Раппопорт не делает. Рано почувствовав стремление к литературному творчеству, И.А. Кущевский, как и многие сибиряки, едет в Петербург, желая получить университетское образование, стать ближе к издателям, критике, читающей публике. Казалось бы, в 1970 -е годы писатель достигает своей цели, печатая свои статьи, очерки, рассказы и, наконец, опубликовав роман «Николай Негорев, или Благополучный россиянин», обретя читателя в лице демократических слоев населения. Но жизнь «писателя-пролетария» сделала свое дело: И.А. Кущевский умер, не достигнув тридцатилетнего возраста.
За год до смерти И.А. Кущевский публикует в журнале «Отечественные записки» под псевдонимом «Хайдаков» очерки «Не столь отдаленные места Сибири». Они, как и роман Л.П. Блюммера, во многом связаны с темой алтайского золота. Герой-рассказчик, отбыв срок сибирской ссылки, с караваном золота возвращается в Центральную Россию. Важным образом в произведении становится топос дороги. Конкретная география намечает путь от Томска до
2 Анализ романа см. в статье: Левашова О.Г. Роман Л.П. Блюммера «На Алтае» // История Алтая. Ч. I. С древнейших времен до 1917 г. Барнаул, 1995.
Барнаула, а затем на Урал. Однако этот простой сюжетный ход, отсылающий к традиции жанра путевого очерка, дает писателю возможность показать жизнь и быт сибиряков: их кулинарные пристрастия, хлебосольство, широту души, в то же время суеверия, лихоимство чиновников, беззакония, ставшие нормой.
Одним из важнейших вопросов до сих пор является проблема авторства очерков. Г.П. Раппопорт высказал сомнение в принадлежности этого произведения перу И.А. Кущевского. По мнению алтайского краеведа, автором очерков является Л.П. Блюммер: «В произведениях Л. Блюммера мы находим много страниц, схожих с этими описаниями в очерках. Кущевскому же золотая промышленность была незнакома, и он на эту тему не писал» [Раппопорт, 1957, с. 558]. Эту проблему затрагивают в своих работах и авторы био-биографических статей о творчестве И.А. Кущевского: «До сих пор не решен окончательно вопрос о принадлежности Кущевскому очерков «Не столь отдаленные места Сибири» (псевдоним Хайда-ков), опубликованных в «Отечественных записках» (1875. № 7)» [Видуэцкая, 1989, с. 392], - пишет И.П. Видуэцкая.
В целом, логика исследователей в решении этого вопроса ясна: «Не столь отдаленные места Сибири», в связи с заглавием3 и с подзаголовком «Наброски из воспоминаний ссыльного», в центр повествования выдвигают определенный тип героя, не связанный с жизненной судьбой И.А. Кущевского. Однако знакомство с содержанием очерка, в котором подробно, часто с иронией и самоиронией, описываются быт, привычки, суеверия сибиряков, для воссоздания их самобытности писатель прибегает к явной гиперболизации: «Ну, что у вас в России! есть этакие пельмени? А кто из российских съест по сто штук? А я и четыреста съедаю!..», - убеждает в том, что пишет человек, глубоко и всесторонне знавший Сибирь. Обращаясь к теме золота, автор глубоко и всесторонне не воплощает эту тему, хотя «золотая лихорадка» определяет жизнь российской глубинки, отражается на всех сферах ее жизни. Мошенничество и авантюризм становятся образом жизни сибиряков. Комично и в то же время сатирически и одновременно трагически рисуется сцена об-
3 По уставу 1822 года о наказаниях ссылка на поселение делилась на две степени: в отдаленнейшие места (Иркутская, Енисейская, Томская, Тобольская губернии) и места не столь отдаленные (Олонецкая, Пермская, Оренбургская). В 60-70-х годах статьи устава о ссыльных были широко известны в обществе и слова «места не столь отдаленные» употреблялись как синонимы ссылки. См. об этом: Примечания // Русские очерки. Т. II. М., 1956. С. 777.
мана мужиков-ямщиков детьми богатых барнаульских чиновников и горных инженеров, обучающихся в томской гимназии и заставляющих бесплатно везти их до Барнаула. Чиновники, приехавшие в глубокую провинцию, большей частью для наживы, по мнению писателя, уверены в том, что «Сибирь - первобытная страна с напуганным населением, перед которым всякие церемонии столь же излишни, как с новозеландскими дикарями».
Важный для нас аргумент в пользу И.А. Кущевского высказан известным исследователем региональной литературы Алтая Т.Г. Черняевой. Она подчеркивает, что этот вопрос нуждается в «тщательном и всестороннем изучении. Укажем только, что не в пользу Л.П. Блюммера как автора очерка свидетельствует то обстоятельство, что он никогда не был сотрудником журнала «Отечественные записки», в котором впервые были опубликованы “Не столь отдаленные места Сибири”» [Черняева, 1996, с. 90]. И это не внешний факт: журнал «Отечественные записки» в 1870-е годы, становяшийся выразителем революционно-демократических идей, во многом чужд стороннику либеральных взглядов Л.П. Блюммеру.
Н.М. Ядринцев в очерке «И.А. Кущевский», написанном на смерть писателя, в его таланте и судьбе увидел отражение малой родины: «Он напоминает своим происхождением, что в отдаленной Сибири таятся в массе народа недюжинные силы, которые ждут только образования» [Ядринцев, 1980, с. 57].
Большое значение для культурного расцвета Сибири, для организации литературного процесса в сибирском регионе имели жизнь и деятельность областников, прежде всего, Г.Н. Потанина (18351920) и Н.М. Ядринцева (1842-1894). Они были по преимуществу учеными, географами, этнографами, археологами. Одновременно они обладали литературным даром.
Встреча с Алтаем у Г.Н. Потанина происходит в юности: после окончания кадетского корпуса Г.Н. Потанин служит в предгорьях Алтая, командует сотней в станицах Антоньевской и Чарышской. Позднее Г.Н. Потанин отметит то неизгладимое впечатление, которое произвел на него Алтай: «Алтай привел меня в восхищение» [Потанин, 1983, с. 70]. На основании увиденного, подмеченного, исследованного Г.Н. Потанин пишет этнографический очерк «Полгода в Алтае», свидетельствующий не только о наблюдательности будущего ученого, но о несомненном литературном даре. В очерке много сведений о жизни и быте алтайских жителей, как инородцев, так и русских переселенцев, наблюдений над своеобразием флоры и фауны, воссоздание алтайских легенд и поверий. М.В. Шиловский
подчеркивает первенство Г.Н. Потанина в изучении многих сторон алтайской действительности: «Одним из первых отечественных этнографов Григорий Николаевич составил довольно подробное описание быта и занятий алтайцев, констатировал процесс социальной дифференциации в русских селениях, разрушивший патриархальную замкнутость крестьянского мира. Он отметил и такую характерную особенность, как бережное отношение к природе и растительному миру, и прежде всего к кедру» [Шиловский, 2004, с. 2728].
Художественное творчество Н.М. Ядринцева достаточно разнообразно: его наследие представлено не только публицистикой, но и рассказами, повестями, стихами. Н.М. Ядринцев, безусловно, обладал сатирическим талантом, обрушиваясь во многих своих произведениях на сибирское чиновничество и нарождающуюся в Сибири буржуазию. Н.Н. Яновский, исследуя своеобразие прозы Н.М. Ядринцева, пишет о ее социально-философском звучании, о глубине и широте общественных проблем, поставленных областником: «Ядринцев отдал всю свою жизнь изучению и просвещению Сибири, описал ад не одного Сахалина, вскрыл язвы общественного устройства, порождающего каторгу, ссылку, массовое бродяжничество, осудил существующую систему наказаний, лишенную и тени гуманности, гневно возвысил голос в защиту нещадно истребляемых народов Сибири, в том числе и русских крестьян-переселенцев и русских рабочих.» [Яновский, 1980, с. 30]. Художественноэтнографические очерки, посвященные Алтаю, отличает точность и глубина наблюдений, лиричность, подчас в них появляется и обличительный пафос.
Н.И. Наумов (1838-1901) биографически почти не связан с Алтаем. По мнению исследователей, Алтай возникает в творчестве писателя как важная для писателя-демократа тема: «Изображает в своих произведениях Наумов также жизнь инородцев. В этой теме писателя увлекла не внешняя живописность быта, не этнографические детали. Он показывает, как на фоне ослепительной красоты алтайских гор царские чиновники, купцы и кулаки жестоко эксплуатируют их, обрекая на постепенное вымирание, как формируется в их среде кулак.» [Иванова, 1990, с. 66]. Обращение писателя к алтайскому материалу обусловлено общими для Сибири социокультурными процессами. К сибирским темам Н.И. Наумов обращается как к общенациональным, исследуя на сибирском материале процессы капитализации России.
А.А. Черкасов (1834-1895) - писатель, чье творчество отразило особенности тех сибирских регионов (Восточная и Западная Сибирь), где А.А. Черкасов жил и работал. На Алтае оказался по служебной надобности: переведен на Алтай из Восточной Сибири, занимал должности заведующего Салаирским рудником, управляющего Сузунского медеплавильного завода. В 1883 году вышел в отставку и поселился в г. Барнауле. Занял должность городского головы. Продолжил занятия литературой. Впечатления от Алтая легли в основу его произведения «На Алтае (из записок сибирского охотника)». При жизни автора записки вышли в журнале «Природа и охота» за 1893 год.
Два «портретных» очерка - «Федот» и «А. Брэм» - непосредственно примыкают к прозаическому циклу «На Алтае (из записок охотника)», хотя отличаются и некоторой художественной самостоятельностью. Этот «миницикл» имеет подзаголовок «Из воспоминаний прошлого», объединен он единым местом - Барнаулом - и общим для двух текстов героем-рассказчиком, отмеченным явными чертами автобиографизма. В первом очерке дан портрет человека из народа Федота Тузовского, страстного охотника, прекрасно знающего свой край и свое ремесло, выступающего в роли проводника для господ-охотников. Образ Федота нарисован с большой симпатией автора: безграмотный человек хорошо разбирается в психологии людей, помнит всех охотников, с которыми когда-то встречался, отзывчив на добро. Часто чувствуется его моральное и духовное превосходство в сравнении с господами. Федот не в меру обидчив, не сносит насмешки, как может, защищает свое человеческое достоинство.
В очерке «А. Брэм» дан психологический портрет известного немецкого ученого-натуралиста, посетившего Барнаул. И в этом очерке центральным эпизодом станет дупелиная охота. Обращение к теме «человек и природа» позволяет А.А. Черкасову показать Альфреда Брэма в разных, подчас комических, подчас сложных, ситуациях. Немецкий путешественник предстает наблюдательным, добродушным, простым, открытым, остроумным человеком. В этом очерке чувствуется авторское воодушевление от встречи с необычным человеком: от внешних описаний и психологических деталей А.А. Черкасов переходит к обобщениям, заключая: «Да, трудно забыть те дни, которые пришлось провести в сообществе с этим милейшим человеком. Брэм сразу приковывал к себе всякого как своими познаниями, бывалостью в мире и на житейском поприще, так и своей неподдельной любезностью и дружеской простотой в
обращении. Невольно, глядя на него, составлялось понятия, что вот человек, который может быть образцом для современного человечества; поэтому незаметно вкрадывалась точно какая-то зависть и несбыточное желание быть ему подобным» [Черкасов, 1887]. Важным «фоном» в портретных очерках А.А. Черкасова выступает Барнаул конца XIX века, быт, нравы, занятия его обитателей.
В связи с географическим положением Алтая, особенностями его флоры и фауны, экономикой и спецификой устройства социально-общественной жизни переселенцев и коренного населения, этот регион уже в XIX веке привлекал к себе пристальное внимание ученых и писателей. Начальный период художественного освоения пространства Алтая часто оказывается связан с именами несибиря-ков (путешественников, ссыльных, тех, кто приезжал по служебной надобности): было мало собственно сибирской интеллигенции и городского населения. Однако даже единичные примеры трагической судьбы писателей-сибиряков, мечтавших о культурном расцвете своей малой родины, впечатляют.
Русская литература Алтая в XIX веке, создаваясь из «ручейков», к концу века становится полноводной «рекой», деятельность областников во многом способствовала росту духовного и культурного самосознания в Сибири. Разрозненная писательская интеллигенция обнаруживает устойчивые связи. При всех имеющихся разногласиях по вопросу дальнейшего развития Сибири, в области культуры руководствуется программными статьями Н.М. Ядринцева и Г.Н. Потанина, участвует во вновь созданных печатных органах и изданиях. В XIX веке закладывалась дальнейшая традиция художественного воплощения Алтая как самобытного российского региона.
Образ Алтая изначально многопланов и противоречив. С одной стороны, с опорой на языческие и христианские мифы, космогонические и эсхатологические, писатели рисуют величавый Алтай, колыбель цивилизации, «страну обетованную», загадочное Беловодье, которое ищут многие столетия «рассейские» странники и старообрядцы. С другой, регион, далекий и неизвестный читателям Центральной России, изучается с точки зрения реальной географии, с научной достоверностью и этнографическими подробностями. Важной тенденцией воссоздания образа Алтая становится его сатирическое изображение. Колониальная политика по отношению к Сибири приводит к разграблению ее природных богатств, к беззакониям и преступлениям. Писатели, рисующие Алтай, свидетельствовали:
хлебосольная Сибирь всегда рада гостям, но не «господам ташкентцам», приехавшим ради скорой наживы, и не авантюристам всех мастей. В русской литературе Алтая XIX века ведущими тенденциями оказались не романтика «странствий», не познание «земли неизвестной», а гуманистический пафос, боль за униженного человека, будь он алтайцем или российским переселенцем, одинаково беззащитным перед силами первозданной природы и дикого произвола властей.
Литература
Видуэцкая И.П. Кущевский, Иван Афанасьевич // Русские писатели. Бибиблио-графический словарь. М., 1989. Т. 1.
Голубев П.А. Краткий очерк деятельности С.И. Гуляева // Алтай. Историкостатистический сборник по вопросам экономического и гражданского развития Алтайского горного округа. Томск, 1890.
Иванова М.Ф. Наумов Николай Иванович // Русские писатели. Биобиблиографи-ческий словарь. В 2 тт. Т. 2. М., 1990.
Ковалевский Е.П. Сибирь. Думы. СПб., 1832.
Потанин Г.Н. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1983. Т. 6.
Раппопорт Г. И.А. Кущевский // И.А. Кущевский. Избранное. Барнаул, 1957.
Родионов А. Егор Ковалевский. Сибирь. Думы // Тобольск и вся Сибирь. Альманах. Книга XIII. Барнаул. Тобольск, 2010.
Соболева Т.Н. Г орно-металлургическая промышленность Алтая во второй половине XVIII - первой половине XIX в. // История Алтая. С древнейших времен до 1917 г. Барнаул, 1995. Ч. I.
Троицкий Ю.Л. Подвижник сибирской науки // Былины и песни Алтая. Барнаул,
1988.
Тобольск и вся Сибирь. Альманах. Книга XIII. Барнаул. Тобольск, 2010.
Черкасов А.А. Из воспоминаний прошлого. Федот. А. Брэм. // Природа и охота. М., 1887.
Черняева Т.Г. Примечания // Хрестоматия по литературе Алтая. В 2 ч. Барнаул,
1996.
Шиловский М.В. «Полнейшая самоотверженная преданность науке»: Г.Н. Потанин. Биографический очерк. Новосибирск, 2004.
Ядринцев Н.М. И.А. Кущевский // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1980. Т. 5.
Яновский Н.Н. Проза Н.М. Ядринцева // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1980. Т. 5.
