CC BY
51
УДК 821.161 С.Р. ТУМАНОВА
кандидат филологических наук, доцент-исследователь, кафедра русского языка, Российский университет дружбы народов E-mail: svetla-tumano@yandex.ru
UDС 821.161.1
S.R. TUMANOVA
Candidate of Philology, professor-researcher, Department of Russian language, Russian university of friendship of
people
E-mail: svetla-tumano@yandex.ru
«ОБОСТРЁННОЕ ЧУВСТВО СМЕРТИ В СИЛУ СТОЛЬ ЖЕ ОБОСТРЁННОГО ЧУВСТВА ЖИЗНИ» (КОНФЛИКТ ЖИЗНИ И СМЕРТИ ПО РАБОЧИМ ТЕТРАДЯМ, ДНЕВНИКАМ И ПИСЬМАМ
А.Т. ТВАРДОВСКОГО 30-Х ГОДОВ)
«HEIGHTENED SENSE OF DEATH IN FORCE AS A HEIGHTENED SENSE OF LIFE» (CONFLICT OF LIFE
AND DEATH ON WORKING COPYBOOKS, DIARIES AND LETTERS OF A.T.TVARDOVSKY OF 30-IES)
В статье впервые анализируется конфликт жизни и смерти в сознании А. Т. Твардовского в годы становления его отношения к основным вопросам бытия. Поиск смысла жизни для Твардовского неотрывен от борьбы за правду и идёт в постоянном конфликте сначала с «проклятым семейством», потом с проклятым государством.
Ключевые слова: философия, смысл жизни, смерть, правда, одиночество.
The article first examines the conflict of life and death in the mind of A.T. Tvardovsky in the formative years of his relationship to the fundamental questions of life. Search for the meaning of life for Tvardovsky is inseparable from the struggle for truth and is in constant conflict first with "cursed family", then cursed by the state.
Keywords: philosophy, the meaning of life, death, however, loneliness.
В истории русской литературы философия играет особую роль, ибо является неотъемлемой её частью, говоря иначе, философская мысль рождается в недрах мысли художественной и воздействует, с одной стороны, на весь литературный процесс, с другой - на развитие самой философии. Не заявляя себя философами, не творя философских трактатов, русские писатели на протяжении веков, тем не менее, всегда задавались философскими вопросами смысла жизни: смерти и бессмертия, памяти и беспамятства, любви и ненависти. Пушкин, Толстой, Тютчев, Достоевский, поэты Серебряного века - их имена приходят на ум в первую очередь, когда мы думаем о философском освоении действительности художественной литературой.
Литература 20 века после революции оказалась в своеобразном и социальном, и эстетическом пространстве. Тема поиска смысла жизни в 30-е годы ХХ века (в годы официального прихода в литературу Твардовского) обостряется самой действительностью переходного периода. Двигаясь в общем потоке времени, во многом соответствуя ему, Твардовский, тем не менее, осознает его жестокие противоречия. «Эпоха 30-х годов, - размышляя о творчестве Твардовского, замечает В. Акаткин, - была нашей гордостью», «это было ударное десятилетие», но, с другой стороны, как он пишет, «в ней ищут начала всех наших бед и поражений» [1]. Поэт, с его постоянным поиском правды, не может не идти вперёд, порой наперекор самому себе.
Объёмно, ёмко, многогранно понятие жизнь. Жизнь
- это и судьба, и противопоставление смерти, и символ прогресса в противовес мертвечине, и всегда движение.
Поиск смысла жизни постоянно сталкивается с определением смысла смерти, они связаны и не могут существовать друг без друга. «Смерть уничтожает живое, - размышляет автор предисловия к книге о жизни и смерти в литературе романтизма Е.Ю.Сапрыкина, - но при этом она необходима жизни. Друг без друга они обе невозможны и в равной мере предполагают друг друга. Они в равной степени и отрицают, и воспроизводят друг друга. Благодаря смерти жизнь конечна и благодаря ей же бесконечна. Смерть - это исчезновение, конец живого и в то же время это залог бесконечности мироздания» [7]. «Смерть ставит перед нами вопрос о самом главном, об основах нашего земного существования, о личной жизни в целом. Смерть есть та сила, которая обрывает поток повседневных обстоятельств и впечатлений и выводит человека из него, она задает ему вопросы: «ради чего ты живешь? верен ли твой выбор, или ты до сих пор даже не удосужился выбрать что-нибудь? стоит ли жить тем, чем ты живешь, и верить в то, во что ты веришь? если стоит, то за это стоит бороться и умереть! Ибо то, что не стоит смерти, то не стоит ни жизни, ни веры!..»» [5].
На эти вечные вопросы выдающегося русского философа Ивана Александровича Ильина А. Т. Твардовский много раз заочно отвечает: и в дневниках, и в произведениях.
Смысл жизни для Твардовского, как он пишет в
© С.Р. Туманова © S.R. Tumanova
10.00.00 - ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ 10.00.00 - РИТШЬОИСЛЬ
своём юношеском дневнике, в том, чтобы «бороться за лучшую жизнь людей». Но за этими лозунговыми словами, звучащими вполне в духе времени, стоит понимание главного, магистрального направления этой борьбы - борьбы за правду («да была б она погуще, как бы ни была горька», - скажет он в своём знаменитом «Тёркине» эти слова, ставшие для него девизом всей жизни). Желание понять, найти эту правду и открыть её людям явилось главным двигателем жизни и творчества Твардовского. Постижение истины давалось поэту тяжким жизненным опытом, потерями и обретениями, становилось тем оселком, на котором затачивались его судьба и творчество.
Жизнь внутренняя, жизнь души и внешняя, в контакте с окружающим миром - «мир мой внутренний и окольный» - порой идут в одном направлении, порой противоречат друг другу, и тогда неминуема трагедия и даже гибель. Гигантский замысел (не поэта, а высших сил) жизни Твардовского сталкивается сначала, по его словам, с «проклятым семейством», потом с проклятым государством.
Уже давно и не без основания отмечено исследователями, что наиболее остро в литературе вопрос смысла жизни возникает в переходные периоды, на сломе двух веков, двух государственных систем, или смене направлений в литературе и искусстве. 20-30-е годы ХХ века, соединив в себе все эти перемены (что создавало невозможность выработки программы защиты человека от экзистенциального восприятия жизни), делали его уязвимым перед лицом катаклизмов, которые принёс ХХ век, разрывали сознание и влекли за собой потерю смысла жизни. «Человек XX века оказался в глобальной «экзистенциальной ситуации»: наедине с метафизическими безднами бытия и собственной души, перед беспредельностью одиночества, из которого ему оставался лишь путь к «расколотому Я» [4]. Русская литература начала ХХ века столкнулась с этой проблемой в сложнейших условиях исторического развития.
Поиск смысла жизни был очевиден в стремлении Твардовского вырваться из узких рамок каждодневного существования. Ему, впрочем, как и многим в то время, казалось, что то новое, что появилось в жизни страны после революции, создаёт её новый смысл. Через всё творчество Твардовского проходят несколько магистральных мотивов-образов, каждый из которых в тот или иной момент выдвигается на первый план или отходит в тень. Это, несомненно, зависит от направлений развития общества, важнейших исторических событий и коллизий жизни самого поэта. Уже давно названы и рассмотрены ключевые мотивы творчества Твардовского: дом, дорога, память, правда. Анализ этих и других мотивов по отношению к таким категориям, как смысл жизни и смысл смерти, даёт возможность под иным углом зрения взглянуть на них и глубже и ярче раскрывает их содержание.
В «Рабочих тетрадях», которые велись Твардовским на протяжении всей его жизни, явно прослеживается путь поэта к осознанию смысла жизни. «Чувство жизни в нём (Твардовском - С.Р.Т.), - пишет Акаткин, - самое
сильное и воодушевляющее, он не боится её водоворотов, как многие в XX веке, не пытаясь свести с ней счёты, уйти в сторону, заслониться ото всего своими обидами и претензиями» [1].
Поставив себе задачу прожить жизнь так, чтобы её конец не был страшен (а это означало для 24-летнего поэта «бороться за лучшую жизнь людей» и «стремиться к истине»), Твардовский ищет пути осмысления необходимости пределов человеческой жизни: «Да, смерть моё личное дело, то, с чем нужно встретиться в одиночку, что неизбежно встанет горьким концом жизни. - Но разве страшен этот конец за жизнь - такую, какою она может стать? Я не буду искать утешений, не буду обманываться. Смерть никогда не будет желанной. И она - из тех вопросов, которые я должен разрешить для себя сам, несмотря на то, что их уже разрешали лучшие из людей» [8]. Мысль Твардовского о достойной жизни в виду смерти созвучна размышлениям Иммануила Канта: «Не обязательно необходимо, чтобы, пока я жив, я жил счастливо; однако необходимо, чтобы пока я живу, я жил достойно».
Таким образом, мотив жизни и смерти в довоенном творчестве Твардовского не только не является случайным, но и выявляет многие его индивидуальные черты, которые разовьются впоследствии. Он связывает с этим основным вопросом человечества проблемы одиночества, смысла творчества и многие другие.
На протяжении многих лет литературоведы и критики считали, что философские мотивы, и в частности мотив жизни и смерти, вошли в творчество Твардовского только в 60-е годы. Пожалуй, только А. Македонов отметил, что «тема смерти у этого певца жизни на земле возникла очень рано, уже в стихах конца 20-х годов, когда поэту было 18-19 лет, и проходит через всё творчество» [6]. Но он не ставил себе целью проследить развитие этого мотива в творчестве Твардовского. Тем не менее, такой анализ оказывается плодотворным и для выявления глубинных течений его художественного сознания, особенно некоторых черт экзистенциального сознания.
Твардовскому в целом свойственно пушкинское ощущение гармоничного развития жизни и естественное завершение её смертью. Присуще Твардовскому и характерное для Льва Толстого пристальное всматривание в лицо смерти, будь это смерть деда, сына, друга или даже собаки, и так же как у Бунина, у него развито «обострённое чувство смерти в силу столь же обострённого чувства жизни», на котором он акцентировал своё внимание при анализе его творчества. Однако, на протяжении жизни, отношение к смерти изменялось в связи с личными и общественными событиями.
Дневники Твардовского 20-30-х годов - это свидетельства не только серьёзной работы над первыми ранними произведениями, но и, что более важно, огромной работы души начинающего поэта. Как пишет А.М.Турков, анализируя название первой тетради поэта «Пережитое»: «Этот кажущийся наивным заголовок, каково бы ни было его происхождение, в сущности, вполне отвечает содержанию дневника юного
Твардовского, чья внутренняя, духовная жизнь уже в ту раннюю пору привлекает своей напряжённостью, насыщенностью, остротой мировосприятия и драматизма исканий» [10]. Среди таких исканий выделяются размышления поэта о своей судьбе, о чувстве одиночества, о смерти и смысле жизни, и как следствие - необходимости философского наполнения произведений. «В сущности, - отмечает В.Акаткин, - он выразил главный конфликт своего времени: противостояние сил жизни и смерти, несовпадение целей и средств прогресса. Ни в какое другое время этот конфликт не был главным в литературе. Само понятие жизни (природной или человеческой) стало для Твардовского своеобразным эстетическим центром творчества, точкой отсчёта в оценке переломных исторических событий. Всё, что работает на жизнь, на её спасение и утверждение, всегда получает у Твардовского положительную авторскую оценку» [2].
Не создавая собственной философии и не отдавая предпочтения какому-либо философскому направлению, поэт, тем не менее, с самых ранних лет считал необходимым знание философии. Запись об этом появляется в плане работы, набросанном в 1933 году в «Рабочих тетрадях»: «Сделать занятия философией постоянным делом» [8]. В том же году он записывает: «Огромным недостатком моих стихов, как и вообще, может быть, нашей литературы, является то, что мы темы социально-общественные, политические разрабатываем в абсолютном отрыве от таких вещей, как природа, любовь, смерть и т.п.» [8]. Эта запись поражает многим. Но самое главное, что могло в то время вызвать, по меньшей мере, недоумение, это заявление молодого поэта, что ничего не получается, если разрешать эти темы «марксически». И сказано это было в то самое время, когда, будучи корреспондентом, он активно участвовал в общественной жизни и выражал, по словам, критиков, «в старой форме идеи большого социального направления». Однако его, комсомольского активиста, не смущают эти размышления, ведь он стремится к истине во всём. Пытаясь всё осознать, он предполагает, что « за борьбой последних лет люди действительно очень отстранились от этих вещей, переживают их «дома», обывательски стыдятся их, (эти вещи) теряют перед ними своё величие» [8]. «Не может же быть так» - отметает он такое предположение. Но это мучает его, и он находит выход в углублении своих знаний: «Но что мне из того, что люди знают языки, философию и т.д., пока я их не знаю. Каждый всё начинает сначала, но повторение здесь не грозит» [8]. Его преследует понимание, что ещё многого он не знает, и при этом звучит постоянное настойчивое желание узнать как можно больше: «Мучительно ощущаю своё бескультурье. Как я, в сущности, мало знаю, мне помог понять даже Гриша» [8].
Постепенно, как бы на ощупь, движется молодой поэт к осознанию вечных проблем. В этом смысле симптоматична запись 34 года: «Есть во мне сознание, слабоватое лишь в силу малого исторического образования, что мы обо всем будем писать, о чем уже писали и древние и вообще все до нас. Все перепишем сначала. Могут <быть> даже, пожалуй, при высоком уровне
поэтического сознания, взяты известные образы и сюжеты (Прометей и т. п.) [8]. И как бы в подтверждение этого он записывает в «планах лирических стихов» такие строчки:
И - поколенье поколенью вслед -
Рождаются и умирают люди.
Мне двадцать пять, и лучше этих лет
Не может быть и никогда не будет.
.......................Отмечены огнями
Места, где люди на земле живут.
О том, что просто молодость прошла,
О том, что всё же эта жизнь мила [8].
Слова о прошедшей молодости и любви к жизни, которая «всё же мила», становятся знаком всего творчества Твардовского. Можно сказать, что становление Твардовского как поэта связано именно с философским направлением.
Уже в семнадцать лет Твардовский, наблюдая за судьбами людей, окружавших его, примеривался к своей судьбе. В дневнике он записывает: «Мне кажется поэтичной жизнь сельского учителя» [8], но тут же его внутренний голос подсказывает: «Мне-то не быть учителем, не быть». Но всё же он предсказывает свое будущее: «А чем я все-таки буду? Ведь это ерунда, что мне иногда кажется, что я работник какого-то литжур-нала...» [8]. Будущий поэт уже не представляет жизни без стихотворства, и поэтому его особенно мучает необходимость работы с отцом в кузнице. Возникший в душе конфликт выливается во внешний конфликт с отцом, который подогревается непониманием со стороны отца желаний сына, желаний, которые от него уже не зависят, которые сильнее сомнений в будущем благополучии. Мечтая о большом будущем, он констатирует безвыходность настоящего: «Но пока нет 10 копеек на марку» [8]. К этому присоединяется ощущение одиночества: «Проклятое одиночество» и далее: «И живу и не живу. Деревца садить не могу - кому? Быть может, последнее время топчу свою тёплую весеннюю землю - сажу деревца» [8]. В этих словах можно увидеть и юношеский максимализм, но в контексте жизни Твардовского они приобретают особое значение. Интересно, что здесь мысли о жизни связаны с посадкой деревьев. Ещё не раз Твардовский использует этот образ и именно в стихотворных размышлениях о жизни. А работа на земле будет для него всю жизнь и отдохновением, и убежищем от невзгод жизни (неслучайно он называл своё поэтическое творчество «приусадебным участком»).
Непонимание близких, родных людей, прежде всего отца, заставляет будущего поэта возненавидеть всё, что его окружает: «На что я только не согласен, чтобы выйти из проклятого семейства, в котором природа заставила меня подняться. Набрать запас душевных сил в дальнюю дорогу - жизнь» [8]. Наверное, здесь впервые он ассоциирует жизнь с дорогой, которая в его творчестве становится метафорой жизни человека. Осмысливая жизнь, будущий поэт пытается объяснить свою «детскую мечтательность», желание, «чтобы
10.00.00 - ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ 10.00.00 - PHILOLOGICAL SCIENCES
биография была похожа на что-нибудь, что объяснено и известно» тем, что «в детстве и юности было что-то стыдное, не как у людей», а связано это было «с обстановкой семьи, замыслами и поведением отца» [8]. «Одиночество (творческое) не так остро, если работаешь побольше, приводишь в порядок всё» [8]. Работа раз и навсегда, на всю жизнь становится необходимостью, и лекарством и от физических, и от душевных страданий.
«Ощущения «негениальности» приходят, как и в прошлом году, но теперь я говорю: старо. Я не бесталанен. Но талантливость моя не настолько велика, чтобы проявиться без особых усилий с моей стороны, без труда, при наличии всё обнаруживающейся некультурности. Я абсолютно уверен, что если буду по-настоящему (по-брюсовски, по-горьковски) работать, - смогу стать большим писателем. Но, как я уже давно говорю, если я окажусь и не большим, то первым буду знать это» [8]. Удивительно, что уже в столь раннем возрасте он понимает необходимость жёсткой самооценки и всю сложность труда поэта, его непредсказуемость: «Всё это большая и страшная по своей беспощадности проверка: есть ли я настолько настоящий человек, чтобы работать, класть все силы хотя бы и к достижению того, что заранее не обольщает исключительностью, «гениальностью» [8]. Но он убеждает самого себя в необходимости такой работы, уверенности в своей стезе: «я должен, я сделаю своё положение», «я стану работать» - эти настойчивые утверждения свидетельство силы характера Твардовского и настроя, несмотря ни на что, на жизнь такую, о какой он мечтает. «Даёшь, ребята, работку!» - вот что важно для него в то время, так как он уверен в своих силах: «Я не дрожу так, как Надсон, за своё дарование. Я понимаю так, что если чувство оправдывает то, что пишешь, и достаточно. Чувство есть, а умение передать будет» [8].
Уже тогда Твардовский улавливает то главное, что поэзию делает поэзией - философский подтекст: «Нужно ещё усилие, чтобы уловить этот непередаваемый секрет: говорить о многом, говоря об очень малом, давать почувствовать то, что надо, не тем, что оно будет изложено, а тем, что порой о нём как бы и речи нет. Читаем же мы в настоящей поэзии то, о чём прямо в ней не говорится. И давно уже было понятно, что иной раз сказать это значит умолчать» [8].
В дневнике 34 года он записывает: «Разве можно было бы не бороться за лучшую жизнь людей, не стремиться к истине из-за того лишь, что я, червяк, умру? - Ниже этого придумать нельзя. Чернышевский, Желябов, Ленин, Горький» [8]. И перечисление имён, и слова о борьбе были естественны для 24-летнего Твардовского. Они вызывают в памяти знаменитые слова о смысле жизни Николая Островского: «Жизнь надо прожить так, чтобы не было мучительно больно...». Но для Твардовского главным всё-таки остаётся стремление к истине, той правде, за которую он боролся всю жизнь.
В ранних дневниках Твардовского жизнь - это будущее, хотя тетрадь 1927 года имеет название
«Пережитое» и в ней даже есть раздел «Вспоминаю», который завершается словами: «Детство милое, невозвратное!..» [8]. Автору этой записи всего 17 лет, но уже тогда появляется у него чувство времени, неотрывное от чувства жизни. Его мечты о жизни, прежде всего, связаны с работой. «Вот было б «путяно» - мечтает он о публикации своих первых стихов. И тогда же появляется мысль о путешествии: «Рубликов бы 50! Ну, тогда б я повернулся иначе. Или сразу переселился б в Смоленск или поехал бы путешествовать» [8]. Мотив дороги как символ жизни, как известно, стал одним из главных в его творчестве. Много позднее, в 1966 году в его «Рабочих тетрадях» появится запись, которая с первого взгляда вызывает недоумение, так как Твардовский, по его словам, не любил уезжать из дома, особенно за границу: «А потом «е.б.ж.» и е.в.х. (если всё будет хорошо) совершу кругосветное путешествие по воде и запишу всё по-манновски со всякими отвлечениями и т.п.» [9]. «По-манновски» для него, видимо, означало с философскими размышлениями. Сокращение «е.б.ж.» - это из дневников Толстого, которое он расшифровывал как «если буду жив», а Твардовский во множественном числе: «если будем живы».
«Малая родина» - это определение, впервые употреблённое Твардовским, приобрело самую высшую форму признания - стало народным и давно используется без кавычек и без ссылки на автора. «Вспомните, - пишет Леонид Николаевич Афонин, литературовед, критик, краевед и педагог, однокашник Твардовского по учёбе в знаменитом ИФЛИ, - глубоко верное, согретое теплотой патриотизма суждение Александра Твардовского «О родине большой и родине малой»[3]. Трепетное отношение поэта к своим истокам стало общим местом в исследованиях разных авторов. (Известен рассказ Кондратовича о том, как Твардовский не вошёл в дом-музей Маяковского, в котором тот родился, только потому, что сам Маяковский никогда не приезжал туда и никогда о нём не писал). Можно назвать множество стихотворений, в которых Твардовский с любовью и нежностью вспоминает об отчем доме. Мотивы и образы матери, родного дома, природы органично входят в художественный дискурс Твардовского. И на протяжении всех дневниковых записей становятся необходимым элементом жизнеутверждения. Однако именно любовь к малой родине вступает в конфликт с его стремлением к «самоусовершенствованию»: «Художественное мышление страшно ограничено Загорьем» [8]. И далее: «Я должен поехать на родину, в Загорье, чтобы рассчитаться с ним навсегда. Я борюсь с природой, делая это сознательно, как необходимое дело в плане моего самоусовершенствования. Я должен увидеть Загорье, чтобы охладеть к нему, а не то ещё долго мне будут мерещиться и заполнять меня всяческие впечатления детства: берёзки, жёлтый песочек, мама и т.д.» [8]. Природа, любовь, смерть - в представлении Твардовский эти понятия теряют своё величие в сознании людей, если «темы социально-общественные, политические» разрабатываются в отрыве от них. Т.е. философские общечеловеческие проблемы, по его мне-
нию, должны постоянно присутствовать в литературе. Отсутствие их Твардовский считает «огромным недостатком». Для него одной из ценностей поэтического творчества является философичность. Именно это слово он употребляет, когда задумывается, «есть ли существенный повод для написания стихотворения о Валерии Брюсове: «Чтобы он (стих - С.Т.) прозвучал актуально: научность, горьковская трудолюбивость,
упорство, философичность, утверждение смысла жизни, «в чём никогда не перестанет нуждаться человек»... Пожалуй, есть...» [8].
Следующий этап развития творчества Твардовского приходится на тяжёлый период в жизни всего народа - Великую Отечественную войну. Она потребовала от поэта новых подвигов, его философское сознание приобрело новый оттенок и глубину.
Библиографический список
1. Акаткин В.М. А.Т.Твардовский. Страницы творчества. Работы разных лет. Воронеж: ВГУ, 2008. C. 42-48.
2. Акаткин В.М. Дорога и память. О Твардовском. Воронеж: Центрально-Чернозёмное книжное издательство, 1989. C.5
3. Афонин Л. Рассказы литературоведа. Тула: Приок. кн. изд-во, 1979. C.5
4. Заманская В.В. Экзистенциальная традиция в русской литературе XX века. Диалоги на границах столетий. М.: Флинта. Наука, 2002. C. 9.
5. Ильин И.А. Собр. соч.: В 10 т. М., 1993. Цит. по: В.М.Пивоев Философия смысла, или телеология. Петрозаводск: ПетрГУ, 2004. C. 52-53.
6. МакедоновА.В. Творческий путь Твардовского. Дома и дороги. М.: Художественная литература, 1981. C. 35-36.
7. Сапрыкина Е.Ю. Введение. У границы «безвестного края»// Вишневская Н.А., Сапрыкина Е.Ю. (ред.) Жизнь и смерть в литературе романтизма. Оппозиция или единство? М.: ИМЛИ им. A.M. Горького РАН, 2010. C.8.
8. Твардовский А.Т. Рабочие тетради//Литературное наследство. Из истории советской литературы 1920-1930-х годов. М.: Наука, 1983. Т.93. C. 298-334.
9. Твардовский А.T. Новомирский дневник. В 2 т. М.: ПРОЗАиК, 2009. Т.1: 1961-1966. C. 493.
10. Турков А.М. Вступительная статья// А.Т.Твардовский Рабочие тетради. В кн.: Литературное наследство Из истории советской литературы 1920-1930-х годов. М.: Наука, 1983. Т.93. C. 289.
References
1. Akatkin B.M. A.T.Tvardovsky. Pages of work. Works of different years. Voronezh: VGU, 2008. Pp. 42-48.
2. Akatkin В.М. Road and memory. About Tvardovsky. Voronezh: Tsentralno-Chernozemnoje knizhnoe izdatelstvo, 1989. P.5.
3. А/onin L. Stories of literary critic. Tula: Priokskoe knizhnoe izdateljstvo, 1979. P.3.
4. Zamanskaja V.V. Existential tradition is in Russian literature of the XX century. Dialogues on the borders of centuries. М.: Flinta. Nauka 2002. P. 9.
5. Iljin I.A. Collected works: In 10 V. M. 1993. I quote on: VM.Pivoev Philosophy of sense, teology. Petrozavodsk.: PetrGU, 2004. Pp. 52-53.
6. MakedonovА.1. Creative way of Tvardovsky. М.: Hudozhestvennaja literatura, 1981. Pp. 35-36.
7. SaprikinaE.Yu. Introduction. At a border a "obscure edge"//Life and death are in literature of romanticism. Opposition or unity? М.: IMLI im. A.M.Gorkogo RAN, 2010. C.8.
8. Tvardovsky А.T. Working notebooks//the Literary inheritance From history of soviet literature of 1920-1930th. М.: Nauka, 1983. V.93. Pp. 298-334.
9. TvardovskyАХ Novomirsky diary. In 2 V.- М.: PROZAiK, 2009. V.1: 1961-1966, P. 493.
10. Turkov А.М. Prolusion// of A.T. Tvardovsky is the Working notebooks. In кн.: Literary inheritance From history of soviet literature of 1920-1930th. М.: Nauka, 1983. V.93. P. 289.
