CC BY
54
УДК 070.13
ОБОСНОВАНИЕ НАУЧНЫХ ТЕОРИИ В КОНТЕКСТЕ ПОСТНЕКЛАССИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ НАУКИ
© Л. Б. Султанова
Башкирский государственный университет Россия, Республика Башкортостан, 450076 г. Уфа, ул. З. Валиди, 32.
Тел.: +7 (347) 229 96 64.
Email: [email protected]
В статье исследуется вопрос обоснования научных теорий с учетом феномена неявного знания. Автор считает, что обоснование научных теорий сталкивается с серьезной проблемой, суть которой заключается в необходимости экспликации неявно-интуитивных элементов научного знания, что справедливо и для математики. Историческое развитие науки приводит к необходимости экспликации таких элементов научных теорий, с последующим их включением непосредственно в формальные доказательства этих научных теорий. Интуитивные доказательства этого не требуют, т.к. для них достаточно интуитивного понимания истинности таких элементов научных теорий. Наиболее актуально это для математики, а поскольку обоснование научных теорий реализуется именно с опорой на математику, это становится актуальным и для всей науки в целом. Сложность, по мнению автора, состоит в том, что трансформация неявных элементов научных теорий в явные ограничена, и не может быть алгоритмизирована. По этой причине автор считает построение такого алгоритма одной из важнейших задач современной теории познания.
Ключевые слова: неявные элементы научной теории, критерий истинности научных теорий, трансформация элементов неявного знания, математическое мышление, математический формализм, интуитивные очевидности, априорные элементы.
В современной, т.е. постнеклассической, философии науки широкое распространение получила концепция неявного знания, разработанная американским ученым и философом науки М. По лани и поддержанная Т. Куном. Согласно этому подходу, наряду с традиционно понимаемым знанием (явным), в науке имеет место и так называемое неявное знание, которое по определению личностно, и, значит, строго индивидуально. Именно эта особенность неявного знания и обусловливает уникальность, ценность и незаменимость каждой творческой личности, независимо от рода ее деятельности. Именно благодаря присутствию неявных элементов научная теория несводима к тавтологии и допускает дальнейшее развитие познания не только экстенсивным образом, т.е. «вширь», но и интенсивным образом, то есть «вглубь», посредством экспликации его неявных элементов. Иначе говоря, именно наличие неявного элемента в научной теории позволяет получать в исторической перспективе полезные следствия из этой теории и продвигаться в направлении «скрытой реальности», которую можно отождествить с кантовской «вещью в себе».
Согласно М. Полани, именно такая, прошедшая проверку временем научная теория, и является объективно истинным научным знанием. Именно таков реальный исторический критерий истинности научного знания, в чем можно убедиться, обратившись к изучению реальной истории развития науки. Научные теории могут «выжить» или «не выжить» в неизбежном и необходимом столкновении с реальностью - но только в таком столкновении и заключается весь смысл научного познания. Пред-
ставляется, что «выживание» научной теории, по К. Попперу, необходимо истолковывать именно с учетом выводов М. Полани. Только тогда этот критерий научной истинности будет иметь смысл и сможет реально работать.
Признание наличия элементов неявного знания в науке влечет за собой и признание общенаучной проблемы неявного знания, суть которой состоит в необходимости обнаружения, вербализации и обоснования элементов неявного знания в научных теориях, с последующим их «встраиванием» в эти научные теории. Понятно, что такую общенаучную проблему неявного знания можно переформулировать как проблему выявления (экспликации) взаимосвязей явного и неявного знания. Явное знание при этом квалифицируется как знание в традиционном понимании, т. е. как знание, соответствующее классическим представлениям о научно-теоретическом знании. Научная теория при этом рассматривается не просто как явное, т. е. вербализованное, знание, а еще и как знание, теоретически обоснованное. Явное знание - это знание, содержащееся в учебниках, претендующее таким образом на статус теоретически обоснованного объективного знания, т.е. такого знания, истинность которого в дальнейшем не может быть подвергнута сомнению, и которое, следовательно, полностью свободно от каких-либо неявно-интуитивных элементов. Однако с точки зрения постнеклассической философии, объективное знание реально представляет собой всего лишь видимую всем верхушку «айсберга» всего компендиума знаний субъекта, неотделимого от его теоретически латентного лич-ностно-индивидуального комплекса неявного зна-
ния. Доказано, что историческая эволюция неявного знания в явное, например, в математике, возможна. Поэтому крайне важным представляется исследование вопроса об исторических траекториях такой эволюции. Думается, что концепция исторической эволюции математической эвристики, представляет собой адекватный гносеологический инструмент такого исследования [1, с. 134-159].
М. Полани, включивший понятие неявного знания в современную философию, отвечает на вопрос о возможности такой эволюции отрицательно [2], и с ним во многом можно согласиться. Действительно, неспецифицируемость неявного знания делает крайне сложным не только его обоснование, но даже и его обнаружение, и, следовательно, его вербализацию. Некоторые интуитивные очевидности онто-гносеологического плана, функционирующие как теоретически неявные предпосылки, выглядят настолько естественными (интуитивно-очевидными) в научном дискурсе, что субъект научного познания принципиально не способен зафиксировать свое внимание на этих предпосылках: не все, что попадает в поле нашего восприятия, быть может нами полностью осознано. Такие имплицитные, неявные элементы математической теории, без которых невозможно решение конкретных математических задач или доказательство конкретных математических теорий, после создания этих теорий вследствие своей латентной природы практически игнорируются. Они принадлежат мышлению математика (подобно аксиомам), но не включены непосредственно в изложенную в учебнике научную теорию. Однако, когда субъект познания стремится доказать эту научную теорию, его мышление «подключает» соответствующие элементы, и доказательство данной конкретной научной теории реализуется.
Необходимость в явном включении таких неявных элементов в научную теорию может возникнуть только в результате повышения уровня строгости во всей математике, когда возникает необходимость в строгом теоретическом обосновании имеющихся интуитивных элементов математических теорий и доказательств, которые ранее, т.е. до повышения уровня строгости, в общем-то, на формально-теоретическом уровне не привлекали особого внимания. При этом надо понимать, что здесь мы имеем дело с ситуацией нерационального плана в рациональном в целом математическом познании. Дело в том, что повышение уровня теоретической строгости в математике невозможно прогнозировать, и никакие рациональные процедуры, гарантирующие означенное повышение с последующим в результате выявлением этих неявно-интуитивных элементов, их последующей вербализацией и доказательством, и сегодня математике неизвестны. Известно только, что неявные элементы в математическом познании имеют место и существенно влияют на математическое доказательство, а также
существенно осложняют формально-теоретическое обоснование в математике.
Тем не менее, представляется, что полное отрицание возможности вербализации и научно -теоретического обоснования неявных элементов научной теории, декларируемое М. Полани, в целом некорректно. Чтобы убедиться в реальной возможности трансформации неявного знания в явное, необходимо отвлечься от чисто психологического подхода, изолирующего нерациональный уровень мышления. Это как раз характерно для М. Полани, в целом признающего за нерациональными механизмами мышления (подсознанием) значительно большую энергетику, и, следовательно, ведущую роль в процессе познания, в том числе и в науке.
Отечественные исследователи, в частности, Л. А. Микешина и В. А. Лекторский, считают, что неявное знание, несмотря на всю свою «неспеци-фицируемость», т.е. невозможность какой-либо детализации, никак не может быть связано с областью бессознательного. Неявное знание при таком понимании - феномен прежде всего сознания, когда, при восприятии внешнего мира, в сознании субъекта эйдетически четко фиксируются элементы внешней реальности, находящиеся исключительно в центре («в фокусе») внимания субъекта. Остальные элементы внешней реальности, находящиеся на «периферии» внимания субъекта, составляют «фон» восприятия, а утверждения о таких объектах в процессе познания рассматриваются как априорные «очевидности». В этом, собственно, и состоит «феномен» неявного знания в науке. Внимание субъекта научного познания, в том числе, и математика, как бы «скользит» мимо таких «очевидно-стей», никак на них не фиксируясь. Особенно ярко феномен неявного знания проявляется в геометрии, где большое значение имеет построение чертежей, В процессе обоснования научных теорий в итоге выясняется, что эти теоретически неявные «очевидности» не столь уж очевидны, и, вообще говоря, в соответствии с требованиями научности, требуют доказательства, что на формальном уровне возможно далеко не всегда.
Рассматривая вопрос о взаимосвязи явного и неявного знания, надо учитывать, что неявное знание само по себе неоднородно. В нем могут быть выделены опорные «очевидности» типа аксиом, «скрытые» леммы, и математические символы [3]. Поэтому прежде, чем ставить вопрос о возможности трансформации неявного знания в явное в научном познании, необходимо разобраться, о какого рода неявном знании идет речь. Дело в том, что именно онто-гносеологические неявные предпосылки как опорные «очевидности» типа аксиом не поддаются указанной трансформации. «Скрытые» леммы являются результатом деятельности гносеологического механизма интуиции как «движущей силы» научного поиска, привлекающего как явные, так и неявные предпосылки [3].
Необходимо учесть, что исследователя, стремящегося к полному обоснованию научно-теоретического знания, даже при игнорировании неявного знания и интуиции, подстерегает еще одна опасность. Дело в том, что в современной философии науки не существует общепризнанного критерия разделения научно-теоретических и онто-гносео-логических утверждений. Можно утверждать, что выявление такого критерия невозможно, в т.ч., вследствие гетерогенности, т.е. «двойственности», базовых оснований математики, как, с одной стороны, генетически укорененных в метафизике, с другой стороны, как являющихся элементами теоретико-математических оснований (онто-гносео-логических: например, понятие числа или бесконечности). По сути, речь идет о суждениях, априорных теоретико-математически, и при этом имеющих онто-гносеологический характер. Природа этих суждений исследовалась еще Р. Декартом. Сегодня уже никто не сомневается в том, что априорное знание не просто «прячется» где-то в основаниях математики, в целом не влияя на дальнейшее ее развитие, но при этом ставит вполне естественную и предсказуемую границу формализации самой математики[1, с. 164].
Надо отметить, что эти процессы стимулируют дальнейшее философское осмысление специфики математического знания и математического мышления. Несомненно, что развитие этих процессов, в свою очередь, способствует развитию философской теории познания, как в плане исследования соотношения логики и интуиции, так и в области исследований по искусственному интеллекту, сдерживая безудержный оптимизм потенциальных его «творцов». Думается, что теория неявного знания, наряду с крушением математического формализма, в двадцатом веке были теми научными фактами, которые ярко продемонстрировали фундаментальную роль априорных оснований не только в развитии математической науки, но и в определении гносеологического статуса самой математической науки.
К сожалению, такое положение вещей в математическом познании в итоге привело к попытке пересмотра научного и общекультурного статуса математики как «цитадели дедуктивизма», отличающейся безупречной строгостью и обоснованностью своих утверждений. В философии математики, по указанной причине, начинают разрабатываться новые направления, практически отрицающие дедуктивный статус для развитого математического знания. В частности, именно этот тезис стал знаменем математического эмпиризма, который в лице И. Лакатоса уравнял в статусе математическую и эмпирическую теории [4, с. 223; 4, с. 235]. Согласно И. Лакатосу, математическая теория развивается из интуитивной наивной догадки под воздействием различного рода контрпримеров, точно так же, как эмпирическая теория разви-
вается из индуктивной догадки под воздействием различного рода экспериментов. Именно у И. Лака-тоса впервые применительно к математическому доказательству встречается термин «мысленный эксперимент» [5].
Разрабатывается сегодня и социокультурная (нефундаменталистская) философия математики, которая ставит результаты математической науки в прямую зависимость от различного рода социокультурных факторов, относительных уже по определению. Такие работы так же, как и работы по математическому эмпиризму любого типа, отрицают особый статус по математики сравнению с эмпирическими науками, и подвергают сомнению будущее математики именно как дедуктивной науки [6].
Отметим, однако, что и математический эмпиризм, и социокультурный подход в философии математики, выстраивают свои концепции развития математики, опираясь исключительно на внешние по отношению к математическому знанию факторы, что, как представляется, является серьезным методологическим недостатком этих подходов. В то же время подход, предполагающий при изучении вопросов открытия и становления научного (математического) знания опору на концепцию неявного знания, напротив, углубляет и укрепляет представление о математике как о дедуктивной науке, чем способствует не только лучшему пониманию перспективы дальнейшего развития математики, но и уточнению современной концепции научного знания.
Думается, что можно говорить не только о взаимосвязи явного и неявного знания в математике, и вообще, в науке, но и о диалектических взаимосвязях философии и математики - учитывая, что это совершенно разные области мышления, основанные на различных принципах и ориентированные на выполнение совершенно разных задач. Действительно, обоснование истинности знания, которое не может устроить философию, требующую, по Р. Декарту, полной ясности оснований и достоверности выводов, как это демонстрирует история науки, вполне устраивает математику - по крайней мере, только во второй половине девятнадцатого столетия математики всерьез озаботились вопросами повышения уровня теоретической строгости и выдвинули задачу обоснования оснований математической науки. Поэтому, с точки зрения внутренних потребностей математической науки, формализацию математики, проведенную Д. Гильбертом, вполне можно считать удовлетворительной, несмотря на обнаруженные парадоксы.
Справедливости ради отметим, что математика по определению не в состоянии без парадоксов обосновать свои собственные основания, поскольку в рамках любой частной науки они берутся как «опорные очевидности», т.е. как непроблематизи-руемые. У философии таких пределов нет - разве только пределы собственно человеческого понима-
ния, которые, впрочем, постоянно, расширяются. Именно этим философия и отличается от науки вообще, и от математики, в частности. Поэтому философия может и должна стремиться к исследованию любых вопросов, в т.ч. и проблемы обоснования знания, даже если результаты этого исследования, подобно кантовским, будут ограничивать претензии математики на познание абсолютной истины.
Важно понимать, что специфика теоретически неявного знания, как неотъемлемого элемента научной теории, осложнена личностностью неявного знания, которая вовсе не исключает интерсубъективности, т. е. общезначимости конечного продукта научного познания. Личностность процесса научного открытия, в конечном счете, не может служить препятствием для формирования научного знания, признаваемого истинным на конкретном этапе развития науки. Это справедливо и для математического познания. Можно сказать, что обоснованная научная теория будет содержать неявно -интуитивный элемент в объеме, соответствующем уровню теоретической строгости в математике в данный период развития математики, в рамках общенаучной парадигмы, адекватной данному периоду развития науки. Интерсубъективность нового знания в рамках конкретной общенаучной парадигмы достигается в результате его теоретического
обоснования [1, с. 173], которое возможно вследствие отмеченной здесь ранее возможной трансформации неявных элементов знания в явные, с учетом необходимости опоры на математику. Благодаря указанной интерсубъективности научного знания возможна эффективная научно -теоретическая деятельность в любой научной области, в т. ч. и в области математики. Элементы неявного знания, не подлежащие такой трансформации, либо априорны, и, следовательно, общезначимы, либо подлежат такой трансформации в перспективе развития математики. Думается что преодоление момента иррационализма в развитии математики, связанного с необходимостью экспликации неявных элементов, является одной из наиболее актуальных задач современной теории познания.
ЛИТЕРАТУРА
1. Султанова Л. Б. Проблема неявного знания в науке. Уфа: изд-во УГНТУ, 2004. 184 с.
2. Полани М. Личностное знание. М.: Прогресс, 1985. 344 с.
3. Султанова Л. Б. Феномен неявного знания в математике// Вестник Башкирского университета. Т. 14. №3. С. 1200-1204.
4. Лолли Г. Философия математики: наследие двадцатого столетия. Н. Новгород: изд-во Нижегородского госуниверситета им. Н. И. Лобачевского, 2012.
5. Лакатос И. Доказательства и опровержения. М.: Наука, 1967.
6. Стили в математике: социокультурная философия математики. СПб.: РХГИ, 1999.
Поступила в редакцию 09.09.2017 г.
ISSN 1998-4812
BecTHHK EamKHpcKoro yHHBepcHTeTa. 2017. T. 22. №3
903
JUSTIFICATION OF SCIENTIFIC THEORIES IN THE CONTEXT OF THE POST-NON-CLASSICAL PHILOSOPHY OF SCIENCE
© L. B. Sultanova
Bashkir State University 32 Zaki Validi Street, 450076 Ufa, Republic of Bashkortostan, Russia.
Phone: +7 (347) 229 96 64.
Email: [email protected]
The author of the article considers the question of justification scientific theories, taking into account the phenomenon of implicit knowledge. The author believes that the justification of scientific theories is faced with a serious problem, the essence of which is the need to explicate implicitly-intuitive elements of scientific knowledge; it is also true for mathematics. While intuitive understanding of the truth of such elements of scientific theories is enough for intuitive evidence, the historical development of science leads to the need for explication of these elements of scientific theories with their subsequent inclusion directly in the system of formal evidence of these scientific theories. This is most relevant for mathematics, and since the justification of scientific theories is realized precisely with the support of mathematics, this becomes relevant for whole science. The problem here is that the transformation of the implicit elements of scientific theories into explicit ones is limited and there is no algorithm for it. For this reason, the author considers the construction of such algorithm to be one of the most important tasks of the modern theory of knowledge.
Keywords: implicit element, implicit knowledge, scientific theory, criterion of truth, transformation, mathematical thinking, mathematical formalism, intuitive evidence, a priori elements.
Published in Russian. Do not hesitate to contact us at [email protected] if you need translation of the article.
REFERENCES
1. Sultanova L. B. Problema neyavnogo znaniya v nauke [The problem of implicit knowledge in science]. Ufa: izd-vo UGNTU, 2004.
2. Polani M. Lichnostnoe znanie. Moscow: Progress, 1985.
3. Sultanova L. B. Vestnik Bashkirskogo universiteta. Vol. 14. No. 3. Pp. 1200-1204.
4. Lolli G. Filosofiya matematiki: nasledie dvadtsatogo stoletiya [Philosophy of mathematics: the legacy of the twentieth century]. N. Novgorod: izd-vo Nizhegorodskogo gosuniversiteta im. N. I. Lobachevskogo, 2012.
5. Lakatos I. Dokazatel'stva i oproverzheniya [Proofs and refutations]. Moscow: Nauka, 1967.
6. Stili v matematike: sotsiokul'turnaya filosofiya matematiki [Styles in mathematics: sociocultural philosophy of mathematics]. Saint Petersburg: RKhGI, 1999.
Received 09.09.2017.
