CC BY
83
В.В. Лазарев
Лазарев Валерий Васильевич — доктор юридических наук, профессор, заслуженный деятель науки Российской Федерации, заведующий отделом имплементации решений судебных органов в законодательство Российской Федерации
Институт законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве Российской Федерации
Объективное и субъективное в интерпретационных актах суда
1. Выбор темы объясняется рядом объективных и субъективных обстоятельств. И в этой связи сразу же скажем о понимании объективного и субъективного. С общих позиций первое — это то, что противостоит конкретному субъекту, что до него имело место быть, бытие чего сложилось под воздействием внешних факторов, а второе — то, что исходит от данного субъекта.
Тема актуальна для автора (интерес проявился), но она актуальна в силу развития общественных отношений, в которых суд является интерпретатором права и его акты толкования оказываются в центре дискуссий об их природе. Институт, в котором работает автор, создал отдел по имплементации решений суда в законодательство Российской Федерации, что можно расценивать в качестве объективного фактора, привлекающего внимание к обозначенной теме, а поскольку автор возглавляет этот отдел, можно видеть субъективную сторону исследовательского интереса к теме.
На философском уровне избранная тема, может быть как никакая другая, вписывается в проблематику материалов конференции. Объективное и субъективное находятся в постоянном противоречии (в разных его формах), что обеспечивает развитие того и другого через снятие антагонизмов, через актуализацию моментов единства.
Философы не без оснований рассматривают субъективное как важное и необходимое условие развития объективного. Их взаимосвязь и взаимообусловленность снимает остроту противоречий. В конечном счете субъективный (человеческий) фактор способен оказать активное воздействие на объективное. Отсюда и распространенное мнение, что деятельность людей непосредственно вплетена в механизм действия самих законов общественного развития и не является по отношению к ним внешним фактором. Вместе с тем, вопрос о соотношении объективного и субъективного необходимо решать конкретно в зависимости от содержания, от характера рассматриваемых общественных отношений. Право, правовые отношения, правовые процессы и правовые явления весьма специфичны именно по причинам особенностей и меры соотношения объективного и субъективного.
2. В принципе любой правовой акт может анализироваться на предмет выявления в нем объективного и субъективного. Классик юридической науки Ганс Кельзен обращает наше внимание на то, что правовое значение правового акта нельзя воспринять, наблюдая его внешнюю, фактическую сторону — надо проникнуть в тот смысл, которым наделяет его человек. «Этот субъективный смысл может, хотя и не обязательно, совпасть с тем объективным значением, которое имеет акт в силу права».1 Особенность ность интерпретационных актов состоит в том, что они по определению, по существу своему, по исходному назначению предполагают субъективное. На интерпретатора возлагается обязанность объективировать свое понимание права. Но на этом миссия интерпретатора, как правило, не заканчивается. От него ожидают определения пути реализации интерпретируемых норм. И в этой части хотят не просто перевода формальных символов и понятий на язык содержательного знания, но еще и привнесения чего-то из интеллектуального богатства интерпретатора. Юристы это понимают, говоря о творческом содержании правоприменительной деятельности. Соответствует ли такой подход правилам русского языка? И да, и нет. Толковый словарь Д.Н. Ушакова понимает под толкованием, «объяснение, раскрытие смысла чего-нибудь. Интерпретацию законов. Интерпретацию текста». Но там же содержится и второе понимание: «Основанное на собственном толковании творческое исполнение какого-нибудь музыкального, литературного произведення или драматической роли».2 Известная школа «свободного права» именно на этом втором понимании аргументировала свои идеи творческой судебной деятельности. Ее противники часто выступали в пользу запрета всякого толкования права именно по причине недопустимости подмены законодателя творчеством правоприменителя.
3. Известны разные субъекты официального и неофициального толкования права. Соотношение объективного и субъективного, равно как и обязательного и необязательного будет зависеть как от
1 Кельзен Г. Чистое учение о праве. 2-е изд. / пер. с нем. М.В. Антонова и С.В. Лезова. СПб.: ООО Издательский дом «Алеф-Пресс», 2015. С. 12.
2 иЯ1_: http://www.classes.ru/all-russian/russian-dictionary-Ushakov-term-21056.htm
вида толкования, так и от субъекта, который это толкование осуществляет. В данной статье внимание сосредоточено на суде. При этом не следует ограничиваться актами нормативного толкования права, что присуще большинству юристов, которые привычно обращаются к актам высших судебных инстанций, наделенных правом давать разъяснения судебной практики. Такие разъяснения органично включают в себя специальные разъяснения правовых норм, принципов права, созданных судами правопо-ложений и т. д. Между тем в аспекте того, как обозначена наша тема, интерпретационным актом суда можно считать любое правоприменительное решение суда, выносимое по конкретному делу. Это всегда относительно творческая деятельность. Суд уясняет для себя суть требований права и своими выводами, их аргументацией дает разъяснение права. Причем не только для участников процесса, но и всем тем, кто оказывается в ситуации, подобной рассмотренной судом. Такова природа любого правоприменительного акта, но в особенности данные качества свойственны решениям апелляционных, кассационных и надзорных инстанций, которые можно расценивать в качестве интерпретационных актов среднего уровня, если за высший принимать общие постановления пленума суда.
С практической точки зрения важно понять, что составляет объективное и что есть субъективное в акте суда и возможно ли в интерпретационном процессе достижение истины. Некоторые трактовки самого термина «интерпретация» таковы, что толкование «всегда предполагает относительность».1 Относительность суждений — то есть акцент делается на субъективном в интерпретации. Но суждения суждениям рознь. Соответственно и «истина» должна получить разную характеристику. Одно дело, когда выясняется содержание права, содержание запретов и дозволений применительно к условиям места и времени в отношении данных лиц (данной категории лиц при нормативном толковании) и другое, — когда суждения выносятся относительно целей права, полезности, эффективности установленных правил. Право, как бы его не трактовать, всегда выполняет свою инструментальную роль в достижении вполне определенных целей. В интерпретационном акте соответствующие цели или обнажаются или замалчиваются, но их объяснение (соответствующая аргументация) всегда субъективно.2 При этом нормативистский подход, согласно которому право относится к сфере должного, леги-стское восприятие права в качестве прескриптивных высказываний о должном, утверждающих необходимость каких-либо действий и не обладающих истинностным значением, — отвергает постановку вопроса об истине. История науки свидетельствует: вопросы о поиске истины решались ей неоднозначно: классическая наука заботилась о поиске объективной истины; модерн всякую истину считал относительной; постмодерн отрицает достижение истины.
Объективистским стандартом для интерпретатора было бы выявление объективных и субъективных реалий без каких-либо предварительных установок. Однако чаще всего, в силу политики права, интерпретаторы заранее ориентируются, на что сфокусировать внимание.3 Отсюда выделяются два типа интерпретации: объективную, когда доминирующее значение отдают воле правотворца (воле законодателя, например) и факторам, эту волю обусловливающим, и субъективную, если для интерпретатора (реализующего право) приоритетными становятся его собственные мысли и чувствования. Проблема объективной и субъективной интерпретации во многом подпитывается полярно противоположными психологических установками, в чем несомненна роль, во-первых, интеллектуально-эмоционального склада исполнителя (правоприменителя), во-вторых, психологического климата, специфики и уровня развития культуры, носителем которой он является.4 Интерпретация предполагает сочетание и личной творческой свободы правоприменителя, и пиетета перед законодателем, перед его замыслом, который он зафиксировал в виде текстов. Образуется двойной диалог: творца закона и его интерпретатора, но диалог этот в качестве действительного только тогда приобретает действенность, когда удовлетворяет интерес третьего — исполнителя ими выраженной воли — адресата принятых актов. Интерес этот невозможно удовлетворить без обращения к тем объективным реалиям, которые сложились к моменту интерпретации права.
1 URL: http://www.kakprosto.ru/kak-82914-chto-takoe-interpretaciya
2 Ст. 325 ТК РФ содержит нормы о компенсации расходов на оплату стоимости проезда и провоза багажа к месту использования отпуска и обратно и, в частности, допускает установление размера, условий и порядка компенсации для лиц, работающих у работодателя, не относящегося к бюджетной сфере, отличное от предусматриваемых для работников организаций, финансируемых из бюджета. Они устанавливаются в соглашении между сторонами трудовых правоотношений в рамках коллективного договора или локального нормативного акта, но судебное толкование привнесло важную конкретизацию: необходимо учитывать «целевое назначение такой компенсации (максимально способствовать обеспечению выезда работника за пределы неблагоприятной природно-климатической зоны)». См.: Обзор судебной практики Верховного Суда Российской Федерации. 2016. № 2. С. 41.
3 М. Хайдеггер настаивает на «предпонимании» при любой интерпретации — то есть наличии предварительных установок в сознании самого интерпретатора. URL: http://www.litdic.ru/interpretaciya/
4 Социальные психологи обнаружили обобщенную тенденцию, которая состоит в преувеличении значения личностных (диспозиционных) факторов в ущерб ситуативным, или «средовым» влияниям. URL: http://psychology. academic.ru/5251/%D0%BA%D0%B0%D1%83%D0%B7%D0%B0%D0%BB%D1%8C%D0%BD%D0%B0%D1%8F_%D 0%B0%D1%82%D1%80%D0%B8%D0%B1%D1%83%D1%86%D0%B8%D1%8F
4. Интерпретационный акт, как любой правовой акт можно рассматривать как своего рода реалию в виде определенной фактичности, материализованную в виде текста или ином виде, но не в этом его суть. Назначение акта толкования в том, чтобы со всей определенностью выразить содержание права, отразить тот смысл, который берется в основание практических действий в ходе реализации права. И по своей цели, и по своему результату интерпретационный акт предполагает прямое участие субъекта, вложение в акт субъективной воли интерпретатора. Она может совпадать с объективным содержанием права, но может и расходиться. Не случайно истории известны попытки запретить толкование права вообще из опасения того, что субъективное будет превуалировать над объективным и дерогировать собственно право, что под прикрытием толкования будут выносить решения contra lege.
В силу господства теории разделения властей суд не является правотворческим органом и, следовательно, он не вправе в издаваемые им акты привносить нечто новое, чего не содержится в объективном праве. И с этой точки зрения интерпретационные акты представляются излишними — суд призван выносить правоприменительные акты, руководствуясь непосредственно тем смыслом, который он находит в праве. В такого рода суждениях есть своя истина, если исходить из чистой теории, но они не выдерживают строгих оценок при переходе на практические позиции. Не случайно, например, правительство и правительственные ведомства активно занимаются правотворчеством и сам законодатель может делегировать правительству право издавать нормы, имеющие силу закона. Не является чем-то чрезвычайным, если суду позволяется выносить интерпретационные акты, усиливающие законодательную волю, и правоконкретизирующие акты, развивающие позицию законодателя.
В качестве примера того, как под видом толкования фактически проводится конкретизация правовой нормы, можно сослаться на п. 5 Постановления Пленума Верховного Суда от 17 декабря 2015 г. № 56 «О судебной практике по делам о вымогательстве (статья 163 уголовного кодекса российской федерации».
Ч. 1 названной статьи определяет вымогательство как «требование передачи чужого имущества или права на имущество или совершения других действий имущественного характера под угрозой применения насилия либо уничтожения или повреждения чужого имущества, а равно под угрозой распространения сведений, позорящих потерпевшего или его близких, либо иных сведений, которые могут причинить существенный вред правам или законным интересам потерпевшего или его близких». Возникает вопрос о том, кого законодатель причисляет к «близким» потерпевшего. Представляется, что уяснить волю законодателя в данном и ему подобном случае, когда употребляется оценочное понятие, практически невозможно. По общему правилу следовало прийти к заключению, что решение вопроса отдается на полное усмотрение суда. Но в нашем случае властной волей высшей судебной инстанции избирается вариант разъяснения судебной практики (она, надо полагать, могла быть самой разной). В порядке конкретизации правовой нормы он, во-первых, дает классификацию «близких» на четыре категории; во-вторых, устанавливает исключительный перечень лиц, относимых к близким родственникам. В остальной части Верховный Суд, дает ситуативное толкование понятия «родственник» и оставляет на усмотрение правоприменителя вопрос об отнесении к близким лиц, состоящих в свойстве с потерпевшим, или лиц, жизнь, здоровье и благополучие которых дороги потерпевшему в силу сложившихся личных отношений. П. 5 Постановления гласит: « 5. По смыслу части 1 статьи 163 УК РФ к близким потерпевшего следует относить его близких родственников (супруг, супруга, родители, дети, усыновители, усыновленные, родные братья и родные сестры, дедушка, бабушка, внуки), родственников (все иные лица, за исключением близких родственников, состоящие в родстве с потерпевшим), а также лиц, состоящих в свойстве с потерпевшим, или лиц, жизнь, здоровье и благополучие которых дороги потерпевшему в силу сложившихся личных отношений».
Другой, не менее показательный, пример из практики Конституционного Суда РФ. Граждане просили Конституционный Суд Российской Федерации проверить конституционность статьи 387 ГПК Российской Федерации, устанавливающей, что основаниями для отмены или изменения судебных постановлений нижестоящих судов в порядке надзора являются существенные нарушения норм материального или процессуального права. По мнению заявителей, данная статья в силу неопределенности содержащегося в ней термина «существенные нарушения» допускает различное понимание его в правоприменительной практике и как следствие — неограниченное усмотрение судьи (председателя суда) при решении вопроса о необходимости истребования дела и передачи его для рассмотрения по существу в суд надзорной инстанции, что приводит к нарушению права граждан на справедливое правосудие и судебную защиту своих прав и свобод и противоречит статьям 46 (часть 1) и 55 (части 2 и 3) Конституции Российской Федерации.
Конституционный суд в этой связи указал: «4. Статья 387 ГПК Российской Федерации предписывает, что основаниями для отмены или изменения судебных постановлений нижестоящих судов в порядке надзора являются существенные нарушения норм материального или процессуального права. Использование федеральным законодателем в данном случае такой оценочной характеристики, как существенность нарушения, обусловлено тем, что разнообразие обстоятельств, подтверждающих на-
личие соответствующих оснований, делает невозможным установление их перечня в законе и само по себе не может расцениваться как недопустимое: предоставление суду надзорной инстанции определенной свободы усмотрения при решении вопроса о наличии или отсутствии оснований для отмены или изменения судебных постановлений в порядке надзора — при условии единообразного толкования указанной нормы в процессе правоприменения — не противоречит принципу доступности правосудия и отвечает роли, месту и полномочиям суда как независимого органа правосудия.
В соответствии со сложившейся судебной практикой существенность нарушения норм процессуального права суд надзорной инстанции устанавливает по правилам статьи 364 ГПК Российской Федерации; нарушение норм материального права устанавливается им по правилам статьи 363 ГПК Российской Федерации, причем существенность этих нарушений оценивается и признается с учетом конкретных обстоятельств дела и значимости последствий нарушений для лица, в отношении которого они допущены (пункты 24 и 25 постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 20 января 2003 года № 2 «О некоторых вопросах, возникших в связи с принятием и введением в действие Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации»).
По смыслу статьи 387 ГПК Российской Федерации во взаимосвязи с положениями Конвенции о защите прав человека и основных свобод и с учетом правовых позиций Конституционного Суда Российской Федерации, существенным нарушением, являющимся основанием для отмены или изменения судебных постановлений в порядке надзора, может быть признано не всякое из числа указанных в статьях 363 и 364 ГПК Российской Федерации нарушений норм материального и процессуального права. Его существенность в качестве основания для отмены или изменения судебного постановления в порядке надзора должна оцениваться с учетом природы, предназначения и целей именно надзорного производства» (Постановление Конституционного Суда РФ от 5 февраля 2007 г. № 2- П).
Конституционный Суд взял на себя решение вопроса о конкретизации нормы статьи 387 ГПК и сделал это в общей форме. Законодатель не делает, а Конституционный Суд сделал. Он дал конкретизацию под видом толкования. Тем самым он связал суды в будущих их действиях по применению данной нормы, поскольку объявил данное им толкование общеобязательным, исключающим любое иное. Спрашивается, могут ли теперь суды осуществлять конкретизацию нормы статьи 387 ГПК, на что их уполномочил законодатель? Полагаю, — да. Они, конечно, будут признательны Конституционному Суду в том, что он очертил пределы конкретизации, но сама позиция Конституционного Суда ориентирует на то, что все существенные обстоятельства никто не может установить. Конкретные обстоятельства дела и их значимость для конкретных лиц может быть разная.
5. Интерпретация права — это всегда практический поиск практических решений. Но каждое практическое следствие связано с установлением «онтологического бытия» права в конкурентной борьбе учений о логическом, этическом и метафизическом аспектах конкретных способов «бытия» в условиях бытийного места и времени1. Из того, как доктрина представляет правовою реальность, можно видеть, как самые разные научные направления, течения и школы ведут поиск права и выдают судьям самые разные рецепты приготовления судебных блюд. Постмодерн недавно минувшего века концептуально придал этому поиску эпистемологический окрас. «Ключевым принципом постмодернистской юриспруденции является релятивность права. ...Ситуации постмодерна характерны также контекстуальность, антифундаментализм, знаковость (символичность) и мифологичность»2. Новая методологическая база понимания текстов права позволяет объединять возможности феноменологии, психоанализа и герменевтики, когда понимание — это всегда достояние конкретной рефлексии субъекта, не озабоченной причинными связями внешнего мира3. При такой постановке вопроса объективное в интерпретационных актах вообще и, в частности в интерпретационных актах суда, уступает пространство сугубо субъективному. Современный французский конституционалист и теоретик Мишель Тропер, создавая новую реалистическую теорию, ведет аргументацию, основываясь на противоположности двух позиций: «толкование есть акт познания» и «толкование есть акт волеизъявления», но для него первая «бесспорно неприемлема»4. Это, в свою очередь, дает основание другому французскому профессору Отто Пферсманну сказать, что для реалистической теории толкования все вы-
1 См.: Майхофер Вернер. Право и бытие. Пролегомены к онтологии права // Российский ежегодник теории права. 2008. № 1. С. 186 и др.
2 Честнов И. Л. Поминки по постмодернизму, или Здравствуй, постклассика? // Российский ежегодник теории права. 2011. № 4. С. 35.
3 См.: Байтеева М.В. Проблемы понимания права с позиций феноменологической герменевтики // Российский ежегодник теории права. 2011. № 4. С. 147, 149.
4 См.: Тропер М. Свобода толкования у конституционного судьи. «Российский ежегодник теории права». 2011. № 4. С. 191, 193. По замечанию М.В. Антонова, деконструкция права уводит Тропера к тем американским реалистам, для которых право лишь предсказание того, что сделает правоприменитель, но не бросает его в бездну постмодернизма, поскольку юридическая свобода судьи не означает его свободы фактической. См.: Антонов М.В. Современная теория права во Франции: реалистический подход к праву в концепции Мишеля Тропера и спор о неореализме в толковании // Российский ежегодник теории права. 2011. № 4. С. 345.
сказывания, касающиеся «конституции», «законов», «указов», или иных общих и абстрактных норм «не могут обрести ни малейшей доли научности»1.
Практическая сторона интерпретационных актов предполагает не только и не столько догматическое выявление объективных смыслов и значений знаков, но и привлечение в искусство интерпретации философских знаний об онтологии и эпистемологии правовых реалий, общей теории толкования текстов, которые в постмодернизме понимаются широко, не сводя содержание текста к общепринятому, буквальному. В данном качестве рассматриваются любые артефакты, общество, культура, деятельность человека и сам человек. Всякий «смыслосодержащий объект», являющийся предметом изучения, предметом постижения его смысла, может обозначаться как текст. В таком «постижении» допускается интуиция и даже догадки, что сближает герменевтику с феноменологическими позициями. Представляется, что ценность таких догадок весьма относительна, а в уяснении, например, воли законодателя и вовсе юридически ничтожна, но само стремление понять тайны законотворчества, проникнуть в его закулисье, попытаться выстроить систему гипотез и дать некий прогноз можно оценить позитивно. Собственно рациональных способов здесь может не хватить.
«Человеческое измерение» права в контексте культуры — предмет социокультурной антропологии права2.
6. Представляется уместным обратить внимание на то, как один из авторитетнейших исследователей проблем толкования права проф. Черданцев А.Ф. предпосылает содержательному анализу интерпретации замечание об «удвоении мира» и общеметодологическое положение о науке как совокупности идеальных объектов и правил регуляции, как системе идеальных объектов. В этот идеальный мир входят соответствующие формы мысли, психические формы, отражающие действительность, сознательно- волевые проявления научной и практической деятельности3.
Если рассматривать толкование права как познавательную деятельность и задаваться выяснением того, что составляет в ней объективное и субъективное, плодотворно отталкиваться от анализа предмета юридической науки и, в частности от того, как этот анализ проводит проф. И.Л. Честнов. Он констатирует, что в качестве классического подхода к предмету науки рассматривается объективная реальность или объективные законы бытия, но с позиций постклассической эпистемологии предмет науки «следует рассматривать как рефлексивное отношение субъекта и объекта, включенное в процесс интерсубъективной коммуникации».4 Таким образом, становится очевидным, что интерпретация права представляет собой процесс диалектической взаимосвязи объективного и субъективного, взаимного их включения одного в другое, постоянного обновления результатов взаимодействия. При этом можно абстрагироваться от различий в методологиях классической и постклассической науки, пойти по пути интегративной науки, как это делает Ю.А. Веденеев для которого юридическая реальность «существует одновременно в объективном и субъективном смыслах, в форме сущего и должного, фактического и нормативного, материального и идеального» и существует «на пересечении предмета исследования и способов ее восприятия и понимания, описания и объяснения».5
7. Итак, интерпретационный акт суда предполагает полнокровный, всесторонний, творческий анализ юридической реальности и создание юридического конструкта (формирование юридической позиции), призванного обеспечить решение эмпирических задач правосудия в условиях данного места и времени по отношению к определенным лицам (категориям лиц).
Законодатель в русле актуальной правовой политики определяет меру субъективного (пределов усмотрения) в создаваемых судами конструктах.
1 Пферсманн О. Против юридического неореализма. По поводу спора о толковании // Российский ежегодник теории права. 2011. № 4. С. 228.
2 Честнов И.Л. Постклассическая социокультурная антропология права как направление в современной юриспруденции // Вопросы правоведения. 2014. № 1. С. 58. Постклассическая социокультурная антропология права утверждает, что право не существует вне и без человека, социализированного в соответствующей правовой культуре. Право не какая-то данность. Оно создано, сконструировано активностью человека и воспроизводится практиками людей. При таком подходе для объективного в интерпретационном акте не остается места.
3 Черданцев А.Ф. Логико-языковые феномены в юриспруденции: монография. М.: Норма: ИНФРА-М, 2012. С. 7—12.
4 Честнов И.Л. Методология и методика юридического исследования: учебное пособие. 2-е изд. Краснодар. ун-т МВД России, 2010. С. 14.
5 Веденеев Ю.А. К вопросу о юридической теории // Юридическая наука и ее значение в современном обществе. М.: Издательский центр Университета имени О.Е. Кутафина (МГЮА), 2014. С. 60.
