CC BY
55
А. Ю. Ширяев
Прокуратура г. Кушвы (Кушва )
ОБ ОНТОЛОГИЧЕСКОМ СТАТУСЕ НЕКОТОРЫХ УГОЛОВНО-ПРАВОВЫХ ПОНЯТИЙ. ОПЫТ ДЕКОНСТРУКЦИИ УМЫШЛЕННОЙ ВИНЫ
Автор исследует проблему онтологического статуса (онтологических оснований) уголовно-правовых понятий применительно к общему понятию умышленной вины путем последовательной феноменологической деконструкции. Делается вывод о том, что умышленная вина является искусственной конструкцией, в которой объединены разные элементы. Их различия носят онтологический характер и требуют разработки новой системы проверки и оценки вины в ходе применения норм уголовного права.
По мнению автора, проблема верификации (опытного подтверждения, а не просто установления) юридических признаков состава преступления и их точной оценки может быть разрешена на основе принципа несводимости релевантного факта к его нормативному типу. Состав преступления предлагается рассматривать в качестве модели (средства моделирования) криминологической реальности. Отношение моделируемой реальности к модели - это и есть отношение релевантного факта к его нормативному типу.
Существенные характеристики факта в онтологическом отношении не совпадают с нормативными критериями оценки юридических качеств. Последние не должны подменять собой реальные свойства факта, так как те составляют основу верификации нормативных понятий.
Ключевые слова: релевантный факт, нередуцируемость факта к нормативному типу, умысел, умышленная вина, субъективная сторона состава преступления
В настоящей статье мы попытаемся исследовать проблему онтологических оснований и способности быть проверенными опытным путем (верифицируемости) уголовно-правовых понятий, обозначающих признаки субъективной стороны умышленного преступления. Неразрешенность этой проблемы означает возможность существования таких уголовно-правовых понятий, которые могут принимать разное значение в зависимости от контекста их употребления.
П. А. Фейербах в свое время назвал Общую часть науки уголовного права «философической», или на современный лад «философской» (philosophischer oder allgemeiner Theil) [Фейербах 1810: 10; Feuerbach 1832: 12] в противоположность Особенной части, именуемой «положительной» (positiver oder besonderer Theil) [Фейербах 1810: 47; Feuerbach 1832: 111]. Стоит заметить, что, по словам Г. С. Фельдштейна, перевод цитируемого учебника немецкого криминалиста на русский язык послужил «путеводною нитью, которая помогла русской науке вы-
браться из лабиринта „памятников" и собраний указов на равнину научно-догматического построения уголовного законодательства» [Фельдштейн 2003: 292].
Из современных отечественных авторов С. С. Алексеев также писал о двух уровнях изучения права: практическом и философском [Алексеев 1994: 5]. Теоретические понятия уголовного права, которые П. А. Фейербах называл философскими, находят применение в деятельности правоприменителя, который реагирует на определенные факты, относя их к тем или иным уголовно-правовым категориям, т. е. наиболее общим понятиям, образующим категориальный строй правового мышления и одновременно отображающим реальность, с которой мышление имеет дело.
Н. Гартман писал, что новая онтология, в отличие от старой, исходит не из абстракции познания, но из фактов, встречающихся в реальном опыте человеческого существования. Реагирование, действие, любовь и ненависть, с его точки зрения, являются дру-
гими, параллельными трансцендентными отношениями, и притом первичными, тогда как познание вторично и во временном отношении образуется лишь в зависимости от них [Гартман 2011: 15]. Нас интересует то, как «работают» общие уголовно-правовые понятия в ходе применения «положительных» норм уголовного закона к неоднозначным фактам.
Базовым онтологическим свойством структуры всякого уголовно-правового явления выступает специфическое отношение релевантного факта к его нормативному типу. Это отношение, как мы считаем, основывается на принципе их взаимной нередуцируемо-сти (несводимости друг к другу). Эта особенность, незаметная для чисто догматического (внутриотраслевого) конструирования уголовного права, выявляется при использовании метаюридического подхода, в частности при сопоставлении криминальных и гражданско-правовых феноменов. В отличие от сторон, заключающих гражданско-правовую сделку, никто не совершает преступление, руководствуясь нормой уголовного закона либо даже общими началами уголовного законодательства. На это в свое время указывал С. К. Гогель, отмечая, что «преступник производит деяние, давая ему ту форму и содержание, которое желает» [Гогель 2009: 15].
Приведем пример. К. был осужден по пп. «а», «г» ч. 2 ст. 242.1 УК РФ за приобретение и хранение в целях распространения, а также распространение материалов с порнографическими изображениями несовершеннолетних в отношении лиц, не достигших четырнадцатилетнего возраста, с использованием сети Интернет. К. пользовался программным устройством «БИагеага», которое обеспечивало подключение ЭВМ к файлообменной сети и автоматически открывало доступ любому ее пользователю к ее каталогам, имеющимся на персональной ЭВМ. Путем свободной загрузки К. скопировал в свою ЭВМ из неустановленных источников 11 файлов с порнографическими изображениями несовершеннолетних, создав тем самым возможность доступа к скопированным файлам любому пользователю файлообменной сети. Виновный не ставил цели распространения файлов порнографического характера, он скачивал файлы ради любопытства, папка для загруз-
ки была создана по умолчанию самой программой. Загруженные файлы сохранялись в ней. К. было безразлично, что к его папке открыт общий доступ1.
Противоположная позиция, т. е. полный редукционизм факта к его нормативному типу, растворение первого в последнем, выражена, например, в концепции возможности наличия в преступлениях с формальным составом лишь прямого умысла. «Крайне серьезная проблема состоит в том... что составы деяния как готовые системно-структурные описания содержатся не в уголовном законе, а в учебниках, комментариях, в лучшем случае - в судебных решениях» [Комментарий к Уголовному кодексу 2010: 39]. Таким образом, положения уголовного закона служат скорее средством интерпретации общественно опасного поведения, чем его точным определителем.
Преступление как юридическое отношение возникает и устанавливается от объективной стороны к субъективной, т. е. от внешнего проявления к внутренним психическим причинам. Это не только правило юридической оценки и доказывания, но и закономерность самого существования преступления как юридического феномена (вспомним известную цитату К. Маркса о том, что помимо своих внешних действий никто для закона не существует).
Напротив, преступление как фактическое отношение, в котором реально укоренены юридические признаки, возникает из внутренней психической причины и развивается к внешнему действию. Генезис, развитие и трансформация преступного деяния происходят на уровне факта, а затем интерпретируются на языке уголовного закона в предикативных суждениях.
Преступление существует как бы в двух взаимно нередуцируемых сферах реальности. Намерение и действие, которые способны образовать состав преступления во внешнем мире, по различным причинам могут не развиться до требуемой законом полноты и вообще не проявиться как преступление. Деление на внутреннюю и внешнюю стороны деяния представляется недо-
1 Материалы уголовного дела № 140114134 с апелляционным определением Свердловского областного суда № 22-3224/2015 // Архив прокуратуры Свердловской области. 2015.
статочным. Стоит провести фундаментальное разграничение и выделить две сферы реальности: исключительно индивидуально значимую сферу активности и общественно значимую сферу в поле взаимодействия индивида и общества.
Например, преступник, который фактически намерен совершить с жертвой разного рода насильственные сексуальные действия в разном порядке, осуществляет объективную сторону изнасилования (ч. 1 ст. 131 УК РФ) и насильственных действий сексуального характера (ч. 1 ст. 132 УК РФ). Умысел и побуждения преступника, реализуемые в действительности, - это предмет оценки субъективной стороны состава преступления. Только в рамках юридической оценки произойдет разделение содержания умысла на две части. Наличие умысла на совершение изнасилования (ч. 1 ст. 131 УК РФ) и насильственных действий сексуального характера (ч. 1 ст. 132 УК РФ) - это не предмет, а правило и критерий юридической оценки субъективной стороны состава преступления. Это правило вывода обусловлено юридической техникой законодателя, который сконструировал объективную сторону полового насилия как два разных состава преступления, расположив объективные признаки в двух разных статьях Особенной части УК РФ.
Если бы законодатель сформулировал общее понятие полового насильственного преступления, как, например, «сексуальное нападение» (sexual assault) в Уголовном кодексе штата Техас (США), то юридическая оценка умысла претерпела бы изменение, в то время как сам предмет оценки остался бы неизменным. По такому же пути пошел законодатель ФРГ, объединив основание ответственно сти за понуждение к сексуальным действиям и изнасилование (Sexuelle Nötigung; Vergewaltigung) в § 177 УК ФРГ, независимо от способов сексуального поведения.
Законодатель дает общие контуры критериев нормативной оценки, правоприменитель вырабатывает правила конкретизации, приспосабливая их к реальным случаям.
Так, Н. признан виновным в незаконных приобретении, перевозке и хранении наркотических средств в крупном размере и осужден по ч. 2 ст. 228 УК РФ1. Суд апелля-
1 Дело № 22-948/2-18 // Архив Свердловского областного суда. 2018.
ционной инстанции изменил приговор суда первой инстанции, указав, что квалифицирующий признак незаконной перевозки вменен Н. излишне, так как эти действия осужденного являются способом незаконного хранения наркотических средств, поэтому признак незаконной перевозки наркотических средств подлежит исключению из приговора. По обстоятельствам дела Н. после приобретения наркотического средства перевез наркотик в бардачке своего автомобиля в другой город в пределах Свердловской области. В данном случае интерпретация признаков объективной стороны состава определяет предмет умысла в юридическом смысле. При изменении оценки объективной стороны содержание умысла как юридического признака субъективной стороны меняется, но умысел как фактический предмет оценки остается неизменным2.
Подобные сопоставления позволяют сделать важный вывод о том, что существуют два разных явления, обозначаемых одним термином «умысел». Они взаимно нередуци-руемые и имеют разный онтологический статус (одно существует как психологический факт независимо от норм закона и правовой оценки, а второе интерпретируется по правилам и в пределах норм). В связи с этим стоит выяснить, к чему относится такая характеристика, как единство умысла, - к психологическому факту или нормативной оценке.
В. обвинялся в совершении двух преступлений, предусмотренных ч. 1 ст. 157 УК РФ, т. е. в том, что, являясь родителем, без уважительных причин в нарушение решения суда дважды не уплатил средства на содержание несовершеннолетних детей. В апреле 2011 г. В. был обязан по решению суда выплатить алименты на содержание одного из своих детей в пользу первой бывшей жены, в августе 2017 г. - на содержание второго несовершеннолетнего ребенка в пользу другой бывшей супруги. Судебные приставы-исполнители возбудили два исполнительных производства, а в дальней-
2 Отсюда и само вменение, о котором говорит суд апелляционной инстанции, имеет два несводимых друг к другу аспекта и этапа - объективный и субъективный. Перевозка не вменяется вследствие того, что объективно не было совершено действие, отличное по типу (характеру) общественной опасности от незаконного хранения наркотического средства как нормативного типа.
шем - два уголовных дела по ч. 1 ст. 157 УК РФ. Суд, рассмотрев их, осудил В. по ч. 1 ст. 157 УК РФ за единое преступление, мотивировав решение тем, что его действия «складывались из ряда тождественных действий, объединенных единым умыслом, единством объекта посягательства и преступных последствий, что не требует дополнительной квалификации»1. Представляется, однако, что эти действия совсем не тождественны юридически и искусственно объединены единым умыслом по внешнему сходству2.
Для терминологического определения разных феноменов умысла мы обозначим два выделенных явления терминами немецких криминалистов. Первый феномен назовем «ТаЫогзМг» (умысел на осуществление деяния), второй - «Та1Ъез1апдтгза1г» (умысел на осуществление состава) [Кохш 2013: 493, 479-481, 502-503; см. также: Ковалева-Райхенбехер 2013: 268, 492]. Терминологический недостаток в уголовной юриспруденции может быть восполнен за счет привлечения средств языка, более чувствительного к различению оттенков, по аналогии с латинской терминологией в цивилистике. Представляется, что единый умысел первоначально должен быть охарактеризован как свойство Tatvoгsatz и доказан как факт, и только затем (при отсутствии препятствий в виде наличия юридического тождества действий) может найти отражение в правовой оценке TatЪestandvoгsatz.
Таким образом, единство умысла имеет фактическую природу, обладает свойствами единства мотивации, направленности на конкретное положение дел. Вместе с тем юридическая двойственность конструкции состава деяния либо правовой ситуации (в примере имеет место второе) «сильнее», чем фактический признак, и устраняет всякое единство умысла.
С. признан виновным в умышленном причинении Ш. смерти по ч. 1 ст. 105 УК РФ3. В ходе следствия С. отстаивал версию,
1 Дело № 1-37Э2017 // Архив прокуратуры г. Куш-вы Свердловской области.
2 Этот случай в судебной практике далеко не единственный. См., например: постановление президиума Верховного суда Чувашской Республики от 30 января 2015 г. № 44-У-02Э2015 // СПС «Консуль-тантПлюс».
3 Материалы уголовного дела № 1-141/2017 // Архив Кушвинского городского суда Свердловской области. 2017.
что невольно причинил Ш. два повлекших смерть огнестрельных ранения в голову, поскольку, держа направленный на Ш. револьвер для предупреждения агрессии и отступая назад, запнулся и случайно произвел два выстрела.
В данном случае утверждение о наличии умысла связано прежде всего с психологической характеристикой действий, имеющей фактическую природу. Подразумевается, что наличие умысла первоначально следует доказывать и опровергать как обстоятельство дела вне зависимости от уголовно-правовой оценки. Первоначально умысел - это то, что реально существует совершенно независимо от правовых норм как психический феномен (факт) и существовало бы в таком виде, даже если бы не было никаких законов об уголовной ответственности. Умысел как психическое явление - это предмет правовой оценки субъективной стороны, который сам по себе нейтрален в уголовно-правовом отношении. В истории отечественной правовой науки, например, цивилист Е. В. Васьковский характеризовал гражданско-правовые сделки как «умышленные действия», употребляя термин «умышленные» в отношении как дозволенных, так и недозволенных действий в сфере гражданского права [Васьковский 2016: 137]. Подобное психическое явление в своих существенных чертах равнозначно для всякого человека в сходных ситуациях вне зависимости от вменяемости и возраста, а также от состояния необходимой обороны (имеется в виду момент генезиса действия как осознанного нажатия на спусковой крючок револьвера с целью причинения ранения).
Теоретическая и законодательная конструкции умышленной вины (ст. 25 УК РФ) объединяют в себе совокупность различных элементов (психологический факт, форма субъективной стороны состава, уголовно-правовая упречность), хотя существование обстоятельств, характеризующих действие как умышленное, относительно независимо от вины лица в преступлении во многих релевантных случаях (необходимая оборона, крайняя необходимость). Думается, что именно моменты различия и независимого существования предоставляют возможность опытной верификации феноменов умысла, а искусственная конструкция умышленной вины несет риск вызвать эффект реИИа рпп-е[ри (предвосхищение основания) при установлении виновности.
Таким образом, за внешне однозначным термином «умысел», употребляемым в научной литературе и судебной практике, стоят три явления:
умысел как реальное психическое образование (психический факт), обусловливающее генезис и развитие действий преступника в их предметно-индивидуальной форме;
умысел как критерий и результат юридической оценки субъективной стороны состава преступления, охватывающей совокупность объективных признаков состава преступления;
Состав преступления - это не исходная и не окончательная реальность, а моделирование реальности, которое может быть прорывом или препятствием к тому, что моделируется
умысел как форма вины, т. е. дефект правосознания достигшего возраста уголовной ответственности вменяемого лица при отсутствии исключающих вину обстоятельств, что служит основанием для уголовно-правового упрека и наказания.
Существенны также различия в предмете выделенных явлений1. Предметом первого выступают индивидуальные обстоятельства дела (Tatvorsatzgegenstand), второго - объективные признаки общего законодательного типа преступного деяния (Tatbestandvorsatzgegenstand), третьего - такие характеристики ситуации действия, которые выходят за пределы фактических обстоятельств и правовой оценки нормативного типа деяния, что можно охарактеризовать как недолжное (упречное в общеправовом смысле) поведение члена общества и гражданина.
Мы пришли к выводу, что состав преступления - это не исходная и не окончательная реальность, а моделирование реальности, которое может быть прорывом или препятствием к тому, что моделируется. Можно заметить одну особенность применения
1 Здесь термин «предмет» употреблен в широком смысле как предметность или предметная сфера. Поскольку перечисленные аспекты выражают модусы личностного сознания, постольку они обладают свойством интенциональности, т. е. имманентной направленности на предмет (но не обязательно в смысле индивидуальных обстоятельств).
уголовно-правовой юридическои техники по сравнению с гражданско-правовой. Если гражданско-правовые конструкции (модели) специально созданы для удобного «размещения» в них юридических фактов, подобно жилому помещению для людей, то уголовно-правовые законодательные модели скорее напоминают сети и ловушки для захвата фактов из чужой для правопорядка сферы. Иными словами, неудачно сконструированные или применяемые уголовно-правовые модели способны деформировать факты.
Третий рассмотренный нами феномен умышленной вины устанавливается независимо от двух первых.
Э. в состоянии невменяемости угрожал убийством своей жене, а также умышленно причинил легкий вред ее здоровью с применением предмета в качестве оружия (ч. 1 ст. 119, п. «в» ч. 2 ст. 115 УК РФ)2. Стационарной судебно-психиатрической экспертизой, проведенной по результатам первичной амбулаторной экспертизы, установлено, что Э. не мог в период, относящийся к инкриминируемому ему деянию, осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими, поскольку страдал психическим расстройством в виде шизофрении параноидной формы. Вместе с тем сомнение в состоянии вменяемости Э. возникло у дознавателя случайно. На учете у психиатра Э. не состоял, но выяснилось, что он был освобожден от срочной военной службы в связи с расстройством личности по шизоидному типу. До проведения экспертиз Э. на допросе в качестве подозреваемого признал свою вину, показал, что в день инкриминируемого ему деяния был в состоянии алкогольного опьянения. Сначала произошел конфликт с женой, затем он «сорвался» на почве ревности, вспомнив про сообщения, которые жена получила от мужчин на мобильный телефон. Ясно и последовательно Э. объяснил, что только угрожал ножом, но намерения убить жену у него не было.
Эксперты, как правило, применяют формулу ч. 1 ст. 21 УК РФ однотипно, признавая лицо неспособным осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими, что мож-
2 Уголовное дело № 11701650018000336 // Архив прокуратуры г. Кушва Свердловской области. 2018.
но расценить как общий вывод о неспособности личности нести уголовную ответственность и исправляться при отбывании наказания. Такая формулировка не устраняет наличия умысла на осуществление действия (Tatvoгsatz) и на осуществление состава (Тй-Ъestandvoгsatz). В противном случае не было бы вообще никакой возможности утверждать, что совершены действия, предусмотренные ч. 1 ст. 119, п. «в» ч. 2 ст. 115 УК РФ, поскольку умысел в этих преступлениях -обязательный элемент состава. Отсюда опять-таки видно, что понятие умышленной вины - искусственная конструкция из нескольких разных и самостоятельных феноменов.
В последнем примере установлен умысел (как психический факт и правовой критерий), но нет вины субъекта. Таким образом, умысел - это характеристика субъективной стороны преступного деяния, а вина - особый статус субъекта, субъективное (лич-
ностное) основание уголовной ответственности. Если умысел раскрывает отношение лица к деянию, то вина показывает отношение личности к выбору запрещенного и наказуемого поведения как гражданина. Неправильно называть вину «общим основанием уголовной ответственности», как считал Б. С. Утевский, потому что в образовании понятия вины различия важнее, чем обобщения, а деконструкция важней конструирования. Субъективное или личностное основание уголовной ответственности (вина) не есть общее основание ответственности. Наоборот, представляется важным обозначить в структуре уголовно-правовой оценки деяния самостоятельную ступень проверки вины, отграничив ее от проверки иных признаков, в частности умысла как психического факта и умысла как юридического критерия оценки субъективной стороны состава преступления.
Список литературы
Feuerbach P. J. Lehrbuch des gemeinen in Deutschland gültigen peinlichen Rechts. Giessen: Heyer, 1832. 428 s.
Roxin C. Strafrecht: Allgemeiner Teil. Band I. Grundlagen. Der Aufbau der Verbrechenslehre. München: C. H. Beck, 2005. 1136 s.
Алексеев С. С. Теория права. М.: БЕК, 1994. 224 с.
Васьковский Е. В. Учебник гражданского права. М.: Статут, 2016. 382 с.
Гартман Н. Старая и новая онтология // Онтология. Тексты философии: учеб. пособие для вузов / ред.-сост. В. Ю. Кузнецов. М.: Академ. проект, 2011. С. 15-18.
Гогель С. К. Курс уголовной политики в связи с уголовной социологией. М.: Инфра-М, 2009. 386 с.
Ковалева-Райхенбехер Т. Г. Большой немецко-русский и русско-немецкий юридический словарь. М.: Живой язык, 2013. 512 с.
Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / отв. ред. А. Э. Жалинский. М.: Городец, 2010. 1120 с.
Фейербах П. А. Уголовное право. СПб.: Мед. тип., 1810. 118 с.
Фельдштейн Г. С. Главные течения в истории науки уголовного права в России. М.: Зерцало, 2003. 542 с.
Алексей Юрьевич Ширяев - кандидат юридических наук, старший помощник прокурора г. Кушвы Свердловской области. 624300, Российская Федерация, Свердловская область, Кушва, ул. Луначарского, д. 6/1. E-mail: [email protected].
On the Ontological Status and Verifiability of Some Criminal-Law Concepts. An Experience of Deconstruction of Intentional Guilt
The author explores the problem of ontological status and ontological grounds of such criminal-law concept as «intentional guilt» by means of serial phenomenological deconstruction. It is concluded that intentional guilt is an artificial construction rather than a natural characteristic of
a man. This construction consolidates different elements. Their differences have an ontological character and require improvement of the system of verification while implementing criminal legislation.
The problem of verifying (confirming by experience and not simply establishing) legal characteristics of elements of the crime and their accurate assessment can be resolved on the basis of the principle of non-reduction of a relevant fact to its normative type. The author offers considering an element of a crime as a model of criminological reality. The relation between reality and this model is the relation between a relevant fact and its normative type. The substantial characteri-sistics of a fact don't concur with normative criterion of assessment of juridical qualities in an onto-logical aspect. The last should not substitute the first, because they are the grounds for verification of normative concepts.
Keywords: relevant fact, non-reduction of a relevant fact to its normative type, intent, intentional guilt, subjective element of a crime
References
Alekseev S. S. Teoriya prava [Theory of Law], Moscow, BEK, 1994, 224 p.
Fel'dshtein G. S. Glavnye techeniya v istorii nauki ugolovnogo prava v Rossii [The Main Streams in the History of Criminal Law Studies in Russia], Moscow, Zertsalo, 2003, 542 p.
Feuerbach P. J. Lehrbuch des gemeinen in Deutschland gültigen peinlichen Rechts, Giessen, Heyer, 1832, 428 p.
Feuerbach P. J. Ugolovnoe pravo [Criminal Law], Saint-Petersburg, Med. tip., 1810, 118 p.
Gartman N. Staraya i novaya ontologiya [The Old and the New Ontology], Kuznetsov V. Yu. (ed.) Ontologiya. Teksty filosofii [Ontology. Texts of Philosophy], Moscow, Akadem. proekt, 2011, 363 p.
Gogel' S. K. Kurs ugolovnoi politiki v svyazi s ugolovnoi sotsiologiei [The Course of Criminal Politics with Relation to Criminal Sociology], Moscow, Infra-M, 2009, 386 p.
Kovaleva-Raikhenbekher T. G. Bol'shoi nemetsko-russkii i russko-nemetskii yuridicheskii slovar' [German-Russian and Russian-German Law Dictionary], Moscow, Zhivoi yazyk, 2013, 512 p.
Roxin C. Strafrecht: Allgemeiner Teil. Band I. Grundlagen. Der Aufbau der Verbrechenslehre, München, C. H. Beck, 2005, 1136 p.
Vas'kovskii E. V. Uchebnik grazhdanskogo prava [The Textbook of Civil Law], Moscow, Statut, 2016, 382 p.
Zhalinskii A. E. (ed.) Kommentarii k Ugolovnomu kodeksu Rossiiskoi Federatsii [Commentary to the Criminal Code of the Russian Federation], Moscow, Gorodets, 2010, 1120 p.
Alexey Shiryaev - candidate of juridical sciences, senior assistant prosecutor, the Prosecutor's office of Kushva, Sverdlovsk region. 624300, Russian Federation, Sverdlovsk region, Kushva, Lunacharskogo str., 6/1. E-mail: [email protected].
Дата поступления в редакцию / Received: 10.12.2018
Дата принятия решения об опубликовании / Accepted: 12.03.2019
