CC BY
24
СООБЩЕНИЯ
Р. РУСЕВ Болгария, Русе
ОБ ОБРАЗНО-ЭСТЕТИЧЕСКОЙ ТРАНСФОРМАЦИИ ЯЗЫКОВЫХ ЕДИНИЦ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ТЕКСТЕ
В лингвистической поэтике, поэтической семантике и стилистике художественного текста давно утвердилось мнение, что при переходе от коммуникативной к эстетической функциональной сфере общенародного языка имеет место образно-эстетическая трансформация. Несмотря на то, что существует множество исследований, направленных на раскрытие сущности этой трансформации, все еще нет удовлетворительного ответа на вопрос, в результате каких операций происходит преобразование соответствующей единицы в художественное выразительное средство.
В современной физике утверждается, что «если энергия одной виртуальной частицы в квантовом вакууме не определена в очень короткий период, то она могла бы превратиться в реальный объект, существующий долгое время, если бы у нее было достаточное количество энергии, чтобы сделать это. Такой эффект мог бы получиться, если бы в вакуум поступила энергия из какого-нибудь внешнего источника, как, например, из внешнего гравитационного поля. Тогда виртуальные частицы могли бы стать реальными» (Па-люшев 1997: 84). Пользуясь аналогией, мы можем рассуждать таким же образом и об образно-эстетической трансформации слова. Виртуальные языковые знаки преобразуются в художественные выразительные средства тогда, когда необходимо создание определенного художественного образа мира; в процессе порождения и восприятия данного литературного текста активируется центростремительный потенциал этих знаков (Шведова 1984: 7 - 15) и увеличивается их энергия (Лосев 1994: 192), которую они получают из разных лингвистических и экстралингвистических источников.
Попытаемся доказать сформулированный тезис с помощью лингвостатистиче-
ского анализа личного имени Марин, которым назван один из главных героев рассказа «Постоловые мельницы» Йордана Йовкова. Приведем начало литературного произведения:
«В това време дявола сътворил козата и като идел при господаря, оседлал пръча, комуто направил юзда от праз: оттогава досега козите имат брада»
(Богомилска приказка).
«Козите на Марина, Мартиновия син, често минаваха над Постоловите водени-ци. Цялата гора тогава екваше от звънци. Имаше малки тучени звънци, които ся-каш пееха, имаше и големи, железни хлопки, които изрядко и тежко биеха като камбани. Понякога всички тия звънци тъй високо и объркано зазвучаваха, че може-ше да се помисли, че стадото, подплашено от вълк или мечка стръвница, наваля на-долу и ей сега ще се изсипе връз самите воденици. Но това не ставаше. Козите от-минаваха, без да ги види някой, звънците малко по малко замлъкваха и само някоя хлопка още се чуваше да трака надалече по урвите, гдето дребния габър свършва-ше и започваха високите буки» (Йовков 1976: 225 - 240).
Тогда дьявол сотворил козу
и, когда пошел к господарю, оседлал
козла,
сделал ему уздечку из лука-порея: с тех пор
до сей поры у коз бороды
(Богомильская сказка).
Козы Марина, сына Мартина, часто проходили над Постоловыми мельницами. Тогда звон колокольчиков гремел над лесом. Были маленькие бронзовые колокольчики, которые будто пели, но были и большие железные колокольчики, которые звенели редко и тяжело, как колокола. Иногда все эти колокольчики так громко и путано звучали, что можно было подумать, что стадо, испуганное волком или хищником медведем, несется вниз и в любую минуту остановится у самих мельниц. Но это не происходило. Козы проходили мимо, никто их не видел, звон колокольчиков мало-помалу затихал, и только звон какого-то колокольчика глу-
хо доносился издали в обрывах, где мелкий граб кончался и начинались высокие буки) (Йовков 1976: 225 - 240).
Личное имя Марин появляется еще в начале текста как несогласованное определение в составе словосочетания «Козы Марина». И это не случайно. Эпиграф произведения создает определенный конно-тативный ореол лексемы «козы», который в конкретном словесном целом «охватывает» и личное имя. В интенсивно развертывающемся процессе образно-эстетической трансформации антропонима особую роль играет релятивное наименование «сына Мартина» (Мартиновия син - болг.), которое занимает позицию обособленного приложения. Посредством этой номинативной единицы автор, с одной стороны, расширяет функциональные возможности личного имени, которое кроме атрибутивной функции относительно существительного «козы» начинает выполнять и референтную функцию по отношению к обозначенному лицу. Осуществленная референция является слабоинформативной для читателя, а это провоцирует его интересы и ожидания. С другой стороны, Йовков формирует релятивным названием яркую ритмико-интонационную группу и активирует физическую энергему (Лосев 1994: 59 - 90) антропонима посредством трехкратного употребления звукового сочетания - ин: «Козите на Марина, Мартиновия син...» (подчеркнуто нами. - Р. Р.) (Козы Марина, сын Мартина...). Между звучанием имени и звуком, издаваемым колокольчиками стада коз, устанавливается смысловая и эмоциональная связь с помощью фонетической и номинативносинтактической организации беллетристического текста.
Номинативный процесс в абзаце ориентирован главным образом на называние колокольчиков стада Марина и способов, которыми они звонят. Звучание характеризуется степенью распространенности, громкостью, интенсивностью, хаотичностью, темпом и ритмом. Перенасыщение сообщения как на уровне означающих, так и на уровне означаемых говорит о необычном употреблении кода (Еко 1990: 61 - 75). Доминирующий, многократно повторяю -щийся и эмоционально модифицированный семантический признак «звучание» функционирует на глубинном уровне текста как образно-семантический эквивалент
семе «угроза», которая актуализируется в смысловой структуре четвертого предложения. Звучание колокольчиков стада коз воспринимается как знак, предвещающий несчастье.
В анализируемом отрывке создаются условия для гиперсемантизации сочетания «Козите на Марина, Мартиновия син...». (Козы Марина, сына Мартина...). Его структурно-семантическая, звуковая и ритмическая организация, как и контекстуальные отношения в составе предложения и всего абзаца, кодируют мотив об угрозе, которую Марин и стадо несут Женде. Автор использовал и другой способ подчеркивания этого мотива. Называние колокольчиков развертывается в направлении «родовое название - видовые названия», которые находятся между собой в антонимических отношениях. Ср.: «звънци -малки тучени звънци - големи, железни хлопки - всички тия звънци» (колокольчики - маленькие бронзовые колокольчики - большие, железные колокольчики -все эти колокольчики.). Ясно видно, как номинативный акт очерчивает в имитационном плане движение металлических пластин внутри колокольчиков. В дальнейшем повествовании это движение (уже как конфигурация и физическое проявление разных действий в отдельности или в сочетании со звуком и ритмом) указывает на мотив угрозы. Ср.: «Когато звънците зазвъниха най-близо и най-високо, ето че се показа Марин, Мартиновия син» (Когда колокольчики зазвенели ближе всего и громче всего, вот показался Марин, сын Мартина).
« - Ах, Марине, Марине, - посреща го баба Ана и заклати глава, - какво ще правиш сега, Марине! (Ах, Марин, Марин, -встретила его бабушка Анна и закачала головой, - что будешь делать сейчас, Марин!).
- Изгубил съм един пръч, - каза Марин, - не сте ли го виждали? (Потерял одного козла, - сказал Марин, - не видели его?).
- Ах, Марине, Марине, какво направи Марине! (Ах, Марин, Марин, что ты сделал, Марин!) (в болгарском тексте подчеркнуто нами. - Р. Р.)».
С развитием сюжета значение антропонима непрерывно обогащается. Бинарные оппозиции «наверху - внизу» и «свой -чужой» своей фольклорно-мифологиче-
ской значимостью оказывают существенное влияние на процесс аккумулирования смысловой и эмоциональной энергии в личном имени, на активизацию его авторефлексивности по направлению к его ономастической структуре и употреблению в другом лингвокультурном контексте.
Пастух и его стадо передвигаются сверху вниз. Они приходят из того пространства (гора, лес), которое, согласно народным верованиям, является аналогом чужого мира, связанного со смертью. На этой основе личное имя персонажа ассоциируется с именем мужского злого существа, которое, по наблюдениям У. Ду-ковой, сохранилось только в болгарском языке и встречается только в проклятиях и ругательствах. Ср.: «Убил тъ Марън», «Узел тъ Марън», «Че те убие Марен» и др. (Дукова 1980: 108 - 113). Художественный текст создает условия для этимологизации антропонима с учетом праславян-ского корня mar - «смерть, болезнь» (Там же: 108). В финале рассказа Марин убивает Женду и погонщика, бросая повозку в мутные воды большой бурлящей реки.
Из приведенного анализа видно, что образно-эстетическая трансформация слова осуществляется в ходе литературной коммуникации, когда в активный диалог вступают личность автора, художественный текст и личность, которая воспринимает этот текст. Преобразование единиц общенародного языка в художественные выразительные средства является следствием активизирования их центростремительного потенциала и увеличения энергии в направлении осуществления и интерпретации конкретной художественной стратегии. По этой причине образно-эстетически трансформированное слово функционирует в литературном тексте, по словам Й. Бродского, как «колоссальный ускоритель сознания, мышления, мироощущения» (Бродский 1994: 21).
Литература
Бродский, Й. Нобелова лекция / Й.Брод-ский // Изотникъде с любов. София, 1994.
Дукова, У. Названия на демонични съще-ства от общославянския в българския език (Мора, Морава, Мара, Марен, Марой, Марок ) / У. Дукова // Език и поетика на българския фолклор. София, 1980. С. 108 - 113.
Еко, У.Въведение в семиотиката. Естети-ческото послание /У. Еко // Култура. 1990. №1. С. 61 - 75.
Йовков, Й.Събрани съчинения. Т. втори / Й. Йовков; пер. с болг. на рус. яз. М. Душко-вой. София, 1976. С. 225 - 240.
Лосев, А.Ф. Философия на името / А.Ф. Лосев. София, 1994. 192 с.
Палюшев, Б. Физика на бога / Б. Палю-шев. София, 1997. 84 с.
Шведова, Н.Ю. Об активных потенциях, заключенных в слове / Н.Ю. Шведова // Слово в грамматике и словаре. М., 1984. С. 7 - 15.
И.И. ЧЕСНОКОВ Волгоград ИСТОКИ И СОЦИОТВОРЧЕСКИЙ ПОТЕНЦИАЛ ВИНДИКТИВНОГО ДИСКУРСА
Для понимания природы того или иного знаково оформленного социального действия необходимо определить его истоки (биологические, психологические, социальные), совокупность репрезентаций и прагматический эффект в ценностно-коммуникативном пространстве.
Исходным при исследовании виндик-тивного дискурса является тезис о существовании общебиологического предписания, связывающего перцепцию негативного воздействия и ответную виндиктив-ную реакцию подобием рефлекторной дуги и определявшего поведение примитивного человека, который действовал целостно, но не имел свободы выбора (Нойман 1998: 345).
Свобода выбирать появляется по мере развития головного мозга, в процессе которого инстинктивный рефлекс стал задерживаться сознательным вмешательством размышления и взвешивания целесообразности тех или иных социальных действий. Однако глубинная причинно-следственная связь между перцепцией негативного воздействия и ответной виндиктивной реакцией так и остается психофизиологической основой ЗАКОНА, обеспечивающего выживание всего сообщества, - воли лица или группы лиц, знаково оформленной и превращённой в правило для всех, неисполнение которой ведет к возмездию (коллективной мести). Но чтобы воля лица или группы лиц была принята к исполнению всеми компактно проживающими людь-
