CC BY
55
Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 21 (159).
Право. Вып. 20. С. 110-115.
ИСТОРИЯ ОТЕЧЕСТВЕННОГО ГОСУДАРСТВА И ПРАВА
В. А. Воропанов
О ЗНАЧЕНИИ ИНСТИТУТА СУДЕБНОГО ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВА В СФЕРЕ РОССИЙСКОЙ ЮСТИЦИИ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА
Рассматривается институт судебного представительства в сфере российской юстиции первой половины XIX века, анализируется влияние данного института на процесс формирования органов государственной власти.
Ключевые слова: судебное представительство, выборы, юстиция.
В конце XIX в. радикально усилилась социальная роль бюрократии, лишенной сдерживающих сословных институтов, но с воцарением Александра I дворянские и сельские выборы, остановленные после 1796 г. императором Павлом, возобновились. Абсолютистское правительство возвратилось к системе сословного самоуправления, законодательные основы которой сформировались в 1770-1780-х гг., однако после упразднения губернских сословных судов и нижних расправ влияние населения на властные институты существенно сократилось. По делам сельских сословий в штат уездных судов вошло по двое заседателей. В 1809 г. верховная власть освободила от участия в выборах удельных крестьян, в 1822 г.— жителей Сибири, закрепив полное господство чиновного аппарата в общественных отношениях за Уралом.
Вместе с тем правомочия дворянских собраний закономерно расширялись. С начала XIX в. губернская администрация вручала предводителям сведения о карьере баллотируемых кандидатов, уведомляла съезды о причинах их увольнения с мест прежней службы1. Законодатель позволил избирателям выдвигать на судейские вакансии дворян, чьи чины не соответствовали классу должностей2. Членам «общества», подвергшимся дисциплинарным взысканиям или освобожденным от наказаний высочайшими манифестами, собрание могло выразить доверие, допустив к участию в выборах и признав достойными вступить в должность3. Верховная власть использовала избирательную систему для повышения эффективности сложившегося аппарата управления, разделяя ответственность кадровых назначений прежде всего с господствующим сословием. Дворяне проявляли инициативу, повышая значение корпоративной организации. Так, в 1817 г. уфимский съезд дворян запросил администрацию о праве опреде-
лять исправников, ссылаясь на опыт херсонского собрания. Губернское правление не возразило, напомнив о своей обязанности назначать чиновников в случае нехватки дворян в уездах по указу от 4 февраля 1803 г.4 Правовая практика усложняла регламентацию выборов, ориентированную на поощрение гражданской ответственности исполнителей публичных функций. Чиновники, не прослужившие в должности полного трехлетия, не избирались на высшие вакансии. Напротив, лиц, назначенных из числа кандидатов и отслуживших две трети срока, закон запрещал против желания выбирать к низшим должностям. Правила распространялись на городские сословия5.
Во второй четверти XIX в. юридическое включение выборной службы дворян в государственную завершилось6. Манифест от 6 декабря 1831 г. укрепил государственную систему, увеличив контроль над губернскими собраниями. «Право выборов» Николай I отметил как «одно из самых важных преимуществ», присвоенных привилегированному сословию, ответственному за охрану правосудия и гражданского порядка. Однако круг избирателей император сузил возрастным, имущественным и служебным цензами. На съездах присутствовали потомственные дворяне не моложе 21 года, имевшие недвижимую собственность в губернии и получившие на действительной службе классный чин. К голосованию приглашались собственники не менее 3000 десятин земли, или не менее 100 крепостных крестьян, или держатели не менее 100 арендаторов, а также уполномоченные мелкопоместных дворян, владения которых в сумме составляли требуемый ценз. Указ от 17 июня 1836 г. включил в число избирателей малоимущих чиновников от VI класса7. Дворянские выборы в южных и западных «национальных» регионах в первой половине XIX в. дополнительно регулирова-
лись специальными указами. В Астраханской, Вятской, Пермской губерниях, в Сибири полномочия по отбору кадров для государственной службы принадлежали высшей администрации.
С ростом специализации и образованности государственных служащих система выборного управления и суда последовательно бюрократизировалась. Деятельность сословных дворянских органов неуклонно приобретала всесословное значение. В частности, уже после 1827 г. табельные члены уездных судов имели общую юрисдикцию8. Официальный престиж и ответственность положения превращали уездных судей в председателей или обязательных членов административных комитетов, комиссий и присутствий: ревизских, рекрутских, дорожных, ярмарочных, по распределению земских повинностей, увеличению общественных доходов, оценке недвижимой собственности, общественного здравия, оспенных и холерных, по устройству больниц, организации противопожарной части, попечения о тюрьмах и т. п.9
Формально-правовые возможности городских обывателей в первой половине XIX в. обусловливались социальным положением и вероисповеданием. Купцы первой гильдии выдвигались кандидатами в главы городской администрации, заседатели судебных палат, совестных судов, приказов общественного призрения, председатели судоходных расправ, купцы второй гильдии — судьями магистратов, ратуш, судоходных расправ, имея право отказываться от низших должностей. Мещане могли занимать места, не замещенные купцами10. Правительство возлагало обязанность за квалифицированное управление и «нелицеприятный суд» на экономически преуспевающих членов «общества», совмещая юридические преимущества с высокой ответственностью. Так, требуя соблюдения норм сословного избирательного права при формировании судоходных расправ, Комитет министров предписал «для пользы судоходцев» определять кандидатов «с великою осмотрительностию и разборчивостию», поскольку «от их одной совести и честности нередко зависеть могут решения о немаловажной частной собственности». Мещане не могли выступать судьями потенциальных работодателей, избираясь в коллегии расправ11.
Кроме евреев, проживавших в западных губерниях и не допускавшихся в состав судебных палат из-за религиозных особенностей повсед-
невной жизни, ограничения в системе выборов касались староверующих христиан. Тем не менее, малочисленность городских сословий, уравнительный принцип исполнения должностей и уклонение от почетных обязанностей людей, активно занятых торговлей и промыслами, объективно не позволяли соблюдать указанные нормы повсеместно. Главы администраций нередко утверждали мещан на всех вакансиях, замещаемых по выбору городовых «обществ», допускали к общественной службе членов купеческих семей, вовсе лишенных избирательных прав. Учитывая традиционно значительный контингент старообрядцев, правительства восточных губерний без труда добивались изменений ограничительных правил. Несмотря на возражения духовных властей, к должностям не допускались лишь «инославные», отрицавшие сакральную сущность царской власти и не признававшие семейно-брачных уз: «беспоповцы», «мала-каны», «субботники», «духоборцы», «скопцы» и другие сектанты12.
В начале своего правления Николай I заметил, что «служение, законом установленное, есть обязанность к Престолу и Отечеству каж-даго подданного»13. Во второй четверти XIX в. городские избиратели пересылали губернскому начальству не только списки клятвенных обещаний и протоколы голосований, но и характеристики кандидатов с сообщением о продолжительности и качестве их публичной службы, облегчавшие работу надзорных органов14. Всех обывателей, вступивших в должность, император наделил иммунитетом в рекрутской очереди, купцов и мещан избавил от телесных наказаний по решению суда15. Повышая престиж участия в делах сословия, монарх освободил мещан, 9 лет пребывавших в должностях, от рекрутской повинности16.
Бремя выборов, как государственная повинность, не лишало сословное самоуправление ценности в глазах населения, не доверявшего попыткам сужения сфер общественного влияния в пользу бюрократии. В 1828 г. правительство предоставило купцам и мещанам ввиду экономических потерь в период службы и при нехватке кандидатов, знакомых с официальным делопроизводством, право замещения должностей чиновниками и дворянами, «людьми опытными и знающими»17, очевидно, оставшееся невостребованным. В 1837 г. в целях снижения городских расходов, облегчения выборов в малых городах,
повышения денежных окладов штату окружных судов и улучшения делопроизводства министерство внутренних дел выдвинуло предложение городским сословиям отказаться от содержания магистратов и ратуш, не встретившее одобрения обывателей от областей Центральной России18 до Сибири. Так, купцы и мещане Тобольской губернии «решительно отказались от присоединения дел своих к уездным судам»19. Жителей Сибири удовлетворила реформа местного управления 1822 г., сократившая состав городовых судов до трех членов. Купечество добровольно воздержалось от выдвижения кандидатов в коллегии судебных палат20.
Выборность и сословная представительность повышали ответственность судей, позволяя правительству в условиях ограниченной численности государственного аппарата поручать членам судейских коллегий дополнительные социальноадминистративные функции. Сословные заседатели во главе с губернатором составляли приказ общественного призрения, под руководством сословных лидеров разбирали опекунские дела. Абсолютистское правительство сохраняло право обособленных выборов для узких этнических сословий. Локальные особенности в структуре выборных органов служили фискальным интересам государства, делая более продуктивной местную систему управления. Правосудие в городских учреждениях специальной подсудности осуществлялось как в соответствии с законодательством Российской империи, так и с применением национальных правовых обычаев и иностранных юридических норм. Формы и темпы «огосударствления» правосудия зависели от устойчивости правовых традиций, закрытие корпоративных учреждений — от целесообразности усовершенствования системы местного управления, завершения последовательной интеграции полиэтничных торговых колоний в общественный строй России. Так, указ от 22 апреля 1802 г. подтвердил порядок подсудности астраханских обывателей. Имущественные претензии к россиянам поступали в государственные учреждения общей компетенции, членам армянской диаспоры — в Армянский суд, жителям Агрыжанского, Бухарского и Гилянского пригородов — в Татарскую управу. Решения Астраханского азиатского армянского суда обжаловались в губернском правлении, определения администрации — в Правительствующем Сенате21.
Выборы кандидатов в члены Армянского суда и Татарской управы имели специфические отличия от общероссийской практики. Смена коллегий проводилась ежегодно. Январским указом губернское правление санкционировало собрание обывателей, требуя избрания судей «из числа самых лутчих своих сочленов и наиболее способнейших к отправлению должности». Для присутствия при баллотировании в учреждения командировались полицмейстер или земский исправник и стряпчий22. Итоги голосования закреплялись в типовых ведомостях и общественных приговорах. Армяне традиционно выдвигали по три кандидата от трех имущественных групп: «первостатейных», «второстатейных» и «третьестатейных» граждан как армяно-григорианского, так и католического вероисповедания. Лица, уступившие по числу поданных голосов, становились потенциальными заместителями трех избранных судей первого, второго и третьего «достоинств»23.
Особенности выборов судей в Татарскую управу обусловливались меньшей численностью и однородностью сословной группы, предпочитавшей упрощенную процедуру определения кандидатов. По данным ревизии 1816 г., в ведомстве управы находилось 180 домов и 661 душа мужского пола24. Типовые клятвенные обещания судей оформлялись с переводом. Лица, утвержденные в должностях, после приведения к присяге допускались к заседанию, принимали делопроизводства и публичное имущество25.
Взаимодействие астраханских сословных судов по делам смешанной юрисдикции осуществлялось на основе судебного представитель-ства26. Выборные судьи осознавали ответственность и престиж исполняемых обязанностей, с достоинством пользовались служебным статусом, однако общественная повинность отвлекала людей от повседневных занятий в торговле и промыслах, требуя соблюдения строгой очередности, подобной во всех городовых судах27. Органы административного надзора подвергали штрафованию как членов низших судов за нарушения в деятельности, так и обывателей за непослушание или оскорбления выборных судей28. Функции Армянского суда и Татарской управы изменялись по мере интеграции колоний и обогащения административных практик. Прежде всего, обязанности правосудия законодательно совмещались с правоохранительными задачами нотариата, требуя от судебных чиновников
и сословных представителей непосредственного участия в обеспечении законности гражданского оборота. Члены этнических коллегий утверждали запись кредитных и «верующих» писем, отсрочки выплат по векселям, фиксировали раздел и наследование имущества, назначали опекунов29.
Развитие торговых отношений требовало усиления местных судебных систем образованием коммерческих судов, компенсировавших, в частности, недостатки судопроизводства, связанные с юридическими конфликтами местных органов правосудия30. В 1830-х гг. становление системы коммерческих судов завершилось31. Члены судейских коллегий избирались сообществом местного купечества. Указ от 8 февраля 1851 г. предоставил купечеству южных областей право выбора председателя и старшего члена коммерческих судов из числа государственных служащих с чинами не ниже VII и VIII классов сроком на 4 года32. В частности, в июне 1851 г. в Таганрог для баллотировании кандидатов прибыли депутаты, присланные купцами и иностранными гостями Мариуполя, Керчи и Ростова33. Форсировать унификацию местных систем управления и правосудия позволяли социальные и демографические изменения. Так, продолжая поддерживать торговые привилегии иностранцев в Новороссийском крае34, правительство зафиксировало увеличение числа россиян в Керчи до половины всех жителей, исполнявших городские повинности, предложив впредь их участие «в делах магистрата и думы» в лице двух представителей. Русские депутаты пользовались равными правами с греками независимо от этнической принадлежности подведомственных лиц35.
Трансформацию городских структур ускоряли события международной политики. Так, в 1831 г. правительство признало высокую степень аккультурации таганрогских греков в среду российского общества и неоправданным сосуществование параллельных органов городского управления и суда. В 1836 г. греческий магистрат в Таганроге был упразднен36. Указом от 27 марта 1840 г. были упразднены армянские суды в Астрахани, Кизляре, Моздоке, завершив историческую миссию по поддержанию правового регулирования общественных отношений в экономической сфере. Право обращения армян к третейской форме суда, получившей в России развернутую регламентацию по указу от 10 января 1841 г.37, было подтверждено38.
Право внутреннего самоуправления по обычаям и образования национальной ратуши подтверждалось диаспоре таджиков, узбеков, уйгуров в Западной Сибири до начала 1860-х гг.39 Между тем реформирование сословных учреждений в Казани и Оренбурге рассматривалось правительством как часть последовательных мер по улучшению общей системы управления городами. В середине 20-х гг. община татар Сеитовского посада под Оренбургом переживала разногласия из-за борьбы местных кланов40. В 1828 г. жители посада освободились от обязанности содержать ратушу и соединились с оренбургским «обществом», выбирая словесного судью, старосту, а также двоих ратманов в магистрат и управу благочиния в Оренбурге41. Городские должности на Урале традиционно замещались лицами различной этнической и религиозной принадлежности со строгим соблюдением принципа очередности.
Указ Сената от 17 сентября 1834 г. консолидировал мусульманскую общину Казани, расширив юрисдикцию Татарской ратуши, определявшей порядок судебных разбирательств с применением законодательства или обычно-правовых, шариатских норм. При ратуше образовались сиротский и словесный суды42. Из магистрата были переданы производства гражданских и уголовных дел, рекрутские списки, ревизские сказки обывателей. Замещение должностей, затрагивавших общие интересы горожан, впредь требовало соблюдения очередности с учетом численности общин. Переводы казанских купцов и мещан из «общества» в «общество» продолжались в 40-х гг., однако уже в 1835 г. военный губернатор С. С. Стрекалов положительно отозвался о деятельности ратуши, отметив эффективное решение фискальных задач и успешное течение судебных дел. Контроль над мусульманским населением вырос с началом Крымской войны. В соответствии с мнением Государственного совета, утвержденным 27 октября 1854 г., впредь третья часть казанской городовой думы составлялась из представителей мусульманской общины, в магистрате мусульманами замещалась половина должностей. Татарские сиротский и словесный суды, а также мещанская контора поступили в ведение общего магистрата43. Заключительный журнал Татарской ратуши был оформлен 16 марта 1855 г.44
Кандидаты в сельские заседатели уездных и земских судов избирались из числа поверен-
ных, выдвинутых на пятисотенных участках. Органы сельского и волостного самоуправления соблюдали необходимые бюрократические формы, порой используя печатные бланки для общественных приговоров45. До приведения к присяге христиане отстаивали церковную литургию, мусульмане совершали клятвенные обещания на Коране. Баллотировочные списки готовила полицейская администрация. В ведомости указывались предмет голосования, возраст, грамотность, семейное, имущественное положение, род хозяйственной деятельности, «состояние в штрафах и наказаниях кандидата». Баллотирование посредством шаров проходило «с тихостию, учти-востию и безмолвием». Чиновники полиции, ведомства государственных имуществ, уездные стряпчие не вмешивались в избирательный процесс, обязанные охранять установленный законами порядок. Действия поверенных от волостей и служилых команд фиксировал протокол. Срок выборов не мог превышать трех дней46. Особый официальный порядок выдвижения кандидатов в органы сословного самоуправления сложился в первой половине XIX в. для обывателей казачьих войск, кочевых и бродячих народов азиатской части России.
Исполнение государственных должностей повсеместно и вполне традиционно оценивалось крестьянами как обременительная повинность. Однако демографические условия для реализации предоставленных абсолютной монархией избирательных прав и властных полномочий, сословный состав населения, наконец, степень престижа участия во власти не могли быть едиными для всех провинций гетерогенного государства. Качество и характер занятости выборных крестьян в судопроизводстве имели существенные различия для областей империи, связанные с их историческими, географическими особенностями, спецификой социальных, экономических, культурных, правовых связей и отношений, сложившихся среди подданных. В частности, благоприятные условия для реализации социального контроля в сфере правосудия традиционно сохранялись на Европейском Севере47, на Урале48.
Таким образом, в первой половине XIX в. правовое регулирование сословных выборов в России было направлено на поддержание политической стабильности и продуктивности губернского управления. Процесс формирования эффективного в профессиональном отношении аппарата служащих обусловил бюрократизацию
органов дворянского самоуправления. Расширяя с начала XIX в. контролирующие функции дворянских собраний, в 1830-1840-х гг. верховная власть не только сузила доступ чиновникам в первое сословие через службу, но и удалила массу малоимущих дворян от влияния на работу губернских съездов, утвердив избирательные права за лицами с сословно-корпоративным, консервативным мышлением. В то же время усиление правительственных элементов в городском выборном управлении сдерживалось юридической самостоятельностью купеческо-мещанских «обществ», отстаивавших свободу деятельности сословных институтов от излишнего вмешательства чиновного аппарата. В условиях языкового, этнокультурного, религиозного многообразия, а также правовой дифференциации подданных судебное представительство продолжало выполнять необходимую правозащитную роль. Правоприменительный механизм длительно сохранял особенности, связанные с устойчивостью правовых традиций этнических анклавов. Автономное функционирование специальных учреждений испытывало растущее воздействие системы государственного надзора, обеспечивавшей исполнение норм имперского и национального права и поддерживавшей законные интересы городских обывателей.
Формальным правом участия в работе уездных органов полиции и правосудия пользовалось все лично свободное сельское население, включая крестьян Центральной России, вынужденно замещавших большинство должностей сословных представителей лицами неподатных групп и низшими государственными служащи-ми49. В лице поверенных депутатов сельское податное и служилое население России усваивало опыт уездных сословных собраний, сближаясь независимо от языковых и культурных различий для определения общих представителей в уездные присутственные места. Степень реальности юридического статуса судебных заседателей во многом зависела от социальной среды функционирования государственных учреждений.
Абсолютистское правительство рассматривало варианты модернизации сословного строя, обновления форм участия подданных в деятельности государственно-правовых институтов, правовой регламентации общественных выборов, анализировало модели и пути развития системы государственного управления и правосудия. Вступление России в период масштабного
реформирования ключевых сфер общественной жизни, в частности формирования самостоятельной судебной власти, объективно изменило отношение верховной власти к сословнокорпоративным учреждениям.
Примечания
1 ПСЗ РИ. I. Т. XXX. № 23538.
2 Там же. Т. XXVI. № 19961.
3 Там же. Т. XXXIII. № 26016.
4 ГАОрО (Государственный архив Оренбургской области). Ф. 6. Оп. 3. Д. 6054. Л. 15-15 об.
5 ПСЗ РИ. I. Т. XXXVII. № 28084.
6 См.: Соколова, Е. С. Сословное законодательство Российской империи: основные тенденции развития на примере привилегированного и полупривилегированных сословий (середина XVII — середина XIX веков) : дис. ... канд. юрид. наук. Екатеринбург, 1995. С. 165-166.
7 ПСЗ РИ. II. Т. XI. № 9322; Т. XV. № 13277.
8 Там же. Т. II. № 862.
9 ПСЗ РИ. I. Т. XXVI. № 19501, 20004; Т. XXXI. № 24372; ГАКО (Государственный архив Кировской области). Ф. 583. Оп. 602. Д. 877; ЦГИА РБ (Центральный государственный архив Республики Башкортостан). Ф. 1. Оп. 1. Д. 2836. Л. 990 об.; Д. 3070. Л. 387.
10 ПСЗ РИ. I. Т. XXXIX. № 30115; II. Т. XI. № 9193.
11 ПСЗ РИ. II. Т. I. № 37.
12 ГАКО. Ф. 582. Оп. 47. Д. 115. Л. 17-19 об.; ТФ ГАТО (Тобольский филиал государственного архива Тюменской области). Ф. 329. Оп. 11. Д. 243. Л. 245-246.
13 ПСЗ РИ. II. Т. II. № 1015.
14 ГАОрлО (Государственный архив Орловской области). Ф. 580. Ст. 2. Д. 650. Л. 1-9 об.; Ст. временный. Д. 15. Л. 8791; ГАТО (Государственный архив Томской области). Ф. 3. Оп. 2. Д. 940. Л. 12-14 об.; Ф. 51. Оп. 1. Д. 400. Л. 16-54; ЦГИА РБ. Ф. 6. Оп. 1. Д. 103. Л. 118-131; Д. 365. Л. 9-10, 194.
15 ПСЗ РИ. II. Т. VI. № 4461; Т. XVII. № 15206.
16 ГАПО (Государственный архив Пермской области). Ф. 177. Оп. 1. Д. 86. Л. 95.
17 ПСЗ РИ. II. Т. III. № 2409.
18 ГАЯО (Государственный архив Ярославской области). Ф. 73. Оп. 1. Д. 3062. Л. 1-19 об.
19 ТФ ГАТО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 1623. Л. 1-9 об.
20 ГАОО (Государственный архив Омской области). Ф. 3. Оп. 1. Д. 85. Л. 22-22 об., 26-26 об.; ГАТО. Ф. 51. Оп. 1. Д. 400. Л. 68-70.
21 ПСЗ РИ. I. Т. XXVII. № 20240.
22 ГААО (Государственный архив Астраханской области). Ф. 488. Оп. 1. Д. 356. Л. 28.
23 ГААО. Ф. 13. Оп. 1. Д. 16835. Л. 3-4; Д. 23762. Л. 1-8.
24 ГААО. Ф. 488. Оп. 1. Д. 617. Л. 14.
25 ГААО. Ф. 13. Оп. 1. Д. 16835. Л. 6; Ф. 488. Оп. 1. Д. 356. Л. 5-6 об.
26 ГААО. Ф. 13. Оп. 1. Д. 2326. Л. 1-4 об.; Ф. 488. Оп. 1. Д. 502. Л. 3.
27 ГААО. Ф. 13. Оп. 1. Д. 8253. Л. 3-12, 15-21; Ф. 488. Оп. 1. Д. 602. Л. 3.
28 ГААО. Ф. 488. Оп. 1. Д. 999. Л. 1-2; Д. 1054. Л. 1.
29 Там же. Д. 49. Л. 1-7; Д. 138. Л. 1-16; Д. 146. Л. 1-3; Д. 147. Л. 1-7.
30 ГАРО (Государственный архив Ростовской области). Ф. 579. Оп. 1. Д. 349. Л. 1-17.
31 ПСЗ РИ. II. Т. VII. № 5360.
32 СЗ РИ. Т. XI. Ч. II. Тетр. 2. Кн. 4. Ст. 1419.
33 ГАРО. Ф. 579. Оп. 1. Д. 357. Л. 2-8 об.
34 ПСЗ РИ. II. Т. IV. № 1694.
35 Там же. № 2151.
36 См.: Филевский, П. П. История города Таганрога. Таганрог, 1996. С. 111.
37 ПСЗ РИ. II. Т. XVI. № 14176.
38 Там же. Т. XV. № 13302.
39 ГАОО (Государственный архив Омской области). Ф. 3. Оп. 3. Д. 4364. Л. 1 об.
40 ЦГИА РБ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 496. Л. 67-133.
41 ГАОрО (Государственный архив Оренбургской области). Ф. 6. Оп. 4. Д. 9856. Л. 2.
42 ПСЗ РИ. II. Т. XI. № 8797.
43 См.: Хайрутдинов, Р. Наследие Екатерины. Татарская ратуша в Казани // Родина. 2005. № 8. С. 86-87.
44 НА РТ (Национальный архив Республики Татарстан). Ф. 22. Оп. 1. Д. 408. Л. 329.
45 ГАКО. Ф. 583. Оп. 603. Д. 370. Л. 54-156; ГАЯО. Ф. 79. Оп. 5. Д. 1488. Л. 91-91 об.
46 ГАКО. Ф. 583. Оп. 603. Д. 171. Л. 14, 72-73, 174; ЦГИА РБ. Ф. 6. Оп. 1. Д. 365. Л. 161.
47 См.: Камкин, А. В. Правосознание и правотворчество государственных крестьян Европейского Севера (вторая половина XVIII века) : автореф. дис. ... канд. ист. наук. Л., 1983.
48 См.: Воропанов, В. А. Социальная среда осуществления правосудия на Урале в 1780-1869 гг. // Юж.-урал. ист.-правовой вестн. Вып. 1. 2006. С. 43-66.
49 ГАОрлО. Ф. 580. Стол 2. Д. 641. Л. 1-6; ГАЯО. Ф. 79. Оп. 1. Д. 1176. Л. 74-81.
