CC BY
84
Видкетеслехре В треугольнике
чуну сан. Иреклехе... Твоя душа. На свободу...
Тан видкетеслех. Равносторонний треугольник [4].
Представлена геометрическая фигура - треугольник, стороны и углы которого - это граница, преграда. В стихотворении выражено стремление выйти на свободу, освободиться и невозможность это сделать. Образ «равностороннего треугольника» служит утверждением безвыходности. У треугольника, по сравнению с другими фигурами, площадь сужена, острые углы, нет пространства, чтобы развернуться, как в прямоугольнике или круге. Автор использует эту фигуру, чтобы лучше передать драматичность переживаний.
Звуковые образы создаются и через гармонию определенных звуков. Аллитерация и ассонанс характерны как для определенной строки, так и для всего краткостишия. Их наличие способствует организации композиции стиха, созданию вертикальной и горизонтальной рифмы, соответствует идейному замыслу:
Юр дунан... дуре. Словно снегопад... капали...
куддуль. Пит-кудамран слезы. В лицо Усал сан пахать. Смотрит обезображенный /
злой лик [4].
Звуки у, д, а передают грустное настроение, подражание плачу. Звуки у, а постепенно переходят в а, звук д - в с, через них выражается успокоение, умиротворение душевного состояния.
В лирике А. Сосаевой затронуты и философские проблемы. Ее лирическая героиня задумывается о смысле жизни, о своем месте на земле. Она занята наблюдением за происходящим, подведением итогов. Нет осуждения или противостояния Всевышнему, что характерно для учения буддизма:
Тайлак шапа-и? Или судьба обиженная?
0-ынран тайлак мар, Вроде не хуже других,
Тетёп хам пирки. Думаю о себе [4].
Лирическая героиня А. Сосаевой стремится увидеть, запечатлеть истину в обыденности, повседнев-
ности. Это выражается в изображении светлых, добрых, вкусных предметов в окружении мрака, грязи:
Каййп тенёччё Думала пойти
вйрманне. Мйййр тёшши в лес. Семечко орешника
Илёртрё тейён. Словно заманило [4].
Лес, орехи - фольклорные, сакральные образы. По своей семантике они противоположны: лес ассоциируется с чем-то большим, темным, негативным; орех - с маленьким, светлым, добрым. В данном случае передается мысль об обретении надежды в трудное время.
Особого внимания заслуживает организация композиции хокку А. Сосаевой. По мнению Н. Теветке-ля, композиция построена по принципу «вопрос -ответ». Со своей стороны, нам бы хотелось добавить и другой принцип: «действие - результат». Первая и вторая строки стихотворения являются темой, они воспроизводят знакомое, общеизвестное. Третья строка является ремой, она подытоживает, завершает сказанное. Для выражения необходимого смысла А. Сосаева использует знаки препинания. Многоточие в ее стихотворениях служит для прерывания речевого потока, организации паузы. Оно подчеркивает значимость впереди сказанного. Тире указывает на противоположность смыслов. В скобках приводится дополнение, уточнение, пояснение.
Таким образом, стихотворения А. Сосаевой воспроизводят многие особенности японского хокку в плане лексики, образов, формы, ритмики, содержания. Эти качества она удачно сочетает с традициями народного поэтического творчества.
Литература
1. Желтое, М.П. Философия чувашского народа: конспект лекций / М.П. Желтов. - Чебоксары, 2010.
2. Кабанов, А.М. Человек и природа в поэзии Годзан Бунгаку / А.М. Кабанов // Человек и мир в японской культуре. - М., 1985.
3. Макарова, В.Н. Предисловие / В.Н. Макарова // Бабочки полет: Японские трехстишия. - М., 2002.
4. Сосаева, А.А. «Чун пуянлахён терчё...» / А.А. Сосаева // Таван Атал. - 2005. - № 5. - С. 23-24.
УДК 882 - 1
Г.В. Старостина
О ЖАНРОВОМ ИСТОЧНИКЕ СТИХОТВОРЕНИЯ А.С. ПУШКИНА «ВО ГЛУБИНЕ СИБИРСКИХ РУД...»
В статье книга ветхозаветного пророка рассматривается как источник стихотворения Пушкина. Жанровая модель пророческого послания предопределяет мотивы, образы, стиль пушкинского текста. Делается вывод о сложной структуре стихотворения, о присутствии в нем «отстраняющих друг друга смысловых оттенков», порождающих полярные интерпретации.
Жанр, источник, послание, книги пророков, гностическая традиция, образ, мотив, реминисценция.
In the article the book of the antiquated prophet is analyzed as the source of Pushkin' poem. The genre model of the prophetical message predetermines motives, images and style of the Pushkin text. The conclusion is drawn about the difficult structure of the poem, the presence of "semantic shades discharging each other", which generate polar interpretations.
Genre, source, message, books of prophets, gnostic tradition, image, motive, reminiscence.
Высокий стиль разрушает жанровый монизм послания А. С. Пушкина «Во глубине сибирских руд...». Н.И. Михайлова выявила в стихотворении начала молитвы и утешительной проповеди, обнаружила, «по-видимому, понятный читателям XIX века, но утраченный нами полемический смысл слова Пушкина - поэта, гражданина и оратора», направленный против антидекабристских церковных речей [6, с. 154-160]. Жанровая специфика пушкинского текста, образы, мотивы, на наш взгляд, восходят к более древним литературным источникам.
Образ меча в последней строке, как известно, породил полярные интерпретации пушкинского стихотворения. Отсутствие автографа привело к тому, что уже приятель поэта С.А. Соболевский, наряду с другими исправлениями, выскоблил слово «меч» в своем списке и поставил знак сноски. Он объяснил в примечании невозможность использования Пушкиным образа древнего оружия - поэт «. тогда слишком был благодарен Государю за оказанные ему милости, чтобы мысль такая могла ему придти в голову» (Цит. по: [10, с. 105]). Исправления в списке Соболевского разделило исследователей: «1) его поставили под сомнение или не приняли вообще М.А. Цявловский и М.К. Азадовский; 2) приняли. <...> ...и использовали его в качестве одного из аргументов в пользу толкования возвращения меча не как революционного оружия, а как символа „гражданской реабилитации" (Н. Пиксанов, А. Слонимский), „атрибут дворянской чести, который отбирается при аресте дворянина и отдается ему при освобождении из-под ареста" (В. Непомнящий); 3) исправление вызвало сомнение в том, что в 1827 году было отправлено в Сибирь именно это стихотворение, а не послание И.И. Пущину „Мой первый друг, мой друг бесценный!.. " (С.А. Фомичев)» [10, с. 106].
Заметим, что меч, наряду с кинжалом, «... являлся важнейшим масонским знаком и символом, „священным сокровищем" ложи, означал призыв к законной власти и неустанной борьбе за свет с тьмою и ее носителями» [11, с. 161]. Примитивно-спекулятивным было бы толкование «Во глубине сибирских руд...» как конспирологического масонского послания («.И братья меч вам отдадут»). Однако при осмыслении стихотворения нельзя вовсе игнорировать этот известный Пушкину слой «широкой культурной интертекстуальности» [5, с. 33]. Поэта интересовали какие-либо символы не сами по себе, а связанные с ними поэтические возможности.
Продуктивным в этой связи будет обращение к трудам по герметической философии, большое количество которых, начиная с XVII века, проникло в Россию. В XVIII в. в масонских кругах Москвы и Петербурга были переведены на русский язык главные сочинения и изданы печатные и рукописные книги, многие из которых сопровождались гравюрами. Чрезвычайный интерес вызывают гравюры к изданию «Часть 2. О человеке или малом мире» рукописного перевода «Пояснения глубоких начал Якоба Беме в тринадцати фигурах», на одной из которых изображение меча сопровождено надписью «Наум: 1: 2» [1, с. 190].
Дионисия Андреа Фрэера, вероятного автора «Пояснения глубоких начал.», считали «.лучшим интерпретатором работ Беме (ангелом толкования) и высоко ставили. не только как художника, но и как писателя» [1, с. 295]. В популяризации идей авторитетного «тевтонического философа» он не мог случайно использовать ветхозаветный источник. В герметической традиции, скорее всего, существовала устойчивая и известная посвященным смысловая связь между образом древнейшего оружия и книгой пророка Наума. Включение этой гравюры в русский рукописный перевод подтверждает ее важность.
Второй стих первой главы Книги пр. Наума звучит так: «Господь есть Бог ревнитель и мститель; мститель Господь и страшен в гневе; мстит Господь врагам Своим и не пощадит противников Своих» (Наум: 1: 2). «Пророчество о Ниневии; книга видений Наума Елкосеянина» - это «предречение и изображение конечного разорения, последней гибели города Ниневии, а вместе и всего Ассирийского царства» [13, с. 270]. Крушение процветающего города и целого государства под натиском вавилонян и мидян, их окончательное запустение и прекращение царской династии казались абсолютно невероятным и современникам пр. Наума. Это событие будет иметь мировое значение, принесет освобождение всем захваченным и угнетенным, в том числе и десяти коленам иудейским, плененным еще при царе Езекии. Падение Ниневии предсказывали и ранее, например, пр. Иона, чья проповедь поразила и привела к покаянию царя и народ, которые затем вновь предались порокам, переполнив чашу терпения Бога.
Книга разделена на три главы. Первая глава представляет собой самостоятельный гимн Творцу, непререкаемо властвующему над стихиями, здесь звучат мотивы упования на него и торжества высшей справедливости. Вторая глава воссоздает пророческую картину исполнения высшего суда над Ассирией и Ниневией, разрушенными войсками вавилонян и мидян и пришедшими в запустение. Третья глава разъясняет причины гибели царства и некогда величественного города - грехи и наказание за них. Всю пророческую «книгу видений» пронизывает идея моральной власти Всевышнего над миром.
В отличие от пр. Ионы, который лично проповедовал в Ниневии, пр. Наум отправил плененным соплеменникам для утешения свою книгу. Само имя пророка - Наум (евр. Нахум) «означает „исполненный утешения" (нахум particip. pass), а также „утешитель" („consolator", по изъяснению блаженного Иеронима)» [13, с. 270].
Известно, что декабристы хорошо знали символику, традиции и творческие принципы орденской литературы и активно их использовали [4], [12, с. 240-242]. В творчестве Пушкина эта символика актуализировалась, подчиняясь его собственным художественным планам [5, с. 41].
Высокий стиль, особенности жанра и глубинный смысл стихотворения во многом предопределены ветхозаветными сочинениями. Личностное начало -стремление поддержать друзей - соединяется с символическим, восходящим к Книге пр. Наума, напря-
мую связанной с образом меча в герметической традиции.
Утешение для Пушкина - «... это священный долг дружбы (сего священного чувства)», как он писал из Михайловского А.А. Дельвигу в июне 1825 г., потеряв бабушку Чичерину и дядю Петра Львовича, взывая: «. нахожусь в ужасном положении - утешь меня.» [9, XIII, с. 181]1. Декабристы же услышали не просто голос друга, какой звучит, например, в послании <«И.И. Пущину »> 1826 г.:
Молю святое провиденье: Да голос2 мой душе твоей Дарует то же утешенье.
[9, III, с. 39].
В «каторжные норы» проник «свободный глас» поэта, уже исполненного волей Творца и обретшего дар пророческого слова. Ср. со стихотворением «Пророк»:
Как труп в пустыне я лежал, И бога глас ко мне воззвал: Восстань, пророк, и виждь, и внемли, Исполнись волею моей, И, обходя моря и земли, Глаголом жги сердца людей
[9, III, с. 30-31].
Подобно боговдохновенному пророку, Пушкин стремится ободрить заточенных, поддержать их веру не только в освобождение, но и в торжество высшей справедливости.
С.А. Фомичев отмечал со своей стороны, что в послании декабристам развивается мысль «Пророка» о героическом предназначении поэта, что также подтверждает тесную связь этих стихотворений не только в стилистическом, но и в тематическом плане [15, с. 113].
Как и пр. Наум, пославший книгу плененному богоизбранному народу, Пушкин поддерживает в зато-ченье духовно близких, избранных, которых отличает «.дум высокое стремленье». В призыве поэта -«Храните гордое терпенье...» - слышится отзвук «Прощальной песни» Дельвига, вводящий лицейскую тему [14, с. 185], которая не только подчеркивает солидарность поэта с декабристами, но, добавим, и усиливает идею избранности (ср. со стихотворением «19 октября» 1825 г. («Роняет лес багряный свой убор.»)):
Все те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село
[9, II, с. 425].
Основные мотивы послания поэта-пророка связаны с 1-й главой Книги пр. Наума, где тема возмездия нечестивым и освобождения заточенных решается в нравственном плане как гнев и милость долготерпеливого Бога. У ветхозаветного пророка Творец - ка-
1 В тексте номер тома обозначается римской цифрой.
2 Здесь и далее подчеркнуто мною. - Г. С.
рающий мститель за преступления и надежный защитник всех уповающих на Него. Тема высшего правосудия приобретает моральное звучание и связана с центральной идеей торжества «.миропра-вящей правды Божией над человеческими неправдами» [13, с. 276]. Этим смыслом пронизаны строки первой главы Книги пр. Наума, на которые указывает надпись над изображением меча, сопровождающая русский перевод «Пояснения глубоких начал Якоба Беме в тринадцати фигурах».
Пр. Наума считают первым среди малых пророков «. по высоте пламенного одушевления и смелости полета мысли, по яркости красок и живости изложения» [13, с. 275]. К его «Книге видений.» восходит развитие сюжета пушкинского стихотворения - пророческого «видения» свободы. Избавление воссоздано как зрительно яркая и динамичная, полная символической образности картина грядущего избавления не только декабристов от заточения, но всеобщего освобождения от деспотизма: «Оковы тяжкие падут, темницы рухнут. » [9, III, с. 49].
В пророческих стихах поэта слышатся отзвуки мотивов разрушения, сокрушения, которые в Книге пр. Наума были связаны, во-первых, с природными катаклизмами как карающей силы Бога: «Горы трясутся перед Ним, и холмы тают, и земля колеблется перед лицем Его.»; «Гнев его разливается как огонь; скалы распадаются перед Ним» (Наум: 1: 5, 6) (в этом абзаце курсив мой. - Г. С.). Во-вторых, указанные мотивы связаны с темой освобождения узников: «Так говорит Господь. а тебя, хотя Я отягощал, более не буду отягощать. И ныне Я сокрушу ярмо его, лежащее на тебе, и узы твои разорву» (Наум: 1: 12-13). Заметим, что пр. Наум использовал здесь традиционную пророческую символику - «сокрушить ярмо», «расторгнуть узы».
Мотив «бодрости и веселья» или, по варианту ростопчинского списка, «радости и веселья» [9, III, с. 439], возводимые Н.И. Михайловой к церковным проповедям, восходит к «Книге пр. Исаии», с которой впервые связано осознание Пушкиным собственного боговдохновения. Этот лейтмотив сопровождает пророчество о грядущем блаженстве Израиля, которое наступит с пришествием Мессии: «Народ, ходящий во тьме, увидит свет великий. Ты умножишь народ, увеличишь радость его. Он будет веселиться пред тобою, как веселятся во время жатвы, как радуются при разделе добычи» (Ис.: 9: 2-3); «А вы будете веселиться и радоваться во веки о том, что Я творю: ибо вот, Я творю Иерусалим веселием и народ его радостью. И буду радоваться об Иерусалиме и веселиться о народе Моем.» (Ис.: 65: 1819); «Возвеселитесь с Иерусалимом и радуйтесь о нем, все любящие его! возрадуйтесь с ним радостью, все сетовавшие о нем.» (Ис.: 66: 10). С саркастическим оттенком пророк использовал его в противоположной функции - для обличения утративших веру и ведущих беззаботную и распущенную жизнь: «Но вот веселье и радость! Убивают волов, и режут овец; едят мясо и пьют вино.» (Ис.: 22: 13). Таким образом, поэт творчески осмысляет мотивы и образы из книг двух ветхозаветных пророков - Исаии и Наума.
По-разному в пушкинистике трактуется отсутствие или изменение места в некоторых списках третьей строфы:
Любовь и дружество до вас Дойдут сквозь мрачные затворы, Как в ваши каторжные норы Доходит мой свободный глас
[9, III, с. 49].
Высказывалось даже предположение о двух авторских редакциях. Первая, без этой строфы, якобы отличалась революционным пафосом, который поэт снял во второй редакции, введя строфу, придавшую заключительной части нравственный аспект [10, с. 108]. В.С. Непомнящий видит в разных вариантах списков следствие читательской рецепции - строфа «.воспринималась как излишне „личная"» [7, с. 131]. Исследователь утверждает, что в лиризме здесь «.воплощено самое главное сообщение: надежда на амнистию, вынесенная автором из приватного разговора с новым императором» [7, с. 131].
Конфиденциальность этой беседы, конечно, позволяет строить разные предположения. Однако мотив «бодрости (радости) и веселья» едва ли менее «личный», да и образованных читателей, которые распространяли стихотворение в списках, соединение личного, исторического и даже мессианского планов не могло смутить настолько, чтобы вообще изъять один из них из пушкинского текста. Поэт еще в послании «К Чаадаеву» («Любви, надежды, тихой славы.») обогатил русскую поэзию осознанием исторического, гражданского как глубоко личностного начала:
Мы ждем с томленьем упованья Минуты вольности святой, Как ждет любовник молодой Минуты вольного свиданья
[9, II, с. 72].
Соединение этих планов было хорошо известно и по библейским источникам, среди которых сочинения пророков - одни из наиболее репрезентативных.
Послание Пушкина - весть поэта-пророка, в которой высоким стилем выражены поддержка друзьям, собственная причастность к их судьбе, вера в неизбежный крах деспотизма и в торжество свободы как высшей справедливости и цели исторического процесса, слабо соотносится лишь с передачей «секретного сигнала» царя об амнистии. Смысл любого художественного текста, поэтического тем более, как известно, не проистекает лишь из отдельного элемента, он связан и с целостностью, связывающей все элементы.
С пушкинскими «любовью и дружеством», которые дойдут до ссыльных после слова поэта-пророка и станут предвестниками освобождения, коррелирует прекрасный и трогательный финальный образ первой главы пр. Наума, заимствованный у пр. Иса-ии: «Вот, на горах - стопы благовестника, возвещающего мир: празднуй, Иудея, праздники твои.»
(Наум: 1: 15). Он идет во главе глашатаев, распространяющих на всех свое ликование (Ис.: 52: 7-8). Завершающий стихотворение образ меча - символ освобождения декабристов и свершения божественного промысла исторического процесса - торжества угнетенных.
Ветхозаветную образность поэт использует и в других обращениях к декабристам. Так, образ из стихотворения «19 октября 1827» «Бог помочь вам, друзья мои. » - «в мрачных пропастях земли» - это реминисценции из пр. Исаии: «И войдут люди в расселины скал и в пропасти земли.» (Ис.: 2: 19).
Декабристы поняли пророческую сущность пушкинского послания. «Струн вещих пламенные струны.» услышал Александр Одоевский. В своем ответе он не случайно называет друга бардом. В эзотерике, наряду с гностическими учениями, важной для масонства, барды входят в круг «.мудрых и избранных мужей, коим свет разума и истины дан был. (известных. - Г.С.) под имянем волхвов у персов, под имянем мудрых прорекателей и Астрологов у халдеев; под имянем философов у греков и римлян, Браминов у Индиан; Друидов и Бардов у Бриттян» [3, с. 250].
В соответствии с гностической традицией, связывающей изображение меча и стих из книги пр. Наума, Одоевский сопроводил стихотворение виньеткой, в образности которой воплощены идеи его ответа Пушкину - кинжал, свиток, цепь, лавровая ветвь, опрокинутая чаша со змеей.
Послание Пушкина соотносится с первой главой Книги пр. Наума, исполненной радостным пророчеством о грядущем освобождении. Две последующие главы у ветхозаветного пророка, напомним, посвящены гибели царя Ассура, которая и принесла свободу плененным народам. В прекращении царской династии прозревается унижение, а затем полное уничтожение Ниневии и Ассирии.
В пушкинском стихотворении подобные мотивы не выражены открыто, но драматическое напряжение смысловых полей «Книги пр. Наума» в целом присутствует имплицитно и аккумулирует зарождение тождественных ассоциаций. Именно эти подтексто-вые смыслы Одоевский актуализирует в ответе Пушкину, используя также библейскую образность. Известный стих самого миролюбивого пр. Исаии «.и перекуют мечи на орала» (Ис.: 2: 4), декабрист, отказываясь от идеи всеобщего примирения, трансформирует в свой главный мотив торжества революционной борьбы:
Мечи скуем мы из цепей И пламя вновь зажжем свободы! Она нагрянет на царей, И радостно вздохнут народы!
[2, с. 341].
Таким образом, ветхозаветный жанровый источник, Книга пр. Наума, как и связанный с ним образ меча, усложняет структуру послания Пушкина, создает в нем эффект возникновения «отстраняющих друг друга смысловых оттенков» [8, с. 505], которые
и стимулируют полярные интерпретации. Перевод этого поэтического пророчества лишь в плане исторической конкретики подменяет порой многослой-ность художественного образа одномерностью публицистики.
В заключение заметим, что пр. Наум и декабристы оказались прочно связаны и в русской истории. Это поистине декабрьский пророк, почитанием которого по Григорианскому календарю 1 декабря открывался первый зимний месяц. Св. Наум считался покровителем учащихся, помощником в умственных занятиях, отчего в народе его прозвали Грамотни-ком. После революции 1917 г. и введения новой властью с 1 марта 1918 г. Юлианского календаря чествование пророка сдвинулось на 13 дней. Теперь это 14 декабря, день, когда и сейчас, несмотря на новый стиль летоисчисления, мы вспоминаем о восстании декабристов. Такие «странные сближенья».
Литература
1. 500 лет гнозиса в Европе: Гностические традиции в печатных и рукописных книгах: Москва, Петербург / Кат. выст. - Амстердам, 1993.
2. Декабристы. Избранные сочинения: в 2 т. / сост. Немзер А.С., Проскурин О.А. - М., 1987. - Т. 2.
3. Из масонской мифологии и ритуала / Публ. В.И. Сахарова // Масонство и русская литература XVIII - начала XIX в. - М., 2000.
4. Лейтон, Л. Дж. Эзотерическая традиция в русской романтической литературе: Декабризм и масонство / Л. Дж. Лейтон; пер. с англ. Э.Ф. Осиповой. - СПб., 1995.
5. Лорен, Г. Лейтон. Пушкин и масонство: контекст / Г. Лейтон Лорен // Университетский Пушкинский сб. -М., 1999.
6. Михайлова, Н.И. «Витийства грозный дар.»: Пушкин и русская ораторская культура его времени / Н.И. Михайлова. - М., 1999.
7. Непомнящий, В.С. Лирика Пушкина как духовная биография: Репетиция книги / В.С. Непомнящий. - М., 2001.
8. Осповат, А. Из комментария к «Медному всаднику» (2) / А. Осповат // На рубеже двух столетий: сб. в честь 60-летия А.В. Лаврова. - М., 2009.
9. Пушкин, А.С. Полн. собр. соч.: в 16 т. - М.; Л., 1937.
10. Рогова, А.И. Стихотворение Пушкина «Во глубине сибирских руд.» (Текстологический анализ) / А.И. Рогова // Русская литература. - 1991. - № 4.
11. Сахаров, В. И. Иероглифы вольных каменщиков: Масонство и русская литература XVIII - начала XIX века / В.И. Сахаров. - М., 2000.
12. Сахаров, В.И. Судьбы масонской литературы в начале XIX века / В.И. Сахаров // Масонство и русская литература XVIII - начала XIX в. - М., 2000.
13. Толковая Библия, или Комментарий на все книги Св. Писания Ветхого и Нового Завета. В 3 т. Т. 2. Петербург, 1908-1910, 1913. - Стокгольм, 1987.
14. Фомичев, С.А. О стихотворении Пушкина «Во глубине сибирских руд.» / С. А. Фомичев // Русская литература. - 1989. - № 2.
15. Фомичев, С.А. Поэзия Пушкина: Творческая эволюция / С.А. Фомичев. - Л., 1986.
УДК 821.51
Р.А. Султангареева
БАШКИРСКОЕ СКАЗИТЕЛЬСТВО В КАЧЕСТВЕ МОДЕЛИ ДЛЯ ВОСПРОИЗВОДСТВА ДУХОВНЫХ ЦЕННОСТЕЙ
Сказительские традиции народов имеют древние корни и располагают большим потенциалом эффективного применения в воспитании духовности, языковой культуры, гармонизации людских отношений. В статье дается характеристика истоков эпического поэтико-импровизаторского искусства, раскрываются особенности личности сэсэна и национального сказитель-ства в современности, предлагаются методы и принципы совершенствования школы поэтической импровизации.
Сказительство, поэтическая импровизация, традиции, эпические сказания, духовное подвижничество, школа башкирского сэсэнства.
Narrative traditions of the people have ancient roots and have great potential of effective application in education of spirituality, language culture, and perfection of human relations. The article defines the sources of epic poetic and improvisation art, reveals the features of the personality and the national narrative at the present. Methods and principles of improvement of the school of poetic improvisation are offered.
Narrative, poetic improvisation, traditions, epic tales, spiritual selfless devotion, school of bashkir poetic improvisation.
С ранних этапов человеческого сознания роль и значение профессии эпического сказителя были очень велики, и за время своего служения мастера внесли огромный вклад в духовное, нравственное развитие общества. Возникнув в глубокой древности (I в. до н.э.), за время существования оно всегда было школой сохранения словесного, музыкального и драматургического искусств и позиционирования народных идеалов о достойной жизни, добре и зле, правде и лжи.
Состояние современного башкирского сказитель-ского искусства имеет две основные тенденции:
1. Живые эпические традиции, бытующие в памяти и исполнительской практике мастеров старшего поколения.
2. Поэтико-импровизаторское, сказительское творчество, поддерживаемое специальными конкурсами и форумами.
Характеризуя кратко первую группу, подчеркнем следующее. Запись и фиксация изустного живого
