CC BY
49
II. ПРОБЛЕМЫ ОПИСАНИЯ ДИСКУРСА И ТЕКСТА
УДК 811.11
Э.Б. Арутюнян О «ЗАГАДОЧНОМ» ТЕКСТЕ В ЭПИТАФИЯХ
В статье предпринимается попытка выявить предпосылки появления «загадочного» текста в эпитафиях, а также принципы его функционирования. Примеры эпитафических текстов с элементами загадок не только в имени погребенного, датах, структурных формулах, но и в виде самих текстов и сопряженных с ними ритуалами - иллюстрируют положение о загадке как наиболее существенной гарантии удержания эпитафических текстов в сфере сакрального.
Ключевые слова: эпитафический текст, анаграмма, акростих, загадка, сакральное, хронограмма, сигль и т.д.
Присутствие загадки в эпитафиях обусловлено, в первую очередь, сакральной природой «загадочного» текста, позволяющей ей гармонично интегрироваться в родственные по линии «са-кральности» тексты, а также, в свою очередь, стремлением эпитафического текста к сокрыто-сти, идеально реализуемой в форме загадки.
Обеспечивая строгую избирательность «посвященных», свойственную любому сакральному тексту, загадка предохраняет эпитафический текст от «слишком вульгарной ясности», другими словами, от возможной «деградации» или профа-низации сакрального текста. Механизм удержания эпитафического текста в сфере «сакрального» обеспечивается, в первую очередь, «формальным» характером построения загадки, реализованным в ее обязательно двухчленной структуре -«вопрос»-«ответ», при этом «вопрос важнее ответа, а «вопрошатель» мудрее «ответчика-угадчика»: ему нужен не сам ответ, который он знает, но то, чтобы ответчик самостоятельно нашел этот ответ, выдержал испытание и тем самым включился бы в подлинный диалог о высших сакральных сущностях» [Топоров 2005: 473]. Четко выраженная «формальность» структуры «загадочного» текста согласуется с максимально «формализованным» принципом построения текстов эпитафий, тем самым, также гарантируя загадке наиболее гармоничную интеграцию в эпитафические тексты.
Являясь элементом проекции древнего ритуала, эксплицируемого в эпитафическом тексте, загадка, тем самым усиливает его [эпитафическо-го текста] сакральный характер. Процесс разгады-
вания загадки путем соединения разъединенных элементов перекликается с механизмом древнего ритуала, целью которого являлось восстановление или возрождение упорядоченного целого из разъятых частей, будь то восстановление тела жертвы, «сотворение» мира из хаоса и т.д. Внутренний ритм загадки, обеспеченный бесконечным процессом разгадывания, повторяющимся вновь и вновь поиском сокрытой истины, превращает данный процесс в «подлинное творчество, вновь и вновь организующее мир и, следовательно, причастное к «первому» творению Космоса и продолжающее его каждый раз, когда мир и коллектив переживают кризисное состояние» (в случае с эпитафическими текстами, смерть) [Топоров 2005: 474]. Данное внутреннее движение, характерное для загадки, является гарантией повторяющегося воспроизведения «первого» творения и упорядочения Космоса посредством ритуала, в той или иной степени отраженного в эпитафиче-ском тексте. Тот факт, что некоторые могильные плиты зарывались текстом вниз и, тем самым, оставались недоступными для прочтения, только подтверждает возможность проявления загадки в эпитафиях не только на языковом уровне, но и за пределами текста на уровне самого ритуала.
В рамках данной статьи мы остановимся подробнее на таких проявлениях «загадочного» текста в эпитафиях, как акростихи, анаграммы, хронограммы, сигли и загадки как таковые.
Центральным элементом любого эпитафи-ческого текста является имя, что и определяет его основное назначение, а именно «след жизни, который упорно не желает быть стертым» [Хомен-
товская 1994: 104]. Именно в наречении именем, в извлечении человека из небытия путем именования, в продлении его жизни благодаря данному сакральному акту и заключается основная функция любого эпитафического текста, которая, как следствие, предопределяет функционирование в нем загадки, наибольшее количество которых приходится именно на поиск и отгадывание имени. Называние (или угадывание) имени становится актом творения в эпитафических текстах. Как отмечал А.Ф. Лосев: «Назвать - для сущности значит сотворить. Помянуть что-нибудь - для сущности значит спасти его» [Лосев 1997: 135].
При этом, сакральная природа эпитафиче-ских текстов обеспечивает более широкую интерпретацию принадлежности имени: многие надгробные надписи с одним только именем необязательно содержали имя умершего, а часто имя исполнителя надписи. Увековечивая свое имя на могильном камне, резчик не всегда руководствовался только гордостью художника, но также ожидал для себя особенного результата от своих сакральных действий, производя освящение или заклинание.
Большинство загадок ономатетического характера в текстах эпитафий представлены в виде акростихов и анаграмм.
Несмотря на то, что акростих в эпитафиче-ских текстах использовался еще в раннем средневековье (657 г., эпитафия святителя Евгения, епископа Толедского), расцвет этой формы в английских эпитафиях приходится на период конца XVI-XVII вв. Выбор данной формы был исторически связан с сакральными мотивами, с ее помощью обычно читались имена Христа, Девы Марии и т.д. В случае с эпитафиями, акростих обычно содержал имя и фамилию погребенного, транслируя, при этом, на него свое историческое сакральное назначение.
В одном из ранних английских примеров -эпитафии Томаса Эйра (1581 г., Burnham, Bucks) -имя умершего не упоминается в тексте как часть информативного блока эпитафии, но выстраивается самим текстом, порождает текст как таковой и «выплывает» навстречу читателю из небытия:
The life I lead may witnesse of my deathe Hope in my Christe & faithe have saved mee. O happy whilst I yet haled breathe More happy now, yea in ye heste degre. As first I lived full three score yeares to dye, So last I dyed to live eternally.
Ensue that sample which I have Begone, You that live yet, bee fathers to ye poore, Enforce yourselves to dooe as I have doune. Remember Iesus also hath a doore. [«Жизнь, что я веду теперь, может свидетельствовать о моей смерти / Надежда на Христа и вера спасли меня. /Был счастлив я, пока все еще дышал, / Но стал намного счастливее теперь. / Сначала прожил я полных шестьдесят лет, чтобы умереть / Потом я умер, чтобы жить вечно. / Следуйте тому примеру, что я прошел, / Вы, что еще живете, будьте отцами своим беднякам / Заставляйте себя делать то, что сделал я / И помните, у Иисуса тоже есть дверь»].
Интересно отметить особенный графический ритм, который создается благодаря конечной букве е, замыкающей каждую строчку эпитафии, с одним только исключением в строке, где визуальная форма е перекликается с ее звуковой. Такая визуальная реализация текста определяет его внутренний ритм, в котором основными графическими и смысловыми акцентами являются начальные элементы каждой строки. Повторяющаяся же из строки в строку конечная е направлена на «ретуширование» или поглощение энергии каждой строки с тем, чтобы новый ее всплеск приходился именно на начало следующей, тем самым гарантируя ей доминирующее положение в тексте.
Особенная роль конечных элементов в строке вышеприведенной эпитафии напоминает более сложные тексты, где наряду с акростихом, присутствует и телестих, и имя, таким образом, кодируется не только начальными элементами каждой строки, но и конечными, как в ранее упомянутом тексте эпитафии епископа Толедского (657 г.).
Имя погребенного могло не только порождать весь текст эпитафии в виде загадки-акростиха, но и не раз упоминаться в тексте с помощью других языковых приемов, тем самым иллюстрируя свою основополагающую роль в тек-стопостроении эпитафического текста (John Brooke, 1582 г., Ash, Kent):
John Brooke of the Parish of Ashe Only he is now gone. His days are past, his corps is lay'd Now under this marble stone. Brook street he was the honour of Rob'd now it is of name, Only because he had no sede Or children to have the same;
Knowing that all mustpass away,
Even when God will, non can denay.
He passed to God in the year of Grace
One thousand fyve hundredth ffower score & two, it was
The sixteenthe daye of January, I tell now playne,
The five and twentieth yere of Elizabeth rayne.
[«Джон Брук из прихода Эш / Только теперь он мертв. / Дни его прошли, тело его лежит / Под этим мраморным камнем. / Брук стрит, чьей гордостью он был /Лишилась теперь своего имени / Только потому, что он не имел потомства, / Детей, которым он мог бы передать его; / То, что всем придется умирать, / На это воля божья, никто не может отрицать. / Он ушел к Богу в году / Одна тысяча пятьсот восемьдесят втором, это было / Шестнадцатого января, скажу теперь просто, /На двадцать пятом году царствования Елизаветы»].
Имя John Brooke выстраивает текст эпитафии сразу в двух плоскостях, задавая два вектора движения - вертикальный и горизонтальный. В горизонтальной плоскости имя приводится как стандартная часть информативного блока эпитафии об умершем, затем обыгрывается упоминанием одноименной улицы (несмотря на разное написание собственных имен), а в вертикальной плоскости -в форме акростиха. Таким образом, погребенный «вызывается» из небытия трижды: именем как таковым, названием улицы, созвучным с его именем и именем-текстом. При этом необходимо обратить внимание, что все три формы репрезентации имени погребенного являются элементами единого смыслового корпуса загадки, каждый из которых выполняет определенную роль. Так например, упоминание имени погребенного в начале текста эпитафии, не содержащее загадки как таковой, является при этом непосредственным элементом «загадочного» текста, направленным на отвлечение внимания «угадчика» от «разгадывания» имени посредством акростиха, оставляя разрешение данной загадки только очень внимательному читателю.
Конец XVI в. в Великобритании, ознаменовавшийся популярностью акростиха в эпитафиче-ских текстах, относится к периоду Возрождения, который в отличие от других культурных вех, характеризуется «деятельностью выдающихся личностей, гениальных одиночек - пассионариев» [Власов 2000: 265]. Эта характерная черта эпохи Возрождения находит свое отражение в акростихо-творных эпитафических текстах в более подробных репрезентациях имени погребенного, за счет
упоминания таких уточняющих деталей, как его социальный статус, титул, владения. Более распространенная репрезентация имени в акростихах эпитафий данного периода отражает стремление эпохи Возрождения выделить конкретную личность, акцентировать ее особое положение в истории, а также обезопасить «угадчика» от возможных ошибок в идентификации погребенного.
В эпитафии сэра Френсиса Уолсингема (1590 г., St. Paul's Cathedral) первые три строчки текста выстраивают слово sir, тем самым уточняя, что речь идет именно о министре Елизаветы I, члене Тайного совета, гениальном начальнике английской разведки, сумевшем раскрыть заговор Марии Стюарт:
Shall honour, fame, and titles of renown,
In clods of clay be thus enclosed still? Rather will I, tho' wiser wits may frown For to enlarge his fame extend my skill. Right, gentle reader, be it known to thee, A famous knight doth here interred lie, Noble by birth, renown'dbypolicie, Confounding foes which wrought our jeopardie. In foreign countries their intents he knew, Such was his zeal to do his country good,
When dangers would be enemies ensue, As well as they themselves he understood. Launch fourth, ye Muses, into streams of praise,
Sing and sound forth praise-worthy harmony; In England death cut off his dismal days, Not wrong'd by death, but by false treachery: Grudge not at this imperfect epitaph, Herein I have exprest my simple skill, As the first-fruits proceeding from a graff, Make them a better whosoever will. [«Будут ли честь, известность и титулы славы / заключены таким образом в комьях глины? / Я предпочту, хотя могут нахмуриться более знающие умы / C тем, чтобы увеличить его славу, расширить мое мастерство. / Итак, благосклонный читатель, да будет Вам известно, / Славный рыцарь, что лежит здесь погребенным / Благородный по рождению, прославленный поведением / Смущавший врагов, что создавали нам опасность. / В чужих странах он знал об их намерениях, / Таково было его стремление принести пользу своей стране, /Когда опасности следовали по вине врагов / К тому же, чтобы понять их самих. /Выступайте же, Музы, в потоки похвалы. / Пойте и озвучите достойную похвалу гармонии; / В Англии смерть пресекла его печальные дни, / Обижен не смертью, но вероломным предатель-
ством: / Не испытывайте недобрых чувств к этой несовершенной эпитафии, / В ней выразил я свое простое мастерство, / Как первые плоды с лугов, / Сделайте их лучше, кто бы ни захотел»].
В эпитафии Оливера Хилла из Шиллестона (1573 г., Modbiry) - последние 10 строк текста образуют слово Shilleston, название поместья, с которым должен был ассоциироваться погребенный:
O wandering wayght, whose way lies now to pass by this same tomb,
Let stay your steps, survey this verse, and think on time to come.
Inclos'd in chest his carcaise lies, that erst inclos'd a mind,
Vnto's appointed race that fled; whose like were hard to find,
Emong the massye multitude of mortal men
that be,
Regarding righteousness so much, and loathing vice as he.
Having a will in all respects to make his word his deed;
In friendship's facts, no man more frank to aid his friend at need.
Learn you to leave your lawless lusts, and fancies fond to fly;
Learn by his godly life to live, and quiet death
to die.
Such hap had Hill such to succeed, and princes praise pos sess;
His pains in court, and toile in wars, deserve indeed no less.
It's hard for men to leave their lust, possessing worldly pelf;
Lo! Yet did Hill renounce them quite, and quite forsake him self.
Long looking for a better life, by faith in Christ to take;
Each reader too I wish the like, by death, exchange to make.
Sith riches fade, and form, and strength, and honour eke, and lust.
'T were best, by life, a place provide, ere thou return to dust;
O mortal man! that canst not 'scape death's dreadful darting stings,
Nor certain know'st (uncertain life) when certain end it brings.
[«О, блуждающее тело, чей путь теперь лежит мимо этого надгробного камня, / Замедлите свои шаги, обозрите эти строки, и подумайте о времени, что придет. / Закрытое в гроб,
его тело лежит, что прежде обладало умом, / подобного которому было трудно найти, / Среди многочисленного множества смертных, /Кто бы так уважал добродетельность и ненавидел порок, как он. / Он обладал волей во всех отношениях, чтобы слова превращать в дела; / В дружбе не найти было более щедрого человека, готового помочь другу в беде. / Учитесь же оставлять свои необузданные страсти и тщетные мечты; / Учитесь жить благочестиво, как он, и умереть, как он, тихо. / Так преуспел Хилл в жизни, был восхвален принцами; / Его старания при дворе, его тяжкий труд во время войн действительно заслуживает не меньшей награды. / Тяжело человеку, имеющему земные сокровища, отказаться от страстей; /Подумать только! Хилл полностью отказался от них и, тем самым, отказался от себя. / Стремясь к лучшей жизни, мы обретаем ее с верой в Христа, / Каждому читателю я желаю обрести ее через смерть. / Поскольку богатство меркнет, и форма, и сила, и честь к тому же, и страсть, / О, смертный! Ты не сможешь избежать страшного жала смерти, / И не можешь знать наверняка, когда придет твой верный конец»].
Детализация имени гарантировала дополнительное пространство текста, что давало возможность более подробного «представления» погребенного, не говоря уже о манифестации его высокого достатка (размер надгробного камня, позволяющий обращение к длинному тексту, упоминание титула, поместья и т.д.).
Однако, строгие каноны текстопостроения эпитафий диктуют текстам на камнях стремление к жестко упорядоченной форме, ограниченной в пространстве конкретным камнем (отсюда и переносы слогов и слов в эпитафии Оливера Хилла, нарушающие визуальную логику акростиха), для которой характерна предельная концентрация смысла (отсюда и обращение к акростиху, как приему, гарантирующему сгущение и напряжение смыслов в тексте). Именно поэтому в эпитафии Оливера Хилла хвалебное повествование дважды прерывается именными контрапунктами. Автор эпитафии пытается управлять вниманием читателя, либо еще увлеченного чтением жизненных сюжетов погребенного, либо уже утомленного длиной текста, и разрывает повествовательную канву на 14 и 18 строках упоминанием имени Hill, тем самым, заставляя «угадчика» сосредоточиться на поиске основного смысла эпитафического текста. Имя погребенного должно быть «вызвано» из
небытия, и тем самым, спасено. Обращение к прохожему в обоих текстах - «gentle reader», «ye Muses», «O wandering wayght», «о mortal man!» -выстраивает обязательную для загадки двучаст-ную структуру «вопрос»-«ответ», вербально эксплицированную в вышеприведенных текстах.
Более сложной разновидностью загадок оно-матетического характера в эпитафических текстах являются анаграммы, период расцвета которых в Англии приходится на вторую и третью четверти XVII в. Объектом анаграммирования становится имя погребенного, то есть квинтэссенция эпитафи-ческого текста, а сам акт анаграммирования, «превращение «апеллятивного» в «ономастическое» знаменует вхождение в мир новой сущности, новых сил и энергий» [Топоров 2005: 726]. Имя погребенного расчленяется на элементы, рассредоточивается по тексту, соединяется в новые слова, то есть воплощается в тексте посредством других форм, выражающих определенные смысловые напряжения и сгущения, заложенные в потенции имени и всего текста. Мастерство автора анаграмм состоит именно в умении выявить данные смысловые потенции в имени и реализовать их формально, максимально точно, использовав все составляющее имя элементы. На долю читателя и разгадчика такого эпитафи-ческого текста приходится реконструкция новых форм и восстановление имени. Как отмечал В.Н. Топоров: «Основные операции, предусмотренные техникой анаграммирования, ... как и их последовательность, в точности соответствует тому, что делает жрец при жертвоприношении с жертвой и что делает поэт как жрец, отвечающий за словесную часть ритуала» [Топоров 2005: 725-726]. Данное сближение анаграммирования с техникой ритуала нашло выражение в приписывании анаграммам магических действий, что также послужило причиной их появления в эпитафических текстах в середине XVII в. в Англии.
Обращение к данному приему в эпитафиях в Англии в этот период было связано с изменением в восприятии астрологии и астрологов, которые больше не ассоциировались с шарлатанством, а позиционировались как настоящие носители оккультного знания. Считалось, что рекомбинация буквенного или звукового состава имени погребенного путем анаграммы в эпитафическом тексте являлась несомненным показателем некоего высшего знания, при этом анаграммы становились все более запутанными и замысловатыми, пытаясь выразить путем конструирования идей-
ную или чувственную сущность человека, чье имя обыгрывалось таким образом.
Среди анаграмматических эпитафий можно встретить примеры «совершенных» формальных конструкций, в которых анаграмма полностью использует все буквы имени погребенного. В эпитафии Томаса Толла (1668 г., S. Aisle, Manaccan Church, Cornwall) анаграмма Smooth Tall использует все 10 букв имени и фамилии погребенного: Anag.: Thomas Smooth Tall 1668 Toll
In converse smooth, faire, plaine, & voide of
guile,
Of Stature Tall; whose loss we do bewaile. [«В общении ровный, беспристрастный, понятный и лишенный коварства, / Высок ростом; чью смерть мы оплакиваем»].
Наравне с формальными репрезентациями в тексте, анаграмма также обращена к содержанию. Анаграммирование имени в данном случае - Smooth Tall - указывает на две выдающиеся характеристики погребенного: ровность и беспристрастность его натуры, а также высокий рост (английское слово tall («высокий») перекликается с фамилией Toll), о которых более подробно повествует текст эпитафии.
Иногда имя не присутствует в эпитафиче-ском тексте, но представлено в распределенном, зашифрованном виде анаграммы, которая служит подсказкой для дальнейшего угадывания имени, как в эпитафии Дэниэла Эванса (1652 г., Сolborne, Isle of Wight):
Anagram: «I can deal even» Who is sufficient for this thinge Wifely to harpe on every ftring. Rightly divide the word of truth To babes and men, to age & youth? One of a thousand - where's he found Soe learned, pious, & profound? Earth has but few - there is in heaven One who answers - «I can deal even». [«Кто компетентен для того, / Чтобы быть на все руки от скуки. / Должным образом распределять слово правды / Детям и взрослым, пожилым и молодым? / Один из тысячи - где его найти / Такого знающего, благочестивого и глубокого? / На Земле таких совсем немного - на небесах / Тот, кто сможет ответить - «Я могу поступать, как он»].
Анаграмма I can deal even точно повторяет все буквы имени погребенного Daniel Evance. Текст строится в виде вопросов (who, where), направлен-
ных на угадывание имени и усиливающих смысловую составляющую всего текста эпитафии - поиск имени, реализуемый в данном случае посредством ответов на вопросы и разгадывания анаграммы.
Примером еще одной удачной анаграммы может служить эпитафия «госпожи Сисили Паке-ринг» (1636 г., St. Mary's Church, Warwick):
MISTRESS CISSELEYPUCKERING I sleep secure, Christ's my King.
Death's terrors nought affright mee, nor his
sting;
Ifleep fecure for Chrift's my Sovereigne King.
[«Ужасы смерти не пугают меня, ни ее жало; /Я покойно сплю, поскольку Христос - мой державный повелитель»].
Буква h в анаграмме I sleep secure, Christ's my King («Я сплю покойно, Христос - мой повелитель») не встречается в имени Mistress Cisseley Puckering, поэтому данную анаграмму нельзя считать абсолютно точной, если брать формальный аспект. Вполне возможно, что слово mistress было введено в реконструкцию имени специально с тем, чтобы сохранить столь удачную анаграмматическую находку - I sleep secure, Christ's my king.
Примером наиболее сложных ономатетиче-ских загадок в текстах эпитафий могут служить комбинации анаграммы и акростиха в одном тексте, как в примере эпитафии сэра Ричарда и леди Люси Рейнелл (1634 г., Woolborough, Devon), фрагмент которой мы приведем ниже:
Friends you that reede our names that counsel
take
being dead our living names doe speake.
RICARDO-----------------LUCYE REYNELLL
ANAG. AD.
CARE LERN LIVE & DYE. RICH.
who Care to Live who Live & loue to leaRne
who leArne to dyE shall In their Deaths dYcerne
such caRes rewaRde thVs live You all in
whiCh
you shall livE happy aNd bEe sure dyE
rycH.
[«Друзья, Вы, кто прочтете наши имена, прислушайтесь к совету, / который несмотря на то, что мы мертвы, дадут наши живущие имена. / Рикардо и Люси Рейнелл / анаг. / Заботьтесь, учитесь, живите и умрите богатыми. / Кто хочет жить, кто живет и любит позна-
вать /Кто знает, что такое смерть, увидит в их смерти / Такую заботу, что вознаградит эту жизнь, в которой / Вы будете жить счастливо и наверняка умрете богатыми»].
Анаграмма Саге lern live dye rich (sic) практически полностью повторяет буквы, составляющие имена супружеской пары и дважды встречается в тексте эпитафии. В первом случае, анаграмма приводится сразу после имен отдельной строкой, во втором - буквы анаграммы распределяются в тексте таким образом, чтобы в вертикальной плоскости образовывать четыре метости-хотворных и телестихотворную конструкции.
Нерв анаграммы охватывает текст эпитафии в обеих плоскостях, звуковая близость слов и их позиционное тождество выступают знаком семантического сближения и задают тексту определенный формальный и смысловой ритм. Задача разгадчика усложняется, поскольку выявление в тексте нескольких разновидностей акростиха не приводит его к разгадке спрятанного в них имени, а лишь к его анаграмматической вариации.
Другим элементом эпитафического текста, ставшим источником многих интересных примеров загадок в эпитафиях, являются маркеры временной категории, ориентирующие читателя и сам текст во времени. К ним относятся даты рождения, даты смерти, возраст погребенного, год правления того или иного выдающегося монарха. Данные маркеры приводятся в тексте в полном или усеченном виде, где приоритетом является указание даты смерти и возраста. Обыгрывание временных элементов эпи-тафического текста через хронограммы встречается не так часто, как ономатетические загадки, однако родство латинского алфавита и римских цифр создает необходимый потенциал для создания интересных хронограмматических примеров, чаще всего относящихся ко второй половине XVII в.
В эпитафии Мэри Элфорд (1641 г., Widde-combe-in-the-Moor, Dartmoor) возраст и год смерти погребенной не указывается обычным способом, но рассредоточивается в тексте в виде букв, одновременно обозначающих римские цифры для дальнейшего выявления и реконструкции года и возраста. При этом, важно понимать, что последовательность ввода цифр в текст не играет никакой роли: Anno AEtatis, VIXIt oblIt sVperls Maria gaLe IohannIs eLforD VXor heVobIIt eXpVerperIo.
[«В каком возрасте? Она жила и умерла в [25]. Мария Гейл, третья жена Джона Элфор-да, увы, скончалась в родах в [1641]»].
Первая строчка содержит следующие римские цифры: V, I, X, I, I, I, V, I, что в сумме указывает на возраст - 25; вторая и третья строчки содержат год смерти Мэри Элфорд, который в рассредоточенном виде представлен следующими цифрами - M, I, L, I, I, L, D, V, X, V, I, I, X, V, I (M=1000, D=500, LL=100, XX=20, VVV=15, IIIIII=6) и в сумме составляет 1641.
Чаще всего хронограммы в эпитафических текстах в Англии встречались на латинском языке; эпитафия Эстер Поттикэри (Hester Potticary -1673 г., Warminster Parish Church, Wilts) представляет собой редкий пример хронограммы на английском языке:
pVre VesseLs of MerCy enloy happIness VVIth goD VertVe In her Is not VVItherIng.
[«Чистые сосуды милосердия испытывают счастье с Богом / добродетель в ней не увядает»].
Первая строчка текста содержит следующие цифры - V, V, L, M, C, I, I, V, V, I, D (M=1000, D=500, C=100, L=50, VVVV=20, III=3) - и образует 1673 г. Вторая строчка указывает на возраст погребенной - V, V, I, I, V, V, I, I (VVVV=20, IIII=4) - 24 года.
В обоих примерах необходимые для реконструкции хронограммы буквы выделяются величиной шрифта для того, чтобы обратить внимание читателя на дополнительную информацию, сокрытую в тексте эпитафии. В английском примере допускаются некоторые вольности в презентации букв (i вместо j в слове enjoy, двойная v вместо w -в словах withering и with, v вместо u - в слове pure), графически близких к написанию латинских цифр.
В состав эпитафических текстов античности входили аббревиатуры формул, которые являлись обязательными элементами текстов эпитафий, более того, так хорошо известными, что их сокращение до начальных букв, не рождало загадок. К ним относятся, например: HCECEBQ - hic condi-tus est, cineres eius bene quiescant - «здесь он находится, да покоится спокойно его прах», HSE -hic situs est - «здесь погребен», HMDMA - huic monumento dolus malus abesto - «пусть злой умысел будет далек от этого памятника», STTL - sit tibi terra levis - «да будет тебе земля легка» и многие другие. Наиболее часто встречаемые сигли в античных эпитафических текстах - DM и DMS (Dis Manibus «богам маннам» и Dis Manibus sacrum «богам манам святилище») в более поздних текстах получили христианскую интерпретацию DM и DOM (Deo Maximo «высшему Богу» и Deo Optimo Maximo «Богу всеблагому и высшему»).
Упадок «высокой» культуры эпитафическо-го текста, в условиях которого существует современный читатель и разгадчик, а также потеря исторического знания принципов построения данных текстов рождает новые источники для загадок, включая и сигли.
Несмотря на то, что сигли встречаются в английских эпитафических текстах и рождают множество вопросов при дешифровании, более характерными для них являются целые формулы, то есть «расшифрованные» сигли, например: «here rests ...», «here lies ...», «here lie the remains ...», что является расшифровкой и переводом сигля HSE («здесь погребен») и другие.
В отличие от вышеприведенных примеров, где загадка обыгрывала отдельные элементы эпи-тафического текста (имя, даты, структурные формулы), нижеследующий пример представляет загадку в виде целого текста эпитафии.
Эпитафия Эдварда Лэма (1617 г., East Bergholt, Suffolk) представляет собой вариацию акростиха, в котором инициалы погребенного порождают две колонны слов с неясными связями и значением:
Second sonne of Thomas Lambe, of Trymley, Esquire. All his days he lived a Batchelor, well learned in devyne and common Laws. With his coun-cell he helped many, yet took fees scarce any. He dyed the nineteenth of November, 1617.
Edward -----------------------Lambe
Ever ------------------------Lived
Envied -------------------------Laudably
Evill ------------------------Lord
Endured ------------------------Lett
Extremities ------------------------ Like
Even ------------------------Life
Earnestly ------------------------Learne
Expecting ------------------------Ledede
Eternal -----------------------Livers
Ease -----------------------Lament.
[«Второй сын Томаса Лэма из Тримли, эсквайра. Все свои дни он прожил бакалавром, обладающим глубокими знаниями в религиозном и общем праве. Своим советом он помог многим, при этом брал скудные гонорары. Он умер 19 ноября 1617 года»].
Существует несколько вариантов прочтения данного текста, позволяющих разгадать написанное в эпитафии, однако говорить об однозначном решении не приходится. Сэмюэль Джонсон предложил следующую реконструкцию: «Edward Lambe ever lived envied, laudably evil endured: Lord
let extremities like even life learne: he died (=ledede) earnestly expecting eternal ease; livers, lament» [«Эдвард Лэм, живший когда-то и вызывавший зависть, похвально терпел зло: Господь допускает крайности и ровную жизнь: он умер, серьезно ожидая вечной легкости; живые, оплачьте его»].
Приведенные выше примеры функционирования загадки в эпитафическом тексте, представленные не только его основополагающими элементами, как имя погребенного, даты, структурные формулы, но и в виде всего текста и сопряженного с ним ритуала - иллюстрируют положение о загадке как наиболее существенной гарантии удержания эпитафических текстов в сфере сакрального.
Список литературы
Власов В.Г. Большой энциклопедический словарь изобразительного искусства: в 8 т. Т. 2. СПб.: ЛИТА, 2000.
ЛосевА.Ф. Имя. М.: Алетейя, 1997.
Топоров В.Н. Исследования по этимологии и семантике. Т. 1. Теория и некоторые частные ее приложения. М.: Языки славянской культуры, 2005.
Хоментовская А. И. Итальянская гуманистическая эпитафия: ее судьба и проблематика. СПб: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1995.
Chronicles of the tombs: a select collection of epitaphs: by Thomas Joseph Pettigrew. L., 1888.
Epitaphia: by Ernest R. Suffling. L., 1909.
E.B. Aroutunian ON RIDDLES IN EPITAPHS
The article makes an attempt to clarify the nature of riddles in epitaphs and the principles of their usage. The examples of epitaphs containing riddles in the names of the dead, dates, epitaph formulas as well as in the texts themselves and rituals, illustrate a notion on riddles as most powerful guarantee of keeping epitaphs in the field of the sacred.
Key words: epitaphs, anagrams, acrostics, puzzles, the sacred, chronograms etc.
