О «ВТОРИЧНОЙ» ИСЛАМИЗАЦИИ БАШКИР (XVIII–XIX вв вв .) Текст научной статьи по специальности «История и археология»

УДК 93/94; 297.1

ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ

DOI: 10.24411/1728-5283-2019-10101

О «ВТОРИЧНОЙ» ИСЛАМИЗАЦИИ БАШКИР (XVIII-XIX ВВ.)

© З.Г. Аминев,

кандидат философских наук, старший научный сотрудник, Институт стратегических исследований Республики Башкортостан, ул. Кирова, 15,

450008, г. Уфа,

Российская Федерация, e-mail: [email protected]

© Л.А. Ямаева,

доктор исторических наук, e-mail: [email protected]

В статье рассматриваются некоторые аспекты проблемы «башкирского ислама», связанного с особенностями развития местного мусульманского сообщества в XVIII-XIX вв. Башкирское традиционное общество позиционируется как часть двух крупных социальных систем: мусульманской и российской цивилизаций. В XV-XVII вв. башкиры описывали свое прошлое в идеологической тональности «чингизизма», который служил обоснованием их права на родовые вотчинные земли. Процесс «вторичной» исламизации башкир характеризуется авторами как появление в их среде региональной «булгарской» идентичности, имевшей конфессиональную доминанту. Булгаро-мусульманская идентичность для башкир была цивилизационным кодом, а не указанием на происхождение от булгар. Процессу «булгаризации» были более подвержены западные башкиры, на этнической идентичности которых отрицательно сказалось уменьшение их вотчинных владений за счет отнятых у башкир-повстанцев земель. Внедрению «булгарской» идентичности способствовали религиозная политика российских властей в указанный период, а также идеология и практика суфийского тариката Накшбандийа-Муджаддидийа. То значение, которое братство придавало медресе, привело к образовательному буму на территории исторической Башкирии. Образование распространялось преимущественно через выпускников бухарских медресе, мюридов тариката Накшбандийа-Муджаддидийа. На родине они становились мударрисами собственных медресе и одновременно набирали учеников для дальнейшего распространения идей и практики братства. Социальная структура Накшбандийа-Муджаддидийа представляла собой широко разветвленную сеть, которая поддерживала единство российских мусульман в условиях православного государства и обеспечивала их связь с остальным исламским миром.

Ключевые слова: суфизм, традиция, идентичность, медресе, башкирское общество, конфессиональная политика

© Z.G. Aminev, L.A. Yamaeva

ON «SECONDARY» ISLAMIZATION OF THE BASHKIRS (18TH-19TH CENTURIES)

Institute for Strategic Studies of the Republic of Bashkortostan 15, ulitsa Kirova,

450008, Ufa, Russian Federation, e-mail: [email protected]; [email protected]

The article considers some aspects of «Bashkir Islam» related to specific development of the local Muslim community in the 18th and 19th centuries. The Bashkir traditional community is positioned as a part of two large social systems - Muslim and Russian civilizations. In the 15th-17th centuries the Bashkirs described their past

in the ideological tone of «Genghisism» that served as a basis for their right to ancestral patrimonial lands. The process of «secondary Islamization» of the Bashkirs is characterized by the authors of the article as having regional «Bulgarian» identity among them with the religious dominant component. The Bulgarian-Muslim identity was a civilizational code for the Bashkirs, but not an indication of their origin from the Bulgars. Western Bashkirs were more susceptible to the process of «Bulgarization», since their ethnic identity was negatively affected by the reduction of their patrimonial possessions at the expense of the lands taken from the Bashkir rebels. The promotion of the «Bulgarian» identity was aided by religious policy of the Russian authorities in the period under consideration, and also by ideology and practice of the Sufi tariqa Naqshbandiyya-Mujaddidiyya. The importance attached by the brotherhood to the madrassahs led to an educational boom in the whole of Bashkortostan. Education spread primarily through graduates of Bukhara madrassahs, the murids of the tariqa Naqshbandiyya-Mujaddidiyya. At home, they became mudarrises of their own madrassahs and at the same time recruited students for further dissemination of the ideas and practices of the brotherhood. The social structure of the Naqshbandiyya-Mujaddidi-yya was a widely ramified network that supported the unity of Russian Muslims under conditions of the Orthodox state and ensured their connection to the rest of the Islamic world.

Key words: Sufism, tradition, identity, madrassah, Bashkir community, religious policy

Впервые вывод о «вторичной» исламиза-ции башкир был сделан М. Кемпером в ходе изучения им распространения мусульманского дискурса в Поволжье и Приуралье в XVIII-XIX вв. По мнению ученого, «вторичная» исламизация в указанный период была направлена не на обращение немусульман в ислам, а на распространение среди башкир классического мусульманского образования с его традициями и суфизмом [1, с. 54].

Процесс «вторичной» исламизации башкир характеризовался появлением в их среде региональной «булгарской» идентичности, имевшей не этническую, а конфессиональную доминанту. «Булгарская» идентичность базировалась на представлениях, в которых идеализированный город Булгар виделся в виде символа духовного возрождения волгоуральских мусульман и оппозиции православному Российскому государству. «Булгарская» идентичность, по мнению А. Франка,

твердо установилась среди башкир, особенно среди улемов / мусульманских ученых. Особую известность из их числа получил Тажетдин Ялсыгол ал-Булгари (1768/69-1838) - автор сочинений, посвященных проблемам исламского права, суфийской морали, истории, медицины. Для Т. Ялсыгола «булгарская» идентичность была цивилизационным кодом, а не указанием на происхождение от булгар. А. Франк отмечает, что Т. Ялсыгол, с одной стороны, представлял себя как члена универсальной волго-уральской мусульманской общины. С другой стороны, он не отказывался от своей башкирской идентичности и позиционировал себя как члена общины, основанной на центральноазиатском родстве, заключающем в себе «этническое» (башкирское) ответвление [2, с. 69, 119-121, 142-143, 239].

Одним из известных «булгарских» авторов второй половины XIX в. был Мухамет-

Гали Сокорый (1826-1889) - башкир племени Иректы, мусульманский ученый и практикующий суфийский шейх братства Накшбан-дийа. Перед Г. Сокорыем, как и перед другими башкирскими улемами встала проблема переконфигурации двух традиций («булгарс-кой» и этнической башкирской), чтобы они взаимодополняли друг друга и одновременно сохраняли свою целостность [2, с. 118].

По мнению С.И. Хамидуллина, несмотря на то, что Сокорый считал себя «булгарским» патриотом, его известная работа «Поучение для братьев и друзей» выдержана в идеологической тональности «чингизизма». В XV-XVII вв. башкиры описывали свое прошлое в контексте истории феноменального возвышения Чингиз-хана, подчеркивая мнимые или действительные заслуги родоначальников своих кланов в строительстве Монгольской империи. Наиболее четко этот национальный миф был отражен в «Сказании о Чингиз-хане», которое включало в себя башкирские предания и родословные / шежере. Названное сказание обосновывало вотчинное право башкир на родовые территории через особые пожалования Чингиз-хана в форме ярлыков [3, с. 15, 16]. Таким образом, чин-гизизм служил обоснованием вотчинного земельного права для башкирских родов и кланов.

Внедрению «булгарской» идентичности в башкирскую среду во многом способствовала конфессиональная политика Российского государства. С 80-х годов XVII в. началась активная политика российских властей по христианизации башкир, что вызвало народное восстание 1681-1684 гг. Причинами башкирского восстания 1704-1711 гг. стали попытки вмешательства в мусульманское богослужение, требования строить мечети по образцу церквей, устраивать кладбища рядом с мечетями. Активная вооруженная борьба башкир на некоторое время ослабила попытки российских властей по их насильственной христианизации. С новой силой эта

политика была продолжена с принятием указа от 11 февраля 1736 г., который запрещал пропаганду ислама среди язычников, строительство новых мечетей, открытие конфессиональных школ, ограничивались функции шариатских судов. Новая волна борьбы с исламом началась вслед за подавлением башкирского восстания 1735-1740 гг. По Сенатскому Указу от 9 ноября 1742 г. уничтожались все новые мечети. Указом от 1744 г. башкирам запрещалось возведение новых мечетей близ селений новокрещенных [4, с. 369-373].

Однако политика насильственной христианизации 1740-1750 годов среди башкир не приобрела столь одиозных форм, которые имели место в Казанской губернии. Одной из причин такого отношения российских властей стало пограничное положение башкирских территорий владениям казахских жузов, окончательное подчинение которых России произошло лишь в 1820 годы. Кроме того, вплоть до отмены кантонной системы управления Башкирией и ликвидации Башкиро-мещерякского иррегулярного войска (1865) «этническим лицом» мусульманской религии в Поволжье и Приуралье были казанские татары (казанлы). Башкиры и мишари, исповедующие ислам, рассматривались российской властью как представители определенного сословия, а уже затем как мусульмане. После отмены их военно-служилого статуса на них стала распространяться та часть законодательства о мусульманах, которая ранее относилась, в основном, только к казанским татарам.

Булгаро-мусульманская идентичность, которая была характерна для Волго-Уральского региона в XVIII-XIX вв., стала преобладать, прежде всего, среди башкир западных районов исторического Башкортостана в силу объективных причин. В этот период резко уменьшились их вотчинные владения за счет отнятых у башкир-повстанцев земель, что отрицательно сказалась на этнической идентичности западных башкир. Укреплению

«булгарской» идентичности в башкирской среде способствовала также мощная волна переселенцев-мусульман, бежавших из Поволжья от насильственной христианизации.

Одной из главных характеристик индустриального общества, строительство которого в России началось с реформ Александра II, является появление «массовой» культуры, демонстрирующей унификацию и стандартизацию культурных ценностей, выходящих за границы обществ, культур, этносов. Разрушение самобытного образа жизни (переход от полукочевого скотоводства к земледелию) и социальной структуры общества привели к резкому усилению гностической составляющей в традиционном сознании башкир. Выразилось это, прежде всего, в росте их религиозного самосознания.

Объективно этот процесс получил отражение в росте числа культовых сооружений (мечетей) и числа мусульманского духовенства (имамов, мулл). Согласно данным Д.Д. Азаматова, резкий рост мечетей и мусульманского духовенства произошел после отмены кантонной системы управления Башкирией и ликвидации Башкиро-мещерякско-го иррегулярного войска. Тогда же из состава Оренбургской губернии была выделена Уфимская. На тот период на территории Уфимской губернии имелось 1136 мечетей и насчитывалось 2240 служителей мусульманского культа, в Оренбургской соответственно 486 и 903. Через 10 лет в Уфимской губернии насчитывалось уже 1609 мечетей и 3556 духовных лиц, а в Оренбургской соответственно 577 и 1017. За XIX в. число мечетей в крае увеличилось почти в 2 раза, а мулл и муэдзинов - в 2,5 раза [5, с. 102]. В конце XIX в. этнограф С.Г. Рыбаков писал, что ему «не встречалось ни одной деревни башкирской, в которой не было бы мечети» [6, с. 291]. Необходимо подчеркнуть, что строились мечети, как правило, на собственные средства мусульманской общины, если не считать частных пожертвований. В частности, строитель-

ство соборной мечети при башкирском Караван-сарае в Оренбурге (открыта в 1846 г.) финансировалось из так называемого «башкирского общественного капитала» и добровольных пожертвований башкир [5, с. 102].

С 1870-х годов государство стало вмешиваться и в образовательный сектор жизни волго-уральских мусульман. Активизация его политики по отношению к мусульманским учебным заведениям началась с принятия 26 марта 1870 г. Правил «О мерах к образованию населяющих Россию инородцев». В них предусматривалось создание государственных «инородческих» (русско-татарских, русско-башкирских и др.) школ и открытие при мектебах и медресе русских классов. Регистрация новых учебных заведений позволялась только при наличии учителей русского языка, находящихся на содержании самих мусульманских общин.

Вместе с тем, оградительные меры российского правительства в отношении мусульманской образовательной системы в Башкирии, не сумели остановить рост числа мектебов и медресе в крае. Так, если в начале XIX в. в тогда еще не разделенной Оренбургской губернии насчитывалось около 100 мусульманских школ, то в 1856 г. их число возросло до 418. В конце XIX в. в крае (Уфимская и Оренбургская губернии) функционировало около 1900 мектебов и медресе [5, с. 145].

Конфессиональные школы мусульман в России не относились к сложившейся в пореформенный период государственной системе образования, а были частными учебными заведениями. По данным отчета Уфимской губернской земской управы за 1913 г., из 1387 мектебов губернии, которые дали сведения об источниках своего финансирования, 435 содержались на средства, полученные от учащихся в качестве платы за обучение, 322 - на средства сельских обществ, 319 оказывали помощь уездные земства, 123 финансировались за счет частных пожертвований [7, с. 69].

Широкое распространение мусульманского конфессионального образования в Волго-Уральском регионе в XVIII-XIX вв. современные исследователи связывают с суфийским братством Накшбандийа-Муджадди-дийа. Это братство проникло в Центральную Азию из Индии на рубеже XVII-XVIII вв. Основателем его был Ахмат Сирхинди (имам-и Раббани, ум. в 1624 г.). Сирхинди отвергал всякое «недопустимое новшество» / бида в религиозной жизни, в том числе и суфийские собрания, сопровождаемые танцами и песнопениями, объяснял шариат как единственную направляющую линию для всех действий, а тарикат - как его опору, которая помогает идущим по пути совершенства [8, с. 56].

Характерной чертой братства Муджад-дидийа стало отсутствие единого регулирующего центра своего влияния, где в распоряжении его шейхов находились одно или несколько медресе. Желающему стать членом этого братства необходимо было пройти трехступенчатую программу обучения: мек-теб - медресе - ханака, т.е. мюридом шейха Муджаддидийа мог стать лишь выпускник медресе. То значение, которое братство придавало медресе, привело к настоящему образовательному буму на территории исторической Башкирии. Образование здесь распространялось преимущественно через выпускников бухарских медресе. Они, приняв посвящение от шейхов Муджаддидийа и возвратясь на родину, сами становились мудар-рисами медресе и одновременно набирали мюридов для дальнейшего распространения идей и практики братства [9, с. 321-323, 326327].

Уже во второй половине XVIII в. башкирам не надо было обращаться к бухарским шейхам, чтобы получить доступ к силсила Накшбандийа или полноценному мусульманскому образованию. Среди основанных в XVIII в. в южноуральском регионе наиболее крупными были медресе в деревнях Суюн-

дук* (1709), Тазлар (1767) Бирского уезда, Балыклы (1771), Курмантаево (1786) Стерли-тамакского уезда, села Каргалы Оренбургского уезда [10, с. 9, 103, 104]. Но самым большим и авторитетным стало учебное заведение в селе Стерлибаш Стерлитамакского уезда, основанное в 1740 г. Возвышение медресе было связано с именем родоначальника знаменитой династии ишанов Тукаевых Ниг-матуллы бин Тукай ас-Слаучи, (мударрис в 1813-1844 гг.). При Нигматулле Тукаеве Стерлибашевское медресе становится не только одним из крупных образовательных центров, но и локальным центром братства Муджаддидийа. Об атмосфере, царившей в медресе, писал один из самых знаменитых его выпускников - Гали Сокорый. В одном из своих трактатов он описывал обычай собираться в мечети в не предназначенное для намаза время и проводить суфийский зикр. Во время радения его участники никогда не читали Коран, а только думали о Боге в тишине (зикр хафи) [1, с. 500, 503; 10, с. 103].

Со Стерлибашевским медресе связано имя еще одного башкирского ишана - Габ-дуллы бин Сеита ал-Берйени (1836-1914). Свое первоначальное образование Габдулла Сеитов получил в этом медресе. В 1859 г. для его продолжения он уехал в Бухару, где был посвящен в члены братства Муджаддидийа. Вернувшись в 1870 г. в родную деревню, он организует медресе, ставшее известным как муллакаевское (д. Муллакаево Орского уезда). В этом медресе обучали не только шариатским догмам, но и давали знания по математике, народной медицине. Медресе было важным культурным центром округи, в нем ежегодно обучалось до 300-400 шакирдов, среди которых было много известных в регионе людей: братья-золотопромышленники Шакир и Закир (поэт Дэрдмэнд) Рамеевы, депутат Государственной думы России первого созыва (1906) Шагишариф Матинов и др. [11, с. 41, 55-56].

* Здесь и далее - год основания медресе.

Среди наиболее известных медресе, основанных в XIX в., необходимо назвать следующие: «Усмания» (1887) в Уфе, медресе при второй соборной мечети в Стерлитамаке (1850), два медресе при соборных мечетях в селе Утяк** Стерлитамакского уезда, «Хусаи-ния» в Оренбурге, медресе при первой соборной мечети (1840) и «Расулия» (1884) в г. Троицке Челябинского уезда. Основателем и руководителем медресе при второй соборной мечети Троицка (1844) был Ахмед бин Халид ал-Минкари / ал-Менгери (ум. в 1870 г.). Среди его многочисленных учеников самым известным стал Зейнулла Расулев, который в 1851-1858 гг. обучался в его медресе [12].

По справедливому замечанию М. Кемпе-ра, на территории Башкирии многое опреде-

** Мударрисом медресе при 2-й соборной мечети с. Утяк был дядя по матери А.-З. Валидова - Хабибна-зар бин Сатлык ал-Утяк.

лялось не через правовую и теологическую ученость, а через суфийское учение Накш-бандийа. Практически все улемы края являлись членами этого братства, вне зависимости от того, активно распространяли они или нет в качестве шейхов мистическое учение наряду с обычной богословской деятельностью. Социальная структура Накшбан-дийа-Муджаддидийа представляла собой широко разветвленную сеть, которая поддерживала единство мусульманских общин в условиях русского православного государства и обеспечивала их связь с остальным исламским миром [1, с. 130, 625].

Таким образом, «вторичной» исламиза-ции башкир способствовали как религиозная политика российских властей, так и идеология и практика братства Накшбандийа-Муд-жаддидийа, которые доминировали среди мусульман Волго-Уральского региона в XVIII-XIX вв.

Л И Т Е Р А Т У Р А

1. Кемпер М. Суфии и ученые в Татарстане и Башкортостане. Исламский дискурс под русским господством / Пер. с нем. Казань: Российский исламский университет, 2008. 675 с.

2. Франк А.Дж. Исламская историография и «булгарская» идентичность татар и башкир / Пер. с англ. Казань: Российский исламский университет, 2008. 266 с.

3. Хамидуллин С.И. Мурад Рамзи и его место в исторической и общественно-политической мысли российских мусульман начала ХХ века // Мурад Рамзи. Нанизывание вестей и оживление преданий о событиях, произошедших в Казани и Булгаре, а также о татарских царях. Том I / Науч. ред., авт. вступ. статьи и комм. С.И. Хамидуллин. Уфа: БашГУ; ЦИИНБ «Ше-жере»; НБ РБ; Китап, 2017. С. 4-25.

4. Асфандияров А.З. Башкирия после вхождения в состав России (вторая пол^1 - пер. половина XIX в.). Уфа: Китап, 2006. 504 с.

5. Азаматов Д.Д. Оренбургское магометанское духовное собрание в конце XVIII - XIX вв. Уфа: Гилем, 1999. 194 с.

6. Рыбаков С.Г. Музыка и песни уральских мусульман с очерком их быта. Уфа: Китап, 2012. 264 с.

7. Ямаева Л.А. Мусульманский либерализм начала ХХ в. как общественно-политическое движение (по материалам Уфимской и Оренбургской губерний). Уфа: Гилем, 2002. 300 с.

8. Кюгельген фон А. Накшбандийа-муджадди-дийа // Ислам на территории бывшей Российской империи: Энциклопедический словарь. Вып. 4. М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 2003. С. 56-58.

9. Кюгельген фон А. Расцвет Накшбандийа-муджаддидийа в Средней Трансоксании с XVIII - до начала XIX вв.: опыт детективного расследования // Суфизм в Центральной Азии (зарубежные исследования): Сб. статей. СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2001. С. 275-330.

10. Исянгулов Ш.Н. Из истории мечетей и медресе Башкортостана. Уфа: Российский исламский университет ЦДУМ России, 2010. 152 с.

11. Шарипова З.Я. Пером и словом. Литературоведение. Уфа: Башкирское издательство «Китап», 1993. 208 с.

12. Денисов Д.Н. Халитов Ахмед // Ислам на Урале: энциклопедический словарь. М.: Издательский дом «Медина», 2009. 383 с.

R E F E R E N C E S

1. Kemper M. Sufis and scientists in Tatarstan and Bashkortostan. Islamic discourse under Russian rule. Russian edition. Kazan, Rossiyskiy islamskiy universitet, 2008, 675 p.

2. Frank A.J. Islamic historiography and the «Bulgarian» identity of the Tatars and Baskirs of Russia. Russian edition. Kazan, Rossiyskiy islamskiy uni-versitet, 2008, 266 p.

3. Khamidullin S.I. Murad Ramzi i ego mesto v is-toricheskoy i obshchestvenno-politicheskoy mysli rossiyskikh musulman nachala XX veka [Murad Ramzi and his place in the historical and socio-political thought of Russian Muslims in the early 20th century]. Murad Ramzi. Na-nizyvanie vestey i ozhivlenie predaniy o sobyti-yakh, proizoshedshikh v Kazani i Bulgare, a tak-zhe o tatarskikh tsaryakh [Stringing news and reviving legends about the events that occurred in Kazan and Bulgar, as well as about the Tatar kings]. Vol. 1. S.I. Khamidullin (ed.). Ufa, BGU; Shezhere; Natsiomalmaya biblioteka Respubliki Bashkortostan, Kitap, 2017, pp. 4-25. (In Russian).

4. Asfandiyarov A.Z. Bashkiriya posle vkhozhdeniya v sostav Rossii (vtoraya polovina XVI - pervaya polovina XIX v.) [Bashkiria after joining Russia (second half of the 16th - first half of the 19th centuries]. Ufa, Kitap, 2006, 504 p. (In Russian).

5. Azamatov D.D. Orenburgskoe magometans-koe dukhovnoe sobranie v kontse XVIII - XIX vv. [Orenburg Mohammedan Spiritual Assembly in the late 18th - 19th centuries]. Ufa, Gilem, 1999, 194 p. (In Russian).

6. Rybakov S.G. Muzyka i pesni uralskikh musulman s ocherkom ikh byta [Music and songs of the Ural

Muslims with an outline of their everyday life]. Ufa, Kitap, 2012, 264 p. (In Russian).

7. Yamaeva L.A. Musulmanskiy liberalizm nachala XX v. kak obshchestvenno-politicheskoe dvizhe-nie (po materialam Ufimskoy i Orenburgskoy guberniy) [Muslim liberalism of the early 20th century. as a socio-political movement (based on the materials of the Ufa and Orenburg Provinces)]. Ufa, Gilem, 2002, 300 p. (In Russian).

8. KQgelgen von A. Naqshbandiyya-Mujaddidiyya. In: Islam in the territory of the former Russian Empire. Encyclopedic dictionary. Issue 4. Russian edition. Moscow, Vostochnaya literatura, RAS, 2003, pp. 56-58. (In Russian).

9. KQgelgen von A. The flourishing of Naqshbandi-yya-Mujaddidiya in the Middle Transosaniya from the 18th to the early 19th centuries: An attempt of detective investigation. In: Sufizm v Tsentralnoy Azii (zarubezhnye issledovaniya) [Sufism in Central Asia (foreign studies)]. St. Petersburg, Sankt-Petersburgskiy gosudarst-vennyy universitet, 2001, pp. 275-330. (In Russian).

10. Isyangulov Sh.N. Iz istorii mechetey i medrese Bashkortostana [From the history of mosques and madrassahs in Bashkortostan]. Ufa, Ros-syskiy islamskiy universitet TsDUM Russia, 2010, 152 p. (In Russian).

11. Sharipova Z.Ya. Perom i slovom. Literaturovede-nie [With a pen and a word. Literary studies]. Ufa, Kitap, 1993, 208 p. (In Russian).

12. Denisov D.N. Khalitov Akhmed [Khalit Ahmed]. Islam na Urale [Islam in the Urals]. Encyclopedic dictionary. Moscow, Medina. 2009, p. 383. (In Russian).