CC BY
43
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 18. СОЦИОЛОГИЯ И ПОЛИТОЛОГИЯ. 2012. № 1
В.И. Добреньков, докт. филос. наук, проф., зав. кафедрой истории и теории социологии, декан социологического факультета имени М.В. Ломоносова*
О ВОЗМОЖНОСТИ И НЕОБХОДИМОСТИ НАЦИОНАЛЬНОЙ РУССКОЙ СОЦИОЛОГИИ
Полемизируя с В.А. Ядовым, автор данной статьи В.И. Добреньков настаивает на необходимость и неизбежности развития в России собственной национальной социологии. Аргументируя свою позицию, В.И. Добреньков не только обращается к трудам известных российских социологов, чьи идеи обогатили и российскую и мировую социологию (ПА. Сорокин, С.Н. Булгаков, Б.Н. Книпович, В.А. Косинский и др.), но и к идеям современных социологов Китая, Японии и других стран, которые понимают необходимость и неизбежность развития собственной национальной социологии.
Ключевые слова: национальная социология, российская национальная социология, П.А. Сорокин.
In contrast to V.A. Yadov, the author claims the necessity and the inevitability of the development of national original Russian sociology. Dobrenkov applies to the works of famous Russian sociologists (P.A. Sorokin, S.N. Bulgakov, B.N. Knipovich, V.A. Kosinskiy) whose ideas have influenced greatly on Russian and world sociological tradition. Also author's position is similar to the ideas of sociologists in China, Japan and other countries, that understand necessity and inevitability of the development of original sociology in every particular country.
Key words: national sociology, Russian national sociology, P.A. Sorokin.
Как известно, социология сформировалась для изучения индустриального общества XIX — первой половины ХХ в., т.е. того общества, которое существовало на тот момент в развитых западных странах. Для исследования социальной реальности незападных, "примитивных" (туземных) обществ применялась культурная и социальная антропология. Антропологов интересует историческое прошлое человечества, а социологов — его настоящее. Социология и антропология исследуют разные типы общества. Изначально, как уже говорилось, социологи исследовали западное индустриальное, а антропологи — доиндустриальное общество. В Западной Европе и США отдельные незападные страны изучались в рамках культурной антропологии и востоковедения, а "социология преподавалась как универсальная дисциплина, без особого интереса к страновой дифференциации и с явным убеждением, что ее универсальность
* Добреньков Владимир Иванович, e-mail: [email protected]
подтверждена ее способностью объяснять западные общества"1. Сложившееся разделение наук, как считает И. Валлерстайн, обязано своим существованием либеральной идеологии, которая обособила государство, рынок и гражданское общество, открыв для каждой из сфер изучения свою логику, на которой были построены политические науки, экономика и социология2. Сегодня предпосылки либеральной идеологии, на которых строилось разделение научного знания, считаются исчерпанными, и социология расширяет ареал своей компетенции, активно вторгаясь в сферу изучения стран "третьего мира" — туда, где до сих пор безраздельно царствовали антропологи. Антропологи же изучают не только традиционные общества, но и, если речь идет о прикладной антропологии, процессы индустриализации и урбанизации, которыми сегодня охвачены отставшие в своем развитии страны. Таким образом, социологи и антропологи сегодня используют похожие методы и похожие объекты исследования. На изучение "туземных" обществ сегодня направлены усилия не только западных социологов, как это происходило раньше, но и собственных, не западных, исследователей.
В течение первых десятилетий своего существования американская социология формировалась как наука об американском обществе, немецкая — о немецком, французская — о французском и т.п. По мере обобщения данных выявлялись универсальные закономерности, и западная социология (социология Западной Европы и США) превратилась в науку о западном обществе, а затем — в науку о любом обществе.
Однако существуют и иные трактовки исторических фаз развития социологии. Так, М. Элброу3 выделяет следующие стадии развития социологии: универсализм — классическая фаза социологии, в которой доминирует стремление к получению общезначимого знания о человечестве и для человечества (Конт, Спенсер); национальные социологии — продолжение классического периода социологии, которая развивается в национально-государственных границах (Вебер, Дюркгейм) и наиболее адекватно отражает культурно-исторические особенности своей страны; возникновение социологических школ в Германии, Франции, США, Британии, Италии, незападных странах и их противоборство (концептуальный империализм); интернационализм знаменуется расколом социоло-
1 Федотова В.Г. Как возможна социология в России и других незападных странах? // Журнал социологии и социальной антропологии. 2000. Т. III. № 3. С. 8.
2 См.: Валлерстайн И. Анализ мировых систем: современное системное видение мирового сообщества // Социология на пороге XXI века: новые направления исследований. М., 1998. С. 129—147.
3 См.: Albrow M. Introduction // Globalization, Knowledge and Society / Ed. by M. Albrow, E. King. L., 1990.
гов после 1945 г. на два лагеря — социалистический и буржуазный. Последняя из уже перечисленных стадий развития социологии — интернационализм — также характеризуется началом активных международных контактов в 1960-е гг., распространением в незападных странах западных моделей рациональности и теории модернизации (Т. Парсонс), знакомством западных ученых с теорией циклов Н. Кондратьева, идеями неформальной экономики А. Чаянова, применением И. Валлерстайном циклов Н. Кондратьева для характеристики эволюции капиталистической мир-системы. Процесс интернационализации социологических усилий наглядно можно видеть на примере Великобритании, где в профессорский корпус входят или входили К. Мангейм, Н. Элиас (Германия), З. Бауман (Польша), Э. Шилз (США), Д. Рекс (Южная Африка), Вестер-марк (Финляндия)4. Еще одна стадия развития социологии, которую выделяет М. Элброу, — индигенизация социологии, т.е. появление в 1970-е гг. локальных социологических концепций, отказ социологов стран "третьего мира" внедрять модели, методы и терминологию западной социологии, предназначенной, по их мнению, для анализа только западного общества. И последняя по времени стадия — глобализация социологии, которая совмещает четыре предшествующих стадии, объединяет национальные и интернациональные социологические традиции и становится результатом свободного научного общения и обмена идеями социологов всего мира5. Отметим также, что стадия индигенизации знаменовала собой возрастающее сопротивление евро-американскому социологическому империализму. Попытка примирения с ним ведет сначала к интернализации социологии, а затем к ее глобализации.
Национальные социологии конца XIX и начала XX в., по мнению В.А. Ядова, исчерпали себя6. Ученый согласен с тем, что всегда существовала и будет существовать культурная самобытность каждой страны, но для множества разных культур не нужно создавать такое же множество социологий. Если в одной культуре принято при встрече кланяться, а в другой нет, если в Германии население свято чтит формальные отношения, а в России предпочитают их нарушать и придерживаться неформальных практик, то разные культурные практики можно изучить одним и тем же научным методом, скажем, феноменологическим или интеракционистским. "Сторонники создания (воссоздания?) национальной русской социологии подчеркивают такие культурные особенности, как ду-
4 См.: Halsey A.H. A history of sociology in Britain: science, literature and society. Oxford, 2004.
5 См.: Федотова В.Г. Указ. соч. С. 8—9; Ядов В.А. Для чего нужна сегодня национальная русская социология? // Социологические исследования. 2008. № 4. С. 17—18.
6 Ядов В.А. Указ. соч. С. 17.
ховность, православные ценности, соборность... Пусть так, хотя данные массовых опросов заставляют сомневаться в широчайшем распространении этих качеств. Они — своего рода стереотип рус-скости наряду с другими, всем известными и не столь возвышенными. Разве недостаточно общетеоретического багажа для исследования реалий нашего общества?"7 — спрашивает В.А. Ядов.
Однако вопрос необходимо ставить совсем в иной плоскости. Пусть духовность, православные ценности, соборность в ходе эмпирических исследований обнаружены не у всех членов "популяции", а лишь у некоторых. Эмпирический уровень религиозности или духовности, судя по анкетным опросам, меняется в зависимости от множества социально-экономических и культурных факторов, которые сегодня есть, а завтра их нет. Уровень явлений всегда расходился с уровнем сущности.
Духовность, православные ценности и соборность укоренены в русской культуре, русской истории и менталитете русских людей (о россиянах в данном случае говорить некорректно, поскольку в составе населения России присутствуют представители самых разных религиозных конфессий). Именно эти ценности относятся к уровню сущности, который невозможно измерить эмпирическим путем. Они во многом определили "искривления" (с западной точки зрения) капитализма в России, они предопределили невиданный патриотизм русского народа, сломленного сталинизмом и массовыми репрессиями, потерявшего в результате эмиграции лучшую часть своей интеллигенции, и победу в Великой Отечественной войне. Социолог просто обязан различать ценности (нравственный абсолют) и ценностные ориентации (относительные субъективные точки зрения).
Немецкая социологическая школа формировалась с учетом неких универсальных законов и закономерностей развития общества. Однако в последней четверти XIX в., когда М. Вебер сформулировал собственный подход, кроме метафизической теории трех стадий О. Конта никаких научно доказанных или научно обоснованных культурных универсалий не было. Для изучения социально-экономических проблем Германии и объяснения особенностей немецкого капитализма можно было пользоваться разве что законами политической экономии А. Смита и Д. Рикардо, которые были пригодны для ушедшей далеко вперед в своем развитии Англии и малопригодны для отстававшей в развитии (в то время) Германии. Только при помощи социологического метода можно было обнаружить эти особенности и дать им объяснение.
Политэкономия, как и любая другая наука, для подобных целей не годилась. Согласно Ю.Н. Давыдову, социология для М. Вебера —
7 Там же. С. 18, 101.
это прежде всего и главным образом теоретическое осмысление капитализма, а не общества как такового8.
Совершенно очевидно, что в Германии, где в XIX в. была сильна бюрократия, или в России с ее огромным аграрным сектором, сохранившим натуральное хозяйство, товарно-денежные процессы будут проходить иначе, нежели в Англии или Голландии. И так в каждой стране. Важную роль при этом играет религиозный сектор. Протестантизм в Германии и православие в России иначе сакрали-зируют материальные ценности и формируют совершенно разный менталитет населения. В одних обществах в почете ценности капиталистического обогащения, а в других — ценности коллективной солидарности. Именно эти культурно-исторические факторы, а не универсальные законы капитализма, открытые А. Смитом и Д. Рикардо, могут оказаться решающими при объяснении того, почему в конкретно взятой стране развитие капитализма происходит медленнее, чем в других, и какие при этом наблюдаются отклонения.
Так рассуждал М. Вебер, создавая свою теорию капитализма. Однако социологи нового поколения, создававшие в середине XX в. теорию модернизации, мыслили иначе, и "культурно прописанные" в данной стране законы капитализма они превратили в универсальные постулаты модернизации, принуждая (через своих экспертов и консультантов) страны Ближнего Востока и Юго-Восточной Азии двигаться по западноевропейскому пути. Эти попытки провалились, и тогда местные социологи начали искать иные культурные предпосылки для модернизационных реформ в собственных странах.
Уже в 1970-е гг. Япония доказала всему миру, что можно эффективно капитализироваться не по протестантскому варианту, не изменяя сущности национальных традиций, связанных с буддизмом. Второй удар по идеологии "модернизации по-западному" нанесли сразу в нескольких регионах мира; вначале — четыре юго-азиатских "дракона", вышедшие в число наиболее развитых и благополучных стран мира, затем — некоторые ближневосточные страны (Кувейт, Арабские эмираты, Оман) и, наконец, в 1980-е гг. — гиганты Латинской Америки — Бразилия и Аргентина. Все это не было предусмотрено социологической теорией модернизации по западноевропейскому образцу, которую современные теоретики модернизации построили, проигнорировав предупреждение М. Ве-бера о необходимости учета культурной специфики каждой страны.
Важный момент, который отличает подход М. Вебера от аналогичных попыток объяснить происхождение и эволюцию капитализма К. Марксом, Э. Дюркгеймом и В. Зомбартом, состоит в раз-
8 См.: Давыдов Ю.Н. Веберовская социология капитализма // Социологические исследования. 1994. № 8—9. С. 185.
работке концепции мотивации трудовой деятельности. Никто из его предшественников и современников не ставил перед собой задачи всесторонне проанализировать трудовой процесс и объяснить, почему традиционное мышление и традиционное отношение к труду крестьянина тормозит его продвижение к рыночной экономике и препятствует повышению производительности труда. Ответив на этот вопрос, М. Вебер начал постепенно распутывать весь клубок проблем и в конечном итоге вышел на главную причину — иной тип мышления, поведения и взаимоотношения людей, т.е. на понимание "духа капитализма".
По всей видимости, идеи М. Вебера о капитализме послужили источником не только первого, классического варианта теории модернизации, но и второго, противоположного ему неоклассического варианта. Как это произошло, историки должны еще выяснить. Однако уже сегодня очевидно, что, как полагает Н.Н. Зарубина, первоначально, т.е. в 1950—1960-х гг., теория модернизации «базировалась на восходящей к Т. Парсонсу интерпретации взглядов М. Вебера в духе утверждения универсальности капитализма западного образца, признавала необходимость вестернизации стран "третьего мира". Однако в последующие десятилетия такой подход постепенно сходит на нет. Теория М. Вебера оказалась плодотворным инструментом для изучения самобытных форм мотивации, целеполагания и особенно хозяйственной деятельности, которые сложились в неевропейских регионах... Вопреки ранней трактовке идей М. Вебера современные исследователи считают, что он никак не отстаивал универсальность западного пути, но лишь подчеркивал его специфику, оставляя открытым вопрос о развитии каждой цивилизации в соответствии со свойственным ей типом рационализации»9.
В начале 1990-х гг. Россия ускоренными темпами стала продвигаться по пути капитализма. В западноевропейском варианте развития переход от феодализма к капитализму хотя и проходил затянуто, противоречиво, болезненно, но в целом он был прогрессивен. Российский же вариант капитализма привел к катастрофическому падению промышленности, уровня жизни, деградации культурных ценностей, поставив ряд серьезных вопросов: возможна ли (и если возможна, то как именно она должна происходить) реставрация капитализма в атеистической стране? Отвечая на данный вопрос, нужно отметить следующее. Во-первых, Россия, после 1861 г. 54 года развивавшая капитализм, достигшая на этом пути значительных успехов (входившая в 1913 г. в пятерку ведущих промышленных
9 Зарубина Н.Н. Самобытный вариант модернизации // Социологические исследования. 1995. № 3. С. 46—47.
держав), вдруг резко "свернула в сторону" и начала строить "бюджетную экономику" (термин М. Вебера), перечеркнула все культурные традиции и принципы, которыми почти тысячу лет жила огромная нация. Затем, через 73 года, разочаровавшись в социализме, она вернулась на исходные позиции и заявила о твердом намерении строить капитализм. Во-вторых, ни одна страна мира — ни западноевропейская, ни юго-восточная, ни латиноамериканская, ни передневосточная — не стартовала к капитализму, полностью уничтожив религию и культурные традиции, как это произошло в России. Собственно говоря, на чем еще тогда строить капитализм, если разрушен, исходя из идей М. Вебера, его фундамент?
Ответить на этот вопрос призвана именно национальная социология, возможность и необходимость которой для России отрицает В.А. Ядов и многие его последователи из "новорусского" лагеря социологов. Социология не сводится к эмпирическим исследованиям, проводимым по правилам позитивистского метода, но с учетом особенности иного культурного объекта, данные о котором затем подвергаются интерпретации в теоретической парадигме феноменологии, символического интеракционизма или вообще мультипа-радигмального подхода.
М. Вебер начинал строительство национального проекта социологии с построения научной картины мира, в рамках которой позже создавал общие социологические теории, ярким образцом которых служит его теория капитализма, охватывающая все исторические стадии человечества и частные социологические теории (теория социального действия, теория города и т.п.). Особо отметим, что М. Вебер на протяжении своей жизни шесть раз участвовал в эмпирических социальных исследованиях10. Его самые ранние поиски затрагивали проблемы условий труда и ценностные ориентации промышленных и сельскохозяйственных рабочих. В них использовались как опросники, так и прямое наблюдение. В последующем применялся также вероятностно-статистический метод. По результатам исследования в Восточной Пруссии М. Вебер подготовил научный отчет, из 890 страниц которого 120 содержали таблицы доходов и бюджетов рабочих семей. Учредителем и спонсором исследований выступило Общество социальной политики. Вместо обычного в академической науке рутинного обобщения данных М. Вебер дает развернутое политическое и сравнительнокультур-ное описание причин эмиграции в Пруссию польских крестьян. В те времена никто другой в Германии (да, пожалуй, не только в Германии) не мог дать столь глубокого и исчерпывающего социологического анализа истории вопроса. Почему? Дело в том, что
10 См.: Lazarsfeld P., Oberschall A. Max Weber and empirical social research // Amer. Sociol. Rev. 1965. Vol. 30. N 2. P. 185—199.
еще раньше М. Вебер написал работу по истории аграрных отношений в различных регионах мира и в разные исторические эпохи (хотя, если судить по названию, работа ограничивалась Древним Римом). Именно социолого-исторический взгляд на проблему явился крупной методологической новацией М. Вебера, а не просто сбор эмпирических фактов, разработка инструментария и анализ данных. Эмпирические исследования явились неотъемлемой частью его общесоциологической концепции.
Таким образом, проект национальной социологии М. Вебера учитывал несколько уровней знания, включая научную картину мира (философско-социологическую конструкцию социальной реальности), общетеоретический уровень (теорию крупного ареала реальности), частнотеоретический уровень знания (теория конкретного процесса или явления) и эмпирические исследования. Наконец, имеются данные о том, что М. Вебер давал некоторые практические рекомендации, т.е. прибегал к социальным технологиям пятого, прикладного, уровня социологического знания.
Возможно, что более аутентичное прочтение текстов по экономической социологии М. Вебера поможет лучше разобраться во многих практических вопросах, которые ныне стоят перед Россией, несомненно, переживающей этап модернизации. Способна ли традиционная культура России ужиться с прозападными моделями технологического обновления и экономическими моделями реформ? Существуют ли в нашем обществе прямые аналоги протестантской этики и так ли уж они необходимы для успешного продвижения по пути реформ? Эти и многие другие вопросы встают сегодня, а возможно, будут вставать и завтра перед исследователями. Вполне вероятно, что они никогда не будут сняты с повестки дня. Как, возможно, никогда не утеряет своей познавательной ценности учение М. Вебера.
Тот вариант построения национальной социологии, который предлагает неолиберал В.А. Ядов, мало чем отличается от большевистского проекта. Напомню, что в эпоху "развитого социализма" исторический материализм выполнял функцию "науки устоявшихся знаний" — центрального ядра общественных наук, в том числе социологии. "Наука устоявшихся знаний" играет роль стабилизатора, кристаллизует то, что выпадает в осадок с "переднего края науки", придает вероятностному и гипотетическому знанию статус достоверного и обоснованного. Отсюда и роль предпосы-лочного, базисного знания, регулирующего и корректирующего познавательные акты. Когда советская социология совершала свои первые шаги, никто не сомневался в том, что исторический материализм окажет ей помощь, став предпосылочным знанием. Видимо,
из такой уверенности и родилась позднее формула: исторический материализм представляет собой общесоциологическую теорию и методологическую основу конкретных исследований. В советское время от социологии требовали одного — добывать эмпирические факты, интерпретировать которые имеют право только философы — создатели и хранители исторического материализма, теоретической базой которого был марксизм — западническая теория развития общества, навязанная русским ученым большевистскими реформаторами.
Сегодня нам также навязывают западническую теорию, только под другим именем, а для того чтобы не возникало полной аналогии, называют заимствованную схему полипарадигмальным подходом. Можно интерпретировать эмпирические факты с позиций структурного функционализма, а можно — с позиций структура-ции Э. Гидденса или интеракционизма Г. Блумера. Можно даже половину фактов объяснять при помощи одной парадигмы, а вторую — при помощи другой, ей противоположной. Как ни называй парадигму, но все они — продукт заимствованной культуры. В данном случае отличие от западного марксизма в том, что новейшие парадигмы предлагают мирно уживаться с нынешними властями, а марксизм предлагает провести "революционную экспроприацию" власть предержащих. Структурализмы поддерживают элиту общества и ее приобретения, а марксизм встает на защиту угнетенных.
Вопрос, поставленный В.А. Ядовым, "Для чего нужна сегодня национальная русская социология?" следует сформулировать иначе: кому не нужна сегодня национальная русская социология? Ответ будет таков: она не нужна либеральной элите, которая в 1991 г. пришла к власти в России. Она не нужна была и другим западникам, которые взяли власть в стране в 1917 г. Различия в наименованиях не играют существенной роли: в одном случае это либералы, в другом — большевики.
На роль ведущего теоретика, способного создать национальную русскую социологию, никто не претендует и претендовать не может. Здесь следует согласиться с В.А. Ядовым в том, что сегодня много "непризнанных гениев", изобретающих доморощенные общие теории в социологии, призванные, по мнению их авторов, одним махом решить все социальные проблемы России. Подобных творцов "социологии моря" или "космической социологической теории" и в советские времена было немало. Они обращались к академическим ученым и в редакцию "Социологических исследований" с требованием "поддержать и опубликовать". Кроме улыбки, раздражения или горькой усмешки, они ничего не вызывали. Особенность "творцов новых теорий — полное игнорирование
мировой литературы по предмету... Претендентов на новейшую русскую социологию не отличает фундаментальное владение знанием о состоянии теоретической социологии на момент предложения собственного толкования социальной реальности"11.
Дело не в личностях доморощенных теоретиков от социологии, и вообще не в личностях, а в эпистемологическом статусе социологии. Подвергая уничижительной критике отдельных авторов, создающих теории о самобытном пути России, В.А. Ядов отрицает саму возможность и необходимость — когда бы то ни было в будущем — формирования национальной русской социологии. Он заявляет, что какой бы она ни была, пусть даже мощной и эвристич-ной, ее не признает мировое социологическое сообщество. Хорошо, что во времена М. Вебера и Э. Дюркгейма не было этого цензора.
Вот позиция по данному вопросу другого автора, А.Г. Здраво-мыслова: «Тезис о том, что это универсальное знание "не подходит для России" в силу ее уникальности, ведет к сосредоточению на локальных особенностях этой страны, отказу от самой постановки вопроса о месте России в современном мире на основании уни-версалисткого подхода, опирающегося на достижения всей современной науки и цивилизации. По сути дела, этот тезис ведет к оправданию "доморощенной социологии"»12.
По поводу мнений западного социологического сообщества, к которому апеллирует В.А. Ядов, можно привести слова С. Хантингтона: "То, что является универсализмом для Запада, для всех остальных выступает как империализм"13. В начале 1990-х гг. западные консультанты инспектировали отечественных либералов по поводу универсальных (читай: евро-американских) законов капитализма, а когда предлагаемые ими экономические реформы в России с треском провалились, они стали говорить о специфике капитализма в каждой стране и отсутствии универсализма в модернизации. Пока шли разговоры и переговоры, Россия успела превратиться в полуколониальную страну, куда нескончаемым потоком полился из метрополий второсортный ширпотреб. В том числе и социологический.
Свои рассуждения В.А. Ядов заключает так: "на вопрос: для чего (и кому) нужна сегодня национальная русская социология, ответ вполне очевиден. Она нужна идеологам российской исклю-
11 Ядов В.А. Указ. соч. С. 19.
12 Здравомыслов А.Г. Теории социальной реальности в российской социологии // Мир России. 1999. Т. VIII. № 1—2. С. 5.
13 Huntington S.P. The clash of civilizations and the remaking of world order. N.Y., 1996. Р. 184.
чительности. Научному сообществу социологов доморощенная теория, будь она предложена, вряд ли принесет прибыток серьезного знания об отечественных реалиях"14. К идеологам православия и российской исключительности он относит и автора данной статьи.
Думается, В.А. Ядов несколько лукавит или сознательно замалчивает исторические факты. К идеологам российской исключительности и православия придется отнести прежде всего Ф.М. Достоевского, С.Н. Булгакова, В.П. Воронцова, Б. Межуева, а также российскую властную элиту, которая, по словам В. Можегова, "пошла по пути построения ориентальной цивилизации, противостоящей Западу"15.
Русская социальная мысль на рубеже XX в. выдвинула оригинальные теории, которые отражали культурное и историческое своеобразие общества. Н.Я. Данилевский создал первую в истории социологии антиэволюционную модель общественного прогресса, которая нашла свое отражение в его книге "Россия и Европа" (1869). В ряде случаев русские социологи выдвинули те концептуальные идеи, к которым позднее пришли западные социологи. Например, Н.М. Михайловский и П.Л. Лавров предвосхитили идею Л. Уорда о двояком характере исторического процесса. М.И. Туган-Барановский и П.Б. Струве заложили основы теории, позднее названной В. Огборном теорией "культурного отставания"16. Многие положения теории культурно-исторических типов Н.Я. Данилевского позже были вновь выдвинуты О. Шпенглером и А.Д. Тойнби17.
Уникальным национальным явлением науки, не имеющим аналога на Западе, были такие направления, как русская государственная школа, социологические теории анархизма (М.А. Бакунин) и народничества (П.Б. Струве). Сюда же следует отнести и так называемую субъективную социологию (Н.К. Михайловский, Н.И. Ка-реев, С.Н. Южаков, В.П. Воронцов). Правда, термин "субъективная социология", введенный в оборот В.И. Лениным, был очень размытым и отражал скорее политические, нежели научные реалии.
В начале ХХ в. российская социология отчасти питалась заимствованиями из французского позитивизма и немецкого марксизма. В России получили развитие такие аналоги западноевропейских направлений и тематических областей, как теория социальных
14 Ядов В.А. Указ. соч. С. 19.
15 Можегов В. Почему Хантингтон ошибся с православной цивилизацией? [Электронный ресурс]. URL: http://mon-ilariya.ya.ru/replies.xml?item_no=53
16 См.: Голосенко И.А., Козловский В.В. История русской социологии XIX—XX вв.: Пособие. М., 1995. С. 52.
17 См.: Галактионов А.А. Органическая теория как методология социологической концепции Н.Я. Данилевского // Российская социология: Межвузовский сборник / Под ред. А.О. Бороноева. СПб., 1993. С. 35.
классов, моральная и социальная статистика, бюджеты времени и некоторые другие. Многие российские социологи — П.Ф. Лилиен-фельд, М.М. Ковалевский, Н.И. Кареев, Е.В. Де-Роберти, М.И. Ту-ган-Барановский, П.А. Сорокин — получили международную известность.
Нередко русские социологи игнорировали отечественную религиозную философию, давшую миру таких гигантов, как П.А. Флоренский, Н.А. Бердяев, Вл.С. Соловьев, В.В. Розанов, Н.Ф. Федоров. Религиозная философия не оказала никакого влияния на предмет и содержание социологии. Исключением является религиозно-космическая концепция личности и общества С.Н. Булгакова. С.Н. Булгаков критиковал социологические концепции, существовавшие до его собственной, за то, что они недостаточно глубоко рассматривают личность и не опираются на нее при анализе общества. Сущность человека заключается в его нравственности, постичь и сформировать которую невозможно без религии. По его мнению, только православие способно явить миру подлинно духовную личность. Личность движется от образа Божия (начало статическое) к подобию Божьему (начало динамическое). Не только общество, но даже такая его практическая сфера, как хозяйство, является космосом человеческого бытия, необходимым условием существования которого служит христианство.
Среди исследователей, двигавшихся этим путем, были Н.Я. Данилевский, К.Н. Леонтьев, Вл.С. Соловьев, Л. Оболенский, А.С. Лап-по-Данилевский, П.Б. Струве, Н.А. Бердяев, Е. Трубецкой, С. Трубецкой, С.Л. Франк, Л.П. Карсавин, П.А. Флоренский, И.А. Ильин и др. Они понимали под социологией совокупность аналитических средств, базирующихся не на позитивистской, а на христианской картине мира.
Заслуга С.Н. Булгакова состоит в том, что он первым поставил вопрос о том, как возможна не только светская социология, но и православная социология, провел теоретико-методологическое обоснование нового направления, очертил его предмет, объект, методы изучения, определил место среди других направлений социологии. Сегодня в России идут активные споры о том, как развивать и формировать это направление, какие проблемы должна исследовать православная социология, как дальше развивать теоретическое наследие С.Н. Булгакова.
Самобытное теоретическое явление представляет социология народничества. Народничество — идеология и движение разночинной интеллигенции (1861—1895), отражавшие интересы крестьянской демократии. Оно выступало и против пережитков крепостничества, и против буржуазного развития страны. В основе народничества
лежит нравственный идеал, вера в то, что именно добро может изменить мир. Отсюда морально-политический смысл "хождения в народ" — помочь народу самому осознать свои надежды и стремления. Основные положения социологии народничества — вера в самобытность России и отрицание капитализма, идеализация крестьянства и сельской общины, утверждение всесословного и надклассового характера интеллигенции. Народники настаивали на том, что Россия — страна особая, и потому должна развиваться по собственному сценарию, не похожему на тот путь, по которому идут страны Западной Европы.
Крупнейшими теоретиками русского народничества, создателями теоретически оформленных социально-философских концепций, были М.А. Бакунин (1814—1876), П.Н. Ткачев (1844—1886), П.Л. Лавров (1823—1900) и Н.К. Михайловский (1842—1904), а также А.И. Герцен, В.П. Воронцов и Н.Ф. Даниельсон. Так случилось, что термин "социология" в русский литературный обиход впервые ввели народники. Народники — В.П. Воронцов, Н.Ф. Да-ниельсон и др. — развили концепцию некапиталистического (неподражательного) пути развития России. Чуть позже новое поколение народников во главе с А.В. Чаяновым, названное в литературе "неонародниками", еще глубже развило эту теорию, доведя ее до признанного на международном уровне стандарта научной мысли. Ныне теория некапиталистического развития применяется в большинстве стран "третьего мира"18.
Построением национальных социологий, если, конечно, об этом знает В.А. Ядов, заняты сейчас во многих странах, а не только в России. На Первом съезде Корейской ассоциации теоретической социологии19, проходившем 11—12 мая 2001 г. в Чунгнамском национальном университете (Chungnam National University, Daejun City), подчеркивалось, в частности, что западная социология не может иметь статуса универсальной объяснительной схемы для всех стран мира, что истинная социальная теория может быть создана учеными, придерживающимися независимых ориентаций, которые укоренены в историческом прошлом своей страны. Подавляющим большинством южнокорейских социологов было высказано желание освободиться от односторонней зависимости от западной социологии и начать построение социальной теории, более адекватной особенностям своей страны. Создание собственной
18 Подробнее см.: Кравченко А.И. Лидер народнической социологии // Воронцов В.П. Интеллигенция и культура: избранные сочинения. М., 2008. С. 3—95; Он же. Трагический путь русского капитализма // Воронцов В.П. Указ. соч. С. 3—50.
19 См.: Cheong Chang-soo. On koreanizing Korean sociology: a critical assessment of Its underlying premises // Korean Social Science Journal. 2002. \fol. 29. N 1. Р. 163—199.
корейской социологии (the making of Korean sociology) является
" 20 сегодня основной задачей корейских социологов20.
Первый съезд корейских социологов-теоретиков имел весьма характерную тему — "Создание корейской социологической теории: преодолевая ее колониальную зависимость (от западной социологии)". На нем было заявлено, что сверхзависимость от западных социологических теорий создает для корейской социологии множество серьезных проблем, поскольку отчуждает местных социологов, передовой отряд интеллигенции, от нужд и забот собственной страны, ее реальных проблем и интересов. Чён Чан Со21 свел аргументы сторонников независимой национальной социологии к следующим моментам. Западные социологические теории возникли в такой социокультурной среде, которая по ряду очень важных, ключевых аспектов отличается от корейской. Поскольку научная теория призвана не только объяснять, но и предсказывать события, заимствованные модели не способны предсказать с достаточно высокой степенью вероятности ход развития корейского общества. Более того, они могут ввести правительство в заблуждение и подготовить почву для принятия неправильных управленческих решений.
Таким образом, расхождение между теорией и фактами будет максимальным, а социологическая теория потеряет статус научной теории. Западная теория, созданная другими людьми для иных культурных реалий, считают южнокорейские социологи, учит смотреть на нас самих чужими глазами. Различия в социальных условиях и историческом опыте, существующие между Западной Европой и Америкой, с одной стороны, и Южной Кореей, с другой стороны, могут служить непреодолимым барьером на пути создания такой социологической теории, которая, учитывая особенности двух регионов, покажет круг культурных универсалий, пригодных для них обоих.
20 См.: Kim Dae-hwan. Minjoksahoehakui Jungaewa Gui Gwajae (II) (Development of Korean sociology and its tasks) // Korean Journal of Sociology. 1972. Vol. 7; Kim Il-chul. Sahoehake Isseoseo Jayuwa Pilyonseong // On Freedom and Necessity in Sociology // Korean Journal of Sociology. 1973. Vol. 8; Hwang Sung-mo. Sahoegwahagui Tochakhwae Gwanhayeo // On Koreanization of Social Sciences. In Hanguk Sahoegwa-hak Yonguso Pyun. Seoul, 1977; Hyundae Sahoegwahak Bangbeobnon // Methodology of Modern Social Sciences. Seoul, 1978; Oh Gwap-hwan. Sahoehakyironui Bopyunsung Munjae. On Generality of Sociological Theory // Korean Journal of Sociology. 1978. N 8; Shin Yong-ha. Dokchangjeok Hanguksahoehakui Baljunuil Yuihan Jaeeon // A Proposal for Deve loping Self-created Korean Sociology // Korean Journal of Sociology. 1994. Spring. N 28; The making of Korean sociological theory: beyond a colonial dependency on western theories // Proceedings for the 1st Annual Meeting of the Korean Association for Theoretical Sociology. Seoul, 2001.
21 См.: Cheong Chang-soo. Op. cit.
Такова позиция сторонников "релятивизма", утверждающих, что социологическая теория должна создаваться под конкретные социальные условия, конкретное общество и быть истинной относительно данных специфических условий. Только в этом случае приспособленная к национальным условиям социологическая теория способна идентифицировать главные проблемы корейского общества, провести их диагностику и предложить практические рекомендации.
Согласно позиции Ким Пил Дона22, понятие "корейская социологическая теория" имеет следующие три значения: 1) оно охватывает все наработки, включая дискуссионные, в области социологической теории в стране (социологические теории в Корее); 2) это понятие относится к теориям, объясняющим специфику социальных явлений или социальной реальности, существующей в Корее (теории о корейском обществе); 3) оно относится к любым теориям, описывающим общество и человека в широком понимании, созданным в корейских условиях (корейские социологические теории).
Еще один аргумент в пользу формирования "национальной корейской социологии" заключается в том, что если социология стоит на защите культурной специфики своей страны, а не является всеядным накопителем знаний, она должна учитывать то, что принципиально отличает народы, в данном случае корейский и евро-американский, а именно нормы и ценности. Через социологию корейцы выражают себя, свой мир, образ жизни, культуру и ценности, а американцы или европейцы через свою социологию лучше всего выражают самих себя. Два мира — две разные социологии23.
Наконец, сторонники самобытной социологии заявляют, что западная социология в настоящее время находится в кризисе и не может предложить ничего принципиально нового по сравнению с работами великих классиков. Следовательно, ее творческий потенциал иссяк, новые идеи нужно искать в других регионах мира. Возможно, каждая региональная социология стремится найти выход из кризиса, предлагая оригинальные и даже экстравагантные идеи, создавая новые методологические подходы и парадигмы. Некоторые корейские социологи, развивающие новые отрасли социологии, предлагают больше кооперироваться с коллегами из развивающихся стран, нежели с западными социологами. В частно-
22 См.: Kim Pil-dong. Hanguksahoe Ironui Guajewa Jeonryak: beyond the movement for "naturalization" // The Making of Korean Sociological Theory: To Overcome Its Colonial Dependency (on Western Theories) // Proceedings for the 1st Annual Meeting of the Korean Association for Theoretical Sociology. Р. 18.
23 См.: CheongChang-soo. Op. cit. Р. 167—168.
сти, Чо Сёк Ман предлагает искать источник для теоретических инноваций в идеях Конфуция и китайской социологии24.
"Сравнение различных этапов развития социологии в Китае, — пишет заместитель директора Шанхайского института социологии профессор Пан Давэй, — подводит к мысли о том, что социология имеет национальный характер. Любая социологическая теория, с одной стороны, имеет всеобщее методологическое значение, а с другой стороны, приобретает значение интерпретации (которым можно пользоваться как теоретическим инструментарием) и получает свое дальнейшее развитие только на почве реальностей конкретной страны"25. При этом он ссылается на мысли А.Ф. Филиппова о том, что "социология в той или иной стране возможна лишь при условии, если, по меньшей мере, предпринимаются попытки сформировать свою собственную фундаментальную теорию"26.
Можно также рассмотреть пример японской социологии, которая зародилась во многом благодаря заимствованию западных идей и теорий. Тем не менее они «благополучно прижились на почве национальной традиции, "подпитываясь" ее духовными установками. Истолкование западных теорий было тесно связано со специфическими особенностями японской культуры, в частности присущей ей естественностью и конкретностью. В ходе усвоения японцами западных абстрактных понятий они зачастую наполнялись конкретным содержанием восточных представлений»27. В числе этих представлений необходимо отметить буддийско-конфуциан-ский культурный комплекс, специфику иероглифической письменности, синтоистское понимание вседуховности окружающего мира, принципиально неантропоцентрический характер национальной духовной традиции японцев28.
24 См.: Choe Seok-man. Donyangsasanghwa Hanguk Sahoehakyiron. Oriental thought and Korean sociological theory // The Making of Korean Sociological Theory: To Over come Its Colonial Dependency (on Western Theories).
25 Пан Давэй. К истории социологии в Китае // Социологические исследования. 2009. № 4. C. 136.
26 Филиппов А.Ф. Теоретическая социология // Социологические чтения. 1997. Вып. 2. С. 252.
27 Луцкий А.Л., Скворцова Е.Л. Предтечи и начала японской социологии // Социологические исследования. 2010. № 4. С. 128.
28 См.: Noda Matao. East-West synthesis in Kitaro Nishida // Philosophy East and West. Honolulu, 1959; Tsuchida Kuoson. Contemporary philosophy of China and Japan. L., 1927; Иэнага Сабуро. История японской культуры. М., 1972; Луцкий А.Л. О некоторых мировоззренческих проблемах современной буддийской литературы Японии // Человек и мир в японской культуре. М., 1985; Скворцова Е.Л. К вопросу о специфике формирования морального сознания в Древней Японии // История зарубежной философии и современность. М., 1980; Она же. Современная японская эстетика. Философские очерки. М., 1996.
Как считает профессор Киотского университета Ёмэда Сётаро (1873—1945), социология возникла под значительным влиянием формальной социологии Г. Зиммеля. Однако позже Ёмэда Сётаро насытил ее специфически национальными понятиями и представлениями. Если у Г. Зиммеля носителем социального выступает "переживание", то у Ёмэды в этом качестве выступает "сердце" как жизненное начало всего сущего. Не только Ёмэда Сётаро, но и другие японские социологи вынуждены были индигенизировать западную социологию к нормам, ценностям и особенностям местной культуры, в том числе языка. «Иероглифическая письменность с ее языком образных понятий наложила отпечаток на все развитие философской мысли Японии, включая социологическое знание... японцы нашли выход из ситуации зависимости от иероглифического письма. Абстракции, необходимые для развития и "упорядочения" философского мировосприятия, выражались через "конкретность" и число. Именно метод конкретности оказал влияние на процесс усвоения и переосмысливания в Японии западных теорий»29.
Засилье западных идей в японской социологии, чрезмерное увлечение "западничеством" привело к тому, что в конце 1960-х гг. возникла ответная реакция — своеобразный вариант японского "славянофильства" в русле так называемых "теорий японца и японской культуры", которые абсолютизируют культурное своеобразие ради создания собственного образа Японии. В поиски культурной самобытности активно включились японские социологи, антропологи, этнологи и культурологи. Ориентация на национальный характер и национальную идею идет рука об руку с модерни-зационным движением, которое опирается на технократические и культуралистские проекты.
Следует согласиться с мнением А.А. Михалева о том, что существует определенный исторический параллелизм в развитии общественной мысли России и Японии. Русское славянофильство явилось первой в истории ответной реакцией на модернизационный процесс, принявшей форму теоретической антитезы "Россия— Европа"30.
Другие специалисты обнаруживают сходные тенденции в развитии японской, российской и африканской социологий: "Легко видеть, что социологическое знание в России имеет много сходства с японским опытом. Тут преобладает также бинарная оппозиция освоенной западной социологии и местных попыток описать
29 Луцкий А.Л., Скворцова Е.Л. Указ. соч. С. 125.
30 См.: МихалевА.А. Япония: социальная рефлексия в модернизированном обществе (50—70-е гг. XX в.). М., 2001.
национальный характер, российскую многонациональность, муль-тикультурализм и мультиконфессионализм, коллективизм, отсутствие серединной культуры, неформальность экономики, предпочтение воли — свободе, ставятся вопросы об учете этой специфики западными социологами при попытке объяснять российские процессы и пр. Этого пока добиться не удается, хотя богатая традициями русская социологическая школа, представленная трудами Ковалевского, Петражицкого, Томашева и др., известна на Западе. П. Сорокин остается русско-американским социологом, несмотря на то что материалом его исследований за рубежом являются прежде всего американские реалии. Представляют интерес африканские социологические исследования, в которых есть все та же поляризация освоенной, но плохо работающей для анализа африканских обществ западной социологии и попыток создать собственные социологические концепции, применимые к местным условиям"31.
Сегодня бразильские социологи, впрочем, как и их коллеги из других стран Латинской Америки, размышляют о своей культурной идентичности и пытаются ответить на вопрос о "великом национальном импорте" (great national import): как преодолеть зависимость от Европы и США, которая означает для этих стран пребывание в стане "недоразвитых"? Что означает индигенная социология, созданная бразильцами и для бразильцев (sociologia-feita-no-Brasil, a sociology-made-in-Brazil)32, в отличие от немецкой или французской социологии? При этом возникает дилемма: замыкаться ли индигенной социологии в национальных границах или претендовать на универсальность? Большинство социологов из стран "третьего мира" прекрасно понимают, что они уже не успели к разделу "социологического пирога", поскольку он сотворен великими евро-американскими классиками, начиная с О. Конта, Э. Дюркгейма и М. Вебера, заканчивая Э. Гидденсом, А. Туреном и П. Бурдье. Признавать на равных с ними теоретические разработки китайских, индийских или бразильских социологов никто на Западе не спешит и в ближайшие полтора—два столетия вряд ли поторопится.
Во-первых, это выгодно самим экспортерам социальных знаний, ибо любой экспорт приносит прибыль, поддерживая и укрепляя статус-кво: центр остается центром, а колонии и периферия — колонией и периферией. Экспорт знаний означает экспорт культурных ценностей, стандартов жизни, идеологии и политики. Никто от него по собственному желанию не откажется.
31 Социальные знания и социальные изменения. М., 2001. С. 46—47.
32 Theory, contemporary problems, and professionalism. URL: http://home.earthlink. net/~hsbecker/articles/mills.html
Во-вторых, хотя человеческое общество постоянно изменяется, требуя соответствующего изменения социологических концепций, объясняющих это общество, и подновления эмпирических данных, социологические универсалии, открытые О. Контом, Э. Дюркгей-мом, М. Вебером, Т. Парсонсом, К. Марксом, П. Бурдье, вряд ли так быстро пополнятся новыми столь же универсальными законами общества и объяснительными схемами. Теория и методология, равно как и общесоциологические теории (не говоря о более абстрактных научных картинах мира), очень консервативны, хотя создаваемые с их помощью частные научные теории весьма прогрессивны и готовы к постоянному обновлению. Самые высокие этажи абстрактной научной мысли отражают самые глубокие пласты человеческого мышления, которые со времен Платона и Аристотеля претерпели мало изменений.
Сознательное стремление создать такую национальную социологию, которая будет иметь не только региональное, но и общемировое значение, не только утопично, но и крайне опасно. Оно чревато прожектерством и дилетантизмом. Когда М. Вебер создавал социологическую теорию капитализма, он прежде всего думал о том, как объяснить причины отсталости Германии. Претензий на всемирное значение у него никогда не возникало, в первую очередь он думал вовсе не о том, какую роль сыграет его теория в развитии мировой социологии. Любой здравомыслящий ученый создает теорию под то или иное конкретное событие (или события), сопоставляя его с другими, аналогичными, пытаясь проследить связь этих событий с универсальными константами, управляющими вселенной. Ученые открывают для себя мир, а не миру открывают себя.
Теория кооперации и трудового крестьянского хозяйства А.В. Чаянова возникла в России и могла возникнуть только потому, что только у нас в общенациональном масштабе сохранилась поземельная община, основанная на некапиталистических методах организации производства. Существовавшие в начале ХХ в. зарубежные экономические и социологические теории не могли объяснить странного парадокса: почему при небывалом росте спроса на ту или иную продукцию, фермерское и крестьянское хозяйство, достигнув некой критической черты, не откликается на него адекватным расширением предложения. Все теории, объясняющие развитие капиталистической экономики, указывали на неизменный закон рыночного общества: как только растет спрос, вслед за ним немедленно растет предложение, и наоборот, когда падает спрос, снижается и предложение.
На рубеже Х1Х—ХХ вв. русские аграрники, в частности Д.И. Кирсанов, П.П. Маслов, Н.П. Никитин, В.А. Косинский, А.В. Чаянов,
занимавшиеся изучением крестьянского хозяйства, обнаружили множество эмпирических фактов, которые не могли объяснить, с одной стороны, русская государственная школа, ориентированная на феодальную общину, а с другой — западные экономические школы, в том числе одна из лидирующих в то время — австрийская школа предельной полезности (К. Менгер, Ф. Визер, Э. Бем-Баверк), выбравшие в качестве модели капиталистическое предпринимательство.
Для того чтобы получить исчерпывающий ответ на подобные вопросы, недостаточно было обобщить все, что было сделано предшественниками. Необходима была новая методология, которая бы соединила в себе все лучшее из отечественной экономической мысли и последние достижения зарубежной науки.
Проблемы крестьянской семьи как центрального агента хозяйственно-трудового процесса рассматривали в начале ХХ в. не только экономисты-аграрники, но и политэкономы. В эти годы С.Н. Булгаков обосновал теорию устойчивости мелкого хозяйства33, В.А. Косинский выдвинул концепцию "раскапитализации" сельской экономики34, Н.П. Огановский изучал закономерности аграрной эволюции35, А.И. Чупров поднимал вопрос о нуждах мелкого земледелия36. Статистическими источниками для семей-но-трудовой теории А.В. Чаянова послужили как собственные эмпирические исследования, так и результаты исследований других ученых, прежде всего Н.Н. Черненкова37, Б.Н. Книповича38, П.А. Вих-ляева39, Г.А. Кущенко, А.И. Хрящевой, С.Н. Прокоповича и др. Однако наибольшее влияние, как считают специалисты40, оказали на А.В. Чаянова труды его коллег по организационно-производственной школе. Он широко пользовался данными воронежских и костромских бюджетов, обработанных Н.П. Макаровым41, результатами исследований А.Н. Челинцева о сельскохозяйственном
33 См.: Булгаков С.Н. Капитализм и земледелие. Т. 1—11. СПб., 1900.
34 См.: Косинский В.А. К аграрному вопросу. Вып. 1. Одесса, 1906.
35 См.: Огановский Н.П. Закономерность аграрной эволюции. Ч. 1—3. Саратов; М., 1909—1914.
36 См.: ЧупровА.И. Мелкое земледелие и его основные нужды. М., 1913.
37 См.: Черненков Н.Н. К характеристике крестьянского хозяйства. Вып. 11. М., 1905.
38 См.: Книпович Б.Н. К вопросу о дифференциации русского крестьянства. СПб., 1912.
39 См.: Вихляев П.А. Влияние травосеяния на отдельные стороны крестьянского хозяйства. Вып. 1—10. М., 1912—1917.
40 См.: А.В. Чаянов и его теория семейного хозяйства // Чаянов А.В. Крестьянское хозяйство. Избранные труды. М., 1989. С. 30—31.
41 См.: Макаров Н.П. Крестьянские бюджеты по Костромской губернии. Вып. 1. Кострома, 1924.
районировании и о влиянии плотности населения на семейный доход42 и др.
Таким образом, создавая оригинальную теорию некапиталистического пути развития русского народного хозяйства, А.В. Чаянов опирался на лучшие достижения отечественной и мировой науки. Однако он не ставил цели создать оригинальную или самобытную социологическую теорию, которая к тому же приобретет мировое значение. После того как большевики расправились с ним, прошли десятилетия, прежде чем исследователи вспомнили о А.В. Чаянове.
На английском языке книга А.В. Чаянова "Организация крестьянского хозяйства" (Peasant farm organizatuon) и его статья "К теории некапиталистической экономической системы" (On the theory of non-capitalist economic systems) были опубликованы в 1966 г. Именно после выхода в свет этой книги антропологи всего мира, как пишет А.И. Кравченко в своей книге43, обратили внимание на идеи А.В. Чаянова и начали активно изучать его наследие. В многочисленных профессиональных журналах и монографиях политологи, историки и социологи, проводя свои исследования, широко использовали чаяновские понятия44. Многие западные интеллектуалы и политические деятели позаимствовали свои идеи у этого русского ученого, по словам Санчеса де Пуэрта45. Актуальность его теоретического наследия продиктована рядом объективных факторов, а его базовые положения получили дальнейшее развитие в таких проектах, как: 1) мультилинейность развития мировой аграрной экономики (признание стабильности семейных ферм и вертикальная интеграция в сфере кооперации); 2) привлечение фермеров к участию в принятии правительственных решений, касающихся сельскохозяйственного сектора экономики.
Обращение зарубежных ученых к теории А.В. Чаянова стало возможным не только вследствие оригинальности самих идей ее автора, но также потому, что теория была хорошо операционали-зирована. Ее можно проверить на практике, а значит, применять для изучения современных условий в странах с традиционным укладом. К анализу теоретических идей и возможности их практического применения к некапиталистическому экономическому укладу обращались Р. Адамс, Р. Барлетт, Дж. Бекфорд, М. Гаррисон, У. Кокрейн, Б. Галески, М. Харнер, Б. Кербли, Д. Торнер, К. Смит
42 См.: ЧелинцевА.Н. Очерки по сельскохозяйственной экономии. СПб., 1910.
43 См.: Кравченко А.И. История социально-экономической мысли в России. М., 2010. С. 763—765.
44 См.: Chayanov, peasants and economic anthropology / Ed. by E.P. Durrenberger. N.Y., 1984. Р. XI.
45 См.: Puerta de S.F. Chayanov and social agronomy in Russia (1918) // The Journal of Agricultural Education and Extension. 1994. \fol. 1. N 3.
и др.46 Э. Дарренбергер47 предлагает дальше развивать идеи А.В. Чаянова, начиная с того пункта, на котором остановился сам автор.
Для эмпирического исследования традиционного общества
C. Перца48, проведенного в конце 1990-х гг. в регионе реки Амазонки (Бразилия), основой послужила теория жизненного цикла крестьянской семьи А.В. Чаянова. По мнению Ф. Эллис и Р. Нет-тинг, его теория частично применима к объяснению экономических процессов, происходящих в тропической зоне Латинской Америки49. Связь демографической структуры крестьянского хозяйства, жизненного цикла семьи и размеров земельного надела в регионе бразильской Амазонии прослеживают в своем исследовании Р. Уол-кер и А. Хомма50.
В ходе многолетнего (1950—1986) исследования шести деревень и 265 домохозяйств в Бангладеш Б. Тернер и А. Шаджиат51 подробно проанализировали стратегию экономического поведения крестьян,
46 См.: Adams R.N. Crucifixion by power. Austin, 1970; Barlett P.F. The structure of decision making in Paso // American Ethnologist. 1977. N 3. Р. 285—308; Beckford G.L. Persistent poverty: underdevelopment in plantation economies of the third world. N.Y., 1972; Harrison M. Chayanov and the economics of the Russian peasantry // Journal of Peasant Studies. 1973. October. N 1.; Cochrane W.W. The development ofAmerican agriculture. Minneapolis, 1979; Galeski B. Basic concepts of rural sociology. Manchester, 1972; HarnerM.J. Scarcity, the factors of production, and social evolution // Population, Ecology, and Social Evolution / Ed. by S. Polgar. Hague, 1975. Р. 123—139; Kerblay B.A. V. Chaynov: life, career, works // The Theory of Peasant Economy / Ed. by D. Thorner, В. Kerblay, R.E.F. Smith. Homewood, 1966; Kerblay B. Chayanov and the theory of peasantry as a specific type of economy // Peasants and Peasants Societies / Ed. by T. Shanin. Baltimore, 1971; Neale W.L. Monetization, commercialization, market orientation and market dependence // Studius in Economic Anthropology / Ed. by G. Dalton. Washington, 1971; Sahlins M. The intensity of domestic production in primitive societies: social inflections of the Chayanov slope // Studies in Economic Anthropology. P. 30—51; Smith С. Production in Western Guatemala: a test of von Thunen and Boserup // Formal Methods in Economic Anthropology / Ed. by S. Plaitner. Washington, 1975; Solomon S.G. The soviet agrarian debate. Boulder, 1977; A.V. Chayanov on the theory of peasant economy / Ed. by
D. Thorner, B. Kerblay, R.E.F. Smith. Madison, 1986; Vogeler I. The myth of the family farm: agribusiness dominance of United States agriculture. Boulder, 1981; Wolf E.K. Peasant wars of the twentieth century. N.Y., 1969; Marquette C. Land use patterns among small farmer settlers in the Northeastern Ecuadorian Amazon // Human Ecology. 1998. N 26 (4). P. 573—598; Rudel T.R., Horowitz B. Tropical deforestation: Small farmers and land clearing in the Ecuadorian Amazon. N.Y., 1993.
47 См.: Chayanov, peasants and economic anthropology. P. 13.
48 См.: Perz S.G. Household demographic factors as life cycle determinants of land use in the Amazon // Human Ecology Review. 2002. Vol. 9. N 2. P. 1—17.
49 См.: Ellis F. Peasant economics. Cambridge, 1993; Netting R. Smallholders, householders. Stanford, 1993.
50 См.: Walker R. T., Homma A.K.O. Land use and land cover dynamics in the Brazilian Amazon: An overview // Ecological Economics. 1996. N 3. P. 67—80.
51См.: Turner B.L., Shajaat A.M. Induced intensification: agricultural change in Bangladesh with implications for Malthus and Boserup // Proc. Natl. Acad. Sci. USA. 1996. Vol. 93.
которые повышали или понижали производительность труда, регулировали трудовые нагрузки (тяжесть труда) в зависимости от рыночной конъюнктуры, климатических условий и величины урожаев. Интерес к исследованию вклада крестьянского хозяйства в "модернизацию предпринимательства", проявленный К. Накаямой и А. Сеной52, был напрямую стимулирован работами А.В. Чаянова53.
К независимым подтверждениям теории А.В. Чаянова, основанным на эмпирическом материале, собранном в разных частях света, в том числе в странах Юго-Восточной Азии, Африки и Латинской Америки, пришли многочисленные научные коллективы, которыми руководили Дж. Дезаи, Й. Меллор, М. Липтон, М. Голлинсон, С. Гудеман, С. Ортис, П. Бернхам, Дж. Хайден, Дж. Скотт, П. Пин-гали, Й. Биго, А. Перикх, Дж. Бойс и др.54
Вполне логично напрашивается вывод о том, что никаких запланированных усилий с целью создать национальную русскую социологию предпринимать не следует. Да и невозможно это сделать. Необходимо проводить повседневную научную деятельность по изучению российского общества, очень корректно применяя отработанные практикой и давно зарекомендовавшие себя научные методы. Теоретическая интерпретация данных и построение объяснительных моделей требуют совсем иного подхода. Такая работа, на наш взгляд, должна проводиться с опорой на лучшие достижения мировой и отечественной теоретической мысли, с глубоким пони-
52 См.: Nakajima C. Subsistence and commercial family farms: some theoretical models of subjective equilibrium // Subsistence Agriculture and Economic Development. Chicago, 1969; Sen A. Peasants and dualism with and without surplus labour // Journal of Political Economy. 1966. N 7. Р. 74.
53 Более подробно см.: Кравченко А.И. История социально-экономической мысли в России. М., 2010. С. 763—765.
54 Agricultural change and rural poverty / Ed. by J. Mellor, G. Desai. Baltimore, 1986; Lipton M. New seeds and poor people. Baltimore, 1989; Collinson M. Farm management in peasant agriculture: a handbook for rural development in Africa. N.Y., 1972; Gudeman S. The demise of a rural economy: from subsistence to capitalism in a Latin American village. L., 1978; Ortiz S.R. Uncertainties in peasant farming: a Columbian case. L., 1973; Burn-ham P.C. Opportunity and constraint in a savannah society: the Gbaye of Meiganya, Cameroon. N.Y., 1980; Hyden G. Beyond Ujamaa in Tanzania: underdevelopment and an uncaptured peasantry. Berkeley, 1980; The household economy of rural Botswana: an African case // World Bank Staff Working Paper. 1985. N 715 / Ed. by D. Chernichovsky et al.; Duffiel M. Peripheral capitalism and social relations of agricultural production in village of Maiurno near Sinnar // Economic and Research Council, National Centre for Research. Bulletin. 1978. N 66; Scott J.C. Weapons of the weak: everyday forms of peasant resistance. New Haven, 1985; Pingali P., Bigot Y. Binswanger H.P. Agricultural mechanization and the evolution of farming systems in Sub-Saharan Africa. Baltimore, 1987; Parikh A. The economics of fertilizer use in developing countries: a case study of Bangladesh. Aldershot, 1990; Vylder S. de. Agriculture in Chains-Bangladesh: a case study in contradictions and contrasts. L., 1982; Boyce J.K. Agrarian impasse in Bengal: institutional constraints to technological change. L., 1987.
манием историко-культурной специфики нашей страны и учетом особенностей национального менталитета.
Сегодня складывается парадоксальная, а точнее удручающая ситуация: современное поколение отечественных социологов гораздо хуже знает достижения нашей науки, особенно до- и постреволюционной социологии, чем американскую и европейскую социологии. Естественно, что для интерпретации эмпирических данных в ход идут западные модели, причем наполовину непонятые, наполовину искаженные. К примеру, мало кто из российских социологов целиком прочитал два тома "Хозяйства и общества" М. Вебера, хотя цитаты и выдернутые фразы употребляют сотни и тысячи человек. Думается, что и с другими произведениями классиков мировой социологии дело обстоит не лучшим образом. И это вполне естественно, так как на социологических факультетах страны эти произведения детальным образом, постранично, не рассматриваются и не анализируются. Шапочное знакомство студентов с классикой социологии перерастает в механическое использование наследия.
Дореволюционное образование в России было выстроено совсем иначе: постраничное знакомство с произведениями классиков, причем на языке оригинала, было обязательным. И хотя профессиональных социологов было в те времена гораздо меньше, их достижения оказались куда более значимыми, чем современные. Почти никто из поколения молодых социологов (а поскольку в советские времена дела с этим обстояли не лучше, то и не только молодых) не знает в достаточной мере произведения В. Берви-Фле-ровского, М.И. Туган-Барановского, А.А. Исаева, А.А. Кауфмана, А.С. Лаппо-Данилевского, К. Пажитнова, Е.В. Де-Роберти, К.Н. Леонтьева, А.И. Шингарева, А.В. Чаянова, В.Е. Постникова, В.П. Воронцова, С.Г. Струмилина, В.В. Святловского, Е.М. Дементьева, А.М. Стопани, С.Н. Прокоповича, С.И. Солнцева, В.А. Косин-ского, С.Н. Булгакова, Н.Д. Кондратьева и многих других. Список классиков социальной мысли России можно продолжать и продолжать. Вот они строили свои исследования и теоретические суждения с учетом российской специфики, критически подходя к зарубежной науке. От этого отечественная социология только выиграла. В своем интервью И.А. Голосенко говорил о том, что "в России существовала оригинальная национальная традиция, которая объединила ряд направлений и школ (скажем, субъективную школу, московскую школу, школу Петражицкого и другие), а также усилия одиночек типа Е. Де-Роберти или В. Вагнера. С высоты наших дней совершенно четко видно, что вклад отечественных социологов вполне сопоставим с вкладом зарубежных исследователей"55.
55 Интервью с профессором И.А. Голосенко // Журнал социологии и социальной антропологии. 1998. Т. I. Вып. 2. С. 14.
Очень важное значение для понимания того, какой может быть и какой должна быть ценностно ориентированная социология, не порывающая, а находящаяся в тесном родстве с русской культурой, имеют взгляды П.А. Сорокина. С одной стороны, во многих своих работах он высказал фундаментальные идеи относительно сущности и специфики мира ценностей, их роли в культуре и теории познания. С другой стороны, развивая принцип ценностной нейтральности академической социологии, П.А. Сорокин выдвинул ряд интересных идей о природе научного метода в социологии, правильной и неправильной ориентации на позитивизм, дал всестороннюю критику квантофрении и т.п. Подытоживая сказанное, можно заявить, что с наших позиций П.А. Сорокин-исследователь интересен как:
— представитель правильного позитивизма;
— критик эмпиризма и позитивизма (поздний этап);
— сторонник альтернативной методологии познания;
— сторонник ценностей в социологии;
— создатель фундаментальной теории культуры.
На наш взгляд, П.А. Сорокин разделял систему и метод, подобно тому как в философии это делал Гегель. Говоря о методе социологии, П.А. Сорокин отмечает, что он должен быть приближен к методу естественных наук, т.е. иметь в своей основе наблюдение и измерение, а не метафизические рассуждения о "психической реальности", которую нельзя непосредственно наблюдать и измерить. Социология должна изучать только акты поведения, доступные наблюдению и измерению. В теоретической сфере П.А. Сорокин вовсе не ограничивался положениями позитивизма. Напротив, он полагал, что при построении системы социологии он не годится, и называл свою философию социологии "интегрализмом".
Идея интегрализма — сквозная тема его мировоззрения и научной позиции. В первой крупной работе "Система социологии" П.А. Сорокин пытается представить иерархию интеграции по разным уровням социальной статики. В фундаментальном четырехтомном труде "Социальная и культурная динамика" (1937—1941) П.А. Сорокин создает циклическую концепцию истории человеческого общества и культуры, где выделяет такие формы интеграции, как механическое соседство, косвенная ассоциация, каузальная интеграция, логико-смысловая интеграция. Они никоим образом не сводимы к совокупности фактов, которые основаны на наблюдении и измерении.
В работе "Интегрализм — моя философия" (1957) П.А. Сорокин рассматривает действительность как бесконечное множество различных качеств и количеств: духовных и материальных, меняющихся и неизменных. Наивысшей формой действительности
П.А. Сорокин считает активное разумное творческое начало — Бесконечное Творческое X. С точки зрения способов познания он различает три аспекта — эмпирический, рациональный и сверхчувственно-сверхрациональный. Среди смысловых ценностей суперорганического мира П.А. Сорокин выделяет высшую интегральную ценность — истинную вершину добра — невидимое триединство Истины, Добра и Красоты. Согласно идеям П.А. Сорокина, Истина, полученная с помощью интегрального использования всех трех каналов познания, — чувства, разума и интуиции — это более полная и более ценная истина, нежели та, которая получена через один из этих каналов. "История человеческого знания — это кладбище, заполненное неправильными эмпирическими наблюдениями, неправильными рассуждениями и псевдо-интуициями. При интегральном использовании этих трех каналов познания они дополняют и контролируют друг друга"56. По его мнению, в будущем произойдет "добровольное объединение религии, философии, науки, этики, изящных искусств в одну интегрированную систему высших ценностей Истины, Добра и Красоты"57.
Интегрализм П.А. Сорокина является не только познавательной, но и морально-этической доктриной. Научная истина, открытая социологом, — это вклад одновременно в добро и красоту. Любой акт неэгоистической любви (добра) обогащает мир правды и красоты. Созидательный альтруизм и бескорыстная любовь — важнейшее средство преодоления бездуховности современной цивилизации ("Альтруистическая любовь", 1950; "Пути и власть любви", 1954; "Власть и мораль", 1959; "Дальняя дорога. Автобиография", 1963).
В широком смысле слова интегрализм понимается как тип мировоззрения и социальная доктрина, идущая на смену буржуазному либерализму и марксистскому социализму, в историческом плане отрицающая и преодолевающая их. Интегрализм принимает в наследство все ценное, что выработано этими течениями мысли, и переплавляет это в новый синтез, отдавая предпочтение духовному миру человека и общества. Интегрализму в целом и интегра-лизму П.А. Сорокина в частности присущ циклический взгляд на динамику общества и природы как бесконечного процесса смены циклов разной длительности и глубины. Он вполне отвечает духу постиндустриального общества и идеологии постмодернизма.
В поздний период социология понималась как собирательная или, используя терминологию П.А. Сорокина, интегральная наука об обществе. Не только частные науки трудились подобно пчелам, собирающим нектар с разных цветков, над построением общего
56 Сорокин П.А. Моя философия — интегрализм // Социс. 1992. № 10. С. 134.
57 Сорокин П.А. Главные тенденции нашего времени. М., 1997. С. 86.
здания социологии, но и социология приносила неоценимую пользу конкретным наукам, позволяя по-новому взглянуть, скажем, на взаимосвязь искусства и общества, права и общества, и т.д. Сама социология подавалась ранее несколько иначе, чем сегодня, — не как засушенное сборище узкоспециальных сведений и теорий, нагромождение имен и эмпирических данных, а прежде всего как широкий гуманитарный взгляд на реальность. В основе лежал исторический взгляд на любые социальные процессы.
В ранний период, период создания "Системы социологии", П.А. Сорокин утверждал, что социология как наука должна строиться по типу естественных наук. У них разный объект исследования, но методы изучения одни и те же. Всякие ценности, идеалы и нормы (красота, добро и т.д.) необходимо исключить из теоретической социологии, поскольку нормативные положения и оценки по своей логической природе не могут быть научными суждениями. Их можно сохранить в прикладной социологии, которая подобна скорее искусству, чем науке. Социология должна конституировать себя в качестве объективной дисциплины и в том смысле, что освобождается от субъективных, психологических процессов и явлений, которые нельзя ощупать, взвесить и измерить.
Таким образом, три условия — применение естественно-научного метода, освобождение от оценочных суждений и психологического субъективизма — превращают социологию в объективную дисциплину, изучающую явления, доступные наблюдению и измерению. Такими явлениями П.А. Сорокин считает внешние двигательные реакции индивида и взаимодействие людей. В социологии, полагал он, нет места философствованию в смысле схоластического умозрения. Проверенная статистическая диаграмма, основанная на анализе фактов, стоит любого "социально-философского" трактата. Связь социологии и философии порождает в социологии монизм, против которого выступает П.А. Сорокин. Он ратует за социологический плюрализм, который тем не менее не может уподобляться складскому помещению, куда сваливают самые разнородные проблемы, "за ненадобностью" не нашедшие себе место в других дисциплинах. П.А. Сорокин рассматривает социологию как целостное и законченное здание, имеющее три этажа: микроуровень (взаимодействие индивидов), мезоуровень (взаимодействие социальных групп) и макроуровень (общество как социальное единство)58. Решающее влияние на воззрения П.А. Сорокина оказали идеи О. Конта и Г. Спенсера. В то же время П.А. Сорокин — ученик известного позитивиста М.М. Ковалевского, который был
58 Подробнее см.: Сорокин П.А. Система социологии. Т. I. Социальная аналитика: учение о строении простейшего (родового) социального явления. М., 1993. С. 48—55; Он же. Система социологии. Т. II. М., 1993.
весьма далек от всякой философии. Вот почему социологию он мыслил как опытную и точную науку, которой свойственно опираться на строгое изложение данных наблюдения и обобщения, основанных на тщательном анализе фактов. Хорошо проверенная статистическая диаграмма, писал П.А. Сорокин в молодые годы, стоит любого "социально-философского" трактата.
В результате пережитого им после революции 1917 г. мировоззренческого кризиса Сорокин отказался от всех "измов", в том числе и от позитивизма (хотя "рудименты" последнего, как утверждает В.В. Сапов, сохранялись у него до конца жизни). Перебравшись в США и столкнувшись в зрелые годы с безумным засильем статистики и "цифири" в социологических изданиях, он пришел в ужас и с яростью набросился на "ползучий эмпиризм" и так называемую квантофрению (его собственное выражение). На рубеже 1920—1930-х гг. он разочаровался в теоретических возможностях сциентизма и бихевиоризма, в пух и прах раскритиковал господствовавшую в США эмпирическую тенденцию и создал новую "интегральную философию и социологию", охватывающую все аспекты общества и культуры, вбирающую в себя самое ценное из позитивистских и антипозитивистских традиций научной мысли. Наиболее полное воплощение она получила в четырехтомной "Социальной и культурной динамике" (1937—1941), где изложена впечатляющая картина циклической флуктуации европейской культуры почти за три тысячи лет. Главным объектом социологии стала область повторяющихся во времени и пространстве социальных явлений, рассмотренных с позиций циклической концепции развития.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Булгаков С.Н. Капитализм и земледелие. Т. 1—11. СПб., 1900.
Валлерстайн И. Анализ мировых систем: современное системное видение мирового сообщества // Социология на пороге ХХ1 века: новые направления исследований. М., 1998. С. 129—147.
Вихляев П.А. Влияние травосеяния на отдельные стороны крестьянского хозяйства. Вып. 1—10. М., 1912—1917.
Галактионов А.А. Органическая теория как методология социологической концепции Н.Я. Данилевского // Российская социология: Межвузовский сборник / Под ред. А.О. Бороноева. СПб., 1993.
Голосенко И.А., Козловский В.В. История русской социологии Х1Х—ХХ вв.: Пособие. М., 1995.
Давыдов Ю.Н. Веберовская социология капитализма // Социологические исследования. 1994. № 8—9.
Зарубина Н.Н. Самобытный вариант модернизации // Социологические исследования. 1995. № 3.
Здравомыслов А.Г. Теории социальной реальности в российской социологии // Мир России. 1999. Т. VIII. № 1—2.
Интервью с профессором И.А. Голосенко // Журнал социологии и социальной антропологии. 1998. Т. I. Вып. 2.
Иэнага Сабуро. История японской культуры. М., 1972. Книпович Б.Н. К вопросу о дифференциации русского крестьянства. СПб., 1912.
Косинский В.А. К аграрному вопросу. Вып. 1. Одесса, 1906. Кравченко А.И. Лидер народнической социологии // Воронцов В.П. Интеллигенция и культура: избранные сочинения. М., 2008. С. 3—95.
Кравченко А.И. Трагический путь русского капитализма // Воронцов В.П. Экономика и капитализм. Избранные сочинения. М., 2008. С. 3—50.
Кравченко А.И. История социально-экономической мысли в России. М., 2010.
Луцкий А.Л. О некоторых мировоззренческих проблемах современной буддийской литературы Японии // Человек и мир в японской культуре. М., 1985.
Луцкий А.Л., Скворцова Е.Л. Предтечи и начала японской социологии // Социологические исследования. 2010. № 4.
Макаров Н.П. Крестьянские бюджеты по Костромской губернии. Вып. 1. Кострома, 1924.
Михалев А.А. Япония: социальная рефлексия в модернизированном обществе (50—70-е гг. XX в.). М., 2001.
Можегов В. Почему Хантингтон ошибся с православной цивилизацией? [Электронный ресурс]. URL: http://mon-ilariya.ya.ru/replies.xml?item_no=53 Огановский Н.П. Закономерность аграрной эволюции. Ч. 1—3. Саратов; М., 1909—1914.
Пан Давэй. К истории социологии в Китае // Социологические исследования. 2009. № 4.
Скворцова Е.Л. К вопросу о специфике формирования морального сознания в Древней Японии // История зарубежной философии и современность. М., 1980.
Скворцова Е.Л. Современная японская эстетика. Философские очерки. М., 1996.
Сорокин П.А. Моя философия — интегрализм // Социс. 1992. № 10. Сорокин П.А. Система социологии: В 2-х т. М., 1993. Сорокин П.А. Главные тенденции нашего времени. М., 1997. Социальные знания и социальные изменения. М., 2001. Федотова В.Г. Как возможна социология в России и других незападных странах? // Журнал социологии и социальной антропологии. 2000. Т. III. № 3.
Филиппов А.Ф. Теоретическая социология // Социологические чтения. 1997. Вып. 2.
Чаянов А.В. Крестьянское хозяйство. Избранные труды. М., 1989. ЧелинцевА.Н. Очерки по сельскохозяйственной экономии. СПб., 1910. Черненков Н.Н. К характеристике крестьянского хозяйства. Вып. 11. М., 1905.
Чупров А.И. Мелкое земледелие и его основные нужды. М., 1913.
Ядов В.А. Для чего нужна сегодня национальная русская социология? // Социологические исследования. 2008. № 4.
Albrow M. Introduction // Globalization, Knowledge and Society / Ed. by M. Albrow, E. King. L., 1990.
Chayanov, peasants and economic anthropology / Ed. by E.P. Durrenberger. N.Y., 1984.
Choe Seok-man. Donyangsasanghwa Hanguk Sahoehakyiron. Oriental thought and Korean sociological theory // The Making of Korean Sociological Theory: To Over come Its Colonial Dependency (on Western Theories).
Cheong Chang-soo. On koreanizing Korean sociology: a critical assessment of its underlying premises // Korean Social Science Journal. 2002. Vol. 29. N 1. Р. 163—199.
EllisF. Peasant economics. Cambridge, 1993.
Halsey A.H. A history of sociology in Britain: science, literature and society. Oxford, 2004.
Huntington S.P. The clash of civilizations and the remaking of world order. N.Y., 1996.
Kim Pil-dong. Hanguksahoe Ironui Guajewa Jeonryak: beyond the movement for "naturalization" // The Making of Korean Sociological Theory: To Overcome Its Colonial Dependency (on Western Theories) // Proceedings for the 1st Annual Meeting of the Korean Association for Theoretical Sociology.
Lazarsfeld P., Oberschall A. Max Weber and empirical social research // Amer. Sociol. Rev. 1965. Vol. 30. N 2. P. 185—199.
Nakajima C. Subsistence and commercial family farms: some theoretical models of subjective equilibrium // Subsistence Agriculture and Economic Development. Chicago, 1969.
Netting R. Smallholders, householders. Stanford, 1993.
Noda Matao. East-West synthesis in Kitaro Nishida // Philosophy East and West. Honolulu, 1959.
Perz S.G. Household demographic factors as life cycle determinants of land use in the Amazon // Human Ecology Review. 2002. Vol. 9. N 2. Р. 1—17.
Puerta de S.F. Chayanov and social agronomy in Russia (1918) // The Journal of Agricultural Education and Extension. 1994. Vol. 1. N 3.
Sen A. Peasants and dualism with and without surplus labour // Journal of Political Economy. 1966. N 7.
Theory, contemporary problems, and professionalism. URL: http://home. earthlink. net/~hsbecker/articles/mills.html
Tsuchida Kuoson. Contemporary philosophy of China and Japan. L., 1927.
Turner B.L., Shajaat A.M. Induced intensification: agricultural change in Bangladesh with implications for Malthus and Boserup // Proc. Natl. Acad. Sci. USA. 1996. Vol. 93.
Walker R.T., Homma A.K.O. Land use and land cover dynamics in the Brazilian Amazon: An overview // Ecological Economics. 1996. N 3. Р. 67—80.
