CC BY
0Б01 10.24412/с1-37234-2024-1-483-490
О ВЛИЯНИИ РОМАНТИЗМА НА ПОЭТИКУ ПОЭМЫ ОВ. ТУМАНЯНА «МАРО»
Л.С. Меликсетян
Российско-Армянский (Славянский) университет Институт филологии и межкультурной коммуникации (ИФМК) lilit.meliksetyan@rau.am
АННОТАЦИЯ
В данной статье анализируются типологические особенности поэмы Ованеса Туманяна «Маро», сближающие ее с эстетикой романтизма. Структура поэмы, используемые в ней нарративные и образные приемы, образ главной героини, «хронотоп детства» и образ самого нар-ратора позволяют отнести поэму к эстетике романтизма и свидетельствуют как о преемственности традиций, так и о новом и свежем эмоциональном звучании, которого добился Ов.Туманян в своей поэме. Ключевые слова: Туманян, детские образы, романтизм, нарратор, хронотоп.
Введение
В 2024 году исполняется 155 лет со дня рождения классика армянской литературы Ованеса Туманяна. При всем богатстве научных и литературных обращений к его творчеству нам представляется, что есть еще множество недостаточно полно и глубоко изученных граней и аспектов его творчества, особенно в области его взаимосвязей с мировым литературно-культурным процессом и контекстом. В этой связи мы выбрали в качестве материала исследования связь детских образов в творчестве Туманяна с эстетикой романтизма. Тема эта уже исследовалась, в частности, в фундаментальной монографии Л. Ахвердяна «Мир Туманяна». Однако представляется, что, замыкаясь исключительно на армянской литературе, исследователь упустил влияние тех авторов, которых Туманян переводил, влияние которых испытывал и в творчестве которых актуализировалась тема детства.
Теснейшая связь личности и творчества Ованеса Туманяна с миром детей общеизвестна и неоспорима, знакомство с его героями происходит у большинства из нас еще до того, как мы учим буквы, и на богатейшем наследии тума-няновских сказок, сказов, детских стихов выросло не одно поколение. Общеизвестно и чадолюбие самого Туманяна - не только отца десяти детей, но и деятельного защитника сирот и обездоленных. Однако нас заинтересовала
иная грань темы «Туманян и дети» - детские образы, созданные самим писателем и по праву обретшие литературное бессмертие.
Первым развернутым обращением к детской теме в творчестве Туманяна стала поэма «Маро». Поэма впервые была опубликована в 1892 году, датируется туманяноведами 1887г. Туманян пишет трагическую поэму-воспоминание об участнице своих детских игр, девятилетней односельчанке Маро, привлекая к решению стоящих перед ним художественных задач эстетику романтизма.
Обращение к этой эстетике в самом конце XIX века могло бы показаться странным анахронизмом европейскому и даже русскому читателю: к тому времени эстетика романтизма была давно изжита и преодолена в мировой культуре и даже успела возродиться на другом этапе, с измененными основными постулатами, определяющими уже неоромантизм. Однако для Армении все обстояло иначе: как пишет литературовед Левон Ахвердян в своей монографии «Мир Туманяна», «в последние десятилетия XIX века армянское искусство "вдруг пережило" те этапы развития, которые русское искусство "вдруг пережило" в начале XIX века. Классицизм и просветительский реализм были уже пройденными этапами, но эпоха романтизма продолжалась (Раффи, Пешикташлян, Патканян)» [1, 25].
Нам, однако, представляется, что романтизм Туманяна связан не с именами Раффи или Патканяна, а имеет несколько иные корни: именно в период создания своих первых поэм Туманян переводил Пушкина, Лермонтова, Мицкевича и Байрона. Красноречив уже сам круг перечисленных поэтов, обретающий в контексте затронутой нами темы особую значимость еще и потому, что среди переводимых произведений были «Шильонский узник» Байрона и «Мцыри» Лермонтова - поэмы, где с особой остротой затрагивается тема страдающих детей.
Как известно, обращение романтиков к образам детей было далеко не случайным: образы эти становились тем зеркалом, в котором отражался не принимаемый, отвергаемый романтиками мир взрослых. Во многих романтических произведениях именно через детскую чистоту и незащищенность высвечивались грани характеров или отношений остальных персонажей (достаточно вспомнить детские образы в «Отверженных» Гюго)1.
«Маро» Туманяна в этом смысле не является исключением. Именно через судьбу главной героини поэмы перед нами раскрывается отношение Туманяна к бытовавшим тогда диким нравам. Поэма начинается с прямого авторского вступления, решенного в типично романтическом ключе:
1 См., в частности, [2, 8-17].
Вот... сейчас... одно преданье, Быль одну вам расскажу. Утешенья, оправданья Я ему не нахожу... И живет в душе моей Память, скорбь далеких дней.2
и^ щштитрзпъЬ, пр ЬррЬр
иррш^и hшUq^uш ¿^ тшф:
[3, 12]
Характерно при этом, что хотя в тексте неоднократно подчеркивается роль автора как очевидца описываемых событий, поэт не дает прямой оценки происшедшему. На первый взгляд может даже показаться, что нарраторская оценка проявляется лишь в нескольких эмоционально-окрашенных эпитетах и обращениях, адресованных Маро (несчастная/ш^рш^т, безвременно скон-чавшаяся/^шцш^Ьп, привлекательная/цпърЬЦшЬ, бойкая, резвая/й^р, голод-ная/ип^шЬ, в лохмотьях/цштпшЬ 2прЬрпф, в одном только союзе «но» (рш]д), когда речь заходит о месте захоронения девочки, а также в несколько ироническом перечислении столь излюбленных романтиками чар или «злых сил», ставших возможными причинами ненависти Маро к мужу:
Не пойму, пошло с чего бы. Ворожбой иль черной злобой Над малюткой начудили, Сердце страхом отравили. Может, злобная вещунья. Чародейка и колдунья Отравила тайно платье, Нашептала ей проклятье . Сколь над горем толковали И в беде причин искали.
ФЬ qpрpшg^ ¿шр ^шЬрпф ^р т. Цшщпф ррддшЬрп^ ишЬпъЦ и^ршр ЦршрЬд^и, Чши рЬ Ьррш hшUqhр&^U, Ьи шUhnq^ ¿шр ^шцпъЬ £риЬд £pршqпLU... Ьц ¿^шдш^ пр цшрq, [3, 12]
Однако Туманян использует и менее заметные художественные приемы, призванные подчеркнуть его отношение к описываемым событиям. На протяжении всей поэмы у центрального персонажа - Маро - только две реплики (да и то первая из них передается практически как косвенная речь - говорила / шипЫ tр), в определенном смысле сконцентрировавшие в себе сюжет:
2 К сожалению, русские переводы поэмы (а поэму в разные годы переводили М. Гальперин, С. Городецкий, Т. Спендиарова) трудно отнести к переводческим удачам, поэтому здесь и далее в параллель к переводу Гальперина [4] дается оригинальный текст, который цитируется по полному собранию сочинений Ованеса Туманяна [3]. Подробнее о проблемах перевода поэм Туманяна см. [5].
Даже милая Маро Говорила, что Каро -Добр и ласков и несет Сласти в каждый к ней приход.
^^и Ь, шипЫ Ьр, Чшрпи, РЬрпШ Ь шЛи ор ЧшЬфЬш, ^шиф^ т. ^риЛпр... [3, 11]
И вторая реплика:
«Пожалейте, пощадите! Я люблю вас... не гоните!.. Страшно... сжальтесь надо мной! Не могу я быть женой!»
Ъи диш^ иррш ^пш. Ьи и^рпЫи Ьи
Ъи nl.qnLtf фиЫ Ц^и... [3, 12]
Вот и все слова Маро. Все остальное время говорят, решают, судят и рядят за Маро, вместо Маро. Центральный персонаж поэмы практически бессловесен, что также подчеркивает его бессилие, трагическую обреченность, объективацию персонажа.
Это подчеркивается и при помощи своеобразной глагольной аранжировки действия: с разворачиваем сюжета сватовства и бракосочетания Маро Туманян использует почти исключительно глаголы страдательного залога, подчеркивая роль Маро как объекта, а не субъекта происходящего. Залог глагола становится действительным только тогда, когда Маро решает изменить свою судьбу, но нагнетаемое Туманяном даже на морфологическом уровне настроение безысходности и трагедийности - возненавидела / шшЬд, сбежала/ фш^шф пришла /ЬЦшф ]шдЬд /заплакала, рпцЬд / ушла в слезах,
фш^шЬ Цпр^пЫи Ьр / пряталась в бегах, Цпг.^ Ьр qшфu /съеживалась, ршфшппШ Ьр / бродила, риЦш^ / бросилась - завершается теперь уже окончательным переходом к страдательному залогу: Маро находят, хоронят, отказывая при этом в праве покоиться рядом с могилами других односельчан, и одновременно горько оплакивают, искренне не понимая причин трагедии.
Туманян также напрямую не говорит о них, воздерживаясь от грубого дидактизма. С замечательной художественной силой добиваясь мощного эмоционального воздействия на читателя, он ограничивается передачей надрывного плача матери Маро, с ее обращенными к покойнице вопросами, риторичность которых очевидна если не для самой матери, то для автора и читателей:
Дорогая Маро! Маро-джан! Пожалей и скажи. слышит горный туман.
Кто обидел тебя, Маро-джан? Возвратись же, любя, Маро-джан!
Р^Ч. ЬЪЬЬд, Цшрп 2ш"и, ш^ЬЬд, Цшрп 2ш"и, П\р фш^шр цт, Цшрп Sm_'u шр^', тп'ъи, Цшрп 2ш"и, Ьи Цшрп 2ш'и,
Все мы плакать должны, Маро-джан.
Я не вижу вины, Маро-джан! О, вернись же домой, Маро-джан! Но ты спишь под землей, Маро-джан!
РЬ'и qшрp'unL.tf Ь], ^шрп 2ш'и... [3, 14]
Примечательно, что Туманян использует не только к этому времени уже несколько клишированный в европейской литературной традиции образный ряд - черный камень-могила-ребенок-жертва-самоубийство, но и излюбленную романтиками рамочную композицию: поэма начинается и заканчивается с описываемого как бы издали, во временной и пространственной перспективе, опять-таки романтизированного образа родного села поэта, «печально задумавшегося о чем-то» над пропастями, среди теряющихся в туманной дымке гор, - задается своеобразный хронотоп детства, локализуемый в прошлом автора, у дерева, где когда-то играли герои и где, устав от игр, они садились на камень - могилу Маро. После чего только начинается непосредственный рассказ о судьбе главной героини, завершающийся изображением того самого камня, мерцающего на нем огонька свечи, который поглощается чернотой ночи и/или расширяющейся перспективой - поэт вновь видит его издалека - с высоты прожитых лет и жизненного опыта, - добиваясь эффекта, который в чем-то оказывается сродни средствам киноязыка.
Таким образом, первый детский образ в творчестве Туманяна несет на себе явные черты эстетики романтизма. Это образ одинокой, страдающей, ставшей изгоем девочки - жертвы «взрослого» мира, не понявшей и не принявшей его законов. При этом Туманян не пытается раскрыть характер своей героини или дать развернутое описание ее внешности, ограничиваясь такими яркими штрихами, как упоминание ее красного платья самоубийцы3 или сравнение ее с диким зверьком: Маро остается трогательным ребенком, практически лишенным выраженных индивидуальных черт. Однако при всей типичности сюжета, используемых художественных средств и приемов, Туманян уже в первой своей поэме создает целостный, яркий образ, непреходящий в своей эмоциональной заразительности, и дающий, в частности, современным исследователям возможность говорить о преисподнях Туманяна [7].
Иное художественное решение находит Туманян для другого своего героя-ребенка, тоже ставшего жертвой, тоже не понявшего и не принявшего
3 О значении цвета платья и семантике красного цвета в фольклоре и традиционных культурах см., в частности [6].
мира взрослых (задаваемого к тому же в контексте дихотомии патриархальный мир деревни - жестокий мир города), ставшего центральным персонажем повести «Гикор».
Повесть эта (безусловно, одна из лучших в армянской литературе) так часто и разносторонне исследовалась, что в рамках данной статьи целесообразно отметить лишь некоторые черты ее поэтики в контрастном сопоставлении с поэмой «Маро». Как и «Маро», «Гикор» выстроен по тому же рамочному принципу (проводы - предполагаемая встреча), однако здесь отсутствует авторская ретроспекция, рассказчик как таковой явно не выделен и, тем более, не выступает в качестве очевидца происходящего. При этом авторская позиция, несомненно, проявляется, но отношение Туманяна к описываемым событиям выявляется гораздо тоньше - на уровне эпитетов, структуры сюжета и речевых характеристик персонажей. Примечательно, что в повести имплицитно присутствует Туманян-ребенок, чьи впечатления от первого посещения Тифлиса (в частности, поразившее Гикора сходство города с домом, где играют свадьбу) напрямую «передаются» Гикору: «... в 1883 году, когда я впервые приехал в Тифлис, чтобы поступить в училище, мне показалось, будто я очутился в огромном доме, где шла веселая свадьба. <...> Весь город, разукрашенный, нарядный, гремел и звенел» [8, 27-28. Перевод мой]4.
Более того, при всей схожести темы «Гикор» гораздо дальше от романтизма, чем «Маро»: система образов, развитие сюжета, используемые в повести языковые средства - все указывает на то, что Туманян перешел на позиции реалистического повествования, а Гикор - в отличие от Маро - дан как полноценный реалистический образ, со своим характером, мировосприятием и т.д.
Пожалуй, на этом можно было бы закончить, подвести черту под тем, что ранний Туманян больше тяготел к романтизму, а в более зрелый период своего творчества обратился к реалистической традиции, однако думается, что все не так однозначно, и, более того, Туманян мог сознательно компоновать, смешивать достижения этих направлений в своем творчестве, исходя из конкретных художественных задач и целей. Во избежание голословности обратимся к написанному уже в 1914г. рассказу «Мой друг Несо».
В рассказе используется все та же излюбленная Туманяном рамочная композиция, однако в данном случае она приобретает особую значимость. Ведущееся от первого лица повествование начинается с воспоминаний о детстве, причем воспоминания эти, сконцентрированные в двух-трех графически от-
4 Подробнее об этом см. [9].
деленных от остального текста небольших абзацах, воссоздают все тот же хронотоп детства, воспринимаемый автором почти в эдемическом ключе: «мы были совершенно свободны и играли, сколько же мы играли! И как мы любили друг друга, как друг к другу привыкли... Вечерами мы собирались, устраивали разные забавы или рассказывали сказки»5.
И почти фольклорный герой этого детства - мальчик Несо, знавший столько сказок, что не было им ни конца ни края, и рассказывавший эти сказки летними лунными ночами, поражая окружающих не только волшебными сюжетами, но и своим вдохновенно преображающимся одухотворенным лицом. Такое начало - насыщенно романтическое, сказовое, вкупе с заголовком «Мой друг Несо» (курсив мой - Л.М.) заведомо формирует читательские ожидания, настраивая на вполне определенный лад. Однако Туманян всего несколькими эпизодами, изображаемыми им удивительно лаконично, несколько даже суховато, скупо, но оттого еще более контрастно по сравнению с обилием восклицательных конструкций во вводной части рассказа, воссоздает картину нравственного разложения, деградации того самого Несо, давно переставшего быть другом рассказчику, - картину предельно реалистическую и отталкивающую в своей реалистичности. Сказочный мальчик Несо вырастает в вора и проходимца. Односельчане избили и привязали Несо к позорному столбу, от которого его избавило лишь вмешательство автора.
Фактически, в этом рассказе Туманян вновь противопоставляет мир детей и мир взрослых, выделяя в жесткой противопоставленности друг другу две картины, два образа - мальчика-сказочника и наказанного вора. Однако знаменательно, что речь идет об одном и том же персонаже - о Несо. И Туманян сознательно возвращает нас (и себя) к романтическому образу ребенка, образу, осветившему его детские воспоминания: «В нашем селе обычным делом было и воровство, и привязывание к позорному столбу, и побои, но этот случай все время стоит перед глазами и не забывается, как не забывается и маленький Несо - Несо, лунными ночами сидящий на бревнах и рассказывающий сказки, чистый и наивный Несо, друг моего детства Несо».
Таким образом, на примере трех рассмотренных нами произведений, можно заключить, что Туманян в целом романтизирует детство, выделяя его как особый хронотоп детства - сказочно прекрасный, но хрупкий мир, разрушаемый вторжением реальности мира взрослых - губительного и жесткого. При этом мир взрослых не обязательно выступает чем-то внешним по отно-
5 Здесь и далее перевод мой. - Л.М.
шению к детям - вырастая, ребенок сам может стать носителем самых отвратительных его черт. Остро воспринимая тему страданий и бесправия детей, любя их, Туманян создал детские образы, ставшие неотъемлемой частью нашей культурной памяти, нашей классики, одновременно продолжающие вызывать не только живой эмоциональный отклик читателей, но и глубокий и разносторонний научный интерес.
ЛИТЕРАТУРА
1. Ахвердян Л. Мир Туманяна. М.: «Советский писатель», 1969, 354с.
2. Филипповский Г.Ю. Две концепции детства в европейской и русской поэзии XVIII-XIXвв. // Верхневолжский филолошический вестник, 2020, № 3 (22), 8-17.
3. finníiuíijiuíiC. bp^hp^ фшЦштшр dn^n^bnL, 3-рц. hmmnp bp., 1989.
4. Туманян О. Стихотворения и поэмы. https://coollib.net/b/268871-ovanes-tumanyan-sti-hotvoreniya-i-poemyi/read.
5. Калашян Л.Л. Поэмы Ов. Туманяна в русских переводах (проблема стилистической адекватности), Ер., 1984. https://www.dissercat.com/content/poemy-ov-tumanyana-v-russkikh-perevodakh-problema-stilisticheskoi-adekvatnosti.
6. Бондарчук А.И. Семантика цвета в аспекте межкультурных визуальных коммуникаций / А.И. Бондарчук [Текст]: непосредственный // «Молодой ученый», 2014. № 3 (62). СС. 1081-1085.
7. Shunjiuh Ч qdn^phtpp. Umpnh // «Ч-рп^тдшф», https://groghutsav.am/2022/05/12.
8. 0'пи!шЬ]шЬ Z. bp^tp^ 7-pq hшшnp, bp., 1995.
9. 0'пи!шЬ]шЬ Ь. Z^2tp tt qpmjghtp, bp., «Lmju» hpшш. 1969, 335tg:
ABOUT THE INFLUENCE OF ROMANTISM ON THE POETICS OF TUMANYAN'S POEM "MARO"
L. Meliksetyan
Russian-Armenian (Slavonic) University Institute of Philology and Intercultural Communication (IPIC)
ABSTRACT
The article analyzes the typological features of Hovhannes Tumanyan's poem "Maro", which bring it closer to the aesthetics of romanticism. The structure of the poem, the narrative and figurative techniques used in it, the image of the protagonist, the "chronotope of childhood" and the image of the narrator himself allow us to relate the poem to the aesthetics of romanticism and testify both to the continuity of traditions and to the new and fresh emotional sound, achieved by H. Tumanyan in his poem. Keywords: Tumanyan, children's images, romanticism, narrator, chronotope.
