CC BY
42
В. С. Храковский
О СПЕЦИФИКЕ ЗНАЧЕНИЙ, КОТОРЫЕ МОГУТ ПАРАЛЛЕЛЬНО ВЫРАЖАТЬСЯ КАК ЛЕКСИЧЕСКИМИ, ТАК И ГРАММАТИЧЕСКИМИ СРЕДСТВАМИ1
Можно с достаточным основанием полагать, что изучение любого языка сводится к изучению его грамматики и словаря, которые представляют собой две относительно самостоятельные подсистемы комплексной языковой системы. Грамматика при ее широком понимании, как известно, содержит сведения о единицах и правилах всех уровней языка, включая единицы и правила фонетики, фонологии, морфологии (словоизменение и словообразование) и синтаксиса, а словарь, иначе лексикон, содержит в том или ином объеме лексику данного языка. Если лексическая типология еще находится в начале пути, и о принципиальных различиях в устройстве лексических систем нам пока мало что известно, то о грамматической типологии мы знаем много больше. Хорошо известно, например, что в соответствии с закономерностями морфологического устройства слова различаются изолирующие, флективные и агглютинативные языки. В изолирующих языках слово не содержит или почти не содержит грамматических морфем, и соответственно в этих языках нет или почти нет морфологии. В то же время в слове, точнее в словоформе флективных и агглютинативных языков, грамматические морфемы есть, причем словоформа в агглютинативных языках в отличие от флективных обычно включает наряду с обязательными грамматическими морфемами относительно большое количество так называемых необязательных однозначных грамматических морфем, иначе дериватем. Например, в языке командорских алеутов максимальная морфологическая модель глагола включает
1 Я благодарю С. Ю. Дмитренко, который внимательно прочитал эту работу и сделал ряд полезных замечаний. Исследование выполнено в рамках проекта РФФИ № 11-06-00142 «Предикатные единицы, обозначающие пространственные положения тела человека (корпусное исследование)».
29 порядков суффиксальных морфем, а максимальная реальная словоформа содержит 8 морфем, включая лексическую [Головко и др. 2009: 83]. Соответственно не может не возникнуть типологически релевантный вопрос, какие значения выражают грамматические морфемы и, в частности, дериватемы, выражаются или не выражаются эти значения в языках, где таких морфем нет, и если выражаются, то каким образом.
Естественно предположить, что если эти значения не выражаются в грамматике, то они выражаются в лексике. В этом плане важно учитывать, что разграничение лексики и грамматики является в какой-то мере относительным. Если мы заглянем в словарь, то увидим, что он в обязательном порядке включает слова, о которых параллельно говорится и в грамматике. Так, в словаре перечисляются предлоги, послелоги, союзы, т. е. служебные части речи, и частицы, информация о которых в том или ином виде содержится и в грамматике. Однако слова, имеющие отношение к грамматике, многие исследователи выделяют и в знаменательных частях речи. Касаясь этого вопроса, уже довольно давно С. Д. Кацнельсон писал: «(...) проблема, как отграничить грамматические значения от лексических, становится особенно острой при рассмотрении строевых слов. Многие слова, как подчеркивал Л. В. Щерба, выражают значения, близкие к грамматическим, ср. быть, делать, становиться, пытаться, длиться, каждый, любой, весь, очень, обычно, внезапно, само собой и т. п. Лишь немногие слова этого типа зарегистрированы грамматикой как “служебные”. Из рассмотрения таких слов явствует, что лексемы не всегда имеют именно лексическое значение. Но чтобы с уверенностью отличать строевые слова и не смешивать их со знаменательными, нужны критерии функционального порядка» [Кацнельсон 1972: 92]2. С. Д. Кацнельсон, разумеется, не прав, утверждая, что «лексемы не всегда имеют именно лексическое значение». Лексемам всегда присуще именно лексическое значение. Вместе с тем он прав, предполагая, что различным лексемам
2 ^
С позиций теории грамматикализации слова из списка Л. В. Щербы сами по себе, очевидно, еще не имеют отношения к грамматике, а всего лишь служат базой для возможного формирования грамматических показателей [Bybee, Perkins, Pagliuca 1994].
могут быть присущи различные функции, в том числе и функции, которые выполняют определенные грамматические значения.
Несколько позже было высказано предположение, что в принципе «существуют значения, которые обладают вполне определенной спецификой в собственно семантическом плане и в то же время обнаруживают “склонность” к выражению служебными, грамматическими средствами или строевой глагольной лексикой с ее яркой грамматической спецификой. Это — значения, выступающие в качестве непредикатных функторов (не исключено, что и некоторые другие). Возможно, что подобные значения следует квалифицировать как грамматические по своей природе» [Касевич, Храковский 1981: 26]. Напомним, что функторами принято называть семантические элементы, которые обладают обязательными валентностями, или, что то же самое, открывают места для других семантических элементов [Ильин и др. 1971]. Функторы, у которых первая и вторая валентности не могут быть пропозиционными, было предложено считать предикатами, а функторы, у которых первая и/или вторая валентности являются пропозиционными, было предложено считать непредикатными или операторными. Заполнение других валентностей в рамках этой классификации не учитывается. Основанием для такой первичной классификации функторов послужило представление о том, что связь между функтором и его первыми двумя предметными актантами является более тесной (связь первого уровня), чем связь функтора с его первыми двумя пропозициональными актантами (связь более низкого уровня) [Hsieh №т-1 1979].
Оказалось, что операторными являются глаголы ряда семантических классов, чье значение может либо непосредственно выражаться грамматическими средствами, либо участвовать в формировании грамматических значений. Такими глаголами являются, в частности, отрицательные глаголы (араб.: \aysa ‘не’ — \aysa ‘umaru yaktybu:PRS.3SG.M r-risa:lata ‘Омар не пишет письмо’). Общеизвестно, что гораздо чаще, чем глаголами, отрицательное значение выражается грамматическими средствами, а именно частицами (как это, например, имеет место в русском языке) и глагольными аффиксами (как это наблюдается в тюркских языках). Примером может служить турецкий язык, где «отрицательная форма образуется через присоединение к основе гла-
гола безударного аффикса -ma, -me»: yaz-ma-mak ‘не писать’, ver-me-mek ‘не давать’ [Кононов 1941: 124]. Операторными являются и фазовые глаголы (начинать, переставать (= ‘начинать не’), продолжать (= ‘не начинать не’) — Оркестр начал играть вальс). И фазовые значения могут выражаться грамматическими средствами. В русском языке начинательное значение, как известно, может выражаться префиксами за- и по-, присоединяемыми к определенным непроизводным глаголам (Оркестр заиграл вальс, Мальчик поплыл к острову). Также операторными являются аспектуальные глаголы (англ. use ‘иметь обыкновение’ — I used to walk there ‘Я обычно гулял там’). Присутствующее в приведенном примере хабитуальное значение может выражаться и аффиксальной морфемой в глаголе. Например, это значение присуще необязательному суффиксу -за-/-да- в языке командорских алеутов [Головко и др. 2009: 85]. Операторными являются и темпоральные глаголы (араб. sabaqa ‘быть прежде’ — ‘a lam yasbiq:OPT :3SG :M laka ‘an qara’ta xa:za: l-kita:ba? ‘А ты раньше не читал эту книгу?’, букв. ‘А не раньшило тебе читать эту книгу?’). Значение темпорального глагола в этом примере по существу является значением показателя «стандартной» формы любого глагола прошедшего времени. К операторным относятся и пассивные глаголы (подвергаться — Город подвергся обстрелу). В русском языке, например, вместо пассивного глагола подвергаться может быть использована форма результативного пассива глагола обстрелять (Город был обстрелян). Отметим, однако, более узкую сферу применения глагола подвергаться по сравнению с залоговой формой, а также то, что этот глагол стандартно может сочетаться с отглагольными именами, обозначающими действия, которые негативно отражаются на объекте этих действий. В то же время в изолирующих языках пассивные глаголы являются единственным средством, маркирующим пассивную диатезу [Касевич 1974; Быстров, Станкевич 1974]. Вместе с тем показателем пассива может служить и аффиксальная морфема в глаголе. Например, в языке командорских алеутов есть четыре показателя пассива (-г ’и-, -лга-, -г ’а-, -на-), обладающие различной дистрибуцией. В частности, морфема -г ’и- является показателем результативного пассива (тайаг’ух укинах’ чумли-ку-х’ ‘Мужчина нож точит’ ^ укинах’ чамли-г’и-ку-х’ ‘Нож наточен’)
[Головко и др. 2009: 129]. Также к операторным относятся модальные глаголы (хотеть, мочь — Бомба может взорваться в любую минуту). Модальные значения в ряде языков выражаются грамматическими средствами. Например, в турецком языке выделяется своеобразная форма возможности, которая «образуется через присоединение к деепричастию на -(у)а, -(у)е глагола bilmek ‘знать’, ‘мочь’» (yaz-a-bil-mek ‘мочь писать’, ‘ver-e-bil-mek ‘мочь давать’, oku-y-a-bil-mek ‘мочь читать’ [Кононов 1941: 124]. Эти же значения могут выражаться и стандартными аффиксальными морфемами. В языке командорских алеутов значение ‘хотеть’ выражается суффиксом -Дту-, а значение ‘мочь/быть должным’ — суффиксом -Дка- [Головко и др. 2009: 85]. Операторными являются и каузативные глаголы (заставлять — Плохая погода заставила нас не выходить из дому). Каузативное значение относится к числу тех значений, которые наиболее часто выражаются грамматическими средствами. Например, в литературном арабском языке это значение может быть выражено редупликацией второй корневой фонемы (‘aZ/Ma:PAST.3SG.M ‘он знал’ ^ ‘aLlaMa:PAST.3SG.M ‘он обучал = давал знать’. Это же значение может быть выражено и стандартными аффиксальными морфемами. В языке командорских алеутов это значение выражают суффиксы -йа- и -чх’и- [Головко и др. 2009: 84].
Итак, как показывают приведенные примеры и как, впрочем, и без того хорошо известно, существует, очевидно, универсальный класс таких значений, которые и в разных языках, и в одном и том же языке могут выражаться как лексическими, так и грамматическими средствами. Оставляя в стороне вопрос о перечислении всех значений, которые входят в этот класс, мы можем такие значения называть операторными независимо от того, выражаются они лексическими или грамматическими морфемами. Коль скоро все указанные значения входят в один класс, естественно предположить, что все они выполняют одну и ту же функцию, или, что то же самое, обладают одним и тем же свойством. Что касается значений, выражаемых грамматическими морфемами, то было высказано справедливое предположение, что «основным свойством, необходимым для того, чтобы значение могло выражаться морфологически, является способность данного значения модифицировать достаточно большое число других значе-
ний (или, иначе, способность его носителя сочетаться с достаточно широким классом языковых единиц)» [Плунгян 2000: 103], см. также [ВуЬее 1985]. Однако этим же свойством обладают и операторные глаголы. Как рассмотренные операторные глаголы, так и соотносительные аффиксальные морфемы (и другие грамматические средства) употребляются не самостоятельно, а только обслуживая широкий класс лексических единиц. Иначе говоря, именно обслуживающая функция является общей функцией операторных глаголов и грамматических морфем в составе глагольной словоформы.
Вместе с тем можно предполагать, что существует определенное множество предикатных значений, передаваемых обычно знаменательными глаголами, которые в принципе тоже могут кодироваться грамматическими средствами и, следовательно, скорее всего тоже выполняют обслуживающую функцию. Об этом, в частности, можно судить по тому, что в некоторых языках, например в эскимосско-алеутских, в состав глагола могут входить необязательные суффиксы, которые служат средством образования глаголов от имен и значение которых в большинстве случаев совпадает со значением определенного множества знаменательных глаголов в самых разных языках [Меновщиков 1967; Вахтин 1995; Головко и др. 2009]. Как сказано в работе [Вахтин 1995: 104], в большинстве случаев значение подобных суффиксов «подходит под определение ‘базовые глагольные значения’, т. е. наименее конкретные значения типа бытия, обладания, изготовления, приобретения и др.» . В контексте любое та-
3 Ср.: «Естественные языки располагают целым рядом словообразовательных значений, связывающих исходное имя с соответствующим фактом различными отношениями; из числа этих отношений наиболее распространенными представляются следующие пять: факт состоит в том, чтобы БЫТЬ Х-ом; факт состоит в том, чтобы ИМЕТЬ Х(-ы); факт состоит в том, чтобы ИЗГОТАВЛИВАТЬ Х-ы; факт состоит в том, чтобы ИСПОЛЬЗОВАТЬ Х (в соответствии с его природой); факт состоит в том, чтобы НАХОДИТЬСЯ в Х-е. Таким образом мы получаем пять групп глагольных дериватем: идентификатив, т. е. ‘быть Х-ом’; ха-битив, т. е. ‘иметь Х’ (или ‘имеется Х’); продуктив, т. е. ‘изготавливать Х-ы’); узитатив, т. е. ‘использовать Х (в соответствии с его приро-
кое базовое значение суффикса может получать ту или иную конкретную интерпретацию в зависимости от семантики той именной основы, к которой присоединен данный суффикс. Например, суффикс -н ’лъа(г’)-, чье базовое значение ‘изготавливать’ в зависимости от семантики именной основы может интерпретироваться как ‘делать’, ‘строить’, ‘шить’ и т. д. При этом существенно обратить внимание на то, что, по мнению автора этой же работы [Вахтин 1995: 105], «эскимосские морфемы типа -н’лъа(г’)- ‘изготавливать’, -лиг’- ‘снабжать’ , -лгу- ‘иметь’, -н- ‘получать’ и др. (...) могут быть названы суффиксальными лишь условно, поскольку единственным критерием отнесения их к грамматическим, а не к корневым морфемам является их неупотребительность в качестве основ самостоятельных слов». Не вступая в полемику с автором по этому вопросу, мы все же полагаем, что высказанная точка зрения принимает во внимание только семантику этих морфем, которая преимущественно в разных языках выражается самостоятельными глаголами, а не их формальный статус в составе глагольной словоформы, учитывая который их следует рассматривать как суффиксы не условно, а реально.
К числу значений, присущих суффиксам, посредством которых образуются глаголы от именных основ, относятся следующие: ‘быть’ (суффикс -у/-н ’у/-гу), ‘иметь’ (суффикс -лгу-), ‘потреблять’ (суффикс -туг’-), ‘приобретать’ (суффиксы -н’-, -ниг’-), ‘снабжать’ (суффикс -лиг’-), ‘изготавливать’(суффикс -н ’лъа(г’)-), ‘находиться’ (суффикс -т-/-с-), ‘двигаться’ (суффикс -т-/-с-), ‘идти (взять предмет)’ (суффиксы -к’у/-к’w-, -йа(г’)-/-йах’ту), ‘быть подобным (предмету)’ (суффикс -сугни-), ‘обладать свойством (предмета)’ (суффикс -пагни-), ‘хотеть’ (суффикс -йуг-), ‘изображать (имитировать)’ (суффикс -ирак-)4.
дой)’; локализатив, т. е. ‘быть локализованным в/около Х’. Этот список, разумеется, неполон» [Мельчук 1998: 421].
4 Сходные, хотя и не полностью идентичные значения, выражают суффиксы, образующие глаголы от имен в языке командорских алеутов [Головко и др. 2009: 84]. Авторы этой работы полагают, что подобные «значения, очевидно, могут быть выражены не при помощи дериватив-ных глагольных морфем, а аналитически, т. е. с отыменным глаголом можно соотнести некоторое “полноценное” предложение с глаголом,
Легко заметить, что не все значения логически однородны и соответственно занимают один и тот же порядок в словоформе. Это хорошо понимает и Н. Б. Вахтин, когда отмечает, что «модальное значение “хотеть иметь”, например, иного порядка, чем значение “приобретать что-то”» [Вахтин 1995: 117] и когда демонстрирует сочетаемость суффикса со значением ‘приобретать’ и суффикса со значением ‘хотеть’ в одной глагольной словоформе (сави-н ’-йу-так ’ук ’ ‘нож приобрести он хочет’), а также сочетаемость суффикса со значением ‘изготавливать’ и суффикса со значением ‘идти (взять)’ (сави-н’лъ-г’-йах’ту-г’ак’ук’ ‘нож делать он идет’).
Можно думать, что из перечисленных значений к числу предикатных значений, которые в очень многих случаях выражаются самостоятельными глаголами, с одной стороны, относятся значения ‘быть’, ‘имитировать’, ‘иметь’, ‘потреблять’, ‘приобретать’, ‘снабжать’, ‘изготавливать’, и ‘находиться’, а с другой стороны — значение ‘идти (взять предмет)’, поскольку у них разная мотивация для того, чтобы они могли выражаться грамматическими морфемами, благодаря чему они занимают разные порядки в структуре глагольной словоформы и могут сочетаться друг с другом. Что касается модального значения ‘хотеть’, то, как мы уже отмечали выше, оно относится к классу непредикатных функторов и естественно может, а точнее, должно сочетаться с предикатными значениями.
Значения первой группы, как и однородные значения типа ‘делать’, ‘пользоваться’ и т. п., выражаясь фигурально, можно считать алгебраическими (= абстрактными), которые могут конкретизироваться посредством различных арифметических (= конкретных) значений. Именно алгебраичность этих значений мотивирует возможность их выражения грамматическими морфемами, которые имеют свою специфику. Рассмотрим в этой связи более подробно, как, например, характеризуется связочное значение ‘быть’ в работе [Вахтин 1995]. В эскимосском языке есть суффикс -у/-н ’у/-гу, который «присоединяется к основе практически любого имени» и образует глаголы со значением
значение которого синонимично значению того или иного транспонирующего суффикса» [Головко и др. 2009: 116].
«быть тем, что указано в основе». «Полученные глаголы имеют обычные для эскимосских глаголов формы времени, лица, наклонения, ср.: игах’ты-н’у -н’а ‘я учитель’, игах’ты-н’у-т ‘они учителя’, игах’ты-н’у-мак’ ‘он был учителем’, игах’ты-н’ы-лъук ’ун ’а ‘я буду учителем’» [Вахтин 1995: 106]. Далее, что очень важно в ракурсе рассматриваемой нами проблемы, Н. Б. Вахтин специально отмечает, что «отыменные глаголы этого типа функционально представляют собой аналог русского составного именного сказуемого с глагольной связкой “быть”. Особенностью эскимосского языка является то, что данные глаголы — это единственный способ выразить бытийное значение; данные свернутые конструкции не имеют параллельных полных, т. к. в ЯАЭ (языке азиатских эскимосов. — В. Х.) отсутствует глагол “быть” в функции связки» [Вахтин 1995: 107-108]. Заметим, между прочим, что специфика связочного значения состоит в том, что его конкретная интерпретация определяется лексическим заполнением второй аргументной позиции. Быть архитектором совсем не то, что быть врачом. Тем самым связочное значение глагола быть принципиально отличается, например, от значений знаменательных глаголов типа читать, убивать и т. п. Когда мы имеем дело с глаголами типа читать и убивать, то мы знаем, в чем заключается процесс и/или результат называемых этими глаголами ситуаций, независимо от того, что мы читаем или кого мы убиваем, а когда мы имеем дело с глаголами типа связочного глагола быть, мы такой информацией не располагаем, если мы не знаем, какое конкретно имя занимает вторую аргументную позицию. Подчеркнем, что, когда значение ‘быть’ выражается грамматической морфемой, позицию второго аргумента занимает имя, выражаемое корневой морфемой.
Заметим, между прочим, что, как мы уже указывали выше, алгебраичность, абстрактность подобных значений представляет собой достаточно хорошо известный факт и учитывается в словарных толкованиях некоторых глаголов, выражающих эти значения. В частности, в «Малом академическом словаре» [МАС 1981, I: 281] среди значений глагола делать выделяется значение «Заниматься чем-л., работать, проявлять какую-л. деятельность» и приводится среди прочих следующий пример: «Нине все приходилось делать самой: ходить на базар, готовить обед, стирать
белье. Б. Емельянов. Мечта». Достаточно очевидно, что в этом примере у глагола делать абстрактное значение, под которое подводятся конкретные значения (ходить на базар, готовить обед, стирать белье).
Что касается значения ‘идти (взять предмет)’, представляющего вторую группу предикатных значений, то оно является вполне конкретным арифметическим, а не алгебраическим, как значения первой группы . Специфика этого значения, описывающего прежде всего движение человека, равно как и специфика значений ‘лежать’, ‘сидеть’ и ‘стоять’, описывающих прежде всего положение тела человека в пространстве, состоит в том, что они представляют собой, если можно так сказать, «обслуживающие» ситуации, ср. [Храковский 2007]. Дело в том, что то или иное положение в пространстве является необходимым атрибутом для занятия любой другой деятельностью, а движение тоже обычно осуществляется не ради самого движения, а ради осуществления какой-то другой деятельности. Именно «обсуживающая» функция этих значений мотивирует принципиальную возможность выражения этих значений грамматическими морфемами. Эта принципиальная возможность и реализуется в эскимосском языке, где значение ‘идти (взять предмет)’ выражается грамматической морфемой. Добавим к сказанному, что эта морфема используется не только в отыменных глаголах. «В эскимосском языке «глаголы, образуемые от основ с суффиксами -я/-йа, сях ’ту, обозначают движение с целью совершить действие, обозначенное производящей основой слова, ср.: к’ыпх’аг’- ‘работать’, к’ыпх’аг’-йа- ‘идти работать’, к’ыпх’аг’-й-аг’ак’ук’ ‘он идет работать’ (в отличие от к’ыпх’аг’аг’ак’ук’ ‘он работает’» [Меновщиков 1967: 35].
В заключение необходимо обратить внимание на то, что мы оставляем в стороне хорошо известный и в достаточной степени изученный случай, когда рассмотренные нами и другие глаголы, имеющие алгебраическое предикатное значение, а также глаголы, имеющие арифметическое предикатное значение, но выполняющие обслуживающую функцию, выступают в качестве источника
5 В работе [Мельчук 1998: 414] для этого значения предложен термин перегринатив.
грамматикализации и начинают употребляться в качестве компонента морфологической формы, меняя свое исходное значение на другое, обычно более абстрактное . Впрочем, не вызывает сомнений, что способность лексического значения выражаться грамматической морфемой, как и способность лексического значения к грамматикализации, по сути дела явления одного порядка и, в частности, детерминируются рассмотренными особенностями таких значений.
Литература
Быстров, Станкевич 1974 — И. С. Быстров, Н. В. Станкевич. К вопросу о пассиве и пассивных конструкциях во вьетнамском языке // Типология пассивных конструкций. Диатезы и залоги. Л.: Наука, 1974. С. 113-119.
Головко и др. 2009 — Е. В. Головко, Н. Б. Вахтин, А. С. Асиновский. Язык командорских алеутов. Диалект острова Беринга. СПб.: Наука, 2009.
Вахтин 1995 — Н. Б. Вахтин. Синтаксис языка азиатских эскимосов.
СПб.: Изд-во Европ. Дома, 1995.
Ильин и др. 1971 — Г. М. Ильин, Б. М. Лейкина, Т. Н. Никитина, М. И. Откупщикова, С. Я. Фитиалов. Лингвистический подход к задаче построения информационной системы // Информационные вопросы семиотики, лингвистики и автоматического перевода. Вып. 2. М., 1971. С. 4-13.
Касевич 1974 — В. Б. Касевич. Пассивные конструкции в бирманском языке // Типология пассивных конструкций. Диатезы и залоги. Л.: Наука, 1974. С. 91-98.
Касевич, Храковский 1983 — В. Б. Касевич, В. С. Храковский. Конструкции с предикатными актантами. Проблемы семантики // Категории глагола и структура предложения. Л.: Наука, 1983. С. 5-27. Кацнельсон 1972 — С. Д. Кацнельсон. Типология языка и речевое мышление. Л.: Наука, 1972.
Кононов 1941 — А. Н. Кононов. Грамматика турецкого языка. М. — Л.: Изд-во Акад. наук СССР, 1941.
Майсак 2005 — Т. А. Майсак. Типология грамматикализации конструкций с глаголами движения и глаголами позиции. М.: Языки славянских культур, 2005.
6 О теории и типологии грамматикализации см., например, [Май-сак 2005] с подробной библиографией.
МАС 1981 — Словарь русского языка: В 4-х т. / АН СССР, Ин-т рус. яз.; Под ред. А. П. Евгеньевой. — 2-е изд., испр. и доп. — М.: Русский язык, 1981.
Мельчук 1998 — И. А. Мельчук. Курс общей морфологии. Т. 2. М. — Вена: Языки русской культуры, 1998.
Меновщиков 1967 — Г. А. Меновщиков. Грамматика языка азиатских эскимосов. Л.: Наука, 1967.
Плунгян 2000 — В. А. Плунгян. Общая морфология: введение в проблематику. М.: Эдиториал УРСС, 2000.
Храковский 2007 — В. С. Храковский. Два глагола — наклониться и нагнуться (К вопросу о соотношении глаголов, обозначающих стандартные и нестандартные положения тела человека) // Язык как материя смысла: Сб. статей в честь академика
Н. Ю. Шведовой. М.: Азбуковник, 2007. С. 314-326.
Bybee 1985 — J. L. Bybee. Morphology: A Study of the Relation between Meaning and Form. Amsterdam: John Benjamins, 1985.
Bybee et al. 1994 — J. L. Bybee, R. Perkins, W. Pagliuca. The Evolution of Grammar: Tense, Aspect and Modality in the Languages of World. Chicago: University of Chicago Press, 1994.
Hsieh Hsin-I 1979 — Hsieh Hsin-I. Logical, syntactic, and morphological notions of subject // Lingua 48, 4, 1979. P. 329-353.
