CC BY
12
Библиографический список
1. Емельянов Н.В. Сюжеты олонхо о родоначальниках. Москва: Наука, 1990.
2. Решетникова А.П. Фонд сюжетных мотивов и музыка олонхо в этнографическом контексте. Якутск: Бичик, 2005.
3. Олонхо «Модун Эр Соготох», исполнитель В.О. Каратаев. Запись 1975 г. Рукописный отдел Института гуманитарных исследований и проблем малочисленных народов Севера СО РАН. Ф. 5, оп. 7, д. 153/1.
4. Олонхо «Модун Эр Соготох», исполнитель В.О. Каратаев; Запись 1986 г. Рукописный отдел Института гуманитарных исследований и проблем малочисленных народов Севера СО РАН. Ф. 5, оп. 7, д. 153/2.
5. Могучий Эр Соготох. Якутский героический эпос. (Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока т.10). Новосибирск: Наука. Сибирская издательская фирма РАН, 1996.
References
1. Emel'yanov N.V. Syuzhety olonho o rodonachal'nikah. Moskva: Nauka, 1990.
2. Reshetnikova A.P. Fond syuzhetnyh motivov i muzyka olonho v 'etnograficheskom kontekste. Yakutsk: Bichik, 2005.
3. Olonho «Modun 'Er Sogotoh», ispolnitel' V.O. Karataev. Zapis' 1975 g. Rukopisnyj otdel Instituta gumanitarnyh issledovanij i problem malochislennyh narodov Severa SO RAN. F. 5, op. 7, d. 153/1.
4. Olonho «Modun 'Er Sogotoh», ispolnitel' V.O. Karataev; Zapis' 1986 g. Rukopisnyj otdel Instituta gumanitarnyh issledovanij i problem malochislennyh narodov Severa SO RAN. F. 5, op. 7, d. 153/2.
5. Moguchij 'Er Sogotoh. Yakutskij geroicheskij 'epos. (Pamyatniki fol'klora narodov Sibiri i Dal'nego Vostoka t.10). Novosibirsk: Nauka. Sibirskaya izdatel'skaya firma RAN, 1996.
Статья поступила в редакцию 09.10.17
УДК 811.512.1
Kaksin A.D., Doctor of Sciences (Philology), leading researcher, Institute of Humanitarian Research and the Sayan-Altai
Tyurkology, Khakass State University n. a. N.F. Katanov (Abakan, Russia), E-mail: adkaksin@yandex.ru
ABOUT SPECIFICS OF SOME NAMES OF THE RIVERS IN THE TERRITORY OF KHAKASSIA (RESIDUAL INFLUENCE OF SUBSTRATUM LANGUAGES). The work studies initial semantics of names of rivers of Khakassia, which by origin aren't Turkic (Kolba, Seyba, Holba, Tebe, Anbu, Chorba, Tayba, Salba, Tasheba, etc.). The researcher supposes that the epithets to these rivers were used by the first monks (the Samoyed people), when they gave names to these rivers. The linguistic explanation of this phenomenon is very useful in this case: the knowledge of fundamentals of etymology helps to correctly understand the principles of the characteristic of natural objects applied in those languages, which historically preceded the Turkic languages in this territory. The thought that the complexity of historical processes in the territory, where during the millennia different tribes and the people interacted, caused the mixed character of earth-names of these places is carried out. The main massif is certainly Turkic, however a lot of them don't have Turkic nature. The researcher explains the initial semantics of a number of names of the rivers of ancient (Samoyed) origin.
Key words: earth-names, names of rivers and lakes of Khakassia, Turkic languages, substratum, Samoyed languages.
А.Д. Каксин, д-р филол. наук, вед. науч. сотр. Института гуманитарных исследований и саяно-алтайской
тюркологии, Хакасский государственный университет им. Н.Ф. Катанова, г. Абакан, E-mail: adkaksin@yandex.ru
О СПЕЦИФИКЕ ЧАСТИ ГИДРОНИМОВ НА ТЕРРИТОРИИ ХАКАСИИ (ОСТАТОЧНОЕ ВЛИЯНИЕ СУБСТРАТНЫХ ЯЗЫКОВ)
Статья посвящена первоначальной семантике тех гидронимов Хакасии, которые по происхождению не являются тюркскими (Колба, Сейба, Холба, Тебе, Анбу, Чорба, Тайба, Салба, Ташеба и других). Автором высказываются предположения об эпитетах, которые использовали первые насельники (самодийские народы), когда давали названия этим рекам. Лингвистическое объяснение данного явления очень полезно в данном случае: знание основ этимологии помогает правильно понять принципы характеристики природных объектов, применявшиеся в тех языках, которые исторически предшествовали тюркским языкам на этой территории. Проводится мысль о том, что сложность исторических процессов на территории, где в течение тысячелетий взаимодействовали разные племена и народы, обусловила смешанный характер топонимии этих мест. Основной массив, безусловно, - тюркский, однако много и нетюркских названий, и в статье объясняется исходная семантика ряда гидронимов субстратного (самодийского) происхождения.
Ключевые слова: топонимика, названия рек и озер Хакасии, тюркские языки, субстрат, самодийские языки.
Чаще всего при номинации географических объектов этнос выбирает между двумя возможностями: дать новое, т. е. своё, название или оставить старое (то, которое дано другим этносом, часто - порабощенным, но никуда не ушедшим). Наши предки в этом смысле поступали мудро и дальновидно: большей частью они переименовывали объекты, но в ряде случаев легко и спокойно воспринимали уже существующие названия. Вот как об этой своеобразной "диалектике" пишут, например, специалисты, занятые разработкой ономасиологических проблем:
«... можно говорить о том, что существует некий этнический фрагмент языковой картины мира, ... определяющими признаками которого являются антропоцентризм, наличие оппозиций «свой - чужой», «мы - они», а также стереотипное восприятие явлений «чужого» культурного пространства» [1, с. 45].
Такой двойственный подход объясняется во многом психологией простого человека, толерантно относящегося к новшествам (или чему-то чужеродному), если они не входят в антагонистическое противоречие ни с устоявшимся жизненным укладом, ни с видением будущего. По-видимому, именно этими особенностями коллективного разума объясняется, в нашем случае, наличие на территории, давно занятой тюрками, до-
вольно большого числа нетюркских названий. В основном это названия рек, и, поскольку эта территория до прихода прото-хакасов была обжита самодийцами (которые сегодня именуются также уральцами), мы вправе обратиться к данным языков этой древней семьи. Необходимо попытаться угадать мотивы, которыми руководствовались древние насельники региона, когда давали названия рекам Холба, Тайба, Колба, Салба, Тебе, Сейба и др. [2, с. 73].
Для лингвиста очевидно, что упомянутые названия отражают мировидение древних самодийцев, их способ познания характерных примет в движущемся пространстве, стремление кратким, точным словом обозначить определенную реку и тем самым отличать ее от других подобных водоемов. Значительную роль при этом играет прагматический подход (установка на ценностные качества объекта). Об этом аспекте человеческого мировоззрения специалисты пишут также довольно часто; ср., напр., следующее высказывание:
«Совершенно бесспорным является тот факт, что при восприятии мира человеческое сознание аксиологически маркирует не только отдельные объекты, но и целые денотативные сферы окружающей действительности» [3, с. 119].
На территории Хакасии много рек и озер, но еще больше - ручьев, для обозначения которых используется компонент чул 'ручей; протока': Ау чул 'Звериный ручей', Сип чул 'Саранковый ручей', Хара чул 'Черный ручей' и т.д. При обозначении рек и речушек употребляется компонент суг 'вода; река': Хызыл суг 'Красная река', Аар суг 'Чистая вода' и т.п. [4, с. 60]. Как видим, большинство названий - легко объяснимы (они прозрачны и мотивированы), исходный смысл обнаруживается сразу. Одна особенность: нечасто встречаются чисто тюркские наименования больших рек. Видимо, потому, что регион степной и засушливый, таких рек относительно мало. А те, что есть, уже имеют названия, и в большинстве своем эти названия дали древние самодийцы.
Поэтому и интересен вопрос о том, какие воззрения древних самодийцев отразились в их языке, в тех названиях, которые они дали окружающим их рекам, речушкам, озерам. Если анализировать корни искомых слов (второй элемент, действительно, воспринимается как апеллятив со значением 'вода / река'), достаточно легко приходит мысль о том, что они (эти корни) - суть эпитеты, прямо называющие ту или иную характерную особенность конкретной реки. Просмотрев внимательно список Своде-ша с данными языков самодийской семьи [5], можно перечислить те слова, которые чаще всего использовались в качестве первого компонента при номинации рек (или других водоемов).
Буйба: компонент буй-, по всей видимости, следует возвести к слову со значением 'камень'. В южных самодийских и энецком языке оно реконструируется в виде пи / пу (озвончение начального согласного вставка протезы -й- могли произойти уже на тюркской почве). Таким образом, в названии определенно был отражен или характер местности (по берегам много больших камней), или то обстоятельство, что дно реки покрыто камнями.
Сейба: корень сей-, на наш взгляд, явно перекликается с сохранившимся в обско-угорских языках словом сэй со значением 'песок (на берегу реки)'. В современных южно-самодийских оно не фиксируется. Возможно, это слово как нарицательное было утрачено, но сохранилось в названии реки, в русле которой наблюдалось много песчаных отмелей.
Колба: первый компонент в этом названии воспринимается как вариант обще-уральского слова со значением 'рыба'. В этом же значении оно фиксируется почти во всех современных финно-угорских и самодийских языках. В названии реки мог быть отмечен тот факт, что в ней водится много (и самой разной) рыбы.
Ташеба: звучание первого компонента этого названия сближается со словами самодийских языков со значением 'холодно': ср. энецк. тэчи, камасинск. шишти. Вероятно, реку назвали так потому, что вода в ней была всегда холодная (или местность такая, что людям возле этой реки было холодно). Однако, на примере слова Ташеба можно развивать версию о происхождении некоторых названий как тюркских аналогов существовавшим самодийским. И тогда происхождение данного конкретного названия можно объяснить следующим образом: к тюркскому таш 'камень' присоединен самый распространенный на данной территории самодийский апеллятив -ба 'вода; река' (протетическое -е- могло появиться намного позже).
Туба: по звучанию первый компонент сближается, прежде всего, со словами самодийских языков со значением 'огонь': ср. ненецк. ту, энецк. ту, селькупск. ту, камасинск. шу. Труднее объяснить, почему слово с таким значением является эпитетом: выражение 'огненная река' - очень образное, вряд ли уместно рассматривать эту версию. Возможно, в самодийском праязыке это слово обозначало также 'источник тепла', и тогда понятно
Библиографический список
обозначение (по ассоциации) реки с его помощью: Туба - 'теплая река'. (Возможно, в этом районе были горячие источники, имевшие выход на поверхность).
Салба: в современных самодийских языках обнаруживаются слова с этим корнем (сал / сол, с'ат / с'от), имеющим значение 'левый'. По всей видимости, название дано исходя из пространственных ориентиров: каждая из этих рек (в статье Л.Р Кызласо-ва указываются две Салбы) являлась, на взгляд древних, левым притоком другой реки.
По другим названиям также наблюдаются соответствия в современном звучании (возможно, уже полностью тюркском) и предполагаемом исходном (самодийском). В упоминавшемся списке имеются, в частности, слова со значениями 'лёд', 'левый', 'полный', 'большой', 'широкий', 'жир', 'рог', 'озеро'. Все они могли послужить основой при создании названий для рек Салба, Тебе, Ерба, Тайба и других.
Таким образом, не возникает сомнений, что первоначальные названия упомянутых рек указывают либо на характер той местности, где протекает река, либо на какую-то особенность самой реки. И эти названия, без всяких сомнений, могли дать именно самодийцы. О времени и обстоятельствах их прихода (а затем - тюрков) на территорию Южной Сибири много написано (в первую очередь, археологами). Здесь, в заключение, приведем взгляд лингвиста-компаративиста на эти древние эпохи:
«Продвинувшись на восток до Енисея, самодийцы застали здесь тунгусоязычное население, от которого и заимствовали название этой реки... Определенное культурное влияние оказали на самодийцев и тюрки, которые в последние века I тыс. до н.э. продвинулись в северную часть Алтайского нагорья и на юг западносибирской тайги. ... Совокупность лингвистических данных позволяет предположительно локализовать позднюю самодийскую прародину (накануне распада праязыкового единства) в районе Чулыма - Среднего Енисея, ориентировочно вокруг треугольника "Томск - Красноярск - Енисейск". Из самодийских народов нового времени в этом регионе оставались южные селькупы и камасинцы» [6, с. 102].
Итак, источники происхождения топонимов на территории Хакасии многообразны, и все они представляют значительный интерес для современных ученых, в первую очередь - для лингвистов и археологов. Сложность исторических процессов на территории, где в течение тысячелетий взаимодействовали разные племена и народы, отразилась на топонимии этих мест. Основной массив - тюркский, но результаты лингвистических исследований показывают, что сохранилось немало топонимов субстратного (в случае с гидронимами - самодийского) происхождения. Наблюдая за ними, можно сделать также следующие выводы. У каждого отдельно взятого наименования есть формальная и содержательная сторона, которые существуют в диалектическом единстве. Каждое из этих слов представляется двусоставным: есть постоянный семантический элемент со значением 'река', со свойственной ему формальной вариативностью (-ба / -бе / -бу), которая, очевидно, проистекает из действия закона сингармонизма. Переменным является корень, он вариативен в семантическом смысле. Вариативность корня - более широкая, все же и она имеет свои рамки. Корень, являющийся по сути эпитетом, выбирается из круга слов, которые могут с какой-либо стороны характеризовать реку: обычно это слова типа 'короткая', 'длинная', 'мелкая', 'глубокая', 'каменистая', 'большая', 'маленькая', 'изогнутая', 'быстрая', 'холодная', 'теплая', 'рыбная', 'медвежья', 'лосиная'.
1. Сироткина Т.А. Этнонимы как речевые маркеры категории этничности (на материале этнонимии Пермского края). Вопросы ономастики. 2008; 6: 37 - 46.
2. Кызласов Л.Р К вопросу об этногенезе хакасов. Ученые записки Хакасского научно-исследовательского института языка, литературы и истории. 1959; Выпуск VII: 70 - 92.
3. Чарыкова О.Н. Способы отражения аксиологической картины мира в языковом сознании этноса. Жизнь языка в культуре и социу-ме-3. Материалы международной научной конференции. Москва, 20-21 апреля 2012 года. Институт языкознания РАН; Российский университет дружбы народов. Москва, 2012: 117 - 119.
4. Сунчугашев Р.Д. Топонимия Хакасии. Научный редактор И.В. Кормушин. Абакан: Хакасское книжное издательство, 2009.
5. Списки Сводеша для самодийских языков: https://ru.wiktionary.org/wiki/Приложение
6. Хелимский Е.А. Очерк истории самодийских народов. Финно-угорский мир: Справочник по истории, культуре и языку. Редактор Д. Нановски. Будапешт-Москва, 1996: 101 - 115.
References
1. Sirotkina T.A. 'Etnonimy kak rechevye markery kategorii 'etnichnosti (na materiale 'etnonimii Permskogo kraya). Voprosy onomastiki. 2008; 6: 37 - 46.
2. Kyzlasov L.R. K voprosu ob 'etnogeneze hakasov. Uchenye zapiski Hakasskogo nauchno-issledovatel'skogo instituta yazyka, literatury i istorii. 1959; Vypusk VII: 70 - 92.
3. Charykova O.N. Sposoby otrazheniya aksiologicheskoj kartiny mira v yazykovom soznanii 'etnosa. Zhizn' yazyka v kul'ture i sociume-3. Materialy mezhdunarodnoj nauchnoj konferencii. Moskva, 20-21 aprelya 2012 goda. Institut yazykoznaniya RAN; Rossijskij universitet druzhby narodov. Moskva, 2012: 117 - 119.
4. Sunchugashev R.D. Toponimiya Hakasii. Nauchnyj redaktor I.V. Kormushin. Abakan: Hakasskoe knizhnoe izdatel'stvo, 2009.
5. Spiski Svodesha dlya samodijskih yazykov: https://ru.wiktionary.org/wiki/Prilozhenie
6. Helimskij E.A. Ocherk istorii samodijskih narodov. Finno-ugorskij mir: Spravochnik po istorii, kul'ture i yazyku. Redaktor D. Nanovski. Budapesht-Moskva, 1996: 101 - 115.
Статья поступила в редакцию 12.10.17
УДК 811.512.1
Salchak A. Ya., Cand. of Sciences (Philology), Head of Department of Organization of Scientific Research, Tuvan State University
(Kyzyl, Russia), E-mail: aelita_74@mail.ru
Chertykova M.D., Doctor of Philology, leading researcher, Institute of Humanitarian Researches and the Sayan-Altai Turkology,
Katanov Khakass State University (Abakan, Russia), E-mail: chertikova@yandex.ru
THE BASIC MODEL OF METAPHORIZATION OF POLYSEMOUS VERBS WITH THE MEANING OF BEHAVIOR IN TUVA AND KHAKASS LANGUAGES. The work presents a study on identification and comparative description of the main metaphoric models of verbs with the meaning of behavior with reference to the Tuva and Khakass languages. The most frequent similar models in these languages are these model of metaphorization: "the action ^ the action that characterizes the human behavior", "the change of the state of the object ^ action characterizes human behavior", "the action of the animals ^ the action that characterizes the human behavior" and "human condition ^ action that characterizes the human behavior". However, the cognitive mechanisms of semantic derivation of polysemous verbs in these languages show different conceptual situation.
Key words: Tuva language, Khakass language, verb meaning behavior, polysemy, metaphorization, model.
А.Я. Салчак, канд. филол. наук, начальник отдела организации научных исследований Тувинского государственного
университета г. Кызыл, E-mail: aelita_74@mail.ru
М.Д. Чертыкова, д-р филол. наук, вед. научн. сотр. Института гуманитарных исследований и саяно-алтайской
тюркологии Хакасского государственного университета им. Н.Ф. Катанова, г. Абакан, E-mail: chertikova@yandex.ru
ОСНОВНЫЕ МОДЕЛИ МЕТАФОРИЗАЦИИ МНОГОЗНАЧНЫХ ГЛАГОЛОВ СО ЗНАЧЕНИЕМ ПОВЕДЕНИЯ В ТУВИНСКОМ И ХАКАССКОМ ЯЗЫКАХ
Статья посвящена выявлению и сравнительно-сопоставительному описанию основных моделей метафоризации глаголов со значением поведения на материале тувинского и хакасского языков. Наиболее частотными являются схожие в этих языках модели метафоризации: «действие, совершаемое человеком ^ действие, характеризующее поведение человека», «изменение состояния объекта ^ действие, характеризующее поведение человека», «действие, совершаемое животным ^ действие, характеризующее поведение человека» и «состояние человека ^ действие, характеризующее поведение человека». Однако когнитивные механизмы семантической деривации многозначных глаголов в этих языках демонстрируют различные концептуальные ситуации.
Ключевые слова: тувинский язык, хакасский язык, глагол со значением поведения, многозначность, метафориза-ция, модель.
Для большинства глаголов в тюркских языках характерно явление многозначности, которое основывается на метафорических переносах, учитывающих как внешнее, так и одновременно функциональное сходство обозначаемых действий. Метафорический перенос в лингвистике обычно понимается как один из видов семантической деривации, приводящей к переосмыслению значение частотной лексической единицы. В процессе такого переосмысления объект номинации может переходить с одной понятийной сферы в другую. Б.И. Татаринцев отмечает, что «метафорические переносы, основанные на сходстве производимого впечатления, на известной общности вызываемых ими представлений, а также на определенном внешнем подобии реалий, присутствуют во многих полисемичных глаголах» [1, с. 57]. Мы также принимаем утверждение Г.И. Кустовой о том, что метафора как тип переноса - «всего лишь частный случай осмысления (интерпретации) одного (нового, неосвоенного, но по каким-то параметрам сопоставимого) через другое (данное, освоенного, парадигматическое)» [2, с. 104].
На материале тюркских языков Сибири переносные значения рассматривались в работах Б.И. Татаринцева [3], Е.Н. Афанасьевой [4], О.Ю. Кокошниковой [5] и др. Названные работы выполнены в основном на сравнительно-сопоставительном, функционально-семантическом аспекте. О.Н. Лагута разделяет конкретную метафору и модель метафоризации на том же основании, на каком, например, синтаксисты разделяют конкретные высказывания и модели предложения [6, с. 35]. Автор также приводит высказывание В.Н.Телия о том, что «... описать технику метафоры, то есть то, как она образует новое значение, - значит описать метафору как модель, аналогичную словообразовательным и синтаксическим моделям» [7, с. 183]. О.Ю. Кокошникова,
рассматривая многозначные глаголы в хакасском, алтайском и тувинском языках, выделяет 18 групп комбинаций переносных значений, в которых глаголы объединяются сходством, общностью признаков переноса, например,
• «действие человека ^ действие, совершаемое человеком, приводящее к подавлению, ухудшению» - хак.: хахта-«1) трясти, встряхивать, очищая от пыли, грязи; 2) перен. забрать у кого-л. что-л. последнее»; тув.: орааш- «1) запутываться, путаться (напр. о нитках); 2) перен. приставать, привязываться к кому-л., надоедать кому-л.»;
• «состояние неодушевленного предмета ^ неприятное ощущение (о человеке)» - хак.: узу- «1) спать, находиться в состоянии сна; 2) перен. неметь, терять чувствительность (о ногах, руках)»;
• «действие, совершаемое человеком, предметом ^ действие, совершаемое человеком в сфере личностных отношений»: хак. толга- «1) крутить, вертеть, вращать кругообразно; 2) перен. окрутить, охмурить, завлечь кого-л.» и т.д. [5, с. 41].
В тюркских языках системные лексические группировки глаголов поведения являются малоисследованной областью лексикологии. Однако в последние десятилетия эти вопросы притягивают внимание, как лексикологов, так и синтаксистов в аспекте исследований семантического и синтагматического характера. В тюркских языках Южной Сибири глаголы со значением поведения на материале тувинского языка (в сопоставлении с якутским языком) описаны в диссертационном исследовании А.Я. Салчак [8]. В хакасском языке глаголы со значением поведения получили системное описание диссертации М.Д. Чертыковой в рамках поля глаголов со значением психической деятельности [9], где помимо функционально-семантического описания глаголов дан-
