CC BY
127
__________________________flCflDmm___________________________
От редакции. Первую рубрику прошлого номера нашего журнала образовали материалы специального заседания семинара «Поли-тия», приуроченного к 60-летию со дня рождения А.М.Салмина. По разным причинам в нее вошли не все тексты, представленные в редакцию, — некоторые запоздали, объем других оказался свойственным не столько тезисам, сколько полноразмерным статьям... Поэтому сейчас мы публикуем второй блок работ, объединенных той же самой «салминской референцией». То, в сколь разных направлениях способна двигаться исследовательская мысль, вдохновленная теми или иными элементами салминского наследия, свидетельствует, что сделанное Салминым сохраняет для российской политической науки парадигмообразующее — в куновском смысле слова — значение и осознание этого факта с прошествием времени лишь укрепляется. Благодарная память — редкая гостья в наших палести-нах; тем отраднее каждое ее посещение.
Ю.С.Пивоваров
О СООТНОШЕНИИ РУССКОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ И РУССКОЙ
__ W
ПОЛИТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ1
Памяти выдающегося русского политолога Алексея Михайловича Салмина
1 Ранняя версия статьи опубликована в антологии «Российская политическая наука. Т. 5: 1995—2006» (М, 2008).
Ключевые слова: политическая мысль, политическая наука, интеллектуально-философская культура, синтез, самопознание
Русская политическая мысль (далее Мысль) и русская политическая наука (Наука) — вот две «сущности», отношения между которыми мне бы хотелось обсудить в этой работе. Но сразу замечу: они не равноценны. Мысль, что бы уничижительное о ней ни говорили (всякие там неучи), есть великолепное творение русского гения. Наука находится еще в стадии становления. Что из нее получится, пока неясно. Однако эти сущности не только не равноценны, они к тому же разминулись во времени. Если Мысль состоялась в XIX — первой трети (максимум половине) ХХ в., то Наука начинается после ХХ съезда КПСС.
...Итак, по старшинству — о Мысли. Это социоинтеллектуальный феномен, имеющий, повторю, достаточно четкие хронологические
6
ИОААПКГ № 3 (62) 2011
____________________________flCDDfAlfl___________________________
рамки, границы. Она «просыпается» в прологе XIX в. Позади столетие заимствований, ученичества, подражательства. Теперь уже все готово к зрелому творчеству. Да и эпоха велит. Корабль Просвещения потерпел крушение в штормах Французской революции. Наполеоновские войны, романтизм, историческая школа права, немецкая философия, консерватизм (Шатобриан), либерализм (Бенжамен Констан), социализм и т.д. — на все это необходимо было дать ответ. В свои права вступала новая эпоха — Современность (Modernity). Ренессансному восторгу и порыву, гносеологическому оптимизму и самоуверенности пришел конец. На смену им явились болезненная саморефлексия, иррационализм, пессимизм и новые утопии социальной гармонии.
А за плечами России был век Петра и Екатерины, век, расколовший Отечество на два «враждебных склада жизни» (В.О.Ключевский) — европеизированный, петербургско-имперско-дворянский, и старомосковский, традиционно-патриархальный. И этот раскол в большой мере определил судьбы страны. Мысль просыпается, когда исторические часы показывают «1812 год» (в широком смысле — и то, что к нему привело, и его последствия), который занес нас в Париж, произведя русского царя в «главу царей». Но тут же и пугачевщина (в недавнем прошлом), и незнание того, что делать с крепостным правом.
Все это и многое другое, сойдясь в какой-то точке, стало причиной «большого взрыва» — рождения оригинальной и субстанциальной Мысли.
Однако и верхняя граница не менее значима и значительна. Национал-социалистическая революция в Германии, расцвет фашизма в Италии и салазаризма в Португалии, вот-вот разразится гражданская война в Испании, мировой экономический кризис и спасительный New Deal, энциклика Пия XI «Quadragesimo anno», критиковавшая капитализм с социал-реформистских позиций... А в России — полная победа Сталина и его режима. Иллюзии развенчаны повсюду. Немецкий национализм, так радостно и бодро начинавшийся в «замкнутом торговом государстве» Фихте, логично завершается «тотальным государством»
К.Шмитта. Все продумано до юридических деталей. И палачи, засучив рукава, принялись за дело. «Полмира в крови и в развалинах век...» Вместе с немецкими палачами выступили, реализуя собственные и заимствованные утопии, интенсивно созидавшиеся более столетия, палачи русские, итальянские, испанские...
Конец первой трети ХХ столетия подвел кровавую черту, разделившую социальную историю нашего времени на эпоху «слова» и эпоху «дела».
Мысль тоже «закругляется». Последние великие ее поколения («бердяевское» и «евразийское») уже высказались. Принципиальные вопросы сформулированы, принципиальные ответы получены. Конечно, движение, развитие мысли не останавливается. Однако субстанциально и тематически последовавшие десятилетия нового не принесли.
ИОЛ1ШКГ № 3 (62) 2011
7
____________________________flCUDfAlfl__________________________
Разумеется, все это не означает, что в Древней Руси не думали, что лишь насильственная прививка некоторых элементов европейской культуры побудила наших прадедов к философствованию, к гнозису и, поучившись около столетия, они вдруг заговорили собственным языком. Безусловно, и допетровская Русь мыслила. Мы являемся наследниками великой и великолепной интеллектуальной традиции русского православия — от митрополита Илариона до Симеона Полоцкого. Мы унаследовали и определенные измерения византинизма (модель симфонии, паламизм и т.д.). В нашем сознании навечно отпечатались черты ордынства. Не в меньшей мере, чем Европа, Русь вобрала в себя общехристианские (то есть поверх конфессиональных различий) идеи, в том числе эсхатологизм, хилиазм, учение о трех царствах (у нас — «Третий Рим») и другие. Не стоит забывать и о языческом пласте русского сознания (как утверждают историки, весьма живучем).
Однако все это не привело к становлению субстанциальной интеллектуально-философской культуры и Мысли. И не могло привести в рамках московско-допетровской цивилизации. Им там попросту не было места.
Перефразируя известное выражение, можно сказать: рождение Мысли было русским ответом на французскую политическую и английскую промышленную революции. А также, о чем отчасти уже говорилось, на революцию Петра, на революцию русского сознания XVIII в. и т.д. На рубеже XVIII и XIX столетий Россия вступила в Современность (Modernity). Но это была Современность по-русски, или, другими словами, у России в пространстве Modernity было свое место.
* * *
2 Зеньковский 1991: 9.
3 Там же: 12.
4 Там же: 13.
Разумеется, Мысль образуют размышления совершенно разных людей, думавших по-разному и о разном. Но здесь, в этой статье, я буду говорить о том, что их объединяло, что у них было общего и что в конечном счете дает нам право квалифицировать ее как определенную целостность.
О некоторых важнейших качествах Мысли точно сказано у самого авторитетного (по сей день) ее исследователя — В.В.Зеньковского. В предисловии к своей непревзойденной «Истории русской философии» он отмечает, что в ней, «несмотря на ее несомненную связь и даже зависимость от западноевропейской мысли, развились самостоятельные построения, они связаны не только с логикой идей, но и с запросами и условиями русской жизни»2. То есть, подчеркивается именно рус-скоориентированность, русскосвязность Мысли (хотя ее рецепцион-ный характер тоже нельзя сбрасывать со счетов). Далее Зеньковский уточняет: Мысли удалось «совместить в себе необходимое ученичество и свободное творчество»3 (вот бы так и Науке). Но вместе с тем «целые поколения попадали в плен Западу, в страстное и горячее следование его созданиям и исканиям»4 (а вот этого не хотелось бы).
8
Т10А1ЖГ № 3 (62) 2011
5 Там же: 15.
6 Там же: 16.
7 Там же.
8 Франк 1996: 152—153.
____________________________flCDDfAlfl___________________________
Кроме того, Зеньковский совершенно справедливо утверждает: гносеология не играет в (и для) Мысли главной роли, она отодвинута на далекие вторые. Русские же мыслители в большинстве своем «склонны к так называемому онтологизму при разрешении вопросов теории познания, то есть к признанию, что познание не является первичным и определяющим в человеке»5. И с этим нельзя не согласиться; что же касается онтологизма, то о нем мы еще поговорим. Ну и, конечно, он прав на все 100 процентов, указывая, что «русская мысль сплошь исто-риософична»6. При этом философия истории ориентирована на моральные ценности, в ней доминируют моральные установки, и можно даже фиксировать ее панморализм7.
Итак, онтологизм и историософия в качестве основоположений Мысли. Здесь стоит послушать мнение С.Л.Франка — по-видимому, философа № 1 русского XX в. Разумеется, то, что он говорит, относится прежде всего именно к философии, а не к политической мысли. Но и эта последняя в полной мере «заражена» тем же. Казалось бы, далекие, демонстративно дистанцирующиеся от всего этого люди, и те в конечном счете дуют в эту дуду (например, М.А.Бакунин).
«...Главным содержанием русского философского мышления, — констатирует Франк, — является религиозная этика... „Добро“ в ней — это не содержание моральной проповеди или нравственного требования; оно — не „должное“ или норма, а „истина“ как живая онтологическая сущность мира, которую человек должен постигнуть и ей покориться. Другими словами, религиозная этика есть в то же время религиозная онтология!»8 Подчеркну, что здесь Франк полемизирует с Кантом. Это у него этика — «должное», норма, а «добро» — «нравственное требование» (категорический императив). Хорошо известно, что Кантова этика есть поиск всеобщих и общеобязательных оснований для действий. Франк же пишет: «постигнуть» и «покориться». Кант полагает разрушение естественного, предзаданного, «органического» самоотождествления личности с коллективом предпосылкой учения об этике; соответственно, он приходит к идее нравственной автономии человека. Семен Людвигович, напротив, фиксирует: «Русскому сознанию чуждо индивидуалистическое толкование этики: в нем речь идет не о той ценности, которая делает добрым, спасает или исцеляет лично меня, а о принципе, порядке, в конечном счете о религиозно-метафизическом основании, на которое опирается и жизнь всего человечества, и даже устройство всего космоса и благодаря которому человечество и мир спасутся и преобразятся. Теснейшим образом это связано с глубоким общинным чувством, которым проникнуто русское воззрение на жизнь. Свое глубокое выражение это чувство нашло в мысли Достоевского об ответственности каждого человека за все зло мира и все несовершенства жизни. Только это чувство ответственности за все может стать началом спасения. Славянофилы понимают это общинное чувство как „хоровой принцип“ или „соборность“. Его использовал Хомяков в своем гениальном учении о церкви. Поэтому русская этика — это,
ИОЛППКГ № 3 (62) 2011
9
9 Там же: 153.
10 Там же.
11 Там же.
12 Там же.
13 Там же: 155.
____________________________flCUDfAlfl___________________________
с одной стороны, онтология, а с другой — философия истории и социальная философия. В ней всегда говорится о судьбе и будущем человечества, ибо отдельный человек может найти нравственное успокоение и спасение только вместе с человечеством, в универсальном духовном организме коллективной жизни людей»9.
Следовательно, русская философия истории и социальная философия вместе с онтологией образуют этику. И — логично предположить — насквозь пронизаны онтологизмом. Историософия и социальная философия всегда ориентированы на будущее человечества, на его спасение (в религиозном смысле) и «даже на устройство всего космоса». А также на преображение (в религиозном смысле) человечества и космоса. Причем всех людей, всего человечества, а не, как у Канта, автономного индивида. Еще раз повторю великолепную формулу Франка: «Отдельный человек может найти нравственное успокоение и спасение только вместе с человечеством, в универсальном духовном организме коллективной жизни людей»10.
И еще одно. Франк замечает: «В наиболее яркой форме... сущность русского духа проявляется в моральной проповеди Толстого, в его отрицании современной жизни и культуры во имя морального „доб-ра“»11. Таким образом, отторжение господствующей социальности и современной культуры есть сущность русской мысли.
Далее Франк говорит об основных темах русской мысли и ее фундаментальных положениях, в которых кроются специфика и «субстанция» этого интеллектуального феномена. «Философия истории и социальная философия (которая также является религиозной этикой и онтологией) — вот главные темы русской философии. Самое значительное и оригинальное, созданное русскими мыслителями, относится к этой области. К ней же принадлежит одна из крупных проблем, сильно занимавшая русское сознание, от славянофилов до наших дней, — об отношении русского мира к культуре Западной Европы и особенности ее духа. Эта проблема рассматривается не только как национально-политическая или культурно-историческая, а как проблема философии истории, в конечном же счете как религиозно-метафизическая проблема»12. Иначе говоря, проблема «Россия—Запад» решается Мыслью не в социальном (или не в первую очередь социальном), а в религиознометафизическом измерении. Это важно помнить. Франк же особо подчеркивает значимость главных тем русской мысли. «...Сама философия истории и социальная философия в России представляет собой нечто большее, чем это кажется на первый взгляд. Эта область русской мысли представляет собой нечто вроде чаши, в которую вливаются все русские философские идеи»13.
Итак, историософия и социальная философия — чаша, в которую вливаются все потоки русской мысли. Но ведь если вливаются, то и смешиваются. И философско-исторический и социально-философский (и, безусловно, политический) напиток, содержащийся в этой чаше,
10
ТЮАПТ1КГ № 3 (62) 2011
1 Там же: 169.
15 «Сначала жить, потом философствовать» (лат.).
16 Там же: 169—170.
_____________________________flCDDfAlfl___________________________
состоит из весьма разных ингредиентов. В том числе и совсем не относящихся к разряду социальных (в широком смысле слова)...
Для нашей темы важно и то, что Франк думал об антропологии Мысли, о ее субъектном (акторском) измерении. «Новый западноевропейский человек, — пишет он, — ощущает себя... как индивидуальное мыслящее сознание, а все прочее — лишь как данное для этого сознания или воспринимаемое через его посредство. Он не чувствует себя укорененным в бытии или находящимся в нем и свою собственную жизнь ощущает не как выражение самого бытия, а как другую инстанцию, которая противостоит бытию, то есть он чувствует себя, так сказать, разведенным с бытием и может к нему прибиться только окольным путем сознательного познания»14.
Разумеется, русского человека Франк видит другим, принципиально отличным от европейца, «разведенного с бытием». «Совершенно иное жизнеощущение выражается в русском мировоззрении, которое поэтому стремится к совсем иной философской теории... Русскому духу путь от „cogito“ к „sum“ всегда представляется абсолютно искусственным; истинный путь для него ведет, напротив, от „sum“ к „cogito“. То, что непосредственно очевидно, не должно быть вначале проявлено и осмыслено через что-то иное; только то, что основывается на самом себе и проявляет себя через себя самое, и есть бытие как таковое. Бытие дано не посредством сознания и не как его предметное содержание; напротив, поскольку наше „я“, наше сознание есть не что иное, как проявление, так сказать, ответвление бытия как такового, то это бытие и выражает себя в нас совершенно непосредственно. Нет необходимости прежде что-то „познать“, осуществить познание, чтобы проникнуть в бытие; напротив, чтобы что-то познать, необходимо сначала уже быть. Именно через это совершенно непосредственное и первичное бытие и постижимо, наконец, всякое бытие... Человек познает постольку, поскольку он сам есть... он постигает бытие не только идеальным образом через познание и мышление, а прежде всего он должен реальнее укорениться в бытии, чтобы это постижение вообще стало возможным. Отсюда следует, что... понятие жизненного опыта как основы знания связано с онтологизмом. Ибо жизнь есть именно реальная связь между „я“ и бытием, в то время как „мышление“ — лишь идеальная связь между ними. Высказывание „primum vivere deinde philosophare“ 15 по внешнему утилитарно-практическому смыслу есть довольно плоская банальная истина, но то же самое высказывание, понимаемое во внутреннем, метафизическом смысле, таит в себе (как выражение онтологического примата жизненного факта над мышлением) глубокую мысль, которая как раз и передает... основное духовное качество русского мировоззрения»16.
Из этой обширной цитаты мы можем извлечь формулу русской мысли. Франк отвергает классически-западное, декартовское «cogito ergo sum» и чеканит: «Sum ergo cogito». Причем, замечу, им дается
ИОЛ1ШКГ № 3 (62) 2011
н
17 Там же: 158.
118 Там же: 159.
19 Там же.
____________________________flCUDfAlfl___________________________
и важнейшее обоснование — «онтологический примат жизненного факта над мышлением».
И вот исходя из этого онтологического примата «sum» над «ergo» Франк обрисовывает основы «русской социологии» (и «русской политологии», добавлю я). Он говорит: «...Русским мыслителям совершенно чуждо представление о замкнутой на себе самой индивидуальной личностной сфере. Их основной мотив — связь всех индивидуальных душ, всех „Я“ так, что они выступают интегрированными частями сверхиндивидуального целого, образуя субстанциальное „Мы“. Как бы ни было велико влияние лейбницевской монадологии на отдельных русских мыслителей, все они отвергали учение о закрытости и изолированности монад. Вопреки Лейбницу они полагали, что монады не только взаимодействуют между собой, не только связаны с Богом и миром, но и обладают собственным бытием только в такой взаимной связи. Русскому мировоззрению свойственно древнее представление об органической структуре духовного мира, имевшееся в раннем христианстве и платонизме. Согласно этому взгляду, каждая личность является звеном живого целого, а разделенность личностей между собой только кажущаяся. Это напоминает листья на дереве, связь между которыми не является чисто внешней или случайной; вся их жизнь зависит от соков, полученных от ствола. Проникая во все листья сразу, эти соки внутренне связывают их между собой»17.
Такой «сверхиндивидуальный», органицистический подход позволяет ему сделать заключение: «Русское рассмотрение человеческого духа в социальной и исторической философии... выступило как религиозная этика коллективного человечества»18. Разумеется, этому «коллективному человечеству» противостоит «человечество индивидуальное». «...Русская философия резко противоположна западноевропейской... Западное мировоззрение исходит из „Я“; индивидуалистический персонализм соответствует его идеализму. „Я“, индивидуальное сознающее бытие или вообще составляет единственное и последнее основание всего прочего, или являет собой... своевольную и самодовольную, на себе замкнутую и от всего остального независимую сущность. „Я“ выступает единственной метафизической точкой жизни, единственным звеном, соединяющим жизнь и бытие; личность обладает последней реальностью только в глубине замкнутого на себе и непроницаемого для других „Я“»19.
Далее, отталкиваясь от «индивидуалистического персонализма» Запада, Франк описывает «соборный персонализм» России, русскую социологию (политологию) соборности. «...Русское мировоззрение содержит в себе ярко выраженную философию „МЫ“, или „МЫ-филосо-фию“. Для нее последнее основание жизни духа и его сущности образуется „МЫ“, а не „Я“. „МЫ“ мыслится не как внешнее единство большинства „Я“, только потом приходящее к синтезу, а как первичное... неразложимое единство, из лона которого только и вырастает „Я“ и посредством которого это „Я“ становится возможно. „Я“ и „ТЫ“, мое
12
Т10А1ЖГ № 3 (62) 2011
20 Там же.
ЛОШМ
сознание и сознание, чуждое мне, мне противостоящее и со мной связанное, оба они образуют интегрированные, неотделимые части первичного целого — „МЫ“. И не только каждое „Я“, связанное и соотнесенное с „МЫ“, содержится в этом первичном целом. Можно утверждать, что в каждом „Я“ внутренне содержится „МЫ“, потому что „МЫ“ образует последний опорный пункт, глубочайший корень и внутренний носитель „Я“. Коротко говоря, „МЫ“ является органическим целым, то есть таким единством, в котором его части тесно с ним связаны, им пронизаны. „МЫ“ полностью присутствует в своих частях как их внутренняя жизнь и сущность. Но „Я“ в его свободе и своеобразии этим не отрицается. Только своеобразие и свобода „Я“ образованы такой связью с целым, жизненность „Я“ создается сверхиндивидуальной целостностью человечества»20.
Я не случайно уделил столь большое внимание тому, как Франк рисует принципиальные основы и качества русской мысли, сделав это даже в ущерб собственно политически-политологическому измерению. Ведь именно эссенциальное в этой мысли в конечном счете определяет ее политический извод.
Это самое эссенциальное кардинально отличает Мысль и от западной политической философии, и от вышедшей из нее political science. Совершенно разные мирочувствия, мирополагания, мировоззрения, противоположные, хотя и имеющие общие христианские корни (я не буду здесь касаться вопроса почему). И если предположить, что Мысль не есть нечто абсолютно не связанное с реальной русской жизнью, наличной историей, то тогда следует признать: она отражает и выражает особый, несхожий с Западом мир. Она и существует для того, чтобы понять именно его.
Думаю, здесь главный пункт, в чем Мысль может быть полезна Науке. Мысль — это и путеводитель, и транспортное средство, необходимое Науке в ее «путешествии» по родной стране. И не надо слушать вздорные рассуждения, будто Мысль несовременна, вне- и ненаучна, мифологична, утопична и т.д. Я и сам, кстати, немало писал об этих ее качествах, но видел в них лишь адекватное (насколько это вообще возможно) отражение русской реальности. Несовременной, закутанной в мифы, бесконечно порождающей утопии и т.п...
* * *
Теперь немного о некоторых важных качествах нашей политической мысли. Поражает, что стоило ей заявить о своем существовании, прийти в мир, как она сразу же продемонстрировала свой характер, зрелость, особенности. Почти нет развития — внутреннего, сущностного, проблемного. Она начнет меняться лишь в начале ХХ в., но вскорости ей размозжат голову те, о которых она всегда радела.
Каковы же эти коренные качества Мысли? — Всегдашнее недовольство status quo и желание все исправить; уверенность в девиантно-
ИОЛППКГ № 3 (62) 2011
13
21 Койген 2008: 411—425
_____________________________flCUDfAlfl__________________________
сти исторического пути России и убежденность в том, что норма (не важно какая) известна и известно, как к ней прийти; взгляд на Россию в свете противопоставления ее Западу; сосредоточенность на теме власти; обязательное влияние той или иной европейской философской, политической, правовой школы или идеологии; ожидание — осознанное, открытое или подспудное — какого-то страшного взрыва, «пугачевского бунта», кровавой революции; неприятие наличных форм европейской демократии, поиск собственного, русского варианта народоправства и т.п. Список этих качеств, разумеется, можно продолжить. Но остается только удивляться схожести и нередко (по сути) идентичности казалось бы совершенно далеких, нередко противостоявших друг другу мыслителей.
А еще нередко Мысль удивляет и другим. Будучи, как говорилось выше, «призвана» выражать и описывать какую-то особую, несхожую с европейской эссенцию, она вдруг не только являет нам примеры тонкого понимания того, что делалось в XIX — начале ХХ в. там, у них, но и — в это даже трудно поверить — предваряет многие важные концепции, идеи, подходы современной political science. И поверьте, в том, что я говорю, нет ни грана от известного русского самохвальства: мол, мы всё придумали и изобрели раньше, чем на этом «гниющем» Западе (кстати, тоже немаловажная тема Мысли, характерная не для одних лишь почвенников-«патриотов»), и вообще — мы «родина слонов». Речь идет не об этом, но об особой энергии и креативности русского интеллектуального взрыва рассматриваемого периода. Между тем если в гениальности отечественной литературы (от Пушкина до Чехова и Бунина) уже никто нигде не сомневается, то аналогичное качество Мысли пока еще всерьез не зафиксировано в массовом культурном сознании.
Вот некоторые примеры «прозрений» отечественных политических любомудров. Известно, какую громадную роль в political science играет элитистский подход. С известной же долей осторожности можно сказать, что после появления классической книги Й.Шумпетера «Капитализм, социализм и демократия» (1942 г.) теория элитистской демократии стала если не господствующей, то во многом определяющей в политологических исследованиях и остается таковой вплоть до сегодняшних дней. Но известно ли кому-нибудь, что М.М.Сперанский еще в середине 30-х годов XIX в. в лекциях, читанных наследнику престола великому князю Александру Николаевичу (будущему царю-освободите-лю), пришел к выводу, что русскую политику второй половины столетия будут определять конкуренция и сотрудничество пяти элитных групп (трех прогрессивных и двух консервативных; монархической власти отводилась роль «модератора»)?
Или возьмем Д.М.Койгена (кто читал его работы? кто опирается на его идеи?)... В 1913 г. он сформулировал идею «политической культу-ры»21 (и, кстати, вовсю и вполне релевантно, как мы можем теперь судить, пользовался этим термином). То есть, за 43 года до великого
14
ТЮАПТ1КГ № 3 (62) 2011
кшт
22 Кистяковский 2008: 349—370.
23 Алексеев 2008:
61—73.
24 Спекторский 2008: 724—736.
и знаменитого Габриэля Алмонда все это пришло в голову человеку, имя которого практически ничего не говорит даже русским специалистам. В 1913 г. «веховец» Б.А.Кистяковский говорил о социальном правовом государстве22. Эта тема станет актуальной для зарубежной науки через пару десятилетий. То же самое можно сказать о понимании природы конституции А.С.Алексеевым23 и Е.В.Спекторским24. Оно удивительным образом напоминает то, что более чем через 40 лет будет зафиксировано Морисом Дюверже. Примеры можно множить...
* * *
Но вот вопрос, который давно волнует меня: насколько и в чем, собственно, Мысль и Наука разное? Разве когда я мыслю, то нахожусь за пределами науки (выхожу за них)? Или, когда рассуждаю политологически, не мыслю? Разумеется, нет. По преимуществу нет, в своей основе нет. Значит, две эти сущности связаны между собой. Но как?
Говоря о происхождении политической науки на Западе, ее обязательно выводят — в качестве законной наследницы — из европейской (и античной) политической мысли. То есть, в определенную историческую эпоху (конец XIX — начало ХХ в.) для адекватного описания, понимания, улучшения и т.д. некоей новой реальности потребовались какие-то специальные подходы, знания, язык и прочее. Но что за «новая реальность» явилась столетие (примерно) назад? — Массовое общество, всеобщее юридическое равенство индивидов, средства массовой информации, капиталистически-рыночная экономика, преимущественно классовая структура социума, почти полная грамотность населения, секуляризация и обмирщение сознания и т.д. Наконец, как результат (один из многих) и одновременно характернейшая черта этой новой реальности — выделение политики в совершенно особую и отдельную сферу жизнедеятельности общества. Именно для нее и «на нее» и понадобилась политическая наука.
А что у нас? Почему в России из политической мысли самостоятельно, без всяких заимствований-рецепций не родилась политическая наука? «Виновата» ли мысль, или русская реальность не выдала запроса на эту специфическую науку? Думаю, и то и другое. Но главное — политическая наука современной России (то есть последних почти 20 лет) родилась не от русской политической мысли. Ведь, помимо всего прочего, нельзя родиться от того, чего не существует. Мы помним, что Мысль, возникнув на рубеже XVnI—XIX столетий, скончалась в эмиграции в 30-е годы прошлого века, самое позднее — около 1950 г. Ее, как известно, удушили на родине, а в эмиграции сроки ее жизни были ограничены биологическими сроками ее носителей. В Эсэсэсэрии же, понятно, было не до Мысли, и потенциальных или (тайно) актуальных мыслителей там убивали либо запугивали до смерти. Правозащитная и вообще диссидентская среда при всем ее героизме и интеллектуальных запросах породила лишь одну новую, хотя, конечно, принципиально
ИОЛ1ШКГ № 3 (62) 2011
15
____________________________flCUDfAlfl___________________________
важную идею — права как фундаментальной, а не инструментальной ценности.
Однако представим себе, что Мысль не убили. Вышла бы из нее политическая наука по-русски? Можно, разумеется, самоуверенно и снисходительно заметить: история не знает сослагательного наклонения. Но ведь речь-то не об этом. Вела ли интенция русской мысли к зарождению political science? Да, скажу твердо, вела — в той мере, в которой в России возникала «новая реальность», схожая с западной, в той, в которой русская Мысль была составной частью западной (европейской). И не вела в той мере, в какой ни того ни другого не было... Увы, история показала (и, еще раз «увы», показывает ныне): ни того ни другого (ни третьего и четвертого, подобных первому и второму) по преимуществу не было.
Если же несколько снизить уровень и пафос рассуждения и вспомнить о конкретных обстоятельствах зарождения в СССР political science, то следует констатировать: она, как и очень многое у нас, незаконное дите ХХ съезда. То есть, сегодня это 50-летняя девушка, у которой на рубеже 1980—1990-х годов началась вторая молодость. Кстати, другим ее родителем было тлетворное влияние Запада. Железный занавес сменили на деревянный, кое-где приоткрыли, кое-где он быстренько подгнил. И полилось. Причем политологическое знание оказалось нужным и понятным прежде всего для тех, кто занимался исследованием зарубежья. А они тогда концентрировались во множестве многолюдных институтов Академии наук. Дело пошло так споро, что через четверть века у нас уже были сотни хорошо (по-западному) образованных политологов в возрасте от старших студентов — аспирантов до молодых (слегка за 60) пенсионеров. Предметом этой политологии был весь мир (даже отчасти соцлагерь), только не СССР-Россия.
Но эта, советская, политология практически никак не была связана с русской политической мыслью (исключения: А.Б.Зубов, А.М.Сал-мин... кто еще?). Встречались, конечно, люди, читавшие, с одной стороны, Соловьева—Розанова—Бердяева, а с другой — Алмонда—Дювер-же. Но для политологических штудий некоторое знакомство с отечественной интеллектуальной традицией в общем большого значения не имело.
Потом, как известно, советский строй умер. Вслед за ним начала помирать и советская наука. Явилось много нового, в том числе и политология. В целом у нее три источника (не путать с двумя родителями — эти произвели на свет, из тех она хлебает): западная наука (прежде всего), какие-то куски старого марксистско-ленинского знания и некоторые элементы русской мысли. Из первого источника черпают все, кто с какой и в какой позиции пристроился. И этот источник, повторю, научно определяющий. Второй уже иссяк. Но им так напоили в (наши) молодые годы, что никто, даже либералы и антикоммунисты, без него «и ни туды и ни сюды». Эта жидкость в нашей крови. Постарев, мы кормим ею наших учеников, и потому это «советское шампанское» бродит
16
ТЮАПТ1КГ № 3 (62) 2011
____________________________flCDDfAlfl___________________________
и в их жилах. Что касается третьего источника, то его влияние, безусловно, слабее двух первых. К тому же на бедную русскую мысль накинулись совсем уж хищнически. Хватают кусками, не прожевав, глотают, мучаются несварением. И неясно, зачем она, зачем все эти ильины-ев-разийцы политологии. Чтоб «красиво» было?
Вообще, среднестатистический, или «модельный», российский политолог типологически схож с «новым русским» (прошу не обижаться, я ведь любя...). Этот тоже «хавает» западное без разбора, сохраняет советские ухватки, да еще повадился рядиться в церковно-старорусское. И политологи, подобно «new Russians», в массе своей напористы, энергичны и не очень отягощены этико-культурным и историко-культурным багажом. Собственно, другими они быть и не могут. Они суть порождение в псевдонаучной форме новорусской реальности. Они ее элемент, они призваны выразить ее и описать для собственного же потребления. Не случайно многие нынешние политологи (и громкие тоже) — в прошлом удачливые комсомольско-партийно-научно-об-служные функционеры. Всякие там цека, ионы, проблемы-мира-и-со-циализма, дома дружбы, кмо и т.п.
В тоже время русская политология на удивление нечувствительна к реальным, настоящим русским вопросам. То есть, не обсуждает эти вопросы, сосредотачиваясь на тех, которые, говоря языком М.С.Горба-чева, подбрасывает ей западная наука. Причем для последней действительно актуальны, важны именно те вопросы. И для их решения вырабатывается соответствующая методология, инструментарий научного поиска. В результате получается, что у нас и «повестка дня» не своя, и методология сомнительна для применения.
Вот, к примеру, ситуация с партийной системой и партиями, которые в ходе демократизации и модернизации нашего общества должны были — по науке! — если не расцвести, то хотя бы начать формироваться. Ну и где они? Политологи же (умные, продвинутые) говорят: при определенных условиях «Единая Россия» имеет некоторые шансы стать похожей на зарубежные партии власти или доминантные партии. Да, шансы есть. Как у слона — летать, если, конечно, крыльями обзаведется, или у рыб — по земле бегать, если ноги отрастут. И давайте слона изучать как вероятно-возможную птицу, а рыб в качестве этаких протособак (помните: протоэлиты, протопартии, протополитология?).
Или заладили: «разделение властей». А что за ним стоит? Хотя главный русский вопрос не этот. Кто и как над ним стоит? Кстати, отвечу: все та же Русская Власть. И кладет она на это разделение свою вертикаль (с прибором, как говаривали в моей юности). Тогда зачем же нам разделение властей? Первое: чтобы выглядеть «как люди» — иначе на транспарентные саммиты не позовут и будут позиционировать как девиантных акторов. Второе: кто-то же должен повседневную работу делать — организовывать жизнь, судить, сажать, грабить население, принимать законы и т.д. Но это, замечу с сожалением, совсем не то
ИОЛ1ШКГ № 3 (62) 2011
17
_____________________________flCUDfAlfl___________________________
субстанциальное разделение властей, на котором организационно строится западная полития.
Позволю себе сентиментальное вопрошание: как можно не уважать собственную историю, многовековую работу предков? Ведь если вы (и вы тоже...) хотите соорудить здесь что-то «демократическое», похожее на Europe и USA, то вам же надо будет до основания разрушить тысячелетнюю традицию! Большевики поначалу попытались, а потом всех своих «политологов» перемочили и согласились на уныло-мещанский брежневский застой, который, кстати сказать, был совершенно русским. Его русская история и русский народ выстрадали. Это был уникальный период нашего исторического существования, когда «верхи», покряхтев после сытного обеда и рюмочки, отправились почивать. В свою очередь «низы» после той же рюмочки и менее сытного обеда (но обеда! видано ли это в прошлом, а для многих и в настоящем?) пошли во двор лениво забивать козла. Замечу: козла, а не «верхи» или друг друга. Вот вам (нам), политологам, тема: брежневизм как русское равновесие после обеда с рюмочкой. Покойный Салмин любил потолковать об исторических синтезах. Вот он, русский синтез. Мы сами же его и разрушили. Правда, был он неустойчив — точнее, мы оказались неустойчивы, неуживчивы, неосмотрительны.
Теперь что ж, анализируйте ситуацию, постарайтесь дать ориентиры для движения к новому синтезу... Боюсь произнести: «застою». Ну конечно, я перебарщиваю, утрирую, шаржирую. Никакой апологетики брежневизма в моем рассуждении нет. Вообще, с человеческой точки зрения какие-либо конвенции с коммунизмом (пусть даже в его несколько «облегченном» виде) принципиально невозможны. Однако никак нельзя обойти, замолчать, упустить из виду то, что позднекоммунистический застой оказался наименее кровожадным (не говорю: вообще не кровожадным) периодом нашей истории ХХ столетия. Следовательно, можно сделать предположение, что было найдено некое социальное равновесие и традиционно сверхмощная Русская Власть пошла даже на определенное самоограничение. И хотя природа этого равновесия и этого самоограничения по западным меркам весьма сомнительна, девиантна и т.д., эта не очень страшная эпоха у нас была. Пусть как передышка перед очередным «Sturm und Drang» (на этот раз в разбой-ничье-воровском изводе), но была. С какой-то сытостью, с какой-то спокойностью и надежностью, с какими-то социально-потребительскими возможностями, литературой, наукой, искусством.
В общем: чем богаты, тем и рады. Но ведь все наше «богатство», если, наконец, перестать себе, друг другу и миру врать, отказаться от необдуманных претензий, фантазий, самообольщений, состоит в следующем. Несколько раз в своей истории мы все-таки сумели обустроить повседневную жизнь так, что не голод и убийства были ее доминантами. По аналогии с «еврейским счастьем», это — «русское счастье». Наш, повторю, социальный синтез, наше равновесие, наш вариант общества благосостояния. Еще раз: понимаю всю относительность такого
18
Т10А1ЖГ № 3 (62) 2011
____________________________flCDDfAlfl__________________________
«позитива», его шаткость, кратковременность, низкий квалитет. Однако все остальное намного хуже.
А хуже всего остального несбыточные, поверхностные, ни на чем не основанные, нигилистические по отношению к собственному прошлому и обезьяннические по отношению к идущему своей дорогой Западу прогрессистско-модернизационные мечтания. Все это вранье — и о волнах модернизации-демократизации, и о том, что со временем мы изменимся и вообще весь мир в конечном счете вестернизируется. Нет ни одной незападной страны, ставшей западной, и наоборот. Западоподобие не в счет. Это как раз чуть ли не самая большая опасность... Модерн и модернизация суть естественные эпохи и процессы естественного исторического развития Запада. Всё. К остальному (и остальным) это имеет косвенное и неестественное отношение.
Когда-то Томас Манн (к слову, не только великий писатель и лауреат Нобелевской премии по литературе, но и глубокий политический мыслитель) произнес (впоследствии это стало хрестоматийным): «Достоевский, но в меру». Вслед за ним: political science, но в меру. Ох как далеко не всегда она нам в помощь. Будто дикари, мы «молимся» на нее, часто не зная, как ее использовать (не умея ею пользоваться); если же «обжигаем (ею) руки», то со страхом (ужасом) выбрасываем ее...
Однако в нашей политологической среде модно говорить о необходимости присоединения к мировой политической науке. Мол, пора избавляться от обособленности и идти вместе со всеми. Хорошо, скажу я, давайте пойдем. Но куда и как? Ведь мировая политология — это только название, за которым скрывается множество совершенно различных (и даже нередко противоположных друг другу) школ, подходов, направлений. Сразу ко всем и во все? Но так не бывает. И в каком качестве пойдем: робких, скромных, провинциальных учеников, благодарно краснеющих в ответ на разрешение войти и молча постоять у стенки, пока взрослые дяди о чем-то солидном солидно толкуют? Или иначе?
...В общем, ответ я знаю. Нам действительно необходимо идти на «выучку к капитализму» (молодые люди, знаете, кто бросил этот клич?). Мы должны освоить методологические основы политической науки. Понять, на чем она держится, из чего растет. Иными словами, речь идет об основах западного мышления и западной науки вообще. Только тогда мы сможем адекватно оценить и саму political science. И лишь после этого мы, наверное, как-то сможем воспользоваться ее плодами. У нас же процесс хотя и пошел, но, как мне представляется, не в ту сторону. Политологи осваивают «вершки», а не «корешки». Хватают современную технологию, не получив фундаментального знания. К примеру, изучают элиты с помощью самых продвинутых методов, не зная, откуда, почему и из чего эти методы. Получается человек, освоивший компьютер и не читавший Шекспира. Варвар.
То есть, если хотите учиться у Запада профессиональной политологии и быть, как они, крепкими специалистами, извольте окончить
ИОЛ1ШКГ № 3 (62) 2011
19
______________________________flCUDfAlfl____________________________
школу и университет западного образца. «Окончить», разумеется, метафора. Слава Богу, у нас еще есть хорошие библиотеки.
И при всем при этом следует постоянно помнить: западная наука возникла и существует как инструмент рационального самопознания западного общества, цивилизации. Ее (науку) никто не «задумывал» как нечто, с помощью чего можно описывать, изучать другие типы социальности. Они ведь очень разные.
Вместе с тем не могу все-таки (провокационно) не спросить: а зачем нам, собственно, political science? Ну что она может объяснить в нашем обществе? Скажем, можно ли ее ретроспективно применить к анализу коммунизма? Сомневаюсь. Ведь той «материи», по поводу которой и существует политология, в СССР не было (государства-state, партий, парламента, выборов и т.д.). Тогда краткий период между 1905 и 1917 гг., когда все это хотя бы в интенции было (становилось)? Тоже нет. Или чуть-чуть. Ведь сохранилось очень мало материала для изучения. Что же тогда изучать? Эпоху 1991—2011 гг.? Это можно. Но ведь это кратчайший отрезок тысячелетней истории. Узенькая такая пленочка. Но даже в ней советско-досоветского больше, чем новозападного (оно, кстати, тоже представлено, и существенно, но, думаю, не определяюще; причем не только пока...).
* * *
25 См. Салмин 2006а, 20066, 2008, 2009, 2010.
Сформулирую некоторые выводы. Нашей Науке пора (и безотлагательно) обратиться к Мысли. В противном случае те тенденции и настроения, которые преобладают и сегодня, окончательно поработят ее, подчинив фальшивому и неадекватному. Пройдя обучение у Мысли, Наука может и очиститься от забивающих ее поры шлаков, и обогатиться совершенно необходимым ей опытом.
В качестве доказательства приведу уникальный для российской политической науки пример органического сочетания того и другого. Речь идет об Алексее Михайловиче Салмине, памяти которого посвящена эта статья. Он был не просто и не только в высшей степени талантливым, культурным, образованным человеком, выдающимся исследователем и прочее. Именно в нем мы имели (имеем) ученого, выросшего из и на Мысли и профессионально занимавшегося Наукой. При этом Мысль не была одним лишь фундаментом, базисом научного поиска, не была переведена в тыл. Она являлась важной составляющей действующей армии. Можно сказать, что произошло взаимопроникновение Мысли и Науки. Результатом стало новое качество, новый уровень знания, новый плацдарм для наступления.
Подчеркну: Мысль в творчестве Салмина (уже вышло первое в нашей истории «собрание сочинений» политолога25; вскорости мы начнем осознавать, кого мы потеряли) не была украшением, виньеткой, «гарниром» к Науке. И наоборот. Наука не стала модной (и обязательной) добавкой к основному блюду. Опираясь на обе эти сущности, он сумел
20
Т10А1ЖГ № 3 (62) 2011
Библиография
кшт
сделать шаг вперед по сравнению с теми, кто оставался на позициях лишь Мысли и лишь Науки. Салмин показал нам: для того чтобы адекватно понимать и описывать современную русскую действительность, мало одной Мысли, мало одной Науки.
Алексеев А.С. 2008. Начала современного правового государства и русский административный строй накануне 6 августа 1905 г. // Российская политическая наука: В 5-и томах. Т. 1. — М.
Зеньковский В.В. 1991. История русской философии. Т. 1. Ч. 1. — Л.
Койген Д.М. 2008. О стиле в политике // Российская политическая наука: В 5-и томах. Т. 1. — М.
Кистяковский Б.А. 2008. Сущность государственной власти // Российская политическая наука: В 5-и томах. Т. 1. — М.
Салмин А.М. 2006а. Шанский слон. — М.
Салмин А.М. 20066. Летийские эскизы. — М.
Салмин А.М. 2008. Шесть портретов. — СПб.
Салмин А.М. 2009. Современная демократия: Очерки становления и развития. — М.
Салмин А.М. 2010. Избранные статьи. — М.
Спекторский Е.В. 2008. Что такое конституция // Российская политическая наука: В 5-и томах. Т. 1. — М.
Франк С.Л. 1996. Русское мировоззрение. — СПб.
TIOAIi™
№ 3 (62) 2011
21
