CC BY
96
УДК 008 (091)
О САКРАЛЬНОМ ХАРАКТЕРЕ ДРЕВНЕРУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ И ЕЕ РЕГИОНАЛЬНЫХ ПАМЯТНИКАХ
© 2015 Т. Н. Арцыбашева
профессор кафедры культурологии, доктор культурологии, доцент e-mail: arhont5@yandex. ru
Курский государственный университет
В статье на основе известного и малоизвестного аналитического и фактологического материала раскрывается генезис, динамика и персонология древнерусской литературы, акцентируется внимание на ее художественно-ментальной и регионально-эпохальной специфике.
Ключевые слова: письменная культура, грамматика, книжное дело, учительная литература, летописи.
Давние споры о степени грамотности изначальной средневековой Руси практически разрешились большим количеством примеров высокой (для своего времени) письменной культуры ее населения раннегосударственного и раннехристианского периодов. К дошедшим до нас материальным подтверждениям широкого распространения грамотности относится в первую очередь многообразная эпиграфика и «церковное» граффити, в большинстве случаев недатированные и исполненные кириллицей. Однако то, что письменность на Руси существовала и до равноапостольных солунских братьев? неоднократно засвидетельствовано в историографических источниках [1]. В частности, Г.Ф. Турчанинов в своих исследованиях показал, что хазары заимствовали письмо у руссов. Оно, в свою очередь, соответствует сармато-аланскому и сирийскому несторианскому, использующему 21 букву и запись слева направо. Таким же образом на хаттском языке зафиксированы в древности Нарты, причем хатт по-арабски означает черта. Р.А. Гусейнов, в свою очередь, обнаружил в «Хронике» Захарии Митиленского, или Ритора (сочинение византийского автора первой половины VII столетия, дошедшее в сирийском переводе в историографическом своде второй половины этого же века) описание обитавшего в VI веке в причерноморских степях «народарус». Среди прочего в нем сообщается об изобретении в начале VII столетия письменности для живущих «в гуннских пределах» (в южнорусских степях и Северном Прикаспии) племен булгар, алан, авар, эфталитов и др. и составлении «писаний» на их языке албанским епископом Кардостом и тремя его клириками [2].
Болгарин Черноризец Храбр в «Сказании о письменех» называет применявшееся славянами-язычниками письмо письмом «черт ирезов» [3]. Вероятно, торжественное -«начертать свое имя» - имеет в виду именно этот способ письма. В древнерусские времена такое выражение еще сохраняло буквальный смысл: археологи неоднократно находили и продолжают находить помеченные именами владельцев пряслица, инструменты, черепки сосудов с буквами в разных концах современного Центрального региона, и самые ранние из них происходят из смоленского Гнездово и рязанского славянского села Борки (908-918 гг.) [4].
С приходом христианства появились и ремесла, требовавшие обязательного знания грамоты, в частности употребляющие надписи - иконописание и производство церковно-культовых предметов. Современная археологическая наука располагает
ИСТОРИЧЕСКИЕ НА УКИ И АРХЕОЛОГИЯ
доказательствами - находками «писал» - обширной географии переписки горожан, бытовавшей в XI-XIII столетиях не только в Новгороде, но и в Смоленске, Курске, Новгород-Северске, Рязани, в порубежных кочевой степи крепостях (Саркел, Титчиха, Карпов, Хотмысль, Крапивенское городище) и на южных торговых путях (Горналь, Гочево, Липино, Ратское городище) Центральной России, притом что обнаружение не только костяных или бронзовых, но и железных писал на городищах разных концов Русской равнины (Мстиславль, Городец, Семьинское, Ярополч Залесский, Курск) подтверждает, по мнению историков и археологов [5], наличие грамотных людей из простонародья. Столь же распространенными археологическими находками являются застежки и накладки на книги, имевшие хождение еще в домонгольские времена. «Размах такой повальной грамотности в XI-XII веках говорит о многом, в частности о многовековой традиции письма, что в свою очередь наталкивает на мысль о непрерывности грамотности на Руси и наличии ее в докириллическую эпоху. Просто раньше писали одними (языческими) знаками, а с принятием христианства на Руси стали писать кириллицей. Понятно, что с принятием христианства языческая письменность была уничтожена, но традиции грамотности, навыки письменной традиции остались», - считает Г.Ф. Ковалев [6]. Предположения ученого
подтверждает «Повествование по хронологии годов», больше известная современному читателю как «Повесть временных лет» (около 1113 г.), значение которой для русской культуры воронежский исследователь А.О. Амелькин сравнил со значением Библии: «И как Библия, вобравшая в себя многовековую мудрость еврейского народа, "Повесть" вобрала в себя древнейшую нашу литературу», - отмечает он [7].
Самым убедительным из дошедших до нас документальных свидетельств обучения письму на юге Руси является житие Феодосия Печерского, где прописано, что он отроком в граде Курске, где было несколько учителей, изучил грамматику: был отдан «на учение божественных книг единому от учитель <...> и вскоре извьчче вся громатикия». Дословно - «отдал себя на изучение божественных книг одному из учителей <...> и вскоре изучил все грамматики, так что все дивились премудрости и разуму отрока» [8]. Поскольку слова «грамота» и «грамматика» в те времена, как, собственно, и сейчас, имели разный смысл (грамота - умение читать и писать, грамматика - сложная наука о строе языка, слов, словосочетаний, предложений), можно по одной этой фразе судить о характере развития образования и образованности, по крайней мере, в элитных кругах городов киевских наместников XI столетия.
Первоначальное обучение и переписывание книг осуществлялось также при соборах и церквах, где «книжным делом» занимались представители среднего и низшего звена белого духовенства и их дети [9]. Способствовала тому и раннемонастырская культура: принятый еще при Феодосии Студийный устав прямо указывал на необходимость «не только наставлять всех, приходящих вере, благочестию и добрым делам, но и распространять, по возможности, между ними грамотность, которая скорее всего могла открыть прямой путь к истине и точному познанию веры и к истинно Христианской добродетели» [10]. Известный специалист по древнерусской истории, наш современник профессор Н. Карлов пишет следующее: «...В нашей истории случилось так, что изначально литература стала школой, причем не только в расширительном значении - "школы жизни", но и в самом прямом смысле. Тому было много причин. Одной из них, достаточно важной, оказалось то, что, в отличие от западных стран, в истории литературы Руси не было иноязычного, латинского или греческого периода <...> с самого начала Русь обладала литературой на языке, достаточно совершенном, но и своем, родном, понятном народу. Даже оставив в стороне религиозные и церковные вопросы, которыми древняя русская литература была серьезно занята, в глазах народа переписывание книг - святое дело,
Ученые записки: электронный научный журнал Курского государственного университета. 2015. № 3 (35)
Арцыбашева Т. Н. О сакральном характере древнерусской литературы
и ее региональных памятниках
книги могли быть только на самые важные темы. Все они в той или иной мере представляли "учение книжное"» [11].
Основным местом «писания словес» были тогда епископские дворы и митрополичьи «учительные» монастыри, систему которых Центральная Россия унаследовала от Киевского государства, сохранив и упрочив в удельное время. Их игумены всячески поощряли занятия литературой и книгописанием, чему в немалой степени способствовало содержащееся в общежительных монастырских уставах требование «книжного обучения». Изначально в православных обителях Черниговской, Тверской, Ростовской, Владимировской, Смоленской, Рязанской земель формировались библиотеки с целью переписки необходимых для Церкви книг. Постепенно, помимо богослужебной, в них стала накапливаться святоотеческая, учительная и даже светская литература, переписываемая по заказу.
Об учительном характере складывающейся литературы свидетельствует не столько имевшее место ее жанровое разнообразие, сколько широкое хождение и авторское предпочтение формы сборника (Изборника), статьи и повести для которого отбирались, точнее, избирались. Маленькая библиотека под одним переплетом, энциклопедия жизни тела, души и духа. Все, что, по мнению древнерусского книжника, необходимым образом должно быть под рукой в походе или княжеских хоромах. Задачей таких книг было упорядочить представление о мире и поведении человека в нем, чего, по суждению предков, можно было достигнуть только с помощью знаний об основополагающих принципах мирозданья. «Не случайно самый опасный враг -"народы, которых никто не знает", и "язык неведомый", самое опасное место - "земля незнаемая", самая горькая смерть - неведомо где. А слово "невежество" обозначало одновременно и неведение, и, наверное, невежливое поведение», - подытоживает наш современник, знаток древнерусской литературы А. С. Амелькин [12].
При этом кажется глубоко символичным, что первый Изборник (1073 г.) -переводной стал на Руси и первой энциклопедией по разным отраслям знаний: астрономии, риторике, кулинарии, врачеванию. Второй (1076 г.) объединил материалы религиозно-нравственного характера и был составлен в Ростове на основе книг библиотеки князя Святослава Ростовского. Учительно-православная тематика его очевидна. В Центральной России такого рода литература особенно распространилась в послемонгольский период. В середине XIII столетия появился переводной сборник афоризмов, рассуждений и кратких историй о добродетели, чистоте, мужестве, выразительно названный «Пчела». Составлялись сборники поучений - «Измарагд», «Златоуст», «Златая цепь», писались проповеди - «Слова», количество которых множилось.
Количество сохранившихся в Центральной России древнерусских книг долгое время исчислялось единицами. Однако тщательное обследование давно известных текстов и книжные находки последних лет, реставрация и анализ новых письменных источников дали более полное представление о ее средневековом литературном наследии. В настоящее время выявлено около ста рукописей, изготовленных только в Северо-Восточной Руси с конца XII по начало XV века. Ростовские, углические, предполагаемые владимирские и ярославские книги, рукописи из Твери и Москвы, из Переяславля-Залесского и Галича-Костромского, из Нижнего Новгорода и Кирилло-Белозерского монастыря по-новому осветили словесное искусство удельной эпохи. Наиболее продуктивными книгописными центрами оказались виднейшие очаги церковной и политической власти: Владимир и Ростов, Тверь, Рязань и Москва.
К наиболее ранним из сохранившихся литературных памятников бесспорных достоинств и явно регионального происхождения можно отнести самое значительное произведение домонгольской эпохи - эпическую поэму «Слово о полку Игореве».
ИСТОРИЧЕСКИЕ НА УКИ И АРХЕОЛОГИЯ
Предмет нескончаемых филологических дискуссий и источник разного рода гипотез - в одном она одинаково оценивается всеми исследователями: это самое знаменитое сейчас, но не в древности произведение широко распространенного в раннем средневековье жанра импровизации на княжеском пиру, где два (или более) певца подхватывали мысль другого, противореча и дополняя друг друга (Д.С. Лихачев, А. Демин). А это означает, что «Слово», обращенное к знатным людям и имеющее экстатический характер - обилие неразъясняемых политических и исторических намеков, свободную, а не хронологическую последовательность изложения событий и откликов на них, множество редкостных языковых оборотов и выражений, сложных символов и образов, - элитарно по предназначению и традиционно по форме. Для внимавших ему «темные места» не были темны, семантика прозрачна, а поэтический язык привычен.
Скорее всего, бытование такого рода литературных произведений охватывало достаточно широкий круг слушателей и в предшествующие языческие, и в последующие христианские удельно-княжеские времена, и происхождением своим «Слово» было связано с южными землями региона. И именно в силу своей традиционности, внецерковности и аристократизма «Слово о полку Игореве» и не получило письменного распространения. При этом его более чем историческая конкретика, локальные приметы и особый слог дают энтузиастам-исследователям надежду на установление автора «Слова», который многим исследователям видится выходцем из круга северских князей. Несомненно одно: генетический источник этого творения - песни легендарного Баяна, слушательская аудитория - воинская дружина, пиры да походы; творческая мастерская - бескрайняя степь да конное седло.
Не в пример шире и разнообразнее представлена другая, дошедшая до нас во многих вариантах и в немалом количестве списков христианская литература. Выбор используемых текстов, агиографические свидетельства, летописные сведения и сам характер ее развития показывают, что новое для Руси словесное творчество формируется как элитарное и направлено на тех, кто способен воспринимать большие произведения, сложную композицию и государственно-значимые идеи. Круг первых потребителей литературы - «знатные слушатели, собиравшиеся в главном храме города. Возможно, и избранные священнослужители, и монахи» [13]. Не менее аристократичен и круг создателей такой литературы.
Наш современник, доктор филологических наук А. Ужанков отмечает особый характер формирующейся письменной культуры: «Совершенно очевидно, что
"древнерусская литература" - это православная литература, которая была призвана к окормлению нового христианского народа. И "внелитературная функция" <...> была у древнерусских творений основной. Но поскольку содержание облекалось в словесную форму, а отношение к слову обуславливалось отношением к Богу ("В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог", - свидетельствует апостол Иоанн), все древнерусские писатели (они были в большинстве своем лицами духовными -служителями церкви) стремились в меру сил и таланта к литературному совершенствованию своих творений» [14]. Ее основа - ораторское красноречие, ее задача - убеждать и нести истину. И естественно, что первыми авторами текстов были высшие иерархи, «учительные епископы» [15], как называют их летописи, и образованные монахи - также в большинстве своем выходцы из элитарных кругов. Их произведения - не что иное, как проповеди, читаемые по случаю праздника, важного события или на темы морали; жития, вошедшие в четьи сборники (Четьи-Минеи), прославляющие духовный подвиг святых и являющиеся неотъемлемой частью церковной службы; послания церковных отцов (иерархов) своим духовным чадам; «слова» по поводу религиозных споров (например, с латинянами), освящения церкви
Ученые записки: электронный научный журнал Курского государственного университета. 2015. № 3 (35)
Арцыбашева Т. Н. О сакральном характере древнерусской литературы
и ее региональных памятниках
(знаменитое «Слово о законе и Благодати») и так далее. Жанры, каноны и традиции сочинительства, во многом заимствованные из Византии и Болгарии, утверждались в Великом Киеве. В то же время, как показывают некоторые исследования (Д.И. Багалей, М.Ю. Брайчевский, Д.И. Иловайский), у Русской земли был уже и свой литературный опыт, и свои традиции, в первую очередь в области летописания (Переяславский летописец).
Литературные сочинения XII-XIII вв., как и большинство переводных книг этого времени и многочисленные «Слова» духовных пастырей, по-прежнему
предназначались элитарным читателям. Однако, в отличие от киевского периода, писалась они разошедшимися по разным землям авторами на местном материале и для местного употребления. Таковы центральнорусские памятники, само название которых оглашает место их рождения. «"Повесть о водворении христианства в Муроме", "Сказание о Владимирской иконе Богоматери" и "Сказание о приходе чудотворного Николая образа Зарайского, иже бо из Корсуня града в пределы Рязанские ... "» [16], «Повесть об убиении Андрея Боголюбского», «Сказание о Леонтии Ростовском», «Повесть о водворении христианства в Ростове», «Повесть об Александре Невском» или ефремовское «Житие Авраамия Смоленского» (единственное из перечисленных авторизованное произведение).
Большая и лучшая часть дошедших до нас средневековых литературных памятников Центральной России составлена церковными иерархами или под их руководством. В частности, митрополит Кирилл, возглавивший русскую Церковь в первые годы тяжкого монгольского разорения, участвовал в создании наиболее ярких произведений своей эпохи, став непосредственным автором «Жития Александра Невского», предваряющегося самыми проникновенными из когда-либо написанных строк любви к отечеству. Его «Слово о погибели земли Русской» по географическому и хронологическому размаху напоминает «Слово о полку Игореве» и призывает к достоинству, обретающему силы в красоте и величии родной земли. Ярчайшим проповедником был сподвижник митрополита Кирилла Владимирский епископ Серапион (1274-1275 гг.), в простых и доходчивых пастырских обращениях развивавший идею, что падение Руси - кара Божия за грехи людей, а единственный путь избавления от ордынского ига - покаяние и очищение. Ко времени митрополита Киприана относится и происходящее из московского Спасо-Андроникова монастыря оригинальное описание церемонии возвращения с р. Непрядвы в Москву победного войска Дмитрия Донского [17].
Священником был и бывший брянский боярин Софоний-рязанец, чье «Слово о великом князе Дмитрии Ивановиче и брате его Владимире Андреевиче» наряду с устными народными преданиями о Куликовской битве и «Словом о полку Игореве» послужило созданию «Задонщины» - поэтического произведения, обращенного к «братьям, друзьям и сыновьям русским» [18]. Знаток русских летописей М.Н. Тихомиров отводил «Задонщине» и «Сказанию о Мамаевом побоище» особую роль, будучи уверен, что эти творения (конец XIV в.) не читали, а распевали, ибо ни один из их списков «не представляет собой полного воспроизведения текста другого», а значит, их бытование продолжило традицию «дружинной повести», аналогичной «Слову о полку Игореве».
В XV веке в сложные литературные произведения перерабатываются создававшиеся в Твери, Рязани, Смоленске и других центральнорусских городах многочисленные народные предания о борьбе с татарами. На Рязанской земле родилась «Повесть о разорении Рязани Батыем в 1237 г.» - обращенное к местному читателю сочинение, оплакивающее то, «как погиб град и земля рязанская, изменилась доброта ее, и отошла слава ее, и нельзя в ней ничего благого увидеть, только дым и
ИСТОРИЧЕСКИЕ НА УКИ И АРХЕОЛОГИЯ
пепел». По мнению специалистов, Повесть составлена на основе рязанского летописания гораздо позже трагических событий, в период, когда княжеские или епархиальные книжники в пору усиления Рязани в политических целях и по заданию князя стали собирать и переделывать местные памятники. В едином тексте были объединены похвала роду рязанских князей, плач о сожженной Рязани, легенда о рязанском богатыре Евпатии Коловрате, некоторые другие сюжеты. Столь активное развитие литературного творчества на Рязанщине не удивляет: с ней, в частности с Муромом, связаны большинство богатырей, в том числе самые известные герои киевского былинного цикла - Илья Муромец и Соловей-Разбойник. Этот факт и яркое отражение в фольклоре и в повести «О водворении христианства в Муроме» жизни города позволяет предположить, что Муром был одним из самых значимых региональных центров формирования эпического жанра.
Удельной Руси соответствуют местные богатыри, «сходящиеся на поклон к великому князю или сражающиеся с врагом в своих землях (Алеша Попович - «из славнова Ростова», Добрыня Никитич из Рязани, Василий Буслаев из «славна великого Нова-града»). Знаменательно, что действием ростовские, рязанские и муромские богатыри связаны с Киевом, а представляют всю Русь: былина ведет Илью Муромца из села Карачарова, через леса Брынские, черные грязи Смоленские, мимо города Чернигова и так далее, охватывая взором всю Русскую землю.
«Народная эпическая традиция проникает в письменную (книжную) культуру и прочно закрепляется в ней: реальный исторический факт преломляется через ценности христианской святости и богатырской эпики. Оба типа религиозного восприятия совмещаются» [19]. Былинные герои превращаются в исторические персонажи, сражаясь, согласно летописным свидетельствам, на Калке или «под Липецком», со временем превращаясь в христианских воинов, совершая паломничества в Святую землю и становясь национальной святыней, равной православным реликвиям Руси. Исторические персонажи, напротив, обретают черты одновременно былинного героя и святого воина, как это происходит с князем Дмитрием в «Задонщине».
Христианские мотивы в былинных текстах становятся общезначимыми и очевидными только «с рубежа XV-XVI вв., когда русское самосознание получило оформление в тождестве понятий "русский-православный", а былинный "свой мир" всецело обретает облик "Святой Руси"» [20]. Великокняжеская письменная
(летописная), церковно-книжная и народно-эпическая традиции сплетаются в мифологеме Святой Руси, скрепляясь в мощный архетипический пласт традиционнорусской ментальности.
В удельную эпоху возникла и целая серия «хождений» - паломническая литература о путешествиях русских людей к православным святыням: «Беседы о святынях Царьграда», «Сказание о Царьграде», «Хождение Игнатия Смольянина в Царьград» или «Хождение митрополита Пимена в Царьград», описанное его спутником Игнатием (конец XIV в.). В литературе XIV-XV вв., представленной преимущественно «Повестью», уже проступают черты будущего жанрового разнообразия. Так, «Повесть о Митяе» (митрополите Михаиле), по мнению М. Н. Тихомирова, носит портретный оттенок, рисуя внешность героя, его ученость и службу. Повести «О начале Москвы» или о «Московском разорении» (1382 г.) больше посвящены городу. «Повесть о Колоцкой иконе Божьей матери», содержащая поучительный рассказ о простолюдине Луке, или назидательная «Повесть о смоленском князе Юрии» - «настоящая новелла, характеризующая бытXIV-XVвв.» [21].
Продолжилось и летописание, приобретшее определенную скудность и локальность, однако точностью и объективностью, как и отсутствием искажения фактов, превосходившее «западноевропейские и византийские хроники, являясь и по сей
Ученые записки: электронный научный журнал Курского государственного университета. 2015. № 3 (35)
Арцыбашева Т. Н. О сакральном характере древнерусской литературы
и ее региональных памятниках
день одним из основных источников изучения средневековой истории нашего государства» [22]. Особенно активизировалось писание летописей с конца XIV века, когда в Москве, Твери, Ростове и Смоленске одновременно создаются большие их своды.
Краткость и региональный характер летописей ордынского периода искупается житийной, преимущественно княжеской литературой, сохранившей «живое дыхание эпохи и величие подвига человеческого» [23], с удивительной простотой и силой переданных в «Повести об убиении в Орде Михаила Черниговского» или «Повести об убиении в Орде Михаила Тверского». Северо-восточные жития заключают большую свободу изложения, большее количество бытовых подробностей, отличаются оригинальным сюжетом.
В XV столетии наступает золотой век русско-московского летописания, начало которого связано с именами митрополита Фотия и писателя Епифания Премудрого. Их трудами был создан (1418 г.) новый общерусский летописный свод, включивший в себя повести о грандиозных событиях конца XIV - начала XV в., многие из которых «новонаписаны» Епифанием («Слово о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя Русьскаго») и его современниками («Летописная повесть о Куликовской битве», «Повесть о нашествии Тохтамыша», «Повесть о нашествии Едыгея»).
При посредстве Церкви в Центральную Россию все больше проникали иноземные книги, поток которых усилился с конца XIV века, когда оживились связи с южнославянскими землями. Во многом этому способствовали выходцы из Болгарии митрополит Киприан и афонский ученый монах серб Пахомий Логофет, внедривший риторически-панегирический стиль повествования. Его перу принадлежит переработка житий Сергия Радонежского, Варлаама Хутынского, Михаила Черниговского, митрополита Алексия, архиепископов Иоанна и Моисея. Им же были заново написаны жития Никона Радонежского, Саввы Вишерского и Кирилла Белозерского. Столь титанический труд, связанный с подготовкой общерусского свода святых, ознаменовал активные централизационные процессы - последовательное, постепенное, но уверенное формирование Московии.
Анализ культурно-исторических явлений позволяет историкам утверждать, что в конце XV - пер. пол. XVI в. Россия во многих отношениях стояла «на пороге нового времени» (М. В. Дмитриев). Современные исследования показали, что в русской культуре «накапливались явления, с одной стороны, вводившие ее в круг европейских интеллектуальных, художественных, религиозных и даже научных, политических и технологических перемен; с другой стороны, глубоким и плодотворным трансформациям подвергались и самобытные традиции русского общества» [24]. В частности, религиозные споры этой, по сути, переходной эпохи существенно глубже по смыслу и много больше по своей значимости, чем до сих пор представлялось. Переломное время подытожило накопленные православием суждения о человеке, мире, Боге, окончательно выстроив самобытный путь русского культурно-национального развития.
Рубеж XV-XVI столетия - время бурного обсуждения путей развития новорожденного русского государства и некоторого религиозного свободомыслия, отраженных публицистикой той поры. Ее авторами были князья и бояре, приказные дьяки и посадские люди, единодушно утверждавшие божественную сущность царской власти, призванной быть оплотом порядка в стране. Тон задавали два наиболее талантливых церковных писателя эпохи - Иосиф Волоцкий (автор «Просветителя») и Нил Сорский («Устав» и «Послание к некоему брату»), исход богословского спора
ИСТОРИЧЕСКИЕ НА УКИ И АРХЕОЛОГИЯ
которых в конечном итоге определил и судьбу «русского протестантизма», и направление развития русского общества - Церкви и Царства.
Столкновение позиций «иосифлян» и «нестяжателей» оказалось последним выплеском «вялотекущих», но множественных еретических течений, которые, затухая и проявляясь (70-е гг. XIV и конец XV в.), более столетия зрели в среде критиковавших церковь по догматическим и организационным вопросам горожан и низшего духовенства. Умеренная часть движения (московские еретики) ограничивала эту борьбу теологических и социально-религиозных идей правом на известное свободомыслие в литературе и науке, тогда как более радикальная доходила до отрицания церковной иерархии (обоснование «дешевой» церкви) и основных богословских догматов (о троичности Бога). Последовавшее осуждение и безжалостное пресечение ересей обернулось ужесточением церковных канонических требований и расширением просветительской деятельности. Появилась сеть школ по обучению грамоте, богатые землевладельцы и горожане стали нанимать своим детям домашних учителей. Значительно увеличился спрос на книги. Возникли духовные училища и просвещенческие кружки.
Один из таких кружков иногда называют «Академией Максима Грека». Он собрался вокруг прибывшего в Россию по приглашению царя (1518 г.) в качестве переводчика и справщика книг Священного Писания монаха Максима Грека (Михаил Триволис). Русских собеседников и адресатов ученого грека интересовали в первую очередь богословские вопросы, история западного мира и его религиозных споров. Второй своеобразной академией в Москве стал кружок митрополита Макария [25], подготовивший к изданию монументальное собрание «Великие Четьи минеи», предназначенное не для богослужения, а для личного чтения - двенадцатитомное (по числу месяцев) собрание житий святых и других древнерусских текстов. Исполнение этого поистине фундаментального труда способствовало собиранию в единое целое громадного регионального литературного наследия Древней Руси. Однако его утверждение как своего рода «житийного канона», к сожалению, привело к забвению не вошедших в его кодексы, а значит, и исключенных из повседневной практики текстов.
Продолжается знакомство русских книжников с античными писателями и философами. В XV-XVII вв. широкое хождение получили «Христианская топография» и светская научная литература: переводная арабо-еврейская - «Шестокрыл», «Космография». Возникает огромный интерес к историческому наследию Древней Руси, стимулирующий создание новых культурных памятников. Рождающаяся литература более многообразна и жанрово, и тематически. Появление в XVI столетии в Центральной России таких произведений, как «Повесть о мутьянском воеводе Дракуле», «Повесть о царице Динаре», «Повесть о Магамете-Салтане», или
распространение «Повести об Александре Македонском» свидетельствует не только о широте интересов или жажде познания других миров, но в первую очередь - о попытках черпать опыт построения новой государственности в самых разных источниках. В то же время рождение обширнейших Никоновского и Лицевого летописных сводов, Воскресенской летописи или пришедших им на смену хронографов отражают возросшую потребность в национальной самоидентификации, активный интерес ко всем проявлениям собственной прошлой и настоящей жизни.
По этой причине в позднесредневековый период наиболее плодотворно развивается новый вид исторического повествования - завершенные повести об отдельных событиях, не включаемые, как ранее, в состав летописных сводов, а представляющие собой самостоятельные объемные произведения. К таковым относятся не только известные всем «Степенная книга» или «Сказание о Мамаевом побоище», но
Ученые записки: электронный научный журнал Курского государственного университета. 2015. № 3 (35)
Арцыбашева Т. Н. О сакральном характере древнерусской литературы
и ее региональных памятниках
и «Повесть, како отомсти Всевидящее око-Христос Борису Годунову пролите неповинной крови царевича Дмитрея Углечского» (1606 г.) или «Повесть о видении некоему мужу духовну» (1606 г.), «Новая повесть о преславном Российском царстве» (1610-1611 гг.), «Плач о пленении Московского царства» (1612), «Писание о преставлении М.В. Скопина-Шуйского» (1612), отразившие накал идейной и
политической борьбы периода русской Смуты. Своеобразной летописью «бунташного времени» стали «Временник» Ивана Тимофеева (1619 г.), «Сказание» Авраамия Палицына (1620 г.), «Повесть книги сея от прежних лет» Семена Шаховского (1626 г.), «Новый летописец» (1630 г.). Завершилась эта тема «Повестью о разорении Московского государства» (1654 г.) монаха Троице-Сергиева монастыря Симона Азарьина. «Причины Смуты авторы повестей видели в том, что "все Росийское государьство в безумство дашася", "всяк же от своего чину, в не же зван быстъ, выше начата восходити... царем же играху, яко детищем, и всяк вышши меры своея жалования хотяше», - делает вывод А.О. Амелькин [26].
Специалисты отмечают также сложение в XVII веке двух новых литературных направлений: авторского церковно-аристократического, с его утонченной символикой и витиеватым слогом, и анонимного посадского, с живым языком и яркими деятельными образами. Среди посадских произведений особо популярными стали сатирические истории о продажных судьях, о жадных попах и неверных женах; повести романтического содержания о любви князя и слуги к одной девушке, о женском вероломстве, а также повести о предприимчивом герое, путешествующем по России и переходящем из сословия в сословие. Появляются переводы аналогичных западноевропейских произведений или переработки созданных ранее произведений древнерусской литературы, например, новые редакции «Повести о разорении Рязани Батыем». «Героическая» эпоха способствовала расцвету былинного творчества и сложению исторических песен. «XVII век был временем необычайного взлета устного творчества русских людей. Былины о давнем, исторические песни о новом, пословицы и поговорки представляют неисчерпаемый кладезь народной мудрости. К сожалению, до нас дошла малая толика того яркого и богатого материала, часть которого попала даже в деловые бумаги» [27].
Всеобщую «жажду сочинительства» и интерес к местной истории отразило появление в XVII столетии в разных областях Центральной России литературных произведений, рассказывающих об обретении и чудесах от явленных икон, создаваемых по имеющимся монастырским летописям и часто называемых повестями. Большинство их авторов остались неизвестными, как, в частности, создатели «Повести о Тверском Отроче монастыре», «Микулинской летописи», «Суздальского летописца» и «Тамбовского летописца» или «Повести о чудесах Курской коренной иконы» [28]. Есть и авторизованные произведения. В 1646-1654 гг. в Сергиево-Троицком монастыре над «Повестью о явлении Федоровской иконы Богоматери» трудился Иоанн Милютин. Плодовитый писатель и кропотливый историк, он пытался создать и более полное, чем составленные митрополитом Макарием при Иоанне Грозном или полстолетия спустя Германом Тулуповым [29], житийное собрание. В отличие от своих предшественников Милютин снабжал переписываемые им из лаврских рукописей жития святых многочисленными замечаниями, предисловиями и послесловиями, исправлял неточное, ложное или еретическое и согласовывал противоречия.
Одновременно с Милютиным над собственными местными сборниками «Четьих Миней» в разных концах Центральной России корпели многие книгописцы. Создавались на местах и новые агиографические произведения, в частности «Житие Юлиании Лазаревской», автор которого сын героини муромец Дружина Осоргин знакомит читателя с повседневной жизнью богатой городской семьи. Почти за сто лет
ИСТОРИЧЕСКИЕ НА УКИ И АРХЕОЛОГИЯ
до этого в известном своими «краснописцами» Смоленском Болдином Свято-Троицком монастыре игуменом Антонием и Филофеем Пироговым были составлены жития монастырского строителя преподобного Герасима (50-е гг. XVI в.) и святого Нила Столбенского (90-х гг. XVI в.).
Последним значительным и одновременно знаковым духовно-литературным явлением XVII столетия стало соединившее уходящее и новое время «трудничество» митрополита Дмитрия Туптало. Попеременно занимая Черниговскую и Ростовскую церковные кафедры, талантливый мастер слова, оратор и ученый-исследователь, знаток древних и новых языков, он оставил богатейшее литературно-богословское наследие. Главное в нем - Четьи-Минеи («Житий святых»), при составлении которых автор тщательно проанализировал римские, византийские и древнерусские первоисточники, в силу чего ростовского святителя называют иногда основателем российской археографической науки. Канонизация Димитрия произошла почти полвека спустя после его кончины (в 1757 г.), и его посмертное почитание «было очень распространено среди тогдашнего общества, желавшего... видеть на его примере возможность святости в новой культуре России» [30].
Однако самые значительные и, несомненно, талантливые авторы XVII века прославились в Москве. Это новгородский протопоп Аввакум, чье творчество носило откровенно проповеднический и эмоционально-исповедальный характер, и выходец с Украины, всесторонне образованный стихотворец, зачинатель русской поэзии и драматургии Симеон Полоцкий как автор сборников проповедей и риторических поэтических сочинений. Эти двое предопределили будущее национальной литературы, пророческое служение и трагедию ее гениев: ученик и последователь Симеона Полоцкого, урожденный курянин Сильвестр Медведев стал первым, павшим от власти профессиональным русским поэтом. И он же завершил период допетровской литературы и допетровского образования, оставив потомкам систематизированный список тех книг, что несколько веков служили формированию и просвещению русского человека.
1. См.: Турчанинов Г.Ф. Памятники письма и языков народов Кавказа и Восточной Европы. Л.: Наука, 1971. С. 96-99; Турчанинов Г.Ф. Древние и средневековые памятники осетинского письма и языка. Владикавказ, 1990. С. 31-101.
2. См.: Гусейнов Р.А. Место и роль сирийских источников в изучении истории народов СССР // Древнейшие государства на территории СССР. М.: Наука, 1976. С. 47.
3. Ковалев Г.Ф. От первоучителей славянских // Славянский мир. Воронеж: Центр духовного возрождения Черноземья, 2001. С. 175.
4. Турчанинов Г.Ф. Древние и средневековые памятники осетинского письма и языка. Владикавказ, 1990. С. 33.
5. См.: Дьяченко А.Г. Древний Хотмыжск. Белгород, 1996. С. 37; Зорин А.В., Стародубцев Г.Ю., Шпилев А.Г. при участии Плаксина И.М. История изучения Курских древностей / Курский государственный областной музей археологии. Курск, 2000. С. 159; Куза А.В. Малые города Древней Руси. М.: Наука, 1989. С. 70.
6. Ковалев Г.Ф. Указ. соч. С. 175.
7. Амелькин А.О. Книга на Руси // Славянский мир. Воронеж: Центр духовного возрождения Черноземья, 2001. С. 181.
8. Лавровский Н.А. Житие преп. Феодосия // Чтения в Московском обществе истории и древностей Российских. 1858. Ч. 3. С. 62, 63.
9. Столярова Л.В. Из истории книжной культуры русского средневекового города. ХМ ХVII вв. М., 2000. С. 42, 47.
10. Лавровский Н.А. Памятники старинного русского воспитания. М., 1862. С. 39.
Ученые записки: электронный научный журнал Курского государственного университета. 2015. № 3 (35)
Арцыбашева Т. Н. О сакральном характере древнерусской литературы
и ее региональных памятниках
11. Карлов Н. В начале была школа // Альма-Матер. Вестник высшей школы. 2003. №11.
С. 40.
12. Амелькин А.О. Указ. соч. С. 181.
13. Демин А.С. Что это такое - древнерусская литература // Древнерусская литература. М.: Олимп; АСТ-ЛТД, 1997. С. 6.
14. Ужанков А. Русское летописание и Страшный суд («Совестные книги» Древней Руси) // Сретенский альманах. Богословие и апологетика. 2001. С. 22.
15. Так отзывается о Симоне, епископе Суздальском и Владимирском Лаврентьевская
летопись: «преставися ...учительный епископ Симон». Цит. по: Лавровский Н. О
древнерусских училищах. Харьков, 1854. С. 33 прим. «Учительными» - сильными в книгах и божественном писании, - называют летописцы и епископов последующего времени: Пафнутия Боровского, Павла Комельского, Нила Сорского. См.: Шамбинаго С. Искусство Киевской Руси // Русская история в очерках и статьях / под ред. М.В. Довнар-Запольского. М., 1912. С. 580.
16. Иловайский Д.И. История Рязанского княжества. М., 1884. С. 91.
17. ТихомировМ.Н. Русская культура X-XVIII вв. М.: Наука, 1968. С. 222.
18. Демин А.С. Указ. соч. С. 11.
19. Домников С.Д. Мать Земля и Царь-город. Россия как традиционное общество. М.: Алетейя, 2002. С. 300.
20. Николаев О.Р. Тихомиров Б.Н. Этическое православие и русская культура (материалы и постановка проблемы) // Русская литература. 1993. №1. С. 5.
21. Тихомиров М.Н. Указ. соч. С. 239.
22. Белозерцев Е.П. Образ и смысл русской школы: Очерки прикладной философии образования. Волгоград: Перемена, 2000. С. 332.
23. Лавровский Н.А. Житие преп. Феодосия.
24. См.: Дмитриев М.В. Научное наследие А.И. Клибанова и перспективы сравнительно-исторического изучения истории христианства в России // Отечественная история. 1997. №1. С. 78.
25. Духовное окормление митрополита Макария отличалось особой активностью. По
его инициативе собирались канонизационные соборы и созданы Четьи-Минеи, включившие в свой состав признанные Русской церковью святоотеческие и агиографические сочинения. Его же можно назвать прародителем книгопечатания, превратившегося в одно из мероприятий по централизации государства: первые безвыходные (1550-е гг.) печатные книги - «Триодь Постная», «Триодь цветная», «Евангелие», «Псалтырь», «Часословец», «Апостол» -
направлялись в места постройки новых городков осваиваемых территорий. См.: Тихомиров М.Н. Русская культура X-XVIII вв. 304 с.
26. Амелькин А.О. Указ. соч. С. 191.
27. Там же. С. 192.
28. В ее авторстве можно заподозрить Сильвестра Медведева, жившего приблизительно в то время и в тех монастырях, где родился этот литературный памятник.
29. В 30-е гг. в Троице-Сергиевой Лавре было множество книжников-монахов - «мужей добродетельных и рачителей Божественных писаний» - таких, в частности, как книгописец Герман Тулупов и игумен Дионисий.
30. Граждане Ростова Великого. Очерк из жизни русского города // Памятники Отечества. Альманах Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры. 1989. №2. С. 145.
