CC BY
96
ку. Таким образом, модель поведения избирателя будет зависеть от его социальных характеристик и биографии, личностных качеств, культурно-образовательного уровня, условий жизни, возраста, влияния среды, в которой он вращается. Она будет также включать в себя и его политические позиции, сформировавшиеся принципы общечеловеческой и политической морали, мнения о тех или иных текущих политических проблемах, отношение к «команде» кандидата, с которой он выходит на выборы, привычек голосования и т.д.
Библиографический список
1. Аристотель. О душе [Текст] // Соч. / Аристотель. -М. : Мысль, 1998. - Т. 1.
2. Брандес, М.П. Стилистика немецкого языка [Текст] / М.П. Брандес. - М. : Высш. школа, 1990.
3. Водак, Р. Язык. Дискурс. Политика [Текст] / Р. Во-дак. - Волгоград : Перемена, 1997.
4. Грачев, М.Н. Политическая коммуникация: теоретические концепции, модели, векторы развития [Текст] / М.Н. Грачев : Монография. - М. : Прометей, 2004.
5. Гринберг, Т.Э. Политические технологии: ПР и реклама [Текст] / Т.Э. Гринберг. - М. : «Аспект-Пресс», 2005.
6. Китайгородская, М.В. «Свое» - «Чужое» в коммуникативном пространстве митинга [Текст] / М.В. Китайгородская, Н.Н. Розанова //Русистика сегодня. - 1995. - N1.
7. Купина, Н. А. Агитационный дискурс: в поисках жанров влияния [Текст] / Н. А. Купина // Культурноречевая ситуация в современной России. - Екатеринбург, 2000.
8. Михалева, О.Л. Политический дискурс как сфера реализации манипулятивного воздействия [Текст] : автореф. дис... канд. филол. наук / О.Л. Михалева.
- Кемерово, 2004.
9. Ольшанский, Д.В. Политический PR [Текст] / Д.В. Ольшанский. - СПб. : Питер, 2003.
10. Плотникова, С. Н. Самомоделирование личности политика как дискурсивная технология [Текст] / С.
Н. Плотникова // Политический дискурс в России -
7. Образы без лиц. - М. : МАКС Пресс, 2004.
11. Плотникова, С. Н. Политик как конструктор дискурса реагирования [Текст] / С. Н. Плотникова // Политический дискурс в России - 8. Святые без житий. - М. : МАКС Пресс, 2005.
12. Плотникова, С. Н. «Дискурсивное оружие»: Роль технологий политического дискурса в борьбе за власть [Текст] / С. Н. Плотникова // Вестник ИГЛУ
- 2008. - № 2. -С. 138-144.
13. Пропп, В.Я. Морфология сказки [Текст] / В.Я. Пропп. - М. : Наука, 1969.
14. Седов, К. Ф. Дискурс и личность. Эволюция коммуникативной личности [Текст] / К. Ф. Седов. - М.
: Лабиринт, 2004.
15. Федосеев, А.А. Метафора как средство манипулирования сознанием в предвыборном агитационном дискурсе [Текст] : автореф. дис... канд. филол. наук / А.А. Федосеев. - Челябинск, 2004.
16. Шейгал, Е. И. Семиотика политического дискурса [Текст] : монография / Е. И. Шейгал. - М.; Волгоград : Перемена, 2000.
17. Шейгал, Е.И. Культурные концепты политического дискурса [Текст] / Е.И. Шейгал // Коммуникация: теория и практика в различных социальных контекстах: материалы Междунар. науч.-практ. конф. «Коммуникация-2002». - Пятигорск : Изд-во ПГЛУ, 2002.
18. Joslyn, R. Keeping Politics in the Study of Political Discourse [Text] / R. Joslyn // Columbia (S. Car.). -1986.
Список источников примеров
1. Лисовский, С.Ф. [Электронный ресурс] / C. Ф. Лисовский. - Режим доступа : http://psyfactor.org/ polman3.htm
2. Лисовский, С.Ф. [Электронный ресурс] / C. Ф. Лисовский. - Режим доступа : http://evartist.narod.ru/ text7/05.htm# ftn7
УДК 811
ББК 81.432.1
Т.Л. Копусь
о роли дискурса сомнения при построении идентичности
Статья посвящена изучению роли дискурса сомнения в конструировании идентичности, понимаемой как Я, погруженное в ситуацию. В статье содержится анализ того, как в рамках дискурса сомнения проявляются характеристики дискурсивных, категориальных и персональных идентичностей, рассматриваемых в динамичном аспекте, выявляются отношения расширения, вытеснения, контраста, несогласованности между идентичностями.
Ключевые слова: дискурс; дискурсивный анализ; дискурс сомнения; идентичность; типы идентичностей; идентичность эксперта
T.L. Kopus
the discourse of doubt in identity work
The paper studies the role of discourse of doubt in identity construction. Identity is considered to be the situated self. As has been found out, discourse of doubt conditions the organization and features of discourse. Principal and personal identities are regarded as dynamic ones. While in contact provided by discourse of doubt identities seem to be in relations of extension, extrusion, contrast, discordance, dependence.
Key words: discourse; discourse analysis; discourse of doubt; identity; identity types; identity of expert
Данная статья посвящена исследованию роли дискурса сомнения в процессе конститу-ирования ситуативных идентичностей участников коммуникативной ситуации с позиций социального конструктивизма в дискурсивном и интеракциональном анализе.
Начатые в области персональной когниции и опыта исследования идентичности позднее были перенесены в область социальной реальности дискурса и других семиотических систем образования значений. Изучение идентичности как личностной, внутренней проекции Я [Harre, 1998] сменилось пониманием идентичности как интерсубъективного продукта социального [Michael, 1996]. На современном этапе актуальной становится позиция, согласно которой идентичность не отражается в дискурсе, а динамично в нем конституируется [Benwell, 2006]. Признание социального позиционирования своего Я и Другого неотъемлемым условием актуализации идентичности ведет к осмыслению данного термина как «дискурсивного конструкта, который появляется в интеракции» [Bucholtz, 1999, с. 3]. Понимание идентичности как дискурсивно и интерпретативно конструируемой величины, зависящей от целого ряда условий общения и действительности, отражает основное положение социально конструктивного подхода, в рамках которого также признается, что не существует абсолютного Я, стоящего за дискурсом. Сходство с таким же пониманием идентичности можно усмотреть в определении личности, данного И. Гофманом: «Личность -это не неизменная структура, а непрестанный процесс. Диалог формирует личность» [Гофман, 2000, с.10]. К. Баркер и Д. Галазински называют эту особенность идентичности «пластичностью», которая проявляется в способности говорить нам о нас самих и других, рав-
но как и другим о нас и о себе разными способами [Barker, 2001, с. 28]. Конструктивистский подход исследует способы использования внутреннего/внешнего Я с целью выполнения социального действия.
Термины «идентичность» и «презентация идентичности» соотносятся с рядом терминов, лежащих в одной с ними плоскости и отражающих взаимосвязь человека и его коммуникативных практик (действий): «самость» и «самопрезентация» [Baumeister, 1986], «лицо» и «презентация лица» [Brown, Levinson, 1987]. Терминологическое разнообразие отражает разные взгляды исследователей на взаимодействие социального мира и внутреннего мира человека в процессе коммуникации. В определении «самости» подчеркивается важность внутреннего когнитивного мира: Я полностью принадлежит телу и является хранилищем внутренних чувств, мыслей и интенций [Geertz, 1979]. Однако в дискурсе идентичность возникает не столько как презентация своего Я самим Говорящим 1 (далее - Г1), сколько как совместно образованный продукт взаимодействия Г1 с Говорящим 2 (далее -Г2). Человек осознает, кто он такой в данный момент, из опыта ситуативного общения, поскольку понятие «идентичность» выстраивается на основе социального фундамента. Поэтому идентичность это не просто Я, но Я, погруженное в ситуацию [Tracy, 2007, с. 185]. Центральным здесь является то, что понятие Я конструируется, подтверждается, оспаривается, корректируется в процессе коммуникативной практики непосредственно в ситуации не только самим Говорящим, но и другими коммуникантами. Кроме того, коммуникативная ситуация вовлекает как презентацию Я, так и высвечивает самость других коммуникантов. В теории позитивного и негатив-
ного лица, разработанной П. Браун и С. Левинсоном, акцентируется важность положительной оценки и одобрения для позитивного лица, отстаивание независимости своего самовыражения для негативного лица. Однако интересы коммуникантов при конструировании ситуативной идентичности намного более разнообразны и контекстуальны, чем при презентации позитивного и негативного лица. Таким образом, речь идет о том, что идентичность конституируется на базе ситуативно обусловленного коммуникативного опыта.
В широком толковании идентичность с позиций дискурсивного анализа отличается тем, что анализу подвергается не кто Я вообще, а кто Я здесь и сейчас в данных ситуационных параметрах, не кто мы, а кем мы выступаем друг для друга. Например, в диалоге:
(1) «And you think Miss Bede better suited to dealing with Mr. Thorne and his ilk?». «How can you doubt it?» Evelyn asked. «Look at her. Even if she doesn’t win these confrontations, she’s fully in the fray. She s magnificent» (Brockway, 42).
Г2 (Evelin) своим встречным вопросом How can you doubt it? приписывает дискурсивную идентичность Г1 как «подвергающего сомнению» пропозицию Miss Bede better suited to dealing with Mr. Thorne and his ilk. Без ситуативного контекста иллокуцией And you think Miss Bede better suited to dealing with Mr. Thorne and his ilk? можно было бы считать желание знать мнение. примеры подобного рода задают два направления исследования, во-первых, необходимость описания возможных условий возникновения и распознания идентичностей в ситуациях общения и, во-вторых, переосмысление значения актов выражения сомнения, традиционно понимаемых как отражение внутреннего интенционального состояния Г1, с позиций формулирования идентичностей в дискурсе. начнем с первого направления.
существует множество работ по теоретическим основам дискурсивного аспекта идентичности [Michael, 1996; Harré, 1998], освещающих разные ее плоскости: гендер [Bucholtz,
2003], сексуальность [Cameron, 2003], возраст [Coupland, 1993], этническую и национальную идентичность [Wodak, 1999], институциональное окружение при конструировании идентичности [Baumeister, 1986; Brown,
1987; Gubrium, 2001; Matoesian, 2001; Lecourt,
2004], описание идентичностей, производимых в устных и письменных текстах и определяемых формой дискурса [Benwell, 2006] и др. К. Трэйси описывает несколько способов понимания «идентичности» в интеракцио-нальном анализе [Tracy, 2002]. Ею выделяются «очевидные» типы «главных» идентичностей (пол, класс, этничность), т.е. перцептивно доступные и распознаваемые категории, «интеракциональные идентичности» (роли, осваиваемые говорящими в отдельных контекстах), «реляционные идентичности» (друг, жена, партнер) и «персональные идентичности», соответствующие личностным характеристикам говорящих. Нельзя не отметить тот факт, что противопоставление выделяемых типов на основании такого признака, как наблюдаемость (перцептивность), соблюдается далеко не всегда. Для создания идентичности жены, которая, по мнению автора, попадает в «реляционный» тип идентичности, достаточно наблюдаемого обручального кольца на безымянном пальце правой руки женщины. На наш взгляд, в данной классификации следует обратить внимание на идею существования доминантности одной идентичности над другими. Однако попытки фиксации набора идентичностей человека говорящего и выстраивание доминант статистично в языке нельзя признать плодотворными.
Динамичный аспект конструирования идентичностей учитывается в работе Д. Циммермана. Предлагаемые типы идентичностей релевантны для интеракции и включают «дискурсивные идентичности» и «ситуативные идентичности» [Zimmerman, 1998]. Термин «дискурсивная идентичность» принято отличать от терминов «коммуникативная позиция» и «коммуникативный статус». отметим, что в некоторых работах под «дискурсивной идентичностью» понимают, наряду со структурными качествами (например, активная роль), и личностные качества (честность, уверенность, неуверенность, открытость, прямолинейность, напористость и т.д.). Это говорит о слиянии персональной идентичности с дискурсивной. В данной работе под дискурсивной идентичностью понимается та, которая соответствует идентичности, освоенной говорящим в ходе практических действий разговора (рассказчик, слушатель рассказа, ини-
циатор реплики, спрашивающий и т.д.). Каждая дискурсивная идентичность наделена своими правами и обязанностями, ассоциируемыми с ней, например, если это телефонный звонок, то звонящий должен назвать причину звонка. Ситуативные идентичности, по мнению Д. Циммермана, актуализируются в отдельной ситуации общения. В качестве примера приводится звонок в МЧС, когда реализуются не только дискурсивные идентичности «инициатор звонка» - «отвечающий на звонок», но и ситуативная идентичность «жалующийся гражданин». В приведенном примере «жаловаться» как коммуникативное целенаправленное действие «вписывается» в ряд практических действий в разговоре и, наряду с любой дискурсивной идентичностью, присваивает ряд прав и обязанностей. Поскольку ситуативность присуща языковому общению как его неотъемлемая составляющая, сложно представить оппозицию ситуативной идентичности, как и такой элемент, который не был бы обусловлен в общении ситуативно. Следовательно, лингвистическое описание идентичностей в целом охватывается термином ситуативная идентичность. Таким образом, рассмотрению подлежат способы выстраивания идентичностей, создаваемых в условиях дискурса сомнения, с позиций: категориальных идентичностей (пол, этничность, класс, профессия, отношения); персональных идентичностей, конституирующих элементы образа личности Говорящего (хороший, храбрый, умный, красивый и т.д.); дискурсивных идентичностей (согласующихся с типом совершаемого коммуникативно-социального действия).
перейдем к анализу сомнения в презентации идентичности. Лингвистический арсенал выражения сомнения как интеллектуального или психологического состояния человека говорящего описывался на материале разных языков в разных аспектах. Однако вербальная практика сомнения не становилась объектом исследования с точки зрения ее участия в конструировании идентичности в ситуации общения. Содержание и форма выражаемого сомнения и даже право выражать сомнение варьируется в зависимости от статуса взаимоотношений между говорящими, что, в свою очередь, обусловлено сложным и зависимым характером самой коммуникативной ситуации.
В рамках данной статьи мы ограничимся рассмотрением, отношений между «высвечиваемыми» ситуативными идентичностями в условиях реализации дискурса сомнения.
отказ современного человека рассматривать события с одной точки зрения и выдвижение на передний план в общественном сознании различий в точках зрения обусловливает переход к многомерной парадигме мышления [Шакиров, 2008, с. 3]. Многообразие и многомерность знаковой действительности способствует созданию дискурса сомнения, когда существование иных образов, иногда мыслимых как противоположные, иногда как противоречивые, иногда как просто отличающиеся, схватывается в одном сложном целом, осознаваемом как создание «сложного неразрешимого». Онтологически первым создается смысл «простого неразрешимого» понятия, которое развертывается через переход в свою противоположность и создает еще одно «простое неразрешимое». Способный продолжаться до бесконечности процесс создания «неразрешимого» понимается как «сложное неразрешимое». Суть «неразрешимого» с позиций постмодернистской деконструкции заключается в беспрерывном смещении, сдвиге и переходе в нечто иное. Онтологическими основаниями сомнения выступают отрицание, неустойчивость, нестабильность, неопределенность, нелинейность, асимметричность, скачок, парадоксальность, возможность, вероятность, многомерность, бесконечность, противоречие, относительность [Шакиров, 2008, с. 8].
Дискурсивная практика сомнения, касающаяся конституирования идентичностей, реализуется при возникновении такой ситуации, когда у говорящего появляется вопрос об идентичности, спровоцированный разными факторами, но влекущий за собой переосмысление идентичностей своего Я или идентичностей Другого, Других. Дискурс сомнения охватывает ситуации вопрошания об идентичности вследствие видимой Г1 неоднозначности, неопределенности, сложности или проблематичности существования идентичностей. Например:
(2) Is Arnold Jackson a bad man who does good things or a good man who does bad things? It’s a difficult question to answer. Perhaps we make too much of the differ-
ence between one man and another. Perhaps even the best of us are sinners and the worst of us are saints. Who knows? (Maugham, 56).
В (2) вопрошание при видимой равновозможной истинности двух симметрично противоположных персональных идентичностей (a bad man who does good things - a good man who does bad things, the best sinners - the worst saints), задаваемых синтаксически параллельными конструкциями, создает отнюдь не неопределенную персональную идентичность, а подчеркивает многообразие обсуждаемой персональной идентичности в ситуации недостоверности. Дискурс сомнения, возникающий на базе осознаваемой двойственности и обратимости явлений, включающих свою противоположность, позволяет перейти на новый уровень понимания идентичности, чем простое «за» и «против». Формально сомнение находит свою реализацию в вопросе (Is Arnold Jackson a bad man who does good things or a good man who does bad things?), требующем ответа (question to answer), несмотря на заданное равновесие и зеркальность пропозиций. Отсутствие окончательно фиксированной персональной идентичности (a bad man who does good things - a good man who does bad things) завершается риторическим вопросом (Who knows?) и перемежается аргументами, вводимыми вероятностным perhaps, создавая отношение контраста в установлении идентичности.
В (3) целью Говорящего является установление категориальной идентичности неких существ. В отличие от (2), вопрошание правильной и однозначной идентичности создается через выраженный предположительный вариант ответа (настоящие гуманоиды) и его уравновешивание с возможным отрицанием этой версии без выдвижения альтернативных вариантов:
(3) - Если они настоящие гуманоиды. А если - нет? - усомнился Лобан (Алексеев, 78).
Типизация примеров подобного рода строится на открытости дальнейшей дискуссии, имплицируя вариативность ответов. при этом фиксирование конечного варианта идентичности так и не происходит (кто они?). Нераз-решенность обсуждаемой идентичности «гуманоиды» проявляется при допустимости не-
согласованности характеристик, свойственных «настоящим гуманоидам».
потребность в установлении своей идентичности экзистенциальна. Человек отчетливо осознает изменение своей идентичности с течением времени, что можно наблюдать в ситуациях осознания неуверенности с определением идентичности в результате ретроспективных, текущих или перспективных изменений:
(4) I shall have doubts as to who I am, like Alice (British National Corpus).
В (4) наблюдается сомнение при установлении перспективной (shall have doubts) категориальной идентичности (who I am) с импликацией возможных изменений своей идентичности (like Alice) (аллюзия на ситуацию из произведения Л. Кэрролла «Alice in Wonderland»), но без перечисления вариантов конечной идентичности. На контур идентичности лишь указывается (who), но на момент речи он не находит своего субстанциального заполнения.
Таким образом, дискурсивное сомнение выхватывает момент возникновения неопределенности и проблематичности установить однозначную качественную наполненность идентичности на момент речи. При этом смыслообразующими оказываются способы выражения вариантов идентичностей и отношения между этими вариантами. Устанавливаемые отношения принимают либо вид равнозначности противоположных высказываний (примеры 2), либо вид «не более, чем иначе» (пример 4).
Как показывает практический материал, дискурсивное сомнение играет важную роль при отражении проблематичности присвоения, вписывания отдельных черт, характерных для той или иной категориальной или персональной идентичности, которые ранее не мыслились в отношении данной идентичности и которые тем самым расширяют инвентарь черт, или, напротив, вытесняют черты, характерные для той или иной идентичности. Например:
- персональной идентичности (himself- индивидуальной) и профессиональной идентичности (writer) : (5) In April he was still having difficulty in completing the book and in his letter to Henry Treece in September he was again expressing doubts about himself as a writer (Brit-
ish National Corpus). Человек допускает в себе (himself) черты, которые вытесняют его из идентичности writer;
- половой идентичности (женский пол), возрастной идентичности (девушки) и профессиональной идентичности (доктора) : (6) Girls, you are doctors? Like real doctors? (Sheldon, 89). Здесь можно наблюдать расширение инвентаря черт, вписываемых говорящим в идентичность doctor до возрастной характеристики (молодые) и половой (женщины). Дискурс сомнения вскрывает рассогласованность потенциальных черт при совмещении идентичностей в рамках отдельного индивида в силу разных причин (стереотипов, низкой оценки своего Я и др.). В (6) молодые практикантки разговаривают с хозяином снимаемой квартиры. Пик сомнения приходится на адъектив real, вскрывая представление хозяина квартиры о том, что докторами могут работать взрослые мужчины, но не девушки.
Анализ дискурсивной практики сомнения позволяет говорить о столкновении идентичностей, провоцирующем контрастные отношения, например, категориальной идентичности (пришельцы) с персональной идентичностью (интеллектуальной):
(7) - Это же космические технологии, дурак, - пояснил Тимофей. - Закрой дыру и больше не ковыряйся.
- Могли бы что-нибудь поумнее придумать, - усомнился старшой. - А то стекловаты натолкали (Алексеев, 142).
г2 представляет пришельцев как использующих продвинутые технологии неземного происхождения в силу их интеллектуального отрыва от технологий землян. Но обнаружение земного стройматериала - стекловаты -вызывает сомнение у г2 в интеллектуальной силе пришельцев. Поскольку в ситуации проблема кроется в установлении идентичности существ, удерживающих в плену группу людей, то интеллектуально неизысканные земные технологии строительства космического корабля говорят о столкновении категориальной идентичности пришельцев с их персональной идентичностью (интеллектуально превосходить землян).
В (8) персональная идентичность (паникер) имплицитно контрастирует с професси-
ональной идентичностью компетентного специалиста:
(8) - Я не паникер, Александр Васильевич! Я специалист и хорошо знаю свое дело!
- А кто же в этом сомневается, дорогой!
- засмеялся полковник. - Кто же тебя так разогрел? Кто обидел? (Алексеев, 305).
Вопросы г2 (Кто же тебя так разогрел? Кто обидел?) говорят о том, что момент столкновения персональной идентичности (паникер) и профессиональной (специалист) имел место. Реплика Г1 (- Я не паникер, Александр Васильевич! Я специалист и хорошо знаю свое дело!) звучит как респонсивное желание вытеснить приписанную отрицательную идентичность (паникер и импликацию «паникер - это плохой специалист») через настойчивое утверждение позитивной идентичности (не паникер, специалист, свое дело знаю). г2, наблюдая эмоциональное напряжение г1, пытается разрядить обстановку, делая акцент на том, что профессиональная компетентность г1 никем не ставится под сомнение.
Дискурсивное сомнение способно не только играть роль в процессе импликации столкновения идентичностей, но отражать момент, когда одна идентичность в результате столкновения вытесняет другую. Довольно часто персональная идентичность способна вытеснять другие типы идентичностей. Например, в (9):
(9) Now responsible for other lives. Oh, my
God! The longer Dr Radnor talked, the more nervous Paige became, and by the time he was finished, her self-confidence had completely vanished. I’m not ready for this! she thought. I don’t know what I’m doing. Who ever said I could be a doctor? What if I kill somebody? (Sheldon, 140-141).
Персональная идентичность (nervous, her self-confidence had completely vanished, not ready for this) показана в столкновении с профессиональной идентичностью (doctor). Риторические вопросы (Who ever said I could be a doctor? What if I kill somebody?), имплицирующие смысл (Nobody said I could be a doctor, I can kill somebody), показывают, что неуверенная идентичность вытеснила на данный момент профессиональную идентичность.
Дискурсивный анализ практики сомнения подтверждает гипотезу относительности идентичностей, заставляя отказаться от идеи существования отдельной идентичности в чистом виде и признать её постоянное становление через столкновение, совмещение, взаимодействие и вытеснение ситуативных идентичностей. Дискурс сомнения обусловливает не-разрешенность, незавершенность устанавливаемой идентичности, что происходит в форме риторических вопросов, гипотетических пропозиций, модальных частиц, глаголов.
Иную роль играет дискурсивное сомнение на уровне перформативности при актуализации дискурсивной идентичности, определяемой в работе по типу совершаемого коммуникативно-социального действия. В рамках данной статьи мы остановимся только на дискурсивной идентичности «подвергающего сомнению». Рассматриваемая дискурсивная идентичность вписывается в родовую дискурсивную идентичность - «спрашивающего» на основании того, что единицей сомнения выступает вопрос [Гадамер, 1988; Ходыкин, 2005, с. 109]. Дискурсивная идентичность «подвергающего сомнению» обладает своими правилами существования: 1) подвергать сомнению на основании аргумента; 2) подвергать сомнению с некоей целью; 3) подвергать сомнению авторитетно; 4) создавать позицию неравенства (верх-низ); 5) занимать позицию говорящего, атакующего аргумент партнера по коммуникации. Дискурсивная идентичность «подвергающего сомнению» способна сочетаться с интеракциональ-ной идентичностью авторитетного эксперта, проверяющего или устанавливающего правомочность, приемлемость чего-либо. Важно отметить, что идентичности «эксперта» может противостоять идентичность «новичка», а также «некомпетентного», «незнающего», «несведущего» говорящего либо говорящего, чья сфера деятельности нуждается в компетентном подтверждении.
одним из способов рассмотрения позиций в разговоре служит шкала иерархичности речевых позиций, устанавливаемая через приписывание позиции авторитетного эксперта позиции выше и выделение относительно нее позиции ниже. В ряде работ исследователи связывают выражение сомнения с идентичностью эксперта. Дж. Коатс, исследуя в женском
разговоре полифункциональность форм эпи-стемической модальности, к которым она относит модальные глаголы (may, might, could), модальные наречия (perhaps, possibly, probably), дискурсивные маркеры (I mean, I think, Well), а также некоторые просодические и па-ралингвистические средства, способные выражать широкий спектр отношений говорящего к пропозиции от уверенности до сомнения, выделяет такую функцию, как избегание статуса эксперта среди других функций рассматриваемых форм (выражение сомнения и уверенности, чувствительность к чувствам других людей, поиск правильного слова) [Coates, 2001, с. 333]. Под разыгрыванием роли эксперта Дж. Коатс понимает «разговорную игру, когда участники по очереди берут слово, чтобы высказаться по вопросу, в котором они являются экспертами» [Coates, 2001, с. 338]. Дж. Коатс утверждает, что женщины, напротив, избегают роли эксперта в разговоре, объясняя это тем, что для них важнее минимизировать социальную дистанцию, чему способствуют формы эпистемической модальности. Отметим, что исследователь делает выводы на основании анализа разговора женщин между собой, осознающих «реляционную идентичность» (подруги). Здесь желание сохранения равных статусов относительно друг друга оказывается доминирующим. поэтому статус эксперта в силу своей иерархичности, авторитетности воспринимается подругами как угрожающий их уравновешенным идентичностям и нежелательный при кооперативном общении.
В работе Д. Хартвельдта предлагается рассмотреть неуверенность/уверенность Г1 с точки зрения учета статуса авторитетности Г2. Авторитетность в этом случае соотносится с такими терминами, как «статус», «социальная позиция» и «роль» [Hartveldt, 1987]. Уверенность г1 в таком ключе выполняет функцию усиления аргумента, т.е. повышает силу воздействия при установлении межличностных отношений. Согласно гипотезе Д. Харт-вельдта, если г1 выражает большую уверенность, говоря о том, что г2 должен делать, тем самым г1 выказывает меньше почтения к г2, и обратно пропорционально: если Г1 выражает неуверенность, тем самым выражается почтение к г2 в пропорции к степени выражаемой уверенности [Hartveldt, 1987]. Д. Харт-
вельдт связывает выражение уважения и почтения к партнеру с выбором формулировки, соответствующей выражению неуверенности, т.е. при более низкой социальной идентичности г1 прибегает к формулировкам неуверенности. Выражая неуверенность во фразе (Could you perhaps put that bike into the shed, Jack?), г1 подчеркивает свою зависимость от желания г2 и также утверждает свою позицию как низкую. Д. Хартвельдт выводит два типа модальности и две шкалы уверенности: 1) уверенность Г1 в отношении к информации как к факту, о котором он точно знает; 2) неуверенность по отношению к позиции, занимаемой им в ситуации, и о количестве почтения, которое нужно выразить по отношению к г2 [Hartveldt, 1987].
Доминирующим и оперативным признается второй тип, поскольку факт, имеющий высокий статус точности и определенности, будет формулироваться г1 в форме, учитывающей степень почтения, которую нужно оказать Г2. Таким образом, учет социальной позиции предлагается считать более значимым параметром при формулировании смысла, нежели фактическая уверенность Г1. Нельзя не согласиться с исследователем в том, что лингвистический способ выражения неуверенности/сомнения не ограничивается лексикограмматическими средствами, а смысл неуверенности/сомнения конституируется дискурсивно. Дело в том, что факт, в котором г1 сомневается, может утверждаться им в очень уверенной манере: It is absolutely uncertain whether this is true или в неуверенной манере: I doubt whether we know very clearly how to proceed. Но и факт с высоким статусом уверенности говорящего может быть представлен с сомнением: Pluto is the smallest planet I think. Отсюда устанавливается сложность в четком и ясном различении уверенности относительно знания (эпистемики) от уверенности относительно социальной позиции (отражающей чью-либо власть, авторитетность в данной ситуации) [Hartveldt, 1987, с. 97].
однако идентичность «авторитетного эксперта» не обязательно привязана к дискурсивной идентичности «подвергающего сомнению». В работе К. Трэйси и Дж. Наутон [Tracy, 2007] акцент ставится на дискурсивной форме сомнения - вопросе и его потенциале в жанре академического дискурса [Swales, 1990] при
формировании идентичности социальной роли ученого в типичных ситуациях коллоквиумов, исследовательских симпозиумов, процедур защит академических работ. Ими рассматриваются способы создания, поддержки и постановки под сомнение отдельных идентичностей говорящих через практики вопро-шания. Вопросы исследуются не с традиционной точки зрения как прием получить информацию, а как отражение идентичностей говорящих и слушающих. Утверждается, что содержание вопроса, формулировка и право задавать его в основном базируется на статусе взаимоотношений между участниками и подтверждает факт связи между практиками во-прошания и идентичностью. Поскольку в интеллектуальной дискуссии акцент ставится на интеллектуальной компетенции участников коммуникации, то через практики вопро-шания проявляются три стороны интеллектуальной идентичности принимающих вопрос: 1) глубина знаний; 2) интеллектуальная оригинальность; 3) интеллектуальная новизна. Анализ идентичностей ученого в рамках академического дискурса показывает, что дискурсивная практика сомнения в форме вопросов функционирует в качестве импликации негативных черт идентичностей спрашиваемых (ограниченность знаний, недостаток оригинальности, недостаток новизны). Роль эксперта в этой работе приписывается не спрашивающим, а спрашиваемым при конструировании идентичности, связанной с глубиной знаний и компетентностью в исследуемой области, что налагает определенные обязательства на отвечающих. Если спрашиваемый не знает ответа на вопрос, который имплицирует его роль знающего и компетентного в вопросе эксперта, то он вынужден вербально «обороняться», чтобы перевернуть импликацию негативной идентичности. Незнание ответа обнаруживает ограниченность знания спрашиваемого в той области, в которой спрашивающий подразумевал более полное знание.
Становится очевидным, что идентичность эксперта имплицирует увеличение социальной дистанции, нарушая принцип сотрудничества в персональном типе дискурса и требуя ответственности и выполнения обязательств в институциональном типе дискурса.
сочетание интеракциональной идентичности эксперта с дискурсивной идентичностью
«подвергающего сомнению» у г1 в персональном дискурсе способствует конструированию негативной персональной идентичности г2 и может неблагоприятно сказываться на развитии отношений между говорящими, провоцируя недоверие. Например, в разговоре молодых людей, между которыми завязываются близкие межличностные отношения:
(10) «You can really cook? »
He grinned. «Do you doubt it?»
Her own smile was sheepish. «Er... I haven’t had much experience of men cooking » (Lee, 54).
Потенциал вопроса (You can really cook?) включает спектр интерпретаций (догадка, ожидание подтверждающего ответа, запрос информации), но г2 актуализирует идентичность «подвергающего сомнению» эксперта (Do you doubt it?). Девушка, отказываясь от приписанной ей идентичности, налагающей на нее обязательства авторитета, и осознавая создание негативной персональной идентичности «неумеющего готовить» у партнера, вынуждена оправдываться (Er... I haven’t had much experience of men cooking).
Реализация дискурсивной практики сомнения требует от говорящего в некоторых ситуациях определенного набора личностных качеств, таких, как смелость, иногда воспринимаемая как дерзость, наглость или нахальство, если говорящий считает, что человек был не вправе выражать сомнение и выполнять функцию эксперта, подвергающего сомнению, как в (11):
(11) How dare a mere female doubt Great Thorn! (Brockway, 243).
Негодование у друга состоятельного человека (действие происходит в Англии конца XIX века) вызывает приписывание идентичности эксперта женщине (female), которая рассматривается им как не имеющая полномочий, соответствующих статусу эксперта, способного выносить негативные заключения (doubt) о действиях мужчины. Чтобы подвергать сомнению, нужно обладать смелостью (dare) и брать на себя полномочия эксперта, занимающего позицию выше того, кто оценивается, кому предписано выносить оценки и заключения. о наличии отношений иерархичности свидетельствует оппозиция mere female
- Great Thorn. В центре повествования находится идея борьбы женщин с зависимостью и
низкой ролью женщины в английском обществе в XIX веке, что находит отражение в анализируемом дискурсе.
Таким образом, дискурс сомнения выражает присущий человеческому мышлению способ понимания. Дискурсивное сомнение схватывает либо момент осознания «неразрешимого» при конструировании идентичностей говорящих в результате пересечения, столкновения, совмещения или вытеснения отдельных идентичностей, либо переозначива-ние внутри отдельно взятой идентичности Говорящего. Исследование дискурсивной практики сомнения позволяет описывать типичные импликации в процессе конституирова-ния дискурсивных, категориальных и персональных идентичностей говорящих.
Библиографический список
1. Гадамер, Х-Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики [Текст] / Х-Г Гадамер: пер. с нем Б.Н. Бессонова. - М. : Прогресс, 1988.
2. Гофман, И. Представление себя другим в повседневной жизни [Текст] / И. Гофман: пер. с англ. А.Д. Ковалева. - М. : «Канон-пресс-У» : «Кучково-поле», 2000.
3. Ходыкин, В.В. Тенденция к универсализации сомнения в познании [Текст] : дис. ... канд. филос. наук / В.В. Ходыкин. - Уфа, 2005.
4. Шакиров, И.А. Сомнение как категория философии [Текст] : автореф. дис. ... канд. филос. наук / И.А. Шакиров. - Уфа, 2008.
5. Barker, Ch. Cultural Studies and Discourse Analysis. A Dialogue on Language and Identity [Text] / Ch. Barker, D. Galasinski. - London : Sage, 2001.
6. Baumeister, R.F. Public and private self [Text] / R.F. Baumeister. - N.Y. : Spinger-Verlag, 1986.
7. Benwell, B. Discourse and Identity [Text] / B. Ben-well, E. Stokoe. - Edinburgh : Edinburgh University Press, 2006.
8. Brown, P. Politeness: Some Universals in Language Usage [Text] / P. Brown, S. Levinson. - Cambridge : Cambridge University Press, 1987.
9. Bucholtz, M. Reinventing Identities: The Gendered Self in Discourse [Text] / M. Bucholtz, A. C. Liang, L.A. Sutton. - Oxford : Oxford University Press, 1999.
10. Bucholtz, M. Theories of discourse as theories of gender: Discourse analysis in language and gender studies [Text] / M. Bucholtz // The Handbook of Language and Gender / ed. by J. Holmes, M. Meyerhoff. - Oxford : Blackwell, 2003.
11. Cameron, D. Language and Sexuality [Text] / D. Cameron, D. Kulick. - Cambridge : Cambridge University Press, 2003.
12. Coates, J. The role of epistemic modality in women’s talk [Text] / J. Coates // Modality in Contemporary English. -2001. - P. 331-348.
13. Coupland, N. Discourse and Lifespan Identity [Text] / N. Coupland, J.F. Nussbaum. - London : Sage, 1993.
14. Geertz, C. From the native’s point of view: on the nature of anthropological understanding [Text] / C. Geertz // Interpretative Social Science / ed. by P. Rab-inow, W.M. Sullivan. - Berkeley, CA : University of California Press, 1979.
15. Gubrium, J. F., Institutional Selves: Troubled Identities in a Postmodern World [Text] / J.F. Gubrium, J.A. Holstein. - Oxford : Oxford University Press, 2001.
16. Harré, R. The Singular Self: An Introduction to the Psychology of Personhood [Text] / R. Harré. - London : Sage, 1998.
17. Hartveldt, P. Pragmatic aspects of Coherence in Discourse [Text] / P. Hartveldt. - Groningen : Rijksuni-versität, 1987.
18. Lecourt, D. Identity Matters: Schooling the Student Body in Academic Discourse [Text] / D. Lecourt. -N.Y. : State University of New York Press, 2004.
19. Matoesian, G. M. Law and the Language of Identity: Discourse in the William Kennedy Smith Rape Trial [Text] / G.M. Matoesian. - Oxford : Oxford University Press, 2001.
20. Michael, M. Constructing Identities: The Social, the Nonhuman and Change [Text] / M. Michael. - London : Sage, 1996.
21. Swales, J. Genre Analysis: English in Academic and Research Settings [Text] / J. Swales. - Cambridge : Cambridge University Press, 1990.
22. Tracy, K. Everyday Talk: Building and Reflecting Identities [Text] / K. Tracy. - N. Y. : Guilford Press, 2002.
23. Tracy, K. The Identity Work of Questioning in Intellectual Discussion [Text] / K. Tracy, J. Naughton // Discourse Studies. Volume 5 / ed. by Dijk T.A.van. -London: Sage, 2007. - P. 184-207.
24. Wodak, R. The Discursive Construction of National Identity [Text] / R. Wodak, R. de Cillia, M. Reisigl, K.
Liebhart. - Edinburgh : Edinburgh University Press, 1999.
25. Zimmerman, D. H. Identity, context and interaction
[Text] / D.H. Zimmerman // Identities in Talk / ed.by C. Antaki, S. Widdicombe. - London : Sage, 1998.
Список источников примеров
1. Алексеев, С.Т. Долина смерти [Текст] / С.Т Алексеев. - М. : Олма-Пресс, 2007.
2. Brockway, С. My Dearest Enemy [Электронный ресурс] / C. Brockway. - N.Y. : Dell Publishing, 1998.
3. British National Corpus [Электронный ресурс] // http://sara.natcorp.ok.ak.uk/ (дата обращения 12.02.08).
4. Lee, M. Fugitive Bride [Электронный ресурс] / M. Lee. - N.Y. : Dell Publishing, 1998.
5. Maugham, W.S. The Fall of Edward Barnard [Текст] / W. S. Maugham // Sixty-five Short Stories by Maugham W. S. - London : Heinemann/Octopus, 1988. - P. 4061.
6. Sheldon, S. Nothing Lasts Forever [Text] / S. Sheldon.
- N.Y : William Marrow, 1994.
УДК 821 (7COE).09 ББК 84.3 (7COE)
Н. В. Морженкова
ПРИНЦИПЫ АВТОБИОГРАФИЧЕСКОГО МОДЕЛИРОВАНИЯ В «АВТОБИОГРАФИИ АЛИС Б. ТОКЛАС» Г. СТАЙН
Статья посвящена анализу принципов автобиографического моделирования в «Автобиографии Алис Б. Токлас» американской модернистки Г. Стайн. Автор рассматривает способы травестирования жанровых составляющих традиционной реалистической биографии. В работе исследуются субъектная организация текста и способы реализации сложной игры с различными субъектными позициями, в результате которой возникает «фикционализация» автобиографического нарратива.
Ключевые слова: автобиография; игра с первичными речевыми жанрами; жанровое ожидание; пародийная игра с автобиографическим нарративом
Вестник иглу, 2010
© Морженкова Н.В., 2010
