CC BY
57О ПРОИСХОЖДЕНИИ УБАЛАРСКОГО КУЛЬТУРНОГО ТИПА В ЛЕСОСТЕПИ ЮЖНОГО ПРИУРАЛЬЯ
Н.С. Савельев
A CONTRIBUTION TO THE ORIGIN OF UBALAR CULTURAL TYPE IN THE FOREST-STEPPE OF SOUTHERN CISURALS
N. Savelev
Ключевые слова: лесостепное Приуралье, долина р. Знлнм, горнолесная зона, постмаклашеев-ское (ранне кара-абызское) население, кочевники раннего этапа прохоровской культуры, кара-абыз-ская культура, локальное разнообразие, кусты памятников
В статье проводится анализ происхождения древностей т.н. «убаларского типа», ставшего известным с конца 1950-х гг., после исследований М.Х. Садыковой одного из зольных холмов на селище Убалар в бассейне р. Зилим. Приведенные мнения исследователей показывают, что после незначительного интереса 60-70-х гг. XX века, какие-либо дальнейшие попытки уточнить культурную и хронологическую позицию данных памятников отсутствовали. На основе анализа керамического комплекса селищ Убалар и Магаш-1 установлено, что убаларские традиции сформировались не позже середины IV века до н.э. на основе одной из локальных групп постмаклашеевского населения Волго-Камья, активно осваивавшего в это время лесостепь Южного Приуралья. Незначительное воздействие на данное население оказали группы кочевников филипповского круга. Со II в. до н.э. убаларские традиции широко распространяются на всю южную часть кара-абызского ареала и на отдельных территориях предгорий доживают до эпохи раннего средневековья.
Keywords: forest-steppe CisUrals, Zilim river valley, mountain-forest zone, post Maklasheev (early Kara-abyz) population, nomads of the early stage Prokhorov culture, Kara-abyz culture, local diversity, groups of archeological sites
The article discusses the origin of the artefacts belonging to the so-called «Ubalar type», which became known in the late 1950s after the research of an ash hill on the territory of the Ubalar settlement in the basin of Zilim river conducted by M. Sadykova.
The opinions of some researchers presented in the article show that after the 1960-70s there were no attempts to study out cultural and chronological position of the Ubalar sites. The analysis of ceramic materials from two settlements (Ubalar and Magash-1) demonstrates that Ubalar culture was formed not later than the middle of the IV century BC on the basis of the local post-Maklashev population, which lived in the area of the Volga-Kama basin. At this time they also began to actively inhabit the forest-steppe of Southern CisUrals. A slight impact on the Ubalar culture was made by some nomadic groups of Filippian type. Since the II century BC Ubalar cultural traditions had spread across the south part of Kara-abyz geographical area. At some piedmont territories these traditions remained until the beginning of the early Middle Ages.
Южный Урал, и особенно - его лесостепная часть, в силу своих географических особенностей не является монолитной зональной территорией. Это, в свою очередь, предполагает принципиальную невозможность формирования этнокультурной «монотонности» региона. Как в древности, так и в средневековье для Южного Урала было характерно значительное разнообразие археологических памятников, археологических культур, их вариантов и особых «археологи-
ческих типов», не вписывающихся в какие-либо рамки. Первоначальное выделение последних, как правило, производилось либо по территориальному признаку (напр. - т.н. «айский тип»), либо по особенностям керамического комплекса (гафурийский, убаларский, имендяшевский и пр. типы). Последующие целенаправленные исследования в основном позволяют уточнить положение этих особых образований в региональной археологической систематике [см. напр.:
© Савельев Н. С., 2017. УАВ. Вып. 17. С. 18 - 38
Рис. 1. Южное Приуралье в середине I тыс. до н.э. - первых веках н.э. Формирование убаларского культурного типа: 1 - поселения раннего этапа кара-абызской культуры; 2 - поселения и могильники развитого этапа кара-абызской культуры; 3 - поселения и могильники
кара-абызской культуры (в т.ч. раннего этапа), на которых также присутствует убаларская керамика; 4 - убаларские поселения; 5 - поселения, относимые к убаларским условно; 6 - грунтовые могильники начала I тыс. н.э., соотносимые с убаларскими (убаларско-имендяшевскими) памятниками; 7 - находки мечей и кинжалов
савроматского (VI-IV вв. до н.э.) времени (скопления и единичные); 8 - находки мечей и кинжалов раннесарматского (IV-II вв. до н.э.) времени (скопления и единичные); 9 - курганные могильники V-IV вв. до н.э.; 10 - курганные могильники III-II вв. до н.э.; 11 - курганные могильники лесостепного населения (IV в. до н.э. -начало н.э.); 12 - курганные могильники первой половины I тыс. н.э.; 13 - границы первоначального ареала формирования убаларского культурного типа; 14 - границы горной зоны Южного Урала; 15 - границы ареала населения убаларского культурного типа (конец I тыс. до
н.э. - первая половина I тыс. н.э.). Скопления памятников кара-абызской культуры (I-IV): I - Благовещенское; II - Уфимское; III - Нагаево-Охлебининское; IV- Курмантау-Табынское Памятники: 1 - городище Кара-Абыз-1; 2 - грунтовый могильник Кара-Абыз-2; 3 - селище Зеленстрой; 4 - селище Дежневское; 5 - селище Черниковское-2; 6 - селище Воронки; 7 - селище Черниковское-1; 8 - стоянки Яркий-1-3; 9 - городище Уфа-4; 10 - Уфимский могильник; 11- селище Дудкино-1; 12 - селище Зинино-1; 13 - городище Нагаево-1; 14 - курганный могильник Акбердино-4; 15 - городище Акбердино-2; 16 - Шиповское городище; 17-18 - Шиповский могильник (курганная и грунтовая части); 19 - Охлебининское II городище; 20 - Охлебининский могильник; 21 - городище Мончазы-1; 22 - могильник Юрмаш-1; 23 - селища Караган-1-4; 24 - селища Тауш-1-3; 25 - селище Сухая Буенда; 25а - Кузнецовское городище; 26 - селище Ивано-Казанка-2; 26а - селище Бердино-2; 27 - Кумурлинское селище; 28 - Устиновское селище; 29 - Беисовское селище; 30 - поселение Красный Зилим-1; 30а - селище Красный Зилим-2; 31 - селище Магаш-1; 31а - селище Магаш-2; 32 - селище Магаш-3; 33 - грунтовый могильник Юлуково-1; 34 - селище Убалар; 35 - Хамидовское селище; 36 - селище Таш-Асты-1; 37 - Имендяшевская пещера (Сизякуй); 38 - Имендяшевское городище; 39 - селище Каран-Елга-1; 40 - Уфа, скопление; 41 - курганный могильник Старые
Киишки; 42 - Ибрагимово, скопление; 43 - курганный могильник Бишунгарово; 44 - Ильтугановские курганы; 45 - Тукаево, скопление; 46 - курганный могильник Леканды; 47 - Тряпино, скопление; 48 - Куезбашево, скопление; 49 - Челаткан, скопление; 50 - Дмитриевка, скопление; 51 - Русский Саскуль, единичная находка; 52 - Асавбашевский
курган; 53 - Месели, скопление; 54 - Талачево, скопление; 55 - Стерлитамак, скопление; 56 - курганный могильник Помряскино; 57 - курганный могильник Бурлы; 58 - Бурлы, скопление; 59 - Курмантау, скопление; 60 - Курмантаевское городище; 61 - Михайловское городище; 62 - Курмантаевское селище; 63 - Касьяновское городище; 64 - Воскресен-ское городище; 65 - Табынское городище; 66 - Красноусольские курганы; 67 - Инзелгинская стоянка; 68 - Уральское селище; 69 - Игенчелярское селище; 70 - Ихтисатские I-II селища; 71 - Янгискаин, единичная находка; 72 - селище Шах-Тау; 73 - Селеукское селище; 74 - святилище Тура-Тау; 75 - Ахмеровские курганы; 76_- Каныкаевское I селище; 77 - Салиховские курганы; 78 - селище Берхомут; 79 - Нижнеарметовские курганы
Рис. 2. Материалы убаларских памятников края горной зоны Южного Урала: 1-6, 8-11, 13, 15, 17-28 - селище Убалар; 7, 12, 16 - селище Каран-Елга; 14 - Хамидовское селище (1-23 - фрагменты сосудов; 24 - костяная поясная бляха; 25 - костяной наконечник стрелы; 26-28 - каменные оселки). По: [Садыкова, 1962. Табл. 1-11]
Савельев, 2007; 2008а]. В противном же случае, при отсутствии углубленного анализа, данные типы - т.е. объективно существующие большие или меньшие группы памятников с несколько отличной от «стандарта» материальной культурой - продолжают присутствовать в научной литературе в виде самых разнообразных искусственных конструктов, причем, постепенно упоминания о них становятся все более краткими, а в содержательном плане - далекими даже от уровня первоначальных исследований. Все это в полной мере относится и к т.н. «убаларскому типу» лесостепи Южного Приуралья.
Интерес к убаларским памятникам, возникший с самого момента их открытия в конце 1950-х годов, даже к настоящему времени так и не перерос в предмет отдельного исследования, а сам «убаларский тип» так и не получил однозначной интерпретации. Общераспространенным стало мнение А.Х. Пшеничнюка о возникновении убалара в результате синтеза пришлого га-фурийского и местного кара-абызского населения (при практически полном доминировании именно гафурийских традиций) и об обособлении какой-то их группы в конце II или I в. до н.э. в предгорьях Южного Урала (бассейн р. Зилим) [Пшеничнюк, 1976а. С. 122-126]. Одновременно с этим, убаларский тип рассматривался как простое генетическое продолжение пришлого для Южного Приуралья гафурийского типа [Он же, 19766. С. 26].
Первоначально М.Х. Садыкова, после исследования в 1957 г. одного зольного бугра на селище Убалар (западный край горно-лесной зоны Южного Урала, юго-восточная оконечность современного Архангельского района Башкортостана), датировала полученные «чистые» материалы У1-1У вв. до н.э. и отнесла их, на основании сходства части форм и состава теста сосудов, вместе с селищем Курмантау и Касьяновским городищем к уфимской (т.е. кара-абызской) культуре [Садыкова, 1962. С. 128-129]. А.Х. Пшеничнюк, выявив на Охлебининском II (Акташ) городище в качестве примеси небольшую коллекцию убаларской керамики, не согласился с предложенной М.Х. Садыковой культурной атрибуцией этого комплекса и усомнился в его столь ранней датировке [Пшеничнюк, 1964. С. 97]. После исследований в 1964 и 1968 гг. Г.И. Матвеевой селищ Убалар, Магаш-1 и Каран-Елга, А.Х. Пшеничнюк согласился с предложенной ей [Матвеева, 1973. С. 244-249] датировкой убаларской керамики в пределах II в. до н.э. - II в. н.э. [Пшеничнюк, 1973. С. 206, 210]. Этой датировки убаларского комплекса автор последовательно, хотя и с небольшими вариациями в сторону омоложения нижней границы [Он же, 1976а. С. 125], придерживался вплоть до своих последних работ по данной проблематике [Он же, 2004. С. 190-191].
Публикуя материалы своих раскопок в бассейне р. Зилим, Г.И. Матвеева, на основе
Рис. 4. Селище Магаш-1 (раскопки 1968 г.). Находки: 1 - фрагмент чашевидного сосуда на поддоне; 2-4 - костяные наконечники стрел; 5 - пряслице лепное; 6 - пряслице из стенки сосуда; 7-8 - фрагменты сосудов с примесью слюды; 9 - бронзовая бляха; 10 - костяная пряжка (9-10 - по: [Матвеева. 1973. Рис. 1, 6-7])
единства территории, материальной культуры и керамического комплекса, делает вывод не только об однокультурности памятников типа селищ Убалар, Магаш-1, Хамидовское и Каран-Елга, но и включает в эту группу поздние погребения могильников кара-абызской культуры [Матвеева, 1973. С. 248-249]. Все они, по ее мнению, могут быть объединены в особый поздний вариант ка-ра-абызской культуры - убаларский, возникший только в южной части ее распространения [Там же. С. 249]. Определяя хронологические позиции убаларского варианта, Г.И. Матвеева опиралась исключительно на свои находки с селища Магаш-1 - бронзовой ажурной бляхи и костяной пряжки (рис. 4, 9, 10), характерных для поздних погребений Шиповского и Охлебининского могильников. Однако, при этом никак не учитывались мнение М.Х. Садыковой, основанное на особенностях керамического комплекса селища Убалар, и ряд важных находок с этого же памятника, имеющих значительно более раннюю датировку, о чем будет сказано ниже. На основе своих построений Г.И. Матвеева делает вывод, что убаларский вариант «сложился не ранее конца II века до н.э. и прекратил свое существование одновременно со всей кара-абызской культурой, т.е. в конце II века н.э.» [Там же].
Не менее важны и взгляды Г.И. Матвеевой на «истоки культуры памятников убаларского варианта» - она сложилась «в результате взаимодействия культуры кара-абызских и гафу-рийских племен в южной части кара-абызской территории. В северной части ее, где пришлые гафурийские племена были немногочисленны, их керамика не переросла в убаларскую, здесь единственным типом посуды была керамика ка-ра-абызского типа» [Там же]. В данном случае под «гафурийцами» Г.И. Матвеева понимала часть сарматского населения (к которому относила и курганный могильник Старые Киишки), которое переселилось на правобережье р. Белая и вступило в активные контакты с местным ка-ра-абызским населением. В дальнейшем самый главный вывод Г.И. Матвеевой - о существовании особого убаларского варианта кара-абыз-ской культуры никем более не упоминался, а определенные ей хронологические рамки «убаларского типа» стали основополагающими на десятилетия вперед.
Опираясь на новые исследования Охлебининского II городища, где, по мнению А.Х. Пше-ничнюка, была прослежена трансформация га-фурийской керамики в убаларскую, и небольшой раскоп на Шиповском городище, откуда происхо-
дит серия сосудов «промежуточного характера», автор делает вывод о генетической связи этих типов керамики, прямом развитии убаларской керамики из гафурийской и существовании особых «гафурийско-убаларских» племен, занимавших в основном южную часть кара-абызского ареала [Пшеничнюк, 1973. Табл. 3. С. 206-207, 210, 232]. И именно эти взгляды легли в основу многих обобщающих работ более позднего времени [История Урала, 1989. С. 26; АПБ, 1996. С. 38]
Однако, уже вскоре, на основе анализа материалов масштабных раскопок городища, курганного и грунтового могильников около д. Шипо-во, А.Х. Пшеничнюк называет эти свои выводы, в первую очередь - мнение о существовании самостоятельной гафурийско-убаларской группы памятников, предварительными и противоречивыми [Пшеничнюк, 1976а. С. 122].
Действительно, таблица стратиграфического распределения керамики в слое Охлебинин-ского II городища [Он же, 1973. Табл. 3], позднее использовавшаяся и В.Ф. Генингом [1988. Табл. 4А], наглядно показывает (табл. 3), что убаларская керамика в нижней и средней части отложений присутствовала только единично, а ее массовое (от 32 до 74%; расчеты для гафурийско-убаларской серии, при этом не учитывалась кара-абызская керамика - 65,9% от всей найденной) появление в верхних двух горизонтах (последние века до н.э. или рубеж эр), сопровождающееся резким снижением гафурийской керамики (с 91 до 18%; кара-абызская керамика не учитывалась - см. выше), может быть объяснено только одномоментным приходом или резкой активизацией связей генетически разнородного населения с ассимиляцией последних. Более подробная публикация материалов Шиповского городища показала, что в раскопе 1 убаларская керамика отсутствует [Пшеничнюк, 1976а. С. 112], а в раскопе 2 она есть во всех горизонтах, но в очень небольших количествах, резко увеличиваясь только в самом верхнем горизонте [Там же. С. 117. Табл.] (табл. 4). Эта же тенденция подтверждается и сборами с распаханной поверхности, где количество убаларской керамики достигает 70%, при этом не менее 15%, судя по примесям, могут быть названы смешанными кара-абызско- или гафурийско-убаларскими [Там же. С. 112, 115, 118; ср.: Савельев, 2009].
Не отказываясь от своего вывода о генетической преемственности гафурийского и уба-ларского типов керамики [Пшеничнюк, 1976а. С. 118], А.Х. Пшеничнюк, тем не менее, исключает памятники типа селищ Убалар и Магаш-1 из состава кара-абызской культуры, объединяя их в небольшую самостоятельную группу «ориентировочно I в. до н.э. - II в. н.э.», обособившуюся в предгорной полосе западного края гор
Южного Урала (бассейн р. Зилим), хотя и сохранявшую «определенные контакты» с населением кара-абызской культуры [Там же. С. 125-126]. Очень важным является уточнение автора, что за пределами этой территории (по данным Шиповского городища), «гафурийская керамика не исчезает во II веке до н.э., а продолжает бытовать и в более позднее время, т.е. смена типов происходила постепенно, возможно, вплоть до I-II вв. н.э.» [Там же. С. 118]. Данное наблюдение, также подтверждаемое и более поздними работами на Шиповском городище [Савельев, 2009. С. 133136], само по себе уже являлось свидетельством внутренней несогласованности изложенных выводов А.Х. Пшеничнюка.
Приведенная выше сложная конструкция, основывающаяся в то же время на логических построениях и знании огромного вещевого и керамического материала эпохи раннего железа лесостепи Южного Приуралья, была полностью отвергнута основным оппонентом А.Х. Пшеничнюка - В.Ф. Генингом. Рассматривая в своей монографии в целом памятники пьяноборской эпохи бассейна Камы и Белой, автор a priori в отдельные главы выделяет описание кара-абыз-ской [Генинг, 1988. С. 47-67] и гафурийско-уба-ларской культур [Там же. С. 68-129]. Концепция В.Ф. Генинга построена на первоначальном предположении А.Х. Пшеничнюка (1973 г.) о существовании в южной половине кара-абыз-ского ареала самостоятельных «гафурийско-уба-ларских» племен, что и послужило причиной разделения единого массива на две совершенно различные археологические культуры [см.: Савельев, 2011. С. 56-57]. Ранний ее этап назван гафурийским, когда пришлое кочевое население сосуществовало с местным финно-угорским, поздний - убаларским, когда происходит слияние этих компонентов.
Несмотря на искусственность этих построений В.Ф. Генинга, не принятых на содержательном уровне никем из специалистов по эпохе раннего железа Южного Урала, обратим внимание на одно из его наблюдений - о происхождении убаларской керамики от керамики «типа Касья-новки-Михайловки» [Генинг, 1988. С. 82-85, 118120]. В настоящее время эта керамика уверенно атрибутируется как постмаклашеевская «ранне-караабызская» [Иванов, 2010. Рис. 1. С. 209, 216; Савельев, 2011. С. 59. Рис. 4; Овсянников, 2014. С. 312; Савельев, Яблонский, 2014. С. 483. Рис. 4, 9-16]. Видимая разница этих групп по орнаментам и достаточно явные различия в формах, по моему мнению, значительно нивелируется их сходством по фактуре глиняного теста (очень плотное) и по большой примеси песка и мелких камешков в его составе.
Рис. 5. Раннекараабызские (пред-убаларские) материалы южной части ареала кара-абызской культуры: 1, 4, 6, 8, 9 - Касьяновское городище; 2, 5, 11 - Михайловское городище; 3, 10, 12 - Табынское городище; 7 - селище Курман-Тау; 13-18 - селище Магаш-3 1-12 - по: [Пшеничнюк, 19836] (1-16 - глина, 17, 18 - бронза)
Отмечу, что такая примесь в лесостепи Южного Приуралья встречается только у постмакла-шеевской / раннекараабызской (в среднем около 45%, варьирует от 5,6-17% до более 80% - см. табл. 1) 1, убаларской (до 100%) и наследующей ей имендяшевской керамики, для более раннего времени и других культур в пределах всего Южного Урала она совершенно не характерна.
Другое направление решения вопроса происхождения убаларской керамики предложил В.В. Овсянников при анализе исследованных им Нагаевских курганов, расположенных немного к западу от Шиповского комплекса памятников [Овсянников, 1995. С. 85-93]. По немногочисленному сохранившемуся инвентарю на основе кочевнических аналогий могильник датирован ГУ-Ш вв. до н.э. [Там же. С. 88]. Под насыпью одного из ограбленных в древности курганов был найден неорнаментированный убаларский сосуд [Там же. С. 88. Рис. 3, 5]. На основании этого автор делает вывод об отсутствии генетической связи между гафурийским и убаларским типами керамики, миграционном появлении носителей последней в лесостепи Южного Приуралья, которое относится к ГУ-Ш вв. до н.э., при этом центром их расселения называется локальный участок правобережья р. Белая около д. Нагаево.
И именно с этой территории в конце II в. до н.э. началось массовое расселение «раннеубалар-ского» населения на более южные территории (Шипово, Охлебинино), что привело к окончательной ассимиляции немногочисленного к тому времени «гафурийцев», при этом памятники на р. Зилим (Убалар, Магаш-1 и др.) рассматриваются как самый южный предел их миграции [Там же. С. 89-90].
В дальнейшем ни одно из предложенных направлений поиска истоков убаларского комплекса не получило какого-либо развития. Более того, в 1996 г. А.Х. Пшеничнюком был повторен его вывод середины 1970-х гг. о том, что «частью га-фурийского населения, не принимавшей участия в сложении кара-абызской культуры, оставлены памятники убаларского типа» [АПБ, 1996. С. 38]. Отмечу также, что ранее и я считал возможным согласиться с миграционным характером появления «раннеубаларского населения» [Овсянников и др., 2007. С. 83]. Однако анализ известных на сегодняшний день материалов позволяет достаточно уверенно говорить о том, что миграционная гипотеза не имеет каких-либо весомых подтверждений, и формирование убаларских керамических традиций происходило именно в лесостепи Южного Приуралья.
1 По совершенно независимым от представленных в настоящей работе подсчетам В.А. Иванова, примесь песка и мелкой гальки в раннекараабызских сосудах составляет 42% [Иванов, 2010. С. 209].
Обращение к материалам селища Убалар показывает, что в коллекции присутствуют очень важные культуро- и хроноопределяющие маркеры. К таковым относятся верхняя часть сосуда с трубчатым носиком-сливом [Садыкова, 1962. Табл. II, 15] (рис. 2, 23), фрагмент круглого каменного блюда-жертвенника [Там же. Рис. 4], орнаменты из пояска подквадратных, подтреу-гольных, прямоугольных и каплевидных вдавле-ний [Там же. С. 125. Табл. I, 17-20] (рис. 2, 1720), а также присутствие в ряде сосудов, наряду с песком, примеси толченой раковины [Там же. С. 124-125], среди них и упомянутый сосуд с трубчатым носиком-сливом.
Первые две находки уверенно соотносятся с древностями ранних кочевников степной зоны Южного Урала. Сосуды с трубчатым носиком-сливом появляются примерно во второй половине - конце VI в. до н.э. и продолжают единично встречаться до второй половины IV в. до н.э. [см. напр.: Пшеничнюк, 1983а. Табл. XLI, 16; XLVI, 2; Савельев, 2006. Рис. 7, 1; Исмагил, Сунгатов, 2013. Рис. 32, 44], органично войдя в раннепро-хоровский «тальковый» комплекс керамики. Для всей территории Южного Приуралья к северу от возвышенностей Общего Сырта известна только одна находка сосуда с трубчатым носиком-сливом - в Береговских курганах [Горбунов, Иванов, 1992. С. 105. Рис. 2, 1], расположенных в 120 км к югу от Убалара, также в узкой полосе лесостепи, зажатой между правым берегом р. Белая и краем Уральских гор. Судя по погребальному обряду и сопроводительному инвентарю, время совершения погребения относится к концу V - середине IV в. до н.э. Круглые каменные блюда, являющиеся самым поздним типом «савроматских жертвенников», датируются не позднее ГУв. до н.э. или, по крайней мере, рубежа ТУ-Ш вв. до н.э. [Васильев, 1998. С. 26; Яблонский, 2010. С. 79]. Ближайшая аналогия ему найдена на гафурий-ско-кара-абызском Табынском городище (40 км к юго-западу от селища Убалар) [Савельев, Яблонский, 2014. Рис. 11, 4].
Орнаменты из пояска подквадратных, овальных, каплевидных, клиновидных, бесформенных и других вдавлений, наряду с пояском из круглых ямок, являются основными элементами орнамента постмаклашеевской («раннекара-абызской») керамики Средней Белой [Иванов, 2010. С. 209. Рис. 1; Овсянников, 2014. Рис. 2-4] (рис. 5, 1-12). Уже во второй половине I тыс. до н.э., ко времени окончательного сложения ка-ра-абызской культуры, происходит сильная стандартизация керамики и из всего многообразия различных вдавлений, за редким исключением [см. напр.: Савельев, 2009. Рис. 2, 1; 5, 1], остаются только круглоямочные вдавления.
Таким образом, присутствие на эпонимном селище Убалар ярких раннесарматских аналогий, наличие в тесте ряда сосудов примеси дробленой раковины при абсолютном доминировании большой примеси песка, а также постмаклаше-евские орнаментальные пояски различных вдавлений не позволяют отнести раннюю дату этого памятника (во всяком случае - по имеющимся данным) ко времени позже середины - второй половины IV в. до н.э. Это как минимум на два столетия удревняет принятую ранее (Г.И. Матвеева, А.Х. Пшеничнюк) дату формирования уба-ларского типа и, в целом, хорошо соотносится с первоначальной датой селища (VI-IV вв. до н.э.), предложенной еще автором раскопок [Садыкова, 1962. С. 128-129]. Факт же появления на части сосудов убаларских памятников редуцированных гафурийских форм и орнаментов требует дополнительного рассмотрения.
Южное Приуралье в VI-IV вв. до н.э. (обзор этнокультурной ситуации)
Для лесостепной части Южного Приуралья граница между «кочевым» и «оседлым» мирами, соответствующая границе между южной и северной лесостепью, проходит меридионально, по долине р. Белая в ее среднем течении. Во второй половине VI - середине V вв. до н.э. приуральская лесостепь (в первую очередь, речь здесь идет о территориях от современного г. Уфа и южнее) являлась далекой юго-восточной периферией оседлого мира Волго-Камья. В это время в Приуралье по р. Белая с севера проникают две последовательные миграционные волны [Савельев, Яблонский, 2014. С. 483; Савельев, 2014. С. 196]. Первая из них - носителей сложношну-ровой «раннеананьинской» керамики, немногочисленная и быстро растворившаяся в местном (имеющем также прикамские корни) макла-шеевском и курмантауском населении. Вторая волна - примерно рубежа VI-V вв. до н.э. - носителей постмаклашеевской ямочно-гребенча-то-насечковой керамики, была значительно более многочисленна и именно она стала основой для формирования кара-абызской культуры [Там же. С. 197; Овсянников, 2014]. Степная (юголе-состепная) же часть Южного Приуралья в это время была освоена крайне слабо - известны единичные «савроматские» курганы и, вероятно, отдельные находки мечей и кинжалов раннего облика [Савельев, 2016]. В целом можно сказать, что оба ареала (оседлый и кочевнический) во второй половине VI - середине V вв. до н.э. были крайне слабо заселенными и если первый являлся далекой юго-восточной периферией оседлого мира Волго-Камья, то второй - еще более далекой северной периферией мира кочевников, локализовавшегося в это время значительно
Рис. 6. Табынское городище. Гафурийские колоколо-видные сосуды с обедненным стандартизированным орнаментом
южнее широтного течения р. Урал (памятники по р. Илек и южнее, на территории современного Казахстана).
В течение второй половины V - середины IV вв. до н.э. в ареале оседлого населения начинаются активные ассимиляционные процессы разнородных групп населения, которые привели к сложению кара-абызской культуры. В основу ее керамического комплекса легла ямочно-гре-бенчато-насечковая керамика, прошедшая стадию значительного обеднения и унификации орнамента. Начальный период этого процесса хорошо показан В.В. Овсянниковым на материалах селища Воронки, находящегося на территории современного г. Уфа [Овсянников, 2014]. На памятниках к югу от Уфы вся ранняя кара-абыз-ская керамика имеет уже значительно обедненную орнаментацию [Пшеничнюк, 19836. Рис. 3; 4; 8; 9; Пшеничнюк, Овсянников, 2007. Рис. 11; Иванов, 2010. Рис. 1], где исключительно ямочный и насечковый орнаменты составляют более 50% (рис. 5, 1-16; табл. 2), что также соответствует расчетам В.А. Иванова [Там же. С. 209]. Говоря же о кочевническом ареале Южного При-уралья второй половины V - середины IV вв. до н.э., важно отметить (рис. 1) увеличение количества погребальных памятников (в т.ч. и появление их на правобережье р. Белая, в предгорной лесостепи) и широкое распространение находок (как единичных, так и скоплений, которые могут быть интерпретированы как «кочевые волости») мечей и кинжалов «позднесавроматских» типов
2 Благодарю к.и.н. А.Т. Ахатова (ИЭИ УНЦ РАН) за предоставленное право опубликовать материалы селища Магаш-3.
[Савельев, 2016. Рис. 1]. Северо-восточный край их распространения непосредственно налегает на окрестности горы Курмантау, где расположен крупный куст кара-абызских памятников этого времени (селище Курман-Тау, городища Касья-новское, Михайловское, Воскресенское и др.). И именно на этой территории - единственной из всего кара-абызского ареала - где-то около (вероятно - несколько ранее) середины IV века до н.э. начинается активное оседание кочевников филипповского круга (т.е. раннего этапа прохо-ровской культуры) и быстрая трансформация их керамического комплекса в своеобразный лесостепной микс, известный под названием «гафу-рийского» [Пшеничнюк, 19836; Савельев, 2014; Савельев, Яблонский, 2014]. Эти контакты оказались очень прочными и определили все развитие лесостепного приуральского населения на несколько веков вперед.
Территория и условия формирования убаларских традиций Река Зилим, начинаясь в центральной части гор Южного Урала, последние 50 км течет по предгорной равнине и впадает в р. Белая немного южнее устья р. Сим, где находятся Охлебинин-ский могильник, городища Мончазы-1 и Охлеби-нинское II (Акташ). Таким образом, к северу от устья р. Зилим расположен Нагаево-Охлебинин-ский куст памятников кара-абызской культуры, а к югу от устья - Курмантау-Табынский куст. Расстояние между ними по прямой, что в целом соответствует прохождению долины р. Белая, составляет не более 40 км. По берегам р. Белая на этом участке не известно ни одного кара-абыз-ского памятника (что вполне может быть связано просто с крайне низкой степенью обследован-ности территории), а на р. Зилим, т.е. немного к востоку от широкой бельской долины, только к настоящему времени зафиксировано не менее четырех поселений, относящихся к раннекара-абызскому этапу. Первые три - это поселение Красный Зилим-1 [АКБ, 1976. С. 144. №1220; Овсянников, 2009-А. Л. 13-14. Рис. 29-31], селище Магаш-3 [Ахатов, 2014. С. 14] 2 и Имендя-шевская (Сизякуй) пещера [АКБ, 1976. С. 145. №1238]. Четвертый памятник - само эпоним-ное селище Убалар, начальный этап которого, как было показано выше, в принципе не может быть датирован временем позже середины - второй половины IV в. до н.э. При этом совершенно нельзя исключать и значительно более ранней его даты, т.к. обе важнейшие находки - фрагмент сосуда с трубчатым носиком-сливом (рис. 2, 23) и фрагмент круглого каменного жертвенника без ножек [Садыкова, 1962. Рис. 4] всего лишь фик-
Рис. 7. Убаларский культурный тип (А9, Б11). Хроноиндикаторы: А - курганный могильник Бишунгарово (к.3 п.9); Б - курганный могильник Бурлы, впускные погребения (1-8 - к.2 п.1; 9-11 - к.3 п.1) А3, 8 - кость; А5 - гешир, коралл; А7, Б1-3 - бронза; А2, Б4-8, 10, 12 - железо; А4, Б9 - камень; А6, 9-10, Б11 - глина
сируют, что во время их бытования сам памятник уже существовал.
Керамический комплекс селищ Убалар (без учета редуцированных гафурийских форм и орнаментов) и Магаш-3 характеризуется широко-горлыми слабопрофилированными горшками с невысокими прямыми (рис. 2, 1, 11, 13), дуговидными (рис. 2, 18; 5, 14), слабо отогнутыми наружу (рис. 2, 12, 14; 5, 13) или закрытыми (рис. 5, 15) шейками, чашами открытыми (рис. 2, 4, 6), закрытыми (рис. 2, 5) и с вертикальными стенками (рис. 2, 2, 3), а также мисками (рис. 2, 15). Большинство сосудов не орнаментировано. Орнаменты, за исключением гафурийских резных зигзагов, представлены одинарными поясками подтреугольных, подчетырехугольных, прямоугольных и каплевидных вдавлений (рис. 2, 1720), а также круглых или овальных вдавлений, выполненных торцом трубочки (рис. 2, 21-22). Данные по процентному соотношению орнаментированных и неорнаментированных сосудов на селище Убалар, а также по типам орнамента авторы исследований [Садыкова, 1962. С. 124-125; Матвеева, 1973. С. 247] не приводят.
В значительной степени этот пробел может быть восполнен данными по керамическому комплексу селища Магаш-1, нижняя дата которого также должна быть сближена с раннекараабыз-ским этапом. Проведенный анализ показал, что
3 Автор исследований при первой обзорной С. 245].
из 264 сосудов (всего же в составе коллекции 267 сосудов, но три сосуда - см. рис. 4, 1, 7, 8 - отличаются от остальных и будут рассмотрены отдельно) 3 чаши, в т.ч. и не очень многочисленные миски с бережком (рис. 3, 4, 5) составляют 20,8%, горшки - 63,7%, котловидные и колоколовидные формы - 15,5% (рис. 3, 18-21). Неорнаментиро-ванные сосуды составляют 65,9%. За единичным исключением (рис. 3, 9, 10), весь остальной орнамент представлен «гафурийскими» елочками и зигзагами. Отмечен также еще один важный показатель - практически полная (94,3%) связь утолщенных шеек с наличием «гафурийской» орнаментации, при этом количество различных вариантов утолщенных шеек от горшечных, кот-ловидных и колоколовидных форм составляет не более 16,7%. Не менее важно и то, что значительная часть форм сосудов с Магаша-1 находит прямые аналогии в коллекциях селищ Убалар и Магаш-3. Наиболее показательно присутствие широкогорлых слабопрофилированных горшков с невысокими прямыми (рис. 3, 7, 11, 12) и слабо отогнутыми наружу (рис. 3, 8, 9), а также закрытыми (рис. 3, 10) шейками. Последний сосуд также отличается наличием пояска наклонных полуовальных вдавлений, широко распространенных на раннекараабызской керамике. Таких вдавлений и насечек среди орнаментированных сосудов 13 (14,4%). Один сосуд из коллекции
щии выделяет в коллекции 206 сосудов [Матвеева, 1973.
орнаментирован рядом круглых вдавлений, сделанных торцом трубочки (рис. 3, 9), что во всех памятниках лесостепного населения Средней Белой известно только на селище Убалар - как среди материалов раскопок 1957 (рис. 2, 21, 22), так и 1964 г. [Матвеева, 1973. С. 247].
Из 264 сосудов примесь раковины присутствует только в одном случае (0,38%), песка и дресвы (мелких камешков) - в 142 сосудах (53,8%), раковины и песка с дресвой - в 86 сосудах (32,6%) 4. В единичных случаях во второй
и третьей группах встречаются также примеси органики и шамота. Трижды в качестве небольшой дополнительной примеси зафиксирована слюда (2 - во второй группе - см. рис. 3, 8, 1 - в третьей). В нескольких сосудах третьей группы примесь толченой раковины очень значительная. Последняя крупная группа примесей - песок с дресвой и мелко толченым крошащимся мягким молочно-белым камнем - встречена в 34 сосудах (12,9%). Такая же примесь зафиксирована в керамике селища Магаш-3 (рис. 5, 13, 14, 16).
Таблица 1
Основные примеси в керамике памятников середины I тыс. до н.э. - начала I тыс. н.э. среднего течения р. Белая (%)
Памятник Всего сосудов Раковина Песок Раковина + песок
Черниковское, селище1 41 49,0 17,0 34,0
Камышинка-2, городище2 1223 66,4 33,6 +
Воронки, селище4 125 94,4 5,6 ?
Касьяновское, городище5 749 25,2 74,8 ?
—//—5* ? 17,0 81,0 ?
Курман-Тау, селище6 101 20,8 79,2 ?
—//—5* ? 16,7 83,0 ?
Воскресенское, городище52 ? 43,5 47,5 ?
Курмантаевское, городище52 ? 30,0 50,0 ?
Табынское, городище52 ? 70,0 20,0 +
Михайловское, городище7 481 >4,0 20,0 74,0
Магаш-1, селище8 264 0,38 53,8 32,6
Блохино-1, селище9 37 10,8 83,8 ?
1 Сборы учителя Кузьмина, 1959 г. Фонды НМРБ [Савельев, 2012]
2 Раскопки В.В. Овсянникова, 2011 г. [Овсянников и др., 2015. С. 89-91. Рис. 8-10]
3 Приведены данные по фрагментам керамики
4 Раскопки В.В. Овсянникова, 2005 г. [Овсянников, 2014. Табл. на с. 95]
5 Раскопки А.Х. Пшеничнюка, 1979 г. [Пшеничнюк, 19836. Табл. 2]
5а. <* раскопки г.В. Юсупова, 1953-1956 гг. [Юсупов, 1959. С. 68, 73-74, 82]
6 Раскопки А.Х. Пшеничнюка, 1980 г. [Пшеничнюк, 19836. Табл. 1]
7 Раскопки Т.Н. Троицкой, 1955 г. [Троицкая, 1959. С. 91]
8 Раскопки Г.И. Матвеевой, 1964 г. [Матвеева, 1973. С. 244-245]. Анализ коллекции проведен Н.С. Савельевым
9 Раскопки В.В. Овсянникова, 2003, 2012 гг. [Овсянников и др., 2015. С. 96-98. Рис. 15-18]
Примеси раковины, песка и раковины с песком характерны для всех без исключения более или менее хорошо изученных раннекараабыз-ских памятников лесостепи Южного Приуралья. Также они присутствуют и в генетически связанных с ними памятниках более позднего времени. Имеющиеся данные свидетельствуют о том, что в памятниках южной части кара-абызского ареала (городища Курмантаевское и Касьяновское, селище Курман-Тау) примесь песка и мелких камешков является максимальной - от 50% и выше (табл. 1). При этом на других расположенных
ческое тесто является раковина (Воскресенское городище - 43,5%, Табынское городище - 70%). На селище Воронки она составляет 94,4%, а на соседнем Черниковском селище - 49%. На еще более северном городище Камышинка-2 сосудов с примесью раковины 66,4%, с примесью песка -33,6%. Таким образом, при общем нарастании примеси песка к югу, на локальном уровне фиксируется значительная неоднородность в распределении ведущих примесей в глиняном тесте, на что ранее также обращал внимание и А.Х. Пшеничнюк [1973. С. 199].
рядом памятниках ведущей примесью в керами-
4 Определение примесей проводилось индивидуально для каждого фрагмента при 12-кратном увеличении.
Основные элементы орнамента керамики памятников середины - второй половины I тыс. до н.э. среднего течения р. Белая (%)
Памятник1 Всего сосудов Неорн. Ямки Насечки Греб.
Черниковское, селище1 41 - 41,0 - 18,0
Воронки, селище (2005)4 125 10,4 51,2 3,2 10,4
Воронки, селище (1962)2 285 4,2 69,5 ? 9,8
Дудкино-1, селище2 57 17,5 82,5 - -
Шиповское городище, р.Р 65 100 - - -
Шиповское городище, р.II5 280 91,4 8,6 -
Охлебининское II, городище2 528 38,4 52,7 ? 6,1
Магаш-1, селище7 264 65,9 0,4 4,5 -
Касьяновское, городище5 749 2,1 37,2 13,5 6,0
Курман-Тау, селище6 101 4,0 13,9 33,7 38,6
1 Публикации, авторство и годы исследований см. в табл. 1
2 По: [Пшеничнюк, 1973. С. 203. Табл. 2]
3 По: [Пшеничнюк, 1976а. С. 110-117]
Данная ситуация также была недавно рассмотрена В.В. Овсянниковым, который на основании анализа ряда поселений северной и центральной части кара-абызского ареала делает вывод о сосуществовании в У-1У вв. до н.э. двух гончарных традиций (в первой в качестве основной примеси использовалась раковина, во второй - песок с мелкими камешками), которые маркируют две родственные группы населения [Овсянников и др., 2015. С. 107]. Важно и следующее наблюдение: «Наличие поселений с преобладанием подобной керамики (с примесью песка - Н.С.) говорит о некой обособленности ее носителей в кара-абызской среде» [Там же. С. 103]. В последующем активные ассимиляционные процессы привели к тому, что основной примесью в тесто кара-абызских сосудов стала толченая раковина. Однако, «песочная» гончарная традиция даже в северной и центральной частях кара-абызского ареала не была изжита полностью - об этом свидетельствует наличие
подобной керамики с ямочной орнаментацией, «идентичной классическому кара-абызскому орнаменту» [Там же], наличие керамики с примесью песка (названная автором исследований «убаларской») в нижних слоях II Охлебинин-ского и Шиповского городищ (табл. 3-4), а также материалы селища Дежневка-1, где органично переплетаются остаточные раннекараабызские, гафурийские, ананьинские шнуровые и убалар-ские традиции (рис. 9). Нижняя дата этого памятника не может быть опущена ниже последних веков до н.э. - рубежа эр. В кара-абызских сосудах Шиповских курганов 1У-1 вв. до н.э. среди смешанных рецептур примесей песок встречается в 52,2% (12 сосудов из 23), а в гафурийских сосудах песок присутствует только в 2 случаях из 19 (10,5%) [Овсянников и др., 2007. С. 75-76]. Это свидетельствует о несвойственности примеси песка для гафурийских керамических традиций и, наоборот, об устойчивости его использования в традиции кара-абызской.
Таблица 3
Охлебининское II городище. Раскоп 1966 г. Стратиграфическое распределение гафурийской и убаларской керамики
(по данным А.Х. Пшеничнюка [1973. Табл. 3; 4])
Штык Тип керамики, кол-во (%) Всего
гафурийский смешанный убаларский
I 8 (18,6) 3 (7,0) 32 (74,4) 43
II 22 (37,3) 18 (30,5) 19 (32,2) 59
III 32 (91,4) 3 (8,6) - 35
IV 35 (87,5) 5 (12,5) - 40
У 54 (79,5) 12 (17,6) 2 (2,9) 68
VI 8 (100) - - 8
Всего 159 41 53 253
От общего, % 21,4 5,5 7,1 34,1
Всего в раскопе - 742 сосуда, из них 65,9% относятся к кара-абызской культуре
Шиповское городище. Раскоп II (1972 г.). Стратиграфическое распределение керамики (по данным А.Х. Пшеничнюка [1976. Табл. на с. 117])
Штык Тип керамики, кол-во (%) Всего
Кара-абызская культура Гафурийский тип (тип III) Убаларский тип (тип У)
Без орн-та (типы т) Ямочный орн. (тип IV)
I 30 (56,6) 2 (3,8) 9 (17,0) 12 (22,6) 53 (13,7)
II 57 (57,0) 1 (1,0) 34 (34,0) 8 (8,0) 100 (26,0)
III 107 (72,8) 13 (8,8) 24 (16,3) 3 (2,0) 147 (38,2)
Г^-У 62 (72,9) 8 (9,4) 11 (12,9) 4 (4,7) 85 (22,1)
Всего 256 (66,5) 24 (6,2) 78 (20,3) 27 (7,0) 385 (100)
280 (72,7)
Приведенные данные показывают, что ранние памятники долины р. Зилим по примесям в тесте сосудов ничем не отличаются от раннекара-абызских южной части ареала культуры. В культурном отношении ближайшими к ним являются Касьяновское и Воскресенское городища, а также селище Курман-Тау. Принципиальные различия связаны с орнаментацией сосудов - если небольшая часть орнаментов селищ Убалар и Магаш-1 находит полные аналогии в керамике памятников Курмантау-Табынского куста, то основные орнаменты этого круга памятников близки гафу-рийским (по данным селища Магаш-1 - 28,8%), т.е. трансформированным раннепрохоровским, традициям. На упоминавшихся выше раннекара-абызских памятниках случаи присутствия гафу-рийских орнаментов на раннекараабызских сосудах отсутствуют.
Другим отличием является крайне малое количество орнаментированных сосудов для селищ Убалар и Магаш-1. Для последнего зафиксировано 65,9% неорнаментированных сосудов, для первого известно, что сосудов без орнамента -большинство. Этим рассматриваемые памятники сильно отличаются даже от наиболее близких в культурном отношении Касьяновского городища и селища Курман-Тау, где неорнаментированных сосудов соответственно 2,1 и 4% (табл. 2). Однако, для немного более позднего времени сам факт резкого исчезновения орнамента на сосудах кара-абызской культуры зафиксировано уже давно [Пшеничнюк, 1976. С. 112; 117].
В раскопе II Шиповского городища из 280 кара-абызских сосудов 256 (91,4%) лишены орнамента, при этом стратиграфически фиксируется резкое снижение орнаментированных сосудов (табл. 4). В расположенном рядом раскопе I они вообще отсутствуют, а процентное соотношение кара-абызской и гафурийской керамики составляет 50,8 к 49,2. В раскопе Охлебининского II городища неорнаментированные сосуды составляют 38,4%. Эти данные вроде бы позволяют говорить о
закономерности утери традиционного орнамента одной из сторон при активной ассимиляции двух совершенно различных коллективов. Именно так я рассматривал ситуацию, сложившуюся на Ши-повском городище [Савельев, 2009. С. 136]. Также и на смешанном кара-абызско-гафурийском Курмантаевском городище - неорнаментирован-ными были 90% сосудов, но относились они не к кара-абызской культуре (они все лишены орнамента), а к гафурийскому культурному типу [Он же, 2015. С. 73; см. также: Юсупов, 1959. С. 80].
Однако, материалы Биктимировского городища показывают, что предложенное выше объяснение - лишь частность. В раскопах 3 и 5 (1962 и 1964 гг. исследований), имеющих мощность культурных напластований около 2,5 м, стратиграфически прослежено увеличение (от 0-2% до 42,6-50%) числа неорнаментированных сосудов [Савельев, 2011. Табл. 1, 2]. Резкое, практически скачкообразное - в 2 раза на каждый горизонт, нарастание количества лишенных орнамента сосудов относится к самому концу времени существования городища, вероятно - к первым векам н.э. Какие-либо иные, не-кара-абызские, памятники этого времени вокруг отсутствуют, имеющиеся - единичны, также не фиксируются и следы ассимиляционных процессов с какой-либо иной группой населения. Это может быть свидетельством только того, что нарастающая утеря орнамента является следствием каких-то глубоких внутренних процессов среди данной группы кара-абызского населения. Очень предварительно этот процесс может быть связан с трансформацией северной части кара-абызской культуры в мазунинскую культуру.
В свете приведенных выше данных исчезновение ямочно-насечково-гребенчатого орнамента у ананьинского постмаклашеевского (раннекараабызского) населения, проживающего непосредственно в зоне прямых экономических (и, вероятно, - политических) интересов кочевников-прохоровцев, является вполне закономерным.
Рис. 8. Керамический комплекс Охлебининского грунтового могильника (по: [Пшеничнюк, 2004])
Возвращаясь к «гафурийской» орнаментации части сосудов с памятников круга селища Убалар, отмечу, что под собственно гафурий-ским культурным типом понимается трансформированный под воздействием лесостепного раннекараабызского населения комплекс кочевнической материальной культуры раннего этапа прохоровской культуры, в котором раннепрохо-ровские традиции сохранялись длительное время, примерно до рубежа эр или первых веков новой эры [Савельев, 2008; 2014]. Также уже отмечалось, что, судя по особенностям керамики и металлопластики, наиболее ранние кочевнические памятники сконцентрированы в пределах Курмантау-Табынского куста памятников [Там же. Рис. 4-6], т.е. на расстоянии 25-30 км к юго-западу от памятников долины р. Зилим.
Из всех орнаментированных сосудов (34,1% от коллекции) селища Магаш-1 только 14 (5,4% от всех сосудов или 15,5% от орнаментированных), о которых говорилось выше (рис. 3, 9, 10)
имеют отличную от гафурийской орнаментацию. Все остальные орнаменты представлены одинарными горизонтальными зигзагами - 7,9% от 76 сосудов с подобным орнаментом, с точками или насечками внутри зигзага - 2,6% (рис. 3, 11), вертикальными елочками (т.е. многорядным зигзагом) - 73,7%, то же с точками или насечками -17,1% (рис. 3, 18-20). На 47 сосудах, что составляет 17,8% от всей коллекции, по верхней части сформован небольшой уступчик (рис. 3, 8, 13, 16, 19), который иногда заменен прочерченной линией (рис. 3, 5, 20). Более всего этот элемент связан с сосудами с утолщенной шейкой - около 50%, для остальных форм он характерен значительно меньше.
К кочевническому компоненту в керамическом комплексе селища Магаш-1 должны быть отнесены фрагменты не рассматривавшихся выше двух сосудов. Первый из них (рис. 4, 1) может быть реконструирован как небольшая открытая чаша или сосудик с шаровидным туловом
Рис. 9. Керамика Дежневского 1 селища. Подъемный материал (сборы учителя Кузьмина, 1956 г.). Примеси: 3, 6, 7, 11-13, 18 - песок и раковина; 15 - раковина; 2, 5, 8, 10, 16, 17 - песок; 1, 14 - песок и дресва; 4, 9 - раковина и дресва
диаметром около 10 см иа низком кольцевидном поддоне. Толщина стенок не превышает 4 мм, поверхности ярко-рыжие, в глиняном тесте примесь раковины, песка и дресвы. Придонная часть очень близкого по форме сосудика найдена при раскопках 1957 г. на селище Убалар (рис. 2, 7). Сам по себе кольцевидный поддон совершенно не характерен ни для постмаклашеевской, ни для кара-абызской керамической традиции и может быть связан с отдельными типами сосудов сав-роматского времени [Железчиков и др., 2006. Рис. 11, 7], раннего этапа прохоровской культуры [Мошкова, 1963. Табл. 5, 24] или курильницами «классической» прохоровской культуры [Пше-ничнюк, 1983а. Табл. XII, 18; XVIII, 9].
От второго сосуда сохранился небольшой фрагмент (рис. 4, 7), судя по которому шейка его была дуговидно отогнутой и значительно утолщенной, тулово раздутым, а сам сосуд достаточно крупным. Тесто фрагмента черное, плотное, с примесью песка, дресвы и большого количества крупнотолченой слюды. Наружная поверхность красно-кирпичного цвета. Все характерные признаки свидетельствуют о том, что данный фрагмент происходит от сосуда раннего этапа прохоровской культуры, которые хорошо представлены на памятниках рядом расположенного Курмантау-Табынского куста [Савельев, 2014.
Рис. 4-5]. Также подобные, но менее профилированные формы известны и на селище Магаш-1 (рис. 3, 18).
Таким образом, на селище Магаш-1, как и на селище Убалар, представлены очень однообразные, сильно обедненные и редуцированные гафурийские орнаменты, а также отдельные формы, имеющие явно раннепрохоровское происхождение. В то же время, все эти элементы либо единичны, либо имеют очень ограниченное распространение. Основу керамического комплекса составляют крупные широкогорлые слабопро-филированные горшки, чаши и миски с бережком, имеющие прямые аналогии в постмакла-шеевских (раннекараабызских) памятниках. Также в нем, хотя и незначительно, сохраняются и простейшие раннекараабызские орнаменты (рис. 2, 17-20; 3, 10; 5, 1-12, 16). По мощности и насыщенности культурные слои двух рассматриваемых памятников не уступают наиболее хорошо исследованным раннекараабызским поселениям - селищам Воронки и Курман-Тау, Ка-сьяновскому, Михайловскому и Воскресенскому городищам. Различия прослеживаются только в богатстве и разнообразии материальной культуры. На памятниках бассейна р. Зилим это немногочисленные костяные изделия хозяйственного назначения, оселки, костяные наконечники стрел
и другие подобные предметы. Самой яркой находкой является бронзовая ажурная бляха с селища Магаш-1 (рис. 4, 9). Такой нарочитой бедностью находок зилимские памятники сближаются с более северными (Охлебинино II, Шипово, Зи-нино, Воронки и др.). Памятники Курмантау-Та-бынского куста сильно отличаются: на них найдены многочисленные бронзовые украшения, наконечники стрел, бракованные и сломанные изделия, литейные формы, орудия металлообработки и пр. [Юсупов, 1959].
Данная ситуация, по моему мнению, может быть интерпретирована только одним образом: раннекараабызское население бассейна р. Зи-лим, в силу каких-то внутренних причин практически полностью потерявшее свою традиционную орнаментацию посуды, не участвовало в активных ассимиляционных процессах, проходивших между их ближайшими родственниками и пришлыми кочевниками - носителями ранне-прохоровской культуры (памятники Курмантау-Табынского куста), а постепенно установили достаточно ограниченные брачные отношения с этим населением. Опять же, судя по имеющейся керамике, данные взаимоотношения были установлены с уже метисным населением, т.к. пока на зилимских памятниках отсутствует керамика
с примесью талька, а известны единичные фрагменты сосудов с заменяющей его слюдой. Также и обедненные убаларские орнаменты находят свои истоки в уже стандартизированных и редуцированных орнаментах гафурийских памятников (рис. 6). Вероятно, в дальнейшем данная орнаментация прочно закрепилась в керамических традициях населения бассейна р. Зилим и в III-II вв. до н.э. (рис. 7А) была принесена севернее, в Нагаево-Охлебининский куст памятников, где убаларские керамические традиции постепенно стали если не единственными, то практически полностью доминирующими [Бахшиев, Савельев, 2013] (рис. 8) 5.
Этот вывод не позволяет согласиться с мнением Г.И. Матвеевой о выделении в кара-абыз-ской культуре особого убаларского локального варианта. Более правильно эти памятники, занимавшие первоначально предгорную полосу и край гор Южного Урала, рассматривать в рамках «культурного типа», ситуативно сложившегося на дальней окраине экономических и политических интересов степных кочевников, но при этом сохранившего многие архаичные черты, которые постепенно были перенесены и на более северные территории.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В рамках одной статьи невозможно рассмотреть все вопросы, связанные с достаточно длительным существованием в Южном Приуралье остаточного постмаклашеевского (раннекара-абызского) населения, объединенного в хорошо узнаваемый (в первую очередь - по особенностям керамического комплекса) убаларский культурный тип. Исключить эти древности из состава кара-абызской культуры невозможно (во всяком случае - в пределах территории, занимаемой этой культурой), все различия не выходят за пределы локальных или этнографических. Предварительно в развитии убаларского культурного типа может быть выделено три основных этапа.
Этап 1 (середина IV - III вв. до н.э.) - формирование убаларского культурного типа на основе раннекараабызских памятников бассейна р. Зилим. Размеры данной территории составляют около 50^20 км, ограничены предгорной равниной и краем горно-лесной зоны (рис. 1).
Этап 2 (условно - II в. до н.э. - II в. н.э.) - начало активного переноса убаларских керамических традиций (как «гафурийских» орнаментов, так и неорнаментированных сосудов) на более
северные территории, вплоть до Уфимского полуострова и широких равнин по левобережью р. Уфа. «Классическая» кара-абызская керамика здесь практически полностью исчезает [Пше-ничнюк, 1976а. С. 118; Савельев, 2009; Бахшиев, Савельев, 2013] (рис. 8). К югу от бассейна р. Зилим по предгорной полосе также присутствуют убаларские памятники, но данные о них пока разрозненны. Также продолжают существовать и памятники по р. Зилим.
Этап 3 (III в. - середина I тыс. н.э.) - стандартизация орнаментов и форм сосудов (селища Блохино-1 и Акбердино-3, городища Уфа II и Имендяшевское, поздние погребения Шиповско-го грунтового могильника, Ахмеровские II, Сали-ховские и Камбулатовские курганы), максимальное расширение территории распространения (рис. 1). Данный этап может быть назван имендя-шевским; основания для выделения его в особый тип [Матвеева, 1973. С. 249-250; Мажитов, 1976. С. 31; 1977. С. 55] или даже археологическую культуру [Васюткин, 1968. С. 61; Пшеничнюк, 1992. С. 83; Иванов, 1996. С. 74-75; Гарустович, Рязанов, 2006. С. 237] отсутствуют. В предгорьях
5 В статье по объективным причинам не учтены материалы шурфовки 2017 г. на Охлебининском II городище. Полученные материалы показывают абсолютное доминирование раннекараабызской (постмаклашеевской) керамики с примесью грубого песка во всей толще культурного слоя, постепенное появление и быстрое размывание двух совершенно инородных групп керамики: кара-абызской с примесью раковины и гафурийской с примесью талька. Это позволяет к ядру формирования убаларского комплекса формально относить и территории к северу от долины р. Зилим.
правобережья р. Белая происходит активная ассимиляция поздних убаларских групп с оседающим населением поздне сарматской культуры [Васюткин, 1968. С. 60; 1977. С. 89; 1986. С. 195; 1987. С. 111] и включение в формирующиеся турбаслинскую [Мажитов, 1977. С. 51, 55; Васюткин, 1987. С. 110-111; Боталов, 2009. С. 252, 539; 2016а. С. 45-46] и бахмутинскую [Генинг, 1972. С. 245; Мажитов, 1977. С. 42; Боталов, 20166. С. 497] культуры.
Восточный край убаларской территории в это время включает в себя значительную часть горно-лесной зоны, во всяком случае, в удаленном от западного края гор не менее чем на 40 км по прямой Ташмуруновском гроте присутствует смешанная «имендяшевско-позднесарматская» керамика [Котов, Савельев, 2003. С. 131-132. Рис. 8, 1-5].
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
АКБ, 1976: Археологическая карта Башкирии. М.: Наука, 1976. 264 с.
АПБ, 1996: Археологические памятники Башкортостана (История культуры Башкортостана. Вып. 6) / Отв. ред. Ю.А. Морозов. Уфа: Гилем, 280 с.
Ахатов А.Т. Этноархеологические исследования ИЭИ УНЦ РАН (краткие результаты археологических экспедиций 2014 г.) // Этносы и культуры Урало-Поволжья: история и современность: материалы VIII Всерос. науч.-практ. конф. молодых ученых посвящ. 85-летию со дня рождения РГ. Кузеева. Уфа: ИЭИ УНЦ РАН, 2014. С. 12-15.
Бахшиее И.И., Савельев Н.С. К изучению некоторых вопросов этнокультурной динамики и хозяйства населения лесостепи Южного Приура-лья эпохи раннего железа (по материалам селища Зинино-1) // УАВ. Вып. 13. 2013. С. 104-115.
Боталов С.Г. Гунны и тюрки (историко-ар-хеологическая реконструкция). Челябинск: ООО ЦИКР «Рифей», 2009. 672 с.
Боталов С.Г. Современное состояние исследований эпохи средневековья лесостепного Зауралья. Вопросы культурно-хронологической интерпретации // Археология Южного Урала. Лес, лесостепь. Ранний железный век и средневековье (проблемы культурогенеза) / Серия «Этногенез уральских народов». Челябинск: ООО ЦИКР «Рифей», 2016а. С. 44-58.
Боталов С.Г. Историко-культурные горизонты раннего железного века и средневековья лесостепного Зауралья // Археология Южного Урала. Лес, лесостепь. Ранний железный век и средневековье (проблемы культурогенеза) / Серия «Этногенез уральских народов». Челябинск: ООО ЦИКР «Рифей», 20166. С. 468-541.
Васильев В.Н. К вопросу о сарматских каменных жертвенниках кочевников Южного Урала // УАВ. Вып. 1. 1998. С. 25-43.
Васюткин С.М. Некоторые спорные вопросы археологии Башкирии I тысячелетия н.э. // СА. №1. 1968. С. 56-72.
Васюткин С.М. II Ахмеровский курганный могильник позднесарматского времени // Иссле-
дования по археологии Южного Урала / Отв. ред. Р.Г. Кузеев. Уфа: БФАН СССР, 1977. С. 67-89.
Васюткин С.М. Салиховский курганный могильник конца IV - V в. в Башкирии // CA. №2. 1986.С. 180-197.
Васюткин С.М. Поселения I тыс. н.э. правобережья Средней Белой // Проблемы средневековой археологии Урала и Поволжья / Отв. ред. Р.Г. Кузеев. Уфа: БФАН СССР, 1987. С. 104-113.
Гарустович Г.Н., Рязанов C.B. Новые памятники позднего железного века и эпохи бронзы в западных предгорьях Южного Урала // Южный Урал и сопредельные территории в скифо-сар-матское время: Сб. статей к 70-летию А.Х. Пше-ничнюка / Отв. ред. Г.Т. Обыденнова, Н.С. Савельев. Уфа: Гилем, 2006. С. 235-245.
Генинг В.Ф. Южное Приуралье в III-VII вв. н.э. (проблема этноса и его происхождения) // Проблемы археологии и древней истории угров. Сб. статей советских и венгерских археологов / Отв. ред. А.П. Смирнов, В.Н. Чернецов, И.Ф. Эр-дели. М.: Наука, 1972. С. 221-295.
Генинг В.Ф. Этническая история Западного Приуралья на рубеже нашей эры (пьяноборская эпоха III в. до н.э. - II в. н.э.). М.: Наука, 1988. 240 с.
Горбунов B.C., Иванов В.А. Новые памятники ранних кочевников в Южном Приуралье // Проблемы археологии сарматской культуры / Отв. ред. A.C. Скрипкин. Саратов: Изд-во Саратовского университета, 1992. С. 99-109.
Железчиков Б.Ф., Клепиков В.М., Сергац-ков И.В. Древности Лебедевки (VI-II вв. до н.э.). М.: Восточная литература, 2006. 159 с.
Иванов В.А. Южный Урал в эпоху Великого переселения народов // История Башкортостана с древнейших времен до 60-х годов XIX века / Отв. ред. Х.Ф. Усманов. Уфа: Китап, 1996. С. 71-78.
Иванов В.А. Этнокультурная специфика населения среднего течения р. Белой во второй половине I тыс. до н.э. // Археология и палеоантропология Евразийских степей и сопредельных территорий (МИАР №13) / Отв. ред. М.М. Герасимова, В.Ю. Малашев, М.Г. Мошкова. М.: ИА РАН, 2010. С. 207-217.
Исмагил Р., Сунгатов Ф.А. Памятники яиц-кой культуры последней четверти V - IV вв. до н.э. на Южном Урале. Уфа: Белая река, 2013. 223 с.
История Урала с древнейших времен до 1861 г. / Отв. ред. A.A. Преображенский. М.: Наука, 1989. 608 с.
Котов В.Г., Савельев Н.С. Промысловая стоянка «Ташмуруновский грот» в верховьях реки Белая // УАВ. Вып. 4. 2003. С. 124-147.
Мажитов H.A. Культуры V-XIV вв. // Археологическая карта Башкирии / Отв. ред. О.Н. Ба-дер. М.: Наука, 1976. С. 27-33.
Мажитов H.A. Южный Урал в VII-XIV вв. М.: Наука, 1977. 240 с.
Матвеева Г.Н. Памятники железного века в бассейне р. Зилим // АЭБ. Т. 5 / Под ред. Р.Г. Ку-зеева. Уфа: БФАН СССР, 1973. С. 244-252.
Мошкова М.Г. Памятники прохоровской культуры / САИ. Вып. Д. 1-10. М.: Изд-во Академии наук СССР, 1963. 32 с.
Овсянников В.В. Нагаевские курганы // Наследие веков. Охрана и изучение памятников археологии в Башкортостане. Вып. 1. Уфа: БГОМ, 1995.С. 85-93.
Овсянников В.В. Отчет об археологических разведках в Гафурийском и Архангельском районах Республики Башкортостан в 2008 году. Уфа, 2009-А / Архив НА РАН.
Овсянников В.В. Селище Воронки - ранний памятник кара-абызской культуры // Ананьин-ский мир: истоки, развитие, связи, исторические судьбы / Отв. ред. C.B. Кузьминых, A.A. Чижевский / Серия «Археология евразийских степей». Вып. 20. Казань: Отечество, 2014. С. 303-313.
Овсянников В.В., Каюмов И.Х., Бабин ИМ. Новые материалы с поселений кара-абызской культуры // УАВ. Вып. 15. 2015. С. 85-110.
Овсянников В.В., Савельев Н.С., Акбула-тов ИМ., Васильев В.Н. Шиповский могильник в лесостепном Приуралье. Уфа: Гилем, 2007. 166 с.
Пшеничнюк А.Х. К вопросу о керамике ка-ра-абызских поселений // АЭБ. Т. 2 / Под ред. Р.Г. Кузеева и КВ. Сальникова. Уфа: АН СССР, 1964. С. 93-100.
Пшеничнюк А.Х. Кара-абызская культура (население центральной Башкирии на рубеже нашей эры) // АЭБ. Т. 5 / Под ред. Р.Г. Кузеева. Уфа: БФАН СССР, 1973. С. 162-243.
Пшеничнюк А.Х. Шиповский комплекс памятников (IV в. до н.э. - III в. н.э.) // Древности Башкирии / Отв. ред. Р.Г. Кузеев. Уфа: БФАН СССР, 1976. С. 35-131.
Пшеничнюк А.Х. Эпоха раннего железа // Археологическая карта Башкирии / Отв. ред. О.Н. Бадер. М.: Наука, 19766. С. 22-27.
Пшеничнюк А.Х. Культура ранних кочевников Южного Урала. М.: Наука, 1983а. 200 с.
Пшеничнюк А.Х. Новые материалы с поселений Гафурийского района // Поселения и жилища древних племен Южного Урала / Под ред. А.Х. Пшеничнюка и В.А. Иванова. Уфа: БФАН СССР, 19836. С. 77-103.
Пшеничнюк А.Х. Дербеневский курганный могильник позднесарматского времени в Западном Приуралье // Проблемы археологии сарматской культуры / Отв. ред. A.C. Скрипкин. Саратов: Изд-во Саратовского университета, 1992. С. 67-84.
Пшеничнюк А.Х. Глиняная посуда Охлеби-нинского могильника кара-абызской культуры // УАВ. Вып. 5. 2004. С. 189-191.
Пшеничнюк А.Х., Овсянников В.В. Археологическая карта Иглинского района Республики Башкортостан. Уфа: б.и., 2007.
Савельев Н.С. Курган эпохи ранних кочевников Кушалыкуак-1 в восточных предгорьях хребта Ирендык // Южный Урал и сопредельные территории в скифо-сарматское время: Сб. статей к 70-летию А.Х. Пшеничнюка / Отв. ред. Г.Т. Обыденнова, Н.С. Савельев. Уфа: Гилем, 2006.С. 92-104.
Савельев Н.С. Месягутовская лесостепь в эпоху раннего железа. Уфа: Гилем, 2007. 260 с.
Савельев Н.С. Происхождение гафурийского комплекса лесостепи Южного Пруралья середины - второй половины I тысячелетия до н.э. // Ранние кочевники Волго-Уральского региона. Материалы междунар. науч. конф. «Ранние кочевники Южного Приуралья в свете новейших археологических открытий». Оренбург, 21-25 апреля 2008 г. / Отв. ред. Л.Т. Яблонский. Оренбург, 2008.С. 116-136.
Савельев Н.С. Новые исследования Шипов-ского городища в лесостепи Южного Приуралья // УАВ. Вып. 9. 2009. С. 127-140.
Савельев Н.С. Гафурийский керамический комплекс эпохи раннего железа с Биктимиров-ского городища // РА. №2. 2011. С. 56-66.
Савельев Н.С. Раннекараабызская керамика Южного Приуралья: основные характеристики, ареал распространения и особенности трансформации (по материалам Черниковского селища). Доклад представлен на Всеросс. науч. конф. «Ананьинский мир: истоки, развитие, связи, исторические судьбы», г. Болгар, 16-18.11.2012 г.
Савельев Н.С. Сарматизация лесостепи Южного Приуралья: предпосылки, основные этапы, характеристики, следствия // Сарматы и внешний мир: Материалы VIII Всерос. (с междунар. участием) науч. конф. «Проблемы сарматской археологии и истории», Уфа, ИИЯЛ УНЦ РАН, 12-15 мая 2014 г. / Отв. ред. Л.Т. Яблонский,
Н.С. Савельев. (УАВ. Вып. 14). Уфа: НИЯЛ УНЦ РАН, Центр «Наследие», 2014. С. 191-206.
Савельев Н.С. Поселенческие памятники кочевников скифо-сарматского времени в южной части горно-лесной зоны Южного Урала // УАВ. Вып. 15. 2015. С. 62-84.
Савельев Н.С. Мечи и кинжалы в культовой практике кочевников Южного Приуралья скифо-сарматского времени (пространственный анализ «случайных» находок) // Константин Федорович Смирнов и современные проблемы сарматской археологии. Материалы IX Междунар. науч. конф. «Проблемы сарматской археологии и истории». Оренбург: Изд-во ОГПУ, 2016. С. 241-253.
Савельев Н.С., Яблонский Л.Т. Степь и лесостепь на начальном этапе раннесарматской культуры Южного Приуралья // Ананьинский мир: истоки, развитие, связи, исторические судьбы /
Отв. ред. C.B. Кузьминых, A.A. Чижевский / Серия «Археология евразийских степей». Вып. 20. Казань: Отечество, 2014. С. 478-504.
Садыкова М.Х. Новые памятники железного века Башкирии (исследования 1957 г.) // АЭБ. Т. 1 / Под ред. Р.Г. Кузеева и КВ. Сальникова. Уфа: БФАН СССР, 1962. С. 123-132.
Троицкая Т.Н. Раскопки Михайловского городища в Башкирии // Башкирский археологический сборник / Ред. А.П. Смирнов, Р.Г. Кузеев. Уфа: НИЯЛ БФАН СССР, 1959. С. 88-98.
Юсупов Г.В. Древнейшие поселения Гафу-рийского района // Башкирский археологический сборник / Ред. А.П. Смирнов, Р.Г. Кузеев. Уфа: НИЯЛ БФАН СССР, 1959. С. 58-87.
Яблонский Л.Т. Прохоровка. У истоков сарматской археологии. (МИАР № 12). М.: Таус, 2010. 383 с.
REFERENCES
AKB, 1976: Arheologicheskaya karta Bashkirii [Archaeological Map of Bashkortostan]. M.: Nauka, 1976. 264 s.
APB, 1996: Arheologicheskie pamyatniki Bashkortostana (Istoriya kul'tury Bashkortostana. Vyp. 6) [Archaeological Sites of Bashkortostan (Bashkortostan's Culture History. Vol. 6)] / Otv. red. Yu.A. Morozov. Ufa: Gilem, 280 s.
AhatovA.T. Etnoarheologicheskie issledovaniya IEI UNC RAN (kratkie rezul'taty arheologicheskih ekspedicij 2014 g.) [Ethnoarchaeological IEI research, Ufa Science (summary results of archaeological expeditions in 2014)] // Etnosy i kul'tury Uralo-Povolzh'ya: istoriya i sovremennost': materialy VIII Vseros. nauch.-prakt. konf. molodyh uchenyh, posvyashch. 85-letiyu so dnya rozhdeniya R.G. Kuzeeva. Ufa: IEI UNC RAN, 2014. S. 12-15.
Bahshiev I.I., Savelev N.S. K izucheniyu nekotoryh voprosov etnokul'turnoj dinamiki i hozyajstva naseleniya lesostepi Yuzhnogo Priural'ya epohi rannego zheleza (po materialam selishcha Zinino-1) [To the study of some issues of ethno-cultural dynamics and economy of the forest-steppe population of South CisUrals from the Early Iron Age (based on materials of Zinino-1 site)] // UAV. Vyp. 13. 2013.S. 104-115.
Botalov S.G. Gunny i tyurki (istoriko-arheologicheskaya rekonstrukciya) [The Huns and Turks (historical and archaeological reconstruction)]. Chelyabinsk: OOO CIKR «Rifej», 2009. 672 s.
Botalov S.G. Sovremennoe sostoyanie issledovanij epohi srednevekov'ya lesostepnogo Zaural'ya. Voprosy kul'turno-hronologicheskoj interpretacii [The current state of research of the Middle Ages steppe Trans-Urals. Issues of cultural and chronological interpretation] // Arheologiya Yuzhnogo Urala. Les, lesostep'. Rannij zheleznyj vek i srednevekov'e (problemy kul'turogeneza) /
Seriya «Etnogenez ural'skih narodov». Chelyabinsk: OOO CIKR «Rifej», 2016a. S. 44-58.
Botalov S.G. Istoriko-kul'turnye gorizonty rannego zheleznogo veka i srednevekov'ya lesostepnogo Zaural'ya [Historical and cultural horizons of the early Iron Age and the Middle Ages forest-steppe of the Trans-Urals] // Arheologiya Yuzhnogo Urala. Les, lesostep'. Rannij zheleznyj vek i srednevekov'e (problemy kul'turogeneza) / Seriya «Etnogenez ural'skih narodov». Chelyabinsk:
000 CIKR «Rifej», 2016b. S. 468-541.
Vasilev V.N. K voprosu o sarmatskih kamennyh zhertvennikah kochevnikov Yuzhnogo Urala [To the issue of stone altars made by Sarmatian nomads of the Southern Urals] // UAV. Vyp. 1. 1998. S. 25-43.
Vasyutkin S.M. Nekotorye spornye voprosy arheologii Bashkirii I tysyacheletiya n.e. [Some controversial issues of Bashkiria as Archaeology In millennium BC] // SA. 1968. №1. S. 56-72.
Vasyutkin S.M. II Ahmerovskij kurgannyj mogil'nik pozdnesarmatskogo vremeni [II Akhmerovsky Late Sarmatian time burial mound] // Issledovaniya po arheologii Yuzhnogo Urala / Otv. red. R.G. Kuzeev. Ufa: BFAN SSSR, 1977. S. 67-89.
Vasyutkin S.M. Salihovskij kurgannyj mogil'nik konca IV - V v. v Bashkirii [Salihovsky barrow of late IV - V century in Bashkiria] // SA. 1986. №2. S. 180-197.
Vasyutkin S.M. Poseleniya I tys. n.e. pravoberezh'ya Srednej Beloj [The settlements of
1 millennium AD on the right bank of the Middle Belaya river] // Problemy srednevekovoj arheologii Urala i Povolzh'ya / Otv. red. R.G. Kuzeev. Ufa: BFAN SSSR, 1987. S. 104-113.
Garustovich G.N., Ryazanov S.V Novye pamyatniki pozdnego zheleznogo veka i epohi bronzy v zapadnyh predgor'yah Yuzhnogo Urala [New monuments of the late Iron Age and the
Bronze Age in the western foothills of the Southern Urals] // Yuzhnyj Ural i sopredel'nye territorii v skifo-sarmatskoe vremya: Sb. statej k 70-letiyu A.H. Pshenichnyuka / Otv. red. G.T. Obydennova, N.S. Savelev. Ufa: Gilem, 2006. S. 235-245.
Gening V.F. Yuzhnoe Priural'e v III-VII vv. n.e. (problema etnosa i ego proiskhozhdeniya) [Southern Urals in the III-VII centuries. BC (The problem of the ethnic group and its origin)] // Problemy arheologii i drevnej istorii ugrov. Sb. statej sovetskih i vengerskih arheologov / Otv. red. A.P. Smirnov, V.N. Chernecov, IF. Erdeli. M.: Nauka, 1972. S. 221-295.
Gening V.F. Etnicheskaya istoriya Zapadnogo Priural'ya na rubezhe nashej ery (p'yanoborskaya epoha III v. do n.e. - II v. n.e.) [Ethnic History of the Western Urals at the turn of our era (Pyanoborskaya epoch III BC -. II century AD.)]. M.: Nauka, 1988. 240 s.
Gorbunov VS., Ivanov V.A. Novye pamyatniki rannih kochevnikov v Yuzhnom Priural'e [New monuments of early nomads of the Southern Urals] // Problemy arheologii sarmatskoj kul'tury / Otv. red. A.S. Skripkin. Saratov: Izd-vo Saratovskogo universiteta, 1992. S. 99-109.
Zhelezchikov B.F., Klepikov V.M., Sergatskov I.V. Drevnosti Lebedevki (VI-II vv. do n.e.) [Antiquities of Lebedevka (VI-II centuries BC)]. M.: Vostochnaya literatura, 2006. 159 s.
Ivanov V.A. Yuzhnyj Ural v epohu Velikogo pereseleniya narodov [Southern Urals in the era of the Great Migration] // Istoriya Bashkortostana s drevnejshih vremen do 60-h godov XIX veka / Otv. red. H.F. Usmanov. Ufa: Kitap, 1996. S. 71-78.
Ivanov V.A. Etnokul'turnaya specifika naseleniya srednego techeniya r. Beloj vo vtoroj polovine I tys. do n.e. [Ethnocultural specificity of the middle reaches of the population of the White river in the second half of the I millennium BC] // Arheologiya i paleoantropologiya Evrazijskih stepej i sopredel'nyh territorij (MIAR. №13) / Otv. red. M.M. Gerasimova, V.Yu. Malashev, M.G. Moshkova. M.: IA RAN, 2010. S. 207-217.
Ismagil R., Sungatov F.A. Pamyatniki yaickoj kul'tury poslednej chetverti V - IV vv. do n.e. na Yuzhnom Urale [Monuments of the Yaik Culture of the last quarter of V-IV centuries BC in the southern Urals]. Ufa: Belaya reka, 2013. 223 s.
Istoriya Urala s drevnejshih vremen do 1861 g. [The history ofthe Urals from ancient times to 1861] / Otv. red. A.A. Preobrazhenskij. M.: Nauka, 1989. 608 s.
Kotov V.G., Savelev N.S. Promyslovaya stoyanka «Tashmurunovskij grot» v verhov'yah reki Belaya [The hunting and game ground "Tashmurun grotto" in the upper reaches of the river Belaya] // UAV. Vyp. 4. 2003. S. 124-147.
Mazhitov N.A. Kul'tury V-XIV vv. [Culture V-XIV centuries] // Arheologicheskaya karta Bashkirii / Otv. red. O.N. Bader. M.: Nauka, 1976. S. 27-33.
Mazhitov N.A. Yuzhnyj Ural v VII-XIV vv. [Southern Urals in VII-XIV centuries]. M.: Nauka, 1977. 240 s.
Matveeva G.I. Pamyatniki zheleznogo veka v bassejne r. Zilim [Iron Age monuments in the Zilim river basin] // AEB. T. 5 / Pod red. R.G. Kuzeeva. Ufa: BFAN SSSR, 1973. S. 244-252.
Moshkova M.G. Pamyatniki prohorovskoj kul'tury [The Prokhorov Culture Monuments] / SAI. Vyp. D. 1-10. M.: Izd-vo Akademii nauk SSSR, 1963. 32 s.
Ovsyannikov V.V. Nagaevskie kurgany [Nagaevskaya mounds] // Nasledie vekov. Ohrana i izuchenie pamyatnikov arheologii v Bashkortostane. Vyp. 1. Ufa: BGOM, 1995. S. 85-93.
Ovsyannikov V.V. Selishche Voronki - rannij pamyatnik kara-abyzskoj kul'tury [Settlement Voronki - early monument of Kara-abyz Culture] // Anan'inskij mir: istoki, razvitie, svyazi, istoricheskie sud'by / Otv. red. S.V. Kuz'minyh, A.A. Chizhevskij / Seriya «Arheologiya evrazijskih stepej». Vyp. 20. Kazan': Otechestvo, 2014. S. 303-313.
Ovsyannikov V.V., Kayumov I.H., Babin I.M. Novye materialy s poselenij kara-abyzskoj kul'tury [New materials from settlements of the Kara-Abyz culture] // UAV. Vyp. 15. 2015. S. 85-110.
Ovsyannikov V.V., SavelevN.S., AkbulatovI.M., Vasilev V.N. Shipovskij mogil'nik v lesostepnom Priural'e [The Shipovo burial in the forest-steppe Trans-Urals]. Ufa: Gilem, 2007. 166 s.
PshenichnyukA.H. K voprosu o keramike kara-abyzskih poselenij [On the question of ceramics of the Kara-abyzskih settlements] // AEB. T. 2 / Pod red. R.G. Kuzeeva i K.V. Sal'nikova. Ufa: AN SSSR, 1964. S. 93-100.
Pshenichnyuk A.H. Kara-abyzskaya kul'tura (naselenie central'noj Bashkirii na rubezhe nashej ery) [The Kara-abyz culture (population center of Bashkortostan at the turn of our era)] // AEB. T. 5 / Pod red. R.G. Kuzeeva. Ufa: BFAN SSSR, 1973. S. 162-243.
Pshenichnyuk A.H. Shipovskij kompleks pamyatnikov (IV v. do n.e. - III v. n.e.) [Shipovo complex of monuments (IV cent. BC - III cent. AD)] // Drevnosti Bashkirii / Otv. red. R.G. Kuzeev. Ufa: BFAN SSSR, 1976. S. 35-131.
Pshenichnyuk A.H. Epoha rannego zheleza [Shipovsky complex of monuments (IV century BC -. III century AD.)] // Arheologicheskaya karta Bashkirii / Otv. red. O.N. Bader. M.: Nauka, 1976b. S. 22-27.
Pshenichnyuk A.H. Kul'tura rannih kochevnikov Yuzhnogo Urala [The culture of the early nomads of the Southern Urals]. M.: Nauka, 1983a. 200 s.
Pshenichnyuk A.H. Novye materialy s poselenij Gafurijskogo rajona [New materials with settlements of Gafury district] // Poseleniya i zhilishcha drevnih plemen Yuzhnogo Urala / Pod
red. A.H. Pshenichnyuka i V.A. Ivanova. Ufa: BFAN SSSR, 1983b. S. 77-103.
Pshenichnyuk A.H. Derbenevskij kurgannyj mogil'nik pozdnesarmatskogo vremeni v Zapadnom Priural'e [Derbenevsky burial mound of Late Sarmatian time in the Western Urals] // Problemy arheologii sarmatskoj kul'tury / Otv. red. A.S. Skripkin. Saratov: Izd-vo Saratovskogo universiteta, 1992. S. 67-84.
Pshenichnyuk A.H. Glinyanaya posuda Ohlebininskogo mogil'nika kara-abyzskoj kul'tury [Pottery of Ohlebininsk burial of the Kara-abyzskoy culture] // UAV. Vyp. 5. 2004. S. 189-191.
Pshenichnyuk A.H., Ovsyannikov V.V. Arheologicheskaya karta Iglinskogo rajona Respubliki Bashkortostan [Archaeological Map of Iglino district of Bashkortostan]. Ufa: IIJaL UNC RAN, 2007. 62 s..
Savelev N.S. Kurgan epohi rannih kochevnikov Kushalykuak-1 v vostochnyh predgor'yah hrebta Irendyk [Barrow of the epoch of early nomads Kushalykuak-1 in the eastern foothills of the mountain range Irendyk] // Yuzhnyj Ural i sopredel'nye territorii v skifo-sarmatskoe vremya: Sb. statej k 70-letiyu A.H. Pshenichnyuka / Otv. red. G.T. Obydennova, N.S. Savelev. Ufa: Gilem, 2006. S. 92-104.
Savelev N.S. Mesyagutovskaya lesostep' v epohu rannego zheleza [The Mesyagutovo forest-steppe in the early Iron Age]. Ufa: Gilem, 2007. 260 s.
Savelev N.S. Proiskhozhdenie gafurijskogo kompleksa lesostepi Yuzhnogo Prural'ya serediny -vtoroj poloviny I tysyacheletiya do n.e. [The Origin of Gafury complex of forest-steppe of Southern Urals, middle - second half of the Ist millennium BC] // Rannie kochevniki Volgo-Ural'skogo regiona. Materialy mezhdunar. nauch. konf. «Rannie kochevniki Yuzhnogo Priural'ya v svete novejshih arheologicheskih otkrytij». Orenburg, 21-25 aprelya 2008 g. / Otv. red. L.T. Yablonskij. Orenburg, 2008. S. 116-136.
Savelev N.S. Novye issledovaniya Shipovskogo gorodishcha v lesostepi Yuzhnogo Priural'ya [New research of Shipovo forest settlement in the Southern Urals] // UAV. Vyp. 9. 2009. S. 127-140.
Savelev N.S. Gafurijskij keramicheskij kompleks epohi rannego zheleza s Biktimirovskogo gorodishcha [Gafury ceramic complex from the early Iron Age from Biktimirovo settlement] // RA. 2011. № 2. S. 56-66.
Savelev N.S. Rannekaraabyzskaya keramika Yuzhnogo Priural'ya: osnovnye harakteristiki, areal rasprostraneniya i osobennosti transformacii (po materialam Chernikovskogo selishcha) [Eatly the Kara-abyz ceramics of Southern Urals: the main characteristics, the area of distribution and features of transformation (based on Chernikov Villages)]. Doklad predstavlen na Vseross. nauch.
konf. «Anan'inskij mir: istoki, razvitie, svyazi, istoricheskie sud'by», g. Bolgar, 16-18.11.2012 g.
Savelev N.S. Sarmatizaciya lesostepi Yuzhnogo Priural'ya: predposylki, osnovnye etapy, harakteristiki, sledstviya [Sarmatization of the Southern Urals forest-steppe: background, milestones, characteristics, consequences] // Sarmaty i vneshnij mir: Materialy VIII Vseros. (s mezhdunar. uchastiem) nauch. konf. «Problemy sarmatskoj arheologii i istorii», Ufa, IIYaL UNC RAN, 1215 maya 2014 g. / Otv. red. L.T. Yablonskij, N.S. Savelev. (UAV. Vyp. 14). Ufa: IIYaL UNC RAN, Centr «Nasledie», 2014. S. 191-206.
Savelev N.S. Poselencheskie pamyatniki kochevnikov skifo-sarmatskogo vremeni v yuzhnoj chasti gorno-lesnoj zony Yuzhnogo Urala [Settlement monuments of Scythian-Sarmatian time nomads in southern mountain and forest area of South Ural] // UAV. Vyp. 15. 2015. S. 62-84.
Savelev N.S. Mechi i kinzhaly v kul'tovoj praktike kochevnikov Yuzhnogo Priural'ya skifo-sarmatskogo vremeni (prostranstvennyj analiz «sluchajnyh» nahodok) [Swords and daggers in the religious practice of the nomads of the Southern Urals Scythian-Sarmatian time (spatial analysis of "accidental" discoveries)] // Konstantin Fedorovich Smirnov i sovremennye problemy sarmatskoj arheologii. Materialy IX Mezhdunar. nauch. konf. «Problemy sarmatskoj arheologii i istorii». Orenburg: Izd-vo OGPU, 2016. S. 241-253.
Savelev N.S., Yablonskij L.T. Step' i lesostep' na nachal'nom ehtape rannesarmatskoj kul'tury Yuzhnogo Priural'ya [Steppe and forest-steppe at the initial stage of early Sarmatian culture of the Southern Urals] // Anan'inskij mir: istoki, razvitie, svyazi, istoricheskie sud'by / Otv. red. S.V. Kuz'minyh, A.A. Chizhevskij / Seriya «Arheologiya evrazijskih stepej». Vyp. 20. Kazan': Otechestvo, 2014. S. 478-504.
Sadykova M.H. Novye pamyatniki zheleznogo veka Bashkirii (issledovaniya 1957 g.) [New Iron Age monuments of Bashkortostan (1957 studies)] // AEB. T. 1 / Pod red. R.G. Kuzeeva i K.V. Sal'nikova. Ufa: BFAN SSSR, 1962. S. 123-132.
Troickaya T.N. Raskopki Mihajlovskogo gorodishcha v Bashkirii [Excavations of Mikhailovsky fort in Bashkiria] // Bashkirskij arheologicheskij sbornik / Red. A.P. Smirnov, R.G. Kuzeev. Ufa: IIYaL BFAN SSSR, 1959. S. 88-98.
Yusupov G.V. Drevnejshie poseleniya Gafurijskogo rajona [The oldest settlements of Gafury district] // Bashkirskij arheologicheskij sbornik / Red. A.P. Smirnov, R.G. Kuzeev. Ufa: IIYaL BFAN SSSR, 1959.S. 58-87.
Yablonskij L.T. Prohorovka. U istokov sarmatskoj arheologii [Prokhorovka. At the root of Sarmatian archeology]. (MIAR. № 12). M.: Taus, 2010. 383 s.
