CC BY
40
ЭПИСТЕМОЛОГИЯ & ФИЛОСОФИЯ НАУКИ • 2012 • Т. XXXIV • № 4
О
природе знания. Диалог методолога с эпистемологом
В.М. РОЗИН
В марте этого года состоялось очередное заседание теоретического семинара «Проблемы рациональной философии». Выступал ваш покорный слуга с небольшим докладом «Природа и типы знаний (методологический анализ)». Обсуждение доклада было достаточно бурным и в основном состояло из возражений и непонимания выставленных тезисов. К сожалению, доклад и обсуждение не были записаны, а главные возражения в моем сознании слились в один «голос», который я, возможно, незаконно воспринял как позицию эпистемолога. Восстанавливая и излагая ниже прошедшую дискуссию, я решил все так и оставить, т.е. изложить основные возражения и непонимание как принадлежащие одному голосу (приношу извинения отдельным выступающим, например Илье Касавину, которые наряду с проблематичностью моей трактовки знания указывали на возможность и перспективы подобного подхода).
Эпистемолог (далее Э). Я внимательно выслушал ваш доклад и нахожусь в полном недоумении. Вы определяете знание, во-первых, как то, что соответствует норме мышления (иногда говорите «логической норме в широком понимании»), во-вторых, как продукт и средство по- у знания. Возможно, для научных знаний это и верно, хотя и здесь стоило и бы указать на третий признак - истинность знания. Но ведь при такой ^ трактовке знания за бортом остаются и обыденные знания, и мифологи- ^ ческие, и неявные и много других. Моя интуиция знания протестует. (В Кстати, у животных разве нет знаний? Моя собака много чего знает, только в отличие от человека она, может быть, не знает, что знает.
Методолог (М). Но не обманываемся ли мы здесь? Да, мой кот прекрасно знает, где стоит его еда. Но знание ли это в эпистемологическом понимании? На мой взгляд, у животных нет знаний, если гово-
и
у
« ■
(В
н
рить об эпистемологическом дискурсе. Может быть, образ, представление, и то в каком-то другом, «нечеловеческом», биологическом смысле. Лично моя интуиция молчит, когда вы говорите, что животное имеет знание. Зато другие ваши возражения очень серьезные.
Э. Прежде чем вы начнете мне разъяснять свою позицию, поясню. Когда Полани говорит: «We can know more than we can tell» (Мы можем знать больше, чем способны рассказать), он явно считает, что знание представляет собой субъективный образ реальности, причем неважно, в какой форме он существует - понятийной или собственно образной, осознаем ли мы этот образ или не осознаем. С этой точки зрения вполне можно говорить не только о научном, дискурсивном знании, но и о неявном знании, о знании животного, о гипотетическом знании.
М. Если знание определить как субъективный образ реальности, вы правы. К тому же тогда нет большой разницы между знанием и знать что-то. Но вот Аристотель во второй «Аналитике» разводит это самое знать что-то и знание как эпистему. При этом он старается склонить читателей к мысли, что знанием можно считать только то, что хотя и начинается с того, что мы лично что-то знаем, но все же знание - это только то, что получено в доказательстве, удовлетворяет требованию истины, т.е. непротиворечиво, отлично от мнения, предполагает чувственное познание, подчиняется правилам правильной мысли и категориям.
Э. Ну да, возможно, две тысячи лет тому назад, борясь с противоречиями, Аристотель именно так и задает научное знание, но почему сегодня мы должны думать так же? К тому же тогда не было, например, психологии. Современная же психология считает знанием именно то, что я имею в виду.
М. Думаю, аристотелевскую логику никто не отменял, а сами психологи пользуются нашими эпистемологическими определениями. Но могу согласиться, что в настоящее время в некоторых областях психологии наблюдается разрушение, так сказать, коррупция мышления. Скажем, в когнитивной психологии многие психологии мыслят очень даже противоречиво, их мышление эклектично и мозаично. _ Э. То, что вы не понимаете когнитивистов, не означает отсутст-
V вия у них логики. Просто она другая, неклассическая. Как можно обвинять в отсутствии логики когнитивную науку, где столько извест-W ных ученых. На когнитивные исследования выделяются огромные ^ деньги, особенно в Америке.
ц М. То-то и подозрительно, мыслят противоречиво, мозаично, а
Я деньги огромные! Но оставим этот сюжет, он требует специального анализа.
^ Вот вы говорите «образ реальности». Если образ чего-то, то, дей-
ствительно, вполне может быть неявное знание или гипотетическое, о
том, что еще не осознается, или чего еще нет, но принципиально может существовать. Во всех случаях подразумевается, что знание опи-
сывает определенный объект, пусть не совсем определенную «гипотетическую реальность». При этом предполагается, что объект предшествует знанию, а знание как бы информирует о его строении.
Э. А разве не так? Подлинное знание всегда объективное и истинное, в том числе и неявное. Ну да, мы еще не знаем, что мы нечто знаем, но это что-то, объект, феномен никуда не исчезает.
М. Думаю, так мыслят все эпистемологи, за исключением конструктивистов. Я же считаю иначе. И вот почему. Даже простое атрибутивное знание типа «дерево», «человек», «красное» нужно сначала получить и транслировать кому-то, пусть даже себе, затем использовать в каких-то целях. Например, я обращаю внимание на дерево и говорю «дерево». Дано ли мне оно до акта познания в том же виде, как это дерево предстало после познания? Г.П. Щедровицкий и конструктивисты доказывают, что нет. Чтобы получить атрибутивное знание, необходимо познаваемый объект (в данном случае дерево) сопоставить с общественно фиксированным эталоном и затем результат сопоставления выразить в особой знаковой форме (в слове «дерево»). Кстати, и использовать атрибутивное знание можно по-разному: сообщить о данном в знании объекте другим, употребить для деятельности с этим объектом, понять, о чем идет речь и проч. Построение знания и его употребление кардинально меняют феномен, естественно, не по материалу, а в плане нашего сознания.
Э. Вот вы и проговорились. Для вас явление существует только в сознании и деятельности человека, а не объективно.
М. Интересно, а как это знание существует объективно? Например, вы говорите «это знание». Для Аристотеля знание одно, для Ф. Бэкона другое, для психолога третье, для Владислава Александровича четвертое, для меня пятое. Все мы по-разному концептуализируем, что такое знание. Что здесь объективно? Ведь концептуализация существенно определяет и способ получения «знания о знании», и способы его использования. Не лучше ли принять мысль Канта, что «объективно» или «знание как объективно существующее» - это вещи в себе, которые мы можем только мыслить как источники знания, но сказать основательно, как они устроены, не можем принципиально. Когда же говорим, как знание устроено, то утверждаем разное в соответствии с нашими эпистемическими концептуализациями.
Э. Не понимаю, или возможно, не принимаю. На мой взгляд, дерево до и после познания не меняется никак. И знание, как бы его не концептуализировать, существует объективно и не меняется от того, что мы с вами по-разному его определяем.
М. Да, если оставаться на уровне вещей, исключая из самого познания человека и его деятельность. Но представьте себе ситуацию, с которой в ранней античности столкнулись греки. Они научились рассуждать, т.е. строить знания дискурсивно, одни на основе других путем конструирования (умозаключений и доказательств). Целая рево-
и ?
и
<о ■
л
г ■
(В
Н
люция, очень эффективный способ получения знаний, но есть проблемы - парадоксы, умножение свойств, приписываемых вещам, несоответствие новых дискурсивных знаний старым. Как известно, выход был найден не в отказе от дискурсивного способа построения знаний, а в нормировании деятельности, позволяющей их получать и использовать. Завершая эту работу, начатую Парменидом, Сократом и Платоном, Стагирит строит систему правил и категорий, дающих возможность получать знания без противоречий и решать с их помощью различные познавательные или практические задачи.
Э. Все это хорошо известно. Аристотель действительно осознает мышление, формулируя правила логики, недаром в работе «Об истолковании» он говорит, что его правила это учение, знание.
М. Осознает «объективно уже существующее мышление», получая о нем знание, или создает его впервые на основе знания о нем? Вспомним, завершая ту же самую работу «Об истолковании», Стагирит пишет, что в области учения об умозаключении он не нашел ничего такого, что было бы сказано до него, и поэтому должен был сам создать это учение с большой затратой времени и сил. Здесь очень тонкий момент. Конечно, уже должны были сложиться правильные и неправильные (создающие противоречия и другие проблемы) способы рассуждения и познания. Однако нужно было еще, чтобы Парменид сформулировал программу построения непротиворечивых знаний, чтобы Платон в своих диалогах показал, как можно строить сложное знание о сложном явлении, чтобы Аристотель поставил для себя задачу создать нормы правильных способов познания, что в свою очередь предполагало сравнение правильных и ошибочных способов познания, формулирование критериев правильности и неправильности мысли, конструирование самих норм, демонстрацию их эффективности, построение аргументов и схем, склоняющих всех тех, кто получал знания, принять эти нормы. Лишь после всей этой достаточно длительной работы, содержащей анализ, конструирование, проектирование, реализацию, коммуникацию и убеждение других (все это я говорю в современном языке), впервые появляется и начинает развиваться мышление.
Э. Человек мыслил всегда, в каком-то смысле мыслит и живот-
ц
ц ное, моя собака очень даже умная. А у вас, уважаемый методолог, получается, что мышление создается подобно какой-то машине: замыш-V ляем, проектируем, рассчитываем, реализуем проект. Как это воз-^ можно, если человек не мыслит?
ц М. Один ноль в вашу пользу, но попытаюсь отыграться. С одной
Я стороны, мышление становится в том смысле, что должны были сложиться определенные предпосылки и условия (античная личность, ^ рассуждения, проблемы и т.д.), с другой - важным моментом станов-X ления выступает сознательная деятельность философов (программа г-Я, Парменида, построение определений, понятий и правил Сократом и Платоном, многоцелевая и многоуровневая деятельность Аристоте-
ля). Одно не противоречит другому: без сознательных усилий человека, включающих в том числе изобретения, конструирование, проектирование (вспомним хотя бы «Государство» Платона), становление и развитие не происходит.
Теперь вопрос, если можно так сказать, о «мышлении до мышления». Я сторонник культурно-исторического подхода. У вас ведь получается, что человек мыслил всегда и всегда были знания. Я же считаю, что и мышление, и знания сложились достаточно поздно, не ранее античности. Последнее не означает, что человек не познавал мир, правда, не в смысле научного познания, о котором пишут Платон и Аристотель, а в смысле освоения мира и его понимания, например в рамках мифологического семиозиса.
Э. Вот-вот, расскажите, пожалуйста, про мифологические знания. Разве это не форма познания, пусть и не совсем правильная?
М. Да, с вашей точки зрения есть духи и боги, и человек их познает, получает о них знания, как вы говорите, не совсем истинные. Добавлю еще одно мифологическое знание. Когда начиналось затмение, архаический человек кричал «ягуар напал на солнце» и в соответствии с таким знанием стрелял вверх, дергал собак и кошек за хвосты, устраивая шари-вари, чтобы ягуар испугался и отпустил солнце (и глядишь, вскоре затмение прекращалось). О каком объекте, спрашивается, информирует подобное знание? О гигантском ягуаре, живущем на небе? Если исходить из вашего понимания знания, получается ерунда. Но если считать, что в данном случае нарратив «ягуар напал на солнце» - это схема и что архаический человек осваивал мир с помощью схем, то все становится на свои места. Как я показываю, схема - это такое семиотическое построение, которое, во-первых, позволяет разрешить «проблемную ситуацию» (в данном случае страх перед затмением и отсутствие понимания, что делать), и понять, что происходит (диск солнца исчезает в пасти ягуара), во-вторых, подсказывает, что делать (отгонять ягуара). Получается, что мифологическое знание информирует не об объекте на небе, а о схеме, изобретенной человеком, позволяющей ему понимать и действовать. Но относится это знание не к схеме, древние не могли осознать такое сложное образование, а к небу (солнцу или луне). Так вот, до античной культуры человек создавал схемы, с помощью которых он получал знания и «мыслил». «Мыслил» на схемах, а не дискурсивно и понятийно. Правда, я бы обратил ваше внимание, что и знание, и мышление, и самого человека здесь нужно понимать иначе, чем в случае с Аристотелем.
Э. Я как предчувствовал: дело дошло и до человека. Вы что, хотите меня убедить, что архаический человек имел другие органы чувств? Те же самые, что и у нас, поэтому-то и мог получать знания. Недаром Аристотель в «Аналитиках» утверждал, что без чувственного восприятия знание не существует.
М. Но там же он пишет, что общее, т.е. подлинное, знание нельзя получить на основе чувств. Если говорить более точно, Стагирит ко-
и ?
и
<о ■
Л
г ■
(В
Н
леблется: в одних случаях у него получается, что чувственное восприятие действительно необходимо для получения знания, например когда утверждает, что восприятие дает знание общего, в других же утверждает, что чувственное восприятие только одно из условий мышления. Более важно, что последующее развитие мышления показало, что новые типы знаний (математические, естественно-научные, технические, гуманитарные, проектные и т.д.) получаются в других процедурах мышления и иначе концептуализируются.
Э. Математическое знание информирует о математическом объекте, естественно-научное - о природных процессах, гуманитарное -о ценностях и духовных феноменах, а вот проектное знание, возможно, об эскизах и проектных схемах. Все одно и то же, при чем тут концептуализация?
М. Давайте рассмотрим один пример - естественно-научное знание, полученное Галилеем: все тела падают с одинаковой скоростью в пустоте. Как было построено это знание? В два этапа. Сначала на математической модели Николая Орема Галилей получил знание «все тела падают с одинаковой скоростью». Почему так. Потому, что в модели Орема были всего два параметра: скорость и время (основание прямоугольного треугольника изображало время падения, а высоты треугольника, поставленные перпендикулярно к этому основанию -равномерно растущие скорости). Поскольку в этой модели не было параметра веса тела и принятая Галилеем концептуализация знания гласила, что подлинным знанием о природе является знание математическое, постольку Галилей утверждает, что данное математическое знание и есть знание закона свободного падения тел. Но оппоненты Галилея показали ему, что реально тела падают не так: или равноускоренно, но по-разному, или вообще равномерно.
Тогда на втором этапе Галилей приходит к выводу, что на падающее тело действует сопротивление воздуха. Если его устранить, то тела будут падать так, как указывает треугольник Орема. Показав в эксперименте, что выполнение сформулированного условия действительно дает нужный эффект, Галилей и выходит на знание «все тела падают с _ одинаковой скоростью в пустоте». Опять же замечу, что галилеевский V эксперимент был основан на важной концептуализации, в соответствии с которой ученого интересовала природа, как писал Ф. Бэкон, И «стесненная искусством». Интересно, как Бэкон определяет индукцию. ^ Индукцию, пишет он, мы считаем той формой доказательства, которая, ц считаясь с данными чувств, настигает природу и устремляется к прак-Я тике, почти смешиваясь с нею. Получается, что естественно-научное знание относится, с одной стороны, к математическим моделям при-^ родных процессов, с другой - к природным процессам, приведенным X техническим путем в соответствие с данными моделями. Такую «вто-Д рую природу», написанную на языке математики, еще нужно было сформировать, чем и занималось потом несколько веков человечество.
Э. Пример, конечно, интересный, но все же это реконструкция. Я бы обошелся без этих хитростей. Есть природный процесс - падение тела в среде, есть другой - падение в пустоте. Дваразных объекта, два разных знания.
М. Но разве вы не знаете, что концептуализация Аристотеля отрицала возможность существования пустоты и падения в ней тел. Только после средних веков на основе новой концептуализации движения некоторые ученые пришли к мысли, что падение тел в пустоте возможно. Кроме того, Галилей не считал падение тел в среде и в пустоте двумя разными объектами.
Э. Хорошо, я понял, как вы рассуждаете, хотя и не согласен. А вот что собой с этой точки зрения представляет неявное знание?
М. Здесь совершенно другие нормы мышления и концептуализация знания. Есть феноменологическая концепция: если исследователь правильно установится, будет мыслить беспредпосылочно и доверять своему сознанию, одновременно освободив его от предвзятости, то предмет сам выйдет в своей уникальности и сущности. В рамках этой концептуализации феноменолог может реконструировать условия мыслимости своих представлений, например выявит «горизонт своего сознания». Это и будет для него неявным знанием.
Э. То есть опять у вас получилась конструкция, которую исследователь создает в соответствии со своей концептуализацией знания и познания. Упорство, достойное...
М. Ах, как я рад. Впервые вы поняли меня совершенно адекватно, даже опередили мой вывод. И не нужно сожалеть, ведь главное в нашей постмодернистской ситуации понять друг друга. А уж согласиться с построением другого. об этом пока можно только мечтать. Однако и я хочу задать вам вопрос. Предположим на минуту, что вы приняли мое понимание знания. Не кажется ли вам тогда, что стоит обсудить, как его типологизировать? Ведь если я прав, вряд ли стоит одним термином «знание» называть такие разные вещи, как представления животных, атрибутивные и мифологические знания, знания философские и научные, неявное и гипотетическое знание; как вы понимаете, этот ряд можно продолжать. Если все это знания, то что в них общего и не будет ли тогда определение знания тощим и неработающим? Если одно знание, скажем философское и научное, а другое не знание, то как тогда быть с традицией, где все это объявлялось знанием. Может быть, одно лучше называть именно представлением, другое квазизнанием, третье собственно знанием, четвертое эпистемологическими реконструкциями, пятое как-то еще.
Э. Пожалуй, пока я не готов ответить на ваши вопрошания, тем более что понять-то я вроде бы понял, но разделить ваш подход не могу. Но я подумаю и дам ответ сразу по поводу как вашей концепции, так и типологии знания.
и ?
и
<о ■
л
г ■
(В
Н
