CC BY-NC-ND
41
Теория литературы
И.В. Кузнецов
О ПРИНЦИПАХ СИСТЕМНОГО ИЗУЧЕНИЯ ЛИТЕРАТУРЫ
Цель данной статьи заключается в том, чтобы показать продуктивность рассмотрения в качестве научного предмета литературоведения не только художественной литературы, но всей национальной словесности в совокупности ее художественных и нехудожественных составляющих. Анализируются смежные по проблематике концепции в российской теории литературы начиная с 1920-х гг. Делается вывод о том, что видение словесности в качестве научного предмета позволяет установить эволюционную связь между средневековым и нововременным периодами развития русской литературы.
Ключевые слова: словесность, эволюция, древнерусская литература, художественность, речевой жанр.
Современное литературоведческое исследование имеет своим предметом такие произведения словесного творчества, которым присуще качество художественности - «поэтические» произведения1. Этот подход сложился в дискуссиях первой половины 1920-х гг., которыми было отмечено становление отечественной школы теоретической поэтики2, и остается доминирующим до настоящего времени. Если же исследование направляется на общие закономерности становления и бытования произведений, то его предметом становится литературный процесс, или литература, именно художественная.
Но в поле зрения литературоведа систематически попадают тексты, художественность которых небесспорна. Таковы произведения средневековой русской письменности, создатели которых не преследовали художественных задач, в частности летописные сочинения. Таковы произведения устного народного творчества,
© Кузнецов И.В., 2010
которые, несмотря на свою образную природу, качественно отличаются от литературных художественных произведений и потому изучаются не литературоведением, а фольклористикой.
Тем не менее перечисленные произведения имеют с художественной литературой ту общность, что материалом их является слово. Поэтому возникает вопрос о границах предметного поля литературоведения. Он приобретает наибольшую очевидность в контексте задачи соотнесения средневекового и нововременного периодов развития русской письменности. Отсутствие художественной доминанты, характерное для первого периода в отличие от последнего, вызывает потребность в поиске интегративного подхода, позволяющего рассматривать материал этих эпох в рамках единого предмета. Опыт поиска такого подхода отразился в настоящей статье.
* * *
Со времени зарождения в XIX в. российской науки о литературе ей был свойствен раздельный взгляд на древнюю и новую словесность3. Средневековая словесность и нововременная художественная литература оставались в ведении разных областей знания. История литературы занималась древностями, а литературная критика, выступившая прародительницей теоретической поэтики, - фактами литературы Нового времени. Этот дифференцирующий взгляд был усвоен отечественной теорией литературы с момента ее оформления на российской почве как самостоятельной дисциплины в начале 1920-х гг. К тому времени акценты культурного интереса сместились в сторону «поэзии», т. е. сферы художественных явлений, что отразилось на видении предмета и характера науки о литературе: она стала мыслиться как теоретическая поэтика, то есть теория художественной литературы.
Определение поэзии как научного предмета специально осуществлялось в статье А.А. Смирнова «Пути и задачи науки о литературе». Всю область явлений, связанных со словом, Смирнов делил на три концентрические сферы: «словесность», «литература» и «поэзия». К словесности он относил всякое «произведение слова», будь то «газетная статья, деловая записка или вскользь брошенное слово»4. Поэзия отличается тем, что в ней присутствует тройственное единство эстетического, познавательного и этического моментов. Наконец, между словесностью и поэзией Смирнову виделась промежуточная область - «литература», или беллетристика. Произведения литературы таковы, что «от словесности их отличает обязательное наличие познавательного момента, от поэзии - отсутствие этического»5. В соответствии с этим трояким
делением Смирнов предложил учредить три науки: о словесности, о литературе и о поэзии - каждая со своим особым предметом, задачами и методами его изучения. При этом науку о словесности он исключил из литературоведческого круга как не затрагивающую литературы в ее специфике.
Выделение А.А. Смирновым художественной литературы («поэзии») из прочих отделов словесности и сообщение ей приоритетного статуса в качестве предмета литературоведения отражало магистральное для своего времени направление науки. Однако у этого теоретического решения, как у Януса, имелось два «лица»: оно неизбежно обостряло другой круг проблематики, в 1920-е гг. оставленный в забвении, но, как показало время, принципиальной актуальности не утративший. Другой круг проблематики - это связь между различными отделами словесности. Ведь дифференциация художественной литературы и внехудожественной словесности как научных предметов полагает методологическую границу между средневековым, до-художественным, и нововременным периодами русского словесного творчества.
Существование этой проблематики было осознано тогда же, в 1920-е гг., П.Н. Сакулиным, который поставил своей задачей построение «синтетической» истории литературы. Ее замысел был порожден рефлексией научной традиции XIX столетия. «Историки русской литературы делятся на специалистов по устной словесности, по древнейшей и по новой литературе... - писал Сакулин. -Между тем есть принципиальная необходимость в сближении этих специальностей и в методологическом согласовании всей нашей работы»6. Интерес П.Н. Сакулина к «синтетической истории» был обусловлен его поиском оснований литературной эволюции. Теория Сакулина опиралась на исследования А.Н. Веселовского и развивала выдвинутую им идею исторической поэтики, понимаемой Сакулиным как дисциплина эволюционная. Сакулин подчеркивал: «В литературном, как и вообще в историческом, процессе я различаю: а) эволюционный момент развития и б) каузальный момент. Каузальное развитие подчиняется общим историко-социологи-ческим законам. В эволюционном моменте развития проявляется внутренняя природа вещей»7. Историческая поэтика, в понимании Сакулина, занята эволюционным компонентом литературного процесса, в то время как история литературы изучает его каузальные закономерности.
Однако П.Н. Сакулин в духе своего времени настаивал на рассмотрении литературы сквозь призму художественности. По этой причине он вынужден был искусственно ограничить состав привлекаемого материала. Так, вне пределов его интереса оказались
«Домострой» и «Поучение» Владимира Мономаха - несомненно важнейшие памятники русской литературы. Именно здесь становится явной проблема, решения которой не предвидится на пути методологического обособления сферы художественного от прочих литературных явлений. Это проблема семантического разрыва между «древней» и «новой» русской словесностью, то есть между средневековой письменностью, которая не знала художественности в современном смысле слова, и литературой послепетровского периода, преследующей именно художественные задачи.
Замысел «эволюционной поэтики», не достигнув осуществления в 1920-е гг., был на длительное время оставлен российским литературоведением. Тем не менее вопрос о соотношении «древней» и «новой» словесности не утратил научной актуальности. Об этом свидетельствует тот факт, что в научных работах второй половины ХХ столетия все чаще отмечается стремление рассматривать средневековый и нововременной этапы развития русской литературы как системное целое.
Так, Д.С. Лихачев подчеркивал важность «сквозного» видения литературного процесса во взаимосвязи и преемственности его средневекового и нововременного этапов. В представлении ученого существовал ряд сквозных линий развития, или «прогресса», русской литературы. Настаивая на их непрерывности, Лихачев отмечал необходимость «всегда иметь перед глазами тысячелетнюю перспективу русской литературы. Это важно для понимания современности и для проникновения в будущее»8. Однако при этом сам Лихачев исходил из априорного предположения художественного качества в древнерусской литературе, видя в поиске и изучении этой художественности прямую и первоочередную научную задачу. «Без полного выявления всех художественных особенностей русской литературы Х1-ХУ11 вв. невозможно построение истории русской литературы и эстетическая оценка памятников русской литературы первых семи веков ее существования»9, - считал Лихачев. Такой подход закономерно приводил ученого к констатации разрыва между литературными эпохами: «Петровское время - это перерыв в движении литературы, остановка»10.
Целостность национальной литературы была фокусирующим принципом научной оптики А.В. Михайлова, который писал об «интуиции целого литературного процесса» как необходимом условии литературоведческого исследования. Ученый ввел понятие «термины движения», в качестве которых рассматриваются всякие категории исторической поэтики, поскольку они наполняются содержанием только во взаимном определении со всеми остальными категориями своего ряда. Михайлов подчеркивал
необходимость предельного расширения горизонта, в котором рассматриваются те или иные конкретные явления. Внимание исследователя должно быть направлено «на 1) развитие, на процесс беспрестанного движения материала; 2) на целое, то есть на литературный процесс в целом, в котором взгляд исследователя выбирает для себя, в качестве первоочередной, непосредственной задачи, известный отрезок. Каким бы конкретным предметом ни был занят литературовед, его идеальным предметом остается "вся" литература (выделено нами. - И. К.)»11. Однако разработанный А.В. Михайловым подход им самим был реализован преимущественно на материале западноевропейской литературы. Историческая поэтика русской литературы также находилась в поле интересов ученого, но преимущественно в связи с решением задач сравнения.
На эволюционном и диахроническом принципе подхода к литературе как предмету неизменно настаивает И.П. Смирнов12. Этот принцип используется им как основа методологии и применительно к литературоведческому, и применительно к историко-культу-рологическому исследованию. «История скрывает в себе внутреннюю логику, диахрония системна, культура стадиальна»; «в глубинную структуру культуры в целом вписана последовательность ее превращений во времени»13, - констатация имманентного теле-ологизма предмета закономерно приводит ученого к построению эволюционных рядов. Однако И.П. Смирновым исследования русской литературы осуществляются преимущественно на материале, относящемся к Новому времени, начиная с эпохи так называемого «барокко» XVII в. Основной пласт средневекового материала, таким образом, остается вне поля зрения ученого - так, как если бы этот материал относился к предыстории русской литературы, составляя некий ее подготовительный этап.
В последние десятилетия целый ряд исследований был так или иначе сориентирован на то, чтобы найти принципы единства российского литературного процесса от появления первых письменных памятников до современности. В концепции М.Н. Виролайнен история русской литературы разделяется на четыре крупные эпохи, связанные с актуализацией четырех «уровней культурного космоса», являющихся «формообразующими началами свойственного русской культуре миропорядка»14. В концепции И.А. Есаулова единство русской литературы обеспечивается перманентным проявлением в ее текстах, начиная от самых ранних и кончая относящимися к ХХ в., действия «пасхального архетипа»15 - виртуальной структуры, принадлежащей сфере «культурного бессознательного». А.Н. Ужанков пишет о пяти «стадиях эволюции русского мировоззрения»16, порождающих соответствующие «литературные
формации». Перечисленные подходы весьма различны, однако между ними есть общность. Все они не столько основываются на внутренней природе17 литературы, сколько экстраполируют на последнюю те или иные представления культурологического характера: «культурный космос», «пасхальный архетип», «русское мировоззрение». Настойчивость попыток ясно свидетельствует о том, что поиск оснований системного изучения литературы на всем протяжении ее истории вновь приобрел актуальность в современной науке. Но эта задача может быть решена лишь в том случае,
если искомые основания окажутся имманентны самой литературе.
* * *
Как сказано выше, при обращении к материалу средневековой письменности в поле литературоведческого исследования попадают феномены, маргинальные по отношению к предмету, определяемому как «художественное произведение». Так, русская летопись возникает и развивается на фоне типологически подобных явлений в других мировых литературах: византийских хроник, «Истории иудейской войны» Флавия и др. Это исторические по своим задачам сочинения, и подход к ним с позиций поэтики если и возможен, то во всяком случае второстепенен. Аналогично обстоит дело с сочинениями, представляющими собой богословские или политические трактаты: такими, например, как «Слово о Законе и Благодати».
Проблематичность применения методов и категорий поэтики в названных и других подобных случаях связана с тем, что поэтика как наука работает в интенциональной перспективе художественности. Художественность произведения, как показал М.М. Бахтин, предполагает присутствие в его внутреннем мире помимо субъектной инстанции автора еще субъектной инстанции героя: «Эстетическое событие может совершиться лишь при двух участниках»18. Но ни в истории, ни в богословии героя как единого «ценностного центра» нет. А значит, нет и не может быть художественного события. Тогда сама возможность рассмотрения произведений, подобных названным, с точки зрения поэтики представляется искусственной. В современном курсе исторической поэтики С.Н. Бройт-мана летописание и торжественное красноречие закономерно не включаются в состав рассматриваемого материала19. Эстетический подход не дает оснований системного рассмотрения литературы, поскольку круг рассматриваемых фактов оказывается относительно сужен.
Другой возможностью в поиске системных оснований мог бы стать семиотический подход к литературе - как к знаковому феномену. Этот подход интенсивно разрабатывался в российской и за-
рубежной науке на протяжении нескольких последних десятилетий и принес ощутимые результаты. Однако обнаружилась и уязвимая сторона этого подхода, связанная с тем, что абсолютизация знаковости дает повод включать в состав предмета явления, стоящие ближе не к литературе, а к области повседневной коммуникации. Лингвистическая трактовка произведений как «текстов», т. е. знаковых комплексов, восходящая к опыту формальной школы литературоведения, нивелирует их архитектоническую специфику, в том числе и эстетическую. Открывается противоположная крайность: если при эстетическом подходе круг материала сужается, то при семиотическом он непомерно расширяется.
Таким образом, ни эстетический, ни семиотический подход не позволяют обосновать системное единство литературы и дать основу для рассмотрения ее эволюции, исходя из внутренней природы. Путь в этом отношении может открыться, если, обратившись к опыту отечественной науки о литературе конца XIX и начала ХХ в. (А.А. Потебня - символисты - М.М. Бахтин), рассматривать литературное произведение в коммуникативном аспекте, как одну из исторических форм слова - высказывание. «Когда по-русски мы говорим "слово", то имеем в виду и целую речь, и отдельное предложение, и каждую отдельную часть речи. <...> Греческое слово: Xoyoq опять-таки имеет значение и речи, и отдельной фразы, и отдельного слова, в узком смысле»20, - писал П.А. Флоренский21. Совместные выступления М.М. Бахтина и В.Н. Волошинова показывают, что и слово, и книга рассматривались учеными как равноправные элементы речевого взаимодействия22. Позже Бахтин высказывался определенно: «в известном плане возможно ... сопоставление целого высказывания со словом»23.
Научные работы М.М. Бахтина создают предпосылку для рассмотрения литературного произведения как слова-высказывания, бытующего в качестве реплики диалога социокультурного взаимодействия. При этом Бахтин проводил принципиальную границу между различными типами высказываний. Ученый различал «первичные» и «вторичные» речевые жанры: если первые складываются в условиях непосредственной коммуникации и тяготеют к реп-ликовому типу диалогичности, то вторые, «идеологические», возникают в условиях «более сложного и относительно высокоразвитого культурного общения»24. В число вторичных жанров Бахтин включал «романы, драмы, научные исследования всякого рода, большие публицистические жанры и т. п.»25.
Как видно, драма, научный трактат и публицистическая статья рассматриваются М.М. Бахтиным в одном ряду. Это шаг в сторону системного рассмотрения литературы: его основания открываются,
если понимать литературу как особую область речевой коммуникации. При этом следует рассматривать в составе предмета лишь те высказывания, которые принадлежат, по Бахтину, к области вторичных речевых жанров26. Эстетические феномены также входят в эту область, но лишь как один ее особый участок. И в эту область не входят обиходные, «жизненно-практические» высказывания.
Использование такого подхода требует корректировки сложившегося в 1920-е гг. взгляда на предмет литературоведения. Поэтика занята рассмотрением только художественных явлений. Литература же в процессе своего становления выполняла как эстетические, так и внеэстетические функции. Изучать эволюцию литературы как целого значит рассматривать и художественные, и внехудожественные явления в одном предметном ряду. Это значит - объединить произведения средневековой и нововременной эпох, включая в предметный круг, во-первых, «поэтические» явления, во-вторых, древнерусские памятники. При этом, с тех пор как понятие художественности в его классицистской трактовке было усвоено русской культурой, нехудожественные тексты должны оставаться за пределами рассмотрения. С этого момента оппозиция «поэзии» и «прозы» становится конститутивной для типологического отнесения высказывания, и не учитывать ее далее оказывается некорректно.
Таким образом, в методологическом отношении опора на вторичные речевые жанры позволяет устранить описанный выше разрыв в изучении средневековой и нововременной литературы. До сих пор имели место два рода крайностей метода. В одном случае представления, сформированные эпохой художественности (т. е., говоря о русской литературе, эпохой Нового времени), экстраполировались на материал иных историко-литературных периодов и свойственных им специфических речевых жанров27. В другом случае, когда, сохраняя опору на художественность, избегали этой экстраполяции, предмет искусственно редуцировался (А.А. Смирнов, П.Н. Сакулин). И в том, и в другом случае создание целостной картины литературной эволюции оставалось невозможным.
Системный подход к материалу и расширение предметной сферы на определенном этапе создают терминологическое затруднение. «Литературой» в российской научной традиции ХХ в. именовался, как правило, именно корпус текстов, обладающих художественным качеством. Тексты нехудожественные специального обозначения не имели. Представляется уместным реставрировать давнее словоупотребление и говорить о словесности, в состав которой входят и дохудожественные тексты, и сравнительно поздняя художественная литература. Именно словесность как целое
становится предметом литературоведения, когда оно рассматривает разные формы слова системно и ставит себе задачу изучения его эволюции.
* * *
Добавим еще одно терминологическое соображение. В свое время, дифференцируя предметы поэтики и науки о «литературе» (т. е. о беллетристике), А.А. Смирнов принципиально оставил в стороне весь тот материал, который относится к «словесности»: публицистику, деловые документы и тексты других жанров, не относящихся ни к «поэзии», ни к беллетристике. Эти жанры были отнесены ученым к области «риторики».
Риторика, действительно, традиционно занималась вопросами построения высказываний, не предполагавших художественного качества. Однако в сегодняшней научной ситуации ее возможности, как представляется, заново могут быть востребованы - именно как дисциплины, способной охватить большее предметное поле, нежели поэтика, и интегрировать в этом поле поэтические и непоэтические высказывания28. Риторика при этом понимается не в средневековом смысле, как свод правил для «украшения» речи, а как наука об общении посредством слова. На рубеже XIX и ХХ вв. именно такое общение было осмыслено как сущность поэтического искусства29. Следовательно, так понятая риторика закономерно охватывает и область поэтических явлений. Возможность вышеназванной интеграции и изучения словесности во всей совокупности ее проявлений, как видно, открывается. И тогда направление литературоведения, занятое системным изучением словесности и ее эволюции, вероятно, уместно называть, по аналогии с исторической поэтикой, «исторической риторикой»30.
Примечания
Ср.: «Объектом изучения в поэтике является художественная литература» (Томашевский Б. Теория литературы. (Поэтика). Л., 1925. С. 3). См.: Жирмунский В.М. Задачи поэтики // Начала. Журнал истории литературы и истории общественности. Пб., 1921. № 1. С. 51-81; Сакулин П.Н. К вопросу о построении поэтики // Искусство. 1923. № 1. С. 79-93; Гроссман Л. Метод и стиль // Лирический круг: Страницы поэзии и критики. Вып. 1. М., 1922. С. 84-94; Горнфельд А.Г. О толковании художественного произведения // Горнфельд А.Г. Пути творчества. Пг., 1922. С. 95-154; Сеземан В. Эстетическая оценка в истории искусства // Мысль: Журнал Петербургского философского общества. Пб., 1922. № 1. С. 117-147; Смирнов А.А. Пути и задачи
2
науки о литературе // Литературная мысль. Вып. II. Пг., 1923. С. 91-109; Скафтымов А.П. Тематическая композиция романа «Идиот» // Скафты-мов А.П. Нравственные искания русских писателей: Статьи и исследования о русских классиках. М., 1972. С. 23-87; Бахтин М.М. Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве // Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики: Исследования разных лет. М., 1975. С. 6-71. Тезисы этой дискуссии сформировали проблемное поле и приоритеты отечественной теории литературы.
3 См.: Греч Н.И. Опыт краткой истории русской литературы. СПб, 1822; Глаголев А.Г. Умозрительные и опытные основания словесности: В 4 ч. 2-е изд. Ч. 4: План истории русской литературы. СПб, 1845; Плаксин В.Т. Руководство к познанию истории литературы. СПб, 1833; Максимович М.А. История древней русской словесности. Кн. 1. Киев, 1839; Шевырев С.П. История русской словесности. 2-е изд. Ч. 1. М., 1859; Белинский В.Г. Общее значение слова «литература» // Белинский В.Г. Избр. соч. М.; Л., 1949. С. 267-268.
4 Смирнов А.А. Указ. соч. С. 95.
5 Там же. С. 99.
6 Сакулин П.Н. Наука о литературе, ее итоги и перспективы. Т. XV. Синтетическое построение истории литературы. М., 1925. С. 11.
7 Там же. С. 86.
8 Лихачев Д.С. Литература - реальность - литература // Лихачев Д.С. Избранные работы: В 3 т. Л., 1987. Т. 3. С. 430.
9 Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы // Там же. Т. 1. С. 261. Там же. С. 276.
11 Михайлов А.В. Языки культуры: Учеб. пособие по культурологии. М., 1997. С. 47.
12 См.: Смирнов И.П. Художественный смысл и эволюция поэтических систем. М., 1977.
13 Смирнов И.П. Мегаистория: К исторической типологии культуры. М., 2000. С. 14, 17.
14 Виролайнен М.Н. Речь и молчание: Сюжеты и мифы русской словесности. СПб., 2003. С. 19.
15 Есаулов И.А. Пасхальность русской словесности. М., 2004. С. 3.
16 Ужанков А.Н. Теория литературных формаций в русской литературе XI - первой трети XVIII в. // Филологические науки. 2005. № 1. С. 5.
17 Понятия внутренней природы и телеологизма используются в кантианском духе. Природа обладает имманентной структурой. «Эта структура целесообразна ... внутренней целесообразностью, которая не требует другой точки сравнения, кроме самого явления и построения его частей» (Кассирер Э. Жизнь и учение Канта. СПб., 1997. С. 304).
18 Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1986. С. 24.
19 См.: Бройтман С.Н. Историческая поэтика. М., 2001.
10
20 Флоренский П.А. Мысль и язык // Флоренский П.А. Сочинения. Т. 2. У водоразделов мысли. М., 1990. С. 207.
21 Флоренский, по сути дела, восстанавливал «эйдетическое» понимание высказывания как целого, как «слова-речи», которое было свойственно всей эпохе рефлективного традиционализма. П.А. Гринцер писал, что в античности -а также и во всей европейской литературе вплоть до классицизма - «различие между ораторской прозой и произведениями эпоса, лирики, драмы, между прозаическими и поэтическими стилями не было принципиальным. И то и другое подпадало, по выражению Э. Курциуса, под "родовое понятие" речи» (Гринцер П.А. Поэтика слова // Вопросы литературы. 1984. № 1. С. 137).
22 См.: Волошинов В.Н. Марксизм и философия языка. Л., 1928.
23 Бахтин М.М. 1961 год. Заметки // Бахтин М.М. Собр. соч. В 7 т. Т. 5. Работы 1940 - начала 1960-х гг. М., 1997. С. 336.
24 Бахтин М.М. Проблема речевых жанров // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1986. С. 252.
25 Там же.
26 Различие первичных и вторичных речевых жанров близко к предложенному позже Ю.М. Лотманом разграничению «не-текста» и «текста». См.: Лот-ман Ю.М. Устная речь в историко-культурной перспективе // Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. Таллинн, 1992. Т. 1. С. 184-190.
27 Конечно, ретроспективное изучение письменных памятников русского Средневековья может осуществляться и с позиций художественного анализа. В пользу этого свидетельствуют два соображения. Во-первых, в восприятии социокультурной аудитории статус и состав литературы, в том числе и художественной, историчен. «Общественно-признаваемый состав литературы зависит и от представлений о литературном произведении, а эти представления всегда историчны» (Конрад Н.И. Запад и Восток: Статьи. М., 1966. С. 449). Во-вторых, в древнерусской письменности можно найти явления, которые с позиции становящейся художественности могут быть поняты как ее предвосхищение. Но в эволюционном диахроническом аспекте художественность усматриватся только в тех памятниках, которые создавались начиная с петровской эпохи.
28 Ср.: «Поэтику позволительно рассматривать как "инобытие" риторики, особо выделяемый внутри нее раздел» (Аверинцев С.С. Античная риторика и судьбы античного рационализма // Аверинцев С.С. Риторика и истоки европейской литературной традиции. М., 1996. С. 133).
29 Л. Толстой в этом отношении выступал радикально: утверждая коммуникативную природу искусства, он совершенно отрицал его эстетическую природу. Однако впоследствии, например у М. Бахтина, эти составляющие искусства рассматривались каждая в своей суверенной значимости и взаимной дополнительности.
30 См.: Кузнецов И.В. Историческая риторика: Стратегии русской словесности. М., 2007.
