CC BY
102
УДК 93/94
О причинах Западно-Сибирского крестьянского восстания 1921 г.*
Цысь В. В.
доктор исторических наук, профессор кафедры истории России, Нижневартовский государственный университет. 628605, г. Нижневартовск, ул. Ленина, 56.
E-mail: rоshist@mаil.ru
Аннотация: В статье рассмотрены причины Западно-Сибирского крестьянского восстания 1921 г. - крупнейшего вооруженного антибольшевистского выступления за всю историю существования Советской России, СССР. Особое внимание обращается на факторы, обусловившие рост недовольства населения на Севере Западной Сибири.
Среди них выделены злоупотребления при проведении продовольственной разверстки, привлечении местных жителей к трудовой повинности; бессистемность разверсток и повинностей; слабость органов местного управления на всех уровнях, из-за чего наблюдалась рассогласованность действий различных государственных учреждений, занимавшихся осуществлением политики военного коммунизма; столкновение общественных настроений, ожиданий, представлений о перспективах развития страны, предопределивших действия конкретных людей в определенных ситуациях, завышенные ожидания представителей власти, наиболее активной части коммунистов о возможностях и перспективах скорейшего перехода к безрыночному обществу, порождавшее насилие в отношении классово и идеологически чуждых слоев общества; непонимание руководителями различных уровней местной специфики, высокомерное, пренебрежительное отношение к «несознательным» северянам; «пограничное» положение Тюменской губернии между Уралом и Сибирью, порождавшее, в том числе, слабость местных военных сил, которые оказались не в состоянии быстро погасить локальные вспышки народного недовольства.
Ключевые слова: крестьянское восстание, Западная Сибирь, предпосылки, Тюменская губерния, военный коммунизм, трудовая повинность, продразверстка, общественные настроения.
On reasons for peasant rebellion in Western Siberia in 1921
Tsys' V. V.
doctor of historical sciences, professor of the history of Russia, Nizhnevartovsk State University.
56 Lenin str., 628605, Nizhnevartovsk. E-mail: roshist@mail.ru
Abstract: The article looks at the reasons for the peasant rebellion in Western Siberia in 1921, the biggest armed anti-Bolshevik resistance in history of USSR. The publication particularly examines factors that strengthened dissatisfaction among citezens in the North of Western Siberia.
The following factors have been established: corrupt practices in food rationing; establishing mandatory universal labour duty; lack of systematic approach and logic in food rationing and labour duty fulfillment; weakness of local government at all levels because of what was observed misalignment between actions of different government structures dealing with war communism policies; government's excessive expectations about prospects of transition to market-free economy, generated violence against class and ideologically alien sections of society; lack of understanding of regional peculiarities from the government structures, arrogant and disrespectful attitude to "irresponsible" northerners; borderline position of Tyumen governorate between the Urals and Siberia that was a reason for weak military forces, who were unable to quickly repay local outbursts of popular discontent.
Keywords: peasant rebellion, Western Siberia, premises, Tyumen governorate, war communism, labour duty, food rationing, public attitudes.
Причины крупнейшего в истории Советской России и СССР антибольшевистского народного выступления привлекали внимание исследователей практически сразу же после его подавления. В советской историографии упор делался на происки внутренней «контрреволюции», а также местной специфике - высоком удельном весе кулачества, относительной зажиточности сибирского крестьянства, слабости органов советской власти. Злоупотребления продработников хотя и упоминались, но лишь в качестве дополнения к вышеназванным обстоятельствам [1].
Анализу факторов, спровоцировавших начало восстания, посвящены работы ряда современных ученых. «Первопроходец» темы с точки зрения ее переосмысления в перестроечной и постсоветской историографии К. Я. Лагунов пальму первенства отдает ошибочным, а иногда и просто
* Работа выполнена при финансовой поддержке РФФИ и администрации ХМАО-Югры, проект № 17-11-86001. © Цысь В. В., 2017 58
преступным действиям продработников, инертности и благодушию губернского руководства, его «обюрокрачиванию». В свою очередь причины такого поведения видятся автору в следующем:
«1. Безудержный карьеризм. 2. Левацкий заскок, стремление любой ценой дожать сибирского куркуля... 3. По-барски пренебрежительное отношение к крестьянину, пренебрежение его интересами, хозяйской психологией и человеческим достоинством. 4. Намеренное натравливание сибирского крестьянина на Советскую власть. Сознательная провокация мятежа» [2].
Не возражая в принципе против подобных оценок (за исключением последнего, четвертого пункта), В. И. Шишкин их скорректировал с помощью соответствующей лексики и научных обобщений: «Недовольство населения политикой центральных и местных, прежде всего губернских, властей (продразверстками, мобилизациями и трудовыми повинностями), не считавшихся с реальными интересами и объективными возможностями крестьянства, а также возмущение методами осуществления этой политики, злоупотреблениями и преступлениями сотрудников продовольственных органов» [3]. В целом аналогичные факторы новосибирским ученым приводятся и в других работах [4].
При конкретизации указанных выводов автором обращается внимание на такие обстоятельства, как наличие среди большевиков всех уровней лиц с криминальными наклонностями, карьеристов, приспособленцев, революционных фанатиков, случайных людей, не способных, с одной стороны, адекватно оценить социально-экономическую ситуацию в Тюменской губернии, с другой стороны - готовых в личных интересах или в угоду начальству поступиться и совестью, и принципами законности [5].
В обобщающем исследовании, посвященном характеристике народных выступлений в Сибири в начале 1920-х гг., В. И. Шишкин выделяет три группы причин. К первой отнесено идейное неприятие частью сибиряков советской власти, ко второй - недовольство политикой и конкретными действиями большевиков (создание ревкомов, продразверстка, военные и трудовые мобилизации, религиозная политика), к третьей - озлобление населения злоупотреблениями и жестокостью представителей местной власти [6]. Применительно к Западно-Сибирскому крестьянскому восстанию автор склоняется к выводу, что пересечение именно второй и третей групп факторов привело к его возникновению.
Н. Г. Третьяков считал, что в основе обострения политической ситуации в Тюменской губернии лежали недовольство крестьян продразверсткой, запретом свободной торговли при неспособности властей обеспечить деревню необходимыми товарами, методы заготовок продовольствия, сопровождавшиеся массовыми репрессиями в отношении крестьянства, злоупотреблениями и преступными действиями продорганов [7].
Несмотря на в общем-то достаточно подробную проработку причин восстания, необходимо дополнить этот список, а некоторые его пункты пояснить конкретными примерами.
Основное внимание в отечественной историографии обращается на злоупотребления в ходе проведения продразверстки [8]. Применительно к Северу Западной Сибири об издержках при принудительном изъятии продукции сельскохозяйственного производства и промыслов говорится в докладе председателя Березовского уездного исполкома Т. Д. Сенькина, составленном в конце января 1921 г. За отсутствием в крае хлеба, который можно было бы отобрать у населения, крайне негативную реакцию вызвало проведение мясной разверстки в форме и размерах, противоречащих здравому смыслу. Так, в конце января 1921 г. политком Кондинской продконторы издал «боевой» приказ о заготовке мяса. Если в семье из восьми человек имелось две коровы, одну следовало забить. «Самое главное, - отмечал Т. Д. Сенькин, - повлиял убой тельных коров», а таковых насчитывалось до 85%. Телиться они должны были в феврале. Местные жители просили подождать «до пароходов», ведь все равно мясо трудно будет вывезти до открытия навигации. Но уговоры не подействовали. Коров забили на глазах у обывателей, «что отразилось на нервах женщин, которые со слезами приносили жалобы» [9]. Изъятие мяса привело к тому, что к февралю 1921 г. население, по словам председателя уездного исполкома, оказалось «на чае с хлебом» [10]. Взамен поставляемой по разверстке рыбы ожидалось поступление рыболовных снастей. Вместо этого в феврале 1921 г. на изморенных лошадях из Тобольска привезли чугунные котлы.
Кроме того, существенную роль, особенно в непроизводящих районах, к числу которых относился и Тобольский Север, играл такой фактор, как бездумное, бессистемное применение принципов всеобщей трудовой повинности. Военный коммунизм предполагал всеобъемлющую глобальную перестройку производства и распределения. Хотя для достижения данной цели отсутствовали объективные возможности, это не останавливало сторонников безрыночной экономики. В соответствии с действовавшим в то время КЗоТом и другими законодательными актами собственность человека на свою способность к труду признавалась общественным достоянием. Государство, разумеется, «для народного блага», использовало рабочую силу по своему усмотре-
нию. Ее учет и распределение возлагались на специальные комитеты по проведению всеобщей трудовой повинности (комтруды).
Как отмечалось в одной из резолюций 1-го Тюменского губернского съезда советов, «трудовая повинность является одной из основ организованного похода против разрухи и достижения экономического возрождения страны» [11]. Председатель Сургутского уездного исполкома Н. О. Горяев на заседании 24 января 1921 г. подчеркивал, что «трудповинность есть альфа и омега новой жизни» [12]. В 1920-1921 хозяйственном году основной объем работ по трудовой повинности был связан с лесозаготовками для нужд транспорта, промышленности, государственных учреждений.
Приказом председателей губисполкома, губкомтруда, гублескома от 28 сентября 1920 г. объявляется мобилизация мужчин в возрасте от 18 до 50 лет на период с 10 октября по 15 декабря 1920 г. для проведения лесозаготовительных работ [13]. Комтрудам предписывалось привлечь в Тюменском уезде 40%, в Ишимском - 15%, Ялуторовском - 30%, Тобольском - 40%, Туринском - 70% трудоспособного населения. Мобилизованные должны были объединяться в «дружины» по 20-40 человек. Обеспечение инструментами возлагалось на само население. Уклоняющимся от работ грозило привлечение к ответственности «по законам военно-революционного времени вплоть до лишения свободы, конфискации имущества и инвентаря» [14]. Конкретные задания давались уездам и волостям примерно на тех же принципах, что и при продовольственной разверстке.
Всего же только по 1 ноября 1920 г. в Тюменской губернии было отработано на лесозаготовках 1 027 965 рабочих дней и 1 432 496 коне-дней. По данным переписи 1920 г., в пяти южных уездах было учтено 202 796 трудоспособных мужчин [15]. Соответственно каждый из них отработал на лесозаготовках в среднем по 10 дней. Однако из этого числа необходимо вычесть освобожденных от трудовых мобилизаций: служащих государственных учреждений, рабочих промышленных предприятий и ремесленных мастерских, по одному члену семьи красноармейца и др. Поэтому фактические сроки привлечения крестьян к заготовке и вывозке были выше. Тем не менее, несмотря на грозные приказы, план на сезон 1920-1921 гг. по заготовкам дров был выполнен лишь на 56,8%, других лесоматериалов - на 37,1%, по вывозке соответственно на 32,6% и 23,8% [16]. В том числе, вероятно поэтому, наряду с изъятием «излишков» продовольствия, население следовало избавлять и от «лишних» дров, как это предписывалось приказом Тюменского губисполкома от 27 октября 1920 г. [17].
Таким образом, трудовые мобилизации на территории Тюменской губернии не привели к таким же «успехам» в лесозаготовках, как в отношении продразверстки, как известно, выполненной на 106%. Однако игнорировать влияние указанного фактора на рост антикоммунистических настроений среди населения региона вряд ли возможно.
О некоторых обстоятельствах, которыми сопровождалось выполнение государственных заданий по лесозаготовкам, а также о связи данного вида повинности с продразверсткой можно судить по протоколу общего собрания граждан дер. Гусельниковой Троицой волости Тюменского уезда от 10 февраля 1921 г. В документе сообщалось, что крестьянами в предыдущий сезон было засеяно овсом 107 десятин земли, с которых собрали 3699 пудов (п.) овса. Из этого количества 704,5 п. сдается в разверстку, 842 п. - оставляется на семена. Однако в начале февраля 1921 г. по распоряжению губпродкома по разверстке изымается еще 1856 п. 22 фунтов. В результате жители деревни оказались совершенно лишены возможности не только выполнять задания комтруда по доставке в Тюмень 99 куб. сажени дров, но и содержать имевшихся у них 188 лошадей и 105 коров [18].
На Севере Западной Сибири привлечение населения к трудовой повинности производилось как для лесозаготовок, так и для транспортировки грузов. Дрова являлись основным топливом для пароходов, советских учреждений, предприятий. В сезон 1920-1921 г. гублескомом возлагается на Сургутский уезд непомерно большая дровяная разверстка - 27 тыс. погонных саженей (п. с.) - по 22 п. с. на каждого трудоспособного мужчину [19]. Хотя даже в прежние мирные годы объем заготовки не превышал 12-15 п. с., а в предыдущем году он составил, по официальным данным, 11 383 п. с. В протоколе заседания Тобольского уездного комтруда от 3 февраля 1921 г. отмечалось, что все инородческое население в радиусе 100 верст от Березова мобилизовано для вывозки дров, лошади измучены, овес не выдается; в Сургуте «все жалуются» на непосильную заготовку дров, что служит одной из причин срыва пушного промысла [20].
Негативную реакцию населения вызывали не только злоупотребления представителей власти, но и бессистемность разверсток и повинностей, отсутствие логики в их проведении, которую крестьянин бы смог понять.
В декабре 1920 г. особоуполномоченный по продразверстке в Пресногорьковском районе, член уисполкома М. Басков (весной 1921 г. исполнял обязанности председателя Акмолинского губисполкома) в докладе Петропавловскому уисполкому сообщал:
«Крестьяне, например, прекрасно знают, что на деревни в 100 дворов Курганского уезда, где население зажиточное, наложено 10-12 тыс. пудов, а на таковую же деревню Петропавловского уезда уже не менее 25-30 тыс. пуд. Второе - некоторые разверстки наложены слишком поздно... А самое главное, при разверстке не учитывалось, чем данный район более богат, чем другой, и наоборот. Все эти мелочи создают на месте всевозможные трения и недоразумения между агентами продорганов и населением, вызывают недоверие, а иногда и создают конфликты, чем, естественно, тормозится работа, а главное создает у населения впечатление, что разверстка налагается не Соввластью, а что каким-то отдельным агентом продоргана или комиссаром по личному его усмотрению, а может, и по злобе за что-либо. Вот в этом-то разубедить очень трудно.» [21]
В телеграмме председателя Ялуторовского уездного комтруда от 18 января 1921 г. сообщалось, что «несмотря на неоднократные распоряжения», мандаты на право проведения трудовых мобилизаций выдаются лицами, не имеющими на то полномочий: продкомиссаром, заведующим отделом управления, сами же мобилизации производятся «с помощью вооруженной силы» в нарушение КЗоТ [22].
На одном из заседаний Тюменского губкомтруда в начале 1921 г. прозвучало обращенное к губпродкому требование «прекратить самовольные мобилизации», снятие продотрядами с лесозаготовок гужевой силы для собственных нужд [23].
Такие же непродуманные хаотичные действия были характерны и для Севера Западной Сибири. Теоретически предполагалось, что каждый трудоспособный гражданин получит трудовую карточку. Выполнив определенный объем работы, он в дальнейшем освобождался от мобилизаций. Но на практике в данном вопросе наблюдалась полная неразбериха, отсутствие разумной меры. На одном из заседаний Сургутского уездного исполкома отмечалось: «Все инструкторы заявляют, что именно их разверстка самая важная, поэтому население не знает - бить пушнину, ловить рыбу или заготавливать дрова» [24]. Так, 24 января 1921 г. уисполком принимает решение мобилизовать для вывозки рыбы всех мужчин Тундринской и Локосовской волостей, имевших трех и более лошадей. В этот же день поступила телеграмма от губпродкомиссара с требованием «в боевом порядке мобилизовать нужное количество лошадей для отправки рыбы из Сургута до Тобольска» [25]. Одновременно объявляется «неделя дров». Население постоянно привлекалось к так называемой «советской гоньбе» - перевозке многочисленных инспекторов, контролеров, курьеров и т. п. По свидетельству заведующего уездным транспортно-материальным отделом, из-за большого количества проезжающих «обывательская гоньба... в корень подорвет экономическую жизнь уезда», так как не будет времени заниматься своими повседневными делами [26]. Несколько дней спустя объявляется повторная мобилизация в Локосовской волости для доставки 2 тыс. пудов муки в Ларьякскую волость. Ямщики Ново-Никольской и Лумпокольской волостей направляются с грузами в Томск. В первых числах февраля 1921 г. в Сургут приезжает член райпродколлегии Писарев и требует выделить еще 70 подвод для вывоза рыбы и пушнины. При этом маршрут движения был губернскими властями удлинен. Если первоначально сургутяне свозили рыбу в с. Реполово, то позднее обязали доставлять ее непосредственно в Тобольск. Всего за январь - февраль 1921 г. было привлечено к работам по трудовой повинности 1 222 мужчин, 1 208 подвод, 364 оленьи упряжки. Из них на лесозаготовках по заданиям гублескома было занято около 100 мужчин и 142 подводы. Только за январь перевезли 16 351 пуд продовольственных грузов. Тем не менее еще около 8 тысяч пудов рыбы все еще оставалось на складах [27].
Важно подчеркнуть, что, хотя идея всеобщего учета и контроля была краеугольным камнем военного коммунизма, планомерности в применении массовой организованной рабочей силы и выполнении государственных заданий достичь не удалось. Между продорганами и комтру-дами наблюдалась постоянная конкуренция за право использования рабочей и гужевой силы, что создавало дополнительную нагрузку на и без того истощенное крестьянское хозяйство.
Еще одна возможная причина сложной ситуации в крае - «пограничное» положение Тюменской губернии между Уралом и Сибирью. Подчинение Зауралья долгое время оспаривалось двумя региональными управленческими структурами - Сибревкомом (Омск) и Советом 1-й Революционной армии труда (РАТ) (Екатеринбург). Номинально Зауралье входило в сферу компетенции 1-й РАТ. Из Екатеринбурга поступали распоряжения о проведении трудовых мобилизаций и разверсток. Совтрударму подчинялись и структуры, отвечавшие за проведение политики военного коммунизма, включая комтруды и продкомы. Одновременно губерния была включена в состав Западно-Сибирского военного округа. Соответственно части Красной армии находились в веде-
нии Омска. В том числе и поэтому впоследствии руководство подавлением восстания возлагалось на помглавкома по Сибири В. И. Шорина.
Дислоцировавшиеся в Тюменской губернии воинские подразделения в плане обеспечения находились в роли «пасынков» военных властей. Омск и Екатеринбург старались спихнуть друг на друга эту обременительную обязанность. В докладной записке слушателя Академии Генерального штаба Станкевича в Уралкомтруд указывалось на «очень тяжелое» положение тюменского гарнизона, который не снабжается Западно-Сибирским военным округом обмундированием [28]. В то же время в телеграмме председателя Чусоснабарма (Чрезвычайный уполномоченный Совета Рабочей и Крестьянской Обороны по снабжению Красной Армии и Флота) Урала от 15 ноября 1920 г. сообщалось, что поскольку Тюменская губерния находится в составе Западно-Сибирского военного округа, последний и должен обеспечивать располагавшиеся на ее территории воинские части [29].
Такая двойственность отражалась и на гражданских учреждениях. «Большой тормоз в работе ощущается в неопределенности положения Тюменской губернии, находящейся в административном подчинении то Сибревкома, то Совтрударма I. На местах наблюдается сильный сепаратизм, партизанщина, все делается в интересах местной колокольни, только потом доводится до сведения Губернского центра», - отмечалось в докладе председателя Тюменского губвоенревко-ма С. А. Новоселова перед делегатами 1-го губернского съезда советов, проходившего с 1 по 5 июня 1920 г. [30]
Об этой же проблеме говорил на съезде и председатель губпродкома Гвиздон: «Главным образом работа тормозилась тем, что Губпродком не знал основательно - какие требования ему исполнять: Наркомпрода, Сибпродкома или 1-й Трудовой армии, из которых каждый давал свои распоряжения, порой противоречащие друг другу» [31].
В ряде случаев губернские власти самостоятельно определяли, какие указания им следует выполнять, а какие нет. Например, на заседании Тюменского губкомтруда 5 января 1921 г. было принято решение реализовать приказ Западно-Сибирского военного округа о мобилизации квалифицированных граждан в возрасте до 50 лет, так как «она не принесет ущерба, а лишь пополнит специалистами наши хозяйственные учреждения» [32].
Следует отметить, что вопрос об административной подчиненности Зауралья оставался актуальным и в дальнейшем, являясь предметом спора между Уралом и Сибирью в ходе районирования 1923-1925 гг. [ 33]
Последствием подобной неразберихи были слабость местных военных сил, в том числе милиции, которая теоретически и должна была заниматься поддержанием правопорядка и борьбой с «контрреволюцией», отсутствие должного контроля за действиями учреждений низшего звена со стороны региональной власти. Так, в докладе командира 1-го пехотного Коммунистического полка (его роты были дислоцированы в уездных центрах) в Тюменский губернский комитет РКП (б) от 1 января 1921 г. обращалось внимание на «громадное разложение коммунистических частей» [34]. В одном из приказов отмечается «низкая боеготовность комсостава» [35]. Непосредственно контактировавшие с крестьянством продовольственные отряды, которых в Тюменской губернии насчитывалось 21 [36], небольшие по численности, сформированные из рабочих, а не военных, не являлись серьезной вооруженной силой, способной погасить разгоравшийся пожар восстания.
Следующий фактор относится скорее к особенностям общественных настроений периода глобальных революционных потрясений. Для части советских руководителей, коммунистов были характерны своего рода «эсхатологические» настроения, вера в то, что наступают «последние времена», когда будет наконец-то сброшен многовековой гнет эксплуататоров и придут дни всеобщего счастья и гармонии. Стоит лишь немного подождать выступления пролетариата на Западе, победить внутренних врагов и напрячь все силы - и жизнь преобразуется чудесным образом. Так первые христиане ждали второго пришествия Иисуса и Страшного суда, так последователи культа «карго» предвкушали изобилие, которое им обеспечат далекие небесные «родственники». Однако коммунистическая религия не предполагала пассивной созерцательности, а нацеливала на активное действие для достижения воображаемого идеала.
«Республика в данный момент представляет огромный кишащий муравейник, занятый стихийной творческой работой», - сообщал делегатам 2-го Сургутского съезда советов 15 ноября 1920 г. председатель уездного исполкома Н. О. Горяев. Докладчик также указал «на безнадежное положение буржуазных правительств Запада, где пролетариат готов в ближайшее время начать Социальную революцию и свергнуть ненавистное иго капиталистов, что подтверждается многочисленными забастовочными движениями на Западе. Гибель капитализма неизбежна, и дни его господства сочтены» [37].
«Мы живем накануне мировой социальной революции и освобождения трудящихся всего мира от пут и бесстыдного грабительства капитала», - вторил ему Сургутский уездный военком Калашников [38].
Подобного рода представления могли порождать своего рода «революционное нетерпение», стремление любой ценой и как можно скорее достичь желаемого, уничтожив препятствия на пути к всеобщему счастью. Такими препятствиями могли казаться «отсталость», «несознательность» сибирского крестьянства, его нежелание считаться с задачами мировой социалистической революции.
Кроме того, на руководящих постах в Тюменской губернии, в том числе и на Тобольском Севере, оказались пришлые люди, не понимающие региональной специфики, настроенные гораздо радикальнее основной массы местных уроженцев - коммунистов и советских работников. Как известно, в Сургутском уезде бразды правления с осени 1920 г. взяли в свои руки командированные из Тюмени Н. О. Горяев, А. А. Зорин, М. В. Хорохорин. Они сменили прежних выборных руководителей из числа сургутской интеллигенции. В Березовском уезде заправляли бывший ссыльный Т. Д. Сенькин, инструкторы и другие представители различных губернских учреждений - А. А. Протасов (Жизнев), В. А. Данилов, Сергеенко (инструктор губкомтруда) и др.
У некоторых из них формировалось высокомерное, пренебрежительное отношение к «несознательным» северянам. Например, Т. Д. Сенькин в докладе об инспекционной поездке по Березовскому уезду, составленном 10 февраля 1921 г., называет местных учителей «маменькиными сынками», которые где могут, стараются вернуть в школу Закон Божий, утверждает, что местное население якобы привыкло жить за счет прислуги и найма рабочих на промыслы, а местная буржуазия - «свора», которая «открыто сеет свое злое семя среди темной массы», сами же «темные массы» - «вполне солидарны» с провокаторами и «свободно перешли в их лагерь» [39].
Северяне, жившие в сравнительно ограниченном мирке небольших селений, были тесно связаны родственными узами и хозяйственными интересами. В отличие от них присланные из губернского центра чиновники готовы были «рубить с плеча» в попытках перестроить жизнь на военно-коммунистических началах и в бескомпромиссной борьбе с теми, кто стоит на пути в светлое будущее.
Таким образом, необходимо расширить ранее выделенный отечественными исследователями список причин, обусловивших начало и развертывание Западно-Сибирского крестьянского восстания.
К первой из них следует отнести слабость органов местного управления на всех уровнях -от волости до губернии. Произвол продорганов и комтрудов возник именно из-за неналаженности работы государственного аппарата, рассогласованности в работе как учреждений, входивших в систему главков, так и местных советов.
Государственная политика, проводившаяся в первые годы советской власти, была связана не только с необходимостью осуществления принципов военного коммунизма, но и с возможностью контролировать ситуацию на данной территории через эффективно функционирующие органы власти. Однако система управления находилась в стадии становления, из-за чего в ее деятельности происходили серьезные сбои, порождавшие злоупотребления, параллелизм, непродуманные, а иногда и просто абсурдные поступки отдельных должностных лиц.
В какой-то степени этим объясняется и вторая причина - неурегулированность административно-территориальных споров между Уралом и Сибирью, в результате чего местные военные силы, находившиеся в своеобразном двойном подчинении соседних регионов, оказались не в состоянии быстро погасить локальные вспышки народного недовольства.
Третьим фактором, способствовавшим аккумулированию народных выступлений, становится столкновение общественных настроений, ожиданий, представлений о перспективах развития страны, предопределивших действия конкретных людей в определенных ситуациях, вызывавших непримиримые ожесточенные конфликты. Революционное нетерпение наиболее политически активной и пробольшевистски настроенной части социума порождало насилие в отношении лиц, препятствовавших быстрому продвижению по пути к бесклассовому безрыночному обществу.
Примечания и список литературы
1. Богданов М. А. Разгром Западно-Сибирского кулацко-эсеровского мятежа 1921 г. Тюмень : [б. и.], 1961. 111 с.
2. Лагунов К. Я. Двадцать первый: Хроника Западно-Сибирского крестьянского восстания. Свердловск : Средне-Уральское кн. изд-во, 1991. С. 54.
3. Шишкин В. И. Западно-Сибирский мятеж 1921 года: достижения и искажения российской историографии // Acta Slavica Iaponica. 2000. Т. 17. С. 121.
4. Шишкин В. И. К вопросу о причинах Западно-Сибирского восстания 1921 г. // Сибирская деревня: история, современное состояние, перспективы развития : материалы Второй Всерос. науч.-практ. конф. Омск : Изд-во ОмГУ, 1998. С. 19.
5. Там же. С. 14-17.
6. Шишкин В. И. Вооруженное сопротивление сибирского крестьянства коммунистическому режиму в начале 1920-х гг. // История сталинизма: крестьянство и власть: материалы междунар. науч. конф. Сер. «История сталинизма». Екатеринбург : РОССПЭН, 2011. С. 134.
7. Третьяков Н. Г. Западно-Сибирское восстание 1921 года : автореф. дис. ... канд. ист. наук. Новосибирск, 1994. С. 14-15.
8. См., напр.: Шишкин В. И. К вопросу о причинах.. С. 16; Третьяков Н. Г. Указ соч. С. 61-63.
9. Государственный архив Тюменской области (далее - ГАТО). Ф. Р-2. Оп. 1. Д. 229. Л. 13.
10. Там же. Л. 13 об.
11. Там же. Д. 15. Л. 10 об.
12. ГАТО. Ф. Р-1. Оп. 1. Д. 182. Л. 39.
13. ГАТО. Ф. Р-295. Оп. 1. Д. 4. Л. 19.
14. Там же.
15. Доклады отделов Губисполкома к 2-му Губернскому Съезду Советов Р. К. и Кр. Депутатов : Приложение к газете «Известия Тюменско-Тобольских губернского комитета РКП(б) и губернского исполнительного комитета Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов». 1920. 10 дек.
16. ГАТО. Ф. Р-168. Оп. 1. Д. 81. Л. 8.
17. ГАТО. Ф. Р-295. Оп. 1. Д. 4. Л. 25.
18. Там же. Д. 35. Л. 117.
19. ГАТО. Ф. Р-2. Оп. 1. Д. 84. Л. 7 об.
20. ГАТО. Ф. Р-295. Оп. 1. Д. 33. Л. 28.
21. Логачев В. А. «.В хлебном районе западной Сибири»: от пролетарской революции к крестьянскому мятежу // Вестник Томского государственного университета. 2011. № 4 (16). С. 24-25.
22. ГАТО. Ф. Р-295. Оп. 1. Д. 36. Л. 32.
23. Там же. Д. 43. Л. 14-16.
24. ГАТО. Ф. Р-1. Оп. 1. Д. 182. Л. 41.
25. Там же. Л. 39-40.
26. ГАТО. Ф. Р-2. Оп. 1. Д. 60. Л. 3 об.
27. ГАТО. Ф. Р-295. Оп. 1. Д. 32. Л. 41.
28. Государственный архив социально-политической истории Тюменской области (далее -ГАСПИТО). Ф. 1. Оп. 2. Д. 59. Л. 62.
29. Там же. Л. 111.
30. ГАТО. Ф. Р-2. Оп. 1. Д. 15. Л. 6 об.
31. Там же. Л. 10 об.
32. ГАТО. Ф. Р-295. Оп. 1. Д. 43. Л. 1-2.
33. См., напр.: Зубков К. И. Реформы административно-территориального устройства восточных районов России (XVIII-XX вв.). Екатеринбург : Изд-во АМБ, 2003. 93 с.
34. ГАСПИТО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 59. Л. 2-3.
35. Там же. Д. 84. Л. 93.
36. Ермаков И. И. Продовольственные отряды Тюменской губернии (1920-1921 гг.) // История крестьянства Урала и Сибири в годы Гражданской войны : тез. докл. Всерос. науч. конф., посвящ. 75-летию Западно-Сибирского крестьянского восстания (21-28 мая, 1996 г.). Тюмень : [б. и. ], 1996. С. 16.
37. ГАТО. Ф. Р-2. Оп. 1. Д. 84. Л. 2.
38. Там же.
39. Там же. Д. 229. Л. 13 об. - 14 об.
Notes and References
1. Bogdanov M. A. Razgrom Zapadno--Sibirskogo kulacko-jeserovskogo mjatezha 1921 g. [Suppression of Western Siberian kulak and socialist-revolutionary rebellion of 1921]. Tjumen' [without a publisher]. 1961. 111 р.
2. Lagunov K. Ja. Dvadcat' pervyj: Hronika Zapadno-Sibirskogo krestjanskogo vosstanija [The twenty-first: Chronicles of Western Siberian peasant rebellion]. Sverdlovsk. Middle Ural book Publ. 1991. P. 54.
3. Shishkin V. I. Zapadno-Sibirskij mjatezh 1921 goda: dostizhenija i iskazhenija rossijskoj istoriografii [Rebellion in Western Siberia in 1921: achievements and and errors of Russian historiography]. Acta Slavica Iaponica. 2000. Vol. 17. P. 121.
4. Shishkin V. I. K voprosu o prichinah Zapadno-Sibirskogo vosstanija 1921 g. [On the question of Western Siberian rebellion in 1921] // Sibirskaja derevnja: istorija, sovremennoe sostojanie, perspektivy razvitija: Materialy Vtoroj Vserossijskoj nauchno-prakticheskoj konferencii - Siberian village: history, current state, prospects: Proceedings of the 2nd national research and practical conference. Omsk. OmSU Publ. 1998. P. 19.
5. Ibid. Pp. 15-17.
6. Shishkin V. I. Vooruzhennoe soprotivlenie sibirskogo krestjanstva kommunisticheskomu rezhimu v nachale 1920-h gg. [Armed resistance of Siberian peasantry to Communist regime in early 1920th] // Istorija stalinizma: krestjanstvo i vlast' materialy mezhdunarodnoj nauchnoj konferencii. Ser. "Istorija stalinizma". Upolnomochennyj po
pravam cheloveka v Rossijskoj Federacii, Gosudarstvennyj arhiv Rossijskoj Federacii - History of Stalinism: peasantry and government. Proceedings of international research conference. Series "History of Stalinism". Human rights commissioner in Russia, State Archives of Russian Federation. Ekaterinburg. ROSSPEN Publ. 2011. P. 134.
7. Tretjakov N. G. Zapadno-Sibirskoe vosstanie 1921 goda [Western Siberian Rebellion in 1921]. Abstr. diss, cand. hist. sciences. Novosibirsk. 1994. Pp. 14-15.
8. Shishkin V. I. K voprosu o prichinah ... P. 16; Tretjakov N. G. Op. cit. Pp. 61-63.
9. Gosudarstvennyj arhiv Tjumenskoj oblasti [State archive of Tyumen Oblast]. F. P2. Inv. 1. File 229. Sh. 13.
10. Ibid. Sh. 13 turn.
11. Ibid. File 15. Sh. 10 turn.
12. Ibid. F. P-1. Inv. 1. File 182. Sh. 39.
13. Ibid. F. P-295. Inv. 1. File 4. Sh. 19.
14. Ibid.
15. Doklady otdelov Gubispolkoma k 2-mu Gubernskomu S'ezdu Sovetov R. K. i Kr. Deputatov [Reports of Gov-ernorates for the 2nd congress of Governorates from Peasantry and Workers class]. 1920. 10 December.
16. Gosudarstvennyj arhiv Tjumenskoj oblasti [State archive of Tyumen Oblast]. F. P168. Inv. 1. File 81. Sh. 8.
17. Ibid. F. P295. Inv. 1. File 4. Sh. 25.
18. Ibid. File 35. Sh. 117.
19. Ibid. F. P2. Inv. 1. File 84. Sh. 7 turn.
20. Ibid. F. P-295. Inv. 1. File 33. Sh. 28.
21. Logachev V. A. "...V hlebnom rajone zapadnoj Sibiri": ot proletarskoj revoljucii k krestjanskomu mjatezhu [".In the Grain district of the West Siberia: from the proletarian revolution to peasant rebellion"]. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta - Herald of Tomsk State University. 2011, no 4 (16), pp. 24-25.
22. Gosudarstvennyj arhiv Tjumenskoj oblasti [State archive of Tyumen Oblast]. F. P-295. Inv. 1. File 36. Sh. 32.
23. Ibid. F. P-295. Inv. 1. File 43. Sh. 14-16.
24. Ibid. F. P-1. Inv. 1. File 182. Sh. 41.
25. Ibid. Sh. 39-40.
26. Ibid. F. P-2. Inv. 1. File 60. Sh. 3 turn.
27. Ibid. F. P-295. Inv. 1. File 32. Sh. 41.
28. Gosudarstvennyj arhivsocial'no-politicheskoj istorii Tjumenskoj oblasti [State archive of social and political history of Tyumen Oblast]. F. 1. Inv. 2. File 59. Sh. 62.
29. Ibid. Sh. 111.
30. Gosudarstvennyj arhiv Tjumenskoj oblasti [State archive of Tyumen Oblast]. F. P-2. Inv. 1. File 15. Sh. 6 turn.
31. Ibid. Sh. 10 turn.
32. Ibid. F. P-295. Inv. 1. File 43. Sh. 1-2.
33. Zubkov K. I., Poberezhnikov I. V. Reformy administrativno-territorial'nogo ustrojstva vostochnyh rajonov Rossii (XVIII-XX vv.) [Administrative and territorial reforms of Eastern regions of Russia (XVIII-XX)]. Ekaterinburg. AMB Publ. 2003. 93 p.
34. Gosudarstvennyj arhiv social'no-politicheskoj istorii Tjumenskoj oblasti [State archive of social and political history of Tyumen Oblast]. F. 1. Inv. 2. File 59. Sh. 2-3.
35. Ibid. File 84. Sh. 93.
36. Ermakov I. I. Prodovol'stvennye otrjady Tjumenskoj gubernii (1920-1921 gg.) [Food groups of Tyumen governorate (1920-1921)]. Istorija krestjanstva Urala i Sibiri v gody Grazhdanskoj vojny: Tezisy dokladov Vserossi-jskoj nauchnoj konferencii, posvjashhennoj 75-letiju Zapadno-Sibirskogo krestjanskogo vosstanija (21-28 maja, 1996g.) - History of peasantry in the Urals and Siberia during the Civil War: Scientific conference abstracts of national research conference in honor of 75th anniversary of Western Siberian peasant rebellion (21-28 May, 1996)]. Tjumen'. [without a publisher]. 1996. P. 16.
37. Gosudarstvennyj arhiv Tjumenskoj oblasti [State archive of Tyumen Oblast]. F. P-2. Inv. 1. File 84. Sh. 2.
38. Ibid.
39. Ibid. File 229. Sh. 13 turn - 14 turn.
