CC BY
948
УДК 343 ББК 67.410.2
О ПОНЯТИИ И СУЩНОСТИ СЛЕДСТВЕННОГО ЭКСПЕРИМЕНТА
ЕЛЕНА ВИТАЛЬЕВНА ЕГОРОВА,
доцент кафедры судебной власти факультета права Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики»,
кандидат юридических наук, доцент E-mail: 459-43-70@mail.ru Научная специальность 12.00.09—уголовный процесс
Citation-индекс в электронной библиотеке НИИОН
Аннотация. На основе анализа специальной литературы и действующего уголовно-процессуального законодательства рассматривается ряд проблемных вопросов уголовно-процессуального и криминалистического характера, связанных с уточнением существующих подходов к определению понятия и сущности такого следственного действия как следственный эксперимент. При этом особое внимание уделено проблемным, остро-дискуссионным положениям, которые не нашли своего однозначного решения ни в теории, ни в правоприменительной практике.
Ключевые слова: предварительное расследование, следственные действия, следственный эксперимент, собирание доказательств, процесс доказывания.
Abstract. In this article, based on an analysis of the literature and the current criminal procedure law addresses a number of issues of criminal procedure and criminal nature involving clarification of existing approaches to the definition of concepts and entities of such investigative action as an investigative experiment. Particular attention is paid to the problem, sharp-controversial provisions that have not been unequivocal decision in theory or in practice.
Keywords: preliminary investigations, investigations, investigation experiment, collection of evidence, process evidence.
Статья 181 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации1 закрепляет, что следственный эксперимент осуществляется «путем воспроизведения действий, а также обстановки или иных обстоятельств определенного события». Существенным недостатком такой законодательной формулировки является, на наш взгляд, отсутствие указаний на опытный, экспериментальный, действенный характер этого следственного действия, когда его содержание, по сути, сводится лишь к воспроизведению. Это обстоятельство не могло не найти своего отражения как в специальной литературе, так и в правоприменительной практике.
Например, С.Ф. Шумилин пишет, что следственный эксперимент — это «следственное действие, производимое ... путем воспроизведения действий,
а также обстановки или иных обстоятельств определенного события»2. Подобной точки зрения придерживается и О.В. Мичурина, считающая, что задача следственного эксперимента «заключается в искусственном воспроизведении конкретного события с соответствующими объектами, обстоятельствами, действиями, о которых в уголовном деле уже собраны доказательства, нуждающиеся в проверке»3.
В.В. Кальницкий, комментируя положения ст. 181 УПК РФ, выделяет «две разновидности следственного эксперимента: 1) следственный эксперимент, содержанием которого является воспроизведение действий (производство опыта); 2) следственный эксперимент, состоящий в реконструкции обстановки (обстоятельств) исследуемого события. Различие состоит в том, что в первом случае вос-
произведение обстановки сочетается с проведением опытных действий, которые и определяют существо эксперимента, во втором — содержание эксперимента ограничивается воссозданием обстановки (обстоятельств) для их обследования (осмотра) в реконструированном виде»4.
«Следственный эксперимент, состоящий в реконструировании и обследовании обстановки (обстоятельств), — поясняет В.В. Кальницкий, — не содержит опытных действий, как повторения (возможно, неоднократного) ранее имевшего место события. Сущность следственного действия в данном случае состоит в воссоздании ранее существовавшей обстановки в целях выявления последовательности происшедшего события и механизма образования следов путем ее дальнейшего осмотра в восстановленном виде. Например, в помещении, в котором произошло убийство, наклеены обои и изменена расстановка мебели. Снятие обоев и перестановка мебели в первоначальное положение открыли на стенах следы крови. Осмотр реконструированного места происшествия позволил проверить показания»5.
Указанный подход, превращающий суть следственного эксперимента в воспроизведение действий, обстановки и иных обстоятельств события, и нашедший непосредственное отражение в ст. 181 УПК РФ, нельзя признать удачным. Дело в том, что воспроизведение, т.е. создание условий, обстановки, сходных с обстановкой расследуемого события, во многих случаях выступает лишь в качестве необходимого условия проведения следственного эксперимента, базой для совершения опытных действий. Еще в 1961 году Р. С. Белкин отмечал, что «эксперимент не может ограничиваться только реконструкцией обстановки происшествия, поскольку в самом факте реконструкции, создании условий, сходных с условиями, в которых протекало подлинное событие, еще нет ничего экспериментального, опытного»6. Поэтому воспроизведение недопустимо признавать сущностью следственного эксперимента.
В противном случае суть данного следственного действия искажается, из него удаляется самое главное — возможность применения экспериментального метода исследования для установления обстоятельств, имеющих значение по уголовному
делу, возможность совершения опытных действий. Более того, воспроизведение не обязательно при производстве любого следственного эксперимента. Иногда данное следственное действие может проводится в обстановке, которая не сходна с обстановкой расследуемого события в тех случаях, когда это не имеет существенного значения для достоверности результатов совершаемых опытных действий.
Поэтому едва ли прав В.П. Божьев, который считает, что «составным компонентом всякого следственного эксперимента является его производство в условиях, максимально приближенных к тем, в которых в прошлом совершалось действие или событие, возможность существования которого проверяется. Поэтому прежде чем проводить опытные действия, необходимо воспроизвести (реконструировать) обстановку, в которой они будут проводиться. Несоблюдение условий, максимально приближенных к тем, в которых совершено проверяемое действие, расценивается как нарушение требований уголовно-процессуального закона, регулирующего проведение следственного эксперимента, влекущее потерю доказательственного значения полученных данных»'.
По мнению Р. С. Белкина, о воспроизведении при производстве следственного эксперимента нельзя говорить еще и потому, что «в ряде случаев экспериментом опровергается сама возможность, реальность предполагаемого явления, факта и, следовательно, при этом ничего не воспроизводится, т.к. вовсе не существовавшего нельзя воспроизве-сти»8. Думается, что с таким обоснованием тезиса о том, что воспроизведение не может рассматриваться в качестве обязательной составляющей следственного эксперимента, трудно согласиться. Представляется не правильным ставить в зависимость возможность или невозможность воспроизведения определенных действий от фактически полученных результатов.
Если в результате следственного эксперимента устанавливается невозможность восприятия каких-либо фактов, совершения определенных действий, наступления какого-либо события, то это не означает, что в ходе его проведения не воспроизводились действия, обстановка и другие обстоятельства определенного события. Здесь нужно учитывать, что
речь идет не о тех действиях и событиях, которые в действительности имели место (их как раз предстоит установить в процессе расследования), а о тех, которые максимально сходны с теми, возможность существования которых проверяется, т.е. те, которые могли быть исходя из данных, содержащихся в материалах уголовного дела. Именно эти предположительно имевшие место действия и воспроизводятся в ходе следственного эксперимента. Поэтому, если в результате следственного эксперимента выясняется, например, что подозреваемый не мог совершить определенные действия в определенной обстановке, то это не означает, что не было воспроизведения.
В свете сказанного представляется правильным рассматривать воспроизведение действий, а также обстановки или иных обстоятельств определенного события при проведении следственного эксперимента в качестве не обязательного, а факультативного признака, не выражающего главной сущности данного следственного действия.
Поскольку создание обстановки, условий, сходных с обстановкой расследуемого события по сути еще не является экспериментом, а, как правило, хотя и не всегда, лишь выступает в качестве необходимой составляющей тактически грамотного проведения следственного эксперимента, имеются достаточные основания рассматривать такое воспроизведение в качестве тактического приема проведения данного следственного действия, под которым в криминалистической литературе принято понимать «наиболее рациональный и эффективный способ действия или наиболее целесообразную линию поведения при собирании, исследовании, оценке и использовании доказательств и предотвращении преступлений»9.
Однако в ст. 181 УПК РФ воспроизведение действий, а также обстановки или иных обстоятельств определенного события представлено в виде сущностного, неотъемлемого признака следственного эксперимента. В связи с этим возникает вопрос о том, может ли оно иметь значение тактического приема или же в силу его обязательности утратило такое значение. До сих пор среди ученых не прекратилась дискуссия по поводу того, может ли обладать тактический прием признаком обязательности, зависит ли его применение от усмотрения
следователя или же он не всегда имеет возможность выбора варианта поведения в процессе проведения следственного действия.
Ряд криминалистов полагают, что тактический прием не обладает и в принципе не может обладать признаком обязательности. Так, А.Н. Васильев, полагая, что никаких тактических приемов в нормах уголовно-процессуального законодательства не содержится, отмечает: «Тактический прием не обязателен к исполнению — это рекомендации»10. С.П. Митричев, придерживаясь подобного взгляда, пишет, что «тактические рекомендации — это не нормы закона, они используются следователем по его усмотрению»11. В.И. Комиссаров считает, что «возведение тактического приема в норму закона порождает качественные его изменения (рекомендательный характер исполнения переходит в обяза-тельный)»12. Аналогичные точки зрения изложены И.Е. Быховским13, А.А. Филющенко14, В.Ю. Шепитько15.
Сторонники другой точки зрения считают, что тактический прием, будучи закреплен в уголовно-процессуальном законодательстве, не утрачивает своего содержания и не перестает быть приемом. Например, М.П. Шаламов считал, что тактические приемы в зависимости от способа их правовой регламентации могут быть классифицированы на три группы: 1) приемы, которые предписаны законом как обязательные для исполнения во всех случаях (например, требование предоставить опознаваемому возможность самому выбрать место среди предъявляемых для опознания лиц); 2) приемы, также предусмотренные законом, но применяемые по усмотрению следователя (например, проведение допроса в месте нахождения обвиняемого); 3) приемы, не предусмотренные уголовно-процессуальным законом16. Эту позицию разделяют большинство ученых, в том числе О.Я. Баев17, Р.С. Белкин18, А.И. Винберг19, Б.И. Дергай20, А.М. Ларин21.
Полагаем, что решение данного спорного вопроса заключается в самой сущности тактического приема. Так, например, А.Н. Васильев отмечает, что «тактические приемы следственных действий — это наиболее целесообразный подход к практической организации и активному, планомерному, целеустремленному производству след-
ственного действия на основе норм уголовного процесса с возможным использованием средств криминалистической техники»22. Очевидно, что в тех случаях, когда конкретный тактический прием находит свою законодательную регламентацию, то это является ярким подтверждением того, что он является столь эффективным и целесообразным при производстве следственного действия, что его необходимо применять во всех случаях. В данном случае такой осознанный и необходимый выбор делает законодатель, конструируя соответствующую уголовно-процессуальную норму на основе анализа сложившейся научно обоснованной практики применения конкретного тактического приема при производстве того или иного следственного действия.
Однако едва ли можно согласиться с утверждением Р.С. Белкина о том, что если «данный способ действия стал обязательным, он ... не перестал быть тактическим приемом». Обосновывая этот тезис, Р.С. Белкин пишет: «Обязательность или необязательность применения тактического приема не определяет его сущности. Обязательность есть выражение оценки тактического приема законодателем как наиболее эффективного средства расследования в конкретном случае. Тактика вовсе не обязательно означает свободу выбора. Тактика — это правильный выбор. Если выбор делает законодатель, то это тоже тактика, так как критерием правильности данного выбора будет многолетняя научно обоснованная практика применения данного приема; это не лишает выбранный прием, способ действия их тактических свойств. Законодательная регламентация тактического приема и есть осознанно необходимый выбор данного приема (во всех случаях при данной ситуации)»23.
Думается, что приведенная точка зрения не бесспорна. Во-первых, Р.С. Белкин говорит о тактическом приеме, нашедшем законодательное закрепление как о наиболее эффективном средстве расследования «в конкретном случае». Однако соблюдение установленного законодателем процессуального порядка производства любого следственного действия, в том числе и следственного эксперимента, является обязательным требованием при производстве по всем уголовным делам в независимости от складывающейся следственной ситуации и вида
расследуемого преступления, т.е. во всех, а не в конкретном случае. Если бы речь шла о возможности применения определенного тактического приема лишь в конкретном случае, то принятие такого решения зависело бы от усмотрения следователя, а не законодателя. Поэтому в качестве сущностного признака тактического приема следует признать его необязательность и возможность применения по усмотрению следователя.
Во-вторых, вызывает возражение утверждение Р.С. Белкина о том, что «если выбор делает законодатель, то это тоже тактика». Действительно, выбор законодателя как наиболее рациональный и эффективный способ регулирования определенной сферы правоотношений, можно признать тактикой, но это тактика, ничего не имеющая общего с практической деятельностью по применению конкретных тактических приемов в процессе проведения следственных действий. Очевидно, что законодатель, в отличие от следователя, дознавателя, суда, не является участником уголовного судопроизводства как специфического вида государственной правоохранительной деятельности и, соответственно, лишен возможности выбора наиболее целесообразной линии поведения при собирании, проверке, оценке и использовании доказательств с целью установления обстоятельств расследуемого события.
В-третьих, трудно согласиться с Р.С. Белкиным в том, что «законодательная регламентация тактического приема и есть осознанно необходимый выбор данного приема (во всех случаях при данной ситуации)». Думается, что, наоборот, законодательное закрепление конкретного тактического приема в качестве обязательного «во всех случаях при данной ситуации» не предоставляет никакой свободы выбора лицу, проводящему расследование в силу своей императивности. Здесь мы сталкиваемся с ситуацией, когда речь идет не об осознанно необходимом выборе следователем данного тактического приема как наиболее эффективном и рациональном способе проведения следственного действия в конкретной сложившейся следственной ситуации, а о свободе выбора законодателя, фактически лишившего в данном случае следователя свободы и возможности по внутреннему убеждению определять наиболее целесообразную линию
своего поведения в процессе производства конкретного следственного действия. Невозможность избрания эффективной линии поведения лицом, проводящим расследование, в силу законодательного закрепления определенного способа действия как обязательного, ставит под сомнение возможность по-прежнему считать его тактическим приемом, т.к. его эффективность тактического приема не абсолютна, а предопределена особенностями расследования в данной ситуации, которые законодатель по объективным причинам учитывать не может и не должен.
В-четвертых, едва ли прав Р. С. Белкина, когда отмечает, что нормативное закрепление выбранного законодателем определенного приема, способа действия «не лишает их тактических свойств». Думается, что такое закрепление тактических приемов приводит к изменению их сущности и лишению важнейших свойств по двум основным причинам. Первая заключается в том, что в силу вышеназванных причин они лишаются своего важнейшего свойства — возможности выбора по усмотрению следователя наиболее рационального и эффективного способа действия в определенной следственной ситуации. А вторая состоит в том, что на выбор того или иного способа действия как наиболее эффективного существенное влияние оказывает «ряд субъективных и объективных факторов, к числу которых относятся:
а) системность операций, составляющих в своей совокупности способы действий, последовательность их выполнения;
б) разрешающая способность используемых технико-криминалистических средств и иных технических устройств;
в) параметры используемых технических средств (вес, размеры, возможность перемещения и т.п.);
г) физические и психические возможности человека, от которых зависит содержание и условия применения приема;
д) индивидуальные особенности субъекта, применяющие прием, наличие у него необходимых знаний, навыков, опыта, от чего зависит выбор приема»24.
Практически все названные факторы, а особенно указанные в пунктах «а», «г» и «д», играют
роль определяющих при выборе тактики проведения следственного эксперимента, однако в силу их индивидуальности в каждом конкретном случае, они не могут быть учтены законодателем при конструировании уголовно-процессуальной нормы, рассчитанной на все случаи правоприменительной практики. Неизбежное устранение законодателем вариативности этих факторов, являющихся базовыми и предопределяющими выбор наиболее целесообразной линии поведения при проведении следственного действия, лишает тактический прием, получающий нормативное закрепление не только его важнейшего тактического свойства, но и качественно, самым существенным образом изменяет его сущность.
Таким образом, воспроизведение обстановки или иных обстоятельств определенного события не может быть признано неотъемлемым условием проведения любого следственного эксперимента и по своей сути представляет собой тактический прием, применение которого должно зависеть от усмотрения следователя. Поэтому закрепление его законодателем в ст. 181 УПК РФ в качестве сущностного признака следственного эксперимента и повлекшее за собой утрату им основополагающих свойств тактического приема, следует признать значительным недостатком.
В связи с этим мы не можем согласиться с категорическим утверждением Б.Т. Безлепкина о том, что «обязательным условием следственного эксперимента является его производство в условиях, максимально приближенных к тем, в которых в прошлом совершалось действие или произошло событие, возможность существования которого проверя-ется»25.
Более того, в ряде случаев проведение следственного эксперимента направлено именно на выяснение условий, в которых протекали те или иные процессы, явления, имеющие значение для уголовного дела и поэтому их реконструкция становится не исходным началом для качественного проведения следственного эксперимента, а является тем обстоятельством, которое предстоит установить в результате следственного эксперимента. В этой части интересна точка зрения Л.Н. Викторовой, которая отмечает, что при производстве следственного эксперимента решается вопрос и о том, «при
каких условиях возможно возникновение определенных процессов, действий, явлений»26. Очевидно, что выявление этих условий является задачей, стоящей при проведении следственного эксперимента. Поэтому изначально, как неизвестные, они не могут быть воспроизведены, а их выяснение, являясь, по сути, целью проведения опытных действий, не может выступать в качестве обязательного условия проведения данного следственного действия.
Однако в большинстве случаев достижение сходства обстановки, в которой осуществляются опытные действия, с обстановкой и иными обстоятельствами расследуемого события обеспечивает достоверность результатов следственного эксперимента, но не является самоцелью.
В тоже время не совсем верной представляется позиция тех авторов, которые, раскрывая сущность следственного эксперимента, не связывают воедино воспроизведение определенных обстоятельств расследуемого события и совершение соответствующих опытных действий. Из содержания таких определений не усматривается значение ни воспроизведения, ни опытов, не видна обеспечивающая роль реконструкции, которая рассматривается в них, как правило, в качестве обязательного, неотъемлемого элемента данного следственного действия, с чем трудно согласиться в силу вышеизложенных причин.
Так, например, Ю.Г. Торбин отмечает, что «следственный эксперимент — это следственное действие, производимое в целях проверки и уточнения данных, имеющих значение для уголовного дела, посредством воспроизведения действий, обстановки или иных обстоятельств определенного события и совершения необходимых опытных действий»27. Аналогичной точки зрения придерживается М.С. Дъяченко28. Так же считает В.Я. Колдин, который предлагает под следственным экспериментом понимать «следственное действие, проводимое с целью выяснения объективной возможности существенного для дела обстоятельства путем воспроизведения проверяемого события и производства опытов»29. О.Я. Баев формулирует подобное определение, в котором указывает, что следственный эксперимент «заключается в воспроизведении действий, обстановки, иных обстоятельств
определенного события и совершении опытных действий»30.
Представляется не совсем верным воспроизведение обстановки и совершение опытных действий при проведении следственного эксперимента рассматривать в качестве равнопорядковых понятий. Не следует забывать о том, что воспроизведение носит лишь обеспечивающий, вспомогательный характер по отношению к экспериментальным действиям, что не умаляет, конечно же, их роли и значения для получения достоверного результата. Еще в 1951 г. Л.Е. Ароцкер отмечал, что следственный эксперимент «заключается в проведении испытаний в специально созданных для этого условиях»31.
Думается, что верно характер соотношения между реконструкцией обстановки и опытными действиями удалось подчеркнуть А.А. Закато-ву, который пишет, что «следственный эксперимент — это следственное действие, состоящее в проведении в обстановке, максимально сходной с проверяемым событием, опытных действий с целью исследования обстоятельств, имеющих значение для расследования»32. С.А. Шейфер, обращая внимание на эту же особенность, отмечает, что данное следственное действие «сочетает в себе воссоздание и исследование двух моделей: модели обстановки, в которой протекало событие, и модели действия, которое по предположению могло быть совершено (опытное действие)»33, но при этом поясняет: «Поскольку внешняя обстановка события и опытное действие в объективной действительности раздельно не существуют, следователь создает их искусственно, совмещая их во времени, т.е. организуя проведение опытного действия в условиях, совпадающих с подлинны-ми»34. Е.В. Шишкина также полагает, что сущность следственного эксперимента «состоит в производстве опытных действий в условиях воссозданной обстановки»35.
В Комментарии к Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации под редакцией И.Л. Петрухина указывается, что сущность следственного эксперимента заключается в действиях, «состоящих в проведении специальных опытов в условиях, совпадающих с условиями исследуемого события»36.
ЮРИДИЧЕСКИЕ НАУКИ
Достоинством этих определений является, по нашему мнению, то, что в них четко определено место и соотношение опытных действий и воспроизведения обстановки расследуемого события при производстве следственного эксперимента.
С учетом отмеченных обстоятельств полагаем, что следственный эксперимент представляет собой следственное действие, проводимое следователем, дознавателем либо судом с целью получения новых и проверки имеющихся доказательств путем совершения опытных действий, направленных на установление возможности существования или восприятия фактов, совершения деяний, наступления последствий, выяснение механизма события, а также процесса образования следов, имеющих значение для уголовного дела, проводимых, как правило, в условиях воссозданной обстановки, по возможности максимально сходной с той, в которой действительно протекало расследуемое событие.
1 Далее по тексту — УПК РФ.
2 Руководство по расследованию преступлений: Учебное пособие / Рук. авт. колл. А.В. Гриненко. М.: НОРМА-ИНФРА М., 2002. С. 399.
3 Мичурина О.В. Концепция дознания в уголовном процессе Российской Федерации и проблемы ее реализации в органах внутренних дел: монография. М.: МосУ МВД России, 2008. С. 180.
4 Комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации (постатейный). 2-е изд., переработанное и дополненное // Под ред. В.И. Радченко, В.Т. Томина, М.П. Полякова. М.: Юрайт-Издат, 2006. С. 211.
5 Комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации (постатейный). 2-е изд., переработанное и дополненное // Под ред. В.И. Радченко, В.Т. Томина, М.П. Полякова. М.: Юрайт-Издат, 2006. С. 211.
6 Белкин Р.С. Сущность экспериментального метода исследования в советском уголовном процессе и криминалистике. М.: ВШ МВД РСФСР, 1961. С. 48.
7 Научно-практический комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации (постатейный). 3-е изд., переработанное и дополненное // Под ред.
B.М. Лебедева, В.П. Божьева. М.: Юрайт-Издат, 2007.
C. 184.
8 Белкин Р.С. Сущность экспериментального метода исследования в советском уголовном процессе и криминалистике. М.: ВШ МВД РСФСР, 1961. С. 47.
9 Белкин Р.С. Курс криминалистики: Учебное пособие для вузов. 3-е изд., дополн. М.: ЮНИТИ-ДАНА, Закон и право, 2001. С. 205.
10 Васильев А.Н. Следственная тактика. М., 1976. С. 39.
11 Митричев С.П. Теоретические основы советской криминалистики. М., 1965. С. 38.
12 Комиссаров В.И. Научные, правовые и нравственные основы
следственной тактики. Саратов, 1980. С. 28.
13 Криминалистика. Л.: ЛГУ, 1976. С. 282.
14 Филющенко А.А. Соотношение тактических рекомендаций и уголовно-процессуальных норм // Проблемы эффективности раскрытия и расследования преступлений. Свердловск, 1978. С. 22, 23.
15 Шепитько В.Ю. Теоретические проблемы систематизации тактических приемов в криминалистике. Харьков, 1995. С. 15.
16 Шаламов М.П. Некоторые проблемы советской криминалистики. М., 1965. С. 27, 28.
17 Баев О.Я. Криминалистическая тактика и уголовно-процессуальный закон. Воронеж, 1977. С. 25.
18 Белкин Р.С. Курс криминалистики: Учебное пособие для вузов. 3-е изд., дополн. М.: ЮНИТИ-ДАНА, Закон и право, 2001. С.211.
19 Винберг А.И. Некоторые актуальные вопросы советской криминалистики // Сов. государство и право, 1962. № 5. С. 44.
20 Дергай Б.И. Тактические приемы расследования, условия их допустимости и классификация // Вопросы криминалистики и судебной экспертизы. Минск, 1978. С. 79.
21 Ларин А.М. Прием криминалистической тактики в генезисе следственного действия // Актуальные проблемы советской криминалистики. М., 1980. С. 94.
22 Васильев А.Н. Основы следственной тактики. Автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. М., 1960. С. 29.
23 Белкин Р.С. Курс криминалистики: Учебное пособие для вузов. 3-е изд., дополн. М.: ЮНИТИ-ДАНА, Закон и право, 2001. С. 212.
24 Аверьянова Т.В., Белкин Р.С., Корухов Ю.Г., Россинская Е.Р. Криминалистика. Учебник для вузов / Под ред. Р.С. Белкина. М.: НОРМА-ИНФРА М, 2000. С. 45.
25 Безлепкин Б.Т. Уголовный процесс России. М.: ООО «ТК Велби», 2003. С. 260.
26 Справочная книга криминалиста // Рук. авт. колл. Н.А. Селиванов. М.: НОРМА-ИНФРА М, 2001. С. 113.
27 Комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации // Под ред. А.Я. Сухарева. 2-е изд., перераб. М.: Норма, 2004. С. 317.
28 Уголовно-процессуальное право Российской Федерации: Учебник / Отв. ред. П.А. Лупинская. М.: Юристъ, 2003. С. 394.
29 Криминалистика. Учебник для вузов // Отв. ред. Н.П. Ябло-ков. М.: Изд-во БЕК, 1996. С. 415.
30 Баев О.Я. Тактика следственных действий: Учебное пособие. Воронеж: НПО «МОДЭК», 1995. С. 184.
31 Ароцкер Л.Е. Следственный эксперимент в советской криминалистике. Дис. ... канд. юрид. наук. Харьков, 1951. С. 64.
32 Криминалистика: Учебник. Изд. 2-е, доп. и перераб. / Под ред. А.А. Закатова, Б.П. Смагоринского. М.: ИМЦ ГУК МВД России, 2003. С. 183.
33 Уголовно-процессуальное право Российской Федерации: Учебник. 2-е изд., перераб. и доп. / Отв. ред. И.Л. Петрухин. М.: ТК «Велби», изд-во «Проспект», 2007. С. 362.
34 Уголовно-процессуальное право Российской Федерации: Учебник. 2-е изд., перераб. и доп. / Отв. ред. И.Л. Петрухин. М.: ТК «Велби», изд-во «Проспект», 2007. С. 363.
35 Криминалистика: Учебник / Под ред. Л.Я. Драпкина,
B.Н. Карагодина. М.: Юрид. лит-ра, 2004. С. 312.
36 Комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации // Под ред. И.Л. Петрухина. М., 2002.
C. 256.
