CC BY
161
С. Н. ШКАРЛАТ
Петрозаводский государственный университет
О ПЕРЕВОДЕ Ф. М. ДОСТОЕВСКИМ РОМАНА "ЕВГЕНИЯ ГРАНДЕ" О. ДЕ БАЛЬЗАКА
Перевод "Евгении Гранде" О. де Бальзака явился первой печатной работой Ф. М. Достоевского, с которой еще безвестный автор вступает на литературное поприще. Достоевский чрезвычайно высоко оценивал этого писателя: "Бальзак велик! Его характеры — произведения ума вселенной. Не дух времени, но целые тысячелетия приготовили борением своим такую развязку в душе человека"1.
Перевод "Евгении Гранде", оцененный самим Достоевским как "чудо, бесподобный" (из письма к брату)2, представляет огромный интерес для исследователя в силу того, что содержит многочисленные отступления переводчика от текста оригинала. В этих отступлениях мы слышим голос самого юноши Достоевского, его интонации. Л. П. Гроссман отмечал, что перевод свободен от буквализма, порою переходит в переложение, "сотворчество". Достоевский использует добавочные эпитеты, превосходную степень передает рядом усиливающих друг друга эпитетов, пользуется перестановкой внутри фразы и в результате чуть меняет акценты, усиливая или "утепляя" ее, делает добавления или, наоборот, опускает отдельные слова и целые фразы, etc. Обилие подобного рода трансформаций переводимого текста позволяет выявить тенденцию: "Начинающий автор позволяет себе править Бальзака"3.
Бальзаковская характеристика г-жи Гранде "Une douceur angélique, une résignation d'insecte tourmenté par les enfants, une piété rare, une inaltérable égalité d'âme, un bon coeur, la faisait universellement plaindre et respecter"4 (с. 62) у Достоевского
© Шкарлат С. Н., 1998
1 Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Л., 1974. Т. 28. Кн. 1. С. 50.
2 Там же. С. 86.
3 Волгин И. Родиться в России. Достоевский и современники: жизнь в документах. М., 1991. С. 273.
4 "Ангельская кротость, смирение насекомого, мучимого детьми, редкая набожность, неизменная уравновешенность, доброе сердце вызывали к ней всеобщую жалость и уважение". Здесь и далее текст цитируется по французскому оригиналу (Пер. мой. Далее — Пер. авт. — С. Ш.), с которого осуществлялся перевод: Balzac, de. Scènes de la vie de province. V. I. Paris. 1834.
304
выглядит так: "Всё уважали ее за ея редюя хриспансюя добродетели, за ея кротость, и жалели ее за уничижеше передъ мужемъ и за жестокости, терпеливо переносимыя отъ него бедной старушкой"5 (с. 433). Таким образом, "кротость" в переводе теряет эпитет "ангельская"; "редкая набожность", "неизменная уравновешенность, доброе сердце" обозначаются как "редюя хриспансюя добродетели"; метафора "смирение мучимого детьми животного", снижающая образ, заменяется "уничижешемъ передъ мужемъ и жестокостью, терпеливо переносимою отъ него"; "бедная старушка" — добавление Достоевского. В результате более прямолинейно, чем у Бальзака, проявлены отношения "мучитель-жертва" и страдательность образа г-жи Гранде.
Бальзак так описывает свою героиню: "Quoique ridicule en apparence, cette femme qui, par sa dot et ses successions, avait apporté au père Grandet plus de trois mille francs, s'était toujours sentie si profondement humiliée d'une dépendance et d'un ilotisme contre lequel la
douceur de son ame lui interdisait de se révolter, qu'elle n'avait jamais demandé un sou, ni fait
une observation sur les actes que Me. Cruchot lui présentait à signer. Cette fierté sotte, secrète, cette noblesse d'ame costamment méconnue et blessée par Grandet dominait la conduite de cette femme"6 (с. 63).
У Достоевского читаем: "Эта женщина, которая принесла ему триста-тысячь въ приданое, была такъ глубоко унижена, доведена до такого жалкаго илотизма, что не смЪла просить ни копейки у скряги мужа, и не могла требовать ни малЪйшаго объяснешя, когда нотарiусъ Крюшод подавалъ ей Богъ знаетъ каюе акты для подписи. — Будучи такъ унижена,
5 Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: Канонические тексты. Петрозаводск, 1995. Т. 1. (Здесь и далее ссылки даются в тексте.)
Хотя нелепая на вид, эта женщина, которая своим приданым и наследством принесла отцу Гранде более трехсот тысяч франков, чувствовала себя всегда столь глубоко униженной зависимостью и рабством, против которого кротость души ее запрещала ей восставать, что она никогда не попросила ни одного су, не сделала ни одного возражения по поводу документов, которые мэтр (нотариус) Крюшо представлял ей для подписи. Эта глупая, тайная гордость, это благородство души, постоянно не признаваемой и уязвляемой господином Гранде, господствовали над поведением этой женщины. (Пер. авт.)
305
она была горда в глубин^ души своей, и изъ одной гордости не жаловалась на судьбу. Она терпеливо вынесла весь длинный рядъ оскорбленш, нанесенныхъ ей старикомъ Грандé, и никогда не говорила ни слова — и все это изъ безразсудной, но благородной гордости" (с. 433-434).
Помимо вполне допустимых для переводчика и оправданных субституций: "ни су" — "ни копейки", нейтральные "документы" — "Богъ знаетъ каюе акты" (сохраняя тем не менее "илотизм"), Достоевский прибегает к более радикальной редакции, опуская "нелепая7 на вид", "глупая"8 гордость у него становится "безразсудной".
Столь же радикально Достоевский опускает пассаж Бальзака: "Les philosophes qui rencontrent des Nanon, des madame Grandet, des Eugénie, ne sont — ils pas en droit de trouver que l'ironie est le fonds du caractère de la Providence?"9 (с. 65). Ирония по отношению к фигурам страдающим, униженным отвергается. Бальзак ироничен, Бальзак беспристрастен, Достоевский исполнен горячего сочувствия.
Эта тенденция отказа от иронии, холодноватой объективности Бальзака особо наглядна в описании предсмертного преображения г. Гранде.
Бальзак: "...cet ange de douceur10, dont la laideur11 disparaissait de jour en jour, chassée par l'expression des qualités12 morales qui venaient fleurir sur sa face"13 (с. 306).
Достоевский: "Лицо старушки аяло небесною кротостш; прекрасная, тихая душа ея переселилась в изнуренные черты лица ея, и украсила ихъ торжественною предсмертною красотою" (с. 545).
7 ridicule — нелепый, смешной. (Пер. авт.)
8 sotte — глупая, нелепая, бестолковая, дурацкая. (Пер. авт.)
9 "Философы, которые встречают таких Нанон, таких мадам Гранде, таких Евгений, не в праве ли полагать, что ирония есть подноготная характера провидения". (Пер. авт.)
10 douceur — кротость, ласковость, нежность, доброта. В переводе Достоевского всегда "кротость". (Примеч. авт.)
11 la laideur — кроме нейтрального значения "некрасоты" имеет более экспрессивные: "безобразие", "уродство" и даже "мерзость" (ср. "laid comme le péché" — безобразный, страшный, как смертный грех). Сущ. laid, -e — урод, уродина; прил. laid, -e — 1) некрасивый, 2) скверный, постыдный. (Примеч. авт.)
12 qualité — 1) качество, свойство; 2) достоинство. (Пер. авт.)
13
...этот ангел кротости, чья некрасивость исчезала день ото дня, гонимая выражением нравственных
достоинств, которые расцветали на ее лице". (Пер. авт.)
306
Бальзак: ".elle était tout âme"14 (с. 306).
Достоевский: "Казалось, духъ ея радостно покидалъ свою земную оболочку" (с. 545).
Мы видим, что Достоевский вновь и вновь "поднимает градус" бесстрастной повествовательной объективности Бальзака. В его передаче возникает позиция повествователя, сочувствующая, сострадающая и экстатическая, которой мы не обнаруживаем в оригинале, т. е. позиция самого юного Достоевского.
Примечательно, что в юности Достоевский включил Бальзака в "ряд христианских поэтов"15. Но для самого Бальзака набожность г-жи Гранде есть набожность одной из бесконечного ряда "таких мадам Гранде, таких Нанон, таких Евгений", тогда как Достоевский далек от того, чтобы включать героиню в какой-либо ряд схожих персонажей, она для него если и стоит в ряду, то в ряду "мучеников жизни": "Кто не замЪчалъ этого блистательнаго преображешя, на лицахъ мучениковъ жизни, въ предсмертные часы ихъ?"16 (с. 545).
У Бальзака — отвлеченные "святые лица", у Достоевского — "мученики жизни". Добавление "въ предсмертные часы ихъ", отсутствующее у Бальзака, выводит сравнение на новый уровень: постепенное, плавное преображение под влиянием "возвышенных размышлений" (Бальзак) у Достоевского получает иное звучание — преображение у последней черты, выстраданное жизнью, исполненной мучений.
Бальзак пишет: "Le spéctacle de cette transformation accomplie par les souffrances qui consumaient les lambeaux de l'être humain dans cette femme."17 (с. 306). Достоевский переводит: "Зрелище этого видимаго перехода из земной обители в лучшую." (с. 545), осуществляя тем самым перенос картины
14 " .она вся была одна только душа". (Пер. авт.)
15 Захаров В. Дебют гения // Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: Канонические тексты. Петрозаводск, 1995. Т. 1. С. 617.
16 "Qui n'a pas observé le phenomène de cette transfiguration sur de saints visages où les habitudes de l'âme finissent par triompher les traits les plus rudément contournés en leur imprimant l'animation particulière du à la noblesse et à la pureté des pensées elevées" (p. 306). ("Кто не наблюдал феномен такого преображения на святых лицах, на которых привычки души в конце концов побеждают самые грубо очерченные черты, запечатлевая на них особенное воодушевление, возникающее вследствие благородства и чистоты возвышенных размышлений". — Пер. авт.)
17 "Зрелище этого превращения, совершенного страданиями, которые поглощали лоскутки человеческого существа в этой женщине..." (Пер. авт.)
307
смерти физиологической в план окончания земного существования и перехода в новый, божественный план бытия.
У Бальзака образ новой жизни за гробом в контексте отсутствует, есть образ окончания земных страданий. Достоевский вводит в подтекст христианскую идею воздаяния страждущим и обездоленным, обретения счастья и свободы в "царстве небесном".
Бальзак: "Dieu m'a protégée en me faisant envisager avec joie le terme de mes misères"18 (с. 304).
Достоевский: "Богъ подкрепил меня, и в послЪдше дни моей жизни вдохнулъ радость и спокойсгае в мое сердце" (с. 544).
Самоубийство обанкротившегося отца Шарля, с точки зрения христианства, страшное преступление. Бальзак нигде не именует самоубийство "самоубийством", есть "la morte violente"19 (с. 195), "il s'est brûlé la cervelle"20 (с. 161) и т. д. Достоевский же настойчиво,
всякий раз, когда заходит речь об отце Шарля, именует его "самоубийцей", не давая читателю забыть об этом, расширяя рамки подтекста и усиливая его трагизм.
Достоевский всегда серьезен. "La vivacité des plaisirs défendus"21 (с. 252) в его переводе — "заманчивость запрещеннаго плода" (с. 520). Некоторое лукавство бальзаковской интонации исчезает при переводе: "La charité chrétienne n'ordonnait-elle pas de le consoler. Ces deux femmes puisèrent dans la réligion bon nombre de petits sophismes pour se justifier leur déportements"22 (с. 191) — "Посетить Шарля посоветовало имъ хриспанское братолюбiе, и обе оне не замечали, что уже другой день толкуютъ и вкось и вкривь Евангелiе, применяясь къ обстоятельствам^' (с. 492).
Гранде — буржуа, столь ненавистный Достоевскому, "скряга", "человек одной страсти"23, очевидно, кажется ему чересчур монструозным, и он "очеловечивает" его, вкладывая в его уста ласковые словечки ("жизненочек") и опуская особо грубые
18 Господь меня охранил, побуждая меня предвидеть с радостью конец моих терзаний. (Пер. авт.)
19 Насильственная смерть. (Пер. авт.)
20 Он пустил себе пулю в лоб. (Пер. авт.)
21 Пылкость запретных удовольствий (наслаждений). (Пер. авт.)
22 Христианское милосердие не предписывало ли утешить его. Эти две женщины почерпнули в религии изрядное количество маленьких уловок, чтобы оправдать себе свою распущенность. (Пер. авт.)
23 Цвейг С. Три мастера. Бальзак, Диккенс, Достоевский // Цвейг С. Собр. соч. Л., 1929. Т. 7. С. 186.
308
("les garces"24 — потаскухи, шлюхи в сцене с восковыми свечами (о г-же Гранде и Евгении) переносит на Шарля ("негодяй"), "grande bête" — "скотина" (обращение к Нанете) опускает и т. д).
Бальзак пишет: "N'était-ce pas le seul dieu moderne auquel on ait foi, l'Argent dans toute sa puissance, intrônisé sur une seule physionomie"25 (с. 76). Достоевский переводит: "Казалось, онъ изображалъ въ собственномъ лице своемъ мамона26, божество, которому мы все поклоняемся" (с. 440).
Замена "Деньги" (богатства) — "мамона", помимо оценочной характеристики ("злобное языческое божество"), отсылает читателя к центральной парадигме христианской этики, рассматривающей весь мир как стоящий под неправой властью "князя мира сего" (сатаны), а должное поведение как драматический конфликт с миром и непременное принятие страдания. Страдания не как самоцели, но как самого сильного оружия в борьбе с мировым злом. Лишь "принимая свой крест", человек, по учению Христа, может побеждать зло в себе и вокруг себя.
Схождение Бога к человеку есть одновременно требование восхождения человека к Богу. Человек не только должен быть приведен к послушанию Богу и исполнению заповедей (а именно эту формальную сторону мы прежде всего обнаруживаем в тексте Бальзака), но и преображен и "обожен" (к чему пытается подвести героинь Бальзака Достоевский, нередко выходя за пределы оригинала).
У Бальзака: "...et la dignité de la femme aimée donnèrent à ses traits cette èspece d'éclat que les peintres figurent par l'auréole"27 (с. 275).
Достоевский переводит: "Какая-то строгая торжественность сообщилась всемъ чертамъ ея, и, проникнутая любовш, душа светилась въ очахъ" (с. 530).
По Бальзаку, любовь Евгении к Шарлю, хотя и возвышенная, все же земная, реальная, она является основным мотивом
24 1) потаскухи, шлюхи; 2) стервы; 3) сволочи. (Пер. авт.)
25 Не было ли то единственное современное божество, в которое все мы верим, Деньги во всем своем
могуществе, возведенное на престол в его единственном облике. (Пер. авт.)
26 Мамона, маммона (греч. mammonas от арамейского mamona) в христианской литературе — злой дух, олицетворение корыстолюбия, стяжательства, алчности, пристрастия к земным благам. (Примеч. авт.)
27 ...и достоинство любимой женщины придали ее чертам тот род сияния, которое художники изображают в виде нимба. (Пер. авт.)
309
всех ее поступков. Ее страдания — это страдания женщины, разлученной с любимым, обманутой им. В переводе Достоевского эта однозначность размывается, любовь Евгении приобретает как бы вселенский характер, становясь в то же время бесплотной, любовью христианской, обращенной на всех окружающих ее, в том числе и на Шарля. У Бальзака — характер, натура, у Достоевского — душа.
Культ Богоматери, Девы Марии, "La Vierge"28 примирял Достоевского с католичеством в живописи и скульптуре, архитектуре и музыке даже тогда, когда он стал считать католицизм антихристианским учением, искажающим образ Христа. Любопытен с этой точки зрения отрывок, не включенный Достоевским в перевод: "Avant la venue de son cousin, Eugénie pouvait être comparée à la Vierge avant la conception; mais quand il fut parti elle ressemblait à la Vierge mère, elle avait conçu l'amour. Ces deux Maries, si différentes et si bien représenteves par quelques peintres italiens, constituent l'une des plus brillantes figures typiques dont abonde le christianisme"29 (с. 275).
То, что воспринимается органично во французском тексте, в переводе начинает звучать несколько двусмысленно и до некоторой степени фривольно. Не в этом ли несовпадении кроются семена той будущей особой антипатии к французам, когда вслед за Флобером, Гонкурами и Золя Достоевский станет считать Францию чудовищным совмещением язычества, католицизма и атеизма, буржуазности и социализма. Не отсюда ли ведут свое начало размышления о "чистоте" образа Христа в православии и мессианстве России.
И еще один бальзаковский пассаж подвергнется редакции при переводе: ".l'agneau paisiblement couché aux pieds de Dieu, le plus touchant emblême de toutes les victimes terrestres, celui de leur avenir, enfin la Souffrance et la Faiblesse glorifiées"30 (с. 186) — "...агнца, ведомаго на заклаше31, эмблему умирающаго съ-голода" (с. 490).
28 Девственница, Дева. (Пер. авт.)
29 До приезда своего кузена, Евгению можно было сравнить с Девой до зачатия; но когда он уехал, она походила на Деву-мать, она зачала любовь. Эти две Марии, столь разные и столь хорошо представленные несколькими итальянскими художниками, составляют одну из самых блестящих типических фигур, которыми изобилует христианство. (Пер. авт.)
30 .ягненок, мирно лежащий у ног Господа, самый трогательный символ всех земных жертв, символ их будущего, наконец, Страдание и Слабость превознесенные. (Пер. авт.)
31 Курсив Достоевского.
310
Несомненно, что первое соприкосновение с миром литературы — перевод "Евгении Гранде" Бальзака — оказал на начинающего писателя сильное влияние, следы которого просматриваются в его дальнейшем творчестве32, но несомненно также и то, что проблемы, занимавшие Достоевского в его более поздних и зрелых работах: самопожертвование, сочувствие к страданию, унижению, невозможность строить счастье на страданиях другого, интерес к болезненным извивам "преступной совести", "страстное отношение к Богу" и многие другие, побуждали его к значительным отступлениям от переводимого оригинала, в результате чего возникла новая, "авторская" версия романа. Голос юного гения то звучит в унисон с голосом мощного, признанного титана, то, окрепнув, начинает вести свою собственную партию. Еще чуть-чуть, и он зазвучит в полную силу, неповторимый, узнаваемый из тысяч голосов, завораживая и потрясая.
32 Например, "зеркальность" сюжетной схемы романа "Бедные люди", первого самостоятельного произведения Достоевского (Волгин И. Родиться в России... С. 274).
