CC BY
51
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
УДК 811.512.1
А. А. Бурыкин
О некоторых формулах, встречающихся в образцах фольклора тунгусских, тюркских и монгольских народов
Калмыцкий научный центр РАН, г. Элиста, Россия
Аннотация. Предмет статьи составляют распространенные словесные формулы, составляющие типические места повествования в фольклоре тюркских, монгольских и тунгусских народов. Формулы или относительно устойчивые словосочетания, выражающие определенные действия героев эпических повествований, представляют типическую особенность жанров героического эпоса и образцов героической богатырской сказки, которая имеет много общих черт с эпосом и существует в фольклорной традиции одновременно с эпосом. Между этими формами наблюдаются отношения взаимозависимости. Исследование направлено на выявление и демонстрацию сходств в эпосе якутов и тунгусских народов (эвенков и эвенов) с целью обнаружить основное направление влияний эпических традиций (общекультурное влияние якутского эпоса на тунгусский и обнаружение локальных проявлений воздействия местного тунгусского эпоса на якутский эпос). Сравниваемые формулы и выражаемые ими мотивы, общие для якутского и тунгусского эпосов, имеют явные параллели в эпосе и героических сказках монгольских народов (буряты и в особенности калмыки) и в эпическом фольклоре тюркских народов Сибири (тувинцы, шорцы, алтайцы). Основным объектом исследования служат единицы текста: темы, мотивы, концепты и средства их выражения. Формулы, представляющие тот или иной мотив или эпический концепт, обладают свойствами вариативности (сокращение, иногда распространение); будучи устойчивыми единицами плана содержания текста, эти единицы текста в их словесном оформлении способны показывать реализации разных предметных кодов, что создает варианты формул без изменения структуры эпического текста. В формулах, описывающих путь эпического героя, у тунгусов и якутов используется фенологический и метеорологический код (названия времен года и состояний погоды), у калмыков преобладает хронологический код названий отрезков времени. В формулах, описывающих богатырскую еду, главную роль играет обращение героя с крупными и мелкими костями.
Ключевые слова: фольклор, героический эпос, богатырская сказка, олонхо, мотивы, темы, формулы, тюркские народы, монгольские народы, тунгусские народы.
Исследование выполнено в рамках проекта РФФИ №18-412-140013 ра.
DOI 10.25587/SVFU.2019.69.25527
БУРЫКИН Алексей Алексеевич - д. филол. н., в. н. с. отдела монгольской фольклористики Калмыцкого научного центра РАН, г Элиста. E-mail: [email protected]
BURYKIN Alexey Alexeyevich - Doctor of Philological Sciences, Leading Researcher of Department of Folklore, Kalmyk Scientific Center RAS, Elista.
A. A. Burykin
On some formulas found in samples of folklore of the Tungus, Turkic and Mongolian peoples
Kalmyk Scientific Center RAS, Elista, Russia
Abstract. The subject of the article is the common verbal formulas that make up typical places of narration in the folklore of the Turkic, Mongolian and Tungus peoples. Formulas or relatively stable phrases expressing certain actions of the heroes of epic narratives represent a typical feature of the genres of a heroic epic and samples of a heroic fairy tale, or a heroic fairy tale, which has many common features with the epic and exists in the folklore tradition at the same time as the epic. There is a relationship of interdependence between these forms. The study aims to identify and demonstrate similarities in the epic of Yakuts and Tungus peoples (Evenki and Evens) in order to discover the main direction of the influences of epic traditions (general cultural influence of the Yakut epic on the Tungus and the local manifestations of the impact of the local Tungus epic on the Yakut epic). The compared formulas and the motifs expressed by them, common to the Yakut and Tungus epics, have clear parallels in the epic and heroic tales of the Mongolian peoples (Buryats and especially Kalmyks) and in the epic folklore of the Turkic peoples of Siberia (Tuvans, Shors, Altaians). The main object of the study are units of text: themes, motives, concepts and means of their expression. Formulas representing a particular motif or epic concept have the properties of variation (reduction, sometimes distribution); being stable units of the text content plan, these text units in their verbal design are able to show implementations of different subject codes, which creates variants of formulas without changing the structure of the epic text. In the formulas describing the path of the epic hero, the Tungus and the Yakuts use the phenological and meteorological code (the names of the seasons and weather conditions) in Kalmyks, the chronological code of the names of time periods prevails. In the formulas describing the heroic food, the main role is played by the appeal of the hero with large and small bones of eaten animals.
Keywords: folklore, heroic epos, heroic tale, olonkho, motifs, themes, formulas, Turkic peoples, Mongolian peoples, Tungus peoples.
The research was conducted with the financial support of the Russian Fund of Fundamental Research (RFFR) within the framework of a scientific project No. 18-412-140013 р_а.
Введение
В настоящее время фольклористами накоплен объемный материал по образцам эпического творчества монгольских и тюркских народов, растет число опубликованных текстов, представляющих эпическую традицию тунгусо-маньчжурских народов -эвенков и эвенов. Эти текстовые ресурсы, ныне составляющие достаточный по составу и характеру корпус для сравнительных исследований, позволяют приступить к исследованию сюжетного состава текстов, выявлению количества и характера совпадающих и близких мотивов, чем уже занялись специалисты (Кузьмина 2005, 2010), а также начать сравнительное изучение поэтики эпических текстов. В жанровом отношении наибольший интерес представляют образцы героического эпоса тюркских и монгольских народов, тексты богатырских сказок, справедливо выделяемых в особый сказочный тип, отличный от волшебных сказок. К этим текстам примыкают тексты героических сказаний тунгусских народов, квалифицируемые как одни из ранних форм эпоса, хотя в нынешней стадиально-типологической перспективе эпических форм тунгусский эпос предстает как отнюдь не самая архаическая эпическая структура: в нем достаточно развита поэтическая форма в виде чередования прозаического повествования и песенных диалогов, в нем разработан свой особый эпический мир - мир персонажей,
действий и деталей, образцы этого жанра имеют специфические черты в лексике, но главное, что роднит эти образцы эпической формы с эпическими жанрами тюрко-монгольских народов - это наличие общих структурных элементов - эпических формул, которые имеют свои позиции в эпическом тексте и служат дополнительными характеристиками персонажа или разворачивающегося действия. Издание таких обобщающих трудов, как «Свод калмыцкого фольклора» (издается с 2017 г.) и «Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока» (издается с 1990 г.), активно стимулирует исследования в данной области.
Тюрко-монгольские или монголо-тюркские связи в области образцов эпического жанра и героических богатырских сказок - это тема, лежащая на поверхности, требующая внимания, актуальная и всегда обещающая позитивные результаты в области сравнения традиций, текстов, поэтики, эпического стихосложения и т. п. Соотношение тунгусских (эвенкийских и эвенских) эпических сказаний с образцами эпоса тюркских и монгольских народов выглядит более сложным, нежели заметные сходства отдельных тюркских и монгольских эпических текстов. С одной стороны, в образцах эвенкийского героического эпоса весьма заметно влияние якутских олонхо, поскольку, как известно, лучшие исполнители эвенкийских героических сказаний были эвенкийско-якутскими билингвами. С другой стороны, Г. М. Василевич находила заметные отличия между эвенкийским эпосом и тюрко-монгольскими эпосами и даже считала, что «героические сказания восточных эвенков стоят ближе к эпосу, чем к героическим сказкам» [1, с. 15]. В предисловии к другому собранию фольклора эвенков Г. М. Василевич как будто бы специально указывает на отличие эвенкийских сказаний от якутских олонхо [2]. Однако Е. М. Мелетинский прямо говорил: «Надо думать, что богатырская сказка эвенков, а возможно, и других народностей севера, развивалась не без прямого влияния тюрко-монгольского эпоса» [3].
Проблема тунгусско-тюркско-монгольских связей в сфере эпического фольклора уже была предметом наших специальных работ [4, 5]. Настоящая статья содержит некоторые новые примеры общих тунгусско-тюркских эпических формул, которые уже были предметом описания, а также дает примеры и характеристику некоторых формул, представляющих весьма важные мотивы или темы героического эпоса и богатырских сказок.
Путь богатыря и счет времени в пути
В эвенских героических сказаниях формулы, характеризующие время, проведенное в пути героем или героиней, относительно немногочисленны. Они оформляются средствами двух кодов - фенологического, включающего названия времен года, и метеорологического, описывающего характерные проявления погоды для сезонов. В фольклористике на эвенкийском материале результаты такого членения времени получили название хроноактов [6].
Приведем пример из эвенского сказания «Мэнгун-Золотистая»:
А Мэнгун вот-вот бросится, вот-вот бросится бежать, но не бросается. И Чолэрэнг не бежит. Потом, взявшись за руки, они побежали, Мэнгун бежала, бежала и на бегу заметила, что оба глаза у нее распухли и из носа пошла кровь. «Отчего это случилось?» - подумала она и пощупала свои волосы, а они все покрылись льдом. Начав бег летом, они не сообразили, что должна наступить зима. Тот комок вместе с волосами выдернула Мэнгун. Тут послышался голос Чолэрэнг:
Погоди, погоди!
И я свои (замерзшие) волосы уберу!
А чего Мэнгун будет ждать, ей же легче стало, она продолжает бежать так быстро, что только свист в ушах стоит (досл. уши только свистят) [7, с. 123, 140].
Эта же формула реализована в данном тексте еще раз: «Втроем взялись за руки и
побежали. Бежали, бежали. И вот, когда они так бежали, волосы у них заиндевели, заиндевев, льдом покрылись. Девушки-сестры бежали, выдергивая ледяные комья волос, а Чолэрэнг не догадалась выдернуть» [7, с. 140].
Здесь смена сезонов указывает на длительность перемещения героинь, и сам фрагмент текста соотносится с позицией реализации данной формулы, хотя бы сама формула и присутствовала только в виде своего лексического наполнения.
В эвенском эпосе обнаружилась формула с аналогичной семантикой, более близкая к тем ее вариантам, которые встречаются в эпосах других народов:
Очень долго шел. По инею на ресницах о наступлении зимы узнает, по таянию инея на ресницах о наступлении лета узнает [8, с. 15].
В данном примере налицо пропуск: в эвенкийских эпических сказаниях данная формула содержит указания на четыре времени года:
Долго ли коротко ли летели - не знали. Лето по дождям, осень по граду, зиму по снегу, а весну по пушистым снежным хлопьям узнавая, держали они путь [2, с. 206-207];
Он и сам не заметил, долго ли, коротко ли ехал: он ехал, зиму по снегу на ветвях деревьев узнавая, лето по росе, осень по граду, а весну по пушистому снегу узнавая [2, с. 267];
Узнавая лето по дождю, осень по граду, зиму по снегу, весну по пушистым снежным хлопьям, они шли и шли. Три ли месяца, три ли года шли - не знали [2, с. 214];
Этот молодец летел, лето узнавая по дождю, осень - по граду, зиму - по ветру и снегу, весну же - по пушистым снежным хлопьям. [Так] он двигался и двигался [2, с. 227].
Рассматриваемые формулы в разных текстах имеют незначительные варианты, касающиеся порядка времен года и особенностей в лексике. В сборнике «Фольклор эвенков Якутии» они весьма многочисленны [2].
Эта же формула примерно с теми же пределами вариантов представлена и в текстах сборника «Эвенкийские героические сказания»: Зиму по снегу узнавали, Весну по пушистому снегу узнавали, Лето по дождю узнавали, Осень по граду узнавали. Вот прошел круглый год С тех пор, как начали биться [6, с. 161]. Вступил в чужую страну. Лето он узнавал по дождю, Осень узнавал по граду, Зиму узнавал по снегу,
Весну узнавал по пушистым хлопьям снега [6, с. 255].
Иногда рассматриваемая формула хорошо связывается по смыслу с окружающим контекстом:
В твердой земле человек застревал по колена. Долго ли шли, не знали, Недолго ли шли, не знали. Шли все вперед и шли.
Средняя земля очень далека была, оказывается. Эти люди
Лето по дождю узнавали, Осень по граду узнавали, Зиму по снегу узнавали,
Весну по мягким хлопьям снега узнавали [6, с. 329].
В одном эвенкийском эпическом тексте та же самая формула имеет несколько иную фразировку:
Девушка движется вперед и вперед, она ведь путница, летит и летит. О лете узнает
по выпавшей росе, о зиме - по выпавшему инею, об осени - по всплеску весел. - Осень настала, - думает. О весне - по выросшим листьям. - Весна наступила, - думает. Летит и летит [1, с. 202].
Аналогичная по структуре и лексическому составу и, видимо, имеющая те же пределы варьирования формула характерна для якутских олонхо. Приведем пример из олонхо «Кыыс-Дэбилийэ», где формула с фенологическим и метеорологическими кодами привязана к ландшафтному коду, оформляющему действия героев и составляющему их локус:
...в ледяных перевалах пути открывая,
в снегу дороги прокладывая,
запорошенные тропы протаптывая,
зеленые леса прямиком пробежали,
лесные гари вмиг проскакали,
холмистые места напрямик перепрыгнули,
глубокие алаасы мигом пересекли,
топотом пяток своих подгоняемые,
что есть мочи мчались,
стуком ступней своих подстегиваемые,
во всю прыть неслись;
осень по ненастью,
зиму по снегу,
весну по талой воде,
лето по дождю узнавая,
сколько мчались —
сами не ведали [9, с. 117].
Эта же формула встречается в других олонхо:
Осень по ненастью узнавая,
весну по заморозкам ощущая,
лето по дождю определяя,
зиму по инею распознавая - вот так путь свой продолжал [10, с. 121];
Взмахов меру не знает,
Когда на ресницах
Появится иней,
Думает, настала зима,
Когда дождем оросит,
Чувствует, лето пришло,
Когда ненастье, снег
На голову падут,
Знает - осень идёт [11, с. 111];
Эр-Соготох прямо на восток в путь пустился. Зиму лютую по бурям распознавал, лето жаркое по дождю, осень позднюю по моросящему снегу [12, с. 57].
В отличие от таких формул в эвенкийских эпических текстах, в якутских олонхо рассматриваемая формула встречается не более одного раза в каждом повествовании.
Формулы, характеризующие отсчет эпического времени в путешествии, встречаются в эпических произведениях других тюркских народов, в частности, у тувинцев. Однако в тувинских богатырских сказках в таких формулах используется иной код - собственно хронологический. При этом в самой формуле акцент делается не на длительность путешествия, исчисляемого как минимум в год (полный цикл смены сезонов) как в тунгусском эпосе и в якутских олонхо, а на скорости перемещения героя, при этом мера движения с обычной скоростью, выраженная единицей счета времени, заменяется мерой времени меньшей величины. Приведем примеры:
Так он шел, что казалось, будто годовой путь превращается в путь месячный, казалось, будто месячный путь превращается в суточный путь, казалось, будто суточный путь превращается в путь однодневный, казалось, будто путь однодневный превращается в путь одного часа [13, с. 72];
Переплыл он это море и двинулся дальше, Проходя годовой путь за месяц, Проходя месячный путь за сутки, Проходя суточный путь за полсуток [13, с. 74];
Месячное расстояние он проезжал за сутки, суточное расстояние он проезжал за полсуток [13, с. 96; 100].
В первом примере формула скорости и расстояния передвижения героя представлена в своей максимальной модели, остальные примеры показывают разные стадии ее преобразования в сторону сокращения.
Иногда к хронологическому коду, реализуемому в описываемой формуле, присоединяются элементы географического кода, что наблюдается в одном из примеров из якутского олонхо:
Дем-Тээли вскочил на коня Хан-Шилги и полетел на юг. Расстояние в годы езды - за месяц конь пролетал, расстояние в месяц - за день одолевал. Низкие горы лежали - конь по гребням бежал. Высокие горы вставали - конь по склонам скакал [14, с. 31].
Путь, перемещение богатыря, скорость его движения, окружающий ландшафт и среда движения - это текстовая константа, насыщенная разнообразными деталями тема эпического повествования. Разнообразие средств выражения скорости и характера движения героя и обстоятельств, сопутствующих его перемещению, хорошо прослеживается в калмыцких богатырских сказках.
Скорость движения богатыря в его пути изображается при помощи разных средств. Иногда это указания на время движения:
О времени отправления своего позабыв, помчался, времени счёт потеряв, помчался, трудности преодолевая, он мчался, год за годом мчался, двенадцать месяцев, что год составляют, он мчался ... [15, с. 131];
Отправившись в путь, год за годом ехал он, шестьдесят и ещё двенадцать месяцев ехал, а за пределы своего большого кочевья выехать не мог [15, с. 167]. Здесь к длительности движения добавлена пространственная величина - размеры владений героя.
Чаще - и это выглядит эффектнее - формула сочетает указания на расстояния и на затраченное время путешествия богатыря:
Так поклявшись, юноши [дальше] помчались. Шестилетний путь за шесть месяцев преодолев, шестимесячный путь за шесть дней преодолев, вскоре подъехали к владениям кровожадного хана [15, с. 144].
Расстояние, что ранее за три месяца он преодолел, за трое суток преодолел и вернулся [15, с. 331].
Отправившись в путь, ехал он, день не считая за день, ночь не считая за ночь, долго он мчался, времени счёт потеряв, прибыл, наконец. Спешился, к тополю, что [рос] перед домом, привязал коня и вошёл в дом [15, с. 449]. Последние три примера оказываются очень сходными с характеристиками скорости и длительности перемещения героя, присутствующими в тувинских богатырских сказках. Однако в калмыцких сказочных текстах такие формулы характеризуются большей степенью разнообразия и гибкости.
Богатырская еда
Богатырская еда является одной из любимых формул исполнителей эпоса тюрко-монгольских народов. В описании еды проявляются позитивные качества богатыря, его сила, а также в некоторых вариантах показывается добыча богатырской охоты. Сюда же следует отнести и аппетит героя, свидетельствующий о его богатырской силе.
Эпизод богатырской еды встретился в одном из эвенских эпических сказаний, записанных Н. П. Ткачиком в 1936 г. у охотских эвенов. В тексте «Делгэни» еда героев описывается так:
Затем они стали есть. Делгэни не нуждается в ноже, он ест, разрывая мясо руками. А кости пережевывает так же, как и мясо. Только большие берцовые кости отбрасывает. Хэнгкуни же ест, подрезая ножом. Он не ест, подобно своему товарищу, мясо вместе с костями, он ест только мясо, так же, как и мы едим. Ничего они не оставили: двух сохатых сразу съели, один - одного, другой - другого съел (Цитата взята из неизданного русского перевода текста, выполненного собирателем Н. П. Ткачиком, в данное время готовится к печати).
Следует оговорить, что в данном примере основные компоненты интересующей нас формулы отсутствуют, имеется только текстовая структура с измененным лексическим составом.
Тунгусские эпические сказания почти не сохранили аутентичных формул описания богатырской еды. В одном из эвенкийских текстов присутствует такой фрагмент:
Хотя его сын был ребенком, он ел, как настоящий богатырь. К примеру сказать, [кусок] черного мяса [величиной] с черного глухаря брал [он] в рот и проглатывал [его], когда тот становился с черного рябчика; положив в рот сало размером с зайца, проглатывал [его], когда оно становилось с куропатку. Не церемонился [он] и с костями быка: сахарную кость жевал с мясом, кости голеней ронял из углов рта, навар пил из семидесятисемипудового котла, взяв [его] за одну ручку, и пил до тех пор, пока громко не стукался лбом о верхний край котла, тогда только и видел [он], что навар кончился [2, с. 208].
Приводимое описание до предела детализировано, и это, по-видимому, не случайно: по насыщенности деталями и параллелизмами описания оно очень похоже на фрагмент якутского олонхо. Привлекает внимание сочетание пищевого кода в описании с соматическим кодом - сахарную кость жевал с мясом, кости голеней ронял из углов рта; здесь как и в примере из эвенского сказания, присутствует доминанта формулы -крупные кости в приготовленных блюдах.
Очень важный и ценный пример, сходный с приведенным выше, присутствует в другом эвенкийском эпическом сказании: Мясо на столе разложили. Наш человек, который Не видел еды
С тех пор, как ушел из Среднего мира,
Принялся есть
Поданную еду:
Кусок черного мяса
С черного глухаря он клал в рот
И проглатывал,
Когда тот становился
С черного рябчика.
Положив в рот [кусок] белого сала
С целого зайца,
Он проглатывал его, как только тот Становился с куропатку. Не замечая твердости Костей быка,
Он разжевывал их с хрустом, Вместе с мясом и жилами, Быстро проглатывая, Будто мешок набивал, Все он съел до конца... [6, с. 319].
Сходная формула присутствует в одном из якутских олонхо:
Две юноши из разреза кафтанов вытащили длинные свои ножи; вверх отрезывали куски с рукавицу, в рот клали; обглодавши кости, мозг высосали, пустые кости на стол бросали. Товарищ их Суодалба без ножа все стегно в рот целиком затолкал да на стол кости выбрызнул [12, с. 143].
Мотив богатырской еды в похожей фразировке, реализованной в развернутом и в более полном виде, встречается и в тувинских сказках:
Так сказал тот и сорвал мясо кобылицы с вертела. Он разом проглотил его, выплевывая толстые кости изо рта, выталкивая тонкие кости из носа [13, с. 108];
Баатыру хозяйка тоже подала мясо девяноста баранов. Маленькие кости он вычихивал из носа, большие - выплевывал изо рта. Вмиг съел он все, да и то не слишком насытил свой голодный желудок [13, с. 122].
В этих текстах подробность богатырской еды, связанная с обращением с большими и малыми костями (их противопоставление присутствует почти во всех примерах), представлена в наиболее развернутом виде. С небольшими изменениями такая же формула часто встречается в героических сказаниях тувинцев: Волшебством-колдовством Глаза старику закрыл И, пользуясь тысячью волшебствами, [Заставил еду] поглотить, оказывается. Выплюнув твердые кости, Выдохнув мягкие кости, Пусть твое дело исполнится.
Пусть будет удача благосклонна к тебе! [16, с. 259];
Бора Шадей ...Шестьдесят-семьдесят архаров-кошкаров съедая, проглотила. Съела [их], выплюнув твердые кости, выдохнув мягкие кости [16, с. 333]; (Боктуг-Кириш) Поднялся, На верхнюю половину [лесин] глянул -И тридцать-сорок маралов-маралух, съедая, проглотил. Выплюнув твердые кости, Выдохнув мягкие кости, На нижнюю половину [лесин] глянул -И шестьдесят-семьдесят архаров-кошкаров Съедая, проглотил; съел их, Выплюнув твердые кости, Выдохнув мягкие кости [16, с. 477];
Выплюнув твердые кости, выдохнув мягкие кости, съела их [15, с. 355];
Лучшее-лучшее мясо
Песочно-белого валуха
Старику со старухой оставил,
[Остальное] съел сам,
Выплюнув твердые кости,
Выдохнув мягкие кости [16, с. 269].
В свернутом виде эта же формула встретилась в одной из сказок: «Сын медведя съел оставшееся мясо барана и выплюнул мягкие и твёрдые кости» [17, с. 75]. На сходство якутских олонхо и тувинских богатырских сказок обратила внимание М. Т. Гоголева [18, с. 63].
Аналогичное описание еды фиксируется в сказках сойотов: Ведьма большие кости изо рта выплевывает, тонкие кости из носа выкидывает [19, с. 241]. Аналогичные формулы встречаются и в алтайских сказках:
В колыбели девочка туда качнулась, сюда качнулась, [затем] встала и пошла. Поймав одного теленка, бросила в печь. Немного поджарив, вытащила и стала есть: большие кости изо рта выходили, мелкие кости из ноздрей выходили [20, с. 179].
Одного жеребенка поймала и принесла. Она швырнула его в печь. Немного поджарив, стала есть: мелкие кости из ноздрей выходили, крупные кости изо рта выходили [1, с. 179].
В последнем случае интересующая нас формула встречается два раза подряд в одном тексте и имеет одну и ту же структуру.
Известна такая же формула и в шорском эпосе:
«Какого это человека собака ворчит, какого это человека раб разговаривает!» — говоря (так), даже косо не посмотрел, знай себе продолжает с питьем еду есть. Твердые кости вылетают через рот, мягкие кости выпадают сквозь нос [21, с. 205].
Аналогичная формула с тем же лексическим составом встретилась в бурятских сказках:
.[изжарил], поел так, что большие кости изо рта вынимал, маленькие кости из носа вынимал и дальше помчался [22, с. 475].
Пробудившись на ранней зорьке, умылся Баян-Хара родниковой водой, перекусил зажарившимся изюбром, насытился запекшейся оленихой, через плечо большие кости выкидывая, через нос малые косточки выфыркивая [23, с. 147].
Незначительные лексические различия вариантов формулы в бурятских сказках придают разнообразие языку бурятского сказочного фольклора.
Богатырская еда в калмыцком героическом эпосе «Джангар» выразительным образом представлена в образе богатыря Гюзян-Гюмбе, персонаже, который как бы специально для этого и присутствует в повествовании - все его богатырские подвиги совершаются за столом пирующих. Но это тема отдельного изучения, в настоящем исследовании рассмотрим примеры богатырской еды из калмыцких богатырских сказок:
Посчитав, что для мужчины, находящегося в дороге, всё сгодится, большие и мелкие [куски мяса] нанизал на вертел, [изжарил], большие кости изо рта вынимая, мелкие кости из ноздрей вынимая, поел-попил и дальше помчался [15, с. 22; 29; 397 (дважды); 389];
Уладжин Мерген попросил мальчиков разжечь большой костёр, на острия большого и малого копий нанизав мясо, зажарил. Большие кости изо рта вынимая, мелкие кости из носа вынимая, съел всю овцу [15, с. 335];
... поймал он быка, на большом и малом вертелах изжарив, [стал есть], большие кости изо рта вынимая, маленькие кости из ноздрей вынимая, поел-попил и дальше помчался [15, с. 435];
«Ха, телёнок!» — так воскликнув, выпустил свистящую стрелу и снёс ему голову, изжарил, поел, большие кости изо рта вынимая, мелкие кости из носа вынимая, и дальше помчался [15, с. 473];
Эрин-Сян ее быстро зарезал, сварил и с удовольствием начал есть. Крупные кости выплевывал изо рта, мелкие выдувал через нос. Табунщики подошли посмотреть на кости, когда Эрин-Сян ускакал. Белые, чисто обглоданные на солнце сверкали они. И табунщики восхищения не смогли удержать. - О, это был настоящий батыр! [24, с. 29].
Интересно, что во всех примерах данная формула, характеризующая богатырскую еду, представлена в наиболее полном виде, свернутые варианты ее для калмыцкого фольклора не характерны. Стоит принять во внимание то, что для калмыцкой фольклорной традиции рассматриваемая формула имеет почти точные параллели в алтайских, шорских и тувинских героических повествованиях.
В нашей предыдущей статье [4] мы рассматривали формулы, представляющие особую красоту эпической героини. Здесь уместно добавить к сказанному несколько примеров, дополнительно указывающих на распространенность таких формул в эвенкийском фольклоре и в якутских олонхо.
Белизна ее [тела] была удивительной.
Из-за такой
Удивительной белизны
В самом деле
Тело ее сквозь одежду просвечивалось,
Кости сквозь тело просвечивались,
Мозг сквозь кости просвечивался.
С нежной светлой кровью,
С прозрачным телом, —
Такой была эта красивая девушка, оказывается [6, с. 231].
Если посмотреть на внешность этой славной девушки, то можно предположить, что из нее вырастет такая красивая женщина, равной которой нет среди эвенкийских девушек. Кровь ее чиста и прозрачна, сквозь мышцы видны прямые кости, а сквозь кости виден чистый костный мозг [2];
...родилась же на глинистой земле такая славная и красивая девушка. Кровь ее сверкает, как зеркало, тело просвечивает, как хрустальная рюмка, сквозь мышцы видны стройные кости, а сквозь кости просвечивает жидкий костный мозг ее - стоит такая красивая девушка [2, с. 293].
Дополнительные параллели из якутских олонхо:
Та, у которой нитки шелковые, а иглы серебряные - с ложку крови румянец - нежная Хычылаан-Куо, - сквозь одежду тело просвечивало, сквозь кости мозг костей виднелся, -мягко, неслышно пропорхнула [12, с. 71];
Ясное-Солнце-девушке выйти велели: через платье тело виднеется, через кости -мозг костей. Как войдет она, мрачный дом светлеет, светлый - сияет. Такая девушка! [12, с. 101].
Эти примеры придают большую доказательность центральным якутско-тунгусским сопоставлениям для данной формулы.
Заключение
Словесное оформление мотивов или тем, являющихся базисными для эпических жанров, в разных эпических традициях оказывается сходным. Степень устойчивости отдельных формул в разных традициях, как можно думать, зависит от внешних факторов, прежде всего от условий и активности бытования каждой из традиций. Единичные примеры формул почти всегда оказываются преобразованными по сравнению с лучшими развернутыми фиксациями тех же формул в фольклоре других народов, в то время как формулы, встречающиеся в текстах одного этноса (эвенского, якутского, калмыкского) в значительном числе почти не изменяются в разных текстах. Рассматриваемые формулы служат индикатором устойчивых связей между разными традициями, такими как якутско-тунгусские, в первую очередь якутско-эвенкийские связи, а также связи тувинского и монгольского (калмыцкого) фольклора, требующие внимания и пристального исследования.
Л и т е р а т у р а
1. Василевич Г. М. Исторический фольклор эвенков. - М.-Л.: Наука, 1966. - 400 с.
2. Романова А. В., Мыреева А. Н. Фольклор эвенков Якутии. - Л.: Наука, 1971. - 331 с.
3. Мелетинский Е. М. Введение в историческую поэтику эпоса и романа. - М.: Наука, 1986. - 318 с.
4. Бурыкин А. А. К проблематике исследования якутско-тунгусских связей в эпосе // Вестник Северо-Восточного федерального университета имени М. К. Аммосова: Серия Эпосоведение. - 2018. № 2 (10). - С. 22-30.
5. Бурыкин А. А. Yakut-Even Folklore Correlations in Epic Genres of the Evens of Yakutia // Journal of History Culture and Art Research 7(4) (Special Issue on Area Studies. Cilt 7, Sayi 4 (2018): P.85-94.
6. Эвенкийские героические сказания. - Новосибирск: Наука, 1990. - 392 с.
7. Лебедев В. Д. Язык эвенов Якутии. - Л.: Наука, 1978. - 208 с.
8. Данилов Е. А. Иркэнмэл, Ойинде, Мэтэлэ. - Якутск: Якутский край, 1991. - 52 с.
9. Кыыс Дэбилийэ: Якутский героический эпос. - Новосибирск: ВО «Наука», 1993. - 330 с.
10. Якутский героический эпос. Могучий Эр Соготох. - Новосибирск: Наука, 1996. - 440 с.
11. Говоров Д. М. Непобедимый Мюльджю Бёгё. - Якутск: Бичик, 2010. - Кн. 2. - 320 с.
12. Попов А. А. Якутский фольклор. - М.: Советский писатель, 1936. - 321 с.
13. Таубе Э. Сказки и предания алтайских тувинцев. - М.: Восточная литература, 1994. - 382 с.
14. Калмыцкие богатырские сказки. - М.: Восточная литература, 2017.
15. Тувинские народные сказки. - М.: Наука, 1971. - 208 с.
16. Тувинские героические сказания. - Новосибирск: Наука, 1997. - 584 с.
17. Тувинские народные сказки / Сост. М. Хадаханэ. - М.: Детская литература, 1988. - 80 с.
18. Гоголева М. Т. Олонхо и тувинские героические сказания // Вестник СВФУ. - 2014. - Т. 11, № 4. - С. 61-69.
19. Яковлев Е. Пять сойотских сказок // Живая Старина. - 1902, вып. 2. - С. 237-244.
20. Алтайские народные сказки. - Новосибирск: Наука, 2002. - 454 с.
21. Дыренкова Н. П. Шорский фольклор. - М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1940.
22. Бурятские волшебные сказки. - Новосибирск: Наука, 1993. - 341 с.
23. Бурятские народные сказки / Сост. Б.С. Дугаров. - М.: Современник, 1990. - 389 с.
24. Медноволосая девушка. Калмыцкие народные сказки. Пер., сост. и примеч. М. Ватагина. - М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1964. - 272 с.
R e f e r e n c e s
1. Vasilevich G. M. Istoricheskij fol'klor ehvenkov. - M.-L.: Nauka, 1966. - 400 s.
2. Romanova A. V., Myreeva A. N. Fol'klor ehvenkov YAkutii. - L.: Nauka, 1971. - 331 s.
3. Meletinskij E. M. Vvedenie v istoricheskuyu poehtiku ehposa i romana. - M.: Nauka, 1986. - 318 s.
4. Burykin A. A. K problematike issledovaniya yakutsko-tungusskih svyazej v ehpose // Vestnik Severo-Vostochnogo federal'nogo universiteta imeni M. K. Ammosova: Seriya EHposovedenie. - 2018. № 2 (10). - S. 22-30.
5. Burykin A. A. Yakut-Even Folklore Correlations in Epic Genres of the Evens of Yakutia // Journal of History Culture and Art Research 7(4) (Special Issue on Area Studies. Cilt 7, Sayi 4 (2018): P.85-94.
6. EHvenkijskie geroicheskie skazaniya. - Novosibirsk: Nauka, 1990. - 392 s.
7. Lebedev V. D. YAzyk ehvenov YAkutii. - L.: Nauka, 1978. - 208 s.
8. Danilov E. A. Irkehnmehl, Ojinde, Mehtehleh. - YAkutsk: YAkutskij kraj, 1991. - 52 s.
9. Kyys Dehbilijeh: YAkutskij geroicheskij ehpos. - Novosibirsk: VO «Nauka», 1993. - 330 s.
10. YAkutskij geroicheskij ehpos. Moguchij EHr Sogotoh. - Novosibirsk: Nauka, 1996. - 440 s.
11. Govorov D. M. Nepobedimyj Myul'dzhyu Byogyo. - YAkutsk: Bichik, 2010. - Kn. 2. - 320 s.
12. Popov A. A. YAkutskij fol'klor. - M.: Sovetskij pisatel', 1936. - 321 s.
13. Taube EH. Skazki i predaniya altajskih tuvincev. - M.: Vostochnaya literatura, 1994. - 382 s.
14. Kalmyckie bogatyrskie skazki. - M.: Vostochnaya literatura, 2017.
15. Tuvinskie narodnye skazki. - M.: Nauka, 1971. - 208 s.
16. Tuvinskie geroicheskie skazaniya. - Novosibirsk: Nauka, 1997. - 584 s.
17. Tuvinskie narodnye skazki / Sost. M. Hadahaneh. - M.: Detskaya literatura, 1988. - 80 s.
18. Gogoleva M. T. Olonho i tuvinskie geroicheskie skazaniya // Vestnik SVFU. - 2014. - T. 11, № 4. - S. 61-69.
19. YAkovlev E. Pyat' sojotskih skazok // ZHivaya Starina. - 1902, vyp. 2. - S. 237-244.
20. Altajskie narodnye skazki. - Novosibirsk: Nauka, 2002. - 454 s.
21. Dyrenkova N. P. SHorskij fol'klor. - M.; L.: Izd-vo AN SSSR, 1940.
22. Buryatskie volshebnye skazki. - Novosibirsk: Nauka, 1993. - 341 s.
23. Buryatskie narodnye skazki / Sost. B.S. Dugarov. - M.: Sovremennik, 1990. - 389 s.
24. Mednovolosaya devushka. Kalmyckie narodnye skazki. Per., sost. i primech. M. Vatagina. - M.: Glavnaya redakciya vostochnoj literatury izdatel'stva «Nauka», 1964. - 272 s.
