CC BY
175
О. В. Сурминова
О НЕКОТОРЫХ ФИЛОСОФСКИХ КОНЦЕПЦИЯХ ИМЕНИ В КОНТЕКСТЕ ПРОБЛЕМЫ МУЗЫКАЛЬНОГО СИМВОЛА
Работа представлена кафедрой теории и истории музыки Казанской государственной консерватории.
Научный руководитель - кандидат искусствоведения, профессор Л. А. Федотова
Философские концепции имени неразрывно связаны с глубинными аспектами Бога, мифа и символа тайны. Проблема музыкального символа многообразна, имеет различные воплощения и толкования. Предметом нашего исследования является музыкальная монограмма-символ в ее соотнесенности с концепциями именования в философии мудрецов Востока, в божественной ономатологии имяславия, деконструкции Ж. Деррида.
Ключевые слова: философия имени, Божественная ономатология, философия даосизма, имяславие, деконструкция, музыкальный символ, звуковая монограмма, ономафония.
O. Surminova
PHILOSOPHICAL CONCEPTS PERTAINING TO NAME IN THE CONTEXT
OF MUSICAL SYMBOLOGY
Philosophical concepts of name are indissolubly connected with deep aspects of God, myth and the Mystery symbol. The problem of a musical symbol is diverse; it has different embodiments and interpretations. The subject of our research is a musical monogram-symbol in its correlation with the concepts of naming in Oriental wise men’s philosophy, in divine onomatology of laudation and in Jacques Derrida’s sign deconstruction.
Key words: philosophy of name, divine onomatology, philosophy of Taoism, name glorifying, deconstruction, musical symbol, sound monogram, onomaphony.
«Имя есть осмысленно выраженная и символически ставшая определенным ликом энергия сущности».
А. Ф. Лосев [5, с. 37]
К вопросу о сущности и магической силе имени обращались философы с глубокой древности. Проблема соотношения имени (слова) и обозначаемой им вещи рассматривалась в некоторых философских концепциях Востока: таковы конфуцианская идея «исправления имен» в Китае, понимание слова (имени) в философии даосизма. Известна дискуссия о природе имени в древнегреческой философии, в которую, так или иначе, оказались вовлечены Гераклит, Сократ, Демокрит, Платон, Аристотель. Имеется в виду, например, спор между приверженцами двух противоположных концепций: теории фюсей и теории тесей. В эпоху Средневековья, характеризующуюся пристальным вниманием к слову, - к его звуковому составу, к особенностям начертания, - интерес к сакральному смыслу самих букв Писания, в том числе - к тайнописи имен, был одним из определяющих.
Существенный вклад в исследование категории Имени внесли русские философы конца Х1Х-ХХ в. С. Н. Булгаков, П. А. Флоренский, А. Ф. Лосев, которые способствовали рождению в России новой отрасли философского знания - философии имени. Проблема осмысления имени продолжает оставаться в сфере внимания и в современных философских концепциях. Например, с ис-
следованием имени связана философия деконструктивизма, представленная в трудах французского философа, литературоведа и культуролога Жака Деррида.
Имя человека как выражение сущности личности и постижение этой сущности имеет большое значение не только в практике литературно-художественного творчества, но и является одной из самых загадочных проблем в области музыкального искусства. В сочинениях композиторов разных эпох имя, зашифрованное музыкальными звуками, воплощается звуковой монограммой-эмблемой*. У данного феномена существует множество терминов. Некоторые исследователи связывают определение монограммы с этимологическим генезисом. Например, Ю. Н. Холопов называет кодирование имени музыкальными звуками термином «литерафония» (буквенно-звуковая эмблема) [22, с. 590]. Композитор С. Невраев предлагает термин «криптофония» (шифрованное звучание). И. Сниткова называет монограмму «номинативно-символической» криптофонией, указывая при этом на то, что корни ее лежат в древней традиции запрета на произнесение вслух каких-либо имен и понятий, замену их знаками и системой символики. В свою очередь нами предлагается новый термин «ономафония», определяющий процесс номинации именами-монограм-
мами, широко распространенный в современном музыкальном искусстве. Ономафо-ния (от греч. onoma - имя, phone - звук) - это «перевод», транскрипция имени (как некоего вербального текста) в систему музыкальных знаков, т. е. буква соответствует тону определенной высоты.
Наиболее известные звуковысотные формулы-монограммы, такие как ВАСН (Бах), DSCH (Шостакович) и многие другие, функционируют в музыкальных текстах не только как определенные коды, смысл которых зафиксирован в конкретно-индивидуальной знаковости, но и как обобщенные символы, являющиеся выражением высокого духа, звукового священнодействия, заклинания.
С точки зрения семиотики музыкальной монограмме, с одной стороны, присуще свойство иконического знака (отношение подобия между знаком и объектом); с другой стороны, монограмма обладает чертами символа, и в этом смысле обладает большими смысловыми потенциями. Например, музыкальная эмблема ВАСН определяет собой и буквально зашифрованное имя композитора, и в определенных случаях символизирует музыку барокко, заключает в себе семантический образ креста (страстей), а также является вечным (вневременным) знаком творческого гения человека.
В феномене монограммы, неотделимой от имени, можно усмотреть проявление в некоторых случаях черт мифологичности, сакрально-сти. То есть смысл, заложенный в имени, проецируется в мотиве символичности букв монограммы. Для мифопоэтического сознания характерно «всматривание», «вслушивание» в звучание имени человека, что выражается фидеистическим отношением к слову в мифологическом восприятии. Пользование именем приобретает характер обрядовости с магическими свойствами, являясь одной из особенностей фольклорных представлений. Имеются в виду бесчисленные легенды, в которых, с одной стороны, накладывается табу, т. е. запрет произносить имя, а с другой стороны, часто повторяется значимое имя. Смысл этих обрядов сводился к тому, что зная имя, получаешь власть над тем, кто его носит.
В исследовании филолога Н. Б. Мечков-ской «Язык и религия» отмечается, что «вера в тайные смыслы букв, в сакральную силу самого начертания знака вызывала разнообразные виды магии - над буквами или с помощью букв. Древнееврейская запись имени Бога - с помощью одних согласных (поскольку в древнееврейском письме гласные не обозначались) - в Византии была осмыслена как «прикровенное» (тайное) выражение святого имени» [12, с. 72].
Интересны исследования лингвиста Ф. де Соссюра, изучавшего анаграмматическое строение мифопоэтических текстов; Соссюр высказал гипотезу о магической функции анаграмм**. По мысли автора (и в работах его последователей: О. М. Фрей-денберг, В. Н. Топорова), в древнейших религиозных текстах анаграмма имени Бога повторяется многократно, «насыщая» текст элементами сакрального имени, при одновременном отсутствии его в явном виде [18, с. 642].
В музыкальном искусстве употребление термина анаграмма (изоморфного понятию монограмма) - совершенно закономерно, так как композиторы порою составляют свои ономафонии путем свободной селекции букв имени, что усиливает их скрытый смысл. Например: как зашифрованная фамилия
(SHCHED - Щедрин, La-do-f - Лядов, B-la-f -Беляев), инициалы (DSCH - Дмитрий Шостакович, A(D)SCH - Альфред Шнитке, АВ -Альбан Берг, ЕбО - Софья Губайдуллина, ED(Es) - Эдисон Денисов), как комплекс избранных «литер» (AD SCHBEG - Арнольд Шёнберг, ABA BEG - Альбан Берг и A EBE -Антон Веберн в Камерном концерте А. Берга; EsEF AD - Йозеф Гайдн, FA EsCHBE -Франц Шуберт, BE EsCHA - Роберт Шуман, FE DEsH BA - Феликс Мендельсон-Бартольди, HAEEs B - Иоганнес Брамс, CHAD GE - Рихард Вагнер, HA EsAEs - Иоганн Штраус, CHAD Es - Рихард Штраус, A BCE - Антон Брукнер, GEs AHE - Густав Малер, A EG - Макс Регер, A HDE - Пауль Хиндемит, CA F - Карл Орф, HA EsE - Ханс Эйслер, A DEsEEsA - Пауль Дессау, AHE EsC - Карлхайнц Штокхаузен, AC E - Мау-
рисио Кагель, НА БбБ - Ханс Хенце в Третьей симфонии А. Шнитке).
Среди исследователей, выявляющих связь имени прежде всего с мифологическим мышлением, существует тенденция рассматривать имя в ряду определенных творческих актов: номинации, действия сюжета и бытия мифа (модель «имя - сюжет - миф» - как некое движение по кругу, где имя порождает сюжет, сюжет порождает миф, а миф порождает имя). Вопрос о соотношении имени, мифа и религии исследуется А. Ф. Лосевым. По мысли Лосева, религия и миф способы утверждения личности. Имя - это энергия личности. Утверждение имени - это «энер-гийное самоутверждение личности» в мифе [6, с. 98]. Миф же, согласно Лосеву, - это лик религии, так как религия - это «субстанциональное самоутверждение личности в вечности», т. е. утверждение самой сущности личности [6, с. 96]. Один из ключевых тезисов его «Философии имени» заключается в следующем: «[...] сама сущность есть не что иное, как имя» [7, с. 734]. Лосев приводит доказательства этого постулата: сущность есть эйдос, но вместе с тем и символ. А символ, следовательно, «[. ] есть абсолютное (или его степень) самосознание, то есть миф. Отсюда, сущность есть миф. Но эйдетически выраженная стихия мифа и есть имя, слово. Следовательно, сущность есть имя, слово» (курсив автора) [7, с. 734].
В. Н. Топоров в статье «Имена» высказывает мысль о проблематичности установления тождества имени и стоящей за ним сущности. Он говорит о «подвижности статуса» самого имени в мифологии, о тенденции к сакрализации и мифологизации Имени собственного и Имени нарицательного, граница между которыми имеет весьма условный характер [20, с. 508-510]. Речь в данном случае идет о двух возможных процедурах по отношению к имени: табуирование имени, если имя нуждается в защите, укрытии (отсюда различные системы «подменных» имен: эпитетами, апеллятивами и т. д.), и другая ситуация, когда апеллятив стремится стать именем собственным.
Мифологическое мышление, по Ю. М. Лот-ману, связано с «отождествлением» и «транс-
формацией объекта». В статье «Миф - имя -культура», написанной совместно с Б. А. Успенским, Лотман выводит взаимоопределе-ние мифа и имени, указывая на то, что одно сводится к другому: «миф - персонален (номинационен), а имя - мифологично» [9, с. 529]. По мысли Лотмана, специфика семи-озиса (системы знаков, обозначений) в мифе сводится к процессу «номинации»: «[...] знак в мифологическом сознании аналогичен собственному имени» [9, с. 519]. Если, рассматривая примеры с нарицательными именами, Лотман выявляет их соотнесение с некоторыми абстрактными понятиями, то в случаях с собственными именами имеет место определенное отождествление (объектов, субъектов, явлений). То есть собственное имя соотносится с изоморфным объектом.
Сразу после смерти Д. Д. Шостаковича возникла традиция музыкальных приношений ему с монограммой ББСН отечественных и зарубежных композиторов: К. Караева, М. Скорика, С. Слонимского, Б. Тищенко, А. Эшпая, А. Буша, Г. Кохана, Д. Лессюра,
Э. Г. Майера, З. Маттуса, К. Паласио, Н. Слонимского, Р. Стивенсона. Все эти посвящения осуществлены композиторами, принадлежащими к различным языковым культурам, и написаны в разных композиционных техниках. Но все они объединены, слиты воедино, отождествлены одним явлением культуры ХХ в. - образом Дмитрия Шостаковича, выраженным монограммой ББСН. Традиция подобных музыкальных приношений продолжена композиторами второй половины XX в. и в новом XXI в.: Э. Денисов ББСН для кларнета, тромбона, виолончели и рояля,
A. Шнитке Прелюдия памяти Д. Шостаковича,
B. Сильвестров Постлюдия ББСН, В. Тарнопольский Музыка памяти Шостаковича и др.
Согласно Ю. Лотману, «мифологическому миру присуще специфическое мифологическое понимание пространства», которое определяется не как конкретное место, а как «совокупность отдельных объектов, носящих собственные имена» [9, с. 530]. Автор говорит о «лоскутном» характере этого пространства и о своеобразных «перемещениях (объекта) из одного 1окш'а в другой» вне
времени [9, с. 530]. При этом Лотман делает вывод о «характерной способности мифологического пространства моделировать иные, непространственные (семантические, ценностные и т. д.) отношения» [9, с. 531]. Подобная тенденция «трансформации» музыкального имени-мифа (монограммы) наблюдается в функционировании, например, бахов-ской монограммы (ВАСН) в современных музыкальных текстах с различными композиционными техниками (серийной, микросе-рийной, сонорной, пуантилистической и др.), т. е. в пространстве и времени нового музыкального языка, где, безусловно, моделируются новые семантические отношения.
Размышляя о природе имени, непосредственной связи его с монограммой, о той личностной, индивидуальной знаковости, выразителем которой оно является, необходимо затронуть некоторые вопросы традиций фидеистического отношения к слову в разных учениях и системах. Н. Б. Мечковская в своем исследовании высказывает мысль о том, что «[. ] возможность веры в слово -вообще в природе людей. [...] В сущности, это мифопоэтическое видение слова. Это видение не удовлетворит логику, но оно требуется душе и сердцу человека. Вот почему фидеистические (мифопоэтические) мотивы в отношении к слову - это историческая реальность, без которой наше понимание человека и культуры было бы неполным» [12, с. 292]. Приведем суждение А. Ф. Лосева: имя, если оно «[. ] как-то содержит в себе вещь, [. ] должно иметь в себе и соответствующую структуру вещи [...]» [5, с. 192]. Музыкальные монограммы, кодирующие имена великих композиторов, удивительно выразительно создают своей звуковой структурой сущностный образ творца: например, густо хроматическое ВАСН, или преобладающее интонационное нисхождение БЕбСН (подобно фригийско-пониженному ладу Шостаковича).
Споры о сущности и смысловой значимости имени существовали с древних времен, в частности, в философии мудрецов Востока. К одному из положений об обусловленности имени природой вещей при-
надлежит идея «исправления (выпрямления) имен» в философии китайского философа Конфуция. По его учению, название вещи непосредственным образом связано с обозначаемым, соответствует ему. Конфуций верил в возможность воздействия имени на называемого. Главный его совет: начни исправлять мир с самого себя, позаботься о собственном совершенствовании. Его идея «исправления имен» - это вера в нравственный метод воспитания личности, который является принципом рациональной организации жизни общества и государственной власти.
Напротив, в даосизме соотнесенность между именем и вещью была достаточно условной. Знаменитый даосский канон Лао-цзы «Дао-Дэ цзин» объявляет все слова пустыми и излишними; таким образом, по его философии, мысль возвращается к истоку всего сказанного. В понимании Лао-цзы достоверным является слово (имя), способное освободиться от «прилипших к нему значений»; слово, отрицающее себя, освобождающее от самого себя:
Имя, которое можно назвать, -
не постоянное Имя.
Где имени нет - там начало всех вещей,
Где имя есть - там мать всех вещей
[2, с. 60].
Древнекитайский канон по своей структуре и стилистике - своеобразная тайнопись. Жиль Делез высказывает мысль, что в таком тексте «все вещи имеют смысл при условии, что слово молчит о себе или, скорее, в слове молчит смысл» [3, с. 156]. Подобные истины соответствуют одному из основных принципов мировоззрения Лао-цзы: признание реальностью «самоотсутствие сущего».
Приведем еще один отрывок:
Путь вечно безымянен; [.]
Где есть порядок, есть и имена,
Как только появляются имена,
Надобно знать, где в знании остановиться
[2, с. 189].
Практика различного истолкования этого текста все же сводится к следующему:
«Начало порядка есть появление имен. [. ] быть мудрым означает [. ] пользоваться именами, но «знать, где остановиться», то есть не принимать имена за реальность» [2, с. 191-192].
Эти восточные концепции удивительным образом могут быть полезны для понимания феномена музыкального символа. Звуковая монограмма, безусловно, наделена чертами символа, тем самым, образуя вокруг себя полисемантическое пространство. С одной стороны, музыкальная эмблема-монограмма - это отождествление с объектом (с именем, конкретной личностью). Конструкцию «Монограмма - Имя» можно представить (воспользуемся мыслью Ю. М. Лотма-на) как отождествление со ссылкой «[. ] на такой же предмет, но расположенный на иерархически высшей ступени, первопредмет, праобраз предмета» [9, с. 526]. С другой стороны, особенность музыкальной монограммы - в освобождении от предметно-знаковой закрепленности («самоотсутствие сущего», -по даосизму), в образовании смыслового резерва, с помощью которого монограмма-символ может свободно коррелировать с культурным контекстом, трансформироваться под его влиянием и сама его трансформировать, оторваться от своего корня, чтобы продолжить путь (по Лао-цзы), а значит: соотнесенность между звуковой монограммой и конкретным ее значением становится условной, приобретается новое смысловое пространство.
Перекодирование имени из вербального символа в символ музыкальный обнаруживает новые возможности постижения той внутренней сущности, которая стоит за определенным именем: имя становится музыкальной интонацией и при этом образуется новое, самостоятельное «поле смыслов».
Схему операции перевода можно выразить следующим образом:
Заданная Вербальный Музыкальная
информация текст интонация
(избранные литеры)
Код 1 Код 2
Имя ^ Монограмма ^ Монограмма-ономафония
В процессе перевода имени сначала в вербальную монограмму, а затем в монограмму музыкальную используются разные механизмы кодирования (коды, которые условно назовем К1 и К2). Безусловно, эти коды не идентичны и взаимно непереводимы. Поэтому передача точного соответствия смысла и тождества элементов, составляющих объект-имя, объект-монограмму вербальную и объект-монограмму музыкальную, будет весьма условной.
Филолог и музыковед А. В. Михайлов в статье «Слово и музыка: Музыка как событие в истории Слова» высказывает идею: вербальное слово имеет границы в смысловом плане, а музыкальное «слово» (интонация) безгранично, открыто, не требует (и не терпит) конкретного означивания [13, с. 6-23].
О системе художественного перевода размышляет Ю. М. Лотман в работах «Внутри мыслящих миров» и «Структура художественного текста». По Лотману, точный перевод с одного языка на другой, из одной художественной системы в другую - невозможен, всегда остается «непереведенный остаток». В процессе подобных трансформаций происходит «приращение смысла», порождение новых семантических образований. Лотман говорит: «[. ] Перевод осуществляется с помощью принятой в данной культуре условной системы эквивалентностей» [8,
с. 159]. И далее: «Подобный закономерный и неточный, однако в определенном отношении эквивалентный перевод составляет один из существенных элементов всякого творческого мышления. Именно эти «незакономерные» сближения дают толчки для возникновения новых смысловых связей и принципиально новых текстов» [8, с. 178].
Благоговение перед священным смыслом слова, опыт «обожения» звуков и букв получил свое ярчайшее развитие в одном из мистических движений православного Востока - в учении имяславцев, или в имясла-вии. Представители этого направления развивали давнюю православную традицию обожествления Имени Божия, связывая с ним проявление в мире божественной энергии. В отечественной традиции теоретическое ос-
мысление имяславия развивалось в сочинениях С. Н. Булгакова, П. А. Флоренского и А. Ф. Лосева. У каждого из них есть специальный труд, носящий название «Философия имени» [1; 20; 7]. Философию имени русские философы рассматривали в русле теологиче-ски-ориентированных систем. Проблема имени, в отличие от богословского спора между «имяславцами» и «имяборцами» об «именах Божиих», у Флоренского и Лосева связана с общей философией языка, которая кладет в основу Имя и его отношение к вещам, к миру. По существу, с современной точки зрения -это рассуждения о семантике имени, семантике языка (см. [19, с. 9-89]).
Под именем в философии языка понимается не только собственное имя (оним - имя, название), философская категория трактует имя как слово, т. е. определение вещи, явления, акт его понимания. Важным фактором в философии имени является процесс именования, т. е. прямая связь имени (слова) с вещью, с понятием о вещи.
По мнению историка русской философии Н. Плотникова, русская философия - это некая «мистико-поэтическая тайнопись» [14, с. 101]. Для С. Н. Булгакова и для А. Ф. Лосева имя - это коммуникат между Богом и миром, т. е. в имени непосредственным образом осуществляется реальная связь мира с Богом, феноменального и ноуменального бытия.
У Булгакова с онтологическим статусом Имени непосредственно сопряженным является онтологический статус Софии, его со-фиология. Например, в труде «Свет невечерний» София и Имя фактически синонимичны. В работах «Философия имени» и «Трагедия философии» они уже не выступают как синонимы. Решая проблему имени в фило-софски-религиозном ключе, С. Н. Булгаков считал, что имя есть раскрытие ноумена, проявление его энергии, оно не возникает случайно, а потенциально присутствует в вещи, твари, человеке. «Как предмет умозрения, имя есть идея, - пишет Булгаков, - как сила оно есть энтелехия» [1, с. 243]. Имя, по Булгакову, - это и смысл, и одновременно «молчаливое подлежащее», сфера Я, сфера
субъективности: сфера, где я присутствую и откуда я говорю, моя сфера, мое имя. Иными словами: имя, взятое в единстве со своим носителем, есть критерий софийности мира, но не сама эта софийность. Следовательно, в философии Булгакова мы находим учение об Имени - как учение о человеке, о личности, и учение о Софии - как учение о Богочелове-честве.
Выступая апологетом имяславия, А. Ф. Лосев в своей книге «Философия имени» разрабатывает философию языка, близкую Булгакову. Русский философ выдвигает тезис: «весь мир есть слово». «Если сущность -имя, слово, то, значит, и весь мир, вселенная есть имя и слово, или имена и слова. Все бытие есть то более мертвые, то более живые слова. Космос - лестница разной степени словесности. Человек - слово, животное -слово, неодушевленный предмет - слово. Ибо все это - смысл и его выражение» [7, с. 734]. Таким образом, у Лосева идеи имя-славцев перерастают в определенный «культ» слова-имени, в его могущество, магическую силу. «Природа имени, стало быть, магична. [.] Знать имя вещи - значит уметь пользоваться вещью в том или другом смысле» [7, с. 763].
В 1926 г. Павел Флоренский пишет работу под названием «Имена», соединившую ранние разработки философии имени, поздние интерпретации платонизма и имяславия, а также исследования по «ономатологии»***. В заметках к первой части «ономатологии» автор дает характеристику своему исследованию: «[...] учение о существенной природе личных имен и их метафизической реальности в образовании личности, превозмогающей эмпирические факторы» [21, с. 289].
Главный тезис «ономатологии» Флоренского заключается в обосновании природной связи имени и судьбы человека. Мыслитель выводит положение о том, что информация, которую может нести имя человека, становится общечеловеческой, универсальной, устойчивой традицией, накопленной веками: «[...] общечеловеческая формула о значимости имен и о связи с каждым из них определенной духовной и отчасти психофизической
структуры, устойчивая в веках и народах, ведет к необходимому признанию, что в убеждениях этого рода действительно есть что-то объективное и что человечество, всегда и везде утверждая имена в качестве субстанциональных сил или силовых субстанций или энергий, имело же за собою подлинный опыт веков и народов, вылившийся в вышеуказанной форме» [21, с. 48].
Информация, заложенная в имени человека, переходящая в вербальную и музыкальную монограмму, все стороны иносказания, составляющие суть этого явления, - все это становится устойчивой традицией, передаваемой из поколения в поколение. Самый яркий пример - монограмма И. С. Баха. Символика этой монограммы - полисемантична. Буквальный, первичный смысл немецкого слова Bach - ручей. Одновременно с этим прямым смыслом есть и другой, косвенный, вторичный, который может быть понят лишь через первый, - вечный путь, движение, т. е. иносказательно - прохождение через путь и гений Иоганна Себастьяна Баха. Кроме того, что это ряд точно прочитываемых нот, символизирующих имя композитора, это и начало алфавита, и символ креста, а также вневременной символ-эмблема творческого духа, его неиссякаемой вечной, божественной силы. Это символ, освещающий всю историю музыки (об этом говорили многие композиторы, исполнители, исследователи, например, Альфред Шнитке, Алексей Любимов и др.).
Для Павла Флоренского символической гранью между Богом и миром является образ, а имя становится вербальной констатацией его носителя. Полагая, что имя магическим образом влияет на нареченную им личность, на его судьбу и биографию, автор говорил о том, что имя в связи с этим становится эмблемой, гербом, знаком, обрамлением личности. Более того, как замечает отец Павел: «В имени живет не только семема его, но и морфема, даже фонема. [...] Самое имя, как слово, словесный организм, а в нем - важное значение имеет звук его» [21, с. 99, 113]. Этот постулат близок «звуковой теории» имени, которая базируется на вибрациях звучания
имени, воспринимаемых людьми, хотя и неосознанно. В организации музыкальной монограммы звуки, соединяясь с вербальными знаками имени, взаимодополняют друг друга, привнося тем самым новые смысловые нюансы имени.
Весьма интересными в контексте настоящей статьи представляются положения современного французского философа Жака Деррида, которые он частично затрагивает в работе с показательным названием «Эссе об имени».
Оригинальность философских установок Деррида проявилась в преобразовании, перетолковании метафизического мышления. В критическом отношении к европейской традиции «центризма» (т. е. всякого рода центра и структурности) французский ученый экзистенциально стремится выйти за пределы логоцентризма. Борьба с традиционными семантическими установками привела его к собственной концепции знака, которая является частью его «деконструктиви-стской программы».
Деконструктивистский метод Деррида заявляет о невозможности увидеть первопричину вещей (тогда как традиционная теория знаков призвана обнаруживать «подлинное» содержание и смысл того, что обозначается, во всем увидеть Истину). Деррида говорит об иной системе связей, которые складываются в сложную метасистему - «деконструкцию интертекста». Эти иные связи обнаруживают, по его мнению, прежде скрытые, маргинальные, подавленные конвенциями и традициями смыслы и значения. Новая идея Деррида - «в переворачивании концептуального порядка» понятий, связей, отношений [15, с. 198].
Эта философская концепция французского мыслителя наводит на размышления о сущности музыкального именования в современном музыкальном искусстве. Почему музыка ХХ в. буквально наполнена именами композиторов (и не только) прошлых эпох и сегодняшнего времени? Можно ли говорить о новой концепции композиторского творчества и появлении нового «именного жанра» в музыкальном искусстве ХХ века? И почему
же в ХХ и XXI вв. композиторы так настойчиво обращаются к именам-монограммам? Не есть ли это своеобразное утверждение личностного начала в современной культуре, особенностью которой является острый личностный дефицит (идея структурализма и постструктурализма о «смерти автора»)? Но не только это.
Жак Деррида «схватывает» главное в новой постмодернистской картине творчества, в частности, в ином, чем раньше статусе автора, творца (а значит, и имени, как его носителя). В традиции прежних веков художественное произведение - это авторское слово. Если и допускается «диалог» с другими авторами, то в качестве «довеска», второго плана, цитаты, вставки (например, как мелодия-цитата одной из тем Фрескобальди в роли «творческого собеседника» Баха в его «Искусстве фуги», или как монограммы в музыкальных произведения XIX в.).
Новая же ситуация (современной музыки), вскрывая «архив памяти», фактически переворачивает все «вверх ногами» (идея деконструктивизма), ставя цитирование, жонглирование именами всех времен и пространств мировой культуры в центр замысла, автор же сочинения делает лишь свою «подпись» (вензель, тоже монограмму), как бы вписывая себя в сонм великих, а тем самым в традицию. В таком «опусе» действительно нет центра (авторской идеи), нет «первопричины вещей», причинно-следственных связей. В нем зафиксирован некий хаос нынешнего бытия, лишь «след» чего-то (по Деррида), без ясного смысла.
В современной музыкальной культуре можно отметить новое отношение к именной музыкальной эмблеме-монограмме: по-
существу, она становится именем нарицательным. Монограммы в музыкальных произведениях XX и XXI вв. - это «кирпичики»
текста, и зачастую это единственный «строительный материал» сочинения. Так, например, в «Элегии памяти Эдисона Денисова» Д. Смирнов избирает технику звуковых монограмм, которых множество в сочинении, тем самым, определяя «сюжетную канву» -путешествие по истории музыки (такой «жанр» весьма распространен в ХХ-ХХ1 в. у Берга, Шнитке, Тарнопольского, Денисова). Или С. Загний в «Этюдах на ритм ВАСН», практически не говоря «своего слова», лишь манипулирует эмблемой ВАСН, которая в его деконструктивной технике вообще потеряла изначальный смысл.
Где автор в таких произведениях? У него нет своей идеи, своего слова, он эксплуатирует имена, «паразитирует» на них. Поэтому так произвольно с ними обращается, конструируя их, как ему заблагорассудится, оперируя ими как нарицательным материалом, потерявшим свой центральный смысл.
Идея А. В. Михайлова о трансгрессивно-сти музыкального искусства, об установлен-ности его на слово, на различные словесные слои смысла, выходящие в координаты «за-словесного смысла», очень актуальна для понимания сущности ономафонического процесса. Музыка выводит Имя (монограмму) из сферы, ограниченной пределами смысла и значений слов, в другой мир. Мир, в котором содержание и смысл несводимы к словесному выражению. За Именем музыкальным скрывается Нечто с «ускользающим» содержанием, «ускользающим» смыслом. При переводе Имени из вербальной формации в чисто музыкальную происходит что-то, смысловыяв-ление которого не выражается областью «читаемого», а существует в некоторых состояниях, возможно, недостижимых. Все это лишь гипотезы, размышления над которыми будут сопровождать Имя в музыке на протяжении всего бытия самой музыки.
ПРИМЕЧАНИЯ
* Монограмма (лат. monogramma от греч. monos - один, gramma - буква, запись) в буквальном значении - это изображение, нарисованное одной линией. Позднее под монограммой понимался знак, составленный из двух или более связанных букв, которые обозначали обычно чьи-то инициалы [16, с. 315].
Монограмма - это частный случай брахиграфии (сокращенного письма). Другие формы монограммы, близкие ей по смыслу: аббревиатура, анаграмма, контрактура, криптограмма, сигль, идеограмма, иерограмма, логограмма, силлабограмма, эмблема.
** Анаграмма (от греч. ana + gramma - перестановка букв) - перестановка букв в слове или в словосочетании, в результате которой образуется новое слово или словосочетание [17, с. 20]. Анаграмма иногда рассматривается как разновидность монограммы. Например, в работе О. А. Юферовой анаграмма понимается как «[...] код, образованный путем комбинирования звуков (прежде всего монограммы), по аналогии с перестановкой букв в слове» [23, с. 12].
*** Ономатология (греч. ónoma - имя, наименование и logos - учение, наука) - раздел языкознания, изучающий собственные имена. Современное языкознание в основном использует термин «ономастика» (от греч. onomastike (techne) - искусство давать имена).
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Булгаков С. Н. Философия имени. СПб.: Наука, 1999. 368 с.
2. Дао-Дэ цзин, Ле-цзы, Гуань-цзы: Даосские каноны / Перевод, вступ. ст., комм. В. В. Малявина. М.: Астрель: АСТ, 2002. 542 с.
3. ДелезЖ. Различие и повторение. СПб., 1998. 314 с.
4. Деррида Ж. Эссе об имени / Пер. с фр. Н. А. Шматко. М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 1998. 192 с.
5. Лосев А. Ф. Диалектика художественной формы // Лосев А. Ф. Форма. Стиль. Выражение. М.: Мысль, 1995. С. 10-296.
6. Лосев А. Ф. Миф. Число. Сущность. М.: Мысль, 1994. 919 с.
7. Лосев А. Ф. Философия имени // Лосев А. Ф. Бытие имя космос / Сост. и ред. А. А. Тахо-Годи. М.: Мысль, 1993. С. 627-801.
8. Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров // Лотман Ю. М. Семиосфера. СПб.: Искусство-СПб, 2004. С. 149-390.
9. Лотман Ю. М. Миф имя культура // Лотман Ю. М. Семиосфера. СПб.: Искусство-СПб, 2004.
С. 525-543.
10. Лотман Ю. М. Структура художественного текста // Лотман Ю. М. Об искусстве. СПб.: Ис-кусство-СПб, 2005. С. 13-285.
11. Махлина С. Т. Семиотика культуры и искусства: Словарь-справочник в 2-х книгах. Кн.1. СПб.: Композитор Санкт-Петербург, 2003. 264 с.
12. Мечковская Н. Б. Язык и религия. М.: Агентство «ФАИР», 1998. 352 с.
13. Михайлов А. В. Слово и музыка: Музыка как событие в истории Слова // Слово и музыка. Памяти А. В. Михайлова. Материалы научных конф. / Науч. тр. МГК им. П. И. Чайковского. Сб. 36. М., 2002. С. 6-23.
14. Плотников Н. Философия для внутреннего употребления // Неприкосновенный запас. Дебаты политики и культуры, 2002. № 2/22. С. 98-104.
15. Постмодернизм. Энциклопедия. Мн.: Интерпрессервис; Книжный дом, 2001. 1040 с.
16. Символы, знаки, эмблемы: Энциклопедия / Под ред. В. А. Телицына. М., 2003. 495 с.
17. Словарь иностранных слов / Сост.: Женило М. Ю., Юрченко Е. С. Ростов-на-Дону: Феникс, 2001. 800 с.
18. Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1977. 696 с.
19. Степанов Ю. С. Семантическая парадигма («Философия имени» как выражение семантического подхода к языку) // Степанов Ю. С. В трехмерном пространстве языка: Семиотические проблемы лингвистики, философии, искусства. М.: Наука, 1985. С. 9-89.
20. Топоров В. Н. Имена // Мифы народов мира. Том I. М., 1991. С. 508-510.
21. Флоренский П. А. Имена. М.: АСТ; Харьков: Фолио, 2003. 330 с.
22. Холопов Ю. Н. Гармония. Практический курс. В 2-х частях. Часть II. Гармония ХХ века. М.: Композитор, 2003. 624 с.
23. Юферова О. А. Монограмма в музыкальном искусстве XVII-XX веков: Автореф. дис. ... канд. искусствоведения. Новосибирск, 2006. 16 с.
