CC BY
33
О НЕКОТОРЫХ ДИСКУССИОННЫХ ТЕОРЕТИЧЕСКИХ И МЕТОДОЛОГИЧЕСКИХ ВОПРОСАХ СОВРЕМЕННОГО РОССИЙСКОГО ГОСУДАРСТВОВЕДЕНИЯ
Э.В. ЕРЕМЯН,
кандидат юридических наук, доцент кафедры конституционного и муниципального права
Российского университета дружбы народов
Аннотация. В статье раскрывается специфика республиканской формы правления в Российской Федерации. Анализируются правовое положение главы государства и его роль в системе сдержек и противовесов. Предлагается с критической точки зрения посмотреть на некоторые конституционные положения, устанавливающие институт отрешения от должности президента, ценз оседлости, возрастной ценз.
Ключевые слова: глава государства, президент, республиканская форма правления, система сдержек и противовесов, институт отрешения от должности.
ABOUT SOME DEBATABLE THEORETICAL AND METHODOLOGICAL QUESTIONS OF MODERN RUSSIAN POLITICAL SCIENCE
E.V. EREMYAN,
candidate of legal sciences, associate professor of the chair ofconstitutional and municipal law
of the Russian university of friendship of the people
Annotation. In article specifics of the republican form of government in the Russian Federation reveals. The legal status of the head of state and his role in system of controls and counterbalances is analyzed. It is offered to look from the critical point of view at some constitutional provisions at dismissals establishing institute from a position of the president, a residential qualification, the age qualification.
Keywords: head of state, president, republican form of government, system of controls and counterbalances, dismissal institute from a position.
В этом году мы будем отмечать рубежный юбилей — двадцатилетие Конституции Российской Федерации 1993 г.: повод достаточно существенный, чтобы попытаться критически обобщить (хотя бы в общих чертах) опыт перехода от «советской» модели властно-публичных отношений к «демократическому федеративному правовому государству с республиканской формой правления...». При этом, вне всякого сомнения, не удастся избежать, тем более проигнорировать, об-^ ширного спектра вопросов, прямо или опосредованно связанных с процессом адаптации к отечественным реалиям «заимствованных» учреждений и институтов, в большей либо меньшей степени традиционных для общественной практики, сложившейся в «качественно» других социально-политических системах.
По весьма справедливому замечанию целого ряда исследователей, одним из фундаментальных вопросов, от ответа на который не в последнюю очередь зависит характеристика сложившегося в нашей стране конституционного строя, является идентификация, причем не только с научно-теоретической, доктринальной точки зрения «республиканской формы правления», провозглашенной в ст. 1 Конституции. Не конструктивно выяснять, по каким причинам «авторы Основного закона»,
компилируя из зарубежных источников отдельные властные структуры, не конкретизировали в соответствующих статьях или разделах, с какой «реальной» формой правления — парламентской, президентской, смешанной — политическая бюрократия ассоциировала институт главы государства, занимающего (и de facto, и dejure) центральное место в иерархии публичных учреждений [1].
В ситуации «латентной гражданской войны» осени 1993 г., о которой сейчас «стыдливо умалчивают» ее участники, решающее значение, видимо, играл не только лимит времени (как в декабре 1991 г.), но и «социальный заказ», тем или иным образом определявший алгоритм законотворческой деятельности «отцов-основателей» [2] современной российской государственности. Необходимо было (оправданно или нет — другой вопрос) избавиться от «депутатской говорильни» — всесильного Съезда народных депутатов, ограничивавшего и контролировавшего деятельность федеральной исполнительной власти, ассоциируемой с президентом и его непосредственным окружением. Парламентаризм как республиканская форма правления оценивался и воспринимался «правящей элитой» исключительно в качестве «тоталитарного» рудимента пресловутой «советской» административно-командной системы, все более тормо-
зившего социально-экономическое развитие страны и демократизацию отдельных сфер общественных отношений. В итоге маятник качнулся, причем исторически не мог не качнуться, из одной крайности (неоправданно раздутых полномочий учреждений парламентского типа) в другую (гипертрофированного статуса института президентуры).
В этом, судя по всему, не было бы ничего экстраординарного, тем более, учитывая «переходный» характер государственности, в рамках которой объективно возрастало значение публичных учреждений, функционирующих в тех областях, где государство по-прежнему продолжало играть ведущую либо доминирующую роль. Опыт многих развитых и развивающихся стран свидетельствует о том, что в ситуациях подобного рода на лидирующие по-
полномочия относятся к прерогативам Федерального Собрания — Парламента РФ. Не менее жесткое предписание содержится в ст. 110, устанавливающей, что «исполнительную власть РФ осуществляет Правительство РФ», которое «состоит из Председателя.., заместителей Председателя... и федеральных министров».
Как видим, Конституция декларирует дифференциацию власти в строго «классическом» варианте, однако в ст. 11 общепринятый принцип разделения властей институционально интерпретируется в более широком политико-правовом контексте: «1. Государственную власть в Российской Федерации осуществляют Президент Российской Федерации, Федеральное Собрание (Совет Федерации и Государственная Дума), Правительство Российской Федерации, суды Российской Федерации.».
зиции выходит исполнительная власть, как правило (пре- При этом Президент как глава государства de jure не ас-
имущественно), концентрирующая значительный объем социируется ни с одной из ветвей властного механизма
управленческих прерогатив, выходящих за пределы тра- (более того, отсутствуют какие-либо ведомства, осущест-
диционных полномочий, вытекающих из принципа раз- вляющие контрольные мероприятия за его деятель-
деления властей. Однако в качестве важнейшего полити- ностью). В то же время его реальный социальный и по-
ко-правового фактора, мощным регулятором взаимодей- литический статус и чрезвычайно широкий перечень
ствия ветвей власти в таких случаях чаще всего выступает полномочий (которые помимо всего прочего не носят
система «сдержек и противовесов», не позволяющая ка- исчерпывающего характера) ставят «институт главы го-
кому-либо федеральному или национальному властному сударства» вне конституционно-правовых рамок «клас-
институту бесконтрольно осуществлять соответствующие сического» определения принципа разделения властей, в
функции [3, с. 355]. том числе предельно четко сформулированного в ст. 10
Если использовать аналогию, заимствованную из Конституции РФ 1993 г. [5, с. 7].
практики муниципальных отношении, имеющих место
Какие же публичные прерогативы, отнесенные дей-
в англосаксонской модели организации местного само- ствующей Конституцией к исключительному ведению управления и подпадающих под дефиницию «публичная Президента Российской Федерации, тем или иным обра-власть», речь идет об «inter vires», т.е. полномочиях, зом позволяют рассматривать данный орган примени-установленных актом британского парламента («можно тельно к функциям всех трех ветвей власти, аккумули-только то, что нормативно разрешено или закреплено руемых в руках главы государства?
Во-первых, глава государства соответствующими до-
за конкретными учреждениями»). Каждый орган государственной власти осуществляет лишь те публичные
кументами не только актуализирует формирование и прерогативы, которыми он, исходя из принципа разде- роспуск одной из палат Федерального Собрания — Го-
ления властей, наделен нормами конституции и законодательством [4].
В противном случае в действие вступает «ultra vires» — решения и акты, выходящие за рамки строго регламентированных полномочий, отменяются или признаются ничтожными, а лица и органы, их принявшие либо инициировавшие, несут персональную (юридическую) ответственность, вплоть до отрешения от должности и уголовного преследования.
Согласно ст. 10, закрепляющей важнейший критерий конституционного строя, «государственная власть в Российской Федерации осуществляется на основе разделения на законодательную, исполнительную и судебную». Исходя из нормы ст. 94, императивный характер которой вполне очевиден, представительные и законодательные
сударственной Думы (п. «а» и «б» ст. 84), но инициирует и завершает законодательный процесс (п. «г» и «д» ст. 84), в том числе используя инструмент «вето». Таким образом, его можно рассматривать одним из важнейших элементов той ветви власти, которая осуществляет законодательные полномочия.
Во-вторых, глава государства непосредственно либо по согласованию с Государственной Думой или Председателем формирует и отправляет в отставку Правительство Российской Федерации, назначает на должность и освобождает от должности заместителей Председателя Правительства, федеральных министров и руководство Центрального банка (п. «а», «в», «г», «д» ст. 83).
Президент имеет право председательствовать на заседаниях Правительства Российской Федерации (п. «б»
ст. 83), осуществляет руководство внешней политикой, ведет переговоры и подписывает международные договоры Российской Федерации, подписывает ратификационные грамоты, принимает верительные и отзывные грамоты аккредитуемых при нем дипломатических представителей (п. «а», «б», «в», «г» ст. 86), является верховным главнокомандующим (ст. 87). Кроме того, он формирует и возглавляет Совет Безопасности (п. «ж» ст. 83), назначает и освобождает высшее командование Вооруженных Сил, утверждает военную доктрину (п. «з» и «л» ст. 83), решает вопросы гражданства Российской Федерации и предоставления политического убежища (п. «а» ст. 89) и т.д.
Наконец, глава государства в случае противоречия Конституции 1993 г. федеральному законодательству, международным обязательствам нашей страны или нарушения прав и свобод человека и гражданина вправе приостанавливать до решения этого вопроса соответствующим судом действие правовых актов органов исполнительной власти субъектов Российской Федерации (ч. 2 ст. 85).
Следовательно, как и в ситуации с законодатель-
вия», в целом направленных на сдерживание активности любой из «традиционных» ветвей власти. Об этом, с одной стороны, достаточно наглядно свидетельствует исчерпывающий перечень полномочий Государственной Думы и Совета Федерации (где «контрольные» функции по существу, отсутствуют), с другой — декларативный характер отдельных прерогатив, прежде всего отрешение президента от должности, законодательно, по-прежнему не регламентированных [7].
Напомним, что президент может прекратить исполнение своих полномочий досрочно всего лишь только в трех случаях (ч. 2 ст. 92): «... его отставки, стойкой неспособности по состоянию здоровья осуществлять принадлежащие ему полномочия или отрешения от должности». Некоторые исследователи и политики, ссылаясь при этом на опыт Соединенных Штатов Америки, «родины» процедуры импичмента, полагают (справедливо или нет — другой вопрос), что нет никакой необходимости в детализации в рамках специального правового акта комплекса мероприятий, связанных (в совокупности и для каждого отдельного основания) с досрочным прекращением полномочий главы государства. Соглашаться или ной ветвью, его корректно рассматривать доминирую- нет с предложениями подобного рода — личное дело щим элементом той части публичного управленческого ученых и рядовых избирателей, однако откладывать ре-механизма, к ведению которой тем или иным образом шение данной проблемы в «долгий ящик» на фоне роста отнесены властные функции исполнительно-распоря- гражданской активности и протестных настроений ста-
дительного характера [6, с. 16, 17].
новится все более нецелесообразным. Особенно учиты-
В-третьих (п. «е» ст. 83), за исключением судей фе- вая то «банальное» обстоятельство, что в отдельных сфе-дерального Конституционного, Верховного Суда и рах общественных и публичных отношений (например,
Высшего Арбитражного Суда, кандидатуры которых для их последующего назначения вносятся Президентом РФ в Совет Федерации (как и кандидатура Гене-
организация выборов) законодательное регулирование носит перманентный характер [8].
Процедура отрешения главы государства от долж-рального прокурора Российской Федерации), глава ности, описанная в ст. 93 Конституции, предполагает государства непосредственно назначает своими ука-
зами судей всех прочих федеральных судов. По его же предложению, Генеральный прокурор освобождается от занимаемой должности (аналогичным образом, видимо, несмотря на отсутствие указанной структуры в Конституции, обстоят дела и в отношении руководителей Следственного комитета).
С учетом сказанного, полностью отпадает необходимость иметь в наличии «что-то», хотя бы поверхностно или в деталях напоминающее систему «сдержек и противовесов», когда одна ветвь государственной власти не только контролирует деятельность другой (других), но и оказывает прямое либо латентное давление, опираясь на мнение гражданского общества, на своих «публичных контрагентов». В отличие от развитых «западных» демократий в Российской Федерации эту роль сравнительно успешно играет институт президентуры, концентрирующий широкий круг «методов воздейст-
(причем норма императивная) наличие в действиях президента строго определенного состава уголовного преступления: он «может быть отрешен от должности Советом Федерации только на основании выдвинутого Государственной Думой обвинения в государственной измене или совершении иного тяжкого преступления». При этом в тексте Конституции (ч. 1 ст. 93) ничего не говорится о том, какое конкретное правоохранительное учреждение будет инициировать лишение или ограничение неприкосновенности, возбуждать и вести дело, осуществлять необходимые следственные мероприятия, в частности опрашивать свидетелей (особенно иностранных граждан), проводить очные ставки и т.д.
Как и в практике американского конституционализма (где во главу угла поставлен не закон, а традиция), Государственная Дума выступает своего рода квазиследственным органом, выдвигающим обвинение «в государственной измене или совершении иного тяжкого пре-
ступления, подтвержденного заключением Верховного Суда...», а Совет Федерации — квазисудебным органом, принимающим постановление об отрешении главы государства от занимаемой должности. Однако, учитывая отсутствие письменного юридического документа, детально регулирующего механизм «импичмента», скорее всего депутатам Государственной Думы и членам Совета Федерации придется, видимо, использовать положения парламентских регламентов (ч. 4 ст. 101: «каждая из палат принимает, регламент и решает вопросы внутреннего распорядка своей деятельности.») обеих палат, где должны быть нормы, посвященные указанной проблеме, причем нормы процессуального характера.
Получается, что за неимением закона (в перечне конституционных актов его нет) судьба главы государства и de jure, и de facto в принципе может быть решена постановлением Совета Федерации, принятого на основе регламента. Более того, прежде чем быть подвергнутым политической ответственности (а импичмент — это вид не уголовной, а политической ответственности), президента необходимо признать лицом, совершившим то или иное тяжкое уголовное преступление, что и подтверждается заключением Верховного Суда (предположительно, судя по всему, в рамках пленарного заседания).
И в первом, и во втором случае легитимность вынесенных парламентом экстраординарных по своей значимости и последствиям решений подтверждается не только квалифицированным большинством в две трети голосов от общего числа в каждой из палат Федерального Собрания, но и необходимым участием в процессе Конституционного Суда. Вместе с тем совершенно непонятно, как, если «что-то подобное» вообще возможно (или допустимо) не на уровне гипотетических предположений, будет осуществляться кассация как одна из важнейших стадий, направленных на защиту прав и свобод подсудимого? Какая из форм презумпции невиновности либо виновности будет распространяться на главу государства, подвергнутого импичменту? Действующее законодательство ответов не дает.
Пробелы конституционно-правового характера (на которые в силу целого ряда причин не принято обращать должного внимания), в большей или меньшей степени обусловленные слабым научно-теоретическим фундаментом, видны даже невооруженным глазом. В частности, речь идет о таких основополагающих (для развитых демократий) институтах, как habeas corpus и habeas data, непосредственно вытекающих из необходимости неукоснительного обеспечения (безусловного соблюдения) правоохранительными, следственными и судебными органами прав и свобод человека и гражданина [9, с. 42]?
Любопытно, в том случае если будет применена процедура habeas corpus, от какого публичного органа (существующего, специально сформированного для этих целей) либо официального должностного лица (группы лиц) последует юридически или политически обоснованная инициатива [10] по освобождению под залог [11, с. 201], арестованного главы государства, и какого минимального и максимального размера должна устанавливаться залоговая сумма? И кто в столь неоднозначной и противоречивой ситуации будет выступать гарантом выполнения соответствующих, прежде всего финансовых требований и условий: государственный бюджет, личные средства «подсудимого» и членов его семьи, добровольные пожертвования граждан, международные спонсоры?
В контексте обсуждаемой темы принципиальным представляется вопрос, связанный с определением так называемой «стойкой неспособности по состоянию здоровья» осуществлять президентом принадлежащие ему полномочия. Если в отношении процедуры отрешения от должности в Конституции сформулирован, пусть и в самых общих чертах, алгоритм взаимодействия парламента и двух высших федеральных судов, то о процедуре, в рамках которой «кто-то» должен установить уровень, характер и базовые критерии «стойкой неспособности», нет даже намека. В компетенции каких федеральных либо региональных научных центров и лечебных медицинских учреждений — психиатрических, онкологических, гипертонических, терапевтических, урологических, ортопедических или, например дерматологических и стоматологических — в настоящее время сконцентрированы прерогативы, обладатели которых будут выносить «вердикт» о состоянии здоровья главы государства? И чье решение (правительства, парламента, суда), сохраняя при этом не только профессиональную (врачебную), но и государственную тайну, соответствующая инстанция будет в том или ином объеме выполнять?
А ведь речь идет, как минимум, о досрочном прекращении исполнения президентских полномочий (с соответствующими последствиями для их реального «физического носителя»), в рамках которых системно аккумулированы не просто фундаментальные, а структурообразующие публично-правовые, политические и представительские прерогативы главы государства.
Так что закон об импичменте обусловлен целым рядом чисто объективных причин, вытекающих из практики государственного строительства. На наш взгляд, он должен носить общий характер, так как в конституционном акте подобного рода следует регламентировать «институт отрешения от должности» не только главы государства, но и руководителей субъек-
тов Федерации и высших должностных лиц федерального и регионального уровней.
Подытоживая, нельзя, хотя бы поверхностно, не углубляясь в детали, не коснуться некоторых вопросов, невольно возникающих в рамках сравнительно-правового анализа при буквальном прочтении ч. 2 ст. 81 Конституции: «Президентом Российской Федерации может быть избран гражданин Российской Федерации не моложе 35 лет, постоянно проживающий в Российской Федерации не менее 10 лет». Как видим, очень лаконичная формулировка, позволяющая вариативные, неоднозначно трактуемые интерпретации [12].
Практика многих стран (например, Соединенных Штатов) свидетельствует, что на пост главы государства вправе претендовать лишь гражданин по рождению (филиация), а не получивший этот статус путем натурализации. Именно поэтому президент Барак Обама подвергается критике со стороны оппонентов, считающих, что он не отвечает указанному критерию в полном объеме [13].
В свою очередь, ценз оседлости (постоянное проживание на территории страны или региона) также яв-
ных, законодателей и политиков состоит в том, чтобы, отказавшись от неконструктивных и ничем не оправданных амбиций, набраться мужества и перестать относиться к Конституции как к некой «священной корове». Внесение уже давно назревших поправок и дополнений лишь усилит ее значение и авторитет в глазах широких слоев и общественных групп населения, придав ей статус подлинного, а не декларативного «Основного Закона». Тем более, что определенные шаги в этом направлении (увеличение срока полномочий главы государства и депутатов Государственной Думы) были осуществлены в рамках обычного законодательного процесса.
Литература
1. Отдельные ученые, использующие метод сравнительного правоведения, обращают внимание на тенденции, имеющие место в теории и практике конституционного права зарубежных стран, исходя из которых, делаются выводы, позволяющие критически воспринимать «классический» (периода борьбы с абсолютизмом) принцип разделения властей. Более того, подчеркивается тот факт, что традиционная триада — дифференциация
- .на законодательную, исполнительную и судебную ветви
ляется чрезвычайно действенным сдерживающим фак- м * ' * ^ -1
власти — не совсем адекватно отражает реалии процес-
тором, препятствующим натурализованным гражданам
(в первом поколении) занимать отдельные (перечень которых в целом достаточно обширен) выборные и служебные должности в государственном аппарате.
Как это ни парадоксально на первый взгляд, но для того, чтобы занять, например, должность заведующего кафедрой, как минимум, необходимо иметь высшее профессиональное образование, ученую степень и звание, определенное количество монографических исследований, учебников и прочих печатных работ, а в последнее время — еще и спрг «кандидата» судимости. На этом фоне Президентом Российской Федерации в принципе может стать чело век, отвечающий всего лишь трем критериям: гражданству, возрасту и оседлости, не исключено — даже не говорящий по-русски.
Скорее всего законодательной регламентации требует и возрастной ценз: если по поводу его, условно говоря, нижнего предела (35 лет) проблем в целом не возникает, то в отношении верхнего, как в случае с представителями судейского корпуса, известная «определенность» была бы уместной, предварительно, хотя бы на уровне научной и публичной дискуссий.
Итак, как видим, с течением времени все более очевидными становятся те «авторские недоработки», прямо или косвенно связанные с подготовкой текста проекта Конституции, одобренного на всенародном референдуме 12 декабря 1993 г. Задача современного поколения уче-
сов, которые наблюдаются в тех или иных регионах мира. Например, в некоторых государствах Латинской Америки, в частности Венесуэле, в конце 1990-х гг. были приняты конституции, закрепившие нетрадиционную систему разделения властей и функций публичных институтов, „
с одной стороны, по территориальному — на власть национальную, власть штатов и власть муниципалитетов. Раздел IV Конституции Венесуэлы 1999 г. («О публичной власти») определил в ст. 136, что публичная власть дифференцируется между властью муниципалитетов, властью штатов и властью общенационального уровня. С другой стороны, общенациональная (федеральная) власть подразделена по функциональному принципу на законодательную, исполнительную и судебную. При этом законодатель посчитал, что указанный алгоритм, регламентирующий традиционный подход к разделению властных полномочий, уже не во всем отражает характер общественных отношений и ввел дополнительно еще две ветви власти — гражданскую и избирательную (электоральную). Штатина М.А. Разделение властей по Конституции Венесуэлы 1999 г. Федеральная власть и власть штатов, законодательная и исполнительная власть // Вестник РУДН. 2000. № 2. С. 98; ЕремянВ.В. Развитие институтов местного управления и местного самоуправления в Латинской Америке // Муниципальное право зарубежных стран (сравнительно-правовой анализ) / под общ. ред. докт. юрид. наук, проф. В.В. Еремяна. М., 2006. С. 355.
2. В связи с этим нельзя не учитывать соотношения легитимности и целесообразности конкретных решений и актов, принятых в тот период законодательной и исполнительной властью.
3. Когда речь заходит об опыте развитых и развивающихся государств, невольно возникает вопрос: почему
при подготовке текста действующей Конституции Российской Федерации использовалась законодательная практика очень узкого перечня стран (Германии, Франции, Соединенных Штатов) и игнорировался опыт тех регионов, где фундаментальный принцип разделения государственной власти интерпретировался в более широком публично-правовом контексте? Достаточно наглядной иллюстрацией, на наш взгляд, может служить конституционная теория и практика Латинской Америки. Так, «в соответствии с традициями латиноамериканской науки конституционного и муниципального права публичной властью признается власть, осуществляемая от имени и в интересах населения, сообщества граждан. Она должна быть единой по своей сути, однако ее функции дифференцируются между различными ветвями и уровнями власти. От имени граждан осуществляют свои полномочия прежде всего органы государственной и муниципальной власти. Вместе с тем допускается практика, при которой и частные структуры также вправе действовать в публично-общественных интересах или от имени определенного сообщества граждан. В подобных случаях они осуществляют публичную власть, поэтому в своей деятельности обязаны подчиняться нормам публичного, конституционного, административного, муниципального права, а не частного.». ЕремянВ.В. Указ. соч. С. 355.
4. Напомним, что в ряде современных демократий отход от «классической» триады дифференциации публичной власти прослеживается в течение, как минимум, 150—180 лет. Так, в Бельгии разделение властей на законодательную, исполнительную, судебную и муниципальную было закреплено в Конституции, принятой в начале 1830-х гг. XIX в.
5. Конституция Российской Федерации. М., 1993.
Абстрагируясь от темы исследования, зададимся
весьма риторическим вопросом: к какой ветви власти относится так называемая Общественная палата, претендующая на реальные контрольные полномочия, с учетом того обстоятельства, что об этом органе в Конституции ничего не говорится?
6. В контексте рассматриваемой проблемы во многом принципиальное и с теоретической, и с практической (правоприменительной) точки зрения значение приобретает не только федеративный характер государственного устройства, но и специфика дифференциации властных прерогатив. Как справедливо подчеркивает А.А. Мелкумов в одной из работ, посвященной проблемам современного канадского федерализма, «в любом государстве существует функциональное и территориальное распределение властных полномочий. Когда говорят о функциональном распределении, имеется в виду наделение теми или иными ролями и функциями конкретных лиц и институтов в соответствии с их профессиональными или иными качествами. Именно этим объясняется существование в государственном аппарате профессионалов или специалистов самых разных профилей: чиновников, администраторов, судей, законодателей. Государственные институты и органы разделяются на несколько или множество подразделений, занимающихся самыми различными сферами: социальной, экономической, культурной, политической... Причем такое разделение характерно для всех ветвей власти:
законодательной, судебной и исполнительной. Без этого немыслимо само функционирование как каждой отдельно взятой ветви, так и государственно-политической системы в целом».
Не меньшего внимания заслуживает и следующий тезис цитируемого автора: «Но когда мы говорим о разделении властей на три ветви, речь идет об особом принципе, характерном для демократического государства. Этот принцип определяет системные характеристики государства. Если в государстве его нет или он не действует, мы не вправе называть это государство демократическим. Иначе говоря, сущность демократической политической системы определяется прежде всего наличием или отсутствием тех или иных политических институтов, их соотношением. Наличие в структуре власти исполнительной, судебной и законодательной ветвей власти само по себе не делает политическую систему демократической. Эти ветви существуют и действуют порой даже в самых настоящих авторитарных и диктаторских режимах». Мелкумов А.А. Канадский федерализм: теория и практика. М., 1998.
7. Согласно механизму, закрепленному в последней «советской» Конституции, система «сдержек и противовесов» носила откровенно односторонний характер, в рамках которого преференциями обладал Съезд народных депутатов, наделенный исключительным правом отрешения президента (высшего должностного лица и главы исполнительной власти) от должности. Президент, в свою очередь, был не вправе распустить (в рамках легальных конституционных процедур) не только высший орган государственной власти — Съезд народных депутатов, но и постоянно действовавший Верховный Совет. Законодательные органы доминировали над исполнительными учреждениями. С периода масштабных преобразований конца 1980-х начала 1990-х гг. функционировала своеобразная «советская» модель республики парламентского типа, где институт президентуры имел во многом подчиненный, подконтрольный характер. Именно по этой причине вопрос «выравнивания» статуса с течением времени приобрел фундаментальное (если не гипертрофированное) значение, в большей либо меньшей степени спровоцировав политический кризис осени 1993 г. В идеале, о чем ярко свидетельствует американский опыт конституционализма, система «сдержек и противовесов», без которой принцип разделения властей не достаточно конструктивен, в целом работоспособна лишь при условии независимости суда от всех остальных институтов публичного механизма. Более того, полномочия высших судебных инстанций развитых «западных» демократий позволяют сделать вывод: Верховный Суд, как правило, рассматривается не только гарантом Основного Закона, но и ведущим (если не структурообразующим?) элементом в сфере публично-правовых отношений, арбитром взаимодействия законодательной и исполнительной (президентской) ветвей власти. Этим отчасти объясняется тот факт, что судьи несменяемы и нередко осуществляют свои полномочия пожизненно. В то же время, практика отдельных государств (тех же Соединенных Штатов) дает основание говорить о том, что система «сдер-жек и противовесов» допускает ситуации, при которых
глава государства может быть отрешен от должности, не обладая сопоставимыми прерогативами в отношении парламента или его палат.
8. События последних лет, связанные с отставкой глав нескольких субъектов Федерации (в том числе мэра Москвы), показывают, что «лаконичные» формулировки, закрепленные в Конституции, уже не совсем отвечают требованиям дня, так как включают в себя ограниченный, исчерпывающий перечень и не содержат, например, такого существенного основания, как «утрата доверия». Тем самым складывается впечатление, что утратить доверие (избирателей, населения) может и глава муниципального образования, и руководитель региона, но ни при каких условиях глава государства. В то же время нельзя не учитывать одного «проблемного» обстоятельства: какой из существующих (в рамках системы разделения властей) институтов федерального уровня вправе делать выводы подобного рода? Может ли, например, группа граждан, политическая партия, регион или несколько субъектов Федерации поставить в «повестку дня» этот вопрос? Наконец, обладает ли глава государства так называемым «императивным мандатом», составным элементом которого является институт утраты доверия, позволяющий актуализировать механизм процедуры отрешения президента от должности?
9. В этом случае, по всей видимости, корректны определенные аналогии, позволяющие проводить параллели с практикой, исторически сложившейся в отдельных государствах. Напомним, что в Великобритании, исходя из требований «Habeas Corpus Amendment Act» 1679 г. («Акт о лучшем обеспечении свободы подданного и о предупреждении заточений за морями»), был установлен такой процессуальный (судебно-про-цедурный) порядок, при котором арестованному физическому лицу предоставлялся письменный приказ об аресте, выданный судом. Суд, проверяя по заявлению заинтересованных сторон основания ареста, решал вопрос о пребывании лица под стражей или освобождения его под залог. Ливанцев К.Е. История буржуазного государства и права. Л., 1986. С. 42.
Нельзя не согласиться, что, несмотря на тот общепризнанный факт, что Великобританию можно рассматривать в качестве одного из «старейших» демократических государств «западного мира», отличительной чертой (особенностью) конституционного статуса личности на протяжении многих десятилетий по-прежнему является отсутствие системного изложения прав, свобод и обязанностей человека и гражданина. Они преимущественно устанавливаются и регулируются статутами,
прецедентами и обычаями. Поэтому в Великобритании особое внимание традиционно уделяется обеспечению эффективной защиты прав и свобод, прежде всего судебной. СивицкийВ.А. Великобритания. Конституционное (государственное) право зарубежных стран: учебник / Под ред. А.С. Автономова. М., 2001. С. 281; Клишас А. А. Конституционный контроль и конституционное правосудие зарубежных стран. Сравнительно-правовое исследование: моногр. / Под ред. профессора В.В. Еремяна. М., 2007. С. 17—26.
10. Опыт современных федеративных государств многообразен и противоречив. Так, согласно ст. 102 Конституции Бразилии 1988 г., к исключительной юрисдикции Верховного федерального суда главным образом относятся полномочия по охране Основного закона, в частности, он вправе: выступать в качестве суда первой инстанции по обычным уголовным правонарушениям, совершенным президентом, вице-президентом, членами Конгресса и генеральным прокурором.
11. Анализируя правоприменительную практику, один из британских исследователей в свое время писал: «Посредством акта Habeas Corpus свобода каждого англичанина была настолько обеспечена, насколько это
может быть сделано законо
м, м,
ему гарантировано,
что в случае обвинения его в преступлении, вместо того чтобы томиться в тюрьме, как нередко случалось прежде, он будет подвергнут справедливому и безотложному суду...». Бокль, Генри Томас. История цивилизаций. История цивилизации в Англии. В 2 т. Т. 1. М., 2000. С. 201.
12. В ситуациях подобного рода резко возрастает (при внесении соответствующих поправок в действующее законодательство) роль федерального Конституционного Суда, который в принципе, если бы обладал
■ ^Н1 10]\ Кул правом самостоятельно инициировать рассмотрение
таких проблем, гипотетически сумел бы внести определенные коррективы. Пока же остается надеяться, что обладающие (ч. 2 ст. 125) таким правом субъекты в перспективе все-таки направят запрос в Конституционный Суд для разрешения «потенциальной коллизии».
13. Естественно, нам могут возразить: Соединенные Штаты Америки — страна эмигрантов, поэтому «отцы-основатели» и закрепили в качестве определяющего конституционного принципа, связанного с организацией публичной власти, критерий филиации. Однако миграционная динамика последних лет, имеющая место в Российской Федерации, свидетельствует о том, что проблема «последствий натурализации» становится все более актуальной.
Г,'
