CC BY
29
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 12. ПОЛИТИЧЕСКИЕ НАУКИ. 2011. № 4
ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА ГОСУДАРСТВ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ
С.А. Николаев
О НЕКОТОРЫХ АСПЕКТАХ ПОЛИТИКИ США
В ЦЕНТРАЛЬНО-АЗИАТСКОМ РЕГИОНЕ
В статье представлен анализ политики США в Центрально-Азиатском регионе, в своем развитии последовательно сменившей несколько базовых концепций: «энергетической экспансии», «военного сотрудничества», «агрессивного реализма». Показано, почему в силу противоречивости своего политического курса и фактического отсутствия долговременной стратегии в отношениях с центральноази-атскими государствами Вашингтону так и не удалось достигнуть в Центрально-Азиатском регионе существенных внешнеполитических результатов.
Ключевые слова: международные отношения, политические конфликты, внешняя политика США, международная безопасность, Центральная Азия.
После распада СССР Центральная Азия превратилась в самостоятельную геополитическую единицу, включающую в себя Казахстан, Киргизию, Таджикистан, Туркменистан и Узбекистан. Подобный подход прочно утвердился в России (хотя в советский период данный регион обозначался как республики Средней Азии и Казахстан), его придерживается подавляющее большинство экспертов на Западе и на Востоке. В Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) под Центральной Азией также понимают именно эти пять бывших республик СССР. Можно привести в качестве примера и такие хорошо известные специалистам концепции развития связей с государствами региона, как «Стратегия Евросоюза для Центральной Азии», Диалог «Центральная Азия плюс Япония».
Не углубляясь в совсем уже далекое прошлое, остановимся на некоторых основных вехах вхождения региона в геополитику.
Пожалуй, впервые о Центральной Азии достаточно активно заговорили в XIX в., когда Российская империя приступила к формированию своих южных рубежей. Решение этой задачи было связано с ее отношениями не только с азиатскими соседями — Цинской империей, Афганистаном, Ираном и Турцией, но и с европейскими державами. Речь идет прежде всего о Британской империи, которая стремилась расширить свои колониальные владения за счет прилегающих к Индии стран. Столкновение интересов Санкт-Петербурга и Лондона на цент-ральноазиатском пространстве во второй половине и конце XIX столе-
тия и поиск ими взаимоприемлемых компромиссов для урегулирования возникших проблем получили название «Большой игры» [Постников, 2007, с. 4—7]. Этот термин до сих пор употребляется в контексте соперничества ведущих мировых игроков за влияние в Центральной Азии.
В начале XX в. стратегическая значимость данного региона получила новое подтверждение. И здесь нельзя не вспомнить о концептуальных идеях одного из классиков геополитики, британского географа и историка Хэлфорда Дж. Маккиндера. 25 января 1904 г. он выступил в Королевском географическом обществе с докладом «Географическая ось истории», посвященном взаимосвязи географии, истории и политики. Его публикация часто рассматривается как отправная точка развития геополитики как науки (хотя этот термин в тексте не употребляется). Рассуждая о балансе сил между морскими и сухопутными державами, Х.Дж. Маккиндер делает предположение, что после 1900 г., ознаменовавшего окончание эпохи Великих географических открытий (эпохи Колумба), он будет меняться в пользу последних. При этом на авансцену выйдет Евразия (в докладе Евро-Азия) с богатым природными ресурсами, окаймляемым горами и недоступным флотам северовосточным районом, который включает в себя Центральную Азию, а также часть Урала и Сибири, где будет быстрыми темпами развиваться сеть трансконтинентальных железных дорог. Этот регион британский ученый определяет как «осевой регион» в мировой политике, в котором главная роль принадлежит России.
В 1919 г. в более поздней работе «Демократические идеалы и реальность» Х.Дж. Маккиндер заменяет «осевой регион» понятием «Харт-ленд» («сердцевинная земля», «срединная земля»). Тогда же появляется его знаменитая формула: «Кто контролирует Восточную Европу, тот командует Хартлендом; Кто контролирует Хартленд, тот командует Мировым островом (то есть Евразией и Африкой); Кто контролирует Мировой остров, тот командует миром».
Взгляды Х.Дж. Маккиндера с различными вариациями разделяли и другие известные геополитики, например американец Н. Спайкмен и немец К. Хаусхофер. Их воззрения до сих пор популярны на Западе и так или иначе продолжают воздействовать на формирование стратегической линии по отношению к Центрально-Азиатскому региону государств западного сообщества.
Отдал дань этим взглядам и один из творцов американской внешней политики второй половины XX в. З. Бжезинский. В своей книге «Великая шахматная доска», говоря о месте Евразии в системе международных отношений, он вспоминает о маккиндеровской концепции «Хартленда» [Бжезинский, 2010, с. 54]. Правда, бывший советник по национальной безопасности американского президента несколько «поправляет» британского ученого, утверждая, что «сегодня геополитический вопрос более не сводится к тому, какая географическая часть
Евразии является отправной точкой для господства над континентом, или к тому, что важнее: власть на суше или на море. Геополитика продвинулась от регионального мышления к глобальному, при этом превосходство над всем Евразийским континентом служит центральной основой для глобального главенства» [там же, с. 54—55].
Вместе с тем «Евразийские Балканы», включающие в себя, по мнению З. Бжезинского, все пять республик Центральной Азии, Азербайджан, Армению, Грузию, а также Афганистан, характеризуются им как важнейший по своему геостратегическому положению и обилию природных ресурсов район Евразийского континента. Американский политик подчеркивает, что он является ареной многостороннего соперничества и ценным опорным пунктом для обеспечения глобального лидерства [там же, с. 149—180].
Также небезынтересно, что пишет о ситуации вокруг региона после распада СССР ветеран британской секретной службы Питер Хоп-кирк. Он, в частности, отмечает: «Сегодня в Центральной Азии разгорается новая схватка между странами, расположенными вне этого региона, но соперничающими в стремлении заполнить политический и экономический вакуум, оставшийся после неожиданного ухода Москвы. Политические аналитики и авторы передовиц уже называют это новой Большой игрой. Ведь ни для кого не секрет, что Центральная Азия располагает одним из величайших сокровищ двадцатого века — фантастическими запасами нефти и природного газа, намного превышающими потенциал Саудовской Аравии и прочих государств Персидского залива. Добавьте к этому золото, серебро, медь, цинк, свинец, железную руду, уголь и хлопок — и станет ясно, почему внешние силы так усиленно обхаживают новые власти Центральной Азии» [Хопкирк, 2004, с. 18-19].
Сегодня геополитическая карта Центрально-Азиатского региона отличается завидным разнообразием. Он находится в фокусе внимания многих влиятельных мировых игроков.
Традиционно прочные позиции занимает в нем Россия. Укрепляется на центральноазиатском пространстве Китай. Евросоюз реализует там собственную стратегию «нового партнерства». Действует механизм Диалога «Центральная Азия плюс Япония». Активно развивают сотрудничество с государствами региона Турция, Иран, Индия, Пакистан, Республика Корея, ряд арабских стран.
Не стоит, разумеется, в стороне от этого процесса и такая мощная держава, как США. Вашингтон стремится расширять политические и экономические связи с центральноазиатскими государствами, взаимодействует с ними по вопросам обеспечения безопасности в регионе. Особое значение приобретает сейчас сотрудничество в целях решения всего комплекса проблем, связанных с урегулированием конфликта в Афганистане. Исходя из этого, на наш взгляд, было бы полезно по-
пытаться разобраться в том, что же представляет собой американский вектор региональной геополитики.
Анализируя стратегию США в современной Центральной Азии, эксперты обычно стараются выделить какие-то основные этапы ее эволюции. Делают они это по-разному. С момента распада СССР и появления на карте мира независимых центральноазиатских государств прошло уже без малого два десятилетия. За эти годы закончились сроки президентства Дж. Буша-ст., У. Клинтона, Дж. Буша-мл., а в Белом доме появился уже четвертый по счету хозяин — Б. Обама. Серьезные изменения происходили на международной арене в целом, в самом Центрально-Азиатском регионе и вокруг него. После событий 11 сентября 2001 г. началась глобальная борьба с терроризмом. Поэтому, на наш взгляд, можно было бы взять за точку отсчета именно эту дату и предложить следующий вариант периодизации курса Вашингтона в Центральной Азии — до и после террористических атак «Аль-Каиды» против США.
Демонтаж советской системы, являвшийся заветной стратегической целью США, произошел столь стремительно, что американцы, лишившись в одночасье своего извечного соперника по биполярному миру, пребывали одновременно и в эйфории, и в растерянности. Постсоветское пространство, названное З. Бжезинским «черной дырой» [Бжезинский, 2010, с. 109], пугало американских политиков как своими размерами, так и чрезвычайным многообразием развернувшихся на нем процессов, предсказать развитие которых они, в общем-то, затруднялись. В этих условиях было решено заняться в первую очередь «демократическим переустройством» России, а все остальное, включая и Центральную Азию, отложить, что называется, «на потом». К тому же регион был малознаком для США и рассматривался как отсталая периферийная часть бывшей советской империи, где продвижение к демократии и рыночным реформам будет сопряжено с куда более серьезными трудностями, нежели в России. С другой стороны, признав новые центральноазиатские государства, Вашингтон продекларировал свое стремление оказывать поддержку достижению именно этой цели. Правда, особой активности американцы не проявляли. Объяснялось это двумя основными причинами. Во-первых, экономическая ценность Центральной Азии была для них не вполне очевидна: хотя о нефтегазовых богатствах того же Каспия и было известно еще со времен СССР, но изучены они были недостаточно. Во-вторых, препятствием для экономического освоения региона служила его политическая нестабильность. Начавшаяся в 1992 г. гражданская война в Таджикистане не только подтвердила это, но и вызвала в США опасения, что вся Центральная Азия может попасть в руки исламских фундаменталистов. Поэтому американцы сосредоточились на тех проблемах, которые, по их мнению, в первую очередь мешали обеспечению «спокойствия» в регионе.
Как отмечает казахстанский дипломат и политик К.-Ж. Токаев, самую серьезную тревогу вызывала в Белом доме судьба советских ядерных арсеналов в Казахстане. Эта тема обсуждалась в ходе официального визита президента Н.А. Назарбаева в США в мае 1992 г. Суть вопроса состояла в том, что после обретения независимости Казахстан стал де-факто ядерным государством. Значительная часть находившихся там ракет СС-18 была нацелена на США. Это служило препятствием для нормального развития американо-казахстанских политических и экономических отношений. С учетом этого в мае 1992 г. Казахстан подписал Лиссабонский протокол к Договору СНВ-1, присоединился к Договору о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО), взяв на себя обязательство вывезти его на территорию России. Для практического решения этой задачи США предоставили ему помощь по программе Нанна-Лугара по сокращению ядерной угрозы в постсоветских странах. В декабре 1994 г. Россия, США и Великобритания в качестве депозитариев ДНЯО предоставили свои гарантии безопасности Казахстану за его отказ от ядерного оружия. Соответствующий меморандум был подписан президентами Б.Н. Ельциным, У. Клинтоном и премьер-министром Дж. Мэйджором в рамках саммита ОБСЕ в Будапеште. Позднее подобные же гарантии предоставили Франция и КНР [Токаев, 2008, с. 195-203]. Вскоре из Казахстана была вывезена последняя ядерная боеголовка.
В целом же в первой половине 90-х годов прошлого века Центральная Азия еще не воспринималась в Вашингтоне как зона каких-то четко сформулированных американских интересов. С их определением, как считалось, можно было и подождать, в том числе и в связи с тем, что Россия, занятая собственными проблемами, будет неуклонно терять свои позиции в Центрально-Азиатском регионе. Однако эти ожидания оказались несколько преувеличенными.
Примерно с 1995 г. линия США в отношении Центральной Азии стала меняться. Это происходило под воздействием целого ряда различных обстоятельств. «Крен» российской внешней политики в сторону преимущественного развития связей с Западом стал постепенно выравниваться. 14 сентября 1995 г. президент Б.Н. Ельцин утвердил своим указом «Стратегический курс России с государствами-участниками Содружества Независимых Государств». В соответствии с ним «укрепление России в качестве ведущей силы формирования новой системы межгосударственных, политических и экономических отношений на территории постсоюзного пространства» объявлялось основной задачей российской политики в СНГ [Указ Президента...]. Это было воспринято в Белом доме как проявление «неоимперских амбиций».
В результате с началом в 1997 г. второго срока президентства У. Клинтона «между Вашингтоном и Москвой возникла новая сфера напряженности — в бывших советских республиках» [Рогов, 2000, с. 13].
С этого момента можно говорить о начале соперничества американской администрации с Россией за влияние в Центральной Азии.
В тот же период активизировалась энергетическая дипломатия США. При этом в фокусе внимания оказался Каспийский регион. Претендуя на «единоличную сверхдержавность», Вашингтон просто не мог оставить без собственного «присмотра» его обширные нефтегазовые ресурсы [Симония, 2008, с. 70]. К тому времени американская корпорация «Шеврон» уже работала на Тенгизском нефтяном месторождении в казахстанской части Каспия. В апреле 1993 г. она подписала с правительством Казахстана учредительные документы о создании совместного предприятия «Тенгизшевройл», что ознаменовало выход американского капитала на постсоветское пространство [Коэн, 2007, с. 40—41]. Затем казахстанский рынок стали осваивать и другие американские энергетические мегакомпании — «Мобил», «Эксон», «Амоко». За счет развития двустороннего сотрудничества в нефтяной отрасли США заняли лидирующие позиции по объему инвестиций в Казахстане [Токаев, 2008, с. 204].
Проведенные западными экспертами дополнительные исследования показали, что на дне Каспия действительно имеются большие запасы нефти и газа. Эти оценки были доложены Госдепартаментом в конгресс США в 1997 г. Каспийские углеводороды стали рассматриваться американцами в качестве серьезного фактора, способного несколько уменьшить их зависимость от импорта этого сырья из стран Персидского залива. Тогда же Каспийский регион был включен в сферу стратегических интересов США. Кстати, к нему американцы относили все центральноазиатские республики, а не только непосредственно прикаспийские — Казахстан и Туркменистан. Госдепартамент оказывал активную дипломатическую поддержку американским нефтегазовым компаниям, приступившим к освоению углеводородных богатств региона. Они решали там собственные корпоративные задачи, а также содействовали достижению внешнеполитических целей США, которые, кстати, состояли в том, чтобы, участвуя в развитии нефтегазового сектора экономик центральноазиатских стран, способствовать укреплению их независимости и сближению с Западом [Жизнин, 2000, с. 78—79]. Так начался новый этап энергетической политики Вашингтона, который российские ученые С.С. Жильцов и И.С. Зонн образно назвали «погоней за Каспием» [Жильцов, Зонн, 2009]. США ставили задачу — взять под свой контроль не только разведку и добычу цент-ральноазиатских углеводородов, но и их транспортировку на внешние рынки. Исходя из этого американцы начали разрабатывать проекты строительства трубопроводов в обход России.
За время пребывания в Белом доме У. Клинтона заметно усилились «демократизаторский» и «правозащитный» компоненты курса США в Центральной Азии. Оказание экономического и финансового
содействия государствам региона так или иначе увязывалось с прогрессом, достигнутым ими в этих областях. В связи с тем что этот прогресс в целом оценивался как недостаточный, объемы реальной американской помощи были сравнительно невелики. Таким образом, в те годы характерная для всей внешнеполитической стратегии Вашингтона дилемма «ценностей и интересов» зачастую разрешалась на цент-ральноазиатском направлении в пользу универсальных ценностей. Это, принимая во внимание местную специфику, снижало привлекательность американской политики. Время покажет, что наличие данной дилеммы будет и дальше сказываться на развитии отношений США с центральноазиатскими странами, предопределяя их волнообразный характер с неизбежным чередованием приливов и отливов.
На рубеже вв. задачи США в Центральной Азии форму-
лировались примерно следующим образом:
— не допустить ситуации, когда одна из держав или группа держав, таких, как Россия и КНР, будут доминировать в регионе, исключая там американское присутствие;
— предотвратить трансформацию Центральной Азии в базу для развертывания экстремистских исламских сил;
— воспрепятствовать превращению региона в коридор для нелегального распространения наркотиков;
— обеспечить американским компаниям доступ к энергетическим ресурсам Центральной Азии;
— способствовать развитию в государствах региона гражданского общества, власти закона и прозрачной рыночной экономики [Братер-ский, 2002, с. 56].
Вместе с тем к началу нового тысячелетия американская политика в Центральной Азии так и не приобрела целостного характера. И хотя Вашингтону удалось укрепить свое влияние в регионе, добиться каких-то явных преимуществ над Москвой пока не получалось. Как представляется, суть их взаимоотношений можно определить как «игру с нулевой суммой».
Заложенные еще в советский период торгово-экономические связи России с центральноазиатскими республиками продолжали развиваться. Несмотря на то что государства Центральной Азии с 1994 г. сотрудничали с НАТО в рамках программы «Партнерство ради мира», они по-прежнему ориентировались в области обороны на российские вооружения и военную технику.
Российские позиции в сфере обеспечения региональной безопасности также выглядели достаточно прочными. Именно Россия внесла решающий вклад в прекращение чреватой непредсказуемыми последствиями для всего Центрально-Азиатского региона гражданской войны в Таджикистане (1992—1996), задействовав в этих целях все имевшиеся у нее возможности, в том числе высокий международный авторитет.
Это позволило, по сути дела, сохранить территориальную целостность Таджикистана и обеспечить политическое урегулирование конфликта. После вторжения в августе-сентябре 1999 г. боевиков Исламского движения Узбекистана (ИДУ) в Баткенский и Чон-Алайский районы Киргизии Россия оказала ей существенную помощь в ликвидации этой вылазки исламских экстремистов.
События 11 сентября 2001 г. послужили мощным катализатором роста внимания к Центрально-Азиатскому региону, оказавшемуся на переднем крае борьбы с терроризмом. Они привели к существенной переоценке Вашингтоном места Центральной Азии в системе своих внешнеполитических приоритетов, так как она приобрела важнейшее значение для осуществления операции «Несокрушимая свобода» в Афганистане.
Россия и центральноазиатские страны, уже хорошо знавшие, какую серьезную опасность представляет собой международный терроризм, выступили в поддержку коллективных усилий по противодействию этой глобальной угрозе.
Россия заявила о готовности предоставить свое воздушное пространство для пролета самолетов с гуманитарными грузами в район проведения антитеррористической операции. При этом отмечалось, что такая позиция была согласована с ее союзниками из числа государств Центральной Азии, которые также не исключали возможности предоставления своих аэродромов [Заявление Президента., 2007, с. 311]. Конкретные вопросы сотрудничества с участниками этой операции решались центральноазиатскими лидерами, разумеется, самостоятельно.
В скором времени авиация сформированной США коалиции получила возможность использовать для тылового обеспечения боевых действий против «Аль-Каиды» соответствующую инфраструктуру цент-ральноазиатских стран. В большинстве случаев достигнутые с ними договоренности предусматривали транзитные полеты и дозаправку топливом. Вместе с тем в международном аэропорту «Манас» в Бишкеке (Киргизия) и на аэродроме в Ханабаде (Узбекистан) были развернуты полноценные американские авиабазы.
Появление военнослужащих США и их союзников по НАТО в Центральной Азии в условиях, когда Альянс продолжал строить планы дальнейшего расширения на Восток, вызвало неоднозначную реакцию. В России оказалось немало политиков, которые считали, что нельзя было допускать такого поворота событий. За океаном многие эксперты полагали, что это стало всего лишь закономерным результатом ослабления влияния Москвы в регионе. Наверное, и у тех и у других имелись аргументы в пользу своей точки зрения.
Однако, по нашему мнению, главное заключалось в том, что после терактов в США российское руководство заняло ясную в политическом и моральном отношениях позицию. Как отмечается в статье ми-
нистра иностранных дел России С.В. Лаврова в одном из ноябрьских номеров журнала «Итоги» (2010), Россия, подставив свое плечо попавшей в беду Америке, меньше всего думала о том, связана ли она союзническими обязательствами с США. Ее решение было следствием убежденности в том, что блоковый подход в современном мире — анахронизм, который не позволяет реализовать имеющиеся возможности совместного укрепления общей неделимой безопасности [Лавров, 2010, с. 17]. Во многом благодаря такой российской позиции удалось создать максимально широкий на тот момент фронт государств, объединившихся в борьбе с терроризмом.
После терактов 11 сентября 2001 г. президент Дж. Буш в ультимативной форме потребовал от движения «Талибан», находившегося у власти в Афганистане с сентября 1996 г., выдать американскому правосудию руководителей «Аль-Каиды» во главе с Усамой бен Ладеном. Получив отказ, 7 октября США начали военную операцию против талибов. В ней участвовали также силы соперничавшего с ними «Северного альянса», которому оказывала помощь вооружением и боевой техникой Россия. Продолжавшиеся в течение месяца массированные бомбардировки с воздуха вынудили талибов 13 ноября оставить Кабул, а 25 ноября — Кундуз. Затем уже при поддержке наземных частей армии США 7 декабря 2001 г. был взят Кандагар. Режим талибов был ликвидирован. Оказались разгромленными и выступавшие на его стороне боевые формирования Исламского движения Узбекистана — наиболее опасной из центральноазиатских экстремистских организаций. Достигнутые в ходе «горячей» фазы антитеррористической операции успехи, безусловно, привели к существенному снижению угроз безопасности Центральной Азии, исходивших из соседнего Афганистана. Соответственно стабильнее стала обстановка на южных рубежах России.
В сложившейся на тот момент ситуации США получили реальную возможность для активизации сотрудничества с центральноазиатскими государствами. Как отмечает известный американский специалист по проблемам Центральной Азии Марта Олкотт, до 11 сентября стратегические обязательства Вашингтона в регионе определялись энергетической политикой. Это позволило американским компаниям занять ведущие позиции в разработке нефтяных и газовых ресурсов Каспия [Олкотт, 2005, с. 19]. Теперь, казалось, ничто не мешало сделать это сотрудничество более разнообразным.
Главный вопрос заключался однако в том, удастся ли при этом обеспечить баланс интересов сторон, которые где-то совпадали, а где-то серьезно различались. Важным представляется и другое обстоятельство. После начала операции «Несокрушимая свобода» весь комплекс связей с республиками Центральной Азии рассматривался в Белом доме в основном через призму его политики на афганском направлении, что предопределяло акцент на вопросы безопасности.
Подтверждением этому могут служить данные о помощи странам региона, оказанной правительственными организациями США в рамках программ содействия на 2003 финансовый год (таблица).
Помощь США странам Центральной Азии1
Казахстан, млн долл. США Киргизия, млн долл. США Таджикистан, млн долл. США Туркменистан, млн долл. США Узбекистан, млн долл. США
Программы развития демократии 13.9 13.5 7.3 4.7 14.7
Проведение экономических и социальных реформ 24.4 19.9 14.3 2.4 18.2
Безопасность и правопорядок 49.2 10.3 1.1 1.4 30.2
Гуманитарная помощь 0.5 9.1 21.8 0.5 18.5
Межсекторные инициативы 5.0 3.8 4.5 2.1 4.5
Всего 92 56.6 49 11.1 86.1
Как видно из таблицы, на помощь выделялись не столь уж значительные средства. По большей части они направлялись тем государствам, которые США считали наиболее важными для обеспечения своей энергетической и военной безопасности, — Казахстану и Узбекистану. Более половины всего объема помощи Казахстану и более трети средств, предоставленных Узбекистану, шло на поддержку их правоохранительной деятельности и укрепление безопасности. В Казахстане эта помощь использовалась для реализации программ в области нераспространения оружия массового уничтожения, на финансирование процесса вывода из эксплуатации АЭС в Актау, а также на подготовку органов правопорядка и антинаркотических служб. В Узбекистане она направлялась главным образом на укрепление пограничной безопасности, предотвращение распространения биологического оружия, усиление возможностей страны в сфере борьбы с терроризмом и наркоторговлей. В Киргизии упор делался на образовательные программы, развитие инфраструктуры и системы здравоохранения, поощрение малого и среднего бизнеса. В Таджикистане почти половина финансовой помощи шла на гуманитарные цели — обеспечение медикаментами, продовольствием, одеждой и жильем, — хотя пристальное внимание также уделялось укреплению границ для противодействия терроризму и наркоторговле [Зиглер, 2005, с. 18—19]. Такая
1 Источник: Интернет-сайт госдепартамента США. URL: http://www.state.gov
структура американской помощи сохранялась с различными вариациями и в последующие годы.
Военная кампания по уничтожению террористов в Афганистане, тыловая поддержка из Центральной Азии побудили США серьезно заняться проблемами обеспечения стабильности в регионе. Без этого, кстати, не смогли бы нормально функционировать американские военные объекты на территории центральноазиатских стран. В 2002—2003 гг. Вашингтон активно развивал сотрудничество с этими странами в оборонной сфере, на подъеме находились и политические отношения (за исключением отношений с Туркменистаном).
Как представляется, именно тогда завершился период определенной «отстраненности» США от центральноазиатских дел. Политика Белого дома в регионе стала более напористой, что дало повод некоторым американским экспертам обозначить ее как «агрессивный реализм». Центральная Азия уже не воспринималась как «задний двор» России, а приобретала для Вашингтона самостоятельное значение.
Оценивая ситуацию в регионе, американцы исходили из того, что попытки России и КНР (и порознь и совместно) добиться ее стабилизации не увенчались успехом. Теперь решение данной проблемы США берут в свои руки, и это во многом отвечает интересам как Москвы, так и Пекина [Братерский, 2002, с. 62]. Трудно сказать, на чем основывалось такое предположение, но уже скоро выяснится, что оно оказалось неверным. Даже с учетом совпадения позиций трех держав в отношении международного терроризма сложно было представить, что Россия и Китай снимут с себя ответственность за развитие ситуации в Центральной Азии и отдадут ее «на откуп» Вашингтону. Имелся у них, естественно, и собственный взгляд на американское военное присутствие в регионе. Нельзя забывать и о том, что еще в июне 2001 г. была создана Шанхайская организация сотрудничества (ШОС). В ее состав вошли Россия, Китай, Казахстан, Киргизия, Таджикистан и Узбекистан. Со временем она превратится в важный фактор мировой политики на центральноазиатском пространстве. В мае 2002 г. принимается решение о создании Организации Договора о коллективной безопасности (ОДКБ), одной из ключевых задач которой объявляется обеспечение стабильности в Центральной Азии. Ее членами наряду с Россией, Белоруссией и Арменией стали Казахстан, Киргизия и Таджикистан. В октябре 2003 г. российская военная база открывается в городе Кант в Киргизии, недалеко от Бишкека, где уже находилась авиабаза США.
Первые победы над движением «Талибан» не позволили, к сожалению, надолго «успокоить» ситуацию в Афганистане. Талибам понадобилось немногим более года, чтобы «прийти в себя» и развернуть партизанскую войну против сил коалиции. В тот момент уже осуществляли свою миссию Международные силы содействия безопасности (МССБ), сформированные в соответствии с резолюцией 1386
Совета Безопасности ООН от 20 декабря 2001 г. С августа 2003 г. командование МССБ перешло к НАТО. Сначала в зону их ответственности входил только Кабул, но в октябре 2003 г. было решено расширить ее за пределы афганской столицы.
Однако ни США, ни МССБ не удавалось сломить сопротивление талибов. Вследствие этого очаги терроризма в Афганистане не были ликвидированы, а производство наркотиков даже выросло. Основным транзитным коридором для их доставки в страны СНГ, прежде всего в Россию, и далее в Европу служила как раз Центральная Азия.
Не завершив войну в Афганистане, в марте 2003 г. США начали новую — в Ираке. Боевые действия сразу на двух фронтах требовали огромных финансовых средств, причем большая их часть выделялась тогда на иракскую кампанию. В этих условиях рассчитывать на то, что американская помощь Центрально-Азиатскому региону, особенно на нужды социально-экономического развития, будет увеличиваться, уже не приходилось.
Политика «агрессивного реализма» вновь выдвинула на передний план дилемму «ценностей и интересов». По мнению декана факультета политологии Университета Луисвилля (США) Чарльза Зиглера, как в годы президентства У. Клинтона, так и при Дж. Буше-мл. правительству Соединенных Штатов было непросто совместить усилия по вовлечению государств Центральной Азии в процесс сотрудничества в области безопасности с оказанием давления на них по вопросам прав человека, экономических и политических реформ. При этом подходы к «урегулированию» данного противоречия госдепартамента и министерства обороны не совпадали. В дипломатическом ведомстве считали, что содействие развитию демократии в регионе более значимо именно в тот момент, когда он оказался на переднем крае войны с терроризмом. Программы госдепартамента были направлены на поддержку и финансирование политического плюрализма, независимых СМИ, обеспечение верховенства закона и религиозных свобод. В его докладах по правам человека центральноазиатские страны подвергались жесткой критике. Военные же, напротив, обращали внимание в первую очередь на преимущества сотрудничества с ними в сфере безопасности и пытались зачастую приглушить критические замечания дипломатов. Ч. Зиглер полагает маловероятным, что американской администрации, республиканской или демократической, удастся примирить противоречия во внешней политике США между потребностью в обеспечении безопасности и стремлением следовать идеалам содействия развитию демократии и прав человека, так как этот конфликт существовал задолго до начала войны с терроризмом [Зиглер, 2005, с. 19-21].
Впрочем, в 2003-2005 гг. США попытались выйти из сложившейся ситуации следующим образом. Был взят за основу тезис о том, что успех американской политики в регионе будет зависеть прежде всего от
того, насколько прочные корни пустит там демократия. Поэтому было решено форсировать демократические процессы в центральноазиат-ских республиках. Одновременно утверждалось, что это укрепит региональную безопасность и повысит результативность борьбы с международной террористической сетью в Афганистане.
Известный российский ученый Геннадий Чуфрин отмечает, что страны Запада во главе с США, вдохновленные «цветными революциями» в Грузии и Украине, постарались использовать недовольство широких слоев населения Центральной Азии условиями своей жизни для замены существующих режимов на откровенно прозападные под лозунгами развития демократии [Чуфрин, 2010, с. 28]. К выполнению этой задачи были привлечены опытные политтехнологи из ведущих американских правительственных и общественных структур, таких, например, как Бюро по вопросам демократии, прав человека и труда Госдепартамента США, Агентство США по международному развитию, Национальный фонд за демократию, Фонд Сороса, специализирующихся на распространении в мире демократических ценностей. Они занимались финансированием местных неправительственных организаций (НПО), изданием и распространением соответствующей пропагандистской литературы, оказывали поддержку оппозиционным политическим силам, ориентировавшимся на Запад.
В марте 2005 г. в результате «революции тюльпанов» был свергнут президент Киргизии А. Акаев, считавшийся, кстати, в Вашингтоне образцовым либеральным лидером. Революционной ситуацией воспользовались криминальные и экстремистские группировки, что привело к массовым беспорядкам и грабежам.
Буквально вслед за этим, в мае 2005 г., вспыхнули волнения в г. Андижан в узбекской части Ферганской долины. Мятежники, связанные с исламистской организацией «Акрамия», захватили оружие и заложников. Властям пришлось применить силу для восстановления порядка.
События в Киргизии и Узбекистане подтвердили, что вызовы стабильности в регионе исходят не только от исламского экстремизма и международного терроризма, но и от США, вставших на путь экспорта демократии и прямой поддержки «цветных революций» [Чуфрин, с. 29— 30]. Они вызвали вполне обоснованную тревогу у правящих элит цент-ральноазиатских государств. С озабоченностью восприняли их в России и Китае.
Вскоре на Западе была развернута шумная кампания осуждения узбекских властей и лично президента И. Каримова за «грубые нарушения прав человека и несоразмерное применение силы против мирного населения» в ходе инцидента в Андижане. Тон этой кампании задавали США. В результате отношения между Ташкентом и Вашингтоном были серьезно и надолго испорчены.
В тот период у многих центральноазиатских политиков появи-
лись сомнения относительно того, что американское военное присутствие действительно может содействовать укреплению безопасности в регионе.
5 июля 2005 г. на саммите ШОС в Астане была принята консенсусом рекомендация странам международной коалиции, проводящей антитеррористическую операцию в Афганистане, определиться со сроками пребывания их воинских контингентов на территории государств Центральной Азии. 29 июля 2005 г. Узбекистан предупредил США о том, что им дается шесть месяцев на вывод их авиабазы из Ханабада. 22 ноября 2005 г. она была официально закрыта.
Тогда же ведущими американскими исследовательскими центрами была разработана концепция «Большой Центральной Азии» (БЦА). Она предполагала образование единого пространства Центральной и Южной Азии, которое включало бы в себя Казахстан, Киргизию, Таджикистан, Туркменистан, Узбекистан, а также Афганистан, Индию и Пакистан. Ее главный идеолог Фредерик Старр сформулировал цели Вашингтона применительно к этому проекту следующим образом: «Это — ведение наступательной войны против терроризма и создание замкнутых на США инфраструктур безопасности. Это — предоставление Афганистану и его соседям возможности защитить себя от радикального ислама и наркоторговцев. Это — усилия по укреплению региональной экономики и наиболее значимых государственных институтов до уровня, когда регион окажется способным служить в качестве экономического и политического моста между Ближним Востоком и Южной и Восточной Азией. Это — работа в плане упрочнения региональных торговых связей и адекватной транспортной инфраструктуры. Наконец, это — стимулирование демократических политических систем, способных служить образцом для других стран с многочисленным мусульманским населением» [Стар, 2005].
06 этой концепции сказано уже достаточно много. Остановимся, пожалуй, на точке зрения авторов вышедшей в 2009 г. книги «Годы, которые изменили Центральную Азию». Они полагают, что БЦА нужна США все же не столько для «ухаживания за ростками демократии», сколько для того, чтобы безраздельно управлять всеми экономическими и политическими процессами в регионе без помех со стороны других внешнеполитических игроков (России и Китая), а также структур, где эти игроки лидируют (ОДКБ, ШОС). Между тем переводом стрелок в основном на демократизацию Центральной Азии по западным лекалам, а также на сдерживание здесь России и Китая администрация Дж. Буша предопределила результаты своей политики в регионе, которая характеризовалась значительным снижением эффективности, поскольку потребности транзитных экономик государств региона требовали иных мер и подходов [Годы, которые ..., 2009, с. 298].
От себя же добавим, что осуществление этого амбициозного проекта со всеми его экономическими «плюсами» и военно-политическими «ми-
4 ВМУ, политические науки, № 4
нусами» в любом случае невозможно без кардинального улучшения ситуации в Афганистане.
Подводя итог, можно выделить несколько ключевых, на наш взгляд, моментов, обозначившихся к началу президентских выборов в США 2008 г.
В рамках доктрины «агрессивного реализма» Вашингтону так и не удалось разрешить дилемму «ценностей и интересов». Приоритеты американской политики в Центральной Азии постоянно менялись, что не позволяло выстроить их четкую иерархию. Оставался открытым вопрос, что представляет для США наибольшую ценность: энергетические ресурсы, или военное присутствие и сотрудничество в сфере безопасности, или же прозрачность выборов и свобода СМИ. Пока за океаном рассуждали о том, что Москва является слабым игроком в регионе [Зиг-лер, 2005, с. 21—22], вдруг выяснилось, что там уже укоренились такие интеграционные структуры с участием России, как ЕврАзЭС, ОДКБ и ШОС. У США же механизм, обеспечивающий взаимодействие с цент-ральноазиатскими странами на постоянной основе, отсутствует. И еще. Линия на ускоренную демократизацию государств региона не оправдала себя не потому, что те категорически отказывались от демократических преобразований, а потому, что она не учитывала их мировоззренческих традиций. Для восточных обществ всегда была характерна склонность к постепенным и неспешным переменам.
Все эти проблемы достались в наследство новой администрации во главе с Б. Обамой. Сейчас в «мозговых центрах» США предпринимается попытка переосмыслить стратегию Вашингтона в Центральной Азии, приблизив ее к современным геополитическим реалиям. Как представляется, они как раз подталкивают к тому, чтобы превратить этот регион в зону активного международного сотрудничества в целях обеспечения его безопасности и устойчивого экономического развития. Начавшаяся «перезагрузка» российско-американских отношений открывает в этом плане «широкое окно возможностей». Во всяком случае, общие интересы у России и США в Центральной Азии, несомненно, присутствуют. Насколько успешно их удастся реализовать, покажет будущее. Россия к совместной работе готова.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Бжезинский З. Великая шахматная доска. Американское превосходство и его геостратегические императивы. М., 2010.
2. Братерский М.В. Политика США в Средней Азии: итоги десятилетия // США и Канада. 2002. № 9.
3. Годы, которые изменили Центральную Азию. М., 2009.
4. Жизнин С.З. Энергетическая дипломатия США // США и Канада. 2000.
№2.
5. Жильцов С. С., Зонн И. С. США в погоне за Каспием. М., 2009.
6. Заявление Президента Российской Федерации В.В. Путина от 24 сентября 2001 г. // Внешняя политика России: Сборник документов. 2001 / Министерство иностранных дел Российской Федерации. М., 2007.
7. Зиглер Ч.Э. Стратегия США в Центральной Азии и Шанхайская организация сотрудничества // Мировая экономика и международные отношения. 2005. № 4.
8. Интернет-сайт госдепартамента США. URL: http://www.state.gov
9. Коэн А. Дорога независимости: энергетическая политика Казахстана. Алматы, 2007.
10. Лавров С. В одной лодке // Итоги. 2010. № 46.
11. Олкотт М.Б. Второй шанс Центральной Азии // Московский центр Карнеги. М.; Вашингтон, 2005.
12. Постников А.В. Становление рубежей России в Центральной и Средней Азии (XVIII-XIX вв.) / Предисл. В.С. Мясникова. М., 2007.
13. Рогов С.М. Администрация Клинтона: подводить итоги еще рано // США и Канада. 2000. № 2.
14. СимонияН. Нефть в политике США // Международная жизнь. 2008. № 3.
15. Стар Ф. Партнерство для Центральной Азии // Россия в глобальной политике. 2005. № 4. URL: http://globalaffairs.ru/numbers/15
16. ТокаевК.-Ж. Свет и Тень. Очерки казахстанского политика. М., 2008.
17. Указ Президента Российской Федерации от 14 сентября 1995 г. № 940.
18. Хопкирк П. Большая игра. На секретной службе в Центральной Азии. М., 2004.
19. Чуфрин Г.И. Россия в Центральной Азии. Алматы, 2010.
