CC BY
8
Вестник Томского государственного университета. 2023. № 493. С. 28-32 Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta - Tomsk State University Journal. 2023. 493. рр. 28-32
ФИЛОЛОГИЯ
Научная статья
УДК 821.161.1
doi: 10.17223/15617793/493/4
О «Мышах» и «кузнечиках» (классицистические истоки цикла «Мыши» В.Ф. Ходасевича)
Илья Алексеевич Александров1
1 Независимый исследователь, Москва, Россия, [email protected]
Аннотация. Стихотворный цикл «Мыши» В.Ф. Ходасевича рассматривается как неоклассицистическое продолжение русской анакреонтики XVIII в. Определяется стилевая преемственность между образом мыши и образом стрекозы в стихотворениях А. Д. Кантемира, М.В. Ломоносова и Г.Р. Державина, которая основывается на горацианских мотивах беспечности и мотиве сладостного вкушения - аллегории творческого начала. При этом учитывается обожествление стрекоз и мышей - насельников низшего тварного мира. Ключевые слова: классицизм, анакреонтика, образ мыши, образ кузнечика, преемственность, мотив вкушения
Для цитирования: Александров И.А. О «Мышах» и «кузнечиках» (классицистические истоки цикла «Мыши» В.Ф. Ходасевича) // Вестник Томского государственного университета. 2023. № 493. С. 28-32. doi: 10.17223/15617793/493/4
Original article
doi: 10.17223/15617793/493/4
About "Mice" and "grasshoppers" (classicistic origins of the cycle Mice by Vladimir Khodasevich)
Ilya A. Aleksandrov1
1 Independent researcher, Moscow, Russian Federation, [email protected]
Abstract. The article actualizes the question of the genetic relationship of Khodasevich's poetry and the Russian classicism lyrics. In particular, the stylistic continuity between the image of mice in Khodasevich's poems of different years and the image of a grasshopper in the works of Antiochus Kantemir, Mikhail Lomonosov and Gavrila Derzhavin is considered. The comparative-historical method used when considering the stylistic transformation gives the possibility to suggest that Anacreontic motifs are the fundamental ones. Thus, in particular, the Mice cycle included in the first collection of Khodasevich's Happy House is analyzed in detail. The book introduces the idyllic picture of the characters' life, which is modeled with the help of motifs of home comfort and silence. The philosophy of life is based on the acceptance of earthly delights as well as creative joy which is confirmed by N. Bogomolov's opinion about the Apollinian nature of mice. Khodasevich's lyrical hero mythologises these animals, calls them lares highlighting their creative nature: for example, the Svechnik hero is represented by the poet while the Scribe is associated with literature. Such qualities are stable, and this fact allows to nominate them as "little gods" in the "Prayer" poem. It is noted that the formation of such meanings occurs with the help of quotidianization and prosaization of the poetic principle: offerings of "a slice of cheese, crumbs from the table" can be interpreted as a sacred offering. Retrospection allows establishing a connection between Khodasevich's poems and the Anacreontic image of a dragonfly, the carrier of creative freedom and life acceptance. The sacralization of the dragonfly is already indicated in Kantemir's "Trekoza" where the insect is represented by Apollo's favorite and therefore is a symbol of creativity and immortality. The article separately considers the semantic identity of the image of a dragonfly and a grasshopper in the Russian Anacreontic lyrics tradition. When writing the ode rendition, Kantemir used the motif of "honeydew" eating and later it affected the famous Verses Written on the Road to Peterhof by Lomonosov, where the lyrical hero referred to the grasshopper, and Derzhavin's "Grasshopper". Lomonosov called the grasshopper an "angel", Derzhavin called it a "philosopher and poet". It is noteworthy that despite all the divinity classic grasshoppers exist in the domestic terrestrial space enjoying earthly existence, which is why the lyrical heroes of the mentioned texts are on friendly terms with them. Based on the similarity of motifs, the article concludes that the image of a mouse in Khodasevich's texts is a neoclassical continuation of the grasshopper's Anacreontic image in the Russian lyrics of the 18th century. Keywords: classicism, Anacreontics, image of mouse, image of grasshopper, continuity, motif of eating
For citation: Aleksandrov, I.A. (2023) About "Mice" and "grasshoppers" (classicistic origins of the cycle Mice by Vladimir Khodasevich). Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta - Tomsk State University Journal. 493. рр. 28-32. (In Russian). doi: 10.17223/15617793/493/4
© Александров И.А., 2023
Вопрос об исторических корнях поэзии В.Ф. Ходасевича, названного, с легкой руки В. Набокова, «литературным потомком Пушкина по тютчевской линии» [1. С. 262], при кажущейся разрешенности, нуждается в дальнейших уточнениях. Принято считать, что в разные годы А. С. Пушкин, Е.А. Боратынский и Ф.И. Тютчев были авторами, напрямую повлиявшими на формирование его лирического голоса. Однако биографический контекст - интерес В.Ф. Ходасевича к русскому XVIII в. (самый известный пример - внимание к Г.Р. Державину и создание одноименного романа) и, главное, стилевые черты его поэтики разных периодов творчества свидетельствуют о явной связи с традициями классицизма. Закономерно поэтому, что в науке существует представление о В. Ф. Ходасевиче как о неоклассицисте, о чем говорят работы А.М. Горбачева, В. Н. Солнцевой и др.
Лирическое наследие поэта относительно невелико, но все же остается не до конца выясненным, какие образные доминанты наиболее явно иллюстрируют связь его тестов с русским XVIII в. Остается открытым вопрос, как В. Ф. Ходасевич, испытавший на себе влияние символизма, сумел трансформировать актуальные для эпохи классицизма образы, наделив их символистскими отзвуками.
Как «серьезный», или же, пользуясь словами его лирического героя, «внушающий ужас и страх» поэт
B. Ф. Ходасевич вовсе не избегал поисков в области тем, на первый взгляд далеких от глобальных классицистических идеалов. Не чужда была В.Ф. Ходасевичу и практика шуточной поэзии, зачастую перекликающаяся с областью детства. Однако назвать «детским» автором В. Ф. Ходасевича почти невозможно. П.Ф. Успенский отмечает парадокс: «Детский писатель» применительно к Ходасевичу звучит как нонсенс: для читателей трудно найти более неподходящую кандидатуру на такую роль» [2], в то время как «Разговор человека с мышкой» и сам цикл «Мыши», по словам исследователя, можно отнести к условному жанру «стихотворений для детей». Любопытно, что этот цикл, не входящий в хрестоматийный перечень произведений поэта, содержит в себе анакреонтическую природу и через образ мыши относит читателя к образу кузнечика в текстах А. Д. Кантемира, М.В. Ломоносова и, конечно же, Г. Р. Державина.
Необходимо внесение ясности. Несомненно, стиль той или иной эпохи накладывает отпечаток на художественный облик текста, поэтому нам не приходится говорить о безусловном транслировании В. Ф. Ходасевичем схем и форм русской анакреонтики, завершившей свой самостоятельный путь задолго до Серебряного века. Диффузии происходили практически с любым видом художественности, однако зачастую разрушение традиции парадоксальным образом служит путем ее же перерождения. Так, например, произошло с некоторыми анакреонтическими жанрами, о чем пишет
C.М. Скибин: «Путь русской анакреонтики к сознанию отечественного читателя пролег через разрушение традиционной анакреонтической оды, к созданию новых жанров, по формальным признакам далеких от од» [3. С. 50]. Безусловно, такие процессы приводили к
усложнению жанрового ландшафта. К.Ю. Лаппо-Да-нилевский, анализируя корпус лирических текстов разных авторов XVIII в., доказывает это, говоря о разнице между «анакреонтической одой», «анакреонтической поэзией» и «анакреонтическими стихами»: «Несмотря на близкое формальное родство с анакреонтической одой, "анакреонтические стихи" не могут рассматриваться как составная часть русской анакреонтической поэзии и заслуживают отдельного разговора» [4. С. 401]. С учетом мнения Г. Гуковского о жанрообра-зовательных свойствах «анакреонтической» метрики, становится очевидно, что анакреонтика - совокупное понятие, не до конца определенное. Именно поэтому достаточно непросто говорить о жанровой дефиниции переложений Кантемира, Ломоносова и Державина, формально являющихся посланиями, т. е. стихотворениями, имеющими конкретных адресатов. Даже в нор-моориентированном классицистическом XVIII в. мотивы витальной радости доказывали свою способность к изменению, к адаптации под разные метрические схемы. Это доказывает их открытость и продуктивность, поэтому авторам и других эпох ничто не мешало использовать их.
Так, «Мыши» В. Ф. Ходасевича выступают результатом трансформации анакреонтической традиции. При этом цикл, являющийся, безусловно, целостной единицей, включающий всего три стихотворения («Ворожба», «Сырнику», «Молитва»), также не замыкается сам на себе, но определяет дальнейший семантический вектор «мышиной» темы. После написания этого цикла автор возвращался к образу мыши и в других текстах, которые в отношении мотивов и интонации и смыслов были продолжением «Счастливого домика». В то же время эстетика Ходасевича от сборника к сборнику менялась, но закрепленный за образом круг ассоциаций и мотивов оставался неизменным. Значит, такой образ был не проходным, но имеющим идейно-эстетическую значимость.
Домашний уют, мотивы тишины и простой радости обусловлены названием сборника - «Счастливый домик». В стихотворении «Ворожба» есть строки «В сонный вечер, в доме старом, / В круге зыбкого огня / Помолись-ка нашим ларам / За тебя и за меня» [5. С. 85]. Сюжет текста посвящен свиданию лирического героя с мышами, и упоминание лар - античных божков - метафорично самим мышам. Ворожба - сакральный процесс - оказывается связана с маленькими зверьками. Н. А. Богомолов отмечает: «Описывая мышей, Ходасевич имел в виду не просто обитателей подпола, но и хтонических животных древней мифологии. Мыши -выходцы из подземного царства, но в то же время они -окружение Аполлона... В этих стихах кроется как бы тройной смысл: с одной стороны, их герои - простые, реальные животные. С другой - они являются зловещими представителями Аида, подземного царства, которое Ходасевич постоянно ощущает рядом. И наконец... - животные из окружения Аполлона, то есть почти что Музы» [6. С. 17]. Оговорка «почти что» необходима: в цикле нет прямого соотнесения героев с покровительницами наук и искусств. Однако контекст дальнейшего творчества свидетельствует о смысловых
Филология /Philology
градациях. В более позднем стихотворении В.Ф. Ходасевича «Вечер» («Пять лет уж прошло, как живу я с мышами^») - Свечник называется поэтом. От написания «Мышей» до «Вечера» прошло четыре года (1913 и 1917 г. соответственно), и ассоциирование мышей с творческим началом, как мы видим, усиливалось. Более того, в стихотворении «Разговор человека с мышкой, которая ест его книги» (1918 г.) мы встретимся с героем по имени Книжник, напрямую проассоциированного с литературой. Отношения субъекта и подпольного зверька разворачиваются здесь в плоскости детско-родительских отношений, и привычка поедания книг остроумно обыгры-вается предложением не есть книги, а читать их: «Ну, словом, вот тебе бисквит, / А книг, пожалуйста, не кушай» [5. С. 258-259]. Напутствию предшествует подробный рассказ - напоминание о ценности чтения: «Из книг знаем, как живут / Индейцы, негры, эскимосы...». Содержание строк, к слову, соотносимо с сентенцией М. Цветаевой «Чтение - прежде всего сотворчество» [7. С. 237], и просьбу лирического субъекта можно рассматривать как посвящение в искусство.
В таком ключе мыши - это действительно музы, аполлонические существа и мифологема творческого начала. Композиционный контекст сборника «Счастливый домик» также подтверждает это. Триптих предваряют такие стихотворения, как послание «Поэту»1, которое, при всей переполненности символистской фразеологией, отвечает теме служения искусству, «Милому другу», в котором лирический субъект обращается к сверчку, певцу «медленной, безропотной запечной жизни» [5. С. 84]. Важно отметить, что соседство образов мыши и сверчка говорит об их синтезиро-ванности в авторском сознании Ходасевича, об их семантическом родстве.
Обожествленность мышей, связанная с мусическим началом, видится как философская основа образа. В то же время раскрытие этого качества подчинено скрытой смысловой интриге цикла, и о том, что мыши божественны, мы узнаем не сразу. Триптих строится на композиционной градации: от намека на сакральную суть (параллелизм «мыши-лары») в «Ворожбе» совершается переход к полному признанию их богами в третьем стихотворении «Молитва»: «Вам молюсь я, маленькие боги / Добрые хранители мои» [5. С. 85]. Во втором стихотворении «Сырник» также отражается мудрость героя-грызуна: «Дорогой учитель, мудрый проповедник, / Обожатель сыра, не оставь меня!» [5. С. 85]. Здесь мы также сталкиваемся с градацией как приемом, заложенным уже разнообразием обращений внутри отдельного текста со следующим соотношением: личная форма обращения «дорогой учитель» является продолжением статуса «друг», что задает интимно-доверительный тон и одновременно с этим выстраивает вертикаль отношений, частный мир, в котором подпольное существо выше человека. Из этого следует, что мудрость - важная ипостась в осмыслении божественной сути, и к ее пониманию герой приходит постепенно. Но могут ли творческое начало, мудрая беспечальность - внутренние качества - существовать
без внешнего выражения, без бытовой атрибутивности, так свойственной поэзии В.Ф. Ходасевича? Как поэт В. Ходасевич, помимо прочего, известен своим методом прозаизации поэтического пространства, лирической ситуации, способностью «гнать стих сквозь прозу». Максимальную частотность этот прием будет иметь в более позднем творчестве (достаточно вспомнить: «Пробочка над крепким йодом! / Как ты скоро перетлела! / Так вот и душа незримо / Жжет и разъедает тело» [5. С. 138], а также «Но вырвись: камнем из пращи, / Звездой, сорвавшейся в ночи. / Сам затерял - теперь ищи... // Бог знает, что себе бормочешь, / Ища пенсне или ключи» [5. С. 139]. Однако эта специфика проявляет себя уже в раннем творчестве, в частности, в виде мотива вкушения, сопровождающего тему творчества. Мыши В.Ф. Ходасевича одариваются символическими приношениями в «Молитве»: ломтиком сыра, крошками со стола. Да и в других текстах мыши будут прочно ассоциироваться с вкушением: мы знакомимся с героями Бараночником («Бедный Бараночник болен.»), Ветчинником, и даже Книжник в стихотворении «Разговор человека с мышкой» будет по-родительски порицаем лирическим героем, как уже отмечалось выше, за поедание книг. Вне зависимости от того, как видоизменялась ода, мотив чувственного наслаждения оставался постоянным, так как без него не выстраивалась философия радостного принятия жизни.
***
В поэзии русского классицизма другой низший тварный, а именно «насекомый» мир наделялся такими же свойствами. Анакреонтическая традиция ассоциировала с образом кузнечика понятие творческой свободы и жизнерадостности. Стоит посмотреть на три текста, которые объединены образно-тематическими отношениями.
История переложений стихотворения Анакреонта «Цикада» начинается, по всей видимости, со стихотворения «К Трекозе» А. Д. Кантемира. Идеализация образа «трекозы» (стрекозы) лежит через одическое восхваление, в котором акцент делается на некотором постоянстве ее сущности: творческой и личностной свободе, дающей независимость от законов времени («И не вредит тебе старость» [9. С. 311]). Трекоза - героиня, не равная миру. Именно такое постоянство определяет творческое начало и связь с Фебом-Аполлоном:
Любят тебя и все музы, И сам Фебус тебя любит, Что звонкий тебе дал голос; И не вредит тебе старость. Мудрая земли отродок, Песнолюбка! беспечальна, Легкоплотна и самим чуть Богам во всем не подобна.
Как мы видим, стрекоза - обожествленный носитель мудрости («мудрая земли отродок»). Мудрость ее - в беспечальности и песнолюбии, т.е. творчестве. Метафорой поэтического начала и анакреонтического гедонизма является еще и роса, испив которой, она
начинает петь. А.Д. Кантемир при переложении следует за Анакреонтом и пишет «На древах вершинке испив росы малы капли.»). В ходе укоренения традиции образ трансформировался, и в 1761 г. М.В. Ломоносов написал известные «Стихи, сочиненные по дороге в Петергоф». Там не стрекоза, а кузнечик будет «наслаждаться медвяною росой». Необходимо отметить, что в поэзии второй половины XVIII в. во многом на фоне расцвета энтомологической науки образ стрекозы, кузнечика (равно как и других насекомых, например жуков и пчел, героев знаменитой басни А. П. Сумарокова) стал обладать высокой частотностью. При этом если сумароковские жуки противопоставляются трудолюбивым пчелам, то между образами стрекозы и кузнечика нет антитезы, и, более того, наблюдается символическое родство. Л.В. Успенский в книге очерков «Слово о словах» вообще пишет о тождественности «стрекозы» и «кузнечика», а Ф.Б. Успенский говорит о гораздо более сложных отношениях между лексемами: «В языке русской поэзии слова кузнечик и стрекоза в целом имеют довольно близкий, но при этом крайне расплывчатый и достаточно фантастический денотат.» [10. С. 67]. Исследователь выделяет лексемы с несовпадающими денотатами и выделяет «энтомологическую» стрекозу и «литературную». В «Стихах, написанных по дороге в Петергоф» кузнечик как раз и играет роль той самой «поэтической» стрекозы. Он выступает образчиком свободы и персонифицирует творчество, именуемый ангелом, поет и олицетворяет свободу:
Ты ангел во плоти, иль лучше - ты бесплотен! Ты скачешь и поешь, свободен, беззаботен, Что видишь, все твое; везде в своем дому, Не просишь ни о чем, не должен никому...
[11. С. 293]
Мотив вкушения медвяной росы очевидно ассоциируется с наслаждением от сочинительства, песнопения - с составляющими анакренотического мировосприятия, и наличие таких ценностей позволяет назвать его «царем».
К числу переложений Анакреонта, эстетически восходящим к традициям классицизма, но написанных уже в самом начале XIX в., относится «Кузнечик» Г. Д. Державина. Поэт распространяет образ, увеличивает число уже устойчивых одических характеристик (мотив вкушения, мотив творческой свободы), сохраняя при этом главный акцент на «мусичности»:
Песнопевец тепла лета!
Аполлона нежный сын!
Честный обитатель света,
Всеми музами любим!
Вдохновенный, гласом звонким
На земли ты знаменит,
Чтут живые и потомки:
Ты философ! ты пиит! (курсив наш. - И.А.)
[12. С. 79]
Стихотворение вступает в перекличку с ломоносовским, а не кантемировским текстом, несмотря на всю метрическую разницу. В отличие от автора первого пе-
реложения, М. Ломоносов и Г. Державин вносят гораци-анский мотив самодостаточности умеренной жизни, независимости от окружающих (Ср.: «Не просишь ни о чем, не должен никому» (М. Ломоносов) - «Ни к чему не льнешь наследству, / Сам богат собою всем» (Г. Державин)). Анакреонтическая философия подразумевает земную онтологичность, закрепление наслаждения как высшего блага на земле. Отсюда смысловое сближение «везде в своем дому» и «на земле ты знаменит». Благодаря Г. Державину и М. Ломоносову это важное качество закрепляется за кузнечиком. Если А. Кантемир создает образец, близкий скорее к переводу, то М. Ломоносов и Г. Державин пишут тексты, в которых видно стилевое развитие образа кузнечика за счет обогащения семантической углубленностью и многоцветностью. Кузнечики обоих авторов существуют в домашне-земном пространстве, творят, не заискивая ни перед кем.
***
Как мы видим, ретроспекция позволяет определить переклички ключевых смыслов между стрекозами-кузнечиками, с одной стороны, и мышами - с другой. Главное соответствие сводится к божественной природе, порождающей все остальные смыслы. «Домашность» мышей наделена сакральным статусом - они метафорические лары. В. Ф. Ходасевич следует той же стратегии построения образности, что и его предшественники - аполлони-ческие существа воплощают анакреонтические и гораци-анские идеалы. Обращает на себя внимание и ходасеви-чевский лейтмотив кроткого жизнеприятия и горациан-ской радости мышей (мыши приходят и «ласковой беседой веселить сердце», учить «ясной, бедной и святой жизни»). Он отсылает к лежащей в основе всей образной эволюции «беспечальности» стрекозы А. Кантемира, и данный эпитет служит сжатой формой, отправной точкой горацианства. В более позднем стихотворении В. Ходасевича «Вечер» («Пять лет уж прошло, как живу я с мышами...») «беспечальность» мышей будет конкретизирована, и сжатая форма предстанет в развернутом виде: герои персонифицируются и предстанут в образах поэтов, забавных шалунов и плясунов (Сырник, Книжник, Вет-чинник, Свечник).
Также удается установить, что для В. Ходасевича античный мотив вкушения стал предметом воплощения авторской концепции «стих сквозь прозу», широко реализованной в более позднем творчестве. Поэт прибегнул к приему обытовления и стилистического снижения высокого античного мотива, и «медвяная роса» трансформировалась в «крошки со стола», «сыр» и «ветчину». Итак, как мы видим, «Мыши» - это неоклассицистическое продолжение анакреонтической темы кузнечика русской лирики XVIII в. В.Ф. Ходасевич следует традиции «мусической оды», перекладывая признаки и качества символического образа кузнечика на мышей - хранителей очага и творческого начала. Под воздействием классицистической традиции образ мыши обретает явную аполлоническую природу, а мотив символического вкушения (аллегория творческого начала) и репрезентованная горацианская модель жизни способствуют этому.
Филология /Philology
Примечание
1 Стихотворение сопровождается эпиграфом из Г.Р. Державина: «Со колчаном вьется мальчик / С позлащенным легким луком» и содержит иронический контекст. Сам В.Ф. Ходасевич писал, что, желая пошутить над своим другом молодости Муни, опубликовал этот текст под именем Елисаветы Макшеевой, современницы Державина («Такая девица в восемнадцатом столетии существовала, жила в Тамбове; она замечательна только тем, что однажды участвовала в представлении какой-то державинской пьесы» [8. С. 124]). Как мы видим, в период написания «Мышей» державинская тема как составляющая русской культуры XVIII в. была для поэта актуальна.
Список источников
1. Набоков В.В. О Ходасевиче (эссе). Современные записки. Париж, 1939. Кн. 68. С. 262-264.
2. Успенский П.Ф. «Детский» Ходасевич // OpenSpace ru. Архив. 29.12.2011. URL: https://os.colta.ru/literature/projects/20135/details/33215/ (дата обращения: 13.03.2023).
3. Скибин С.М. Художественное своеобразие «гусарской поэзии» (конец XVIII - начало XIX вв.). М. : МПГУ им. Ленина, 1994. 162 с.
4. Лаппо-Данилевский К.Ю. «Анакреонтические оды» и «анакреонтические стихи» в русской поэзии XVIII века // Литературный факт. 2019. № 1 (11). С. 384-402.
5. Ходасевич В.Ф. Стихотворения. 3-е изд. Л. : Советский писатель, 1989. 464 с. (Библиотека поэта. Большая серия).
6. Богомолов Н.А. Жизнь и поэзия Владислава Ходасевича // Ходасевич В.Ф. Стихотворения. Л., 1989. С. 5-48.
7. Цветаева М.И. Поэт о критике // Избранная проза в двух томах. 1917-1937. New York : Russica Publishers, 1979. Т. 1.
8. Ходасевич В.Ф. Некрополь. СПб., 2001. 444 с.
9. Кантемир А.Д. Собрание стихотворений. Л. : Советский писатель, 1956. 546 с.
10. Успенский Ф.Б. Habent sua fata libellulae. К истории русских литературных насекомых // Вестник ПСТГУ. Серия III: Филология. 2008. Вып. 2 (12). С. 60-80.
11. Ломоносов М.В. Собрание стихотворений. М. ; Л. : Советский писатель, 1965. 578 с.
12. Державин Г.Р. Анакреонтические песни. М. : Наука, 1986. 692 с.
References
1. Nabokov, V.V. (1939) O Khodaseviche (esse) [On Khodasevich (essay)]. Sovremennye zapiski. 68. pp. 262-264.
2. Uspenskiy, P.F. (2011) "Detskiy" Khodasevich ["Children's" Khodasevich]. OpenSpace.ru. 29 December. [Online] Available from: https://os.colta.ru/literature/projects/20135/details/33215/. (Accessed: 13.03.2023).
3. Skibin, S.M. (1994) Khudozhestvennoe svoeobrazie "gusarskoypoezii" (konetsXVIII — nachaloXIXvv.) [Artistic Originality of "Hussar poetry" (late 18th - early 19th centuries)]. Moscow: MPGU im. Lenina.
4. Lappo-Danilevskiy, K.Yu. (2019) "Anakreonticheskie ody" i "anakreonticheskie stikhi" v russkoy poezii XVIII veka ["Anacreontic odes" and "Anacreontic poems" in Russian poetry of the 18th century]. Literaturnyy fakt. 1 (11). pp. 384-402.
5. Khodasevich, V.F. (1989) Stikhotvoreniya [Poems]. 3rd ed. Leningrad: Sovetskiy pisatel'.
6. Bogomolov, N.A. (1989) Zhizn' i poeziya Vladislava Khodasevicha [The life and poetry of Vladislav Khodasevich]. In: Khodasevich, V.F. Stikhotvoreniya [Poems]. Leningrad: Sovetskiy pisatel'. pp. 5-48.
7. Tsvetaeva, M.I. (1979) Izbrannaya proza v dvukh tomakh. 1917—1937 [Selected Prose in Two Volumes. 1917-1937]. Vol. 1. New York: Russica Publishers.
8. Khodasevich, V.F. (2001) Nekropol' [Necropolis]. Saint Petersburg: Azbuka-klassika.
9. Kantemir, A.D. (1956) Sobranie stikhotvoreniy [Collected Poems]. Leningrad: Sovetskiy pisatel'.
10. Uspenskiy, F.B. (2008) Habent sua fata libellulae. K istorii russkikh literaturnykh nasekomykh [Habent sua fata libellulae. On the history of Russian literary insects]. VestnikPSTGU. Seriya III: Filologiya. 2 (12). pp. 60-80.
11. Lomonosov, M.V. (1965) Sobranie stikhotvoreniy [Collected Poems]. Moscow; Leningrad: Sovetskiy pisatel'.
12. Derzhavin, G.R. (1986) Anakreonticheskiepesni [Anacreontic songs]. Moscow: Nauka.
Информация об авторе:
Александров И. А. - канд. филол. наук, независимый исследователь (Москва, Россия). E-mail: [email protected] Автор заявляет об отсутствии конфликта интересов. Information about the author:
I.A Aleksandrov, independent researcher (Moscow, Russian Federation). E-mail: [email protected] The author declares no conflicts of interests.
Статья поступила в редакцию 16.03.2023; одобрена после рецензирования 25.04.2023; принята к публикации 08.09.2023.
The article was submitted 16.03.2023; approved after reviewing 25.04.2023; accepted for publication 08.09.2023.
