CC BY
64
О МАССОВИЗАЦИИ ЭЛИТ
УДК 1
Среди существующих подходов к определению элиты можно выделить два основополагающих.
Первый восходит к древней традиции, идеям Конфуция, Платона о «благородных мужах», «философах» — правителях и получает свое современное развитие в трудах Х. Ортеги-и-Гассета. В основе такого подхода — идеал, мечта о сочетании в одном лице (правителя, представителя правящего слоя) компетентности, формального (должностного) и морального лидерства. Основными критериями элитарности выступают, по Х. Ортеге-и-Гассету, осознанное служение высшему абсолюту, требовательность к себе, самосовершенствование, компетентность, цивилизационный кругозор, способность и стремление к творчеству.
Второй, прагматический, «реалистический», коренится в трудах Н. Макиавелли, разработанную форму приобретая в трудах итальянских социологов конца XIX — начала ХХ веков, в особенности в работах В. Паре-то. Элита у Парето — это элита успеха, элита «де-факто»: лица, добившиеся наивысших позиций в своей сфере деятельности, в том числе занимающие высшие позиции в политическом руководстве безотносительно их моральных качеств.
Первый подход тяготеет к сфере социального идеала, второй «двумя ногами» стоит на грешной земле.
Стоит разобраться: в каком направлении и почему эволюционирует элита современного общества, достойна ли она сегодня всерьез именоваться этим красивым словом французского происхождения? Кроме того, в основе идей настоящей статьи лежат две гипотезы относительно структурной эволюции современного общества, которое, помимо таких характеристик, как «постиндустриальное», «информационное», «экономическое» (есть мнения, что уже и с фрагментами «постэкономического»), имеет и еще одну, весьма существенную — «массовое». Гипотеза первая: в массовом обществе его элита сама «массовизирована»*, она продукт про-
Г.Ю. ЧЕРНОВ
цесса, названного Х. Ортегой-и-Гассетом «вертикальным вторжением варварства», посему большая ее часть является скорее технически более совершенным «слепком» с массового человека, нежели эталоном в духе «благородных мужей» Конфуция. Гипотеза вторая: представители массы становятся более образованными, осведомленными, сокращается культурная дистанция, отделяющая массу от элиты, а значит можно говорить об элитаризации масс**(в обществе «золотого миллиарда», отчасти и в российском социуме); по крайней мере, такой процесс представляется в исторической перспективе весьма желательным.
В сословных обществах границы между элитой и массой, представленной «простецами» из низших каст и корпораций, были более явными, нежели в наши дни (селектирующую функцию выполняли образовательный, сословный цензы). Либерализация и демократизация общества, вертикальная мобильность, обеспечивающая пополнение элиты представителями самых разных общественных слоев, — всё это атрибуты современности. При этом сталкиваются и переплетаются несовместимые, казалось бы, тенденции — мериток-ратическая и «вертикального вторжения варварства».
Вряд ли кто-то стал бы возражать против меритократии как власти достойнейших, одареннейших, против «элиты заслуг», независимой от происхождения ее представителей.
Однако уже на рубеже 20—30-х годов ХХ века испанский философ Х. Ортега-и-Гассет начинает бить тревогу по поводу «восстания масс» и «вертикального вторжения варварства». Раскрепощенный в ходе либеральных реформ, переполненный жаждой обладания все новыми материальными благами, которые открывает перед ним цивилизация, но не прикладывающий усилий в направлении своего культурного роста, заурядный человек становится более амбициозным, чем в прежние эпохи, полагает, что больше не нуждается в руководстве со стороны высококвалифицированных и высокоморальных элит. «Вуль-
* По-другому, омассовлена, т. е. подобна массе, имеет качества, свойственные человеку массы; плебеи-зирована, т. е. ее ценностно-целевые и этико-эстетические стандарты низведены до уровня плебейских «Хлеба и зрелищ!» (квазиэлитарный вариант: «"Порш", осетрина и дорогие девочки в vip-сауне!»).
** Т. е. приобщение, приближение к элитарной культуре, интериоризация последней.
гарные, мещанские души», не стыдясь своей вульгарности (часто и не осознавая ее), стремятся занять высшие этажи социальной иерархии, смело берутся за дела управления такими высокоспециализированными сферами общественной жизни, как политика и культура. Причина такого «вторжения» состоит, конечно же, не в стремлении решать сложные проблемы бытия в интересах широких слоев (для этого массовому человеку не хватает квалификации, способности к творчеству, альтруизма), а в том простом обстоятельстве, что высота общественного положения и занимаемой должности прямо пропорциональна количеству благ и привилегий, которые к ней прилагаются. Последствия подобного властвования, по Ортеге, таковы: власть превращается во временщика, проблемы не решаются по существу, а откладываются со дня на день, накапливаясь как снежный ком, они грозят обрушиться на новые поколения и в одночасье обрушить их жизнь; возрастает опасность деградации квалификации правящей элиты. И государственная машина, и культурно-идеологическая сфера оказываются во власти человека массы: повсюду торжествует он, и видимый успех могут иметь только течения, проникнутые его духом и выдержанные в его примитивном стиле [6, см.: с. 121].
Таким образом, новизна ситуации состоит в том, что массовый человек, плебей, не меняя своих сущности и культурного горизонта, сам становится основой новой «элиты» (квазиэлиты); с другой же стороны, мы наблюдаем «нисходящий поток», когда популиствующие потомки аристократов или потенциальные «меритократы», подыгрывая массовому человеку, демонстративно «пле-беизируются», и не важно — имидж это, или уже имманентные качества персонажа (феномены коммерчески успешного «хождения в массу» В. Жириновского, К. Собчак и др.).
Предполагаемая массовизация элит представляется частным случаем более общего и широкого процесса массовизации в современных обществах. В структуре массо-визации Б. А. Грушин предлагал выделять два важных момента: 1) объединение в рамках общности большого, несопоставимого с прежними эпохами, числа индивидов, ведущее к умножению социальных связей; 2) уравнение характеристик деятельности индивидов, ведущее к определенному уравнению свойств самих индивидов [3, см.: с. 31]. Лидер современной французской социально-психологической мысли С. Московичи
так описывает этот процесс: «Наконец, и это новая черта эпохи, в скученности больших городов выковывается новый человек. ... На его [современного общества] необъятном рынке рождается массовая культура и массовые формы потребления. Один за другим на подмостках общества появляются коллективный служащий, коллективный интеллектуал, коллективный потребитель: стандартизированными становятся мысли и чувства. Все эти «циклотроны», эти социальные ускорители низводят индивидов до уровня все уменьшающихся частиц. Они обрекают их на существование анонимное и эфемерное. Гигантский штамповочный станок уже выполняет свою роль фабрики коммуникаций: он отливает умы в единообразные, стандартные формы и обеспечивает каждой человеческой единице соответствие заданной модели» [5, с. 46].
Именно в развитом индустриальном, а затем и становящимся постиндустриальным, обществе насаждение индивидам унифицированных массовых качеств приобретает всеохватывающий характер. Это означает, что выработка массовидных и утрата индивидуальных качеств осуществляется во всех наиболее значимых областях деятельности: производственной и потребительской, коммуникативной, аксиологической (оценочной) и других. В силу действия ряда мощных социальных и культурных факторов во-стребуется и вырабатывается определенный тип индивида, соединяющий в себе ряд качеств: а) нетворческого, функционального типа личности, ориентированной на механическое выполнение заданной социальной роли; б) деиндивидуализированного потребителя, податливого к рекламным и другим массовым внушениям; в) повышенно амбициозной личности, избавленной от критической самооценки, преисполненной жажды социального возвышения и достижения потребительского «максимума». Постепенно толпа и другие формы социально-психологической массовости оттесняются на задний план всеобщей атомистической массой, сплачиваемой и организуемой почти исключительно внешними коммуникаторами. Массовые ценности, в том числе связанные с упомянутыми выше личностными характеристиками «массового человека» нового типа, начинают пропитывать собой и процессы культурного воспроизводства.
Для понимания тенденции массовиза-ции элиты важен созданный «массовой культурой» механизм унифицирующего воз-
действия, формирования гомогенных в культурном отношении индивидов, причем фактически вне зависимости от их социального статуса. Как итог функционирования масскульта, возникает следующая социальная картина, описанная В. Ф. Шаповаловым: «Всюду господствуют стандартизация и усредненность: богатые и почти бедные имеют одни и те же вкусы, руководствуются одними и теми же стереотипами» [9, с. 35].
При определении нравственного облика и интенций современного правящего класса (по Г. Моске) может быть полезным анализ концептов «сенсуалистическая (чувственная) ментальность» П. А. Сорокина и «западоид» А. А. Зиновьева.
Рассматривая процесс социального и культурного развития Запада не как эволюционный, а как циклический, П. А. Сорокин рисует картину диахронной смены трех типов суперсистем, ментальности и соответствующих систем морали: идеациональной, идеалистической и чувственной.
Идеациональная этика может быть охарактеризована как система абсолютных норм. В области моральных ценностей идеациональная ментальность ассоциируется с абсолютными, нетленными ценностями, а соответствующие системы морали отмечены безразличием и даже презрением к внешнему эмпирическому миру с его материальными ценностями, низкой оценкой последних [7, с. 57]. Переход к подобному типу культуры — ментальности — этики, характерному для греческой архаики, а затем для средневековья, стоит, по П. А. Сорокину, и на «повестке дня» современности, ибо «самая насущная потребность нашего времени — это человек, способный контролировать себя и свои желания, с сочувствием относящийся к своим ближним, понимающий и ищущий вечные ценности культуры и общества, глубоко осознающий свою ответственность в мире» [7, с. 727]. Представляется, что духовная элита, как раз и живущая в служении высшему абсолюту, идеациональна по своей сути вне зависимости от исторической конъюнктуры.
Цель идеалистической морали одновременно и земная, и трансцендентальная: служить Богу (абсолютной этической ценности), что приводит идущих по этому пути и к земному счастью, понимаемому в духе эвдемонизма. Основные нормы абсолютны, вторичные исходят от требований разума и людей [7, с. 479].
Особое внимание П. А. Сорокин уделяет анализу чувственной ментальности и сис-
теме морали, проявившим себя в истории Запада, по крайней мере, дважды: вначале в эллинистически-римскую эпоху, а затем в новое и новейшее время; в агонизирующем виде — это и атрибут современности. Чувственная ментальность почитает за реальность, подлинную ценность только то, что дано органам чувств, эмпирические, материальные ценности. «Эвдемонизм, гедонизм, утилитаризм, сенсуализм, мораль под девизом «Carpe diem» [«Лови день!»], «Вино, женщины, песня», — вот формы, основанные на чувственной ментальности. Черта новой чувственной эпохи — денежный фетишизм, помешательство на деньгах: «Главная страсть, стремление, мечта наших современников — разбогатеть и иметь «все, что можно купить за деньги». И неважно, как заработаны деньги, удачливые финансисты автоматически превращаются в кумиров: им, обладающим начатками знаний, присваиваются научные степени, они — спонсоры всего, чего угодно, политические лидеры [7, с. 490—491]. Наиболее актуальной оказывается разновидность чувственной ментальности, которую П. А. Сорокин именует «циничная чувственная ментальность». Она проявляется в попеременном надевании человеком, придерживающимся откровенно чувственной шкалы ценностей, идеациональных масок, сулящих принести материальную выгоду, в поведении людей, привыкших менять свой «психосоциальный цвет» и ценности сообразно обстоятельствам [7, см.: с. 49—50].
Важнейшая характерная особенность чувственной этики — релятивизм, изменчивость, ситуативность. Нормы подобной этики всегда могут быть изменены, т. к. не имеют никаких священных, неизменных императивов. Однако ценностный и этический релятивизм в перспективе ведет к моральной анархии и нравственному атомизму, порождает аномию, положение, когда роль высшего нравственного арбитра играет сила, а не нравственный принцип. Возрастание же роли силы может свести на нет саму перспективу общественной жизни.
Собственный выбор и нравственное предпочтение П. А. Сорокина явно оказываются на стороне идеациональной культуры и этики. Он справедливо полагает, что социальное существование человека требует значительной доли жертвенности и альтруизма в его поведении и, соответственно, общего преобладания «этики норм» над «этикой счастья», поскольку именно первая стимулирует эти социальные качества людей. Одна-
ко, реалии социума и культуры таковы, что ментальность и потребности правящего класса неотличимы от массовых: «Удачливые стяжатели составляют нашу аристократию», — с горечью пишет П. А. Сорокин [8, с. 503].
Применительно к характеристике правящего слоя общества представляется еще более точным и актуальным социальный портрет т. н. «западоида», ярко и убедительно нарисованный А. А. Зиновьевым в его антиутопии «Глобальный Человейник». В обществе будущего мечты гуманистов о прогрессе, сочетающемся с эволюцией человеческих способностей и качеств, «осуществились» специфическим образом: прежде всего в отношении тех способностей, на которые есть спрос и реализация которых служит источником жизненных благ (в том числе в отношении способностей притворяться, развратничать, воровать, делать карьеру) [4, с. 78]. Формирование сверхчеловека пошло не по пути усложнения внутреннего мира личности, а напротив, по пути его предельного упрощения, результатом чего стало формирование человеческого, а точнее ( постчеловеческого существа) «западо-ида». Западоиды суть существа не моральные, но и не аморальные, действующие не по правилам морали, а по правилам «социального расчета» [4, с. 297]. Моральный человек, руководствующийся абсолютными императивами, зачастую действует в ущерб себе. Для западоида же действует принцип: если он может совершить в своих интересах порицаемый или наказуемый поступок, будучи уверен в том, что ему удастся избежать порицания или наказания, он совершает его. А. А. Зиновьев замечает, что западный человек «морален» в мелочах, без риска, с комфортом и расчетом на то, что это видно, внутренне же нравственные западоиды существуют лишь как исключение; они различаются лишь степенью притворства в нравственности [4, см.: с. 411—412]. В итоге «морально чистые и содержательные души оказались еще большей редкостью, чем хорошие фильмы и книги в клоаке современной культуры» [4, с. 34]. Такой тип поведения дает западоидам преимущества в их взаимодействии с внешним миром, с неза-падоидами, которыми они манипулируют и которых подчиняют своим целям. Важнейшие типологические черты западоида: 1) сверхрационализация сознания и поведения, реализуемого не на основании моральных принципов, а по правилам «социального расчета»; атрофия подлинной эмоцио-
нальной жизни, редуцированной к «принципу удовольствия»; 2) высокоразвитая культура имитации чувств и эмоций, т. е. одевания полезных «социальных масок»; 3) предельно упрощенная внутренняя структура личности, обедненная, стереотипизирован-ная структура потребностей, что позволяет властным элитам легко манипулировать за-падоидами (людьми управляют путем гипертрофии стремления к жизненным благам) [4, см.: с. 310]. Это суть существа, мотивируемая сексом и непомерной жаждой обладания благами и удовольствиями. Следует добавить, что, по нашему мнению, во-первых, эти черты оказываются присущи как манипулируемым («массе»), так и самим манипуляторам (правящей квазиэлите); во-вторых, «западнизация» российского общества и его элиты оказалась столь лавинообразной, что формулы А. А. Зиновьева уже вполне при-ложимы к новейшим российским реалиям.
Еще один аспект современности должен быть принят во внимание: наше общество есть «общество потребления», и универсальным способом маркировки социальных групп все более становится т. н. «код стэн-динга» (т. е. жизненного уровня, уровня позволительных комфорта и роскоши, в переводе с французского). Жан Бодрийяр указывает, что ныне потребление является активным модусом отношения — не только к вещам, но и к коллективу и ко всему миру, — что в нем осуществляется универсальный отклик на внешние воздействия, на нем зиждется вся система нашей культуры [2, с. 164]. Барьеры морали, этикета и языка рушатся, зато в сфере вещей возникают новые барьеры, новые исключительные правила, новая классовая или кастовая мораль. Разумеется, отмечает Ж. Бодрийяр, вещи всегда составляли систему социальных опознавательных знаков, но лишь параллельную и вспомогательную по отношению к другим системам (жесты, ритуалы, церемонии, язык, родовое происхождение, кодекс нравственных ценностей и т. д.). Для нашего же общества характерно то, что другие системы опознавания все более поглощаются одним-единственным кодом «стэндинга». Он удовлетворяет насущную потребность знать, с кем имеешь дело, тем самым выполняя важнейшую социальную функцию. Однако такая универсализация и эффективность достигаются ценой крайнего упрощения, обеднения, когда язык социального достоинства регрессирует чуть ли не до предела: «Человека характеризуют его вещи» [2, с. 161—163].
Тогда, если под элитарностью в обществе потребления понимать — в духе В. Па-рето — высшие позиции, занимаемые индивидом на пирамиде этого самого потребления, Р. Абрамович и другие столпы сверхпотребления немедленно должны быть объявлены элитой и солью земли названного общества.
С позиций же конфуцианско-ортегиан-ского подхода, не богатство и роскошь, а способность к служению высшему, к духовной и телесной аскезе, сознательный альтруизм есть признаки личностной элитарности. Материальное положение не определяет принадлежность к элите, ибо самый богатый и влиятельный человек может оставаться культурным ничтожеством, а носитель самобытной высокой культуры — жить на грани нищеты [9, с. 35]. Духовная аристократия, духовная элита выходит из какой угодно среды, рождается (формируется) в порядке «индивидуальной благодати» [1, см.: с. 136].
Значение этого хрупкого «озонового» слоя трудно переоценить: от наличия духовной элиты и ее качеств зависит судьба народа и человечества. Через нее в другие слои проникают духовность и гражданственность. В. Ф. Шаповалов указывает на ряд признаков этого слоя, помимо черт, уже выделенных Х. Ортегой-и-Гассетом:
— духовная элита есть носительница высокой культуры, не связывающая свое бытие с претензиями на высокое материальное вознаграждение;
— ее существование основывается, прежде всего, на осознании самоценности культуры, которая является «наградой самой по себе»;
— в ней нет и не должно быть идолопоклонства — ни перед властью, ни перед народом. Только такая элита может рассчитывать на соответствующую общественную оценку, свободную от подозрений в корыстолюбии и благодаря этому способна реально оказывать воздействие, в том числе и нравственное, на жизнь общества [9, см.: 35—38].
Означает ли массовизация элит их деградацию или же возникновение иного типа элиты, более соответствующего реалиям общества потребления? Элита не теряет функции быть образцом, референтной группой. Меняется «лишь» содержание образца: эти-ко-эстетические аспекты, конфуцианские добродетели, творческий дух почти сплошь вытесняются аспектами апофеоза богатства-власти, атрибутами «стэндинга». Для чело-
века-массы такие представления об «элитарности» вполне близки, если не имманентны: они не требуют духовного самосовершенствования, аскезы, культурного роста, «выдавливания из себя раба». Вся «революционность» такого перехода из массы в элиту состоит в выходе на новый, более «высокий» — рублевско-куршавельский — уровень потребления-обладания.
Коснемся темы потенциальной элита-ризации масс. Насколько заинтересованы правящие элиты общества потребления в стимулировании этого процесса?
Для этого обратимся к существу нынешней политики и (квази-) культуры (масс-культа). Его можно выразить коротко: воспроизводство масс. Если говорить о современной России, то ни одна область знаний о социально-массовом не развивается сегодня так активно, как комплекс знаний о манипулировании массами самого разного рода — потребительской, зрительской, политической, в меньшей мере — аффективной, агрессивной. Огромное количество учебной и научной литературы (маркетинг, менеджмент, социология), часть которой представляется калькой с трудов зарубежных авторов, нацелено фактически на выращивание массы как объекта потребления индустриальных или постиндустриальных — информационных, виртуальных — продуктов и услуг конкурирующих экономических, политических, фаст-поп-культурных корпораций.
Доминирование социальных практик в сфере управления массовыми явлениями над научными изысканиями очевидно, а ряд открытий становится родом эзотерического знания. На специфические причины подобного феномена, проявившего себя уже на рубеже XIX — XX веков, указывал С. Моско-вичи: «любые партии, средства массовой информации так же, как и специалисты в области рекламы или пропаганды, используют его [Ле Бона] принципы. Однако никто не собирается в этом признаваться, поскольку весь пропагандистский инструментарий разных партий, дефиле руководителей на телевизионных экранах, зондирование общественного мнения предстанут тем, что они есть на самом деле: элементами массовой стратегии, базирующейся на иррациональности. О массах охотно рассуждали бы как о неразумных, но нельзя: ведь им внушают как раз обратное» [5, с. 100]. Ведь и «большая» политика, и — добавим — рекламные политики бизнес- и поп-культурных корпораций есть не что иное, как тщательно ка-
муфлируемая «рациональная форма использования иррациональной сущности масс» [5, с. 63].
Массовый человек («человек-масса»), довольствующийся упрощающими мифами, суррогатами истины, жаждущий, по Ж. Бод-рийяру, не смысла, а зрелища, — это и есть главная база монопольного положения нынешних квазиэлит: и политической, и (поп-) культурной. И в этом случае не беда, а прибыль в том, что «рушится человек», что он низводится до уровня «простого рефлекторного механизма, примитивного существа, мотивируемого сексом, полумеханического-полуфизиологического организма, лишенного малейшей божественной искры, какой бы то ни было абсолютной ценности, всего возвышенного и святого» [7, с. 727].
Возникает и еще одно допущение: если элита массовизируется (а в ценностном отношении — плебеизируется), а масса частично элитизируется (хотя бы в плане растущей образованности), то где-то на стыке этих процессов происходит стирание граней между стратами, формируется некая новая метаобщность — уже и не элита, но масса нового типа (масса в том смысле, что существенных дифференцирующих различий между членами новоявленной метаобщно-сти нет — разница лишь в том, что одни жаждут обладать знаковыми вещами, другие ими уже обладают). Это то, что С. Москови-чи называет массификацией, то есть смешением и стиранием социальных групп. Под влиянием средств массовой коммуникации и мимесиса из «разных, совершенно разнородных элементов образуется однородное человеческое тело: масса состоит из людей-массы» [5, с. 50].
Итак, мы наблюдаем встречное движение двух потоков — нисходящего (элита) и восходящего (масса). В итоге, если социальная стратификация в определенной мере сохраняется, то культурная все более стирается. С точки зрения направленности социально-массовых процессов и миссии, в этом отношении, высших страт, следует выделить два альтернативных образа элит: 1) образ первый: корыстолюбивые аморальные квазиэлиты, стимулирующие плебеизацию масс (вульгаризацию их вкусов, потребностей, образов реальности) ради монополизации власти и снижения издержек на управление; 2) высокоморальные творческие элиты, стимулирующие, в том числе и собственным примером, элитари-зацию масс. Наши предпочтения и реальность здесь, с очевидностью, диссонируют.
Анализ предпосылок феномена массо-визации элит позволяет выделить две их группы, два «потока»: 1) «восходящий» ( эффект «восстания масс», «вертикального вторжения варварства», когда жаждущие максимума благ, лишенные критической самооценки заурядные представители массы устремляются на вершину социальной пирамиды к управлению обществом без посредства высокообразованных и высокодуховных элит; 2) «нисходящий», предполагающий демонстративно-имиджевые «опрощения», вульгаризацию стиля и содержания коммуникации части элиты с массой, расчетливо построенной по законам политико-культурного маркетинга (аналогом такого стиля в области художественной культуры является коммерческий китч). В этом случае элита не «ведет» массу, не «поучает, развлекая», а зондирует ее и цинично эксплуатирует ее наивность, инфантилизм и прочие слабости.
Экспансия потребительско-плебейской системы ценностей ведет к «порче души» не только массового человека, но и слоя, гордо именовавшегося прежде «элитой», к появлению феномена «массовизированной» элиты. В качестве важнейших доминант нравственного сознания современного «человека массы» следует выделить гипертрофированный гедонизм и утилитаризм, этический релятивизм и развитую способность к социальной мимикрии, повышенную амбициозность при отсутствии способности к самокритике и самоограничению. Среднестатистический представитель современной социальной элиты, правящего класса (политэлиты, бюро-, милито, — медиа-кратии, артистической богемы) может быть охарактеризован как: а) носитель «циничной чувственной ментальности» (по П. А. Сорокину); б) «западоид» (по А. А. Зиновьеву), причем манипулятор и манипулируемый («код стэндинга», VIP-реклама) в одном лице; в) продукт «восстания масс», массовизации общества и культуры (масскульта), повышенно амбициозная личность, избавленная от критической самооценки, преисполненная жажды социального возвышения и достижения потребительского «максимума» любой ценой. То есть черты массового человека и представителя социальных «верхов» в главном совпадают, различия в основном количественные (более высокие «стэндинг», образование; эзоте-ричность). Критерии культуры, творчества, альтруистичности для элиты «нового призыва» не существенны. Способом ее самовыражения, самоутверждения является показное, демонстративное сверхпотребление.
Наиболее логичным политическим воплощением такой квазиэлиты является, по всей видимости, клептократия.
Завершая, перефразируя Маркса, отметим: дело заключается не в том, чтобы лишь описывать процессы, сетовать на косность массы и упадок элиты, а в том, чтобы «изменять мир», совершенствовать массового че-
ловека, расширяя внутри него сектор элитарности. Политикой элиты должна бы стать трансформация массы в элитарном направлении (элитаризация масс). Но этому должен предшествовать процесс элитаризации самой нынешней квазиэлиты (воспитатель сам должен быть воспитан).
1. Бердяев Н.А. Философия неравенства. М., 1995.
2. Бодрийяр Ж. Система вещей. М., 1995. С. 164.
3. Грушин Б.А. Процессы массовизации в современных обществах // Рабочий класс и современный мир. 1986. № 5.
4. Зиновьев А.А. Глобальный Человейник. М.,1997.
5. Московичи С. Век толп. М., 1996.
6. Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс // Вопросы философии. 1989. № 3.
7. Сорокин П.А. Социальная и культурная динамика. СПб., 2000.
8. Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992.
9. Шаповалов В.Ф. «Восстание масс» по-российски // Свободная мысль. 1993. № 12.
