О легитимности социального порядка в России Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

Лй ГУДКОВ

О легитимности социального порядка о России

Дело "ЮКОСа": "законность" как практическая проблема. События, развернувшиеся вокруг компании "ЮКОС", стали важнейшими индикаторами политических изменений в 2003 г. Предъявление ряду высших руководителей компании обвинений в мошенничестве, неуплате налогов, хищении госсобственности в связи с неисполнением ряда условий контрактов при операциях приватизации и т.п., выступление в связи с этим высших чинов Генеральной прокуратуры РФ с заявлениями, имеющими уже не столько юридический, сколько политический характер, стало явно устрашающим симптомом для бизнес-сообщества и самих обвиняемых. Формально суть претензий прокуратуры к М.Ходорковскому и другим руководителям компании "ЮКОС" сводится к тому, что он/они, используя лакуны в законах, легально уходили от уплаты налогов или совершали сделки, находящиеся на грани закона, но не переступающие ее, чем нанесли государству значительный потенциальный ущерб. Однако как в массовом сознании, так и в околовластных кругах причины гонений на "ЮКОС" не связываются с собственно этими формальными основаниями обвинений. Негативное массовое отношение к "олигархам" обусловлено не просто завистью бедного населения к тем, кто в смутные времена внезапно и немыслимо обогатился (а российское население и представить себе не может, как это не воровать, а воровать, по его мнению, можно только у казны), но и рационализацией этой зависти, переводом ее в представления, что именно действия "олигархов", вывозящих нечестно нажитые капиталы из страны, стали причиной массового обнищания, хронической бедности. Словечко "олигархи", вначале означавшее лишь очень узкий круг самых крупных промышленников и финансистов в стране, под держивающих Б. Ельцина и его курс реформ, с приходом В.Путина и развернутой его администрацией широкой пропагандистской кампанией по укреплению централизованной "вертикали государственной власти", борьбе с многочисленными противниками — чеченскими сепаратистами, террористами, коррупционерами, региональными баронами и т.п., постепенно превратилось в апеллятивное, хотя и семантически пустое, образование, функционально близкое по смыслу к "врагам народа". Оно стало стягивать, Собирать, аккумулировать в себе диффузные негативные

представления о силах, которые монополизировали право распоряжения национальными природными богатствами страны (нефтью, газом, металлами и прочим, что в настоящее время ассоциируется в массовом сознании с единственным значимым ресурсом страны), вывозя их за рубеж, превратили их в источник сказочной ренты. Обработка, предшествующая тиражированию этих рессантиментных представлений околовластной обслугой — депутатами, журналистами, пиаром и политтехнологами разной масти, заключалась в добавлении к этому комплексу мнений еще двух моментов: первое заключалось в том, что "олигархи" сами ничего не производят, а лишь "качают" сырье на Запад. А второе — в том, что "олигархи" заинтересованы в сохранении нынешней ситуации правовой нестабильности, неопределенности, "мутной воды", что именно они, составляя ближайшее окружение Б. Ельцина, держали его под своим полным контролем. Они и сейчас противостоят благим намерениям патерналистской власти повысить уровень жизни населения, вывести страну из кризиса, сделать жизнь более обеспеченной, благополучной и безопасной.

Тем самым идеологема "олигархи" стала одним из элементов реставрации, казалось, уже уходящей системы массовых идеологических представлений о реальности как о борьбе "наших и нена-ших", чужих, враждебных сил и своей героической и заботливой власти, вынужденной каждый раз заново добиваться восстановления справедливости и порядка. Натравливая массы на "олигархов", государственная пропаганда воссоздает прежнюю примитивную в своей архаической простоте конструкцию оборонно-защитного сознания (поисков внешних и внутренних врагов), которая является условием реанимации мобилизационного общества и утверждением во властных структурах чекистов старого и нового пошиба1. Массовое сознание зафиксировало эту оппозицию, наделяя власть характерной неполнотой

1 Процесс восстановления этой композиции представлений проступает даже в проективных чертах образа президента, которого массовое сознание рисует себе "решительным", "энергичным", опирающимся на "силовиков" и т.п. В.Путин хочет, как лучше, но не все может, ибо ему мешают: коррумпированное и корыстное чиновничество, правительство, зависимое от олигархов, чеченские бандиты, международный терроризм, демократы, коммунисты и многое другое.

имеющихся у нее возможностей и сил. Так, на вопрос, периодически задающийся на протяжении последних двух-трех лет: "Кому в России сегодня принадлежит власть?" — самая большая группа ответов сводилась к "крупному капиталу, олигархам" (32%), и лишь вторым шел ответ "президенту Путину" (23), далее — "организованной преступности" (15), "чиновникам" (11), "местным властям" (4), "губернаторам", "Госдуме" (по 3%) (август 2003 г., N=1600 человек)1.

Персонификацией этих фигур "олигархов" в риторике властей, в СМИ, политическом пиаре и стал М.Ходорковский, руководитель одной из самых мощных компаний в России, открыто противопоставивший себя как представителя нового, "цивилизованного" бизнеса, заинтересованного в правовом упорядочении и сокращении теневого оборота, коррупции, государственному произволу, нарастанию авторитарных тенденций у нынешней администрации.

Дело "ЮКОСа" сопровождалось внеправо-вым давлением не только на обвиняемых, но и на связанных с ними деловых партнеров, возобновлением государственной пропагады и цензуры в прессе, возбуждением попутных, крайне сомнительных в правовом плане уголовных дел с целью "расколоть" компанию и получить нужный обвинительный материал на руководителей "ЮКОСа". Несоразмерность мер, принятых в ходе предварительного следствия, тяжести предполагаемого преступления, жесткая изоляция обвиняемых и самой компании, явная зависимость суда от администрации президента и многое другое были восприняты в обществе как сигналы о том, что речь идет о принципиальном повороте в политическом курсе страны2. Именно поэтому дело "ЮКОСа", или "дело Ходорковского", как его стали называть после ареста пос-

1 Здесь и далее приводятся данные регулярных ежемесячных (или более частых в период проведения электоральных кампаний) общероссийских репрезентативных опросов по технологии "Экспресс” (с октября 2003 г. называемых “Курьером", хотя методы их проведения те же самые, что и раньше), объем выборки —1600 взрослых человек.

2 Общим фоном для этого дела стали повышение оптимитис-тических настроений в стране, связанное с выплатой задолженностей по зарплате и улучшением экономической ситуации в стране, явные неудачи войны в Чечне, подавление оппозиционной или критически настроенной к администрации президента прессы, ознаменованное разгромом "НТВ", как и всего холдинга В.Гу-синского (но разгром, лицемерно прикрывающийся "спором хозяйственных субъектов” и необходимостью освободиться от зависимости от олигархов), нейтрализация западной общественной критики за нарушение прав человека и норм демократии путинской властью благодаря присоединению России к международной борьбе с терроризмом, серия крупных катастроф с человеческими жертвами и неудач во внутренней политике и пр.

леднего, вошло в десятку важнейших, по мнению населения, событий 2003 г.1 Его последствиями стали изменения в составе высшего руководства страны, оно оказало влияние на декабрьские выборы 2003 г. в Государственную Думу. Сам факт начавшихся преследований М.Ходорковского свидетельствовал об изменении соотношения сил в верхних эшелонах власти, обострении борьбы за власть между разными кликами и группировками в руководстве страны (экономическим блоком в правительстве и партией "чекистов" в администрации президента, опирающейся на силовиков или представляющей их интересы), попытках взять под "государственный" контроль собственность обладателей самых крупных компаний, отобрать ее или "заставить их делиться".

Подавляющее большинство опрошенных (65%) сразу после информации об аресте М.Хо-дорковского считали, что это дело имеет чисто политическую подоплеку, и лишь 16% видели в нем прежде всего юридический конфликт. Более того, 55% предполагали, что арест М.Хо-дорковского произведен с ведома президента (и еще 7% не сомневались в том, что наступление на "ЮКОС" осуществляется по "личному распоряжению Путина"); только 13% допускали, что прокуратура действовала без его ведома. Ожидания публики, уже подготовленные рядом заявлений высших чиновников о необходимости дальнейшей "борьбы с коррупцией" и "укрепления государства", а также соответствующими акциями правоохранительных органов, предопределили восприятие дальнейшего хода дела М.Ходорковского как символического "начала передела собственности" (так его расценили 46% опрошенных; 26% отнеслись к нему лишь как к "частному случаю").

То, что эти репрессии, отличающиеся демонстративным, устрашающим характером, т.е. явно избыточным применением средств государственного насилия, имеют, очевидно, избирательный характер — обвинения в нарушении закона направлены только против некоторых предпринимателей, хотя для общественного мнения подобный образ действий представляется не нарушением, не отклонением, а абсолютной нормой для всего бизнеса и государственного чиновничества в целом, заставляет подозревать

1 Его назвали 20% опрошенных, чуть меньше, чем выборы в Государственную Думу (22%), политический переворот в Грузии (21), процессы против коррумпированных офицеров милиции ("дело оборотней" — 25), эпидемии атипичной пневмонии или различных катастроф (25-27%). Более значимыми были лишь война в Ираке (41%) и теракты в России (29%).

за ними частные материальные интересы лиц, обладающих властью. Это могут быть интересы как собственно экономические (частные корыстные, или групповые, конкурентов "ЮКОСа", игру властей и прокуратуры в пользу какой-то другой, не называемой фирмы, стремящейся устранить компанию М.Ходорковского с рынка), так и политические (перераспределение групповых или корпоративных влияний)1.

Уже только одно это обстоятельство лишает действия прокуратуры полноты авторитета законности, по крайней мере в глазах значительной части населения (об этом ниже). Известная двусмысленность положения прокуратуры оборачивается многозначностью мотивов, приписываемых ее действиям. Это сомнение в чистоте помыслов органов правопорядка или частичное непонимание их намерений присуще не только массовому сознанию, но и тем, кто представляет собой, по выражению Ю.Левады, "социальную элиту" — более образованную, более информированную часть общества, занимающую статусно более высокие позиции. Пропагандистская поддержка администрации президента, обеспечиваемая подавляющим большинством СМИ, сказывается на общественном мнении, поскольку другой системы аргументации и трактовки событий не возникает или она не достигает той степени охвата, что и официальная версия событий. Уже через самое короткое время число опрошенных, полагающих, что прокуратура действовала сама по себе, по собственной инициативе, начало расти: с 25 в июле до 30% в октябре 2003 г.; одновременно уменьшилось исходное число респондентов, считавших, что Генеральная прокуратура РФ исполняет поручение президента — с 37 до 30%.

Самая большая группа опрошенных (44%, табл. 1) при получении информации об этом деле — а об аресте М.Ходорковского на момент опроса (конец октября) были уже осведомлены более 8/ю респондентов — оказалась не в состоянии дать вразумительный ответ о мотивах главных игроков в этой ситуации, видимо, потому, что эти события слишком далеки от того, что

1 Важно подчеркнуть, что объектом агрессии Генеральной прокуратуры РФ стала компания, провозгласившая политику финансовой прозрачности и пытающаяся вести дела как "на Западе", т.е. на новых для России принципах соблюдения формальной буквы закона и ответственности. Кроме того, М.Ходорковский как руководитель “ЮКОСа" имел значительный авторитет как предприниматель, открыто реализующий программу общественных инициатив, включая и создание ряда'общественных организаций, поддержку политических партий, образовательных программ и т.п., что создало ему репутацию независимого от власти центра публичного влияния.

Таблица 1

КАК ВЫ ДУМАЕТЕ, В ДЕЛЕ "ЮКОСа" ГЕНЕРАЛЬНАЯ ПРОКУРАТУРА РФ ДЕЙСТВУЕТ САМОСТОЯТЕЛЬНО ИЛИ ВЫПОЛНЯЕТ ПОРУЧЕНИЕ В.ПУТИНА?

(е % от числа опрошенных, октябрь 2003 г., N=1600 человек)

Вариант ответа Самостоятельно (А) По поручению В.Путина (Б) I Затруднились ответить

В среднем 26 30 44

Возраст:

18-24 года 24 21 55

25-39 лет 28 34 38

40-54 года 26 35 39

55 лет и старше 24 27 49

Образование:

высшее 31 45 24

среднее специальное 28 31 41

среднее общее 23 29 48

ниже среднего 24 22 53

Социально-профессиональный статус:

руководитель 22 47 33

специалист 27 56 17

военный 20 52 28

служащий 23 35 42

квалифицированный рабочий 31 30 39

неквалифицированный рабочий 21 29 50

волнует этих людей. Понятно, что чаще это будут малообразованные и пожилые люди, жители глухой провинции.

Категория опрошенных, полагающих, что прокуратура как надзорный орган по соблюдению и защите законности в стране действует самостоятельно, т.е. руководствуясь духом и буквой закона, составляет явное, но консолидированное меньшинство (26%; максимальный разброс мнений здесь в разных социальных подгруппах не превышает 5—6 пп.; верящих в силу закона больше среди образованных людей, а также среди квалифицированных рабочих, минимум — среди работников правоохранительных органов и военнослужащих). Напротив, те, кто убежден, что речь идет о выполнении определенного политического заказа власти (а их несколько больше, чем их оппонентов, — 30%), настроены гораздо менее единодушно: разброс мнений здесь составляет 35 пп. Среди них суще-

Таблица 2

РАСПРЕДЕЛЕНИЕ МНЕНИЙ ОПРОШЕННЫХ НА ВОПРОС ТАБЛИЦЫ 1 В ЗАВИСИМОСТИ ОТ ИХ ПАРТИЙНО-ЭЛЕКТОРАЛЬНЫХ ПРЕДПОЧТЕНИЙ

(в % от числа опрошенных)

Буду голосовать на выборах в Государственную Думу за... А Б %

В среднем 26 30 0,9

"Аграрную партию России11 32 34 0,9

"Единую Россию" 27 35 0,8

КПРФ 22 28 0,8

ЛДПР 24 35 0,7

СПС 41 39 1,1

"Яблоко" 26 46 0,6

"Родину" 38 16 2,4

Не буду голосовать 25 29 0,9

ственно больше людей с высшим образованием (45%), специалистов (56), руководителей (47), военнослужащих и работников правоохранительных органов (52%). Иначе говоря, различия в интерпретации действий отечественных законников обусловлены более высоким уровнем их информированности и отчасти политическими установками, партийной ангажированностью опрошенных (табл. 2).

Заметные отклонения от средних распределений наблюдаются только у сторонников двух демократических партий, проигравших на последних выборах, и у приверженцев политического новообразования — "Родины", причем избиратели СПС и "родинцы" дают большую веру в силу закона, а яблочники — в направляющую волю президента. Из этих данных еще нельзя делать вывод об одобрении или неодобрении подобных действий президента или прокуратуры, но совершенно очевидным является то, что представления о законности или незаконности тех или иных действий (М.Ходорковского, прокуратуры, президента) оказываются зависимыми от идеологических установок, прежде всего от отношения опрошенных к держателю символов высшей власти в стране, президенту, занимающему центральное место в картине социальноправовых представлений о реальности российского общества.

Некоторая неясность истолкования действий властей (для целей нашего анализа она имеет существенное значение) характерна не только для самых последних событий, но и для отношения к предшествующим, аналогичным по сути событиям, продолжающим длительный ряд репрессивных действий против "слишком высовывающихся",

включая и тех предпринимателей, кто уже "сломался", кто пошел на сделку с властями, сдав им, как, например, В.Гусинский, свою компанию в обмен на свободу, хотя прокуратура, не удовлетворившись этим, продолжает преследовать его по всему миру, впрочем без особого успеха, так как власти других стран не признают за ним состава какого-либо преступления и расценивают эти действия московских властей как политически, а не юридически мотивированные. Арест В.Гусинского Интерполом летом 2003 г. в афинском аэропорту по инициативе Генеральной прокуратуры РФ и последующее его освобождение после судебного разбирательства лишь укрепили подобные массовые сомнения. Приведем распределение ответов на вопрос: "Как Вы считаете, что лежит в основе дел, возбужденных против В.Гусинского в России?" (в % от числа опрошенных, август 2003 г.):

Вариант ответа %

В основном государственные интересы 20

В основном частные экономические интересы 28

В основном преследование по политическим мотивам 14

Все в равной мере 15

Затруднились ответить 23

Как бы ни была близка сердцу обывателя популистская демагогия властей, он не спешит разделять официальные взгляды и мнения, склоняясь к всегдашнему своему убеждению в том, что, когда власть начинает рассуждать об "общем благе народа" и трубить о "справедливости", дело явно не чисто. (И это при очевидном недостатке информации в прессе об этом деле, вызванном цензурой, преобладании обвинительного уклона в освещении событий борьбы с олигархами и пр.!) Более того, обыватель упорно старается отыскать за громкими декларациями корыстный интерес еще неизвестных ему клик и группировок во властных кругах. Как видно из приведенных данных, лишь сравнительно небольшая часть (всего каждый пятый из опрошенных) готовы удовлетвориться наличием "государственных интересов" в качестве объяснения причин задержания В. Гусинского, а основная масса искала объяснения этому факту в конфликте различных частных экономических интересов либо в том, что В.Гусин-ский осмелился проводить в своем медиахолдинге независимую от В. Путина информационную политику, критически освещающую чеченскую кампанию В.Путина, подчеркивающую отсутствие у него видимых успехов в других сферах деятельности внутри страны.

Таблица 3

ВЕРСИИ ОБЪЯСНЕНИЯ ДЕЛА "ЮКОСа"

"Что Вы думаете по поводу возбуждения уголовных дел, арестов руководителей компании "ЮКОС"? Какая из следующих точек зрения Вам ближе?

(е % от числа опрошенных, 2003 г.)

Вариант ответа Июль Ноябрь

Это дело связано с финансовыми махинациями руководства компании и не имеет отношения к политике 15 26

Борьба за власть между разными политическими кланами 18 18

Предвыборная акция с целью повысить популярность властей в глазах избирателей и отвадить бизнес от политики 18 9

Начало масштабной кампании властей против олигархов 11 12

Мера по ограничению "нерусского'' капитала в России 4 3

Ничего не слышали 17 18

Затруднились ответить 17 14

Таблица 4

ВЕРСИИ ОБЪЯСНЕНИЯ ДЕЛА "ЮКОСа" И ЭЛЕКТОРАЛЬНЫЕ ПРЕДПОЧТЕНИЯ ОПРОШЕННЫХ

[в % от числа опрошенных по строке, ноябрь 2003 г.)

Партия, движение Финансовые махинации Борьба кланов Кампания против олигархов Предвыборная акция Ограничение нерусского капитала

В среднем 26 18 10 9 3

"Аграрная партия России" 23 33 2 1 9

"Единая Россия" 39 15 13 12 4

КПРФ 23 21 6 8 3

ЛДПР 30 16 12 13 2

СПС 22 39 12 2 2

"Родина" 36 20 11 6 -

"Яблоко" 12 31 22 9 3

Против всех 21 19 12 12 1

Не буду голосовать 25 11 8 6 2

То же самое можно сказать и о массовых реакциях на информацию об аресте М.Ходорковско-го. Вполне ожидаемые рессентиментные чувства "опускания олигарха", как оказалось, далеко не так сильно распространены, как можно было думать вначале, хотя в дальнейшем они быстро усиливались (табл. 3—6).

Изменения в характере массового восприятия этой кампании властей, связанные с арестом М.Ходорковского и нарастанием агрессивности антиолигархической риторики, сводились, во-первых, к тому, что общественное мнение в большей степени начало поддаваться официальной пропаганде ("не надо искать политики, все дело в воровстве и махинациях", вполне укладывающееся в рамки советского отношения к богатым как преступникам ["в основе каждого крупного состояния лежит преступление"] или еще более раннего и широко распространенного по-

нимания сословного неравенства как преступной эксплуатации масс), отказываясь от первоначального взгляда на дело "ЮКОСа” как на политически предвыборный ход, рекламную кампанию нынешней администрации как борца за социальную справедливость, законность и т.п. Все остальное практически не изменилось: и версия "межклановой конкуренции" сохранила своих сторонников, и антисемитски-нацио-налистическая интерпретация не получила большей поддержки.

Последствия этого уголовного дела расцениваются также неоднозначно: "нынешнее развитие событий вокруг компании приведет к улучшению политической обстановки в России", — считают 26%, а это главным образом те, кто убежден в криминальности действий М.Ходорковского, к ее "ухудшению" — 24; допускают, что эта история будет способствовать улучшению

Таблица 5

КАКИЕ ЧУВСТВА ВЫЗВАЛО У ВАС ИЗВЕСТИЕ ОБ АРЕСТЕ М.ХОДОРКОВСКОГО?

(е % от числа опрошенных, 2003 г.)

Вариант ответа Октябрь Ноябрь

Радость и удовлетворение* 25 33

Недоумение 19 19

Тревогу, страх и возмущение* 19 10

Затруднились ответить 37 38

* Сумма ответов респондентов, выбравших разные варианты "подсказки".

представлений о России на Западе — 22, к ухудшению российского имиджа за границей — 31%. На повторный вопрос, почему же все-таки

В.Путин не прекратит конфликтную ситуацию вокруг компании "ЮКОС" (опрос проходил до соответствующего выступления В.Путина на Госсовете и выражения президентской точки зрения на репрессии в отношении крупного бизнеса), распределение позиций россиян было таким: "У него нет соответствующих полномочий", — полагали 19%, он сам "заинтересован в том, чтобы проучить слишком независимую компанию", — примерно столько же; склонны считать, что "он предпочитает не вмешиваться в подобные дела", — 31% (у остальных — 31% — нет понимания происходящего).

Таким образом, лишь четверть опрошенных готовы разделять собственно правовую точку зрения на события, выдвигаемую властями. В большей мере ее принимают, естественно, единороссы, хотя идея "кражи", разворовывания национальных богатств весьма близка и сторонникам "Родины", и ЛДПР. Прочие же версии представляют собой позиции, не имеющие ничего общего с правовым сознанием или, точнее, отражающие циничное отношение к праву, его роли как инструмента власти, используемого для достижения узкогрупповых или корпоративных целей.

То, что радость и удовлетворение при этом известии испытывают главным образом бедные, пожилые и малообразованные люди, прожившие всю свою жизнь в советском обществе, где доминировала антибуржуазная, уравнительная пропаганда, едва ли должно вызывать какое-то удивление. Тревогу и возмущение это событие вызывает в социальных средах, обладающих уже накопленными социальными и культурными ресурсами, хотя именно они и выступают опорой президентской власти. В политически более проявленных группах — потенциальных электо-ратах партий — эти установки определились вполне четко: у сторонников КПРФ соотношение

Таблица 6

КАКИЕ ЧУВСТВА ВЫЗВАЛО У ВАС ИЗВЕСТИЕ ОБ АРЕСТЕ М.Х0Д0РК0ВСК0Г0?

(в % от числа опрошенных, по столбцу, ноябрь 2003 г.)

Вариант ответа Радость Удовлетворение Тревогу Возмущение

Возраст: 18-24 года 6 11 12 22

25-39 лет 14 23 36 21

40-54 года 26 29 23 28

55 лет и старше 53 36 30 30

Образование: высшее 14 13 33 25

среднее специальное 20 23 27 43

среднее 26 33 38 30

ниже среднего 40 31 18 19

Тип поселения: большие города 11 17 41 39

средние 29 28 17 26

малые 23 26 29 25

села 37 28 12 10

Социальный статус: предприниматель _ 4 6 11

руководитель - - - 1

специалист 4 5 17 14

служащий 20 20 22 20

квалифицированный 7 17 8 10

рабочий неквалифицированный рабочий учащийся, студент 8 2 9 3 1 10 5 7

пенсионер 47 30 26 21

безработный 5 5 3 6

Будут голосовать за... КПРФ 44 24 19 4

"Единую Россию" 24 25 29 31

ЛДПР - 6 6 9

СПС 3 5 4 8

"Яблоко" 7 1 7 8

"Родину" 5 5 1 -

Против всех 5 6 5 2

Не будут голосовать 5 10 5 18

одобрения и неодобрения составляло 68:23 (3.0), "Родины" — 10:1; "против всех" — 11:7 (1,6); у "Единая Россия" — 49:60 (0,8); у ЛДПР — 6:15 (0,4); у СПС - 8:12 (0,7); у "Яблока" - 8:15 (0,5), не будут голосовать — 15:23 (0,7).

Уже в ноябре 2003 г., незадолго до финиша избирательной кампании в Государственную Думу, общественное мнение начало "прогибаться" под массированным воздействием становящихся единообразными и официозными СМИ. Число затруднившихся или отказавшихся отвечать заметно уменьшилось (23%). Мнение, что "Ходорковский нарушил закон", разделяли уже 34%. Это заметно больше, чем в октябре 2003 г., но все равно оно не являлось преобладающим. Столько же опрошенных готовы были согласиться с тем, что "арест произведен с целью ограничить влияние М.Хо-дорковского в политике" (20%) или что "власти недовольны действиями М.Ходорковского в нефтяной области" (14%). Еще 14% полагали, что все эти объяснения одинаково значимы.

Версии, которые опрошенные выбирали для объяснения действий Генеральной прокуратуры РФ, имели мало общего с идеологией правового государства или "материальным" пониманием права в традиционном обществе, апеллирующим к обычаям, содержательным принципам сословной справедливости или религиозным предписаниям. Однако они вполне укладывались в рамки советского понимания права как юридически оформленных правил поведения граждан, предписываемых властью, выработанных тоталитарным режимом в своих интересах и нуждах.

Чего, по Вашему мнению, добиваются правоохранительные органы в отношении крупного бизнеса, "олигархов"? (в % от числа опрошенных, ноябрь 2003 г.):

Вариант ответа %

Навести порядок в экономике,

очистить ее от криминала 41

Выжать из олигархов деньги

для казны 15

Демонстрация силы нынешней власти,

укрепление вертикали власти 13

Сведение счетов с теми,

кто не выказывает властям

покорности, кто слишком независим 8

Передел собственности 6

Затруднились ответить 17

В качестве дополнительных аргументов при объяснении действий прокуроров общественное мнение называло желание правоохранительных органов "воспрепятствовать утечке акций за рубеж" (46%) и "создать проблемы в деятельнос-

ти ЮКОСа" (21%). Иначе говоря, в отношении олигархов, а более конкретно — дела "ЮКОСа", сформировались вполне определенные негативные установки, очень слабо обусловленные чисто юридической стороной вопроса. С представлениями о законности или незаконности массовые оценки и отношение к делу М.Ходорковского практически не связаны. Уход от налогов или их неуплата, невыполнение обязательств, взятых при приобретении той или иной фирмы нефтяным гигантом М.Ходорковского, т.е. все, что собственно и составляет суть вменяемых руководству компании правонарушений, волнует население в целом сравнительно мало. Общественное мнение в вопросе: является ли финансовым преступлением использование любых способов сокращения выплаты налогов, если оно не противоречит действующим законам, — склоняется скорее к тому, чтобы сказать "нет" (так в ноябре 2003 г. ответил 41 % опрошенных; "да" — лишь 28% и остальные, а их почти треть, оказались не в состоянии дать какой-либо содержательный ответ). Треть россиян полагают, что можно, если удастся, и не платить налоги в полном объеме, хотя 60% эту позицию осуждают. По мнению большинства опрошенных, в среднем более трех четвертей предпринимателей в той или иной мере уходят от налогов (в отношении самих граждан аналогично думают лишь 46%). Но самые жесткие предубеждения у населения сохраняются в отношении госчинов-ников: здесь 84% опрошенных полагают, что именно в среде госбюрократии наиболее распространена практика двойного счета, что большинство чиновников получают свою зарплату не столько через "кассу", сколько в виде "черного нала". Преступлением эти действия становятся в зависимости от того, кто их совершает, значимо это, а не само нарушение соответствующей нормы закона (табл. 7).

Одно и то же правовое действие осуждается значительно большим числом опрошенных, если оно совершается "начальником", власть имеющим лицом, и сравнительно небольшим кругом людей, если это "рядовой гражданин" (соотношение "осуждающих" и "неосуждающих" в первом случае равно 1,9, во втором — 0,6). Поэтому и претензии правоохранительных органов к руководству "ЮКОСа" получают в массовом сознании совершенно иной смысл, нежели тот, который пытается придать ему прокуратура, претендуя на легитимность своего статуса и действий, и верховная власть в стране. Это не правовая оценка, а чисто инструментальный и политический контроль за влиятельными группами в обществе.

Таблица 7

КАК ВЫ ОТНОСИТЕСЬ К... ? (в % от числа опрошенных, ноябрь-декабрь 2003 г.)

Относятся с

Субъект, уклоняющийся от уплаты налогов -------------------------------------------------------------------------

________________________________________________одобрением________пониманием________осуждением безразличием

Руководители предприятий 3 25 54 14

Рядовые граждане_____________________________________4________________43________________29_____________________15

Как видим, серьезно к декларациям правоохранительных органов относятся прежде всего те группы, которые обладают минимальными ресурсами и компетентностью: пенсионеры, малообразованные, жители периферийных городов и сел, нуждающиеся, хотя и не самые бедные, а также группы, завершающие фазу политической социализации — учащиеся, студенты. Это консервативная среда, в максимальной степени сохраняющая социальные установки и представления советского времени. Напротив, как средство устрашения или пиар, а не правовое действие, расценивают репрессии против "ЮКОСа" высококвалифицированные и статусные группы, обладающие самыми большими ресурсами, информацией и компетентностью — руководители, менеджеры, предприниматели, специалисты, жители больших городов, люди с высокими доходами (например, среди руководителей удельный вес подобных ответов составляет 59%, предпринимателей — 69, тогда как среди сельскохозяйственных рабочих, пенсионеров — 36— 38%). "Дело ЮКОСа" воспринимается ими не в качестве реальной попытки наведения порядка в стране (так его рассматривает лишь четверть опрошенных), а как предвыборная акция властей, популистское подыгрывание определенным настроениям в обществе (так считают 44% респондентов), как политический пиар, вроде весенней борьбы с "оборотнями в погонах", получившей в печати название "борьбы нанайских мальчиков". При этом во всех электоратах, т.е. в той половине населения, которая отличается большим чувством политической ответственности, рутинной лояльности к начальству или, напротив, ангажированности, отношение к этим акциям прокуратуры как предвыборным трюкам значительно преобладает (соотношение мнений — "наведение порядка" и "пиар" — составляет 0,4, кроме избирателей "Единой России", где они почти уравниваются 36:40=0,9). Иначе говоря, подобный расчетливый, политический цинизм характерен именно для активной и "просвещенной" части населения, которое и представляет собой "общество" как таковое. Это именно циничное самоотождествление избирателей и властей, здесь не приходится говорить об отстраненной, дистанцированной, "объективной"

Таблица 8

КАК ВЫ ПОЛАГАЕТЕ, КАМПАНИЯ ПРОТИВ "ЮКОСа" ДОЛЖНА ВСЕРЬЕЗ ОГРАНИЧИТЬ ЭКОНОМИЧЕСКОЕ И ПОЛИТИЧЕСКОЕ ВЛИЯНИЕ "ОЛИГАРХОВ" ИЛИ ТОЛЬКО ПРИПУГНУТЬ ИХ, "ОЛИГАРХИ" ВСЕ РАВНО СОХРАНЯТ СВОЕ ВЛИЯНИЕ?

(в % от числа опрошенных, ноябрь 2003 г.)

Вариант ответа Всерьез Припугнуть

В среднем 24 57

Возраст:

18-24 года 27 57

25-39 лет 19 58

40-54 года 21 62

55 лет и старше 29 50

Образование:

высшее 18 65

среднее, среднее специальное 23 59

ниже среднего 28 47

Тип поселения:

большие города 18 63

средние 23 62

малые 26 54

села 28 50

Социально-профессиональный статус:

предприниматель 25 64

руководитель 17 83

специалист 18 67

служащий 22 58

квалифицированный рабочий 22 60

неквалифицированный рабочий 29 51

безработный 16 67

учащийся 17 60

пенсионер 31 48

Среднедушевой доход в семье:

выше среднего 23 61

средний 23 60

ниже среднего 25 57

низкий 24 45

оценке действующих институтов, так сказать, со стороны, как можно было бы думать, если бы речь не шла об высказываниях избирателей, большинство которых голосуют именно за поддержку этой власти, этого президента. В этом плане мнения, высказываемые о мотивах действия тех или иных политических сил или властных институтов, не содержат осуждения, а высказывают норму, т.е. типичные (общепринятые, генерализованные) представления о характере мотивации, приписываемой действиям официальных лиц или подразумеваемой1.

Почему власти именно сейчас взялись за "ЮКОС" — за этой компанией больше "темных дел " или действия руководства этой компании больше раздражают власти? (в % от числа опрошенных, ноябрь 2003 г.):

Вариант ответа %

Больше темных дел 31

Больше раздражают 35

Затруднились ответить 34

Опять-таки суждение "больше раздражают'

вдвое чаще высказывают люди высокообразованные, обеспеченные, зрелые, жители крупнейших городов, чем пожилые, малообразованные и бедные жители периферийных малых городов и сел. Мнения о том, что движет людьми, ведущими кампанию против "ЮКОСа", - стремление к законности и справедливости или стремление поставить во главе этой самой мощной и богатой в России компании "своих людей", разделились следующим образом: "законность и справедливость" — 23%, "своих людей" — 42 и затруднились ответить 34% (ноябрь 2003 г.). Таким образом, на представления об оправданности, а значит, и о "законности", действий правоохранительных органов влияют не только соображения о мотивах тех или иных действую-

1 Еще более ярко эти представления об интересах российских властей и законников проявляются в том, что люди думают об окончании этой истории. Основные версии здесь заключаются в следующем: 1) власти и олигархи договорятся, дело будет спущено на тормозах (в июле 2003 г. так считали 28%, в ноябре — 26%); 2) власть, прокуратура продемонстрирует свою силу, и этим все закончится (17 и 24% соответственно, как видим, это вариант ожиданий получает с течением времени несколько большую поддержку); последующие варианты по своим установкам полярны: 3) "дело закончится разгромом компании и национализацией нефтяного концерна, бегством М.Ходорковского за рубеж, как это было с В.Гусинским или Б.Березовским (рост с 8 до 13%); 4) слабеющие "под давлением российских олигархов, западных политических у финансовых кругов российские власти, суд, прокуратура сдадутся и откажутся от судебного преследования" (снижение числа тех, кто разделяет эту точку зрения, с 11 до 7%).

щих лиц и политически значимых акторах, но и вполне содержательные, т.е. связанные с определенными материальными интересами, представления о справедливости, в том числе и о справедливости социального распределения благ в государстве. Что правильнее — забрать у частных нефтяных компаний большую часть прибыли от продажи нефти и направить ее на социальные нужды или оставить ее у компаний для инвестиций и модернизации производства?1

Для большинства населения ответ на такой вопрос, конечно, ясен. Частная собственность в советском обществе не могла быть объектом правовой защиты и государственных гарантий в условиях, когда доминировала "общенародная собственность", вызывавшая смутные надежды на то, что когда-нибудь власть наконец облагодетельствует народ, поделившись с ним своими доходами.

Подобное отношение к праву нельзя рассматривать как просто отсутствие в массовом сознании современных политико-правовых принципов. Это не дремучесть человека, не знающего о том, что он живет в неправовом обществе, поскольку никогда другого не видел. Напротив, какая-то идея долженствования права и законности в массовом сознании россиян присутствует хотя бы в модальной форме "все должны подчиняться закону", "закон должен быть для всех". Это более интересные формы общественного сознания, заданные условиями тоталитарного режима, адаптации к ним. Его можно назвать "циничным" или "инструментально-прагматичным"; главное в данном случае, что оно лишено какой бы то ни было позитивной основы (если под ней подразумевать представления о моральных или ценностных основаниях социальности, человеческой солидарности, достоинстве и чести, требующих соблюдения общезначимых универсальных правил, представляющихся большинству если не разумными, то во всяком случае конвенциональными, такими, с которыми общество идентифицируется). Здесь мы имеем дело с другим явлением — идентификацией с волей власти, начальства, принятием ее как факта силы и

1 Именно эти настроения максимально эксплуатировались в ходе предвыборной кампании С.Глазьевым и его "Родиной". За то, чтобы отобрать и перераспределить прибыли нефтяных концернов высказались 60%, оставить у производителей — 24%, остальные затруднились ответить (декабрь 2003 г.) Эти же 60% считали бы самым правильным ренационализировать частные сырьевые компании, 24% — сохранить их у нынешних собственников, но увеличить для них ставку налогов и усилить контроль за их деятельностью и расходами, и лишь 3% согласились оставить все как есть (13% затруднились ответить, ноябрь 2003 г.).

поведением применительно к ней (но без полной солидарности с ней). К защите права и соблюдению законности действия правоохранительных органов в понимании большинства опрошенных отношения не имеют, но они реальная сила, а потому любые или почти любые их действия внутренне с течением времени оправдываются. Самая большая группа опрошенных (39%) полагают, что кампания против "ЮКОСа" — это образцово-показательная "разборка" для острастки всех других предпринимателей или публичных деятелей, пытающихся сопротивляться усилению "управляемой демократии" (среди директоров и специалистов — 46%); другие респонденты (27%), напротив, надеются, что за ним последуют и дела против других "олигархов". Поэтому, когда "басманный суд" оставил М.Хо-дорковского под стражей, а прокуратура объявила в международный розыск других руководителей компании, весьма значительная часть россиян (43%, и отличий здесь между разными подгруппами по образованию, доходам, статусу, урбанизованности практически не было) одобрили эти решения Мосгорсуда и действия Генеральной прокуратуры РФ (не одобрили всего 16%, чаще опять же — из групп самых образованных, доходных, молодых, хотя очень большое число опрошенных оказались в затруднении и не смогли дать вразумительный ответ на этот вопрос (41%).

В связи с нынешними событиями вокруг "ЮКОСа ", появилось ли .у Вас больше уверенности в том, что законности и порядка в стране стало больше, меньше или положение дел не изменилось? (в % от числа опрошенных, октябрь

2003 г.):

Вариант ответа %

Стало меньше 9

Стало больше 26

Положение дел не изменилось 47

Затруднились ответить

или отказались от ответа 18

Вместе с тем, как показывают данные таблиц 9 и 10, несмотря на крайнюю неэффективность акций Генеральной прокуратуры РФ (ибо позиции противодействующих сторон — олигархов и власти, по мнению большей части населения, остаются, по существу, такими же, как и были, они не становятся радикально сильнее или слабее), доверие и к президенту, и к прокуратуре, выполняющей его заказ, в глазах опрошенных должно вырасти. Конечно, баланс выигрышей и проигрышей (32-5=27%) лежит преимущественно на стороне В.Путина (на 10% выше, чем у

Таблица 9

КАК ВЫ ПОЛАГАЕТЕ, ПОСЛЕ АРЕСТА М.Х0Д0РК0ВСК0Г0 И ДЕЙСТВИЙ ПРОКУРАТУРЫ в ОТНОШЕНИИ КОМПАНИИ "ЮКОС" ПОЗИЦИИ В.ПУТИНА и ОЛИГАРХОВ..?

(в % от числа опрошенных, ноябрь 2003 г.)

Позиция

Вариант ответа ----------------------------------

___________________________В.Путина олигархов

Станут сильнее 32 10

Станут слабее 5 20

Не изменятся 45 49

Затруднились ответить 18 21

или отказались от ответа

Таблица 10

КАК ВЫ ПОЛАГАЕТЕ, ЭТА КАМПАНИЯ ПРАВООХРАНИТЕЛЬНЫХ ОРГАНОВ ПОВЫСИЛА ИЛИ НЕТ ДОВЕРИЕ НАСЕЛЕНИЯ К.?

(в % от числа опрошенных, ноябрь 2003 г.)

Доверие

Вариант ответа ------------------------------

________________________________В.Путину прокуратуре

Повысила

Понизила

Не изменила

Затруднились ответить или отказались от ответа

тех, кто считает, что олигархи в целом больше теряют, чем выигрывают). Но столь же важен и другой результат: почти половина считают, что позиции обеих сторон не изменятся (а если сюда прибавить еще и тех, для кого общий итог неочевиден или кто затрудняется ответить на эти вопросы, то успехи силовых акций против бизнеса выглядят совсем иначе).

Смысл этих действий лежит в другом. Действия прокуратуры, каковы бы ни были реальные мотивы репрессий против "ЮКОСа", воспроизводят ритуалы "правильного поведения" органов власти, демонстрирующих усилия по обеспечению "законности", т.е. того, что положено делать верховной власти. И это вне всякой связи с инструментальной, конечной целесообразностью заметно повышает популярность и президента, и отраженным светом от него самой Г енеральной прокуратуры РФ.

Формальное соблюдение законов, хотя на их нарушение постоянно жалуются обыватели (но главным образом — на нарушение со стороны власти по отношению к "обычным людям", а не к "богатым"), не является значимым обстоятельством социальной жизни в посттоталитарном обществе. Гораздо важнее — декларация добрых

43 46

14 8

25 25

18 20

намерений властей, заявления о том, что они собираются выполнить свои социальные обязательства.

Что сейчас более важно для нашей страны — хорошие законы, которые ограничивали бы произвол власти, или власть, способная навести порядок в стране, несмотря на несовершенство законов? (в % от числа опрошенных, декабрь 2003 г.):

Вариант ответа %

Хорошие законы,

которые ограничивали бы произвол власти 41

Власть, способная навести порядок в стране,

несмотря на несовершенство законов 52

Затруднились ответить 7

События вокруг "ЮКОСа" в очередной раз обнажили крайне слабые формальные основания легитимности власти и социального порядка в постсоветской России. Дело "ЮКОСа" — это не симптом неразвитости или деградации, неустойчивости политических и гражданских институтов (процессуальные оценки качественного состояния системы, производимые в логике теорий перехода или экономического детерминизма, здесь явно недостаточны или просто сбивают с толку), а скорее — синдром определенной организации этих институтов, устойчиво воспроизводящийся, а стало быть, обладающий характеристиками целостности1. В данном случае правильнее, видимо, говорить о наличии нескольких, часто противоречащих друг другу оснований легитимности, соответственно, о тех акторах, которые претендуют на "легитимность", апеллируют к ней, или, в свою очередь, о тех, кто им в этом отказывает, полагая их претензии пустыми словами.

Когда заместитель Генерального прокурора в телевыступлении по поводу ареста М.Ходорковского рассуждает не о формальном соответствии конкретных действий обвиняемого (М.Ходор-ковского и других руководителей "ЮКОСа") букве закона, а о том, сколько пенсионеров могли бы получить прибавку к пенсии, если раз-

1 "Синдром" в том же смысле, в каком К.Й.Фридрих и З.Бже-зинский говорили о "тоталитарном синдроме", т.е. наличие ряда признаков институциональной организации, которые позволяют говорить о взаимосвязанных явлениях, образующих единый феномен "тоталитарный режим" (Totalitarianism / Ed.

C.J.Friedrich. Cambridge (Mass.), 1954; Friedrich C.J., Brzesinski Z. Totalitarian Dictatorship and Autocracy. Cambridge (Mass.), 1956). Логика симптоматики заставляет описывать происходящее в континуальных категориях "большей или Меньшей легитимности" государственной системы, ее патологиях, укреплении и т.п. Метафора же "синдрома" заставляет обращать внимание на структурные признаки некоторого множества явлений.

делить состояние обвиняемого в налоговых нарушениях, то, очевидно, что основания для подобных обвинений явно ничего общего не имеют с формально-процедурным порядком деятельности судебных и правоохранительных органов. "Законность", "легитимность" в этом случае по смыслу таких слов прокурора не означают "легальность", т.е. отсылку к формальным нарушениям статей соответствующего закона, а представляют собой апелляцию к "содержательным” ("материальным”) принципам социальной справедливости, социально-политическим декларациям и т.п. Это означает, что нет всеобщего значимого, универсального по сфере действия закона, нет и правового государства, опорой которого выступает сам институт прокуратуры.

Государственная власть (органы всех трех ветвей власти) могут сколько угодно говорить о правомочности своих действий, о диктатуре закона, но в глазах значительной части общества они ею не обладают, судя по негативным массовым оценкам их деятельности и резко критическому отношению к ним (не только к конкретному составу депутатов или политиков, но и к самим политическим структурам принятия решения или массового управления). Социологические исследования свидетельствуют о крайне низком уровне доверия (или правильнее было бы сказать "о недоверии") ко всем общественно-политическим институтам. Доверие к правоохранительным органам, обеспечивающим социальный порядок в целом, находится на очень низком уровне: доля "полностью доверяющих" правоохранительным органам вдвое меньше доли "полностью не доверяющих"1. Но проблема заключается в том, что сомнительной остается легитимность не только самой прокуратуры (равно как и суда, милиции), но и парламента, партий и других общественно-политических институтов2.

В России "нельзя найти защиту от произвола властей" — считают 49% (лишь 4% опрошенных полагают, что в России этого явления нет.) В то,

1 Если судить только по самым последним данным "Мониторинга" (март 2004 г., N=2100 человек), то соотношения полного доверия и полного недоверия следующие: к милиции — 11:40% ("частичное доверие”—37%); к прокуратуре—13:27% (частичное или неполное доверие — 28%), ксуду—13:26% (34%), к правительству— 12:29% (41%), к Государственной Думе — 9:33% (44%), к Совету Федерации — 8:23% (35%), политическим партиям — 5:40% (27%), армии — 28:20% (37%), органам госбезопасности — 20:20% (34%), к региональным властям — 19:33% (34%), к местным —18:37% (36%); но к президенту — 62:6% (при величине "неполного доверия" в 28%); церкви и религиозным организациям — 41:8% (21 %) и СМИ — 26:18% (45%).

2 См.: Гудков П., Дубин Б. Институциональные дефициты как проблема постсоветского общества // Мониторинг общественного мнения... 2003. № 3 (65). С. 38-39, 40.

что подобную защиту от государства можно искать и находить в суде, верят только 10% (март 2001 г.; N=1600 человек). Вместе с тем война в Чечне с юридической точки зрения абсолютно противозаконна, поскольку она нарушает не только Конституцию РФ, но и ряд федеральных законов. Российские правозащитники много лет пытаются упорядочить политику властей в Чечне какими-то правовыми рамками, добиваясь объявления там чрезвычайного или военного положения, т.е. введения определенных правовых регламентаций для всех участников конфронтации, на которое власти упорно не идут, ибо это означало бы установление юридической ответственности за действия военных и официальных лиц на территории, где объявлено соответствующее положение. В результате ситуация так и остается "внеправовым полем", пространством "борьбы с международным терроризмом".

Это значит, что "закон" как принцип легальности явно не работает, так как нет института, который мог бы быть ответствен за его реализацию. Нелегитимность властных институтов в этом случае непосредственно связана с их безответственностью перед населением во всех отношениях, начиная с невыполнения социальных обязательств, которыми патерналистское государство десятилетиями кормило общество, и кончая "защитой от террористов", в эффективность борьбы с которыми абсолютное большинство опрошенных не верят1.

Но не действует и договорный принцип правовых взаимоотношений. По мнению почти половины опрошенных (47%, 2001 г., N=1600 человек), нынешние федеральные власти не готовы учитывать интересы разных групп общества и вступать с ними в партнерские, договорные отношения (29% с этим не согласны, остальные затруднились ответить)2. Население полагает,

1 В этом плане показательно общественное раздражение, явившееся результатом "Норд-Оста", оставшееся даже после того, как общество нехотя, но согласилось с официальной версией событий и итогов штурма ДК. Руководство силовых ведомств (ФСБ, МВД и других служб) должны нести ответственность за то, что террористы беспрепятственно проникли с оружием в центр Москвы — считают 75% опрошенных (не должны — лишь 16%). Мнения же о том, почему никто не привлечен, существенно расходятся. Наиболее частые варианты ответов сводятся к следующему: "Милиция и спецслужбы сплошь коррумпированы и оттого, что кого-то снимут, ничего не изменится” (29%); "власти боятся трогать спецслужбы потому, что сами зависят от них" (21); “не нужно спешить, требуется время, чтобы все обстоятельно выяснить” (19); "в этом нет необходимости, ибо вся ответственность лежит на чеченских боевиках" (11); не трогают потому, что "спецслужбы хорошо проявили себя при штурме здания" (10); затруднились с ответом или дали другие, мало кем поддержанные версии (17% ).

2 Общественный договор. М., 2001. С. 66, 92.

Таблица 11

ВЗАИМНЫЕ ОБЯЗАТЕЛЬСТВА ГОСУДАРСТВА И НАСЕЛЕНИЯ

(в % от числа опрошенных)

Суждение 1998 г. 2001 г.

Население выполняет свои обязанности перед государством... Скорее выполняет 19 40

В равной мере выполняет и не выполняет 36 38

Скорее не выполняет 40 18

Затрудняюсь ответить 5 4

Государство выполняет свои обязанности перед населением... Скорее выполняет 5 10

В равной мере выполняет и не выполняет 24 29

Скорее не выполняет 70 58

Затрудняюсь ответить 1 3

Число опрошенных 1500 1600

что оно выполняет свои обязательства перед государством, а власти нет (табл. 11).

Чтобы разобраться с тем, с какого рода основаниями легитимности мы имеем дело, рассмотрим, а что собственно стоит за проблемой "легитимности" в социологии?

Проблема легитимности в истории политической социологии. В истории европейской политической философии представления о легитимности власти начали формироваться в XVI—XVII вв. и соотносились прежде всего с характером смены власти или утверждения монарха на троне. Легитимным (имеющим право на господство) следовало считать государя, принявшего власть по правилам наследования короны (например, по праву первородства) или — в некоторых случаях — избранного в соответствии с правилами, одобряемыми членами тех сословий, которые имеют авторитет признания претендента в качестве государя. Нелегитимным господство признавалось тогда, когда происходил произвольный захват трона (узурпатором) или при несоответствующем традиции исполнении функций государя. И в том и в другом случае государь признавался (или мог быть признан) "тираном".

Развитие и рационализация идеи суверенитета власти, отделение личности правителя от соответствующего социального статуса (и функции), появление абстрактной идеи субъекта права дали в дальнейшем несколько линий по-

литического обоснования власти. Наиболее важные среди них — отсылка к традиции, различные формы ценностно-рационального оправдания (от религиозно-сакрального происхождения власти до концепции естественного права, в предельном виде — учения о "народе" как источнике суверенитета), а также введение в философию власти понятия договора между основными действующими лицами — соглашения, хартии, конвенции, превратившихся позднее в конституцию, основной закон государства как основание государственного порядка и права. Социальный (общественный) договор представлял собой уже нечто принципиально иное, нежели обоснование через традицию, в том числе и через трансцендентальное обоснование власти. Идея закона, договора предполагала принципиально иную логику отношений подданного и господина: не просто посылку о самотождест-венности их человеческой природы, а и способность или готовность к взаимным ("разумным") компромиссам. Перенесение в сферу господства и авторитета "чужой" логики, т.е. представлений, характерных для другой автономной институциональной сферы — торговли, рынка, экономики, ориентация на другого как источник признания себя в качестве партнера означали выработку алгоритма будущего социального "развития", усложнения структуры отношений, трансформации отношений механической, принудительной интегрированности в гораздо более сложные функциональные зависимости внутри целого. Иначе говоря, для того, чтобы мог начаться процесс социальной дифференциации в какой-то отдельной социальной подсистеме, необходимым условием этого мог быть лишь перенос в эту сферу представлений о человеке и его взаимоотношениях, разработанных в других автономных сферах или институтах. Без появления соответствующих, адаптированных к данной сфере или институту "аналогов" других антропологических представлений и конструкций, институционально специализированных, закрепляющих отношения, установленные в одних сферах или областях жизни, в категориях или понятиях, нормативных правилах других социальных подсистем или институтов, не могло возникнуть и соответствующих представлений об "обществе" как системе отношений, основанных не на господстве, не на принуждении, а на взаимных интересах и общих ценностях, верованиях, убеждениях (того, что у И.Канта получило название "моральности" в противовес "легальности".

Разведение понятий "легальности" и "легитимности", произведенное уже в конце XVIII — начале

XIX в., позволило прочертить несколько планов рационализации источников права и, соответственно, закрепить их. Комплекс проблем, связанных с "легальностью" (законосообразностью, соответствием закону), был ориентирован на кодификацию и формальную, процедурную рационализацию системы законов, ограничивающих возможности произвола монарха или власть имущих. Результатом этого стало появление понятия правового государства, используемого буржуазным либерализмом против абсолютистской монархии. Правовое государство — это идеологически нейтральное государство, признающее "неотчуждаемые" принципы свободы, частной собственности, прав человека, толерантности, суверенитета народа (нации), автономности личности; его функционирование определено системой формальных законов и представляет собой процедурный порядок их осуществления. Понятие "легитимность" же означало (внутреннюю) убежденность подданных в правильности принятых или действующих законов, их соответствии религиозным, моральным, традиционным и т.п. воззрениям. Легитимность охватывала резидуумы содержательных, ценностных значений "правильности", "правомерности", оправданности, справедливости, представленных в тех или иных положениях и нормах закона. Другими словами, понятие "легитимность" указывало на культурные значения и основания социального порядка, в современности могущего принимать вид только институционализированного порядка, основанного на значимости формализованных, систематических, "легальных" положений.

Без выработки этой конструкции, которую можно лишь очень приблизительно передать русским выражением "дух и буква закона", были бы невозможны три вещи, центральные для "модерного общества": во-первых, дифференциация государства не только от монарха (его воли и интересов), но и от "общества" (гражданского общества), а значит, от любых содержательных принципов и ценностных убеждений, которые значимы для частного множества людей (групп, объединений и т.п.), во-вторых, монополия на насилие, т.е. признание нелегитимными и нелегальными любых форм принуждения, насилия, кроме тех, которые предусмотрены формальными статьями законов, даже если оно опирается на моральные, конфессиональные, этнические или идеологические соображения справедливости, чести, интереса, трансцендентной истины и пр., значимые для каких-то общностей или разделяемые большинством населения, в-третьих, идея законного, т.е. строго урегулированного, процедурно определенного представительства

идей и интересов населения, все равно — большинства или меньшинства, институционализация которых привела к созданию парламента и системы конкурирующих между собой за доступ в парламент политических партий. Конструкция правового государства (социального порядка) выводила идею оправданности произвола, насилия, при этом не имеет значения, чем и как бы оно ни было мотивировано, внутренними ли причинами (ведущими к революции или террору любого рода) или внешними (война, аннексия), за пределы допустимого.

Огромная внутренняя работа "культуры" или "цивилизации" европейских стран именно и заключалась в том, чтобы внести в сознание людей, ограниченных сословными рамками существования, идеи и представления о нормах и ценностях, значимых "других" группах или сферах жизни, о типах отношений, характерах, нормах, имеющих силу для других людей и требующих к себе уважения. Почти два столетия европейской истории потребовалось на то, чтобы различные образы "человека институционального", сложившиеся в армии, суде, торговле, искусстве, религии, образы — сословные, корпоративные, групповые, этнические — стали условиями признания ролевой или социальной самоценности, самодостаточности, границами власти других лиц, институтов, групп. Установление систем или механизмов обмена подобными антропологическими конструкциями, а собственно, в этом и заключается институционализация идеи легитимности, является необходимой фазой процессов социальной дифференциации, "проскочить" которую в ходе ускоренной или запаздывающей модернизации невозможно.

При всей неравномерности или своеобразии процессов развития отдельных институциональных сфер, например, слабости представительной политической системы при развитой экономике, или консервативной национальной политике и т.п., определенный минимум гетерогенности источников права (неотчуждаемых прав человека) не просто сохраняется, но является условием конституции (основного закона) государства, конституирования современного общества как места, где "культурный человек" вступает в равноправные отношения с себе подобными. Современное формальное рациональное право лишь кодифицировало и закрепило эти идеи и представления о человеке, став в качестве института важнейшим фактором стабильности и устойчивости общественного порядка. В этом плане процедурный формализм (юридический, денежно-финансовый, экономический, политический — в смысле представительской демокра-

тии и бюрократического государственного управления) — лишь оборотная сторона прояснен-ности и рационализированное™ рутинного баланса культурного, ценностного, человеческого многообразия.

В свою очередь, разнообразные содержательные идеи как источники права (справедливости, равенства, этнического самоопределения, общности национального происхождения и интересов и прочие партикуляристские учения) могли служить основанием для "революционного" насилия как источника признаваемого авторитета (харизматическое, идеологическое и т.п. обоснование) и более или менее резкого социального изменения.

В наиболее полном и ясном виде социологическая проблематика легитимности господства разработана М.Вебером, к основным идеям и конструкциям которого последующая политическая социология или политология мало что смогла добавить1. Легитимность, точнее, формы и типы легитимного обоснования и признания социального порядка, — одна из сквозных тем веберовской социологии, объединяющая, как и тема рациональности, многообразие его предметных разработок: трудов по социологии политики и права, экономики и религии, социальной структуры и массового управления, искусства, любви и др. Под легитимностью он понимал те смысловые представления о правомочности претензий на авторитет или господство, оправдания социального порядка, на которые ориентируются участники социального взаимодействия и о которых мы с определенной вероятностью можем судить. При конкретных условиях они обеспечивают институционализацию социальных взаимодействий. Источником легитимности могут быть убеждения, вера, значимость или солидарные интересы, предопределяющие длительность, устойчивость социальных взаимоотношений, их воспроизводство независимо от первоначальных намерений, обстоятельств или мотивов действия акторов.

Чистых (предельных, идеально-тапических) форм и источников легитимное™, по Веберу, три: традиция (глухая привычка, обычай — "так было испокон веков", нравы, "давность" существующего порядка и действия применительно к нему);

1 Hoffmann H. Legitimitat gegen Legalitat. Neuwied; B., 1964; Legitimitatsprobleme politischer Systeme // Politische Vierteljahres-schrift (PVS) / Hg. von P.Graf Kielmansegg. Opladen, 1976. SH. 7; Habermas J. Legitimitatsprobleme im Spatskapitalismus. Frankfurt a.M., 1975; Easton D. A Systems Analysis of Political Life. N.Y.; et.al., 1979; Westle B. Politische Legitimitat: Theorien, Konzepte, empirische Befunde. Baden-Baden, Nomos, 1989.

авторитет харизматического лидера (военный, политический, религиозный, идеологический), основанный на вере его окружающих или сподвижников в то, что он обладает экстраординарными способностями решать важнейшие проблемы жизненного существования, найти выход из крайней, кризисной ситуации; и легальность, т.е. соответствие письменным законам, соглашениям, уставам, конституции, любым формально-правовым документам, опирающимся на внутренние или внешние источники права1.

Хотя в реальности социальный порядок основывается на сочетании и смешении различных форм, требующих адекватного описания и функционального, конкретно-ситуативного анализа композиции сил и интересов, но в аналитических целях, как полагал М.Вебер, их следует различать. Легалистская легитимность предполагает сферу компетенции, четко ограниченную прописанными нормами закона или инструкциями, и действительна только в этих рамках. Легальность социального порядка предусматривает четко прописанную ответственность за нарушение этих рамок или выход за их пределы.

Напротив, легитимность традиционного порядка не может быть ясно и однозначно определена. Она лежит в границах привычного произвола, заданного рамками обычного права, рутинных институтов, а возможность их нарушения сдерживается лишь угрозой возмущения и бунта подданных в крайних случаях преступлений власть имущих.

Конвенция как принцип права опирается исключительно на структуру письменно зафиксированных взаимных интересов (таково, например, международное право, не имеющее внешних источников его поддержания и соблюдения, санкций за нарушение) и сохраняется лишь до тех пор, пока ее нормы соблюдаются большинством участников. В этом плане решающую роль играет такое цивилизационное образование, как "доверие", сочетающее в себе не только рациональные соображения о регулярности определенных социальных действий и калькуляции рисков, но и ценностно-рациональные представления о человеческом достоинстве, чести, этических качествах человека, способности к солидарности и других "нравах".

Иначе говоря, за каждым из этих представлений о "легитимности" или легитимных основаниях социального порядка стоит определенное представление о социальном человеке (типовых

1 Weber М. Wirtschaft und Gesellschaft. Grundriss der verstehen-den Soziologie. 5. Aufl. / Hrsg. von J.Winkelmann. Tubingen, J.C.B. Mohr (Paul Siebeck), 1972. S. 16-17,19,122 , 549; и др.

схемах и мотивах "другого"), на которого ориентируется большинство населения данной страны или сообщества. Для социологического анализа необходимо различать внешние, декларируемые или идеологические формы оправдания социального порядка (аргументы бюрократии или око-ловластных РЯ-групп) и массовые, далеко не всегда артикулируемые соображения о порядке, определяющие реальные, прагматические мотивы поведения множества людей в конкретных обстоятельствах их жизни.

Проблема легитимности социального порядка в посткоммунистической России: социологические аспекты. Легитимность власти и социального порядка ни в императорской России, ни в Советском Союзе, ни в постсоветской России не была и не могла быть проблемой в научном или в практическом отношении. После гражданской войны и поражения белых, до сих пор остающегося плохо изученным фактом нашей истории, революционного (чекистского или красноармейского) террора, после самоутверждения советской власти реализация ее права на господство мало кем внутри страны могла ставиться под сомнение и тем более оспариваться. Вопросы авторитетности власти, признания или непризнания руководства перешли в сферу компетенции ЧК—НКВД-МГБ-КГБ и т.п. Правовая природа самого советского режима оставалась табуированной темой. В мире он был окончательно признан еще в начале 1930-х годов, а победа во Второй мировой войне и утверждение СССР в качестве одной из двух супердержав, организаторов ООН, сняла какие-либо вопросы подобного рода даже среди наиболее непримиримых эмигрантов первой волны. В позднесоветское время каких-либо серьезных дискуссий по этому поводу не было даже среди диссидентов, хотя именно правозащитники, пытаясь удержаться на позициях формального закона, сделали самый сильный ход в делегитимации режима. Выдвинув неожиданное требование к властям: "соблюдайте ваши законы", они "взяли в скобки", если использовать феноменологические аналогии, само собой разумеющиеся негласные социальные "конвенции" власти и общества, привычные нормы поведения в условиях репрессивного режима, идеологические оправдания репрессий и террора, повседневного государственно-организованного насилия. Шокирующим это требование было именно потому, что режим держался не на легальных основаниях, а на смутной смеси массового страха, веры, уже не сознаваемого цинизма, безропотной покорности — инерции длительной привычки к насилию, отсутствия

альтернативы, адаптивного двоемыслия и пр. Но этот ход без последующей работы по рационализации взятого в скобки так и остался изолированным в определенной социальной среде политическим приемом "остранения", не поддержанным ни интеллектуально, ни морально советской "интеллигенцией".

Однако и в постсоветское время самоочевидность полномочий держателей власти никем фактически не ставилась под сомнение. Разложение старой партийно-хозяйственной советской номенклатуры в 1989—1991 гг. сопровождалось выделением реформистских фракций, взявших верх в руководстве России и других союзных республик, что и повлекло за собой распад СССР. Но сам морфологический принцип кон-ституирования общества "сверху вниз" — формирования "управляющего контура" и затем реорганизация зависимых от него подсистем общества — не изменился ни тогда, ни в последующее десятилетие, несмотря на множество мелких или значимых изменений и усилившейся дифференциации социальной структуры. В соответствии с прежними принципами конституции советской системы новая российская власть после краха ГКЧП кооптировала в свой состав молодых специалистов, в свою очередь, подбиравших себе исполнительный аппарат из околоно-менклатурных чиновников, преподавателей и предпринимателей, для которых в эти годы открылись совершенно невиданные ранее перспективы социальной мобильности.

Однако даже такая степень усложнения (или институционального разложения) верхнего уровня власти повлекла за собой частичную дискредитацию властей, малозаметную еще во время перестройки, но вполне ощутимую после начала реформ, к середине 1990-х годов и позже.

Кризис доверия к власти принял в основном персональный характер и не затрагивал принципиальных оснований функционирования социальных и политических институтов или общественного согласия. Недовольство властью как ключевым условием признания и поддержания согласованного социального порядка (негативное отношение к своему начальству, секретарю обкома, губернатору или президенту Б.Ельцину) не могло быть в массовых масштабах генерализировано, рационализировано и перенесено на всю систему общественного порядка в обществе. Особую ответственность за это несут советские и постсоветские "интеллектуалы" — социальная элита, образованный слой российского общества, часть тотальной бюрократической структуры управления и аппарата, обслуживающего режим. Их интересы, связанные с социальным положением,

зависимостью от власти, определяли характер не только их компетенции и знаниевые ресурсы, но и вектор рационализации кризисных ситуаций — это всегда, во всех случаях было отстаиванием интересов власти, консультированием политики с позиций государственнической идеологии, государственного патернализма. Поэтому и недовольство властью (среди многого прочего) всегда оставалось партикулярным, диффузным и ограничивалось узким кругом частных разговоров, имеющим важное в функциональном плане значение (компенсации, разрядки, смены регистров оценки реальности, планов социальной идентификации).

Но тем не менее это состояние усиливающегося разложения (утрата централизованного характера власти) определило суть политических процессов прошедшего десятилетия. Дело не просто в неспособности массового патерналистского сознания дать критическую оценку руководству страны, а в том, что с определенного момента, которым условно можно считать 1995—1996 гг., партикулярное недовольство отдельными "персонами" наверху становилось элементом защиты системы в целом, канализируя общественное раздражение в безобидные "отстойники" политиканства пикейных жилетов. (Еще сильнее эти механизмы психологической защиты проявились уже при В.Путине в форме "добрый царь и злые бояре".) Протестные настроения "абсорбировались" той или иной фигурой или группой лиц. Их роль в происходящем подверглась мифологизации и демонизации. Они превращались в источник всех бед России, становились "причиной" неприятностей, лишений, реальных или виртуальных, недополучения того, что уже есть у других. Сохранение порядка самой системы оказывалось возможным ценой "жертвы фигуры", что мы могли наблюдать на примере отставки Е. Гайдара, С. Кириенко, Б.Ельцина и т.п. Выход на сцену В.Путина (не лица, естественно, а политического явления) означал удержание основных особенностей системы. Подавление интенсивности процессов социальной дифференциации стало фактором растущей примитивизации политической жизни во второй половине 1990-х годов и было оплачено довольно дорогой социальной ценой: архаизацией и склеротизацией социальной жизни, внешне напоминающей последние годы брежневской эпохи. Однако есть существенное отличие нынешней фазы отечественного существования от двух десятилетий "застоя": КГБ в своем профилактическом терроре не нуждалось в апелляциях к закону и легитимности, а устиновская Генпрокуратура уже не может обойтись без этого.

Именно нынешние силовики, спецслужбы, прокуроры, апеллируют к "легитимности" при проведении своих акций, будучи вынужденными опираться на "басманный суд" и получение некоторых санкций декоративной законности. Речь не просто в самом объеме усилий юридического прикрытия действий властей, но и в усложнении этих процедур, свидетельствующих пусть о слабой, но все же институциональной автономизации суда, малой вероятности или шансах на неоднозначный исход суда и формальности правовых судебных решений. Подобное усложнение не может рассматриваться как повод для оптимистических утверждений, что, мол, подождем, это только начало переходного процесса развития демократического общества в России. Я хочу сказать лишь о наличии явлений, а смысл их весьма неоднозначен. Разгром медиаконцерна В.Гусинского в ходе зачистки информационного поля от критиков властей сопровождался не судом, а внесудебным торгом между властями и В.Гусинским, сидевшим в тот момент в тюрьме. Средством давления властей на не подчиняющихся им или принуждения слишком независимых акторов в последние годы становится не осуждение, а арест и длительное (иногда в течении нескольких лет) досудебное содержание обвиняемого под стражей, "пока идет следствие", а затем — признание обвинения не доказанным или другой вариант развала дела и его закрытие без оправдания обвиняемого. Осуждение бывает сравнительно редко и при этом даются сроки меньше нижнего предела, как это имело место в некоторых последних "шпионских процессах". Это свидетельствует о том, что действия прокуратуры сами по себе являются внесудебными карательными акциями, а апелляция к "легитимности" и необходимость "защищать закон" — это их ресурс полномочий, сфера функциональной свободы действий, свободы от ответственности.

Но даже такой поворот дела обычно происходит лишь в столицах или самых крупных городах при очень громких делах, типа "ЮКОСа". В провинции сохраняется телефонное право и административный произвол без какого-либо прикрытия и юридического камуфляжа. Социологически понятно, что напряжение, вызванное растущим потенциалом дифференциации, особенно сильно в центре системы, а не на исполнительской периферии, сохраняющей упрощенные образцы социальной организации, но суть проблемы в данном случае заключается в том, что именно периферия навязывает центру свои способы редукции конфликтов и напряжений. Поэтому интерпретация проблемы легитимности постсоветского порядка позволяет прояснить

природу социальных отношений в посттотали-тарном обществе.

Источники "легитимности". Как всякий тоталитарный режим, советская власть не слишком заботилась об убедительности своих легитимных обоснований, опираясь на террор, профилактические репрессии и общее принуждение, изоляцию инакомыслящих и сомневающихся, заменяя аргументы повторением и масштабностью контроля. Легитимация революционного насилия и террора возникла лишь через 10—15 лет после захвата власти большевиками в 1917 г. и устранения ими своих конкурентов. Социальный порядок долгое время воспринимался лишь как фактически действующий и закрепился только благодаря самому факту длительности советского режима. Слабость легитимации, как это ни странно, проявилась много десятилетий спустя после захвата власти — в 1953 и 1957 гг. — в виде неурегулированности механизмов передачи власти при каждом очередном политическом кризисе системы, вплоть до горбачевской перестройки и распада СССР. Однако наибольшую остроту эти проблемы приобрели не в перестройку, а позже, в 1993 г., во время противостояния Верховного Совета РСФСР и президентской власти. С принятием новой Конституции РФ они не были решены, поскольку, как оказалось, в обществе не было ни соответствующих социально-политических сил, ни интеллектуальных ресурсов для их обсуждения и решения. Наскоро утвержденная минимальным числом голосов на референдуме Конституция РФ лишь на время закрепила ельцинскую победу над оппонентами. Все сомнения и вопросы возобновились после принудительной победы Б.Ельцина над Г.Зюгановым в 1996 г. и обнаружившейся неполной дееспособности президента, вынужденного сдать власть подпиравшим его силовым кланам и группировкам.

Сегодня вопросы легитимности подняты именно силовиками — представителями новой генерации спецслужб, Генпрокуратуры, администрации президента, утвердившихся у власти и настаивающих на законности ряда своих насильственных действий по уничтожению реальных или мнимых политических противников. Почти сразу после прихода В.Путина к власти были проведены демонстративно репрессивные акции против экологов и журналистов, обвиненных в государственной измене и шпионаже, затем — независимых СМИ, критически освещавших ход первой и начало второй чеченской кампании, независимых от президентского клана предпринимателей, и наконец, "олигархов", по-

Таблица 12

БЫЛИ ЛИ ЗАКОННЫМИ ИЛИ НЕТ ТАКИЕ ДЕЙСТВИЯ, КАК...? (б % от числа опрошенных, начало ноября 2003 г.)

Вид действия Да Нет Разница: "да — нет" Затруднились ответить

Приход к власти большевиков (1917 г.) 42 39 3 19

Национализация частной собственности на землю и крупную собственность (1917 г.) 44 39 5 17

Принудительная коллективизация и “раскулачивание” (1930-е годы) 20 67 -47 13

Приватизация большей части госсобственности (1990-е годы) 17 71 -54 12

Роспуск СССР (1991 г.) 18 67 -49 15

Роспуск Верховного Совета (1993 г.) 19 55 -36 26

Приватизация крупных госпредприятий (1990-е годы) 13 85 -72 12

Приватизация малых предприятий торговли, сервиса и т.п. (1990-е годы) 33 51 -18 16

Таблица 13

БЫЛИ ЛИ ЗАКОННЫМИ ИЛИ НЕТ ТАКИЕ ДЕЙСТВИЯ, КАК...?

(в % от числа опрошенных в каждой группе, приводятся только крайние возрастные группы)

Да Нет

Вид действия 18-24 55 лет 18-24 55 лет

года и старше года и старше

Приход к власти большевиков (1917 г.) 24 59 49 26

Национализация частной собственности на землю и крупную собственность (1917 г.) 24 58 50 26

Принудительная коллективизация и “раскулачивание" (1930-е годы) 15 28 68 58

Приватизация большей части госсобственности (1990-е годы) 24 15 57 73

Роспуск СССР (1991 г.) 28 11 52 76

Роспуск Верховного Совета (1993 г.) 24 13 42 64

Приватизация крупных госпредприятий (1990-е годы) 23 8 59 88

Приватизация малых предприятий торговли, сервиса и т.п. (1990-е годы) 46 26 34 56

дозреваемых в совершении различного рода преступлений против государства.

В массовом сознании, несмотря на все усилия советской идеологической обработки, сохранилось стойкое сомнение относительно ключевых, программных мероприятий советской власти. Возможно, оно усилено короткой антисталинской критикой во время перестройки, но приходится признавать, что именно усилено, а не инициировано. И чем дальше от советского времени, тем сильнее эрозия базовых оснований советской легитимности. Чем моложе опрошенные, тем отчетливее утверждения о незаконности тех или иных акций советской власти (табл. 12 и 13).

Два обстоятельства обращают на себя внимание при анализе данных таблиц 12 и 13.

Первое — явные "антибуржуазные" или "анти-собственнические" правовые установки. Частная собственность, кроме того, что находится в личном крестьянском или домашнем хозяйстве, даже в виде малых предприятий торговли, сервиса, заведений в сфере обслуживания, не рас-

сматривается значительным числом россиян как законная, а ее экспроприация, опять-таки кроме коллективизации и раскулачивания, не считается незаконной или несправедливой. Дело не просто в уравнительных представлениях, ставших обычными на протяжении советского периода, но и в устоявшихся представлениях о государстве как единственно допустимом правораспорядителе собственнических или имущественных отношений. Хотя терпимость в отношении малых предприятий заметно выше, тем не менее, принцип частной собственности (ее неотчуждаемости) не доминирует в общественном мнении — более половины населения расценивает приватизацию в этой сфере как незаконную или несправедливую.

Второе — традиционалистская приверженность к тому, что уже сложилось или давно существует, несмотря на законный или незаконный характер возникновения самих этих институтов. При довольно значительных сомнениях россиян в законности большевистского захвата

власти и собственности разрушение сложившейся системы государственной собственности большинству населения представляется, однако, явлением крайне негативным. То же самое относится к оценкам процессов приватизации как таковым или политической системы: как бы негативно ни оценивали советский порядок в конце 1980-х годов, в период перестройки или позже, ликвидация советской власти воспринимается сегодня как событие явно драматическое и нежелательное.

Каковы же те смысловые основания, на которых строится социальный порядок в сегодняшней России? Прежде всего уточним обстоятельства, в которых заходит речь о социальном порядке и кто о порядке говорит. В материалах социологических опросов можно выявить как минимум два различных массовых представления о социальном порядке: одно понятие связано с идеальной конструкцией — "порядка, которого нет", но он "должен быть" или желателен, наведение которого ожидается от начальства. Это не какое-то реальное представление о порядке, который когда-то или где-то был, а потом исчез (дескать, вот, при Сталине был порядок, а теперь его нет). Это апел-лятивная структура оценок, используемая для критики власти или претензий на власть, форма самоидентификации, а также механизм артикуляции собственных ценностных значений, без которого они не могут быть выражены. Модальность этих конструкций может быть самой разной (от "земля наша богата, порядка ж вовсе нет" до "пора навести порядок в стране (регионах, финансах, вооруженных силах и т.п.), укрепить вертикаль власти" и пр.), но функция примерно одна — самохарактеристика субъекта речи, идентификация с теми или иными эталонными качествами. (Иной вариант, но не антоним — утопия "нормальных стран".)

Другое представление, лишь отчасти связанное с первым, но не производное от него, может быть выражено следующим образом: "так было всегда", "везде так", "так исторически получилось" и т.п. В отличие от первой, оценочной, композиции, вторая предназначена для того, чтобы "гасить" оценки, ориентируя действующего на адаптивное или чисто целевое, прагматическое поведение, снимать, нейтрализовать различного рода требования ценностных инстанций (моральных, групповых, институциональных и пр.), ориентируя действующего на инструментальные средства и правила поведения. Такой порядок принимается массовым сознанием как "обычный", т.е. само собой разумеющийся, однако не как правовой и не как справедливый, а такой, который есть и "был всегда", если это может служить в качестве оправдания.

Теперь о том, что имеется в виду, когда Генпрокуратура или президент, или заинтересованные депутаты говорят о нарушениях "законности" или о том, что "закон действителен для всех". Речь при этом идет совсем не о распространении на всех граждан нормы закона, не о действии закона, "невзирая на лица, без гнева и пристрастия", напротив, это означает, что обычные негласные неформальные конвенции между государственным чиновником и его партнером (обывателем-просителем, заинтересованным предпринимателем, корпорацией, депутатом или кандидатом на выборную должность, конкурсантом в объявленном тендере и т.п.) внезапно перестают что-либо значить, ибо в дело вмешиваются более влиятельные заинтересованные лица или "сильно" вышестоящие инстанции, власти другого уровня, оказывающиеся вне сферы "возможностей" данного чиновника или комиссии. Появление в публичной риторике государственного бюрократа "общности и обязательности закона" сигнализирует действующему, что в отношении его не действуют всеобщие правила и конвенциональные практики неформальных соглашений, что с ним будут вести себя не "по-человечески", а "официально", что будет использоваться репрессивный код "государственных интересов" власти, что он, объявленный "вне закона", остается один на один со всей государственной машиной, противостоит интересам властной корпорации, по всем звеньям которой высшее начальство объявило приоритет и тотальность своих интересов и недопустимость приватных сделок со своим противником. Явно избирательное применение закона в этих случаях, его использование исключительно в прагматических интересах местной или федеральной властью, или отдельными ее кликами свидетельствует о том, что в системе двоемыслия объявлен только один режим словоупотребления и понимания. С точки зрения внешнего для данного общества или страны или "субъективного", частного наблюдателя, этот тип поведения является несомненным признаком цинизма или аморализма властей, их привычной лжи, с точки зрения же "государственного человека", эта манера наглой уверенности в том, что "пипл и так схавает", есть выражение ценностной демонстрации силы власти, опирающейся на монополию средств принуждения, поза агрессии, которую, как уверяют этологи, всякое животное понимает. Угроза репрессий — это единственно правильный семиотический код высказываний государственного деятеля в условиях тоталитарного (или постготалитарного) режима, то, как надо вести себя публичному политику, у которого нет другой точки зрения, кроме как с позиции

"государственных интересов", интересов "всего целого". Дело не просто в том, что "массы всегда присоединяются к сильным". Политический цинизм, низость — это не расчет на "глупость" большинства, которое из-за своего невежества все стерпит, это такая ориентация на снижение образа человека, которая предполагает принятие подобного рода действий, только потому, что они поддержаны силой государства. Почему же именно этот ход представляется тем, кто озабочен легитимацией власти, наиболее адекватным? Потому что репрессивной власти для удержания контроля нужно утверждать еще более низкий, чем собственный, стандарт или меру человека и его ресурсов, аспираций, возможностей. Условием ее самосохранения может быть только воспроизводство рамок негативной консолидации, нейтрализация собственно гражданской солидарности (по позитивным интересам, особенно повышающим уровень самооценок в связи с достижениями или представлениями о других, о чести, достоинстве и т.п.), как это было принято в случае с И.Рыбкиным. Привычный цинизм политической риторики в отношении оппонентов, значимых "других" (Запада, "олигархов") — это выбор не просто самой грубой модели объяснения действия, но и последовательное вытеснение ценностных компонентов из сферы возможностей политического действия как такового. То, что "политика — грязное дело", как в этом убеждено подавляющее большинство населения, есть следствие длительного упрощения, огрубления ценностных мотиваций поведения "других" ("другого"). В этом смысле условием нейтрализации слабых легитимных представлений (безусловно, существующих у населения в виде ожиданий, надежд на законную власть), является диффамация источников общего права и представление о силе как достаточном основании к "законному" принуждению. Произвол как источник права — это, по существу, механизм очень архаический, а значит, примитивный. Но этот квазитрадиционализм оказывает чрезвычайно угнетающее или стерилизующее воздействие на возможности генерализации правовых норм, формирования универсалистских институтов. Произвол (цинизм) подавляет саму возможность общих (или авторитетных) источников права, утверждая лишь силу частных (партикуляристских, т.е. значимых лишь применительно к ситуации и обстоятельствам действия), групповых, а потому не рационализируемых, аморфных нормативных представлений. Опыт институционализированного насилия, безусловно, усвоен обществом за время советской власти, более того, усвоена даже риторика массового принуждения к признанию его в качестве "леги-

тимного". Такое октроирование учитывается массой населения в своем поведении, но полностью легитимным оно все равно не становится. "Барин" или "пахан" и все его "шестерки" как бы в своем праве так себя вести, но в некотором смысле оно так и остается барским, царским, "прокурорским" поведением.

Иначе говоря, когда речь идет об источниках права тех или иных институтов или законности самого социального порядка (институциональной системы), о праве, правомочиях и компетенциях органов власти, то следует иметь в виду, что эти представления существуют лишь у тех, кто претендует на законность, приписывает их себе, но что эти представления отсутствуют в головах населения (как бы "общества"). Такое положение вещей трудно назвать "легитимностью" в общепринятом в западных обществах смысле. Природа этих явлений совершенно иная: можно сказать, что таковы конвенциональные правила политической риторики у авторитарных держателей власти, нуждающихся в демократическом декоре, или формы придворного этикета, конвенции участников политического процесса, но во всяком случае это не универсальный порядок взаимодействия, не закон, общий для всех. Мотивы соблюдения навязываемого государством порядка могут быть самыми разными, в том числе и учет возможности принуждения, приспособления или других нежелательных последствий, но, во всяком случае, явно не гражданское самосознание и добровольное поддержание правовых норм, тем более, что в большинстве случаев сами эти нормы неартикулированы. Смысловое содержание социального порядка в ограниченной мере представлено в соответствующих "максимах", образцовых или обязательных формах поведения. Значительная часть проблем повседневного взаимодействия с государством (уплата налогов, приобретение собственности или получение наследства) еще недавно определялась государством как бы автоматически, что не требовало от граждан какой-либо активности, самостоятельности или компетенции. Услуги соответствующих институтов (адвокатуры, нотариуса, налогового консультанта) в принципе были неизвестны, ибо не требовались, поскольку соответствующие сборы государство осуществляло само, вычитая их из зарплаты большинства населения, которую оно же и определяло, тоже без участия граждан.

В самом обществе никакой дискуссии на эти темы (легитимности) не возникало. Характерно, что претензии на легитимность, апелляции к закону, правопорядку, выдвигали именно те государственные репрессивные структуры тоталитарной системы, которые в минимальной степе-

ни затронуты реформами и изменениями последнего десятилетия. Они сохранили и дух, и в значительной степени практику устрашения, характерную для позднего советского времени, профилактического террора и преследования тех, на кого указывают власти. После нескольких лет вялой общественной критики их как органов массового уничтожения и беззаконных репрессий, невнимания к ним со стороны высшего руководства, эти институты (ФСБ, Генпрокуратура, в заметно меньшей степени МВД) в последние годы опять ощутили свою востребованность и прямую заинтересованность в них новых лидеров страны, вышедших из тех же структур. Именно реставрация авторитарного стиля государственного управления (задачи "укрепления правопорядка", "усиления государственной вертикали", создание режима "управляемой демократии", "борьба с международным терроризмом", с "коррупцией" и т.п. регулярно объявляемые кампании чисток, мобилизации, введения элементов чрезвычайного положения и т.п.) вызвали необходимость нового самообо-снования институтов государственного насилия и репрессий1. Защите с помощью этих средств во всех этих случаях подлежал либо сам "режим госбезопасности" (сокращение поля информационной открытости, публичности, общественной критики органов власти разных уровней) либо важнейшие его закрытые институты, такие, как армия (дела А.Никитина и Г.Пасько и др.), прокуратура, МВД, Центризбирком. Угрозу для них представляло уже само возникновение автономных центров социального влияния,

1 В наших условиях сама по себе Генпрокуратура или администрация президента не в состоянии предложить какие-либо аргументы в пользу своей законности, за нее это делают интеллектуальная обслуга — журналисты, пиаровцы, политтехнологи и т.п. Именно они артикулируют эти проблемы в доступной для госбюрократии форме, но не подымаясь над ней, и "материлизу-ют" установки, характерные для среднеобразованного слоя политически ангажированного населения, главной поддержки растущего авторитаризма в стране. Дело не в холуйстве, которое бывает очень искренним в своей сервильности, а в типичности идеологических и правовых представлений. Возьмем для примера, одно из последних выступлений М.Леонтьева в газете "Известия", его полемику с В.Рыжковым: «Единственный инструмент, сохранившийся у государства в борьбе с олигархией, — право на легальную репрессию. Самая характерная черта путинского пути к установлению порядка — принцип минимальной достаточности репрессии (то, что некоторые называют "избирательным применением правосудия”)»... «Единственным источником легитимности в современной России являются всеобщие выборы. И единственным полноценно легитимным институтом является институт президентства. В этом смысле Россия — глубоко демократическая страна, и никаких проблем легитимности у В.Путина нет. Проблемы легитимности как раз есть у всех остальных: парламент и остальные ветви "питаются легитимностью" от президента. И, таким образом, вся ответственность также ложится исключительно на президента. Кстати, именно легитимность дает право на насилие» (Известия. 2004. 3 марта. С. 15).

независимых от федеральной или региональной власти.

Таким образом, появление претензий на легитимность со стороны, по существу, переформированных органов охраны "правопорядка", изначально сознававших себя в качестве вооруженных органов защиты "социалистического государства", а не закона, указывало на определенные сферы напряжений между слабой и все более слабеющей законодательной властью, деградирующим парламентом, теряющим свои важнейшие функции в системе разделения властей (контроля за исполнительной властью, законотворчества, представительства) и набирающими силу административным аппаратом, силовиками и спецслужбами.

Представительская власть в этом плане (проблематика легитимности) имела довольно шаткие позиции, как об этом свидетельствует низкий уровень доверия как политическим партиям, так и обеим палатам российского парламента, депутатскому корпусу и Конституции РФ в целом. Выборы в качестве источника легитимности в этой системе общественным мнением расцениваются крайне низко (см. табл. 14 и 15).

Общественное мнение с поразительной устойчивостью считает столь важные выборы в Государственную Думу явно нечестными (или же не совсем законными). Подчеркнем, что такое мнение сохранялось вплоть до конца ноября 2003 г., в канун последних выборов (примерно за 10—12 дней до голосования). Сразу же после выборов опросы показали резкое изменение настроений опрошенных — через 12 дней после выборов 42% склонялись к мысли, что выборы были в общем честными (предвыборную борьбу "совершенно честной" называли 10% и "довольно честной" — 32, "не очень честной" — 31 и "совершенно нечестной" — 8%). При этом, что нарушений не было, утверждали только 18%, были незначительные нарушения — 35, были весьма существенные, но они вряд ли изменили бы общий итог выборов — еще 13, и настаивали на том, что имела место фальсификация результатов, исказивших характер полученных распределений, — лишь 4% (затруднились дать какой-то содержательный ответ 30%). Еще через несколько дней явно под влиянием официальной пропаганды, не перестававшей трубить о победе пропрезидентской партии и консолидации россиян вокруг власти, уже 57% респондентов полагали, что опубликованные официальные результаты выборов соответствуют действительности, отражая реальный ход голосования на местах (что результаты были сфальсифицированы считают 18%), при этом удовлетворены

Таблица 14

КАК ВЫ СЧИТАЕТЕ, ВЫБОРЫ В ГОСУДАРСТВЕННУЮ ДУМУ В 1999 г. БЫЛИ / В ЭТОМ ГОДУ БУДУТ..?

(в % от числа опрошенных, N=1600 человек)

Выборы... В 1999 г. (были) В 2003 г. (будут...)

X XII VIII IX X XI

В целом были / будут честными, законными 24 27 31 29 17 23

Скорее грязными (с использованием клеветы, нажима на избирателей, махинаций с избирательными бюллетенями) 46 46 51 44 59 54

Таблица 15

ДЕСЯТЬ ЛЕТ НАЗАД ПРИНЯТА НЫНЕШНЯЯ КОНСТИТУЦИЯ РФ С КАКИМ ИЗ МНЕНИЙ О КОНСТИТУЦИИ РФ ВЫ, СКОРЕЕ ВСЕГО, СОГЛАСИЛИСЬ БЫ?

(е % от числа опрошенных; ноябрь 2002 г., декабрь 2003 г.)

Вариант ответа 2002 г. 2003 г.

Гарантирует права и свободы граждан 21 14

Поддерживает какой-то порядок в деятельности государства 22 25

Это средство для президента держать в повиновении Государственную Думу 7 11

Не играет значительной роли в жизни страны, с ней мало кто считается 41 42

Затруднились ответить 10 8

этими данными 61%. Но уже к марту 2004 г. соотношение мнений (42:34) восстановилось, и ожидания, что предстоящие президентские выборы будут такими же и даже более честными, приобрели вполне выраженный характер (табл. 14).

Схожую динамику массовых реакций мы отмечали и сразу после других предшествующих выборов. А это означает, что при оценке самого механизма выборов работают устойчивые представления о системе власти в целом. Можно предполагать, что спустя несколько месяцев и эти выборы покажутся столь же малоубедительными, как и прежние. На характер оценок будет давить сознание основной части населения, что депутаты занимаются частными разборками, что они корыстны и продажны, делят власть и привилегии, — это и раньше говорилось о прежних составах Государственной Думы и представителях регионов. Эти соображения, основанные на наблюдениях за массовыми настроениями во время и после выборов, подкрепляются и данными тех же самых опросов. На вопрос: "Как Вы думаете, в результате этих выборов власть станет ближе к интересам народа или дальше от народа?" — отвечали, что руководство теперь будет с большим вниманием относиться к интересам основной части населения (32%), все останется как было (41), власти теперь будут еще

дальше от народа (14%). Ответы на вопрос, смогут ли прошедшие выборы как-то изменить жизнь окружающих людей, самих респондентов, их близких, т.е. почувствуют ли люди какие-то конкретные последствия этих выборов в своей непосредственной жизни, распределились таким образом: ситуация может измениться к лучшему полагали 38% опрошенных, напротив, выборы никак не повлияют на их жизнь — 47%.

Дело не в самих выборах, а в отсутствии ясного понимания связи конституции общества, политического устройства страны и выборов с реальными потребностями и интересами граждан, — выборы сами по себе, а люди сами по себе. Поэтому и характеристики основного закона России в глазах общества выглядят скорее негативно.

Число опрошенных, полагающих, что Конституция РФ гарантирует основные права и свободы граждан, и до того, бывшее также очень небольшим, за год уменьшилось в полтора раза (с 21 до 14%, табл. 15). Напротив, остались без изменений негативистские или скептические заключения, отражающие массовый политический цинизм и отсутствие каких-либо либерально-моральных убеждений, равно как и чуть выросли доли прагматиков, видящих в Конституции РФ лишь орудие манипулирования президентов.

Другим словами, выборы (демократия) не представляются массе населения источником легитимности. Выборы не являются санкцией на легитимность, ибо они, по мнению значительной части опрошенных — продукт сговора, политических махинаций, а может быть, и вообще не образуют источника права для массового сознания. Можно предполагать, что общество довольно трезво расценивает эти процедуры не в качестве особого политического механизма прихода к власти конкурирующих между собой лидеров, представляющих свои программы1, а в качестве "одобрения" той или иной клановой группировки номенклатуры, процедуры, которую М.Вебер называл "аккламацией"2. Семантика этих социально-политических ритуалов совершенно иная — показная солидарность с власть имущими, социальное послушание, стремление "быть как все".

Но если в результате выборов не возникает обратной связи между избирателями той или иной партии и депутатами парламента, нет принципа взаимной ответственности участников этой процедуры, населения и властей, а соответственно, нет правил, определяющих смену власти, то как может быть легитимным возникающий социальный порядок? Здесь, собственно, нельзя говорить даже об октроированном извне праве или об оправдании социального порядка правилами и законами, которые действительны лишь в мнении самих депутатов. В таком случае надо бы допускать и экстраординарные для населения России источники права, коих, естественно, нет.

Принцип безответственности (а ответственность — важнейший принцип для политической культуры парламентаризма) заложен в самой Конституции РФ, а потому такое положение дел никак не может быть признано случайным3. Это означает, что политика находится во власти вре-

1 Как определял ее С.Хантингтон в соответствии с концепцией Й.Шумпетера, "основная процедура демократии — избрание лидеров управляемыми ими людьми путем соревновательных выборов" (Хантингтон С. Третья волна. Демократизация в конце XX века. М.: РОССПЭН, 2003. С. 16). Иначе говоря, демократия — это такое институциональное устройство, когда право на принятие политических решений обретается благодаря выборам — конкуренции за голоса людей.

2 Weber М. Wirtschaft und Gesellschaft. S. 452, 554 и др.

3 Избираемые по политическим партиям депутаты Государственной Думы изначально были ограничены в своих правах назначения правительства или его главы (и тем самым реализации принятой ими политической программы), контроля за госбюджетом (особенно за важнейшими его статьями расходов — военными) — эти прерогативы отданы плебисцитарно избираемому президенту, который, в свою очередь, управляет благодаря теневому кабинету — своей администрации.

Таблица 16

СОГЛАСНЫ ЛИ ВЫ ИЛИ НЕТ СО СЛЕДУЮЩИМИ СУЖДЕНИЯМИ...?

(е % от числа опрошенных, 2003 г., N=1600 человек, данные о затруднившихся ответить не приводятся)

Суждение Согласен Не согласен

1. Каждый имеющий право голоса должен участвовать в голосовании на выборах и выражать свое мнение 83 10

2. Я голосую для того, чтобы помешать прийти к власти тем, кто может нанести вред стране 66 26

3. Ходить на выборы и голосовать бесполезно, от этого ничего не изменится 47 45

менщиков, лишена какого бы то ни было характера долгосрочной программы, она полностью подчинена интересам отраслевых, клановых или ведомственных лоббистов и групп влияния и уже, во всяком случае, никак не связана с тем, что представляется самым важным и значимым для населения с его реальными интересами — обеспечением доброкачественного жилья, здравоохранения, образования, повышением уровня жизни. И общество трудно убедить в обратном. Оно готово по давней советской привычке повторять обычные слова о долге каждого, но одновременно не верит в разумность и практический смысл этих слов, как показывают данные таблицы 16 (перекрестное сопоставление альтернативных позиций — строк 1 и 3 в столбце "согласных" — свидетельствует, что наполовину это ответы одних и тех же людей).

Поэтому в случае конфликта "закона" и "здравого смысла" большинство выбирает, естественно, сторону здравого смысла ("в таких случаях следует исходить из соображений здравого смысла" — считают 65%; "нет, надо руководствоваться нормой закона" — 20%). Иначе говоря, "двоемыслие", двойное сознание, а стало быть, девальвация или нейтрализация права (значимости, действенности закона) в силу морального и правового релятивизма, который может быть назван также и "правовым цинизмом", заложено уже в само политическое устройство России. Недоверие к институтам, о котором шла речь выше, в этом плане вполне оправдано. Более того, оно рационально в социологическом смысле, с точки зрения действующего, как элемент пассивной адаптации к системе, обживания ее ценой понижения уровня моральных (идеальных) запросов и пред-

ставлений о себе и других. С точки зрения социологии культуры, это означает, что в российской истории мы имеем дело с наложением различных источников легитимности и их последующей саморелятивизации. Возникновение массовой привычки и адаптации к принудительному социальному порядку (меняющемуся в соответствии с интересами властей без права протеста или обжалования) было следствием разрушения традиции (или правильнее было бы сказать — прерыванием традиции) в ходе февраля-марта и октября 1917 г., продолжавшегося весь период военного коммунизма, революционного насилия и его рутинизации в терроре и массовых репрессиях, появления псевдозаконов (классового правосознания), административного характера управления (произвол "троек" и чрезвычаек, сохранившийся вплоть до войны), законов, закрепляющих характер тоталитарного господства "партии-государства", т.е. утверждающих приоритет государственных интересов над интересами частных людей1, навязанных пассивному и парализованному обществу, населению, деморализованному террором. Последовавший частичный крах и распад верхних уровней этого порядка не мог компенсироваться торопливым сооружением, называемым российской конституцией, продекламированной, но не работающей, несмотря на свое "прямое действие".

Оглядываясь назад, на эти события XX в., можно сказать, что, по сути дела, "правовая" традиция ("произвол власти" или "самодержавие" власти как принцип конституции социального порядка) как раз и не разрушена. Более того, ее "бессознательный" в социальном плане характер (автоматизм поведения) лучше, чем какие-либо другие аргументы, указывает на способы ретрансляции "правовых" значений. Специфика этой традиции (механизма социального воспроизводства целого) заключается в том, что мы имеем дело с двухуровневой конструкцией, "айсбергом". Одна часть его подлежит определенной фиксации и оформлению (в виде правовых максим и регламентаций, политических принципов, хотя большая часть полускрыта в виде массива полузакрытых или закрытых должностных инструкций и указов, неизвестных

1 И не дающих ни правовой кодификации преступления против этого государства, ни их систематизации, вроде статей об "антисоветской деятельности” и им подобных в Кодексе РСФСР. В этом смысле эти законы представляли собой кодекс правил самозащиты власти от общества, которые население никогда не могло признать в качестве легитимных (в веберовском смысле).

широкой публике, обществу). Другая — представляет собой необозримый массив обычаев, нравов, не сознаваемых большинством механизмов адаптации к репрессивной власти, отношения к начальству, глухих и не артикулируемых в принципе привычек повиновения, послушания, принятия воли начальства, стремления приспособиться к нему, может быть, даже отчасти оправдывая его произвол, его "волю" ("партии", "государства", "общества", "закона").

Отношение формальной части "традиции" к подразумеваемой и не кодифицированной массе само собой разумеющихся норм поведения носит связанный характер "симптоматики", косвенных признаков "синдрома", т.е. действия ряда скрытых и не артикулируемых в принципе механизмов, обусловленных или порожденных системой репрессивных институтов. Общая атмосфера устойчивого, окаменевшего и почти не замечаемого или неосознаваемого страха населения перед властью ведет к тому, что разрушенные и ожидаемые, декларативные, но не воспроизводящиеся, недействующие любые формы формально-правовой или институциональной регуляции создают совершенно специфическую ситуацию аномии, недоверия, негативной адаптации, в которой возникают особого рода новообразования — квазиархаические и примитивные структуры организации поведения, подобия традиций или обычаев. От собственно традиционных форм регуляции они отличаются своим генезисом, происхождением — это "дикое мясо" правовой и социально-политической культуры довольно сложно устроенного и как бы современного общества. Такого рода обычаи возникают в условиях девальвации формальных норм как реакция на их неэффективность и дисфункциональность. Но они похожи на традиционные формы регуляции самим способом своего действия и репродукции — эти предписания и поведенческие правила передаются от лица к лицу непосредственно в процессе самого акта поведения, они слабо артикулированы, не могут быть кодифицированы и систематизированы, они усваиваются целиком в процессе самого адаптивного поведения. Им не научаются в специализированном виде, т.е. так, как усваивают все современные формы специализированного знания — путем рационализированного преподавания расчленного на тематические или технические блоки знания посредством особых специально обученных учителей. Эти формы возникают спонтанно как реакция примитивной адаптации. На фоне ожидаемых или предполагаемых нормативно-правовых предписаний, соответствующих уровню современного

сложноорганизованного и дифференцированного общества, они воспринимаются как дикая архаика, мудрость выживания, снижение до первобытного состояния.

Эта структура может быть выражена и как доминантная ценность русских — "великодержавность" или ее дериваты (соборность, духовность, общинность, героизм, простота и пр.), но суть традиции от этого меняется. Более или менее артикулированными и идеологизированными (усилиями отдельных околовластных групп или кланов) могут быть лишь фрагменты этой традиции, публично, риторически представленные в качестве "интересов государства". Сама же традиция остается нерационализируе-мой, ибо является несущей конструкцией общества. Поэтому нынешние формы приватизации репрессивно-карательных и силовых структур (Генпрокуратуры, КГБ, МВД) делают необходимым их "легитимацию", т.е. оправдание "сужения" объемов групп — владельцев власти (права на произвол от имени "государства”). Речь идет не об изменении функций подобных институтов, а о децентрализации фокусов их легитимного распоряжения: переход права на их использование от корпоративного распоряжения номенклатурой в целом или ее высшим звеном (Политбюро, ЦК) к локальным или частным группировкам как в центре, так и в регионах, на местах. И эта множественность ^неопределенность) локусов власти ясно понимается массовым сознанием, остающимся, тем не менее, совершенно беспомощным перед тоталитаристской демагогией приватизаторов власти.

Поэтому избирательный характер применения права, столь возмущающий критиков администрации президента и исполнителей ее воли — Генпрокуратуру, ФСБ, не представляет затруднений для самих силовиков, апроприи-рующих право законоприменения, а не судопроизводства (фактически ни одно из множества дел против финансовых и налоговых злоупотреблений, связанных с выходцами из спе-служб, армии или преступлениями в самой системе МВД, ФСБ, прокуратуры, государственной администрации, госслужбы среднего и высшего уровней и т.п., — не завершено и не доведено до суда).

Заключение. В российском обществе сегодня можно говорить о нескольких источниках или основаниях "легитимности":

1. Инерция безропотного подчинения тоталитарной и репрессивной власти (независимо от того, как она себя именует — суд, директор, милиционер или президент) — это власть в силу привычки терпеть и отсутствия каких-либо ресурсов сопротивления, ропота, инакомыслия.

2. Новые источники законности и авторитета, связанные с идущими переменами и ценностными, идеальными представлениями о правовом обществе, правах человека и изменениях в эту сторону. С этой точки зрения действия властей слишком часто воспринимаются как произвол, корыстный эгоизм диктаторов, а различные отсылки к букве закона не убеждают, поскольку сам закон здесь выглядит произволом, лишь закрепленным в статьях кодекса, консервацией старой системы, которую нужно и в ряде случаев — можно обойти.

3. Легалистская — точка зрения полного принятия буквы закона — крайняя редкость, поскольку сами по себе российские законы настолько противоречивы, непродуманны и несовершенны, что при желании их можно использовать для защиты и обоснования самых разных позиций и действий. Поэтому, хотя решающее слово часто остается за теми, у кого сила, кто обладает монополией на толкование закона, общественное мнение это далеко не всегда не убеждает. Скорее утверждается старая истина, что в России невозможно найти защиту от произвола государства, которую разделяет более половины населения, если судить по нашим опросам.

С признанием правовой обоснованности это ничего общего не имеет. Случай М.Ходорковского именно таков. Совершенно очевидная избирательность применения закона подрывает авторитет и власти, и формального права, идею правового государства в России, а значит, суда, прокуратуры, милиции. Трудно найти более сильные аргументы, чтобы убедить граждан в том, что при всех изменениях, произошедших в постсоветской России, произвол не остается "ultima ratio" государственной власти. Собственно, в общественном мнении именно это обстоятельство и объясняет ценности власти как таковой для тех, кто рвется всеми силами к обладанию ею — в депутаты, в министры, в президенты.